17. По любви или соображениям государственным?

  17.По любви или соображениям государственным?

       Итак, генерал-адъютант князь Михаил Петрович Долгоруков погиб… Но рядом был другой князь, ещё более родовитый, Пётр Иванович Багратион, и если прежде Екатерина Павловна, возможно, питала к нему чувства, более похожие на дружеские, то теперь, в момент скорби, она, нуждаясь в утешении, вдруг увидела необыкновенно широкую душу этого славного генерала. Дружеские чувства постепенно перешли в симпатию, симпатия в увлечение, ну а увлечение…
      Мы не можем утверждать, что это была любовь, но дальнейшие события, связанные с уходом из жизни Багратиона, ещё покажут, что не были простыми их отношения.
       Так что же? Замуж за Багратиона?
       Мария Федоровна не желала и этого брака. Она нашла более перспективных на её взгляд женихов. На первом месте стояли Баварский кронпринц Людвиг и прусский кронпринц Фридрих Вильгельм Карл Вюртембергский. Кронпринц в германских княжествах – титул наследника престола, являющегося старшим сыном монарха.
        Рассматривалась и кандидатура брата жены цесаревича Константина Павловича Анны Фёдоровны – принца Леопольда Саксен-Кобурского.
        Не исключала Мария Фёдоровна из претендентов и эрцгерцога Фердинанда, брата австрийского императора Франца. Тут и державный брат оказался на стороне Марии Фёдоровны. Он даже предложил Фердинанду чин генерал-фельдмаршала русской армии, должность генерал-губернатора Финляндии и богатое содержание. Но всё разладилось из-за того, что столкнулись интересы самих предполагаемых жениха и невесты. Фердинанд не хотел покидать Австрию, а Катиш не хотела уезжать из России.
        А между тем и сам австрийский император, внезапно овдовев, оказался в роли весьма и весьма перспективного жениха.
        Советский историк Сергей Константинович Богоявленский писал по этому поводу следующее:
        «…Мария Фёдоровна… поручила послу в Вене кн. Куракину позондировать почву, нельзя ли устроить брак вел. кн. Екатерины Павловны с императором австрийским Францем I. Более блестящую партию найти было трудно, и великая княжна горячо приняла к сердцу этот проект, хотя ради удовлетворения честолюбия ей пришлось бы принести немалую жертву: император был уже вдовцом и пользовался за свои личные качества очень нелестной репутацией. Напрасно император Александр указывал на недостатки жениха и убедительно отговаривал от рискованного шага, великая княжна Екатерина Павловна настаивала на своем и доказывала, что недостатки императора несущественны: «Говорят, что он стар, но ему нет и 38 лет; безобразен, но я никогда не обращала внимания на красивое мужское лицо; грязен – я его вымою». Очевидно, здравый смысл и личное достоинство могли быть принесены в жертву честолюбию».
       Однако, Андрей Борисович Куракин, прежде чем выполнять это поручение, решил посоветоваться с императором Александром. И, выслушав его доводы, ответил Марии Фёдоровне:
       «Государь думает, что личность императора Франца не может понравиться и быть под пару великой княжне Екатерине. Государь описывает его как дурного, плешивого, тщедушного и безвольного человека, лишённого всякой энергии духа и расслабленного телом и умом от всех несчастий, которые он испытал, трусливого в такой степени, что он боится ездить верхом в галоп и приказывает вести свою лошадь на поводу…
        Я воскликнул, что это вовсе непохоже на качества великой княжны: она обладает умом и духом, соответствующими ее роду, имеет силу воли… Государь утверждает, что Её Высочество сестра и Россия ничего не выиграют от этого брака… хотя, как сообщил он далее, Государь так любит свою сестру, так почитает материнские права Вашего Величества, какие бы ни были его собственные мнения, он, конечно, не станет противиться желанию Вашему и великой княжны».
