К истокам

ВЫЛОЖИЛ ТОЛЬКО ОДНУ ГЛАВУ ИЗ РОМАНА; ИСХОДЯ ИЗ ОТЗЫВОВ ВЫЛОЖУ ОСТАЛЬНУЮ ЧАСТЬ:

— …сообщается, что сегодня президент лично подписал указ о выводе войск с территории Западной Арабии. Основной причиной этого стал недостаток поддержки со стороны западных союзников, а также урезания военного бюджета страны за последние два года. Президент подтвердил недавно сказанные слова о том, что, цитирую: «Теперь куда больше вероятность того, что остатки конфликта с «Группой» будут решаться только путем переговоров и поисков комп…»
— Да выключи эту херню, — сидевший за рулем Ибрагим ударил радиоприемник открытой ладонью; ненавистно заклацал по кнопкам до тех пор, пока новостной голос не сменился на джаз, а затем на разрезаемую ревом двигателя тишину. — И каждый раз одно и то же, одно и то же. Как будто нам не пох#й! Как будто нам не пох#й, Яков! Это ж долбануться можно! Выводят войска, потом снова вводят, выводят войска, потом вводят их в другую страну. Враги меняются ежечасно. Сначала ненавидь этих; потом люби этих, презирай тех. И они ведутся! Долбаный Оруэлл какой-то. Долбаное представление, на которое все эти микробы ведутся, как сучки на Плимут!
— Ты следи за дорогой, друг, — медленно (быстро говорить он теперь даже не пытался) перебил его Яков. — Не нервничай, ты и так нахлобучился в хлам. Следи за дорогой…
— Не умничай! Слежу я за дорогой. Не первый год за рулем. Что мне теперь, заткнуться и выпученными глазами пялиться на разметку?!
— Вдруг, сейчас олень выскочит, а ты его по капоту размажешь, а? Они ж тут шныряют. Как выбегут и…
— О, для оленя это будет третьей по значимости проблемой; сразу после лесорубов, которые выпиливают место их обитания и после охотников, каждый из которых хочет повесить его голову у себя в коридоре. Сраную развалюху ему, вообще, стоит бояться в последнюю очередь. Я, хотя бы, не буду потрошить его тело! Долбаные войска. Да лучше б они аудиокниги по радио крутили, чем эту белиберду – пользы лучше было бы. Хотите творить беспредел – пожалуйста, блин. Только не нужен заставлять нас пить ваше ссанье и делать дово…
 Ибрагим прервался, издавая кряхтящий звук.
Яков занервничал.
— Эй-эй. Ты чего вздумал?..
Ибрагим прокашлялся.
— Всё уже нормально. Просто слюной поперхнулся. Блин, тут, сука, десятки километров проклятого поля, и ты собираешься искать свой телефон? — Ибрагим приблизил запястье с часами к лицу. — Я даже времени разобрать не могу. Сколько сейчас, часа три? Да мы бы отряд диверсантов в такой темноте не заметили.
— Я ж говорил, у меня есть план, — Яков не сводил глаз с окна со своей стороны; он видел чуть больше, чем ни черта; да и этот небольшой обзор был расплавлен двумя литрами пива и восемью стопками водки. — Мы проедем километра четыре. Примерно столько, но лучше чуть больше. Потом развернемся, откроем окно, будем медленно ехать и звонить. Телефон сам даст о себе знать. Я знаю, что делаю.
— А если на него уже кто-то позвонил и это кто-то услышал, а? Не думал о таком?
Яков оторвал тупой взгляд от окна и посмотрел на бывшего одноклассника.
— Мы. Позвоним. Да, мы позвоним, я же сказал. Позвоним и услышим, как эта херня трещит где-нибудь в кустах. Он у меня звонкий. Я с будильника подскакиваю так, что будь здоров.
— Меня послушай! — Ибрагим театрально вскинул вверх правую руку. — Я тебе говорю о том, что кто-то уже мог найти его. Он же лежал там, считай, что два дня. Может, кто-нибудь позвонил на твой мобильник, и кто-то другой это услышал. И тот тип, который это услышал… он и забрал мобильник себе. Сейчас уже, наверное, закачал в него эту игру про злых птиц и свиней. Играет и смеется над тобой злодейским смехом.
— И как часто ты ехал по трассе, слышал звонок хрен знает откуда, сразу останавливался и находил телефон на обочине?
