Данный текст рассчитан на тех, кто читал мои сборники «Нет слов» и «Ниже нуля». Остальным без предварительного ознакомления с материалами этих сборников не рекомендуется – вы его можете не понять. Или, что ещё хуже, понять неправильно.
ВВЕДЕНИЕ
Если меня спросят, какой режим существования общества я считаю самым недопустимым, я без колебания отвечу, что это режим, в котором в головы людей вживлены чипы, делающие их мысли и действия подконтрольными операторам, через которые те могут знать всё, о чём они думают, отдавать любые команды их мышцам, контролируя все их движения вопреки их воле, и генерировать любые ощущения для их мозга. И при котором установка является обязательным требованием для всех жителей, и ни для кого уклоняющегося от принятия такого порядка права на существование не будет. Но только вот не все разделят со мной отдачу первого места такому режиму; многие найдут свои плюсы в таком устройстве общества. «А что, – скажут они, – вот захочет тeppopист диверсию против общества совершить, а его движения перехватят и сразу в тюрьму его же ногами и направят – разве это плохо? Или вот подумает кто-то о том, что надо переворот совершить, а власти уже знают, и сразу же карают болевыми ощущениями. Это только врагам порядка такой режим не нравится, а вот послушным гражданам такой режим только и нужен! Тебя будут контролировать, а ты веди себя правильно. Не делай того, что законом запрещено, не думай, не хоти. И всё будет нормально – какие у тебя проблемы?». Такие люди так понимают; для них надо изменить версию того, что есть самое недопустимое.
Специальная версия для тех, кто не понимает предыдущую: самый недопустимый порядок, какой может быть – это такой, при котором всем в головы будут вживлены чипы, которые делают их полностью подконтрольными наделённому властью админократу, который сможет делать всё, что захочет, чем не преминет воспользоваться, а хотящим он окажется таких вещей, о которых страшнее всего подумать. Удовлетворит все свои извращённые фантазии, заставит пройти через самые сильные издевательства, которые сможет подумать, а затем заставит умереть самыми мучительными смертями. И всё это сделает за счёт той власти, которую даёт тот уровень контроля, который можно осуществить через такой чип. И вот тогда им становится понятно, что нейрокибернетическая админократия (назовём её так) – самое страшное зло. Особенно, если подразумевается, что в числе операторов они не будут – они будут в числе тех, над кем будут хозяйничать операторы.
Зачем кому-то наделённым властью может потребоваться творить такие вещи? Ну а зачем маньякам убивать людей, которые им ничего плохого не делали и даже не виделись с ним раньше? Никто не знает, что у них там в душе шевелится. Кому-то надо удовлетворить какие-то позывы. Кому-то отомстить всему обществу за какие-то обиды. Кому-то, может, что-то себе доказать – что может всех нагнуть так, как никто не смог, и получить от этого какое-то удовлетворение. Поэтому именно о таком порядке я и буду порассуждать в этой работе – фантастическом и вульгарном, но наиболее понятном для тех, кому другие варианты почему-то не понятны. Он условен, взят в отрыве от взаимодействия общества с другими, мало вероятен (если кто хочет – почти не вероятен), но теоретически возможен, и потому я настаиваю на уделении внимания некоторым его моментам.
Тут, впрочем, найдутся желающие заявить, что он вообще не вероятен (обязательно найдутся). Потому, что они, видите ли, не могут себе представить, чтобы в цивилизованном обществе такое могло быть, и что этого, мол, достаточно, чтобы крутить пальцем у виска и заканчивать разговор. Потому, что «не могу представить» у некоторых (и очень многих) высшая форма доказательства того, что что-то невозможно. А делать выводы, не выслушав доводы собеседника так вообще типичная черта всех, кто чем меньше знает, тем увереннее выступает. Поэтому об этой породе мы тоже в нашем рассуждении обязательно поговорим (а именно о том, как тенденция что-то упорно считать невозможным, пока оно не осуществится, может быть использована как раз для реализации такого режима). Но это уже с теми, кто способен к диалогу, а те, кто не способны, могут идти – всё равно на них мои рассуждения не рассчитаны.
Ну а про изменённую версию самого недопустимого: конечно же, такое невозможно – ни в одном обществе нормальных людей, за исключением только случая, когда власть нелюдей держится на невежестве тех, кто чем сильнее заблуждаются, тем решительнее не хотят ничего слушать, а сильнее всего заблуждаются именно по вопросу, что правовая система их общества даёт им гарантии защиты от недопустимого, в то время, как она как раз оставляет лазейки для реализации такого плана.
