История седьмая...

            Повадилась хищная сова прилетать на крышу Белотуркиной хаты. Только ночь ударит - она, тут, как тут. Свищет крыльями, ухает. Поднятый шумом крыл, духотой ночи, измученный бессонницей, прошкрёб на облитое лунным парком крыльцо старик Белотурка.
Укрепился на порожке, налёг дугой провисшим телом на дубовый затвор перильца, заломил голову вверх, затих,  утопив в звёздное сито небушка, тусклую белизну незрячих глаз:
 - « Где там бисова птица?» - заслышав позади шаги,  шевельнул покрасневшими глазами, заморгал: - Это ты, Мотя?
 - Я,  батя, я! - придвинулся вышедший из хаты закряжевший Матвей, следом, как тень Марфа.
 - Фу…у, духота!
 - Гнилое место! Ох! Не хотел ставить стены тута! - Проскрежетал старик, - да обчественность наказала, вот бугор и улюбовал.
 - Строптивый,неча было по катаргам шастать, - каркнула Марфа, - тепереча не та напасть, так друга привалит, - вздохнула она, заслышав совиный голос и морщась,  как от кислого. - Думкаю,  так - бежать отсель поскорее надось!
 - Иди ты! Каркай! - заметил Матвей, - старый сто двадцать прожил, и нам столь будя, правда,  батя?
 - Да на сём бугре и потоп не страшен, да, вот чую я, что больше Даньку нашего не увижу, - отрезал старик, вспомним к чему-то младшенького сына,  шепелявя, зевая на всю ивановскую и ладошкой прищемляя беззубый рот, где вновь стали прорезаться молочные зубы.
 - Тю, а гутарят к деньгам она, - встряла из-за спин Марфа, провожая взглядом сорвавшуюся с крыши птицу. А, Данька снился мне давеча, живой и богатый...
 - Слышал я, - домолвил Матвей,пропустив слова о брате, - что при Потёмкине, золото запорожское здесь спрятано було, вот сова того, что видит, где сховали и кличет?
 - Того и глаза у ей-то, как у той ведьмы, - пугливо частит Марфа.
 - Сховали б,   - шипит старик, - ежели отковали!
Матвей трескуче рассмеялся, заухал совой, дразнясь. Марфа испуганно шикнула на него, закрестилась.
 - А, надысь, - успокаиваясь,  вступает она, - бабка Настя на проулке пересказывала бабам,  раскатав память, что золото то було! Тоды татары обложили наших со всех сторон. Решили наши казну спрятать. Поручили батьке Кошевого - деду Коряге, да казначею - деду Сашке; те сами к тому и вызвались. Провианту тоды уже не було, а горилки залейся! Хватили те для храбрости и ночью через Днепр, вплавь на долбухе; сундук под луной прикрытый дерюжкой преет, сами рядком хлюпают, чтоб не так заметней було, а луна, на зло, пузо своё распалила - за версту видать. Выбрались на берег у горелого замка (замок неоднократно горел и отстраивался вновь)  старый Белотурка закашлял, поперхнулся и Марфа недовольно поморщившись,  продолжила:
 - Тут, Коряга вытянул из сундука флягу, приговорили её, их и повело. Но, сундук сховали, и ужо,  назад собрались, а тут татарский заслон. Корягу насквозь стрелой, деда Сашку на аркан и айда! …
Да, на счастье - несчастье помогло. Кошевой с хлопцами, не  пробились к провианту, заступили дорогу. Сцепились с косоглазыми - отбили деда. А, у Сашки, ужо юшка из ушей и носу пошла, спина и бока - до дыр.  Насти,  про-бабка и лекарь жидок - месяц отхаживали. Пришёл в себя, Кошевой гремит: - Идее сховали золото? …
 - К тому -783 летом, татарва уже бита булла. Потёмкин присягу от мурз и баев принял, тут и замиренье вышло. А, дед Сашка молчит - ни гугу! Только вспомнил, как плыли, толи с аркану, толи с горилки памятку в уме зашил, копается в думках, а припомнить, ни как?
 - Кажись, гдей - то на уровне глаз - мычит он.
Кинулись хлопцы к замку, обшарили стены - немае. Думкали с умыслу брешет. Давай пытать. Сколь время бились, а он - на своём, - и где-то на уравни глаз - и всё тут! Дали плетей. Пытали с пристрастием, дюжей осерчали. А, он возьми,  и помер.
 - Ну, и чё там ещё, баба Настя брехала?
 - А, того, что пять годков спустя,  ворошили стены замка, по камню разнесли до фундамента, землю укапали до поясу. Как лиха языком слизнула. Нету золота,  - тю, и всё тут! А, это Настина сноха сказывала  - повадилась как-то сова к замцу, сядет у нетронутого камня и ухает, да крыльями свищет. Они туда, вполз ктой-то на камень, а он возьми, да сдвинься. Глянули, а под ним в пазухе сундук той - зелёный аж, стоит!