— Как часто, бл#ть, я выбрасывал этот телефон в окно? — Ибрагим прибавил газу. — Давай сделаем это завтра, Яков. Я же такой пьяный, что готов даже педиком заделаться, если меня очень долго уговаривать. А ты заставляешь меня ехать чёрт знает куда, искать хер знает, что. Давай лучше сделаем это завтра: проснемся, выпьем по пиву и на свежую голову поищем твой телефон. А, может, вообще, сходить в полицию? Я слышал, что в телефоне есть такая херня, по которой его и отслеживают. Не по сим-карте, а по самому телефону, понимаешь? Нам еще в школе об этом говорили, ну, чтобы ни один щенок не вздумал воровать.
Яков отвернул голову к окну.
— У меня, вообще-то, плохое чувство какое-то.
— Плохое чувство. Ты, что, Брюс Уиллис?
Нахмурившись он вновь повернулся к Ибрагиму.
— Да ну ладно. Не понял? Старый фильм. Сука, забыл. Как же он называется? — Ибрагим ударил себя по затылку. — Про чувства.
— Дневник памяти?
— Да ну, про чувства, мля. Восьмое чувство – так называется, кажется. Там про то, как детский психолог… ну, психолог и мальчик. Они общались, а потом выяснилось, что… Не смотрел, что ли?
— Так что выяснилось-то?
— Посмотри и узнаешь. Что там у тебя за чувство-то?
Яков подождал с ответом.
— Моя жена. Шлюха.
— И… И всё? Твоя жена – шлюха? Это предчувствие такое?
— Теперь уже не предчувствие. Вообще, мало ли что могло случиться? И это связано не только с моей женой. Мало ли что могло случиться. Понятия не имею, что, но что-то могло, ведь, случиться. А мой телефон лежит где-то там, и слышит его только проклятая пшеница! Это начинает меня напрягать.
Ибрагим согласно кивнул.
— Может, уже можно развернуться? Мы проехали побольше, чем четыре километра.
— Да, думаю надо развернуться. Хотя, может, сотни т…
Как это обычно случается с пьяным человеком, действия его, задуманные и просчитанные в голове, как что-то повседневное и более чем адекватное на деле становятся чем-то нелепым.
Как минимум – нелепым.
Как максимум – это случилось с Ибрагимом, который захотел развернуть автомобиль — это превращается в самоубийственный акт нетрезвого организма.
Пьяный человек не поймет, насколько он пьян, пока после получасового сиденья за столом не встанет из-за стола.
Теперь с Ибрагимом случилось что-то подобное.
Он ехал по прямой на протяжении последних двадцати минут, когда алкоголь спаивал его кровь. А теперь настало время показать высший класс ведения автомобиля…
И он крутанул руль; задумывалось это, конечно, как «сбросить скорость до двадцати километров в час и плавно развернуться».
Крутанул руль почти в ту же секунду, как в речи Якова встали рядом друг с другом слова «можно» и «развернуться».
Можно
Развернуться.
И автомобиль слетел с обочины, войдя в поле и подминая под себя пшеницу. Яков кричал, убежденный теперь во вреде алкоголя.
«Больше никогда не буду пить, больше никогда не буду пить, Господи, только сделай так, чтобы мы не перевернулись»
Ибрагим выключил двигатель и, выходя, предупредил:
— Дом – хибара полнейшая. Так что, особо, не критикуй. Денег у меня не так много, а времени и того меньше… — он почувствовал минутную вспышку стыда после добровольного распятия; «как же я ничтожен и как редко об этом задумываюсь». — Надеюсь, Миша что-нибудь приготовила.
— Твоя жена?
— Ну… в общем, нет.
Ибрагим открыл ворота; Яков почти отвык от этой особенности провинциальных городов - не запирать калитки. Ведь каждый второй хозяин ждал открытия охотничьего сезона, да и брать, особо, было нечего.
Он проследовал к нему в дом. Настороженно ступая по скрипучим ступеням крыльца…
Еще громче, чем ступени скрипнула дверь. Все в этом доме скрипело; со стен сыпалась краска.
— Еще не шокирован? — спросил Ибрагим.
Было видно, что он стыдится своего жилища.
— Хватит орать! Мы стоим, стоим!
Теперь и вправду стояли.
И Яков больше не кричал.
— Странно. Наверное, что-то с тормозами, — Ибрагим расстроено хмыкнул.
— С тормозами проблемы у тебя, друг, — монотонно отозвался Яков. — Мы ж бухие в хламину. Мой ангел-хранитель, похоже, работяга.
— Да ладно. Что бы с нами случилось-то? Чисто поле.