Итак, исследование о том, что входит в понятие самого недопустимого в версии с маньяком-админократом, разбор вопроса, почему при всей малой вероятности такого об этом актуально говорить, и объяснения, каким именно образом не желающие это делать увеличивают вероятность этого.
1.1.1. ЧТО ТАКОЕ СИСТЕМА?
Что нужно власть имущему маньяку (или кругу лиц, поделившим между собой основную власть с той же целью), для того, чтобы реализовать самое недопустимое? Самый простой вариант – иметь армию полицейских роботов, подчиняющихся только их командам, и способную сломить любое сопротивление людей, для того, чтобы в добровольно-принудительном порядке склонить их к проведению себе такой операции (или притащить насильно на операционный стол). И именно такая последовательность и соответствует возможностям технического прогресса – сначала технократы научатся создавать вполне боеспособных роботов, а потом уже оперировать на серьёзном уровне с нейрокибернетикой. Но мы предположим, что в фантастическом обществе в параллельном мире технический прогресс пошёл несколько иным путём: технология вживления чипов каким-то образом оказалась созданной раньше. И ярко выраженной диктатуры в обществе тоже пока нет – вроде демократия какая-то (пусть не самая идеальная, но и не самая бутафорная – средняя какая-то, но вполне реальная). И пусть с какими-то проблемами, но вроде народ что-то решает, пусть не всё, и вроде даже что-то решается. Так что же нужно маньяку, получившему власть, для того, чтобы реализовать самое недопустимое?
Маньяку нужен некоторый объём власти, злоупотребив которой, он сможет потребовать для себя увеличение полномочий, а получив их, повторит этот приём на новом уровне, и так до тех пор, пока его полномочия не станут настолько большими, что он сможет осуществить всё, что ему надо. Это не так сложно в отношении народа, у которого нет понятия, которое обозначает этот приём, потому, что, если нет понятия, значит, нет понимания, а когда люди толком не понимают, что делается, они не могут и организовать должное сопротивление.
Маньяку нужны законы, которые имитируют гарантию от таких злоупотреблений, но реально её не представляют, за счёт чего при грамотной игре как раз и становится возможным то, что кому-то кажется невозможным. И ему нужен контроль над писанием законов, за счёт которых он смог бы устанавливать нужные ему порядки, и бороться при помощи них со всеми, кто мешает осуществлению его плана. В демократическом обществе это возможность как-то влиять на тех, кто пишет законы, чтобы они писали то, что он будет заказывать.
Маньяку нужна власть назначать тех, кто непосредственно под ним, и кто должны иметь власть назначать тех, кто уже дальше под ними, и так далее, по иерархии. И тогда он сможет назначать лишь тех, от кого заручится нужной ему поддержкой, а те, в свою очередь будут по такому же принципу выстраивать и фильтровать нижестоящие кадры. И если ему удастся построить полностью подконтрольную себе иерархию, то в меру того, насколько он это сможет, ему станет доступным гораздо больше, чем используя просто одни изначально имеющиеся у него полномочия.
Маньяку нужны силовики, набранные исключительно из людей, любящих жестокость, садизм и доминирование, злоупотребление властью для которых является одним из самых вожделенных в жизни вещей. И которые очень заинтересованы в этом, и круговой поруке среди сослуживцев для покрытия этих злоупотреблений. И тогда набирая постепенно такие кадры (через подконтрольную себе иерархию), если маньяку удастся достигнуть критической массы этой породы в рядах силовиков, все не вписывающиеся в данную систему кадры будут из неё выдавливаться автоматически до тех пор, пока её ряды не станут практически сплошь состоящими из иерархии таких людей.
Маньяку нужен народ, который не хочет соображать выше определённого уровня сложности, и готовый, не разжёвывая, проглотить любую ложь, если она сложнее того уровня, на каком он готов напрягать свои мозги. Но который считает себя при этом вправе принимать какие-то решения и что-то поддерживать, и никого не слушать из тех, кто потребует думать о том, о чём ему не хочется. А если народ не весь такой, и в нём есть люди, способные соображать, и самоорганизовываться, и даже кого-то за собой вести, то значит, народ, в котором таковых будут методично подавлять и сокращать.
