Рубашка из Отрара

      Каждый народ считает себя древним.  В еще совсем недавнем прошлом, степной кочевой народ, среди которого я родился и вырос, взрастил в своей среде ученых мужей, которые беспрестанно занимались раскопками в киргиз-кайсацких степях, чтобы доказать, наконец, человечеству, кто на самом деле стоял у истоков современной цивилизации. И, наконец-то, их упорные старания увенчались успехом: где-то в степи под Джамбулом они таки раскопали город, который – по глубокому утверждению местных экспертов – пожалуй, древнее Вавилона и Иерусалима. Они исхитрились даже как-то доказать, что еще в египетских папирусах есть описание некого города Отрара, что расположен от Бавеля (Вавилона)  в сторону восхода солнца, и ходу до города того три лунных месяца, и пересечь надобно «две реки-сестры и два брата-моря». Аксакалы из местной Академии Наук резонно решили, что реки-сестры есть не что иное, как Сыр-Дарья и Аму-Дарья, ну а моря-братья – Каспий да Арал… Короче, город этот откопали. Радости не было предела, а название «Отрар» стало самым популярным в этой славной азиатской республике. Этим именем награждались гостиницы и кинотеатры, улицы и микрорайоны, и даже сыры, колбасы, спиртные напитки и сигареты.  И в текстильной промышленности марка «Отрар» с успехом конкурировала со знаменитыми мировыми брендами типа «Адидас» или «Хуго Босс». Вскоре начали выпускать ткань «Отрар» – веселенькой такой расцветки: оранжевую с изображением древних руин. Половина женщин, девушек и подростков республики щеголяла в платьях, сарафанах, юбках и сорочках из рыжей ткани с изображением развалин колыбели арийской цивилизации.

      Приобрел и я рубашку из ткани «Отрар», когда мне лет пятнадцать стукнуло. Примечательного в рубашке было то, что она была «навыпуск», то есть ее не надо было заправлять в брюки – о чем свидетельствовали специальные боковые карманы. Рубашки «навыпуск» пользовались особой популярностью у пенсионеров – простотой процесса надевания, и толстяков всех возрастов, ибо этот фасон был предназначен именно для того, чтобы скрывать недостатки фигуры.  В те времена я относил себя к несчастной касте рыжих очкастых толстяков, коим, по моему мнению, и на свет-то не стоило рождаться. Мои дружки уже напропалую «кадрили» девиц, целовались с ними, а были и такие храбрецы, которые уже и докуда надо добрались. Этих сразу можно было отличить в классе – они гордо сидели на уроках со своими подружками, в глазах у которых уже сквозило что-то бабье. На переменах ходили в обнимочку и, как познавшие великую тайну, с презрением и свысока смотрели на ничтожную «нецелованную» мелкоту, к которой, несомненно, принадлежал и я, несчастный…

      Следует, однако, признать, что новая рубашка меня буквально преобразила – в ней я выглядел почти нормальным и довольно симпатичным пареньком: удачный покрой «навыпуск» скрывал мою полноту. Предварительно разбив каблуком ненавистные очки, я из толстого очкарика превратился в стильного стройного юношу, вполне готового к половым подвигам. Но, увы, – пока я преодолевал свои многочисленные комплексы, всех девчонок в нашем классе уже разобрали. Даже страшненькую Люду Новикову и накрашенную второгодницу Лунёву (её-то, как раз, и в первую очередь – формы у нее были уже весьма аппетитные). А за девчонок из других классов надо было драться с их парнями.

      Впрочем, скоро наступили каникулы, и мы с отцом, по обыкновению, отправились проводить свой отпуск в гостеприимной батумской семье Георгадзе. Жили они, как сейчас помню, на улице Пушкина, дом 22. Нас принимали в этой семье, как близких родственников – ее глава Виссарион («Басо») Георгадзе был папиным однополчанином.
 
      Время каникул летело незаметно. Поутру я поедал прямо с деревьев спелый инжир из хозяйского сада, потом нам подавали завтрак – хлеб, сыр, … вино. Затем мы отправлялись к морю, по прихоти отца делая обязательный крюк через улицу, на которой был расположен домик Есенина. Проходя мимо, папа начинал с неизменным вдохновением громко декламировать вслух: «Шаганэ ты моя, Шаганэ…». Прохожие с удивлением оглядывались, но отца это не смущало – он тоже считал себя поэтом. Зато я заливался краской, и начинал тянуть его прочь от заколдованного места… Часто мы ездили и на Махинджаури – Зеленый Мыс. Там располагался один из красивейших в мире ботанических садов. «Какие виды, сынок!»  – восхищался отец, – «Почти как в Хайфе, на горе Кармель!» (в 30-е годы ему довелось побывать в Палестине). Для меня тогда все эти названия были пустым звуком…