— Вчера ситуация была посерьезней.
— А?
— Мария. Вчера мы… ну, напились с ней. Фактически, только мы двое вчера и напились. Потому что все как-то разбрелись. И… В общем… Я это к тому, что давай лучше поищем мой мобильник.
Ибрагим укоризненно покачал головой.
— Ты не сдаешься. Ну так, что с Марией? — Он толкнул Якова плечом в плечо. — Все-таки засадил школьной королеве? Да, мой мальчик. Не сомневался в тебе. Конечно, через десять лет, но ты всё-таки взял своё!..
— Да нет.
До того момента, как машина не слетела с дороги, Яков даже подумывал над тем, чтобы соврать Ибрагиму. Но теперь вспомнил, что все лжецы и прелюбодеи попадают в ад и решил быть искренним.
— Да ну. Пьяная баба. Почти тридцатник. Разведенная. Та самая Мария!
— И что?
— Ну, я, конечно, не мужлан, но… Простите за мой французский, это же просто идеальная шлюха. Да я бы сам попробовал, если бы вчера не ушел. А ты… Так, как вы чуть не разбились?
Яков помолчал, гладя ладонью лоб.
— Я сломал ей нос.
Пауза.
Ибрагим взялся за руль, уставившись теперь в лобовое стекло.
— Знаешь, я ни хера не понял, — затем убрал одну руку и открыл ей дверь. — Давай выйдем покурить. Я сегодня у одного торчка такие сигареты отобрал. Никогда такие не видел. И вкус у них, как будто… Короче, клубничные сигареты.
Яков вышел вслед за ним.
Они стояли по разные стороны автомобиля, друг напротив друга, оба опершись локтями о крышу.
— Ты будешь? — Ибрагим протянул Якову розовую сигарету; тот покачал головой.
— Жизнь и так коротка.
— А, в чем смысл, долго жить? Тем более с такими-то сигаретами. А сигареты, знаешь, — он зажал в зубах одну из них и поднес её край к пламени зажигалки; затянулся и, выдохнув дым, продолжил, — сигареты – это наш способ обхитрить природу. На самом деле нам очень сложно совершить самоубийство. Практически невозможно – во всяком случае, если судить по моему опыту. Не знаю, как там это получается у всех этих биржевых маклеров, но я даже помыслить не могу о том, чтоб однажды выстрелить себе в рот или порезать вены. Ну, такой вот у меня блок. Да и не только у меня. Все эти торчки, которые чуть ли не на коленях ползают ради дозы – они бы с радостью завершили свою жизнь, будь у них такая возможность. Но они не могут. И я не могу. А вот сигареты… они укорачивают твою жизнь, обходя инстинкт самосохранения. Они не рубят твою жизнь пополам, а медленно отрезают по кусочку. Вот поэтому я и курю. Долго жить в этом мире смысла нет. Этот мир болен. А я нет. Так что… Вообще, что бы ни говорили эти ссаные психиатры, самоубийца - есть эталон здравомыслия и твердости воли. Но всё это… херня, херня, не слушай меня. Что там у тебя с нашей королевой? Я так и не понял.
Будто только что вспомнив о сигарете меж пальцев, он удивленно глянул на неё и жадно затянулся, едва не докончив её одним вдохом.
— Ах, клубничная. Точно не хочешь?
— Я ж сказал…
— Так что там? Я тебя перебил.
— Ну… Она говорит – лижи, а я говорю – не буду и пошла ты на хер. Потому что… Да потому что я так сказал. А она начала втирать херню про то, что я мужлан, ну и… В итоге я её и ударил. И достаточно сильно, как потом выяснилось.
Ибрагим удивленно смотрел на бывшего одноклассника, а затем расхохотался, едва не оглушив самого себя.
— Ты не шутишь? — сквозь смех и слезы он со всей силы стукнул ладонью по крыше автомобиля. — Ударил эту сучку?
— Она оскорбила меня, вот я и психанул.
— А, сказала что-то про твой член? Классика…
— Да нет. Неважно, в общем. Просто назвала меня… Назвала меня, вот я и психанул. Неважно, я не про это…
— Назвала тебя сопляком?
Яков раздраженно поджал уголки губ.
— Всё-всё, больше этой темы не касаемся. Давай, рассказывай дальше.
Нехотя, тот продолжил:
— Со сломанным носом я повез ее в больницу. Она говорит: быстрей, быстрей. А я что? Психанул, да и вдарил по полной. А на пешеходной зебре мы чуть не сбили кого-то, я резко затормозил, машину занесло, и она треснулась боком о фонарный столб. Ничего интересного, как видишь.
