В следующей жизни я буду котом

1. Как один парень хотел стать драконом

- Эй, ты! Давай шевелись уже! – толстый лысый мужчина кричал на испанском наречии, понукая худую едва переставляющую копыта лошадку серого цвета. – Но! Пошла! Пошла!

Кто бы мог подумать, что в двадцать первом веке где-то на окраине Панамы люди всё ещё используют такую скотину для работы на своих полях и плантациях! Я вот не знал этого, пока сам не оказался в теле клячи, работающей на этого тупого мужлана по имени Пабло. Вот про Пабло Пикассо я много читал и слышал, и даже рассматривал его картины на уроках истории изобразительного искусства в институте, но так близко не сталкивался ещё ни с одним представителем этого высококультурного имени.

Пока не решился проверить одну теорию своего друга, чтоб его собаки загрызли там, где он оказался после смерти и воскрешения в обличии кота!
Дело в том, что в нашем мире можно выбрать, кем ты хочешь стать в следующей жизни. Но для этого ты должен сначала умереть не собственной смертью, а методом сведения счётов с жизнью. Естественно, что про религиозность здесь не может идти и речи. В рай тебе дорога закрыта на веки вечные, а вот обратно – на грешную землю – дать хоть до бесконечности умирай и возвращайся! Так что все легенды про ад оказались слегка преувеличены, потому что ад  или чистилище – это земля, которую я сейчас месил ногами по воле этого гадкого крестьянина Пабло.

Говорят, что Россия, из которой я родом, страна третьего мира; так вот ответственно заявляю, что в нашем мире Венесуэла, Панама, Аргентина и прочая, прочая – страны третьего мира, где люди всё ещё используют скот для обработки своих земель. Вообще конечно после Третьей мировой войны, когда материк под названием Северная Америка был искусственно затоплен, словно исчезнувшая Атлантида, а часть его бывшего населения расползлась по странам Европы, Азии и даже Африки, случилось перенаселение и уровень жизни в некоторых странах упал так, что ниже просто некуда! Но это было ещё до моего рождения в теле человека. А теперь я пожинаю плоды собственных кощунственных мыслей и кривых ручек, которые однажды надумали и использовались для того, чтобы застрелиться исключительно в целях возможности выбора после смерти, кем переродится.

Я вернулся домой с ночного дежурства на складе, где подрабатывал помимо учёбы в институте, и с ходу в темноте подъезда налетел на Ваньку, который словно мышь крался мимо двери управдома, расположенной на первом этаже.
Я попытался громко выругаться от досады, когда Вано скрутил меня в два счёта, и, прижав к себе спиной, заткнул влажной ладонью рот, изрыгая из собственных недр яростное шипение:
- Да тише ты!

Я в буквальном смысле валился с ног и без того, а когда ко мне применил свой насильственный захват этот низкорослый и широкоплечий амбал, то окончательно потерял ориентацию в пространстве, обвиснув мешком в его сильных руках. Даже вопрос на тему, что случилось и почему он так со мной обращается, задавать уже не хотелось. В течение последних часов мечталось только об одном – о подушке и крепких снах, в которых я был не просто маленьким человечком в большой машине истории, а вседержателем, на которого ровнялись или каким-нибудь мелким божком, существование которого подпитывала бы группа неистовых идолопоклонников.
Пока я мысленно возвращался к мечтам о подушках и снах об идолах, Ванька тащил меня уже по лестнице наверх в сторону нашей с ним снятой на двоих комнаты. Едва мы покинули первый пролёт лестничной площадки, я предпринял попытку освободиться от его внезапного плена.

Ванька, почувствовав толчок локтём, сразу же раскрыл свои объятья, и я смог вздохнуть полной грудью влажный и затхлый подъездный воздух с трудом выговаривая слова:
- Что у тебя случилось? Ты ведёшь себя, как маньяк-террорист…
Мы стояли в тёмном пустом подъезде, освещенном единственной лампочкой – в глубине возвышающегося над нами третьего этажа и тяжело дышали оба: я от того, что устал и кое-как вырвался из его хватки, а он от того, что совершенно безосновательно тащил меня практически на себе два этажа с момента нашей первой встречи возле комнаты управдома.

- Тише ты, - продолжал шипеть на меня Ванька. – Генриховича разбудишь! Я итак ему задолжал денег! Пошли в комнату, там расскажу всё.

Как только тяжёлая вышарканная дверь закрылась за нами с приглушенным скрипом, он кинул ключ на прикроватную тумбочку и, скинув стоптанные ботинки, опустился на смятую постель.

На вторую койку бросил свои облегченные голодовкой и усталостью кости я со словами, обращенными к нему и в пустоту темноты помещения:
- Можешь позже рассказать, сейчас я всё равно тебя не услышу. Спать хочу.

- Я решил, что  в следующей жизни буду котом, - то, что Ванька улыбается, я понял по его голосу, потому что в темноте было сложно рассмотреть выражение лица, да и глаза мои уже блаженно закрылись. Но как только значение его слов дошло до моего сонного сознания, я сделал попытку спросить:
- С чего вдруг?

Видимо, именно этого вопроса он и ждал, потому что с таким рвением принялся доводить до моего сведения следующую историю, ворочаясь на своей постели:
- Говорят, что один парень хотел стать драконом, но как ты знаешь, их нет в нашем времени, поэтому ему пришлось стать котом! А так вышло, что был сбой в программе или что-то пошло не так, но, в общем, ему оставили человеческую речь!
Представляешь, родился котёнок маленький слепой, но говорящий человеческими словами! В шоке были все: и сама кошка, и её хозяева. Конечно, кошка сразу отказалась от такого котёнка, да и он сам, как только открыл глаза, пополз в противоположную от мамаши и братьев сторону. Его выкормили из бутылочки хозяева, а пока он рос, то успел выболтать им всю историю своей жизни до того, как стал котом! Он всё помнил…

Спать под его монотонное бурчание было очень даже замечательно, но какая-то сторона моего сознания не давала окончательно провалиться в сон. Ей хотелось услышать как можно больше из этой захватывающей истории про кота, в которого переродился человек.

В последнее время участились случаи самоубийства молодых людей, как в столице, так и по всей стране. Всем массово захотелось выбирать, кем стать после смерти, отрезая себе дорогу к раю, в который почему-то перестали верить. Хотя церкви как работали, так и продолжали это делать: крестить, отпускать грехи, хоронить и за всё взимать свою плату с тем условием, что после того, как окажешься в раю, тебе всё это вроде как вернётся благостью божией.

Про другие страны мне не было известно, так как новости про них нам не показывали с тех пор, как был разорваны все отношения с Китаем, а в странах Европы шли массовые восстания и революции. Да и я ими не особо интересовался, работая по ночам, а днём обучаясь на водителя электропоездов.

- Странно, что это был не козёл, а всего лишь кот, - попытался пошутить я, представляя себе говорящего козла, который рассказывает всем про свою бытность в теле человека.

- А если можно выбирать, кем стать в следующей жизни, то я стал бы тоже котом! Представляешь, какая халявная жизнь: ешь, спишь, мяукаешь, - продолжал рассуждать этот странный парень, ставший мне соседом по совершенной случайности полгода назад вместо погибшего в автокатастрофе другого парня и однокурсника.

- И яйца себе вылизываешь, - полусонное сознание вновь попыталось выдать не смешную и скабрезную шутку.

- Да что угодно, лишь бы не работать так, как я в этом уродском аэропорту! Ты не представляешь, что там твориться! - голос Ваньки стал менее мечтательным и более озлобленным. А всё от того, что он ненавидел говорить про свою работу, на которой он убивался и ходил потом едва живым, считая копейки, которые получал за такой адский труд, чтобы отдать все свои долги.

За ним уже пару приходили братки какого-то страшного вида: бритые, в чёрных комбинезонах и куртках, с бледными невыразительными лицами. Чем он с ними занимался и как отделывался, Вано никогда не рассказывал, но часто говорил, что скоро за ним придут в последний раз.

Вот ещё немного и он точно станет следующим клиентом «переродителей», которые обеспечат, кем он будет в следующей жизни: котом или козлом. А может он захочет стать драконом или конём.

Мои родители были людьми верующими, которые ни за что на свете не позволили бы мне совершить такую ошибку – убить себя, чтобы потом постоянно менять свою сущность, но продолжать возвращаться на землю. Они говорили, что из рая есть возможность переродится куда-то в другую реальность, где можно стать высшим духовным существом, не таким, как человек. Я всегда подозревал, что они имели в виду ангелов, но как-то не упивался мечтами о том, что будет после моей смерти.
Жаль, что мои родители погибли в авиакатастрофе, когда я ещё не закончил школу. Оставшись сиротой на попечении государства, которому на меня было глубоко и высоко плевать, я с головой ушёл в учёбу. В этом отношении мне даже повезло, так как с моими природными талантами, меня сразу взяли в институт и даже предложили работу по специальности. А пока я снимал комнату и работал на складе в ночные смены, чтобы учиться днём.