Чтобы всё это организованно и поступательно организовать, маньяку нужна методика, нарицательно называющаяся «охотой на ведьм». Т.е. должен быть создан и пропагандируемый образ врага, борьба с которым вызовет максимальную общественную поддержку, и под предлогом которой можно будет поэтапно (и конечно же, дозированно) затягивать гайки. Как пример, таковым врагом могут быть назначены тeppopисты, которые непонятно откуда берутся, но лезут со всех сторон, и хотят погрузить общество в хаос и превратить до основания в руины. И постоянно происходят тeppopистические акты, которые всех пугают, а СМИ освещают их так, чтобы довести всеобщее негодование до возможного максимума.
Сами тeppopистические акты могут осуществляться по заказу маньяка (на то ему власть и нужна), а народ должен верить, что это какие-то враги общества. И народ, допустим, будет верить (по крайней мере, определённая его часть). И не самая маленькая, потому, что если это не враги общества, а сама власть, то тогда многим, видите ли, непонятно, что вообще делать и как жить, а это им не нравится; им надо, чтобы всё было понятно и приемлемыми перспективами, и вот в версии, что это враги, им всё понятнее всего: надо врагов с помощью власти одолеть, и возобновится привычная жизнь.
Власть потребует для себя повышенных полномочий, и какая-то часть народа её в этом поддержит. Несогласные пытаются протестовать – их подавят. Под предлогом борьбы со сторонниками тeppopизма. А затем тeppopизм станет и ещё сильнее. Кто-то попытается спрашивать с властей за это несоответствие, но их будет не так много, и самых активных среди них уже не будет. И их тоже подавят, а официальные объяснения будут приведены в том, что тeppopизм оказался сильнее, чем думали, и потому требуется продолжение борьбы с ещё более решительными мерами. И лояльная часть народа этому поверит и будет надеется на то, что всё именно так и разрешится.
Затем меры станут ещё жёстче, законы ещё строже, а всех, кто хоть чему-то пытается протестовать, будут поэтапно убирать. И они ничего не сделают, потому, что для каждого этапа будут свои недовольные, которых будут убирать каждый раз отдельно, а этапы будут подбираться такие, чтобы их количество каждый раз не было велико, а интервалы будут выдерживаться такие, чтобы постепенно заставлять народ привыкать к новым порядкам. И если маньяк будет правильно дозировать нажим, и грамотно ставить на нужные места нужных людей, он сможет постепенно добиваться таких вещей, которые многим покажутся нереальными. И вот однажды общество подведут к последнему рубежу, когда оно должно принять новый порядок – тот, при котором у каждого в голове будет чип, позволяющий мониторить его мысли и контролировать его движения, и этот чип будет позиционироваться, как единственное решение проблемы, необходимость которого все должны будут «понять». И любыми приёмами люди будут доводиться до такого состояния, чтобы они уже на всё были бы готовы, только бы не было больше тeppopизма и всех вытекающих из него проблем.
И вот они принимают этот порядок, и соглашаются охумотать свой мозг, и ждут, что проблемы должны наконец прекратиться. А проблемы не прекращаются. И система как прессовала людей, так и продолжает. И как злоупотребляли своими полномочиями её служители, так и злоупотребляют, и всё дальше и больше. Вот только за каждое сомнение теперь новый вид ответственности назначается. И сделать ничего уже нельзя, т.к. не властны они больше над своими действиями. И вот тогда постепенно до людей начинает доходить, что их обманули. Обязательно задним числом, и обязательно только тогда, когда уже поздно что-либо предпринимать – по-другому ну них никак. И это тоже неотъемлемая часть системы, состоящей из всего выше описанного, и не только этого.
Что нельзя сразу, то можно с годами; что нельзя с годами, то можно с десятилетиями. Но рано или поздно результат будет. Это и есть Система. И если маньяк будет действовать системно, вероятность успеха в таких условиях будет достаточная. Надеяться такому обществу остаётся разве что на отсутствие маньяческих наклонностей у тех, кому они отдают свои права и свободы.
1.1.2. ПОЛИЦЕЙСКАЯ АГРЕССИЯ
Какие силовики нужны маньяку, чтобы осуществить самое недопустимое? Это должны быть деятели, которые любят доминировать, живут по принципу «нагибай другого так, как ни в коем случае не дай нагнуть себя», и очень любят чувствовать себя хозяевами положения. В другом обществе таким элементам был бы самый традиционный путь в преступность, но в данной системе им может предоставить самые интересные возможности именно закон.