— И всё началось с того, что ты отказался отлизать ей? Но это… Не знаю, это вроде как, нормально, Яков. Или ты из этих? Из сидевших.
— Нет, — серьезно ответил Яков. — Я просто не захотел. Не знаю. Это сложно объяснить. Просто моя жена… Я застукал её с… Увидел, что она мне изменяет. Собственно, потому-то я и приехал сюда. Психанул, сорвался и уехал. Поэтому я и выбросил телефон. В сердцах. И уже успел сто раз об этом пожалеть. Начальник, наверное, меня уже уволил. В любом случае, ничего уже неважно. Я, вдруг, понял, что нужно что-то менять.
— А его ты сильно отделал?
Яков опустил глаза.
— Нет.
— А что ты сделал?
— Ушел.
— Куда ушел?
— Я ушел и… Уехал. Поэтому я и приехал сюда. Когда Иосиф позвонил мне, я отказался. Об этом не могло быть и речи – вот так вот женатому человеку с важной работой сорваться и приехать…
— Да мне насрать, почему ты приехал.
Ибрагим нахмурился.
— Ты… Погоди, еще раз. Я что-то не понял. Ты отмудошил того выщепка? Хотя бы попытался?! — из голоса Ибрагима исчезла вся эта безобидная пьяная раздраженность, освободив место для трезвой жесткости.
— Я увидел их и ушел. Не стал ее слушать. Я ушел.
— Ох, какой ты смельчак, что додумался уйти, а не стал дрочить, стоя за дверью, — Ибрагим обходил теперь машину, приближаясь к Якову. — Что они делали? Когда ты застукал их. Что они делали? Они видели тебя?
Яков открыл дверь, чтобы сесть.
— Давай уже поищем мобильник.
— Не-ет, вот уж теперь мы точно, — Ибрагим схватил его обеими руками за ворот и бросил на пшеницу, — должны все обсудить. Ты ничего не сделал? Просто ушел. Просто ушел, безвольный ты пидор!
Упав в пшеницу, Яков несколько секунд отползал назад, после чего с поразительной для пьяницы ловкостью вскочил на ноги.
— Да ты… Совсем ты… — он пятился от Ибрагима.
Они отошли от машины уже на десяток метров и Яков старался держаться ближе к обочине; чтобы в случае чего (в случае чего) выскочить перед проезжающим автомобилем; выскочить, потому что выглядел сейчас Ибрагим удивительно разозленным. Этой злости Яков понять не мог; в конце концов, не его же это была жена.
— Что они делали? Что они делали в этот момент?
— Да тебе-то какое дело?
— Что они делали, когда ты увидел их? — Ибрагим вновь схватил Якова за ворот; вторая рука на этот раз притянула его за затылок. — Они просто лежали в кровати, пили шампанское, смотрели «Неспящие в Сиэтле», она дрочила ему, он пер её?..
После этого Яков ударил его.
Руки мгновенно отпустили воротник. Крутанувшись вокруг своей оси, Ибрагим встал напротив него, опустив руки и плечи.
— Не каждый день тебе жена изменяет, — тихо сказал Яков.
— Ты стоял, когда жена отсасывала какому-то мужику…
— Замолчи ты.
Ибрагим послушался.
Яков ожидал ответного удара. Но Ибрагим стоял на месте, а руки его больше не были сжаты в кулаки.
— Ничего ты не знаешь, Ибрагим. Не каждый день тебе жена изменяет. Это… Такое чувство, —  Яков вернулся к машине, ослабленно грохнулся на задницу, опираясь спиной о колесо автомобиля. —  Странное. Я почему-то думал, что это происходит с каждым, кроме меня. Для меня Герда была святой. Это правда. И когда видишь такое – не удается правильно среагировать. Это так неожиданно, что… Не знаю, срабатывает защитная реакция. Сука. А потом спускаешься по лестнице и, вдруг, думаешь… Может, тебе все это показалось. Ты же и рассмотреть толком ничего не успел. Эта мысль приходит на секунду. А потом все снова встает на свои места. Твоя жена шлюха и тебе придется как-то реагировать на это. Но свою первую реакцию ты уже просрал. Садишься за руль и уезжаешь. Ничего не хочется. Я даже начальнику не позвонил. Наверное, я уже уволен.
С полминуты неопределенно покачав головой (ну хер его знает, что сказать, друг, хер его…), Ибрагим уселся сбоку от Якова; обнял его за плечи.
