Салют

   Всю свою сознательную жизнь Лариса мечтала увидеть салют в Москве. Нет, салюты она видела много раз – и у себя в небольшом городке не очень далеко от столицы, и по телевизору, сначала – чёрно-белому, потом – в цветном изображении. Салюты на Красной площади на чёрно-белом экране (ночь же!) выглядели, как струи фонтанов в городском парке – то появлялись, то исчезали. Только фонтаны не издавали такого грохота орудий, который нёсся с экрана. Потом, на цветном экране первого советского «Рубина» они стали напоминать смазанную картинку в калейдоскопе, если его быстро вращать перед глазом.
   Лариса часто представляла себе Красную площадь, ликующую толпу народа и взлетающие вверх сначала красные и зелёные горящие шары, а спустя годы – лохматые звезды и струи всех цветов радуги. Струи пересекались между собой, из них с грохотом вылетали и разлетались веерами мерцающие игольчатые огоньки. Что говорить, зрелище завораживало. Никакого сравнения с чахлым фейерверком в городском парке.
      Сколько же лет прошло с того момента, когда она услышала рассказ деда-соседа о салюте? Много… Тогда она ещё школьницей была, то ли в третий, то ли в четвертый класс ходила. А сейчас? Внук уже старше, о дочерях и говорить нечего. И ничем их теперь не удивишь. Подумаешь, салют! Приходи в магазин, если деньги есть, там этих петард, шутих и как их там ещё называют, салютин, в общем, выбирай – не хочу. И запускай. Вот тебе и салют! И ехать никуда не надо! А тогда Лара слушала деда, навострив уши и приоткрыв рот.

    А дед рассказывал, сидя тёплым майским днём на лавочке с бабками-соседками, которые, вроде бы, шли за водой к колонке, да остановились, зацепившись языками за разговорчивого деда. Окраина их городка состояла, в основном, из частных домиков с участками, водопровод во дворах был далеко не у всех, поэтому уличная колонка была традиционным местом встречи местного населения.
   Рассказывать дед любил. Особенно любил поговорить о тех странах, которые прошёл солдатом в войну, и которые бабкам представлялись чем-то далёким и нереальным. И неважно, что воевал дед в обозе - на его долю тоже войны хватило достаточно. Но стоило деду свернуть с проторенной "военной" дорожки на рассказ о том, как жили до войны, бабки тут же поджимали губы и начинали деда поправлять, язвить по его адресу, вспоминая, как им, молодым, не давал прохода, и не особенно верили в его достижения на военном и трудовом фронтах.

  - Ты лучше про салют на Красной площади в День Победы расскажи, - вдруг перебила воспоминания деда самая старшая из бабуль. – Что ты всё про Германию, да про Германию! Слыхали уж не раз!

     Услышав слово «салют», Лариса, которую мать тоже послала за водой, поставила на землю ведро и остановилась неподалёку, сделала вид, что поправляет ремешок на сандалии.

    - Ну, слушайте про салют,- сказал дед, выпрямился, покосился на девочку и начал:
    - Ну, сами понимаете, народу на площади собралось – уйма. Все такие радостные, весёлые, что война кончилась, а они живы остались. Солдатики демобилизованные туда-сюда снуют, девчонки все красивые, нарядились в самое лучшее…
    - Ты не про девчонок, ты про салют давай рассказывай! – поторопила деда одна из бабок, увидев, как заблестели у деда молодым блеском глаза и расправились плечи. - Ишь, вспомнил старый мерин, как жеребцом бегал!

    Дед слегка обиделся на «мерина», пробурчал, что он и сейчас – ого-го! Но рассказ продолжил.

     - Вот стоим мы все и ждём. По репродукторам музыка играет, кое-кто уже танцевать собрался… И вдруг ка-а-ак пи…- дед покосился на стоявшую почти рядом Ларису, - ну, в общем, ка-а-ак бабахнет! Аж все вздрогнули! И пошло! Ба-бах, ба-бах! Ё-ё-ё… - снова взгляд в сторону Ларисы, - ну, в общем, фигак-фигак- ФИИИИГААААК! – дед вскочил с лавочки, поднял и развёл в стороны руки, сжимая и разжимая пальцы, очевидно, изображая брызги салюта.- И всюду фигулинки, фигулинки, фигулинки и их дофигища! Красота! Похожее видел, когда зенитки трассирующими по самолётам фигачили, но там всё не то было. Фигулинки так и сыплются – зеленые, красные, белые! Долго фигачили. Всё небо осветили! А потом всё на х…, ну, в общем, ни фига, затихло, а народ, какой был на площади, «ура» продолжал кричать. Вот это был салют! – Дед сел на лавочку и победно посмотрел на бабок. – Вы - то такого не видели и не увидите!
     Бабки опять с сомнением поджали губы и закачали головами.
   - Ну ты уж и скажешь – не увидим! Ещё посмотрим, еще получше и погромче твоего салюты посмотрим!