 - Хи.. хи..хис, - залился сиповато старик Белотурка, - так вот иде глаза у того Сашки були, на каком уравне? И щепоткой сухих, дрожащих пальцев, отёр выступившие слёзы.
 - Так, кг..хы,- кашлянул Матвей, - слышал я на проулке пристав сказывал, - так и не довезли той сундук с золотом до волости, исчез как бы, заговоренный что ли? Видимо, ктой-то прознал заране, да деньгам тем, ноги приделал. Ведь тоды  не лошадей, ни охранников не нашли.
 - Свят, свят, свят, - закрестилась Марфа, когда Матвей вновь заухал совой и,  торопливо отступила в хату.
Но, думка о золоте из ума нейдёт. Подогрело дело случайность. Задрался Матвей с почтарём, держат грудки друг - друга, а тут  и пристав. Саблюку из ножен и шепелявя:
 - Разбежись! Ежели нет, заштавлю татарский курган,  из-под  Белотуркиной хаты,  руками в Днепр шнесть!
 - Ага! Курган и впрямь татарский - намотала,  растягивая драчунов Марфа, и понесла по ночам пилить Матвея, - воно,  може и правду, что там зарыто, курган-то татарский? Давай спытаем! Ну, чёй-то б она прилетал?  А, вдруг чё найдём?
Как-то ночью взялись копать. Прорыли яму в пять заступов. Матвей с тоской оглядел зернисто усеянную звёздами краюху неба. Поплевал на руки и,  крякнув - вонзил заступ в рыхлую землю. На могильной глубине сел. Тяжело дыша,  разминал затяжелевшие руки, негодуя,  хотел бросить заступ, да Марфа, - ты чё?
 - А…а! - отмахнулся он, но заглубил и,  подрывая,  почувствовал под заступом скрежетнувшую твердь. Замер.
 -Чё там? - встрепенулась  Марфа, окатывая языком в раз подсохшие губы. Матвей разогнул налитые чугуном ноги, хрустнул нагруженной поясницей,  замер,  думал.
Чёрным набухшим клубком уселась у Марфы в ногах тень. Стеклянно свернула кромка, облитая луной, задвинутого заступа. И тут, от радости - обессилили, захихикали,  прижав ладонями рты, разглядывая в ногах бархатистую чернь бревна. От радости Матвей хлопнул себя по бёдрам.
 - Шур…р, - донёсся свист и шелест крыльев. Земля с бровки комьями назад в яму, - ш..ш..ши! Смахивая с себя прелую духоту земли, вслушались в разгоравшийся гвалт собак, подтягиваясь выбраться из ямы, Матвей почувствовал, как куда-то в провал ушла нога вместе с осыпью земли. Отпрянул. - Фу, да то ж, энта, глазастая прилетала, - отряхивая руки,  вымолвил он. - Сова! А! …
Бледная,  в лунной зорьке, обессилевшая: - Ну, напужала! - только и выдохнула Марфа.
Бревна разворотили с трудом, выламывая со скрипом и трухой серёдку на стыке брёвен.
Выбросили на верх согнутую кренделем пешню, землю, гнилушки. Под дымящийся от пыли столб месяца сунул Матвей ноги вниз, в провал, и на руках раскачиваясь, не достал дна.
 - Ну и гас, хоть нос защеми! - выдавил он, выбираясь  на руках назад, осыпая шуршащие грудки навороченной земли, и оскальзываясь по доске подставленной Марфой вместо лестницы.
Вдохнул свежака, стал глазами на  подгрызенном волной берегу Днепра. За спиной лунная голубизна свежевыбеленной хаты, редкая осыпь огоньков станицы. Невидимый стрекот ночных тварей, далёкий лай взбодрённых кем-то собак. Да, за обрывом - девичьи выголоски,  выгонявшие пастуху коров. Изогнутый лук месяца, колебался в искривлённых водах Днепра, золотой цепочкой луной дорожки пристёгнутый к берегу, где колебался, желтовато блистая красный флажок пастушьего костра.
 - Чаво застрял? - взбодрённая любопытством шепчет Марфа.
 - Шас! Темень никак! - Выбрался наверх, принёс пук лучин, вновь полез вниз в провал ямы. Запалил, ничего не разглядел со света, решил прыгать вниз. -Кабыть дно рядом? - повис на руках, раскачивая ноги на весу, с боязнью вслушиваясь в шелест шуршавшей вниз земли. Спрыгнул.
 - А…а…ой! - застонал он, припрыгивая и пристанывая.
 - Чево там? …
 - Человек кажись, - как из могилы выдохнул Матвей.
 Марфа отшатнулась, - Живой!?.