— Да ладно. Всё это ничего не стоит. Я просто… Я и сам не знаю, что в таких ситуациях делать. Хрен его знает, — он грустно хохотнул. — Я не лучше тебя. Застрял в этой дыре. Ни хрена своего нет. Продаю эту дрянь уже семь лет. На моих глазах сопляки буквально прыгали вверх по карьерной лестнице, а я до сих пор якшаюсь с этими отбросами. Чем же я лучше тебя? Да ничем. Машина – развалюха. Обнаружили в мою смену. На заднем сиденье был труп наркомана, а за рулем другой – чуть ли не в коме. Мне разрешили забрать машину. Сжалились. Неудачник на автобусе – негоже так, позоришь наше сообщество. А хибара моя? Прабабушка. Ветеран войны. Померла. И как же я был счастлив, господи. Старики все невыносимы. Так что… в самом деле, кто я такой, чтобы осуждать тебя? Да у меня и женщины-то года два уже не было. Чего уж там…
Яков удивленно посмотрел на него.
— А Миша?
— А, точно, — голова Ибрагима, будто у мертвеца, разом повисла. —  Но ты же её видел. На кого она похожа? Скелет ходячий.
— Ну, о вкусах не спорят…
— Она болеет, — Ибрагим через силу поднял голову. — Фотографий из молодости у нее нет, а потому я не могу судить о том, какой она была раньше. В паспорте, конечно, все выглядят ужасно… Сейчас ей тридцать один. Но… иногда гляжу на неё при свете лампы, когда она читает книгу или смотрит телевизор в темной комнате. Вижу черты её лица и мне кажется, что она была красивой, пока не познакомилась с одним из таких, как я. И теперь вот так получилось. Суп мне готовит. — Ибрагим вздохнул. — Я нашел её на улице. Несколько ребят чуть ли не до смерти затрахали её и выбросили на улицу. Такое случается иногда. Безумные сучата под дозой режут соски или отрезают куски мяса от своих подруг. Вспарывают брюхо и вытаскивают кишки. Они же слабее них, блин… Миша отделалась неплохо. Я отвез её в больницу.
— Миша?! Спишь?..
— Я нет, — бледная, тощая (руки, будто палки вырастали из костлявых плеч; сквозь майку виднелись не груди, а выпирающие ребра), в тапочках, что шаркали по скрипучему (СКРИПУЧЕМУ) полу, Миша вывернула из спальни и стоило ей остановиться, как тут же она оперлась боком о стену; Миша смущенно поджала губы в знак приветствия незнакомца и сказала: — Привет.
— Добрый день.
Когда он додумался, что стоило представиться («Яков, очень приятно», и протянуть ей руку) – прошло уже не менее четверти минуты.
Он невольно поспорил с собой, изменяет ли она Ибрагиму?
Изменяет ли? Представил, как они делают это друг с другом. Он вступил с собой в мысленную полемику, что лучше – уродливая, но верная жена, либо привлекательная шлюха?
Также его удивило, что Ибрагим не поцеловал её. Не приобнял, не коснулся вообще ни одной частью своего тела.
— Ты дашь нам что-нибудь поесть?
— Я суп итальянский сделала. Такой… с фрикадельками, знаешь? — и она в своих тапочках зашкваркала на кухню.
— Суп итальянский, — объявил Ибрагим, сделав упор на последнее слово. — Странно это звучит в таком доме, да, Яков?
— Брось прибедняться. Ты еще мое жилище не видел.
«Жилище» Якова было лучше. Хотя теперь он не был уверен, что жилище это было его.
— Это как-то само собой вышло. Я тогда даже имени ее не знал, а уже решил, что должен помочь ей. Жил я всегда один. А она там лежала. В палате. Короче, я привез её к себе. И она благодарна. Ты знаешь, как про наркоманов говорят: сколько волка не корми – все равно в лес смотрит. Но она не смотрит. Я помог ей выбраться из этого и больше она туда не хочет. Она не обычный наркот. Не знаю, мы, особо, не обсуждали наши жизни. Обычно, мы вместе смотрим сериалы. Смеемся даже. Миша. И что за имя такое?.. Бедная Миша, — Ибрагим сделал невольную (по интонации Якову показалось, что он прервался) паузу. — В тот момент я начал понимать, что мне нужен кто-то, к кому я буду приходить по утрам. У меня был выбор – либо кот, либо человек. Вот подвернулся человек. Не подвернулся бы, пошел в приют и взял какого-нибудь облезлого кошака – чтобы благодарен мне был до конца жизни. Вот и вся моя жизнь, Яков.