    Ответ деда и окончание разговора Лариса слушать не стала, подняла ведро и пошла на колонку. Вот тогда и запали ей глубоко в душу «фигулинки» на Красной площади. Невдомёк было девчонке, что рассказ деда был просто анекдотом, который любили слушать старушки в его артистично-хулиганском исполнении. Присутствие девочки несколько сгладило самые смачные места, но всё равно впечатление осталось незабываемое. Не подумала она тогда, какими ветрами могло занести деревенского деда в Москву по окончании войны именно в день салюта. Хотя, если подумать, не таким уж и старым был этот дед. Сколько ему тогда было? Лет шестьдесят, ну, или чуть-чуть побольше. Какая же это старость! По нынешним временам не молодой, конечно, но и дедом никто бы не назвал. А бабки? Какие они бабки! Только две из них - Степановна да Васильевна, - были в порядочном уже возрасте, где-то  к семидесяти годам приближались, а остальным-то едва-едва сороковник исполнился. Ни мужей, ни детей. Не за кого выходить было, всего-то четверо из их городка, включая деда, с войны вернулись. Многие девчонки всеми правдами и неправдами по соседним, более крупным, городам разбежались да там и остались, а этим и бежать было некуда: младшие сёстры с братьями подрастали, родители старели, нужно было ухаживать, так в девках и старились.

     Вспоминая и раздумывая, Лариса ехала в электричке к подруге в Москву. На календаре было 9 мая, семьдесят первая годовщина Победы. За два часа дороги до Москвы подумать можно было о многом, но больше всего Лариса думала о салюте. Как приедет она в Москву, встретится с подругой и они пойдут смотреть салют. Нет, на Красную площадь они попасть и не мечтали – куда им в такую толпу, что там собирается, соваться, да и метро, которым надо было добираться до главного зрелища, Лариса не любила. Шумно, бестолково толчётся народ с чемоданами и сумками, все куда-то бегут, расталкивая других и вытаращив глаза. В Сокольниках, где жила подруга, салют тоже можно посмотреть. По крайней мере, так она уверяла. Долго уговаривала Ларису бросить на день огород (весна же, самые посадки!), дать отдохнуть от себя коту (пусть почувствует, каково это – ночевать без «мамы») и осуществить, наконец, свою мечту о салюте в Москве.
 
    Выйдя на перрон и пройдя турникет на выходе в город, Лариса сразу увидела подругу. Та сидела на каком-то приступочке у стены вокзального здания и приветственно махала ей палкой. Ненамного старше Ларисы подруга Нина, а ходит уже с палочкой – болит колено. Обнялись, чмокнулись, сфотографировались у скульптуры,  изображающей Георгия Победоносца,  и потихоньку тронулись в сторону Нининого дома. В троллейбус решили не садиться: до салюта оставалось ещё время, вечер был тёплым, солнце светило, дул приятный прохладный ветерок. После двух часов в душной электричке хотелось пройтись, подышать воздухом. Хотя какой уж особый воздух на шумной магистрали.

   Шли, болтали, смеялись, по пути заходили в магазины купить к праздничному столу недостающие продукты. Вспоминали, как познакомились. Знакомство вышло вполне в современном духе: по интернету. А что, в наше время интернет и пожилым по силам, кто там говорит, что он только для молодых? Вот только вспомнить не могли, кто кому первый написал, с чего знакомство началось. Да это и не важно, главное, что интересы сошлись. Сначала Лариса немного стеснялась, традиционно считая москвичей задаваками, но постепенно холодок в переписке таял, и теперь уже они болтали, как будто были знакомы с детства, но случайно расстались, а теперь встретились вновь.

  Пока дошли до Нининого дома, стемнело. Темнота надвинулась как-то незаметно, по южному, почти без сумерек. Людей на улице было мало, а когда свернули с широкой улицы в переулок, то и вовсе остались одни. Нина ворчала по поводу уличного освещения: "ничего под ногами не видно, хоть бы фонарь дополнительный поставили", а Лариса молчала и думала о том, что в её городке и такого света ночью не бывает, иди наощупь, как получится.
Наконец, дошли. У Нининого подъезда горел фонарь, освещавший небольшой пятачок асфальта перед входом.

     Лариса и Нина присели на лавочку у подъезда. Нина достала из кармана пачку сигарет, закурила - время до начала салюта ещё было, но наверх, в Нинину квартиру, решили пока не подниматься - что без толку ходить туда-сюда, так и салют прозевать можно. Сложили сумки на скамейку и наслаждались запахом сирени, пышный куст которой рос прямо за их спинами. Нина рассказывала, как приехала в этот дом в 1990 году, сколько тогда было знакомых в доме и сколько теперь осталось. Получалось, что не много. Что ж, время идёт, всё меняется, удивляться нечему. Лариса слушала, оглядывая тёмный двор с чуть освещенными верхушками деревьев, и думала, что наконец-то её мечта осуществится: она воочию увидит салют в Москве.

    «Бу-бух»! – громыхнуло где-то вдалеке. Подруги вскочили.