2. Арест

К тому времени, когда Ваня перестал мечтать о кошачьей жизни вслух и погрузился в сон, я проснулся окончательно. Мне показалось, что на улице начался гром или сильнейший ветер рвал с деревьев последние осенние листья вместе с ветками, и гнул гибкие стволы берёзок и осин всё ниже к земле. Шквальные ветра из-за вырубки деревьев на больших просторах вокруг городов за последние годы случались всё чаще. Но этот шум был просто невыносим, пока я поправлял одежду, звуки становились всё громче и приближались.

А этот сурок на соседней кровати продолжал нахрапывать, мешая мне понять, откуда доносится приближающийся стук и срежет.

- Ванька! Слышишь?! – попытался я его разбудить, говоря в полголоса. Но он меня даже не услышал, продолжая храпеть и посапывать. Наверное, его мучили сны про котов и кошек, во всяком случае, мне хотелось в это верить.

А шум всё приближался и становился просто оглушительным, в последний момент я решился и, спрыгнув с кровати, направил свои стопы в сторону окна. Отдёрнул занавеску и замер, открыв рот от удивления: во дворе было полно чёрных машин, перекрывающих все подъезды и выезды. Бледный лунный свет заливал пространство небольшого дворика, высвечивая фигурки людей в чёрном камуфляже.

Это было уже серьёзно, потому что последний раз я видел такое столпотворение очень давно и в центре столицы. С тех пор люди старались не кучковаться на улицах, расстояния пересекали быстро и по-одному, общественный транспорт работал быстро и без перебоев, захочешь жить – научишься передвигаться быстро и эффективно. Все слишком боялись терактов, которыми практически задушили все крупные города родины, после чего устроили облавы на всех азиатов и очень быстро избавили страну от этой шушары. А теперь эти камуфляжники возле моего дома и подъезда, и чует моё сердце, что всё это неспроста!

Я резко отпрыгнул от окна, как только голова и ствол одного из этих страшных людей, обнаружила мой силуэт в отблеске фар одного автомобиля.

- Ванька, вставай! Кажется, тебя брать пришли! – взвыл я уже не своим голосом, понимая, что вся заваруха начинается и в этой канители главными действующими лицами будем мы. А при всём при этом я – совершенно ни при чём, но никто не станет и не захочет меня слушать, если моего вечно проблемного соседа возьмут в оборот.

От звука моего голоса Вано резко сел на кровати, оглядываясь по сторонам в поисках источника шума:
- А! Что случилось?

- Ничего, придурок! У нас во дворе целая кавалькада спецназовцев, а этот звук…слышишь? Это они уже шмонают здание! Быстро говори мне, что ты опять натворил! Хотя нет, лучше не говори! Интересно, у нас есть хоть один шанс, чтобы успеть спрятаться где-то в здании?

Вопрос был совершенно риторический и бессмысленный, потому что в следующую секунду хлипкая входная дверь со стуком отлетела в сторону, в глаза ударил яркий свет. Люди в чёрном с оружием наперевес, принялись тыкать в нас им, приказывая встать на колени и завести руки за голову. Они ещё что-то говорили, но я уже не слушал, слишком занятой теми манипуляциями своего тела, которые мне приходилось делать. Акробатика была воздушная и тяжёлая, учитывая то, в каком я был состоянии – практически не спал, отчего совершенно ослабел. Хотя я вообще никогда не отличался хорошей физической формой, вся моя сила была – в голове. Поэтому я активно соображал, чтобы такое предпринять, и как выкрутиться из сложившийся ситуации.

Ваньку скрутили первым и, обыскав его одежду, принялись обыскивать помещение. Свет включился и больно резанул по глазам, голоса были резкие, а вопросы странные:
- Иванов Кирилл Владимирович, рождённый двадцать пятого января две тысячи шестого года, что вы делали в ночь с одиннадцатого на двенадцатого ноября две тысячи двадцать восьмого года?

Вано даже не сопротивлялся, он сразу встал на колени и заскулил что-то жалобное про невиновность и то, что его заставили. Испытывая адские боли от закрученных назад рук и слушая его причитания, я мысленно плевался в его адрес, а вслух матерился на того урода, который нарочно ломал мне суставы.
- Встать! Живо! – орал какой-то командирский мужлан, и негатив, исходящий от него во все стороны я ощущал даже спиной, а потом меня повернули к нему лицом. – Ты кто такой? А ну, отвечай, живо!

Наверное, я бы и ответил сам, но мне не дали это сделать, потому что какой-то очень старательный молодой спецназовец без маски шагнул вперед и словно тянущий вперёд всех руку принялся отвечать таким же услужливым тоном:
- Ломоносов Антуан Сергеевич, родился тринадцатого сентября две тысячи восьмого года в городе…

Договорить ему не дал командир, который цыкнув на него высказался по моему поводу:
- Ты принимал участие в теракте вместе с Ивановым?

- Каком теракте? Вы что? – удивился я, соображая про себя, что Вано всё-таки впутался в какую-то нехорошую историю с теми лысыми братками, которые трясли с него деньги, а возможно и не только деньги.

Да имя у меня не самое красивое, но что поделаешь, если родители были людьми верующими и назвали меня в честь какого-то святого. Хотя я больше склоняюсь, что виной всему мама, перечитавшая в детстве слишком много сказок и оттого обожавшая де Сент Экзюпери. Но это были её личные предпочтения, а страдать теперь приходилось мне, изобретая себе всевозможные прозвища и имена, чтобы не палить настоящее. Вано, к примеру, знал меня, как Лома. Само собой это было производной от фамилии, которая, кстати, досталась мне по родству от какого-то очень известного учёного и писателя в прошлом. Но как-то так сложилось, что простая кликча Лом запомнилась сама собой, став отчасти именем и фамилией. Прости меня, мама, там - на небесах, раз я не оправдал твоё увлечение литературой и наукой!
Пока я размышлял мой захватчик снова попытался свернуть мне руки, чтобы я отвечал на вопросы правильно, а правильно – это скорее всего было бы сознаться в том, что я причастен к теракту, о котором шла речь. Но тут внезапно решил вмешаться сам виновник событий, который истошно закричал:
- Отпустите его, он не причём и вообще ничего не знает! Меня попросили отнести тот пакет к магазину и оставить его там! Я даже не знал, что там было – в нём – в этом пакете!

Его голос так же внезапно оборвался, как и вмешался, а я, извернувшись, чтобы приподнять голову заметил, как под моим защитником расплылась лужа, когда державший его руки солдат врезал ему прикладом по лицу, чтобы Ванька замолчал. Эффект был мгновенным и именно тем, которого требовал командир, продолживший мой опрос, словно я был внезапно подвернувшимся под руку респондентом:
- Где ты был в ночь с одиннадцатого на двенадцатого ноября две тысячи двадцать восьмого года?

Про респондента я само собой пошутил, хотя мне явно было не до шуток, а отвечать приходилось, чтобы не получить по морде, как это произошло с Вано, притихшим надолго, если не насовсем.

- На работе, на работе! Можете узнать эту информацию…
Теперь договорить не дали мне, потому что в шкафу Ваньки что-то обнаружили, выволокли это запрещённое на свет божий и тем самым отвлекли внимание командира и парня, державшего меня под руки, а тот в свою очередь не преминул распустить свои, съездив мне по затылку чем-то тяжёлым.


3. Самострелы
Мир вокруг меня погас в одно мгновение, а когда я очнулся, то возле меня сидел Ванька, сверкая влажными от слёз глазами и растирая влагу по щекам:
- Прости меня, Лом. Прости, я не знал, что так получится! Честное слово! Понятия не имел. Я думал, что просто оставлю ту авоську у здания и больше никогда не увижу и не услышу этого старого хрена, который угрожал мне, что убьет, если я не верну ему бабки!

Вот это очень сильно смахивало на отповедь, беда была в том, что я – не священник, церковь была за много миль от нас, и мне было просто плохо. Саднило руки и ноги, перед глазами плавали разноцветные пятна, а затылок жгло, словно калёным железом. С трудом я поднял руку и ощупал свою голову, обнаружив большую шишку на затылке и корочку от сукровицы, покрывающей волосы.

- Твою мать, - не своим голосом прошипел я, разглядывая помещение, в котором лежал на холодном полу. – Где мы?

Это была точно камера, потому что прямо за Ванькой, сидящем на корточках передо мной, находилась железная дверь с маленьким окошечком с частоколом. Эти прутики я узнал бы даже в аду, отделяющие нормальных свободных людей от зверей, которых держат в клетке, они пугали меня больше чем, отсутствие денег и еды в моей повседневной жизни. Это явное ограничение, которое обозначало, что меня больше нет для жизни, жизни нет для меня – там снаружи этого помещения.