 - Да ты чё? - озлился он, негодуя на погасшую лучину. Запалил другую. Марфа приникла к краю могилы, глаза горят в отсвет пламени, уши на улице, нос мотыляет, как у настенной кукушки, - Ну и гас? … Но, пообвыкнув, разглядела доспехи война, татарский шелом и под левой рукой,  груду истлевших тряпок, склонённой на грудь женщины, чей костяк выпирал из них. Рядом, но несколько вбок, скелет лошади. Матвей вновь запалил лучину, зажимая нос рукой, обходит склеп, осматриваясь вокруг и чувствуя нарастающее желание скорее бежать отсюда.
 - Но, жадность, подстёгнутая голосом Марфы, - Ско-ре-й! - пересилила страх. Морщась от едкого запаха, нагнулся, поднял какой-то предмет, блеснувший в руках от света лучины, затем, другой, третий, - мешок, гдей-то? - подал он взвинченный голос, - ищи скорей! А, то тута прах один, задохнусь!
 - Ты вон туды глянь, там бабы кажись, чхает Марфа, - там побогаче будет?
И бросая вниз мешок, крестится, вслушиваясь в говорливый рожок пастуха. Гаснет лучина, чертыхаясь,  Матвей зажимает мешок меж колен, пятясь,  оступается. Шарк рукой назад - стена. Ощупал каменную твердь, завозился с огнём, ждёт, когда разгорится лучина, ладонью прикрывает косичку пламени и ковшиком пальцев ведёт свет вдоль по стене.
- Ишь ты..ы? - выдыхает он, задыхаясь удивлением и ближе поднося свет к золотевшей бронзой стене. Со стены проявилась, поражая первозданной свежестью красок, цветная стенопись фрески.
 - Марфа! Гля!
Та юркнула лицом пониже, пригляделась и,  ойкнув,  замерла.
« Роспись по стене цветной смальтой, где с фрески склонённое в трауре женское лицо, полное  неизмеримой  отчаянности и горечи прощания, нежная женская рука - на руке лежащего мужа. У неё нет сил,  оторвать её. В стороне понурые музыканты, молодой раб,  удерживающий любимого коня покойного. Зажигая следующую лучину, Матвей, проворней рукавом протёр фреску и отступил, жмурясь от непроходящей силы увиденного звучания картины. Перед глазами окаменела чья-то жизнь и смерть, печаль и боль утраты любимого. Сколько лет молчало древнее послание, послание,  таившее общечеловеческий извечный смысл».
Изумлённая Марфа, так прогнулась вниз, что чуть не клюнула  носом, отпрянула крестясь.
Матвей, как  подхлестнутый начал выгребать в мешок всё тяжелое, твёрдое, оглядываясь на стену и,  сторонясь,  праха война. И только сова спорхнула с конька их крыши, уже непугаясь быстро засыпали яму. Накатали от хаты рассохшуюся бочку, натаскали старую ненужную утварь, ржавые ободья колёс. Перетащили на курган стог хвороста  собранного на новый плетень и,  обессилев, попадали на завалинку у плетня. Тут и оседлала заря  опустевший конёк крыши.
Золотые вещи, конский гребень с головой дракона, нагрудный знак - полумесяц, браслет - спираль свёрнутых в клубок змей о семи головах с каменьями, гривны, разные затейливые штуки, серебро - завернули в тряпки, рассовали по лукошкам и в чулан. Костяные бусы, бронзовые погремушки, прочий мусор - выбросили за огородами и присыпали землёй. Из оружия - уцелел один боевой топор, Матвей очистил ржу, прокалил на огне, протер золотую рукоять маслом. Припрятал. Уж больно завораживает,  костяной резью поручь.
Днями,  слоняясь по двору.  Матвей искал рукам дело. С ночи, в любопытном ожидании, бросал захмелевший взгляд, будет сова? Потоптался ещё, ощупал глазами двор; золотистая головка подсолнуха поникла к нарождённому днями месяцу. Наближний подсолнух протянул руку - засохший шмель. Снял сухое тело, хранящее тепло дня. Проводил глазами шмыгнувшую в хату дочь Талю. Бездумно растёр в пальцах сухое, тёмное тело шмеля. Сморщился, брезгливо вытер руку о кафтан  и, чувствуя зреющую в нём сонливость,  прошагал на сеновал.
 А, утро отошел отец. Схоронили. Полные суеверия, быстро распродали что могли,  пораздавали за так - соседям. Хату продавали - никто не взял. И в одно утро,  погрузив осталые пожитки, Марфа крикнула, - сничтожу проклятое место - али за нами понесёт! Запалила хату.          
Ребятишки и бабы безмолвно смотрели вслед отъехавшей подводе. Сизый столб,  жмущий к небу дым,  заворожил глаза подступившей толпе, безмолвно ждущей развязки. И только юродивый, прижившийся в хуторе, смеясь,  тыкал пальцем за удаляющейся телегой, и делал всем страшные глаза - всем видом пророча ужас и негодование случившимся.
В уезде сунулись в переселенческое управление. Долго рядились. Выбрали далёкую окраину Межгорья - долину Семирек. После недолгих приготовлений и сбора партии переселенцев, двинулись колонной в путь.
                Продолжение следует…