    - Начинается! – закричала Нина. - Пошли скорее на улицу, здесь не увидим ничего!

    Подруги подхватили сумки, Нина – палку, и как могли быстро побежали к выходу со двора. Выскочили в переулок, гордо именуемый улицей, завертели головами по сторонам.

«Бу-бух! Бах, бах, тарарах!» - слышалось со всех сторон, но на тёмном небе не появилось даже отблеска. Ни зарева на пол неба, ни зарницы. И ни одной "фигулинки"!

"Бу-бубух! Тах-тах-тах-тах! Ти-и-и-и-у! Та-та-та-та-та! Ба-бах!" -  гремело с тёмного неба, эхо басовито металось между стен домов.
"Ура-а-а-а!" - при каждом залпе раздавался нестройный хор голосов с верхних этажей домов.

Нина с Ларисой в растерянности вертели головами, стараясь уловить хотя бы маленький отсвет, хоть одну искорку гремевшего вокруг салюта. Но улица была пуста, слабо освещённые стены домов равнодушно смотрели на подруг тёмными окнами. Почему-то большинство окон на светилось, и от этого картина становилась ещё более мрачной.

Настроение у подруг потихоньку менялось с радостного ожидания до недоумения и разочарования. Наконец, подруги увидели вдали гаснущие огни фейерверка, почти скрытые густой кроной высокого дерева. "Фигульки"  мелькали и искрились не выше третьего этажа обычного дома и вскоре совсем пропали. Грохот и крики «ура» стихли, наступила тишина.
   
   - Что за фигня? – сказала Нина разочарованно. – Как же так? В прошлом году во всё небо зарево пылало, всё в разноцветных огнях и полосах, а сейчас? Что это было? Что это за трёхэтажный салют? Не припомню такого позора! И это – в годовщину Победы?! Показала, называется, подруге салют, надолго запомнится!
   Нина виновато посмотрела на Ларису, как будто сама была виновна в том, что зрелище не состоялось.

   - Ларочка, ты уж прости, пожалуйста, никак я не ожидала, что так получится...

    Лариса глянула в расстроенное лицо подруги, махнула рукой:

   - Не переживай! Ты-то тут при чём? Жалко, конечно, но не последний же наш с тобой салют!

     Нина тут же обрадовалась:

     - Правда? Ты не сердишься? В следующем году давай соберёмся! Только я уж заранее узнаю, где его лучше смотреть, салют этот! Приедешь, и рванём куда надо! Лады?

Лариса засмеялась:

   - Конечно, лады! Какие наши годы!
   
   Подруги ещё постояли, потом дружно вздохнули и пошли назад во двор. Всю обратную дорогу Нина ворчала по поводу неудавшегося праздника, Лариса молча разделяла её досаду и думала про себя, отчего ей в жизни так не везёт. В кои-то веки выбралась в Москву - и такой облом! Задумавшись, она даже прослушала вопрос Нины, и той пришлось его повторить.

   - Ты не слышишь, что ли? Я говорю: праздник у нас или нет? Должны мы себя порадовать или как?

    Лариса посмотрела на подругу: та явно что-то задумала.
 
    - А пойдём-ка в наш магазинчик, тут недалеко, за углом, купим в дополнение бутылочку коньяка и отпразднуем как белые люди! И фиг с ним, с этим салютом! Ещё успеем на него насмотреться в другой раз!

   Ларисе мысль понравилась. Не сговариваясь, они посмотрели друг на друга, на свои всё ещё растерянные лица, и вдруг стали хохотать. Останавливались, оглядывали высокие мрачные дома и тёмные деревья, и снова смеялись.

    - Слушай, а давай споём! - предложила Нина. - Тишина эта на уши давит. Хоть бы какая компания попалась, а то как вымер народ!
     - Может, ещё и спляшем? - подхватила Лариса, - сразу из всех домов люди сбегутся на нашу самодеятельность посмотреть! Давай, запевай! "Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой..."
      - "Выходи-и-ла на берег Катюша, на высокий берег на крутой!" - подхватила низким альтом напев Нина и, отставив в сторону палку, два раза топнула ногами. - Ну чего же ты, давай, помогай!

   Лариса развела в стороны руки, крутанулась на месте, изобразила что-то похожее на чечётку, вдохнула и часто задышала, стараясь восстановить дыхание. Снова взглянув друг на друга - две пожилые, немалых размеров тётки, одна высокая, другая пониже и с палкой, стоят на пустой улице и изображают танец - схватились за животы от нового приступа хохота.

Так, не переставая хохотать, ввалились в магазин (продавщица сочувственно посмотрела, но товар выдала), отоварились и отправились праздновать в Нинину квартиру.
 
    Лариса уехала домой утром следующего дня. Всю дорогу до своей станции она вспоминала неудавшийся салют, последовавший за ним праздник и  потихоньку фыркала от смеха. Громко смеяться не могла – что подумали бы о ней другие пассажиры?