- Да чёрт его знает! – словно впервые оказался здесь, Вано начал оглядываться вместе со мной по сторонам. – Привезли, закинули. Сами ушли. А мы живы и это главное! Теперь осталось только решить, как нам убить себя…

- Чего?! – моему возмущению не было придела. Из-за него я оказался заперт в камере, а теперь ещё и вошёл как-то сам незаметно для себя в его план по получению новой шкурки, т.е. новой жизни. Это было уже чересчур для моего невыспавшегося и вырубленного так внезапно и нагло сознания. – А не пошёл бы ты! Из-за тебя я здесь, вот и думай теперь, как ты меня отсюда выведешь!

Чайник в моей голове закипел мгновенно, как только я представил всю радужную перспективу моей дальнейшей жизни. А это выглядело примерно так: нас без суда и следствия отправят на исправительные работы в какую-нибудь даль светлую или на Северный полюс, если не отправят в газовую камеру, потому что с тех пор как её разрешили использовать в России, это стало очень важным хобби для правящей верхушки. Они очень долго добивались легализации продажи оружия населению, а когда это случилось, вели смертную казнь за расправу над гражданами, при этом террористами назывались все: и те, кто имели к этому отношение, и те, кто просто захотел убить соседа за то, что тот с утра слишком громко слушает музыку. При таком ракурсе оказаться где-то за полярным кругом мне показалось не такой плохой перспективой, чем умереть в газовой камере.

- Скажи хоть, что ты сделал? – пока мирно просипел я, мечтая о глотке хлорированной воды, потому что дистиллированной тут точно не водилось. – Вода есть?

Он резко подскочил с колен и, нащупав за спиной какую-то посудину, сунул её мне под нос:
- На, пей.

Потом терпеливо держал этот тазик пока я, зажав рукой нос, припал к нему губами, словно страждущий путник в пустыне. А едва я отстранился от вонючего пойла, заговорил дребезжащим, а это означало волнующимся, голосом:
- Ничего, мамой клянусь! Ничего! Эти сволочи сами не понимают, что делают!

Потом я выслушивал долгую и занудную историю о том, как несчастного Вано заставили подбросить пакет, в котором, скорее всего, лежала взрывчатка под двери магазина, в результате чего погибло энное количество человек. Так что рай теперь Ваньке мог только сниться и то в самых розовых снах. Поэтому терять ему было нечего и он совершенно точно решил переродиться в кого угодно, но заново и как можно быстрее, так как если его убьют для исполнения приговора, то ад его ждёт, скучает и любит с распростёртыми объятьями. Меня он решил тоже захватить с собой, раз впутал в такую историю, выход из которой был один – смерть. Если умереть самим, то ждала новая жизнь, а если нет, то всё – адьёс, ариведерчи, пока. Конец, в общем.

- Сука ты! Я же спрашивал тебя, едва столкнулись в подъезде, крысятничаешь ли ты! Ты ничего мне не сказал! Рассказал бы сразу, всё вышло бы по-другому! А теперь ты мне предлагаешь сдохнуть с тобой за компанию, чтобы стать говорящим котом?
Ванька молча опустил голову, соглашаясь со своей виной, но не оставляя мне альтернативы и выбора своей дальнейшей судьбе. В этот момент, всё так же лёжа на полу, я вспомнил огромные, как блюдца, и синие, как васильки, глаза Леси, когда она бросала на меня взгляд, я готов был задохнуться от счастья, но не мог, потому что хотел жить для того, чтобы видеть эти глаза снова и снова. Она училась со мной в институте, но на другом курсе, поэтому нам редко выпадали совместные пары, но когда это случалось (не реже двух раз в неделю), я готов был танцевать с ней вальс, если бы Леся согласилась. Мы познакомились в прошлом семестре, когда садясь за её парту, я пошутил:
- Я ничего не знаю по этому предмету, поэтому ты мне поможешь! – и протянул руку, потому что только так знакомился со всеми людьми. – Лом.

- Леся, - слегка замешкалась девчонка, поднимая на меня свои блюдца. – И я тоже ничего не знаю по этому предмету. Поможем друг другу?

Это было начало, которому теперь была не судьба развиться дальше, ведь дальше меня ждало только одно – жизнь кота по предложению этого дебила - Ваньки, который всё так же сидел рядом и ныл о том, что не виноват. От этой мысли я едва не начал стучаться головой об ледяной пол, но во время понял, что это не даст мне никаких результатов. В такие моменты хочется умереть, чтобы уже не возвращаться и не перерождаться совсем.

- Ты точно уверен, что нам ничего не светит? Может быть, оправдают? – мой голос снова звучал как чужой и не послушный мне, словно жил самостоятельной жизнью, готовясь к тому, что меня скоро не станет.

- Да ты сам подумай! Когда у нас кого оправдывали за убийства людей? – действительно глупо прыснул Ванька. Хотя до смеха ли нам было? Видимо, его разум накрывало сумасшествие, раз он не был готов справиться с такими тяжёлыми последствиями собственных необдуманных действий.

- Ну, как тебе сказать. Много раз такое бывало. Оправдывали и за убийства и за худшие дела…

- Не тот случай, - снова истерично замялся он у стенки, пододвигая колени всё ближе к лицу.

Если бы не было так темно в помещении, то я точно бы разглядел разбитый нос и перепачканный кровью подбородок Ваньки. Но мне было откровенно наплевать сейчас на мучавшее его чувство вины, мне хотелось жить дальше. А был ли теперь смысл в том, чтобы жить собой?

Это я осмысливал в течение последующего дня и ночи, а потом было целое представление или шоу, в котором нас признали виновными в убийстве десяти человек, которые находились в здании магазина, когда там прогремел взрыв. Я был приговорён как соучастник и подельник Ваньки, несмотря на имевшиеся свидетельства о моём пребывании в указанное время теракта на рабочем месте.

Человеком – больше, человеком – меньше, для машины псевдоправосудия это не имело по большому счёту никакого значения. Я был у себя один, единственный, сам по себе и никому не нужный, а, значит, и оправдать или заступиться за меня было некому. А им – полиции, государству, суду – очень нужны были виноватые, и они их нашли, арестовали и приговорили. Все довольны и почти счастливы: родные невинно убиенных тем, что их несчастные умершие вроде как отомщены, а исполнители, обязанные найти и наказать, выполнили свой долг и теперь могут спать спокойно. Только надолго ли это? Как скоро очередной дурак, вроде Ваньки, став из-за нищеты своего бытия игрушкой в руках более крупных игроков, притащит переданный ему посредником пакет с взрывчаткой к метро, аптеке или магазину, чтобы в итоге убить толпу таких же нищих, серых и убогих, принесенных в жертву кровавому богу государственности. И нет спасения из этого ада, который жизнью зовётся.

Что я мог испытывать по этому поводу и что испытывал, описать будет довольно трудно. Наверное, ничего не испытывал, лишь разочарование огромной такой чёрной дырой зияло передо мной, заманивая в космическое ничто, чтобы подарить вечность, сплетённую из слёз, упрёков, злости и какого-то ещё другого космического мусора.
 
И вот я пребывал в каком-то неправильном вакууме до того момента пока, не увидел, как Ванька выхватывает у ведущего нас в камеру полицейского пистолет и снимая его с предохранителя стреляет себе прямо в лоб. Это зрелище меня повергло в кратковременный эстетический шок, когда ошмётки мозгов и кровь моего приятеля разбрызгало в разные стороны, а тело, словно мешок с мукой, картофелем или вообще пустой тюфяк упало к моим ногам, потому что я шёл за ним следом, а сзади меня находился ещё один ошарашенный внезапно развивающимися не в том направлении событиями полицейский. Он, так же как и его товарищ не успел во время сориентироваться, в то время, как меня в буквальном смысле прорвало: резко выходя из ступора я бросился ничком в ноги мёртвого Ваньки, чтобы поднять упавший пистолет и повторить подвиг разведчика, т.е. лишить себя совершенно пустой и не нужной уже жизни.

Теперь переосмысливая события того периода я понимаю то, насколько был глуп, туп и не образован, а так же скор на неправильные и импульсивные решения, которые затем оборачивались против меня же. Не так-то просто это – застрелиться, как может показаться тем, кто никогда не держал в руке пистолета и не убивал из него других людей. Проще смириться с тем, что ты всю жизнь теперь проведёшь в неволе и будешь работать на государство, которое в ответ обязуется тебя не хранить, не беречь, заморить до смерти, но при этом кормить кое-как и одевать во что получиться, обеспечивая дырявую крышу над головой.

