Верю, не верю - взрослая игра

     Лоскутки лазурно-синего неба, в обрамлении сияющих ослепительной белизной горных вершин, проглядывали сквозь  морщинистые лапы  величавых великовозрастных  елей. С одной стороны - пологий, а с другой – обрывистый, снежный склон полыхал разноцветными искорками.  Лыжи легко проламывали покрытый тонкой хрустящей корочкой девственный наст и плавно скользили вниз. Морозный воздух, насыщенный ароматной хвойной свежестью, пьянил и бодрил одновременно.
- Как все неправдоподобно красиво… - заворожено промолвила Наташа,  делая разворот и втыкая концы лыжных палок в сугроб. – Хорошо, что мы не стали спускаться со всеми по трассе, а свернули в сторону. Давай,  здесь немного постоим.
- Давай… - Глеб притормозил чуть ниже и освободил ботинки из креплений. Вполоборота глядя на спутницу, он залюбовался ее стройной фигуркой в полу расстегнутой ярко красной спортивной куртке. Даже пушистый белый свитер  с высокой горловиной не мог скрыть изящных очертаний  длинной лебединой шеи. Сердце Глеба убыстрило ритм, когда он с восторгом, граничащим с поклонением, обласкал взглядом разгорячившееся, по-особенному красивое и такое до одури родное лицо с чуть длинноватым носом,  выбившиеся из-под белой вязаной шапочки завитушки бронзово-рыжих стриженых волос и всегда вызывавшие у него желание полноватые губы. Проваливаясь по колено в снегу, он приблизился к Наташе  и обнял ее за плечи. 
- Как хорошо, что мы, наконец-то,  выбрались в горы, - она распахнула большие, наполненные небесной голубизной и непонятной грустью глаза и прижалась к Глебу. – Я так тебя люблю… Мне так хорошо, даже плакать хочется…
- Я тоже тебя очень люблю, Ташка… -  Глеб нежно  заскользил губами по ее лицу.  -  Шесть лет вместе, а волнительно как вначале… Ты удивительная женщина… Мне все время хочется быть с тобой рядом, слышать твой голос, чувствовать твое тепло и дыхание... Я еще ни разу  не смог насытиться тобой…
- Это потому, что  ты был со мною на самом деле не так уж и много дней. Ты же постоянно  уезжал и приезжал, появлялся и исчезал…
- Ну, ты же знаешь, что моя работа…
- Знаю, - перебила его Ташка, слегка отстранясь. – И что с того, что знаю? Да и что я толком знаю? Ты же никогда ничего мне не рассказывал. Я даже не знаю, кто ты на самом деле.
- А ты бы хотела все знать? – Глеб  пристально на нее глянул.   
- Нет, наверное…  Лишнее знание только отягощает… Разве не так?
- Да. Зачастую да…  Но иногда так тянет узнать побольше о любимом человеке, а еще лучше -  все без исключения… 
- Все знать невозможно. Любой человек непознаваем. Даже очень близкий… Он же не статичен, он же меняется каждую минуту… Мысли, эмоции, чувства, они же, как молекулы, находятся в постоянном хаотичном движении… -  задумчиво произнесла Ташка.
- Ну, это ты слишком глубоко копаешь, - наморщил лоб Глеб. – Впрочем… Да,  и некоторые мысли  хотелось бы знать, но конкретные  факты все-таки больше.
- Какие факты?
- Поступки,  произошедшие события, совершенные действия.
- О чем это ты? – Наташа недоуменно взметнула стрелки тонких бровей. 
- А представь себе, живут, казалось бы,  двое близких людей: муж и жена. Работают порознь, но спят в одной постели, завтракают и ужинают вместе, смотрят телепередачи, обсуждают прочитанные книги, ходят в гости и на прогулки. Периодически признаются друг в другу в любви…  И что при этом недоговаривают и скрывают?
- Скрывают?
- Да. Разве они все рассказывают друг другу? Ну, например, сидя рядышком, внимательно глядят на любовную сцену из кинофильма. И что каждый из них при этом думает?
- Да кому что в голову придет… - пожала  плечами Наташа.
- Вот именно… Муж, например,  о том, что тоже не отказался бы переспать с этой сексапильной актриской. А жена о том, что хотела бы оказаться в этой сцене третьей… Или о том, что у актера такие же тонкие руки, как у ее любовника…
- К чему ты все это сейчас говоришь? – нахмурилась Наташа.