       И всё-таки Куракин отправился в Вену, чтобы самому оценить обстановку и определить своё личное отношение к подобному браку. Из столицы Австрии он написал Марией Фёдоровне:
       «Не я один, но я один из первых полагал, что император Франц, овдовев, представляет самую лучшую и самую блестящую партию для великой княжны Екатерины Павловны. Обаяние почестей, блеск престола одной из древних и могущественных держав в Европе поддерживали во мне это убеждение. Но, приехав сюда, приблизившись к императору Францу и увидев его, тщательно разузнав всё, что касается его качеств, привычек, способа жизни с покойной императрицей и штатного содержания, ей ассигнованного, осмелюсь сказать откровенно Вашему Величеству, что это не есть партия, желательная для великой княжны».
        Ну и прибавил мнение Императора: «Он утверждает ещё, что великая княжна испытает только скуку и раскаяние, соединившись с человеком столь ничтожным физически и морально».
        Тем временем, Александр нашёл сестре жениха получше – прусского принца Генриха, к которому испытывал симпатию. Этот брак с политической точки зрения был очень важен для оплошавшего в войне с Наполеоном прусского короля Фридриха Вильгельма III.
       Впрочем, по словам Богоявленского, император Франц «и не собирался просить руки Марии Павловны». Вскоре он женился на принцессе Марии Беатрисе Моденской, своей двоюродной сестре, с которой они, к тому же ещё были единоверцами-католиками.
       Но решать брачный вопрос было необходимо, тем более Александр имел серьёзные причины опасаться необыкновенной популярности своей сестры, и если Мария Фёдоровна мечтала устроить дело так, чтобы Екатерина Павловна осталась после замужества в России, то Императора, скорее всего, больше устраивал её отъезд за границу.
       А причины для опасений за своё положение на троне были обоснованы. Ведь он прекрасно понимал, что ведёт политику свою не на благо России, а во имя Европы.
         Со времён Калки не терпела Русская армия таких неудач, как при Аустерлице и Фридланде. Ну, разве что в петровский период. Но то – случай особый. Теперь же полный крах потерпела и внешняя политика Александра. После колебаний, он отступился от интересов Польши, но остался предан Пруссии, ради которой и сделал это.
       Далеки, очень далеки от екатерининских были в то время его действия. Вытаскивая из российских глубинок самородков, Екатерина Великая превращала их в исполинов своей политики, в государственных деятелей и великих полководцев. Александр же не следовал её заветам.
       17 июля 1806 года император назначил министром иностранных дел барона Будберга… Российская дипломатия стала лишь по имени своему российской. Она уже не могла противодействовать западным политиканам, она вела страну к катастрофе.
       При Екатерине Великой, к примеру, русский посланник в Османской империи Яков Иванович Булгаков сумел в 1783 году предотвратить военное столкновение с Портой, хотя сделать это было в связи с присоединением Крыма к России очень сложно. А что мог предотвратить Будберг, которого мало волновали интересы России. Александр же продолжал метаться между европейскими дворами, как затравленный зверёк, метаться между союзами с Англией, Пруссией и Францией – и всё никак не мог выбрать, с кем дружить, а с кем воевать. Вот вам и ещё одно доказательство того, что он был управляем извне. Поначалу это управление было подавляющим. Недаром, ещё не успело остыть тело убитого при его молчаливом соучастии отца.
 
       В июне 1806 года снова возникла возможность найти общие интересы с Францией. Александр упустил и эту возможность. Странно, что историки, приклеивая жуткие ярлыки Павлу Первому, выставляя его едва ли не сумасшедшим, не видят или не хотят видеть явные задатки политического, дипломатического и военного слабоумия в действиях Александра.
       Его уничижительные реверансы в адрес не раз вытиравших о него ноги англичан, пруссаков и австрийцев дошли до смешного. После всего того, что произошло в 1805 году, он продолжал задирать Наполеона и не утвердил трактат, подписанный во Франции, не ратифицировал договор, заявив, что последний не соответствует «обязанностям России в рассуждении союзников её, безопасности её и общему спокойствию Европы».