Но собственно, в чём проблема, если тебе осталось не так долго топтать опустошённую планету, всего-то лет сорок, если повезёт шестьдесят или семьдесят, а дальше – рай. Ведь ты же не станешь убивать себя, чтобы переродится? Или станешь, чтобы ходить по круговороту цикла жизни, как я теперь – на поводке в шкуре коня или осла? Подумай об этом, мудак, пока не поздно. Ведь явно лучше жрать зефир и мечтать о «большой и светлой любви на сеновале» или бездонных блюдцах Леси, из которых хочется пить и пить бесконечность, чем пахать каменистую иноземную почву в обличье животного.


4. Очередь самоубийц

Дальше события развивались с невероятной скоростью, потому что мне удалось схватить пушку и почти удалось направить курок себе к виску, оставалось только нажать курок. Но тут на меня навалился мой коменданте, очухавшийся полицейский, а к нему на помощь уже мчалась добрая пятёрка молодцев, в то время, как остальные зрители всего этого спектакля разбегались во все стороны и к выходам, словно брызги шампанского в праздничный вечер потекли ручьями из зала суда.

Он с силой заломил мои и без того скованные браслетами руки, выдирая пистолет, чтобы избежать двойного наказания за самоубийство двоих осужденных, за которыми недосмотрел. Его товарищ по несчастью, у которого выхватил пистолет Вано, тоже сообразил, что к чему и потому бросился вырывать пистолет тоже. В таких обстоятельствах я бы растерялся и выпустил его сам, но это был такой случай, когда он решает всё: эти двое помогли мне надавить на курок и прогремел отрезвляющий всех, задействованных в этом шоу клоунов, выстрел.

Я умирал быстро, так же как и мой друг, кровь которого смещалась с моей на полу судебного зала. Ждал ли я тоннеля и света, как описывают это умиравшие, но возвращённые к жизни другие люди? Отнюдь, ничего уже не ждал, но тем не менее свет состоялся буквально через минуту после того, как я закрыл глаза. Боль была такой, словно с тебя содрали кожу живьём, и собственно от этого – болевого шока, ты и умираешь.  А едва я раскрыл не выспавшиеся глаза, как увидел Ваньку. Он стоял в двух шагах от меня и о чём-то оживлённо рассказывал другому парню, но заметив меня громко вскрикнул и, бросив все разговоры, подбежал ко мне:
- Как?! Ты всё же решился? Удивил, Лом! Я всегда думал, что у тебя духу не хватит, чтобы как я и другие наши пацаны с собой закончить в этой грёбаной жизни! Или тебя убили всё-таки? – тут он замялся, словно сказанул что-то лишнее и необдуманное.

Хотя надо сказать, что он всегда говорил то, что думал, отсюда я знаю, что думал Ванька много и в основном глупости. Зато теперь я знал о том, какого невысокого мнения он был обо мне. Посему выходило, что в его глазах я не был способен на самоубийство из-за трусости, что было не то чтобы нелестно, а даже противно. Потому я смерил его взглядом с головы до ног, облаченных, как и при жизни, в кроссовки, и желчно проговорил:
- Да, конечно же, не хватило духу! Зато хватило ума связаться с таким мерзавцем, как ты! Напоминаю, что на твоей совести невинно убиенные в магазине люди, а теперь ещё и я!

Ванька при жизни знакомый с моей язвительностью даже не обиделся, он схватил меня за руку и потащил к тому парню, с которым говорил до того, как увидел меня. И только тут я сообразил, что резкое освещение дают лампы дневного света на потолке какого-то длинного, словно кишка тоннеля, по которому и тянется очередь стоящих друг за другом людей, упираясь куда-то вдалеке, где сияет мягкий фосфорический зеленоватый огонёк.

Я бездумно оглянулся на то место, где только что стоял сам и своими глазами увидел, как на моём месте – в конце вереницы – из воздуха материализовался седой старичок, который едва открыл свои бледные веки, как начал оглядываться по сторонам.

- Привет, меня зовут Винс, - приветствуя меня, протянул руку новый приятель Вано.

- Лом, - быстро дёрнул протянутую мне конечность и вновь оглянулся на старичка, следом за которым уже нарисовался новый обитатель тоннеля – подросток лет четырнадцати – длинный и худой и бритый налысо.

- Лом, Винс мне всё объяснил. Оказывается там, - Ванька указал в сторону зелёного фонаря впереди, - Мы сможем выбрать, кем хотим стать.

- Ну, там ещё пара процедур будет, - не преминул вставить Винс, которого я теперь рассматривал, параллельно изучая объемы и структуру тоннеля, который на первый взгляд оказался совершенно обыкновенным, таким, какие бывают тоннели в метро, только рельсов и поезда не хватало.

- Ну, после того, что я пережил недавно, мне эти процедуры совершенно не страшны, - как всегда изображал браваду Вано, топчась в одной линейке с Винсом. – Слышишь, Лом, так вышло, что я тут появился вслед за ним, а очередь идёт быстро, так что и нам скоро туда – обратно на землю.

- Да, молодой человек, вам бы тоже не помешало обратно на ваше место встать, а не мешаться тут, - словно окатил меня холодной водой из ведра голос стоящего за спиной мужчины. – Вот этот парень здесь стоял, когда я оказался в очереди, а вас тут не было. Вы подошли позже меня, так что стойте за мной!

- Начинается, - вздохнул Ванька, а я приготовился к тому, что сейчас будет скандал на тему очередей, которые неизбежны везде, где есть люди. Вот у животных такой проблемы нет, там всё по-другому; а где люди – там очередь.

Пока Ванька устраивал препирательство с немолодым мужчиной в очках и серых потасканных джинсах, который готов всех был всунуть по местам и в очередь, я оглядывался назад, пытаясь понять, за кем именно я появился в этом снова людном месте. Точно помнил деда, который вырос после меня, а если бы я стоял по-прежнему там, где появился впервые, то – за мной. Туда мне и следовало вернуться, если исходить из контекста претензий мужика в очках.

- Да ты сейчас вообще пойдёшь в другую сторону, я тебя из очереди выкину, понял! – угрожал Ванька занудному педанту, который явно не мог умереть сам, такое говно могли только убить за чванливость и привычку ходить даже в туалет по правилам.

- А ты как тут оказался? – шёпотом, чтобы не мешать Ваньке развлекаться разборками даже на том свете, поинтересовался я у Винса.

- В смысле? – затравленно улыбнулся парень и я понял, что рассказывать про своё самоубийство он не станет. Новый приятель Вано был так аккуратно подстрижен и так модно одет, что мне оставалось только стесняться своего явно менее ухоженного вида. А если судить по имени, то он явно был не русский, но меня бы ужасно удивило наличие разных тоннелей для разных национальностей, а вот отсутствие в очереди девушек явно настораживало.

Я уже нашёл глазами деда и запомнил маленького мальчика, который стоял перед ним, значит, я был за ним в этой череде самоубийц. Отвлекая себя от мысли о том, что такое сделал этот малыш в жизни, чтобы оказаться в очереди самоубийц, я вернулся к разговору с Винсом.

- Ты же не русский? – снова я попытался наладить контакт с совершенно скучающим в очереди Винсом, потому что нападки Вано на очкастого мужика его не интересовали, а впереди стоящий субъект в шляпе смотрел только под ноги и никак не реагировал на происходящее вокруг. Наверное, так и должны были бы выглядеть все самоубийцы в этой очереди, однако среди тех, кого я смог рассмотреть попадались даже весёлые экземпляры, с явным удовольствием и наслаждением смотревшие в нашу сторону, где Вано уже катал по влажному землистому полу несчастного скандалиста в очках.

Я с завистью посмотрел на их междусобойчик, понимая про себя, что они нашли друг друга и в ближайшее время обязательно подряжаться, раз уже познакомились физически и оставили друг другу на память пару синяков, которые конечно же исчезнут в другом обличии, но всё равно будут служить печатью их боевых заслуг.

- Я жил в Австралии, пока не очутился здесь. А языковых проблем в таких местах, как видишь, нет, так что пока мы тут стоим можно поговорить с любым из этого потока, - наконец, откликнулся на мой вопрос Винс, намекая на то, чтобы я поискал себе собеседника среди прочих и не спрашивал больше его.

- Ты говорил про какие-то процедуры, - не унимался я, чтобы не начинать в очереди новое знакомство, которое явно скоро прервётся, потому что отсюда мы уйдём обратно, только при этом будем уже иметь другой внешний вид и память.
Винс посмотрел на меня с сожалением и снова попытался дистанцироваться, явно желая уйти в себя по примеру  его соседа впереди:
- Да, там надо будет не только выбрать, кем ты хочешь быть, но и пройти проверку на пригодность для выбранного обличья.

Я понимал, что этот Винс в этой очереди стоит не в первый раз, потому что так посвящён в детали новой жизни. А вот его слова про «проверку на пригодность» меня беспокоили, так как я не был уверен в том, кем хочу снова быть и особенно в том, что я подойду на выбранную роль.