      Но настало время возвращаться в Тбилиси, а затем уже и домой. Басо Георгадзе устроил нам роскошные проводы, сопровождавшиеся многочисленными возлияниями и тостами, после которых отца практически внесли в вагон подвижного состава и аккуратно положили на нижнюю полку купе, в котором уже находился один пассажир. Поезд отъехал от вокзала. Похоже, второй наш сосед по купе оказался в таком же состоянии, что и отец: я ворочался на верхней полке, изводимый духотой и перекрестным храпом, раздававшимся снизу, и никак не мог заснуть. Однако, усталость все же взяла свое, и я задремал…

     Вдруг, среди ночи, я с ужасом почувствовал, что кто-то взбирается на мою полку. «Воры!» – была первая мысль. Но тут «вор» заговорил девичьим голоском: «Мальчик, тебя как зовут?» «Минька» «Миня, мне страшно одной в соседнем купе. Пойдем ко мне, пожалуйста!» Я надел свою любимую рубашку «Отрар» и последовал за таинственной незнакомкой. В купе было темно – проводники по ночам отключали фазу. Мы долго сидели молча друг напротив друга, по обе стороны маленького столика, а за окном мелькали станционные фонари, огни неизвестных селений, с грохотом проносились мимо встречные составы, раздавался перестук колес на глухих полустанках… Я вообще не знал тогда, о чем с девушками нужно говорить, и потому напряженно молчал, не решаясь даже взглянуть на свою неожиданную спутницу. «Меня зовут Рита», – первой нарушила молчание моя странная визави. «А ты уже с девчонками целовался, Миня?»  – неожиданно спросила она.  «Я? Это… Ну в общем…» И тут я почувствовал, как ее рука коснулась моей. «Иди сюда, дурачок, я тебя научу!»

      Ее мягкие влажные губы коснулись моих, и сладостная волна захлестнула все мое тело, покрывшееся мелкой дрожью. Я почувствовал ее горячее дыхание, ее мягкий шершавый язык оказался у меня во рту, а ее ласковые, настойчиво нежные руки уже расстегивали многочисленные пуговицы дурацкой рубашки с археологическими рисунками. Потом она взялась за брюки… Затем легким, почти незаметным движением, она скинула с себя ситцевый кружевной сарафан. «Ну, помоги же мне, дурачок», – услышал я вдруг ласковый упрек. Мои дрожащие пальцы нащупали застежки лифчика, но никак не могли с ними справиться. «Там крючок», – засмеялась Рита. Ага, вот он!.. Рита, чуть помедлив, сбросила лифчик  и зажгла настольную лампу. У нее были маленькие смуглые шарообразные груди с фиолетовыми, почти черными сосками. Я впервые взглянул ей в лицо – ничего более прекрасного в своей жизни – ни до, ни после – я не видел: вьющиеся темно-каштановые длинные волосы обрамляли идеальный овал лица, на котором в полумраке темнели глубоко посаженные голубые глаза, нежный носик с небольшой горбинкой, тонкие брови напоминали размах птичьих крыльев, а пунцовые, немного припухшие полураскрытые губы буквально горели желанием… 

       «А это ты снимешь сам?» – спросила Рита указывая на тонкие белые кружевные трусики, на которых была вышита маленькая божья коровка. Я начал терять сознание. Тело дрожало, как в лихорадке. «Вот дурачок!»  – засмеялась Рита, – «Ты что, девушек обнаженных никогда не видел? На, вот, смотри». Чуть перекинувшись на спину и немного подогнув колени, Рита стянула с себя трусики. «Хочешь потанцевать?»  Она встала, тихо напевая какую-то мелодию. Она была великолепна обнаженная – волосы ниспадали почти до пояса, матовая смуглая кожа, стройные ноги, тонкая талия. И аккуратный черный треугольничек на лобке… «Ну что, белый вальс? Дамы приглашают кавалеров!» Я протянул было руку, чтобы взять Риту за талию, но она меня опередила… «Это сюда», – деловито объяснила она. «И расслабься. Думай об экзаменах по физике. Вспомни реостат. Ага, правильно, сильнее, сильнее, еще сильнее! О-о-ох! Молодец! О-о-х!»…

      …Мы лежали рядом совершенно обессиленные. Судя по перестуку колес, поезд приближался к какой-то большой станции. «Самтредиа… Мне надо одеться!» – вдруг неожиданно сурово произнесла Рита. «Отвернись!» Я послушно уткнулся в стенку в ожидании разрешения повернуться. Но вместо этого через какое-то время я услышал звуки открываемой и закрываемой двери. Я повернулся. Риты в купе не было. Я спешно начал натягивать трусы, брюки, рубашку. Выскочил в коридор – никого. Выбежал в тамбур – пусто. Проверил даже дверь туалета – она легко раскрылась… Я вернулся в свое купе.

      Отец уже встал и спокойно пил чай с толстым грузином. Видимо, они поднялись недавно, так как мое ночное отсутствие явно замечено не было. «Вот, Миня», – весело сказал отец, – «познакомься – это Ираклий. Очень интересный человек! А это его дочка Рита... Жаль, что вы не успели пообщаться – она почти твоя ровесница. Вам было бы о чем поговорить!»
Рита внимательно посмотрела на меня и вдруг произнесла: «У вас очень красивая… рубашка!»

Поезд подъезжал к Тбилиси.