- А к тому, что эти близкие люди на самом деле близкими не являются. Они же  боятся друг друга, они же не откровенны друг с другом. Просто живут по привычке рядом, каждый сам по себе.
- Так ты считаешь, что было бы лучше, если бы муж, приехав из командировки, тут же с ходу вывалил бы жене, сколько разгульных девиц он там поимел и в подробностях расписал, что  с ними вытворял? – У Наташи недоуменно расширились глаза. 
- Да. А жена ему в ответ о том, как ее извращенно удовлетворяли в его отсутствие на пару массажист с приятелем в сауне.
- Зачем?! –  выкрикнула Наташа. – Ведь после этого…
- Что после этого? – почти зло произнес Глеб. – Любовь прекрасная как сон, вдруг рассосалась бы как дым? А что это за любовь, когда таишься от близкого человека и  обманываешь его?
- Но ведь признаться в чем-то таком…  Это же причинить другому боль… А если он примет все близко к сердцу и оно просто не выдержит?
- Часто близко к сердцу принимают то, что находится гораздо ниже, - криво усмехнулся Глеб. -  Но ты права,  без боли тут не обойтись. По крайней мере, вначале. Но если перетерпеть раз, другой? Если согласиться на эти уколы боли в обмен на осознание того, что можешь делиться со спутником жизни самым сокровенным, рассказывать обо всем без исключения?   В обмен на ощущение того, что и он ничего от тебя не скрывает? В обмен на абсолютное доверие друг другу? А? Разве лучше мучаться от смутных подозрений, от неправильно понятых слов и обрывков информации, от приступов внезапно нахлынувшей  ревности?   
- Ну, ревность как змеиный яд. В минимальных дозах может принести пользу, оживить привычно-спокойные отношения, заставить сильнее бурлить застоявшуюся кровь... А вот если переборщить, если переполниться  ею и позволить стать неуправляемой, то тогда  она способна смертельно отравить душу и тело… А ты меня что, ревнуешь?
- Я пока говорю абстрактно. Я вообще говорю о внутренней свободе, о свободе  воли говорить все! 
- Так называемая внутренняя свобода зачастую есть ничто иное, как грамотно навязанная воля извне…  - хмыкнула  Наташа.
- Это демагогия! Свобода воли, свобода поступков есть неотъемлемое право  сильной личности!
- Не хочу спорить, так как это бессмысленно…  Но зачем ты начал этот разговор?
- Чтобы ты поняла, что желание проникнуть во внутренний мир близкого человека – это благо, а не зло. Возможность говорить все - это способ излечиться от отчуждения.
- Запор внутреннего мира лечится словесным поносом… Ну, ну…  Да ты больной… Или так шутишь? 
- Нет, я серьезен, как никогда.
- Но так же жить невозможно! Человек не может каждый раз выворачиваться наизнанку.
- Ну, хотя бы не каждый раз, хотя бы иногда.
- Да… Поиграть на ночь, навалить каждый кучу дерьма, вываляться в нем, потом принять душ,  чистенькими заняться любовью и утром встать обновленными и совершенными?
- Не утрируй. Ты представь… Иметь рядом любимого человека, которому можешь говорить все… Безоговорочно ему верить, доверять, не сомневаться в нем, знать, что он  ничего от тебя не скрывает,  сейчас не обманывает и никогда не обманет. Разве это не стоит любых мук?
- Не знаю… Это же мазохизм какой-то…
- А хочешь попробовать?
- Что попробовать? –  испуг промелькнул на лице Наташи.
- Поиграть в такую игру.
- Разве это возможно?
- А почему нет? Давай прямо сейчас. Ты можешь спросить меня о чем угодно, и я обещаю рассказать тебе все без утайки. А потом я  спрошу тебя…
- Ты серьезно?
- Да.
- Но ведь, если это игра, то кто-то выиграет, а кто-то проиграет.  Или может быть ничья?
- Ничья? Вряд ли...
- Ну, тогда какой приз достанется победителю?
- Победителю – жизнь.
- Жизнь? – С некоторым замешательством переспросила Наташа. - А  проигравшему?
- Проигравшему?  Тоже жизнь, но после смерти… -  со зловещей ноткой в голосе произнес Глеб.
- Ничего не понимаю, ты говоришь загадками… Как будто шутишь, а лицо суровое… Ну, ладно… - решительно мотнула головой Наташа. – Если ты хочешь поиграть, то давай… Я первой начинаю?
- Да.
- Тогда… Кто ты такой?
- Я офицер специального засекреченного подразделения внешней разведки.
- И чем же ты занимаешься?