Это всё очень начинало мне напоминать пробы на роль в рекламный ролик, в которых я как-то однажды умудрился поучаствовать совершенно случайно, просто потому что не смог отказать Лесе и повёлся на её шутку. В рекламе я, конечно же, тогда так и не снялся, зато познакомился с очень любопытными людьми из мира этой элиты, а Леся была довольна. Собственно, я этого и добивался: сделать её на секундочку счастливее, чем обычно, а человеком она и без того была жизнерадостным и весёлым.
Однако в данном случае все мои воспоминания про Лесю и мою прервавшуюся жизнь слегка выбили из колеи, которая вела к обретению новой шкурки и мягкому зеленому освещению впереди, которое всё приближалось.  Каждые две-три минуты, мы передвигались на два шага вперёд, так что очередь и в самом деле шла быстро. Поточный метод, изобретённый когда-то давно, и тут нашёл свое применение, а потому работал безотказно.

- Это сложно? Сложно пройти проверку? – вновь заговорил я, не глядя на неразговорчивого бывшего автралийца.

- С чего ты решил, будто я знаю это? – судя по иронии звучавшей в голосе, невесело усмехнулся Винс. – Я вообще в этой очереди первый и последний раз! Честно, честно!

Он явно лгал мне, только было не понятно зачем, я бросил в его сторону один и последний взгляд, понимая, что вынужден вернуться в строй, иначе я потом никогда и никому не докажу, что стоял перед тем седовласым дедом с короткой бородкой и черными, словно бурящими землю, глазками-угольками.


5. Котов нет

Вано уже прекратил доказывать на деле мужику в очках то, что я вместе с ним стоял тут, когда он материализовался из прошлой оконченной жизни, сам же несчастный потерял очки в потасовке и был изрядно помят, но продолжал упираться и верить в то, что Ванька прав.

- Оставь его уже. Я пойду обратно, - толкнул я друга рукой, проходя мимо него на своё место.

- Да погоди ты! Ну, куда ты пошёл? Смотри, он уже согласен пропустить нас вперёд! – довольный не зря проведённым временем, кричал мне вслед Ванька. – Мы с тобой оба станем котами! Разве это не клёво?

- Сегодня клёва не будет, - усмехнулся ему в ответ избитый мужчина. – Там даже такого нет! Коты давно кончились! Из животных только белки, да какие-то насекомые остались. А когда следующая партия котов поступит в продажу ещё не известно!

- Как нет котов?! – кто-то громко возмутился из начала очереди, когда известие о пропажи из реализации пушистых зверков дошла до его слуха.

У меня на секунду возникло впечатление, что откликнувшийся на эту новость человек только оказался в этой очереди исключительно для своего «котового будущего». Но я тут же отделался от этой мысли, понимая всю абсурдность происходящего вокруг меня шоу.

- Да вот так – нет и всё! – ответил другой мужской голос практически возле самого зелёного свечения.

- За котами не стойте! – неожиданно для меня и для непосвященных людей в очереди проорал компьютерный голос откуда-то сверху.

- Это громкоговоритель! – неожиданно обрадовался сзади меня дед, пробуравливая своими глазками невидимый потолок тоннеля. – Я каждый раз как здесь оказываюсь, всегда так радуюсь, словно во времена моей молодости: зима, тоннель, немцы в городе и новости из громкоговорителя!

Услышав такое, сам для себя незаметно начинаешь подсчитывать в голове, сколько человеку может быть лет, что он помнит громкоговорители и немцев в городе. Сам я немцев не видел никогда, только по телевизору, когда он у меня был.

В этот момент я понял, что этот человек непременно захочет пообщаться со мной, маленький мальчик, стоящий впереди меня его явно не прельщал как собеседник, а я был самой подходящей мишенью. Зато я обрадовался перспективе разузнать побольше про отсутствие в наличие котов и проверку на соответствие выбираемой личины, которая мне предстояла. Легко сделав вывод о том, что дед здесь оказывался не один десяток раз, я повернулся к нему лицом, затевая интересующую меня тему:
- И как часто вы наслаждаетесь громкоговорителем? Я бы очень хотел узнать про то, что будет впереди.

Дед несказанно обрадовался мне, словно я был его последней надеждой и спасательным кругом в этом тоннеле недобрых людей:
- Скажу тебе по секрету, молодой человек, что часто. А впереди ничего хорошего не будет, даже не надейся! Хотя мне повезло в прошлый раз, я был волком, насколько помню.

- Тогда почему вы сейчас в человеческом теле? – удивился я.

- А я смотрю, что ты тут впервой, как и твой друг, - стрельнул он своими буравами в сторону Ваньки, уже стоявшему в очереди, но продолжающему бесконечный диалог с мужчиной, стоящим за ним. Складывалось впечатление, что мой приятель нашёл свою любовь и никак не может или не хочет с ней расстаться. А возможно, что ему было просто скучно стоять в ожидании и молчать по примеру других особей мужского пола.

- Не доводилось пока тут побывать, - признался я, наблюдая за тем, как дед ковыряет пол носком чистого ботинка. Вообще, дед был довольно-таки забавный: его белая сорочка и светлые брюки выгодно отличались в темноте тоннеля и другой серой массе самоубийц. Бледное лицо и седая голова тоже светились, не хватало только нимба сверху. Подумав это, я даже заглянул за его спину, чтобы удостовериться, что там нет сложенных в три раза, как зонтик, крыльев.

Отсутствие крыльев меня не то чтобы огорчило, но всё равно убило во мне только зарождавшуюся надежду и веру в чудеса.

А сам дед продолжал говорить мне, усмехаясь и показывая ряд белых и явно своих зубов:
- По вам это сразу видно. Видишь, как другие себя ведут? Стоят тихонечко и молчат себе, а вы с другом уже устроили здесь скандал, даже из-за вас сообщение по громкоговорителю дали. Таких новичков видно сразу, я сколько здесь раз бывал, всегда выявлял их. И потом, поверь моему опыту, сюда приходят только в своём истинном виде, том, в котором родились первый раз до совершения великого греха.

От его слов про «великий грех» меня в буквальном смысле перекосило, что его глаза-буравчики сразу заметили, и он продолжил говорить:
- А ты как хотел? Самоубийство запрещено Им, и является великим грехом. Так что ты, твой приятель, как и я, будете отбывать на земле бесконечную вахту. Считай, что это наказание такое за нарушение Его законов.

Пока я переваривал вновь полученную информацию, дед молчал и всматривался в моё печальное лицо, а едва я решился на очередной вопрос, прервал меня следующим заявлением:
- Тут почти все друг друга уже знают. Вот тот мужчина убил себя из-за женщины, а теперь мучается, кем только не побывал тут, всё ждёт, когда котов привезут. Говорят, что сам программист ввёл в них функцию остаточной памяти, а значит, что ты не забываешь, что было с тобой в прошлом. Очень полезная функция для тех, кто хочет всё помнить. Но котов давно нет, я думаю, что уже и не будет. А хочешь знать, что случилось с этим мальчиком?

На его последнее замечание, малыш сделал попытку повернуть в нашу сторону голову, и басом проговорил:
- Да, давай, расскажи всем тут, кто ещё не знает! И про себя не забудь выболтать историю, трепло! Всё равно тебе тут нечем заняться, кроме как языком чесать!

На это заявление я от изумления вытаращил глаза, в то время, как сам дед зажал рукой рот и стало понятно, что он заливается беззвучным хохотом. Вообще его жест показался мне немного женским, но я отмёл все свои опасения.

Лично мне всегда казалось обсуждать кого-то в очереди делом очень неприличным и не этичным, так что такое поведение деда меня покоробило и насторожило ещё больше. Я уже начал подумывать о том, чтоб закончить с ним беседу, если бы не новое объявление  по громкоговорителю:
- Молодой человек, прекратите донимать людей в очереди и займите своё место!

Это предназначалось, как оказалось Вано, который вместе с другим возмущенным отсутствием котов в наличии, ходил куда-то в сторону зелёного света. Мысленно я уже молился за его шкуру, к которой он привлёк слишком много внимания сначала своей потасовкой с очкастым мужчиной, , а теперь выяснением отношений с кем-то, кто стоял в самом начале тоннеля.

- Если ты хочешь подождать, чтобы подготовили партию котов, то оставайся здесь. Или встань в очередь в самом конце! В этом месте есть такие – ожидающие или местные бомжи по-простому. Хотя где их только нет! – продолжил говорить дед, насладившись ворчанием впереди стоящего мальчика и звучанием громкоговорителя.

- Как ждать? А со мной ничего не случится, пока я тут  буду ждать? – мысль о том, что я могу не возвращаться на землю, а продолжать оставаться в тоннеле меня очень заинтересовала. Выходило, что тут можно жить, и причём не плохо, ведь бомжи не выбирают плохого, они просто немного меняют приоритеты в жизни: потребительство становится на низшую ступень эволюции, а приобщение к животному – ближе.