       Метания дошли до того, что Александр отправил Беннигсена с корпусом войск в полное распоряжение прусского короля. Наполеон немедленно отреагировал. Во французских газетах появились карикатуры на Александра – горе-полководца. Они сопровождались издевательствами, касающимися Аустерлицкого дела. Не забыли и о награждении орденом Святого Георгия за бегство и рыдания в кустах.
       Вслед за тем император Франции образовал так называемый рейнский союз, в который почти насильно вовлёк Италию, Германию, Голландию. Это уже затрагивало интересы Пруссии. Александру пришлось задуматься, кого же ещё спасти, устилая поля сражений телами русским солдат?
       Искать долго не пришлось. Сам нашёлся такой монарх и полководец, подобный Александру.
        19 сентября 1806 года прусский король решил попытать счастья на поле боя. Он потребовал, чтобы Наполеон немедленно вывел свои войска из Германии.
       24 сентября Наполеон прибыл в Бамберг и объявил войну Пруссии не по дипломатическим каналам, как это было принято, а просто приказом по своей армии, доказав тем самым глубокое презрение к новому противнику.
       Затем он, мгновенно напав на Пруссию, полностью разбил её под Йеной и Ауэрштедтом. Александр получил возможность бросить в топку войны очередную порцию русских воинов, чтобы превратить их в пушечное мясо ради прекрасных глаз королевы Луизы…
       Всё это преподносилось тогда, как защита границ России, хотя никто в то время границам нашим не угрожал. Да ведь «границы защищали» уже и в 1805 году в Австрии, но, несмотря на крупную военную неудачу, они остались неприкосновенными. Теперь их почему-то надо было защищать на полях Пруссии.
       А ведь все эти неудачные потуги лишь разжигали аппетит коварного и жестокого агрессора Наполеона, всё более склоняя его к мыслям о войне с Россией, коих прежде он не имел.
       Напротив, он стремился к союзу с Россией, чтобы использовать в своих интересах её мощную армию, а особенно казаков. Недаром они договорились с Императором Павлом о совместном походе в Индию, и Павел выделил Наполеону 40 тысяч казаков, чтобы тот выбил из Индостана англичан.
       Наполеон побаивался русских. Помнил 1799 год, когда французам не удалось одержать ни одной победы над Суворовым, который буквально с горсткой солдат, постоянно предаваемый австрийцами, нещадно бил всех подряд его хвалёных военачальников. И вдруг под Аустерлицем он увидел, что может побеждать даже русских. Побеждать, несмотря на мужество русских солдат, офицеров и генералов, сможет побеждать хотя бы потому, что Император Александр будет постоянно сводить все достоинства русской армии к нулю, либо вмешиваясь сам, либо ставя во главе русских войск горе-полководцев, подобных барону Беннигсену. Да и почти все высшие посты в русской армии постепенно заняли иноземцы, которые «всегда многим служат».
       Наполеон не раз высказывал удивление, что один из главных убийц Павла Первого облечен высоким доверием Императора Александра, что он даже направлен с корпусом спасать Прусского короля. Наполеон начинал задумываться о том, что такими действиями Александр очень быстро превратит Россию из весьма желаемого союзника, в довольно лёгкую для него добычу. Зачем союз на равных, если можно нанести военное поражение и навязать выгодный для себя мир.
       К началу войны в Восточной Пруссии и Польше Наполеон уже был уверен в том, что сможет победить русских… Напомним, до 1805 года он вообще даже и не надеялся на победу. После Аустерлица такие надежды появились, хотя он помнил и Кремс, и Шенграбен, и блистательный марш Кутузова. Но когда среди комсостава русской армии стали мелькать фамилии битых им же самим иноземных полководцев, Наполеон понял, что настают другие времена. Понять-то понял, да не всё. Он забыл о том, что русский народ - особый народ в целом свете. Прочитал бы, что писала о России и русских Екатерина Великая.