— Это хорошая жизнь. Не хуже моей… Смотрю я на Каина и… какого хрена он, вообще, вернулся? На такой машине, в такой одежде. Поглумиться, что ли? Мусор он перерабатывает, конечно. Что поинтересней рассказал бы. А я… ни черта не имею. Машину мою видел?
— Кстати, надо сходить завтра. Ребята шустрые, да и поломка рядовая.
— Вот и я о том же. Книжки. Ссаные книжки. Да кто, вообще, будет покупать бумажные книги в наше время? Я не знаю, что наша компания будет делать лет через десять.
Ибрагим устало глянул на школьного друга.
Вздохнул.
— А через десять никто ничего делать, наверное, уже не будет. Все твои проблемы накроет бл#дский ядерный гриб. Не будет никого. Ни политиков, которые дрочатся со своими войсками… Ни пьяниц, вроде нас с тобой, которые гоняют на полной скорости по трассе, а затем слетают с дороги… Ни этих торчков, которые, в поисках денег на новую дозу, следят за нормальными людьми из тени многоэтажных домов… Ни тебя, ни меня, ни жены твоей, ни Миши. Только бы она не померла раньше этого момента. Если что, я буду скучать по ней.
Она больна, я говорил? Эта дрянь… которую толкают такие как я… от этой херни гниют внутренности. В буквальном смысле. Я не биолог, так что не могу объяснить это научно, но как-то раз мне объяснили, что после месяца употребления кровь у человека становится темно-синей. Это связано с… эритроцитами или тромбоцитами, хер их поймешь, короче. Не биолог я. Барыга… Так вот потом… органы… гниют. Выпадают зубы, нездоровый цвет лица – но это херня по сравнению с тем, что человек ощущает, когда внутри него все распадается. Моя Миша, вероятно, умрет очень скоро. Раньше я не задумывался о таком, но теперь понимаю. А всё из-за крови. Она меняет свою структуру. Становится ядовитой. И отравляет человека…
Голос его дрогнул на последнем предложении, и он со страхом ощутил слабость, которую не ощущал ранее; не так, как ощущаешь себя, выпив океан водки; и не так, как ощущаешь себя после двенадцатичасового физического труда.
Да, в молодости ему хорошо было известно последнее чувство; теперь же усталость он испытывал по большей части эмоциональную; духовную, если выражаться высоким языком.
Та слабость, которая наваливалась от всех этих догнивающих мразей, каждая из которых готова наброситься на тебя, стоит лишь на секунду ослабить отпор тяжелым векам. Только прикрыть глаза и…
Нет, нынешнюю слабость он не мог даже окрестить подходящим словом.
Ему захотелось упасть прямо в эту пшеницу; но вместо этого Ибрагим, оглянувшись на восток, максимально бодрым для его состояния голосом сказал:
— А вот и солнце. Теперь-то мы точно найдем твой мобильник. Вставай, разлегся тут.
— Погоди. Давай еще немного посидим, — Яков смотрел на солнце, которое выходило из поля, идущего вплоть до горизонта. — Не хочется уходить.
Ибрагим сел там же где и стоял, подмяв под себя пшеницу и неуклюже скрестив ноги.
— А знаешь, что, друг? — он подождал, пока Яков посмотрит на него. — Оставайся здесь. Не думал о таком?
Яков задумчиво хмыкнул.
— Оставайся. Найдем тебе хорошую работу. Непыльную. Ты ж экономист.
— Бухгалтер, вообще-то.
— Да? Я думал, туда только женщин берут. Да неважно. Все равно, ведь, умный. Диплом есть. Разведешься со своей шлюхой, поделите имущество. Детей-то у вас нет?
— Неа.
— Так еще проще. Переедешь сюда. Жилье тут дешевле грязи. Все уезжают в большие города. А тут и кислорода больше становится. Снимешь себе квартирку. Найдешь милую девушку. Работу-то я тебе подыщу – насчет этого даже суетиться не надо. Будешь сидеть где-нибудь в конторе, щелкать калькулятором. И какие на хрен книжки?
— Предлагаешь, типа, на мафию работать?
Выдержав серьезную паузу Ибрагим рассмеялся.
— На мафию сраный Де Ниро работал. Думаешь, я на мафию работаю? И езжу на машине, которую фактически достали из-под мертвых торчков? Надо же, как разошелся. Я барыга. Самый мелкий из всех мелких барыг. Если меня словят – мафия даже не узнает об этом. Кого я там сдам? Своего подрядчика? Так и он тоже на мафию не работает. Полная херня. Не, я даже ни одного гангстера не знаю.