В ответ мне дед рассмеялся, но уже громко, не тушуясь и даже слегка, как мне показалось, пренебрежительно:
- Всё, что могло с тобой уже случилось! А местные власти смотрят на бомжей сквозь пальцы. Сидят они в этом тоннеле и сидят, ничего плохого не делают, толком не живут и не существуют. Один тут досидел до того, что его стёрло. Была живая душа и не стало. Ушёл в пустоту, но это был его сознательный выбор. По-моему, парень хотел слиться в пустотой, вот и получил чего хотел!

- Ты не слишком верь его байкам! – мальчик, недавно шикающий на деда, внезапно развернулся в нашу сторону и вмешался в разговор. Говорил он при этом грубым мужским голосом, что меня повергало в искренний шок: смотришь на юное детское лицо и слышишь его прокуренный голос и циничные речи! В этом было что-то убивающее мои последние надежды на лучшее, данная очередь наглядно показывала, что, видимо, нет в жизни большего счастья, чем рай. Задним умом я даже начинал понимать, что пустота не самое плохое решение складывающейся проблемы.

- Уйди, Мартин, не мешай! Видишь, я непосвящённую душу предупреждаю об опасности, - вновь сверкнул седовласый старец белыми зубами. – Человеку интересно.

Мальчик смотрел на старика в упор ненавидящем взглядом, отчего мне на секунду показалось, что всё освещение в тоннеле мигнуло. Если бы все лампы за спиной парня начали гаснуть, я бы даже не удивился, а вполне понял, что полтергейст существует и стоит фактически передо мной. Однако вместо этого в ответ на происходящее со мной вновь раздался голос из громкоговорителя:
- Не верь мне, милая, не верь, не верь, не верь! Прости, хорошая, прости, прости!

В очереди послышались смешки, и даже настоящий взрыв хохота, отчего я ощутил всю прелесть чужой тарелки и оглянулся в поисках Вано, чтобы благополучно отбыть отсюда вместе с ним, так как эти двое начали меня пугать.

- Не смешно, Йозеф, совершенно не смешно! – разозлился вместо меня Мартин, продолжая с ненавистью смотреть на опять по-женски хихикающего деда.

И тут я понял, что стал свидетелем чьей-то дурной шутки, ко мне имеющей малое отношение. Скорее всего, эти двое – Йозеф и Мартин были знакомы и прежде, а потому имели поводы для стычек и взаимной ненависти.

Тем временем очередь двигалась вперёд, продолжая подталкивать меня к неизбежному – придётся выбирать, кем я хочу стать, а я так и не решил этот крайне важный вопрос. Потому я принял решение развести этих двоих в стороны и разрядить обстановку вопросом, который интересовал меня до сих пор:
- Скажите, а почему в этой очереди самоубийц только мужчины стоят? Есть какие-то различия?

Теперь Мартин перевёл свои глаза, полные ненависти на меня, после чего по-детски плюнул себе под ноги, как будто до этого курил и плевался, как заправский пройдоха и отвернулся на своё место.

А моим образованием продолжил заниматься болтливый дед Йозеф:
- А женщин здесь нет, потому что у них отдельная очередь – в соседнем тоннеле. Однажды через стенку я слышал, как они там скандалили и делили чью-то шкуру. Так что держись от них подальше, не дотянешь до зелёного света. Замучают раньше.
Вот такого я о женщинах ещё никогда не слышал, наверное, потому что не спрашивал. Но представив дерущихся кошек, зябко повёл плечами и отвернулся от назойливых глаз-буравов деда, тем самым давая понять, что «спасибо большое за разъяснения, но мне пора».

6. Бомжи и сирены

Краем глаза я заметил автралийца, который покинул своё место в очереди и подошёл к какому-то азиату практически в её хвосте. Они начали непринуждённо болтать и посмеиваться, словно старинные друзья, которые очень давно не виделись и вот неожиданно встретились и теперь им надо поделиться всеми накопившимися впечатлениями и информацией, чтобы отлегло от сердца и дало в голову.

А моего друга Вани в очереди не было, это меня слегка насторожило, поэтому я рискнул пойти посмотреть, куда он мог запропаститься. Я уходил всё дальше к зелёному свечению, а спину мне буравили четыре пары глаз: Мартин, Йозеф, Винс и мужик в очках, с которым дрался Ваня. Но его-то нигде поблизости и не было видно, его след пропал и затерялся в чертогах бога!

И тут мне стало интересно, стоит ли мне навестить эти чертоги раньше, чем дойдёт моя очередь, тем более, что мягкое свечение лежало практически передо мной. Когда я приблизился к обнаружил яркую табличку с надписью «Вход»  над высокой резной дверью, сделанной из какого незнакомого мне материала. Очередь за моей спиной злобно зароптала и зафыркала, а какой-то мужик в ковбойской шляпе и смешных сапогах сделал попытку оттолкнуть меня в сторону.

Со словами: «Но-но, полегче!» я высоко задрал голову и продефилировал в обратно направлении, понимая, что без очереди я вовнутрь не пройду. Ваньки так и не случилось, было похоже, что своим поведением он добился того, что его выпнули куда-то и надолго, если не навечно. И это было по истине печально, мысль о местных бомжах не давала мне покоя. Заметив, что до таблички с надписью «Вход» мне было ещё далеко и долго стоять рядом с противными Йозефом и Мартином, я решился прогуляться в поисках этой местной живности.

Следуя интуиции, я решил поискать бомжей где-то в траншеях павильона, который при ближайшем рассмотрении всё больше напоминал мне помещения метро. Когда очередь практически скрылась из вида, я заметил узкую нишу в стороне тоннеля, куда нормальный человек явно не сунулся бы. Но я никогда не страдал от отсутствия повсеместно распространенной нормальности, а помещения станций метрополитена вообще обожал, поэтому решил сунуться туда в первую очередь.

Ниша не оправдала мои ожидания, там никого не оказалось, но разбросанные внизу тряпки, которые я изначально принял за чьи-то грязные следы, навели меня на мысль, что бомжи явно тут появлялись. Поэтому я пошёл дальше, через пару метров обнаружив какое-то странное ответвление, идущее параллельно основному тоннелю. Но вспомнив слова Йозефа про соседний – женский – тоннель, я передумал туда идти, развернувшись на сто восемьдесят градусов, чтобы вернуться к нише с тряпьём бомжей.

И тут меня остановили какие-то странные звуки, идущие из тоннельного ответвления. Мимо такого дела я никогда не проходил, тут же собравшись с духом, я шагнул в темноту неизвестности.

Тут описывать особо нечего, кроме темноты я различал лишь какие-то всхлипы и шорохи, которыми она была наполнена, как июльская ночь в моём родном и таком далёком городе, в который мне вряд ли уже предстояло вернуться. Словно пытаясь справится со своими внутренними переживаниями, я с чего-то решил добавить шума и тихо позвал Вано по имени. В ответ мне все звуки сразу же замерли и стихли, словно пойманные за чем-то преступном воры, они притаились и затихли, а через секунду отозвались приближающимися шагами.

- Лом, ты что ли?

Когда с тобой говорит темнота особенно в таком месте как это, то вполне можно себе позволить умереть во второй раз. Только уже окончательно и бесповоротно, без всяких там перерождений. Голос Вано я узнаю среди тысячи похожих, поэтому как только его шаги стихли рядом сразу же отозвался:
- Я, кто же ещё! Ты чего здесь делаешь? Я тебя ищу уже давно.

Темнота в лице Ваньки в ответ как-то застеснялась и потому не привычно замялась, прежде чем ответить:
- Да я тут…девушку встретил…в общем мы решили немного пошалить, пока очередь идёт своим чередом. А потом она сказала, что туда – обратно мы всегда успеем. Так что и очередь пропустить не страшно…

Вот как бывает, что девушку можно встретить и на том свете, и даже захотеть с ней разделить темноту и вечность тоннеля для перехода к новой жизни! Такая банальная и совершенно логичная схема никак не могла уложиться в моей голове, а потому я затрубил как паровоз, на которых ездили два века назад, на всю тишину и темноту тоннеля:
- Ты совсем с ума сошёл?! Или планируешь только это сделать?! Бабу ты всегда и везде себе найдёшь…

И тут же осёкся, соображая, что если он станет котом, то бабы будут ему только сниться или видится в эротических видениях на эту тематику, а в реальности – только кошки. А потом я вспомнил, что котов и кошек в реализации нет, а это значит, что в лучшем случае придётся выбирать из хомячков или козлов. Не радужная такая перспектива заставила меня замолчать и задуматься надолго, пока сам Вано вступил со мной в спор:
- Много ты разбираешься в бабах! Я тут может любовь свою встретил, настоящую, а не какую-то там, как на земле! И не хочу я туда – обратно, котом быть уже не хочу.

