Медведь и Кузнечик

Были они одного призыва — «весенники», призвавшиеся на службу на полгода раньше нас. И были они специалистами одного профиля — водители двух заставских ГАЗ-66. Но не было более не похожих друг на друга людей. Мишка Медведев имел, естественно, прозвище Медведь, а Пашка Кузнецов именовался Кузнечиком. Да, вот так вот, без затей. Однако насколько первый заслуженно звался Медведем — из-за манеры говорить, двигаться, настолько же и второй напоминал кузнечика.

…Медведь стоит напротив меня, в каждой руке по 16-килограммовой гире. Мишкин голый торс производит впечатление. Так-то «кардан» не слишком высок ростом, зато жилист и мускулист, как Шварценеггер в молодые годы. Тогда, конечно, никто ни про какого «терминатора» не слышал и слышать не мог — конец 1970-х, Советский Союз, ПВ КГБ СССР, линейная застава. Это я уж тридцать семь лет спустя такое сравнение делаю…

— Чего ты гирю, как корзинку, держишь? — это Медведь мне. — Ты её нормально, по-человечески возьми. Э-эх, у тебя такие данные, мог бы за два года такую раму из себя сделать… А ты шлангуешь! Давай, значит, вот так: качни чуть-чуть и на грудь вскинь.

Ну да, Мишка у нас подвижник и энтузиаст гиревого спорта. А насчёт рамы он, по-моему, всем говорит. Кроме, пожалуй, Кузнечика и Генки Алгаева. Они невысокие оба и щуплые.

Медведь набирает воздуху в грудь и начинает вытворять с пудовыми железяками всякие чудеса. Например, выставляет их на вытянутых руках вперёд. При этом рукоятки гирь параллельны полу, а донышки, соответственно, «смотрят» вперёд. Если вы, по недомыслию, думаете, что это легко, то не думайте, а попробуйте повторить упражнение. Если вдруг получится, то… Да ни фига у вас не получится, можете не пробовать!

Мишка гонит гирями ветер, а меня вдруг зачем-то зовёт дежурный по заставе. Не могу сказать, что оставляю Медведя с большим сожалением. Он ведь удержу не знает в физическом самосовершенствовании и вовлечении в процесс окружающих. С облегчением ставлю гирю на пол, одновременно изображая на лице крайнее сожаление. «Ура! Свободен. Свободен!»

Мишкин ГАЗ-66 содержится в образцовом порядке. Всегда чистенький, ухоженный, заправленный, смазанный. И это притом, что по сработкам сигнальной системы Медведь на своей машине летает, как проклятый. «Счастливчики» из тревожной группы не очень любят с ним ездить, ибо Мишка — истинный пограничник и каждый раз старается доставить тревожных на сработавший участок в предельно короткие сроки. А если участок ещё и не упреждаемый, то… народ летает по кузову и костерит Медведя последними словами.

Мишка сдержан. Скуп на слова и улыбки. Но зато очень надёжен. И, между прочим, едва ли не единственный не курящий человек на заставе. Представляете, какую надо иметь силу воли, чтобы не курить, когда вокруг все смолят! Начальство Медведева уважает и постоянно приводит в пример. Что тут скажешь? Заслуженно!
А вот Кузнечик. Маленький, худой, нескладный, вечно дымится в уголке большого рта примятая папиросина. Пашка очень спокойный, беззлобно-улыбчивый и немного мечтательный. Виртуозно играет на гитаре. Даже удивительно. Он умудряется извлекать из старенькой заставской гитары такое! Как будто она электрическая, новая и сделана на заказ для одного из «биттлов». Прекрасно подбирает мелодии на слух. Кузнечик без гитары не может…

Новогодние праздники. По телевизору — премьера фильма «31 июня». Пашка только что пришёл из наряда. Машина его на приколе, поэтому Кузнечика используют на службе, как обыкновенного «сапога» — то есть не специалиста, строевика.
Через минуту Кузнецов уже сидит на столе для чистки оружия. Толстые ватные штаны, надеваемые поверх ПШ, спущены до колен, в руках — гитара, в зубах — папироса. Её дым мешает, и Пашка щурится. Но без папиросы он тоже не может. Рядом лежит его заиндевелый автомат. Минут двадцать пройдёт, пока оружие оттает, чтобы его можно было протереть насухо, смазать и поставить в пирамиду. Пашка перебирает потихоньку струны, болтает ногами, как маленький, и внимательно слушает мелодию, доносящуюся из ленкомнаты. «Всегда быть вместе не могут люди, всегда быть рядом не могут люди, нельзя любви, большой любви пыла-а-ать без конца…» — поёт Татьяна Анциферова за одну из героинь нового фильма. А когда песня кончается, её уверенно, но на одной пока струне, подхватывает Кузнечик.