Яков не знал, что ответить.
А, может, не мог позволить себе, наконец, согласиться с этой мыслью. Почему бы и нет? Блин, почему бы и нет? – остаться в родном городе!
Не зря, что ли, он потратил пять лет жизни? Зубрил по ночам, унимал дрожь в руках во время зачета. Теперь настало время пожать плоды высшего образования. Он долго шел к этому и теперь…
Послать нахер жену? Разорвать все прежние связи? Может, через несколько лет даже купить здесь какой-нибудь заброшенный дом? Конечно, об этом еще рано говорить, но всё-таки. Это хороший город… Да. Маленький спокойный город. Пусть идиоты валят в мегаполисы.
Яков улыбнулся от этой мысли. Она была неплоха. О, да!
Он наглотался выхлопных газов, наслушался сигнальный вой автомобильных пробок. А здесь… Он чувствовал себя, как человека, который вышел покурить за угол ночного клуба.
— Почему-то мне казалось, что ты круче.
Ибрагим улыбнулся и речитативом произнес:
— Вот-спасибо-пошел-на-хер. Я хотя бы не женат на шлюхе.
— Один-один. Но это... ненадолго. — Яков помолчал; рассматривая свои руки. — Знаешь, я всерьез сейчас задумался над этим. Может, и правда - нахер всё. Найду себе хорошую девушку, сниму небольшую квартиру, буду смотреть «Ходячих мертвецов» после работы. И никакого шума. Дешевые продукты. Блин, теперь с каждым новым словом все сильнее хочется остаться.
Ибрагим просиял.
— Вот это мой мальчик, — крикнул он, размахивая кулаками; подполз так, чтобы быть напротив Якова; схватил школьного друга за затылок и столкнулся с ним лбами. — Ты еще пожалеешь, что столько времени потратил на эту суку. Сколько вы были женаты? Да и неважно, вообще. Отомстишь ей со стольким количеством баб, что она и цифр-то таких не знает! А знаешь, чё?
Окончательно расчувствовавшись Ибрагим, сжимая плечо друга одной рукой, пустил другую за спину…
Пустил другую руку за спину и вытащил заткнутый до этого в штаны пистолет. Яков скинул его руку с плеча, вскрикнул и стал отползать.
— Да это зажигалка, зажигалка! — беспомощно крикнул Ибрагим ему вслед.
Но Яков уже выбежал на дорогу; он пересекал ее, чтобы исчезнуть в поле с другой стороны. Ибрагим оставил револьвер у машины и рванулся к бывшему однокласснику. Быстро нагнав его, повалил Якова на землю, тряся за плечи:
— Да это зажигалка! Просто зажигалка. Ты думал, я убить тебя собираюсь? На кой хер мне тебя убивать? Я же люблю тебя, мудак ты пьяный. Зачем мне убивать тебя?!
— Откуда я, бля, знаю?! — Яков вцепился в предплечья Ибрагима. — Сука, откуда я знаю, а? Я тебя десять лет не видел. С какого хрена я, вообще, поехал с тобой искать этот сраный мобильник?! Сраный… сраный, блин.
— Ну да, я ж бандит, а значит стреляю каждого встречного. Маньяк, бандит, барыга – какая разница, да? — Ибрагим отпустил Якова и тот упал на каменистую обочину; ткнул себя в грудь указательным пальцем. — Ты можешь мне доверять, и я хороший человек, ясно?! — А теперь вставай и я хочу тебе кое-что сказать.
Ибрагим встал, протянул Якову руку, но тот обошелся без посторонней помощи.
— Это настоящий пистолет, да?
— Это револьвер. Настоящий. Ты забыл, кем я работаю? Просто средство самообороны.
— Про травматические не слышал?
— С такими пидорами шутки плохи. Так что не надо мне тут про травмат. Вот, что я тебе скажу. Мы с тобой поедем в твой город, —  вернувшись к тому моменту обратно к машине, Ибрагим поднял револьвер, — и убьем любовника твоей жены.
Поначалу Яков никак не отреагировал.
Затем, едва раскрывая рот, ответил:
— Ты совсем еб#нулся!
— Что-такого-то?
— Ты просто напился. Я больше не буду слушать тебя. Забей на сраный мобильник. Потом найдем. Забей. Куплю себе новый. Восстановлю сим-карту.