Мне стало интересно, что за баба заставила Ваньку вступить в такие сложные размышления на счёт любви. Но не мог же я попросить его показать мне это чудо природы, которое вполне естественно покончило с собой там – на земле, а теперь дожидается своей очереди для того, чтобы стать прелестной козочкой или росточком баобаба.

Вспомнив причитания Йозефа на счёт склочности местных прелестниц, я всё таки решился предложить Ване выйти из темноты вместе с его дамой, чтобы обсудить его дальнейшие планы на разъяснить свои.

Ванька согласился, а вот его дама почему-то отказалась, я даже слышал, как  она низким грудным голосом, которые отчего-то практически все (за исключением вашего покорного слуги!) мужики считают сексуальным, ответила ему что-то вроде: «Мне туда нельзя. Я тебя подожду здесь!».

Мы вышли с ним из темноты тоннеля, и я впервые увидел его такой отрешённый и пустой взгляд за всё время, что знал этого паршивца. Это меня не на шутку тронуло, но и напугало.

- Где ты её встретил? – шумно вдыхая затхлый воздух, спросил я.
Вано поднял на меня растерянный взгляд, и словно стараясь сосредоточится удивленно спросил:
- Кого?

- Её! Кого ещё-то! – не выдержал я, и нервно начал мерить шагами тоннель перед входом в ответвление. – Как ты вообще там оказался?
Ванька покрутил головой, стряхивая какой-то дурман, и ещё более удивленно прошептал:
- Я сам не помню. А где я? А?

Тут посыпался весь мой отборный мат, который я бережно собирал и хранил где-то за гранью своего логического мышления, понимая, что однажды он мне пригодится и смогу обрушить его на голову того, кто окажется достоин такой великой чести.

А в следующую секунду я сам не понял, как и откуда мимо меня проскользнуло туманное видение человека. Я посторонился, когда оно вошло в ответвление со словами: «Ходят тут всякие, под ногами мешаются»! Ванька вообще ошарашено открыл рот, когда заметил полу-призрак. Создавалось впечатление, что он стёрся наполовину и стал прозрачным, как показывают нам в фильмах ужасов призраков или приведения. Хотя приведения обладают более плотной структурой, этот же был практически прозрачен и явился нам наяву, отчего становилось ещё страшнее.

- Пойдём отсюда! – неожиданно вцепился в мою руку Вано, забыв окончательно про ожидающую его в темноте девушку.

Без лишних вопросов мы ушли оттуда и вернулись обратно к очереди. Я понимал, что нашёл то, что искал - местного домового – бомжа, но его внешний вид произвёл на меня такое устрашающее впечатление, что говорить про что-то другое или думать не хотелось. Вано как это ни странно тоже молчал и даже не заикался про своё приключение в тоннеле, я, конечно же, не смог упустить это из вида, поэтому потоптавшись молча с минут пять всё таки задал вопрос:
- А как же любовь?

- Какая любовь? – непонимающим взглядом уставился на меня Вано. – Ты о чём вообще говоришь?

- Ну как же? Я нашёл тебя в темноте ответвления, куда зашёл этот призрак, и ты мне сказал, что хочешь остаться здесь, потому что встретил любовь всей своей «после жизни». Я позвал тебя на свет переговорить, а она решила подождать тебя там – в темноте, - выдал я всё, что думал, ожидая от него ответной и такой же услуги.

- Боже мой, я ничего такого не помню, - опешил парень, хлопая широко раскрытыми глазами.

Вместо него ответил мне Йозеф, который вынырнул, словно чёрт из табакерки, из-за моей спины:

- Это местные сирены! Я про них знаю, они заманивают несчастных остаться здесь – в тоннеле, чтобы кормить потом ими своих детей от бомжей!

- Ну, что ты ерунду говоришь! – взвыл впереди меня Мартин. – Нет у сирен никаких детей! Откуда бы им взяться? Они местные обитатели тоннеля и санитары, убирают лишних. Если ты остался в тоннеле, значит, одной душой меньше на выходе и меньше работы небесной канцелярии.

Ванька смотрел на этого мальчика, говорящего голосом пропитого мужика, как баран на новые ворота, с трудом понимая, что тот говорит. А я кое-что сообразил, поэтому поинтересовался у внезапно поделившегося знаниями мальчугана:
- Значит, так и возникают бомжи в тоннеле?

На этот раз Мартин лишь утвердительно качнул головой и поспешил изменить своё местоположение, чтобы больше не отвечать на мои вопросы, видимо считая, что внёс нереальный вклад в наше образование.

Зато рядом продолжал оттираться Йозеф, готовый говорить и рассказывать до бесконечности.