- Нас обычно посылают в другие страны. Когда нужно провести спецоперацию. Взорвать какой-то объект, спасти или убить человека…
- Убить? Ты убийца? – Глаза Наташи сузились до щелок.
- Да… Но не более, чем любой из героев войны, бряцающий на параде боевыми наградами  или увековеченный памятником на городской площади…
- Но сейчас же нет войны…
- Война есть всегда. Только не всегда воюют открыто.
- Боже мой, зачем я спросила…  Может тебя и зовут не Глеб?
- Да. Мое настоящее имя Олег, а фамилия не Гурьев, а Чекин.  До этого мгновения об этом кроме меня знали только двое, теперь с тобой будет трое.
- Боже, это же сумасшествие какое-то…  Кошмарный сон… Я хочу проснуться…
- Это все, что ты хотела обо мне узнать?
- Да… С меня хватит… - нервно облизнула губы Наташа.
- Теперь моя очередь спрашивать, - сдвинул брови над переносицей Глеб.
- О чем?
- Ты меня любишь? 
- Странный вопрос… Люблю, наверное… Конечно, люблю…
- Тогда почему я перестал это чувствовать? Ведь раньше я в этом не сомневался. А теперь что-то  изменилось… Что-то неуловимо важное изменилось. Все не так как прежде... Ты уже не купаешься в моем взгляде и, просыпаясь утром, первым делом не обнимаешь и не целуешь меня…  Помнишь, в мой прошлый приезд, два месяца назад, ты встретила меня холодно, как ледяная фигура? Я тебя целовал весь вечер, а ты просто равнодушно и  терпеливо ждала, когда мне это наскучит. А ночью просто разрешила наслаждаться своим телом, а душой была где-то далеко…  Мне показалось, что ты меня воспринимаешь  как чужого. Что ты  меня разлюбила, влюбилась в кого-то другого. Я так и не смог уснуть той ночью… Потом как-то все сгладилось, но чувство непонятной утраты, угрозы и тяжести на сердце осталось… Мне до сих пор кажется, что ты мне перед этим  изменила… Что в моих объятиях думала о другом.. Было ощущение, что ты хотела в чем-то признаться и не смогла… Да и сейчас по-прежнему какая-то тень отчуждения, твоей готовности разорвать наши отношения, отказаться от меня,  иногда витает в воздухе…  - Глеб неподвижным, изучающим взглядом уставился на Наташу. - Ты спишь с  кем-то?
- Нет… Чтобы в моем возрасте изменить мужу нужно не просто желание развлечься… Я  тогда очень устала. И вообще устала каждый раз тебя ждать… Мне надоела неустроенность своей жизни... Мне уже  тридцать пять лет, а какие у меня перспективы? Съемная квартира, твои постоянные отъезды… Гражданская жена гражданина супермена…  Мы же даже не расписаны… А вдруг ты из очередной поездки не вернешься?   Я хочу настоящей семьи,  уютного дома, благополучия, хочу ребенка, я устала от неопределенности, очень устала…
- Устала, говоришь? Тогда отдохни! – Глеб одной рукой  слегка подтолкнул Наташу.
- Что ты делаешь? Я же на  лыжах, я сейчас упаду! – вскрикнула от неожиданности Наташа и неловко повалилась на снег.
- Вот и хорошо. – Глеб сбросил с рук перчатки, кинулся следом, лег на Наташу  сверху и крепко обнял.
- Что ты делаешь, дурак?! – она возмущенно заколотила затянутыми в меховые варежки кулаками по его широкой мускулистой спине. - Ты же не знаешь…
- Я все знаю, помолчи… -  Глеб жадным  поцелуем впился  ее губы. – Я тебя люблю, Ташенька… Я тебя так люблю… Ах, если бы ты все рассказала, все могло бы быть иначе…
        Глеб распрямил правую руку, сгреб ею жменю колючего снега, крепко  сжал и, чуть приподнявшись, с размаху вогнал объемистый снежок в открытый рот Наташи. Зажав ладонью ее исказившееся от ужаса лицо, он с ожесточением стал проталкивать твердый снег  внутрь. Наташа, безуспешно пытаясь высвободиться, какое-то время   судорожно дергала руками и ногами, но потом вдруг резко обмякла и закатила вмиг опустевшие глаза.  С текущими по щекам слезами Глеб приподнял внезапно потяжелевшее хрупкое женское тело с болтающимися на ногах лыжами,  вложил в неподвижные руки лыжные палки, и подойдя к крутому краю склона,  с вырвавшимся из груди хриплым криком-стоном скатил тело  вниз.