Не зная слов, он мычит и щурится от дыма, пальцы бегают по струнам, и уже его гитара вопрошает «…зачем тогда мы друг друга любим, скажи, зачем мы друг друга любим, считая дни, сжигая сердца?»

— А чё вообще за фильм-то? — интересуется Пашка. — Песня классная, раньше не слышал…
— Да новый. «31 июня» называется, — отвечает кто-то.
— Давно идёт?
— Вторая серия только началась. Не досмотрю, чёрт. Мне на приказ через пятнадцать минут…

— Непруха, — меланхолично соглашается Кузнечик. В чёрных глазах его — Умиротворение. Именно так, с большой буквы. Сейчас пойдёт, поужинает плотно в соответствии с праздничным меню. Потом фильм досмотрит, потом чего-нибудь из него поподбирает на слух. И, главное, погода устоялась. Мороз маленький, всего-то градусов 25, а, значит, нити на системе лопаться не будут и не будет сработок… А на службу теперь только через 8 часов. Это ли не пограничное счастье?!

А машина у Пашки, когда на ходу, разболтанная и дребезжащая. И ездит Пашка, даже по сработкам, неторопливо и осторожно, будто боится, что его далеко не новая «шишига» вот-вот развалится. Группа прикрытия любит с Кузнечиком ездить. У него и ведро по кузову не летает, и сам сидишь относительно спокойно. А вот старшина не любит. Он всё время из штанов выпрыгивает:

— Кузнецов, на, ты что?! Быстрее не можешь, на?!.
— Машина не может, на! Да успеем, тасташа…

У Кузнечика и «товарищ старший лейтенант», и «товарищ старшина» звучат одинаково — тасташа. Начальство к Кузнечику относится примерно так: ну что теперь сделаешь? Вот такой он. Нормальный боец, в общем…

Ну а мы… Медведя уважали, а Пашку любили. Наверное, поэтому я никак не могу вспомнить, как уезжал на «дембель» Мишка Медведев, но до сих пор помню, как это было у Кузнечика. Вариантов у «весенников» имелось на выбор два. Либо ждать специально выделенного отрядом автобуса, который шёл вдоль границы, забирая с застав «квартирантов», либо ехать с оказией на соседнюю заставу «Корфово», на участке которой имелась пристань, куда приходила рейсовая (до Благовещенска) «Ракета» — корабль на подводных крыльях. Белоснежная мечта «дембеля»! Дело в том, что «Ракета» потом проходила мимо нашей островной вышки. Все знали время этого её прохода. Пост наблюдения на вышке находился в готовности послать последний привет увольняющемуся счастливчику. В патронник СПШ вставлялся патрон «зелёного огня». (Когда я служил, зелёная ракета, выпущенная в зенит, являлась сигналом: выйти на связь с заставой).

…И вот на наш участок Амура белой лебедью вынеслась «Ракета». То есть зашла-то она на участок гораздо раньше, просто из-за острова только что показалась. Спустя несколько минут я опустил ТЗК и принялся ловить в окуляры корму корабля. Есть! Вон он, Кузнечик! Машет нам зелёной фуражкой.

— Мосол, давай! — сказал я младшему наряда Сашке Маслову.

Тот поднял руку и выстрелил. Зелёная звёздочка потянула вверх дымный хвост: пиши, Кузнечик, не забывай! Тебя в скором времени ждёт встреча с родными, а меня в гораздо более скором — с начальником заставы. Я получу выговор и напишу очередную объяснительную записку по поводу нецелевого использования «сигнального боезапаса».

Но я не мог не попрощаться с Пашкой так, как было заведено ещё задолго до меня.
Давно растаял в весеннем небе шарик «зелёного огня», давно исчез из поля зрения легкокрылый «дембельский корабль». А мы всё стояли на периметре вышки и молчали. Каждый о своём. Маслов (тоже «весенник») наверняка представлял, как и он вот так же, только через год… А я досадовал… по причине того, что являюсь «осенником» и не смогу промчаться по реке, разглядывая сопредельные берега с куда более близкого расстояния, чем даже в ТЗК. И никто не просигналит вслед зелёной ракетой с вышки, изученной до мельчайших подробностей…

— Ну чё, — сказал вдруг Конаков, — давайте дальше службу тащить.

И мы стали её тащить. Дальше.