Движитель Времени

Эти часы остановились давно. Еще старые были юными, а они уже прекратили вести счет событиям здесь. И только благодаря мне и кропотливому труду они продолжают работать. Вот уже безмерный отрезок времени я сижу напротив сербского серванта, в углу, между гарнитуром, прикрученном к потолку, и софой и регулирую ход часов. Подобное дается с трудом – масса усилий необходима для того,  чтобы мысленно передвинуть минутную стрелку хотя бы на миллиметр. Я долго всматриваюсь в резную позолоту на циферблате, полный нерешимости, напрягаюсь и тужусь. В моей голове стрелка давно миновала порог прошлого мгновения. Но в реальности она статична. Как статичен комод и сервант. Как статичен я. Но я не верю этому – не верю в неподвижность общего и частного. Дело в том, что лампочку давно украл сосед, и в полутьме объекты малоразличимы. А раз они таковы, как я могу судить об их абсолютной неподвижности? Как я могу судить о том, стоят ли часы, если затратив пусть и массу усилий, мне удается начать новую минуту и закончить предыдущую. Под моим давлением стрелка рано или поздно сдвигается, пусть и всего на минуту. Подобный ход вещей имеет массу изъянов, готов признаться. Дело в том, что работа движителя времени, как ни странно, временами очень уныла. Это, возможно, от того, что если мне вдруг вздумается прекратить свою службу, и без моего контроля часы больше не продвинуться ни на минуту, вряд ли кто-либо заметит это. Мои полномочия, касательно пространства и времени, напомню вам, ограничиваются лишь этой комнатой. Если бы меня повысили, я бы, наверное, не так сильно, временами, ненавидел эту работу. Хотя иногда я сомневаюсь, что способен был бы следить за временем где-нибудь на площади Сент-Кросс. Ибо, будем честны, работа на таком большом пространстве требует занудства и нелюбви к жизни. Я же считаю себя крайне жизнерадостным человеком. Да, в работе моего уровня есть свои скучные моменты – наплывы скепсиса, затекание конечностей, коих, признаться, я из-за полутьмы не видел уже давно, и прочее. Но все-таки в ней есть место азарту и полной отдаче. Она по-своему увлекательна. И только ради этого стоит преодолевать себя в трудные минуты. Самое нечестивое, пожалуй, и вредное в моей работе есть подсознательное чувство внезапно нахлынувшего сомнения. Оно атакует не напрямую, только лишь отвлекает по мелочам. И случается так, что задумавшись о происхождении трещины на паркете или о звуках за стеной, - там у соседа тюрьма для, давших себе волю, собак – я совершенно забываю передвигать стрелку, которая, скорее всего, долгое время стоит без движения. Конечно, такое поведение не простительно и меня, искренне говорю, нужно бы отчитать, но, к счастью, до подобного не разу дошло. Своими же укорами я наказывал себя и видимо поэтому ко мне относились более снисходительно. Тем более, что перерывы между напряженным всматриванием составляют не больше секунды. Этот отдых я позволяю себе, как только стрелка сдвинулась с места. Но все же я стараюсь не спускать глаз с циферблата, а при такой усердной работе не мудрено уставать. Все же работа периодами доставляет одни хлопоты. Так, к примеру, из-за чрезмерной занятости, я вынужден примиряться с тараканами на полу, которые, если поначалу  и проявляли должное уважение, то теперь вконец распоясались. Временами я жалею, что нет тюрьмы для тараканов.  Но они не такая проблема, в полутьме их практически не видно. Лишь слышно, как они шепчутся в очень неуважительной форме о моей профессии. Но меня это даже забавляет. И все же недавно я занялся поиском границы моей силы. Я, на свой страх и риск, сделал это по своей воле. Мне стало интересно, на что еще я способен в неконкретности быта. Возможно ли, что в темной комнате что-то, кроме часов, подчиняется моей воле. Или все же эти догадки еще одна уловка скепсиса. Вполне себе, любой ответ будет верным из-за абстрактности самого помещения. В этом, увы, я уверен, так как при таком уровне осведомленности сущего, я, как движитель, способен сам выбирать рамки и границы меня. В прочем, опять отвлекся.  Эти часы остановились давно…