7. Котовасия

Когда стоишь в большой очереди среди таких же замученных при жизни и после её окончания людей, которые не очень расположены к общению, то понимаешь, что даже после смерти нас много. Много тех, кто решился на этот последний шаг – перейти в состояние небытия. Только тут меня поджидал явный конфуз, ведь я был даже после того, как застрелился, был, есть и буду, если то, что мне дадут новую «оболочку» - тело для жизни на земле, среди себе подобных.
Они все хотели помолчать, большинство были знакомы друг с другом, и чем ближе становилась наша с Вано очередь, тем сильнее я беспокоился о тех самых «испытаниях», про которые говорил австралиец. Выходило, что для перерождения надо было что-то такое сделать, чтобы тебя сочли пригодным для продолжения кругообращения жизни в природе. Это было страшно и интересно одновременно. Пока Ванька маячил впереди меня в попытках найти себе новые приключения, я смотрел в затылок Мартина, а Йозеф рассматривал мой затылок. Я ощущал его взгляд даже не тактильном уровне, как будто он гипнотизировал меня и, пялясь всё время, про себя твердил одну и ту же фразу: «Повернись и поговори со мной! Повернись и поговори со мной»!
Возможно, я бы даже и повернулся и поговорил, но его нездоровая заинтересованность в моей прошлой жизни меня пугала. Вот что взрослому человеку нужно от молодого человека вроде меня? Что я знаю, кроме учёбы, работы и всё. Ничего больше не видел в жизни. Даже дальше пригорода не ездил, просто не отпускали. Когда-то мы с мальчишками убегали в лес из детского дома, но это тоже было в черте города. Известия из «внешнего мира» я не получал, потому что не от кого и не за чем. Если рассматривать в большой перспективе, то что я знаю и что я успел сделать? Полюбить по настоящему и то не довелось, потому что из-за лоботряса стоящего впереди меня и шумно высказывающего человеку за столом перед входом в большую железную дверь всё что он думает об этом туннеле и отсутствии котов для реинкарнации, я вынужден был умереть рано и бессмысленно.
- А я хочу котом! – шумел Вано на всю округу. Я решился выйти из строя очереди и подойти поближе, чтобы узнать, в чем у него опять возникла трудность.
- Проходите, - внезапно и просто сказал мне человек, которого раньше здесь не наблюдалось. Все кто стоял в очередь видели впереди зелёный свет табло с надписью Вход и высокую – около пяти метров – дверь. Откуда здесь взялся большой ветхий письменный стол в придачу с крупным лысым мужчиной в чёрной длинной рясе, я не понимал. Но этот монах, кажется, обращался именно ко мне, потому что говоря «Проходите!» - он привстал из-за стола и сделал жест рукой в мою сторону. Я оторопел и незаметно для себя впился одной рукой в свою же ладошку, чтобы проверить себя на тот случай, если я всё-таки сплю. Кроме боли в руке я ничего не ощутил, выходило, что со мной всё в порядке, кроме того, что «монах» и стоящие в очереди люди выжидательно на меня смотрели, безгласно вопрошая о том, что же сделаю или скажу я в ответ на внеочередное приглашение.
А в ответ я попятился назад – к своему месту между Мартином и Йозефом – в очередь. Мозг отчетливо твердил, что мне показалось и послышалось, никак невозможно, чтобы меня пропустили без очереди туда, куда стоит много народа, которые обычно громко возмущаются и толкаются, если кто-то пытается пролезть перед ними. А тут такое единогласие или единомолчание и бессловное желание пропустить меня туда, куда я идти даже в общем-то боюсь и не хочу.
Если это можно назвать выручкой, то на неё мне пришёл Ванька, который преградил путь к моему позорному отступлению и радостно воскликнул:
- Лом, тебя приглашают вперёд меня! Вот это новость! – потом он едва ли не силой поволок меня к столу и наглым тоном заявил «монаху», - Его в кота, пожалуйста! Ему очень надо!
В это момент я вообще засомневался, что мне надо, а тем более в кота, ведь на свете полно и другой разной живности: белочки, кролики, собачки, к примеру. Почему Вано так был зациклен на котах, я не понимал. В конце концов, тот же дракон, куда более подходящее существо для такого типа, как Ванька. Но всеобщая беда заключалась в том, что «небеса» в тоннеле сами распределяют кто и кем будет там – после жизни в новой сущности, и нам не предлагали выбирать. Это я понял, когда какие-то квадратные зрачки мужчины в чёрном, хватко вцепились в мою скромную личность. Как только я заметил эту деталь глаз «монаха», то понимание того, что всё здесь и сейчас совершаемое на глазах сотен и даже тысяч людей невозможно будет обратить назад, я понурил голову и уткнулся взглядом в грязные носки своих кроссовок. Даже если всё происходящее рассматривать как шутку или химеру моего сознания, то выходило, что перспективы, маячащие передо мной не так радужны.
- Котов нет, - произнёс кодовую фразу «монах», и очередь за моей спиной заговорила: кричали низким и высокими голосами, разные слова и фразы, ругательства и прочий хлам который обитал в головах мужской половины «смертников» этого тоннеля для переселения душ, и чаще всего после появления тут же облачался в слова, произнесённые в слух.
«Монах» хлопнул в ладошки так, что в моей и без того замученной событиями последних двадцати четырёх часов голове зазвенело, а затем и оглушило окончательно.
- Это конец, - прошептал совсем рядом чей-то сиплый голос, я попытался оглянуться, чтобы увидеть чей, цепляясь за эту деталь как за соломинку, чтобы окончательно не тронутся остатками разума. Но в ответ на хлопок послышался чудовищный скрип и дверь с надписью над ней «Вход» открылась.
- Смотри, какая технология! А у нас только научились свет на хлопок включать и выключать. Голосовое управление и всё такое, - вот голос Вано всегда приводит меня в чувство, потому что говорить такой бред и думать только о бреде и ни о чём другом кроме него мог только этот парень.
Я схватился за его руку в отчаянной попытке зацепится хотя бы за что-то ещё. Что пугало больше всего так это тот факт, что всех предыдущих принимали нормально – без хлопков и скрипов дверей и не приглашали вне очереди, так что же было со мной и моим приятелем не так, раз вся эта котовасия, которая сейчас происходила со звуком и спецэффектами, началась именно в тот момент, когда мы должны были благополучно импортироваться обратно на землю в телах каких-то иных существ.
Дальше было больше: дверь раскрылась полностью, я успел заметить, что за ней ничего нет – пустота белая и обычная. На секунду я подумал, что даже воздуха там, скорее всего, нет, какой-нибудь вакуум или что-то похожее. А затем гомон позади меня смолк, рука Ваньки куда-то подевалась, а сам я оказался прямо внутри этой пустоты.
Австралиец говорил что-то про испытания на возможность стать тем, кем хочешь в следующей жизни. Я не думал, что моя следующая жизнь начнётся так быстро, когда первая ещё не успела наладиться. Всё оборвалось слишком быстро и внезапно, так что я не знал, кем хочу быть и буду ли вообще кем-то.
- Почему меня-то без очереди? – размыкая губы в вакууме, произносил я скорее в голове себе, чем безвоздушного пространства.
- Потому что так решил Первый конструктор, - ответил кто-то голосом «монаха». – У нас из давних времён хранится предсказание, что придёт согрешившая душа, которая пожелает стать котом, в душе зная, что он – осёл и годится только на роль козла в следующей жизни, потому что связаться с человеком вроде твоего друга и из-за него покончить жизнь самоубийством, может только законченный идиот. Так что вот, теперь ты будешь сидеть здесь – в чистилище и ждать, когда твоя душа отбелится, чтобы вернуться на землю…
- Так стоп-стоп-стоп! Что значит сидеть здесь?! Зачем? И почему моя очищенная как вы говорите душа потом должна будет опять вернуться на землю? – как-то откровения монаха с квадратными зрачками про моё идиотизм не способствовали пониманию окружающей реальности.
Монах сидел напротив меня в том же чёрном одеянии и так же пялился на меня своими зрачками с ничего не выражающим выражением лица. Сидел он напротив и прямо «на полу» вакуума.
Я так разволновался мыслью о том, что буду тут сидеть долго и ждать очищения, что сам не заметил как приземлился напротив него, так что наши глаза и зрачки в них были на одном уровне.
Я бы с удовольствием поиграл с ним в гляделки, но знание того, что подобные игры с работником небесной канцелярии не доводят до добра, не позволяло мне расслабится. Я сконцентрировался на той мысли, что сидеть тут – в белом чистилище – мне не хочется, а вот вернуться обратно – хотя бы и в тот туннель к бомжам и сиренам и всем прочим обитателям, включая каждого из самоубийц в очереди – очень хочется.
С заискивающим выражением глаз я снова уставился на «монаха», однако он отвёл свои глаза в сторону и поставив их квадратами к белой стенке улыбнулся:
- Ой, да брось, Антуан! Ты ничего этим не выиграешь! Сиди пока тут. Хотя если будут какие-то вопросы, то звони, - и он рукой показал на кнопку, вмонтированную в прикроватную тумбочку.
- Но..., - только начал говорить я, главным образом расстроенный его отвратительным отношением ко мне, которые вылилось в моём имени «Антуан».
- Пациент, вы должны лежать и не шевелится! – прикрикнула зычным голосом толстая медсестра с бейджеком на груди «Аграфена Николаевна».
- Груня, оставь человека в покое, - вступился за меня «монах» и покинул мою камеру.
Белый маслянистый туман клубился вокруг моей койки, рядом лежал ещё один пациент. Я попытался вспомнить его имя, оно почти нашлось где-то у меня в голове и уже крутилось на языке: «В…Ва…Ива…Ван». Докрутится ему не давал другой голос откуда-то из тумана:
- Держись, сынок! Мы с тобой!
Туман становился всё гуще и плотнее, в конце концов мне стало казаться, что меня замуровали в него, потому что ни рук ни ног я не чувствовал, на грудную клетку давило особенно большое облако, которое кашляло и ругалось мне в рот. Потом оно отступило и куда-то ушло, а вместо него пришла лёгкая облачность.
- Продезинфицировать и перебинтовать, - сказала она и мягко шлёпнулась мне на колени.
Я попытался отступить от неё на шаг назад, чтобы облачность приземлилась на пол и больно ударилась о бесконечность, но она оказалась хитрее, она плюхнулась мне в самое сердце, забрызгала краской стены и постельное бельё. А потом долго дышала в мои лёгкие, наполняя грудину чем-то вроде жидкости, пока я чуть не захлебнулся в собственной рвоте.
- Кишками наружу! Наружу, я сказал! – кричал где-то в глубине тумана человек на букву «В». Буква была большая, хотя я знал, что сам человек был очень маленький, шумный оттого что никому не нужен.
А затем на меня спустилась влажная струя тёплого воздуха, она моргала большими глазами и просила пить. «Блюдце!» - шептала струя, проходя сквозь меня и оседая на коже приятной энергией солнца. «Будем учиться друг у друга?» - спрашивала струя и убегала от меня, пока я силился повернуться к ней лицом, но у меня ничего не выходило.
- Как сё плохо! – вздыхал великий конструктор, - Совершенно не желает чиститься! Совершенно!
- Что будем делать? – вопрошал знакомый голос в плаще с чёрным подбоем, а затем отвечал вместо Великого конструктора. – Да, так положим в любое возможное тело. Может, тогда исправится?
- Вряд ли! – опять вредничала толстая Груня, - Видно же что он опять попробует убиться!
- Это не он хотел убиться, ему пришлось это сделать, - заступался за меня огромный фиолетовый кот, который обсасывал белую рыбу и кидал ей в пустоту.
- Второго ко мне! Живо! – отвечал Великий и уходил, а я продолжал дышать и задыхаться. В вакууме нет кислорода, как нет жизни.
- Они придут за ним, за ним всегда приходят, - улыбался фиолетовый кот страшной улыбкой лошади.
- Конь! Ходи конём! – отвечала ему Груня и материлась так, что я затыкал уши.
- Нет здесь коней! Нет! Сто раз говорил, что кони сдохли! Откинулись кони, - отвечал за кота «монах».
А я плыл куда-то далеко в не своё тело и понимал, что вряд ли выкарабкаюсь из этой передряги.
- А смысл? – спрашивал меня «монах», засовывая свои квадратные зрачки в мой живот. – Смысл тебя спасать? Нет его.
- Его никогда нет, - отвечал кот, обгладывая очередной скелет рыбы. – Я его столько раз звал. И он никогда не приходил! Пора забыть о нём. Повесим табличку над входом в его кабинет: «Смысла нет». Боюсь, что уже и не появится, зачем ему приходить туда где его не ждут?
- Я его всегда жду, но он не приходит, - мотал головой туман, - Каждый день жду, а он не приходит! Он никогда уже не придёт! Но я буду ждать!
- Кис-кис-кис, Вася, иди ко мне! - позвал кто-то фиолетовую зверюгу.
- Мяу! - сказал Вася и подмигнул мне так, как обычно это делал Вано, а потом салютовал и исчез за новым белым облаком.
И я поймал себя на том, что тоже буду ждать, даже если он не придёт. А дальше…