— Да ты бы выслушал сначала.
— Отвали.
— Не будь терпилой. Убьешь его. Её можешь не трогать, но его - убьешь.
— Знаешь, есть передачи, типа «Человек и закон»? Все эти сраные криминальные хроники с бездарным монтажом и напряженным саундтреком? Смотрел когда-нибудь?
— Ну.
— Все эти долбаные сюжеты начинаются примерно так же. Напились. Два старых друга. Один предложил кого-то убить. А потом их нашли на следующий же день и закрыли в колонии до конца жизни. Эта сука того не стоит. И две минуты назад ты назвал себя хорошим человеком! Пусть я буду терпилой и моя жизнь ни черта больше не стоит; пусть я сам виноват в этом, но оттого ты не перестанешь быть пьяным идиотом, который размахивает у меня оружием перед носом. И мне, вообще, насрать, делай сейчас, что хочешь. Хочешь меня убить? Пожалуйста!
Он раскинул руки в сторону. И вспомнил, как на въезде в любимый город в телефонном разговоре жена рассказала ему о своем плохом предчувствии.
Он представил, как звонят его жене.
Вашего мужа нашли мертвым на въезде в город…
Он уведомил вас о своей…
Как давно вы в последний раз с ним…
Она будет плакать.
Он, конечно, надеялся, что она будет плакать. И как всё это загадочно будет выглядеть. Ему даже захотелось, чтобы это случилось.
Пусть он не увидит её страданий, но все же они будут…
— А хочешь, я себя убью? — Ибрагим развернул пистолет к себе и неуклюже приставил дуло к середине лба; прямо над переносицей.
— Чем еще удивишь?
— Тем, что я сейчас себе голову разнесу. Ты только скажи. Думаешь, я плохой человек, раз предложил отомстить за твое унижение? Я люблю тебя, Яков, понял? И только скажи. И я сейчас выстрелю. Если это сделает жизнь такого хорошего парня, как ты луч¬ше, чем она есть сейчас.
Яков обреченно вздохнул.
— Вот алкаш, а.
Ибрагим продолжал стоять, крепко зажмурив глаза и прижимая дуло ко лбу.
— Только скажи! Если это тебе поможет.
— Ну всё, хорош, — он забрал револьвер из его ослабших пальцев. — Ох, ну и тяжелый. На кой черт именно револьвер? Ты не подумал, что есть более удобное оружие? Скажем, какой-нибудь автоматический пистолет…
Ибрагим сразу переменился в лице и интонации:
— Не надо тут про оружие, Ли, сука, Освальд. Осечек револьвер не даёт, детали не изнашиваются, шальные пули из него не вылетают... Да и потом… это, типа, стильно. Револьвер. Как во всех этих нуар-филь¬мах. — Ибрагим помолчал. — Ты хороший человек, Яков, — затем осторожно забрал револьвер и заправил обратно в штаны. — Хороший. На¬вер¬¬ное, самый хороший, из всех, кого я знал. Как выяснилось, в этом мире так мало хороших людей... Они на вес золота. И это убивает меня. — А затем обнял школьного друга. — Извини за это. Не знаю, просто… Когда пьяный – совсем чокнутым становлюсь. Но по-доброму. Я бы никого не убил, конечно. Это так… Просто так. Я просто уважаю тебя. Честно. Уважаю. Я разозлился не на тебя, а на твою жену. Как можно так жестоко поступать с таким хорошим человеком? И какого хрена ей было нужно? Какого хрена этому миру нужно? Я разозлился, потому что как раз с такими хорошими людьми вечно и происходит… черт знает, что с ними происходит.
Теперь и Яков обнимал Ибрагима.
Крепко, по-настоящему, по-мужски они обнимали сейчас друг друга.
Выглядели ли они сейчас, как педики? Да. Оба понимали это. Оба, выросшие в обществе, где телесные контакты между нормальными мужчинами не должны были длиться дольше трех секунд, испытывали сейчас небольшой дискомфорт.
Но и черт с ним.
Они стояли в чистом поле.
И пусть кто-то мог увидеть их. Им было все равно. Они были друзьями. Школьными друзьями, которые не виделись почти десять лет.
Посмеяться над ними смогли бы лишь подростки, не познавшие горечь взрослой жизни и одиночки, не ощутившие сладость настоящей дружбы.
Простояв так, наверное, минут пять, они, наконец (почти в унисон), отошли друг от друга и молча вернулись к автомобилю.
А затем поехали искать мобильник Якова.
И нашли.