       Альберт Манфред писал в книге Наполеон Бонапарт:
       «Тильзит действительно привёл к сокращению русского экспорта. Исследования Е. В. Тарле и в особенности последняя работа М.Ф. Злотникова убедительно показали, как велик был материальный ущерб, который терпели вследствие этой политики русские круги, связанные с экспортом товаров. Однако недовольство политикой Тильзита объяснялось не только экономическими причинами. Сказывались также российский дворянский консерватизм, устарелые представления минувшей эпохи, традиционно недоброжелательное отношение к политическому режиму наполеоновской Франции, который не искушенные в тонкостях политики русские дамы типа Анны Павловны Шерер из романа «Война и мир» продолжали отождествлять с революцией или же считать ее детищем… Ещё свежи были в памяти идеологические концепции первой и второй, третьей и четвертой антифранцузских коалиций. Подавляющее число царских сановников, генералов, среднего офицерского состава и вообще служилых людей были воспитаны на протяжении двадцати с лишним лет в духе дружбы и легитимистской солидарности с монархией Габсбургов и Прусской монархией и вражды к Франции….
       Наконец, следует принять во внимание еще одно обстоятельство. Эпоха Тильзита, как ее называли, была в то же время эпохой Сперанского. Союз и дружба с наполеоновской Францией, с буржуазной монархией – а Франция оставалась буржуазной монархией даже при всем личном деспотизме Наполеона – заставляли Александра вновь задумываться над проблемами модернизации русского государственного строя. Вряд ли случайно расцвет влияния Сперанского совпал с годами дружбы с наполеоновской Францией.
      Проекты Сперанского не были ни революционными, ни даже радикальными. Все же это были планы каких-то реформ, которые должны были придать русскому государственному строю более современный вид, модернизировать его. Эти реформы вызвали недовольство старого, крепостнического дворянства. Недовольство реформами Сперанского, опасения дальнейших преобразований связывались с непривычным внешнеполитическим курсом. Тильзит, Эрфурт, Сперанский в представлении «екатерининских вельмож», дворянской оппозиции справа – все это были звенья одной цепи: к добру они не приведут. …союз… России и Франции мог бы стать стабильным, прочным лишь в том случае, если бы он служил целям укрепления мира хотя бы на основе сложившегося в 1807 году статус-кво или был преградой против агрессивных поползновений третьей стороны. Действительность была иной. Союз был заключён… по самому своему социальному строю стремившимися к тому, чтобы использовать достигнутое соглашение прежде всего для территориальных приращений, захватов, расширения сферы экспансии.

       Потому Манфред и отметил далее:
       «В 1807 году, непосредственно после Тильзита, был недолгий период иллюзий. Александр, несмотря на встретившиеся препятствия, сопротивление, вражду, оппозицию, даже опасность, был крайне увлечен открывшимися новыми перспективами. Чтобы правильно понять его настроение этого времени, должно быть принято также во внимание его крайнее раздражение против своих союзников, и в особенности против Англии. Александр I весной 1807 года оказался почти в таком же положении, как Павел в конце 1799 года. Он был обманут союзниками. Англия не только не оказала обещанную военную помощь, она и денег не хотела давать, а в Средиземноморье и на Ближнем Востоке строила козни и противодействовала России. От Пруссии, Австрии тоже не было никакой помощи. Так ради чего русские солдаты проливали кровь в Восточной Пруссии? Ради кого?»
       Великая княжна Екатерина Павловна, несмотря на полное неприятие многих женихов, особенно Наполеона, как свидетельствуют современники, готова была даже пожертвовать собственным счастьем ради Отечества. Но жертва жертве рознь. Отдавать любимую сестру за Наполеона Александр не хотел ни в коем случае. Впоследствии он сделал всё, чтобы не состоялся и брак Наполеона с великой княжной Анной Павловной, к которой тот тоже сватался после того как Екатерина Павловна вышла замуж…