Сухой ветер

           Когда мы были в трудовом лагере после девятого, что ли, класса – помогали колхозникам убирать свеклу, типа турнепс, я впервые услышал группу «Воскресенье». Не на кассетнике, как можно было бы предположить, а в исполнении одноклассника Мишастика Подковкина. Он пел под гитару, сидя на железной койке в бараке: «И меркнет свет и молкнут звуки, и новой муки ищут руки, и если боль твоя стихает, значит, будет новая беда-а, а-а, пара-ра-ра, найпи-па-бу-ба ». Не могу сказать, что песня меня потрясла – я к тому времени уже прочел самопальную книжку Мандельштама, перевернувшего меня, но запомнилась, задела и закрепилась.
           К слову, книжка представляла из себя отпечатанные на машинке листы, переплетенные в красную обложку без каких либо опознавательных знаков. Досталась она мне от моей ленинградской тетушки.
           Я вообще к попсне спокойно относился, спокойно и с легким презрением, поэтому редко вслушивался в слова песен, звучащих из каждого полу или полностью открытого окна. Но следующая запомнившаяся песня, содержала утверждение, нашедшее отклик в моей измученной душе: «Новая встреча лучшее средство от одиночества, но и о том, что было – помни не забывай». Тут уже до нынешнего моего страстного увлечения легкой эстрадой, оставался один шаг. Который я, конечно, сделал, навсегда покинув суровый мир авангардного джаза и нетрадиционной музыки вообще. Штокахаузены там всякие с кейджами и арво пяртами.
           Потому что путь человека усеян несчастными любовями, как тропинка в нашем фамильном саду-огороде, что в двух шагах от моего нового места работы, сбитыми ногами садоводов одуванчиками. Перечень моих неудачных или несбывшихся страстных влюбленностей заставит содрогнуться любого циника. Самого циничного циника. Прожженного и очерствевшего.
           И сопровождают их именно попсовые песни. Вы же не будете утверждать, что «Воскресенье» имеет хоть какое отношение к, так называемому, рок-эн-роллу? Не имеет. И никогда не имело. Как и все остальные участники забега под названием «Русский рок». 
           Первая школьная любовь – первая запомнившаяся песня, под шестиструнную гитару. Логично, любовь школьная неумелая – песня в самодеятельном исполнении Мишастика Подковкина. Тут просто – и там несложно. Зато красиво и искренне. Даже трагично, как выше уже было сказано. И навсегда остался след. Вот все те, неприятные моменты, что я стал себе позволять с девушками, они откуда? Оттуда. Да. Все мы продукты воспитания первыми любовями. И в сексуальном плане тоже. (Это я отвлекся).
           Вторая – Вторая. Другое дело, что после Первой Вторая растянулась на несколько, допустим: Вторая, она же Третья, она же Четвертая, Тридцать шестая дробь девять, она же.., но дело, естественно, не в этом. Дело, как обычно, в подлинности. А подлинность зависит только от тебя. Как и хорошее настроение. А уж законные это любови или нет – дело десятое. Они все законные. Или наоборот.
           Третья – Третья. Какая там была песня? «Аэропорт, я улетаю…». Я не улетел, она не прилетела. Хотя попытки были. Хорошо ли это? То, что любовь Третья? Насколько все последующие достойны называться настоящими? По сравнению с Первой. Я не знаю, у меня нет ответов, у меня есть только воспоминания о восторге, счастье быстром или медленном, снова восторге и бесконечной боли, просто океаны, бездны боли при ее, любви, смерти. Извините, – убийстве. У любви нет смерти, любовь можно только убить. И участвуют в этом всегда двое, что бы вы мне ни говорили. Иногда убивают мгновенно, иногда годами. Все как в жизни. Ой.
           Казалось, конец. 
           И вдруг подул сухой и горячий ветер.
           Оказалось, что я всегда его ждал, не думал только, что задует он из такого далекого далека. Хотя, причем здесь расстояние. Бешеной, то есть влюбленной собаке семь верст не крюк, а ветер – друг.
           Этот ветер несет любовь. Называется он – Хамсин.
           Будет ли она последней?
           Она будет единственной.