Пролог

1952 год, Торонто, Канада.

  – София! – доносится с улицы.
  Порывы ветра врываются в комнату, чуть не уронив с прикроватной тумбочки вазочку с искусственными цветами.
  – София! – это голос женщины. Кажется, она взволнована.
  – Да, мам? – шестнадцатилетняя София нетерпеливо выглядывает в окно из-за белой потрёпанной портьеры.
  Двумя этажами ниже, во дворе дома, мать машет ей рукой, призывая спуститься. Она одета в алый с белым горошком сарафан, который завязывается за шеей; волосы заплетены в косу в виде баранки; губы накрашены ненавязчивой помадой красного цвета.
  – Доченька, давай скорее! Роджер уже всё приготовил!
  Ничего не ответив, София отстраняется от окна и снова глядит в зеркало над туалетным столиком, где расположилась всевозможная косметика: дорогая тушь, блеск для губ, новенькая пудра, даже несколько стеклянных флакончиков с парфюмерией, которую девушка так обожает. София  критическим взглядом пробегает по своему отражению. На ней прелестное белое платьице до колен с незамысловатым узором – как раз для лета. Светлые волосы забраны в аккуратный пучок, заделанный шпильками с бантиками, лишь несколько локонов обрамляют ухоженное личико. Девушка немного пудрит носик – для красоты, чтобы наверняка – и обувается в белые начищенные сандалии, а потом бабочкой порхает к двери.
  Когда она спускается по лестнице вниз и, словно какая-то придворная дама в средневековом замке, семенит по коридору к крыльцу, все портреты со стен будто бы провожают её взглядом. В семье Мартин София всегда была самой заметной.
  На улице дует прохладный ветерок. Деревья с ярко-зеленой листвой растут там и сям: рядом с домами, гаражами, вокруг пруда на Эппл-стрит, да и просто над дорогой, ведущей из окраины города в самый его центр; они мирно покачиваются из стороны в сторону, шелест приятно ласкает слух. Как бальзам на душу…
   – София!
  Девушка оглядывается. Все четыре сестры и Эдмунд уже собрались во дворе перед огромным дубом, чтобы сфотографироваться на память. Мать, сжав кулаки, направляется к старшей дочке – видно, опять недовольна тем, что ту всё время приходится ждать.
  Подойдя к Софии, женщина хватает её за руку и больно сжимает запястье.
  – Мам, отпусти! – просит девушка.
  Сколько раз она видела мать в гневе, сколько раз она выслушивала от неё необоснованные оскорбления и упрёки. И так уже восемь лет, после смерти отца…
  – Наглеешь, гадина, – та замахивается, чтобы дать дочери пощёчину. София приготавливается ощутить боль – мгновенную, ослепительную – но её нет, и щеку ничего не жжёт. Миссис Мартин разглаживает складки на сарафане. – Повезло тебе, сволочь неблагодарная. Ну ничего, вечером я тебе ещё задам перца…
  И, сжав руку девушки мёртвой хваткой, ведёт к остальным.
  Сестры уже готовы для снимков. Все они младше Софии, и все сегодня нарядные. Кто, как и она сама, одеты в праздничные, выглаженные платья, кто в белые блузки и юбки. У всех на головах модные причёски, даже самой маленькой, Грейси, заплели «рыбий хвостик». Девочка переминается с ноги на ногу  вместе с семилетней Деброй и восьмилетней Андреа – самыми низкими членами семьи. Миссис Мартин встала рядом с тринадцатилетней Лили справа от Софии, слева точно скала стоит Эдмунд.
  Он нежно, будто лёгкий ветерок, обвивает одной рукой запястье девушки, усмиряя боль от материнской хватки. София робко глядит на Эдмунда. Голубые глаза юноши с вожделением наблюдают за ней из-под неряшливой чёлки.
  – Хоть бы причесался для фото, – бурчит София.
  Парень улыбается уголками губ. В ответ он шепчет:
  – Не надо было тебе задерживаться. Сама знаешь, какой характер у твоей матери.
  – Она и так и так нашла бы к чему придраться, – парирует девушка еле слышно. – Она меня ненавидит.
  Эдмунд сжимает запястье Софии, как бы говоря: всё хорошо, я здесь, нам не о чем беспокоиться. По её телу пробегают мурашки от наслаждения. Вот бы сбежать из этого проклятого дома вместе с ним, выйти за него замуж, жить где-нибудь в Майами рядом с пляжем…
  Роджер – нанятый миссис Мартин фотограф – пристраивает штатив около дуба и устанавливает на нём профессиональную камеру. Потом что-то проверяет, поправляет, крутит невидимые рычажки.
  – Скажите «сы-ы-ыр!»,  – просит Роджер, пристроившись на колени рядом с камерой.
  Из фотоаппарата мигает вспышка, все дружно восклицают: «сы-ы-ыр!». Все, кроме Софии.
  Только потом, когда Роджер явится в себе в офис в фотосалоне напротив Иджен-сквер, он устроится за свой письменный стол, возьмёт свою любимую спутницу-камеру и примется распечатывать снимки. Только потом он увидит то, что заснял на плёнку.
  Совершенно обычную на первый взгляд семью. Пять девочек, один юноша и мать-одиночка. Отец, как у многих других обыкновенных семей, погиб на войне. Кажется, все они выглядят счастливыми и вполне довольными. На заднем фоне – большой, двухэтажный, новый дом в колониальном стиле, с клумбами во дворе и на зависть ухоженным газоном. Да, это совершенно обычная на первый взгляд семья.
  Только потом Роджер увидит, что у всех глаза горят огнём.