- А-а-а! – протяжное эхо прокатилось по залитому солнцем простору. – А-а-а…
 
                ***
       Следствие продолжалось недолго, несчастный случай ни у кого не вызвал сомнений. День же похорон тянулся для Глеба мучительно медленно. На кладбище он с каменным выражением на осунувшемся лице принимал соболезнования немногочисленных  знакомых.  Когда в могилу, выкопанную в промерзшей земле деловитыми и хмельными могильщиками, опустился лакированный гроб,  и в яму полетели первые комья черной земли вперемешку со снегом, Глеб отвернулся и, не имея сил сдерживаться,  беззвучно затрясся в рыданиях. 
      Вечером, сидя на кухне в одиночестве в опустевшей и осиротевшей квартире, он откупорил литровую бутылку водки и, не закусывая,  опорожнил один за другим три полных стакана.  Затем достал из бумажного пакета несколько фотографий и разложил их веером на столе.
- Что ж  ты, Ташенька, мне изменила… Да еще и фотки эти так небрежно спрятала… Смотри, как тебя эти уроды во все щели разом пользуют, а ты и довольна… Неужели тебе меня мало было? За что ты со мною так… Я ж тебя ни разу не предал, был верен как собака… Если б ты хотя бы сама призналась…  Если б я от тебя,  а не от врача-криминалиста узнал, что ты на втором месяце… В мой прошлый приезд, надо же…
       Глеб достал из пачки сигарету, взял лежащую на столешнице зажигалку, прикурил и медленно выдохнул облачко сизого дыма. Затем разорвал на мелкие части конверт и каждую фотографию по отдельности. Сложил обрывки в фарфоровую пепельницу и  подпалил зажигалкой с нескольких концов.   Перекладывая пальцами горящие кусочки бумаги, терпеливо дождался,  пока от них осталась ровная  горка пепла. Размешал пепел рукой и высыпал в стакан. Налив в него водку, залпом выпил. Достал из кармана вчетверо сложенный листок, молча пробежал глазами написанное на нем, выдавил из себя глухое ворчанье, скомкал листок и бросил на пол. Тяжело встал и с отрешенным видом вышел в коридор. Через минуту послышался громкий хлопок и звук падающего тела.
 
                ***
- Разрешите, товарищ генерал? – мягко ступая по ворсистому ковру, в кабинет вошел высокий молодой офицер с погонами капитана.
      Сидящий за широким столом из вишневого дерева седоватый мужчина в темном костюме приподнял голову.
- Что тебе, Кравцов? 
- Товарищ генерал, только что поступила информация. Майор Гурьев час назад покончил с собой. Застрелился из пистолета… Оставил странную предсмертную записку, в стихах… Вот она, - капитан положил измятый листок бумаги на матовую поверхность стола.
- Твою мать! Вот, дурак! Эх, лучшие люди не выдерживают… Да, работенка у нас та еще…
- Какие будут распоряжения, товарищ генерал?
- Тело к нам в морг, а все остальное завтра.  Иди, Кравцов, иди… Свободен Кравцов, пока свободен…
       Когда за капитаном неслышно закрылась массивная  дубовая дверь, генерал  вздохнул.
     -   Эх, Глебушка-Олежек,  зачем же ты  вознамерился удрать от нас с этой бабенкой…   Так нельзя… От нас при жизни не уходят… Если б я приказал тебе с ней расстаться, разве ты б  меня  послушал... Если б я тебе сказал, что ни одна женщина в мире не стоит того, чтобы ради нее… Ты бы мне не поверил…  А вот фотографиям поверил…  Специалисты по фотомонтажу у нас, конечно, толковые…  А мог ведь и не поверить. В этом мире правдой нам кажется то, во что мы верим… Н да... Значит сам захотел поверить… Сам и кончил, нужно признать профессионально, не подкопаешься… А вот себя то зачем, майор? Этого не нужно было… Кто ж знал, что она еще и беременная…  А ты оказывается еще и стихи писал… Диверсант-стихотворец… Кто бы мог подумать…
       Генерал взял в руки листок и  вслух прочитал:

                Как мне тебя убить
                и оживить?
                Наполнить смыслом
                тупость понимания?
                Любя,  любить,
                а не к земле клонить,
                Под коромыслом
                лжи и покаяния…

       Генерал еще раз вздохнул и откинулся в кресле.
-    Да, верю, не верю – взрослая игра…