Силовики должны иметь максимальные возможности злоупотреблять своей властью. Хватать, кого хотят, издеваться, как хотят, вламываться к кому сочтут нужным, обыскивать кого захотят и как захотят, ставить на колени, тыкать лицом в стену/пол только на основании одного того, что им показалось, что кто-то имеет отношение к какой-то незаконной деятельности. Они должны иметь возможности бить, издеваться над арестованными, и быть фактически освобождёнными от какой-то реальной ответственности за это. Вымогать/присваивать чего захотят, и жить (за счёт в том числе и этого) гораздо лучше, чем те, над кем они чувствуют себя хозяевами, и кормить этим свою гордыню. А жертвы их беспредела чтобы боялись лишнее слово сказать, потому, что знали бы, что им хозяева положения, что захотят, то и сделают. И просто старались бы их лишний раз не злить, и не спорить, и делать, что скажут, и не высовываться из толпы подконтрольных, чтобы лишний раз не попасть к ним на шишку, чтобы те удовлетворяли своё самодурство на ком-нибудь другом.
Нужна система, при которой жаловаться на произвол властей бесполезно – все жалобы останутся или без ответа, или аукнутся жалующемуся новым наказанием. Т.е. такая, при которой получившие власть будут знать, что все жалобы на их самодурство будут спущены на тормозах и замяты вышестоящими, а жалобы на последних по аналогичной схеме, и так до полной безысходности. И с расчётом именно на такое в силовые структуры должны будут идти работать люди с соответствующими интересами, и именно таких система должна в конечном итоге набрать, заменив ими всех тех, кто там был до этого.
Как может быть сформирована такая система? Для этого желательна, во-первых, та самая иерархия, в которой вышестоящий уполномочен назначать всех нижестоящих в соответствии с тем, что он считает нужным. А во-вторых, система, при которой тот, кто добьётся более всего успешных приговоров в отношении обвиняемых, должен получать больше всех поощрений, и продвигаться выше всех по служебной лестнице. При этом реальная вина обвиняемого должна быть не так важна, как сам факт успешно завершённого дела. И за счёт этого больше всего подниматься наверх должны будут самые циничные, которых волнует не справедливость, а личная выгода, и именно они должны потом будут выстраивать нужные себе порядки и подбирать соответствующие свои нуждам кадры. А все те, кто не вписывается в их принципы, станут им не выгодными и опасными, и эти постараются выдавливать их из рядов своих ведомств всеми имеющимися в их арсенале способами. Для самих же не вписавшихся в новую политику служба должна становиться всех всё более тяжёлой и неблагодарной, и в конечном итоге они сами должны не захотеть и не мочь на ней оставаться. Ибо трудно оставаться в коллективе, где в определённых вопросах требуется круговая порука, и где при нежелании принимать её все оказываются против тебя.
Утверждать такой порядок на законодательном уровне не обязательно. Это вполне может быть прописано между строк в положениях, согласно которым вышестоящие в иерархии сами решают, кого награждать и кого поднимать по служебной лестнице. И всё, что нужно общественности для того, чтобы принять этот порядок и все из него вытекающие – это проявить всего лишь лояльность к постепенному приходу таких положений.
Всей новой компании очень выгодна любая охота на ведьм, которую устроит маньяк и его команда. Потому что чем громче будет озвучиваться опасность, с которой надо бороться чуть ли не любыми средствами, тем с большим размахом они смогут позволить себе развернуться. А защитить народ от самого недопустимого у них задачи не стоит. Всё, что им нужно тем, кто будет служить маньяку – это обустраивать своё личное благосостояние и не думать ни о чём другом.
Управлять такими деятелями достаточно легко – типичный кадр сам натворит таких дел, за которые его можно привлечь по полной и повесить на него столько собак, сколького он будет так бояться, что готов будет делать всё, что от него потребуется, только бы ему ничего не было. И от такого можно требовать много чего, и он рад будет выслужиться – только бы и дальше система глаза закрывала на его дела и давала зелёный коридор для продолжения того же дальше
В детали плана маньяка всех тоже посвящать не обязательно. Им и не нужно знать лишнего, а нужно быть всего лишь грамотно мотивированными, и они вполне эффективно послужат его реализации, истребляя всех, на кого их направят. И они будут делать то, что от них требуется, и при этом думать, что знают, чего хотят.
Может быть, они будут освобождены от той участи, которая постигнет остальных. Может быть, попадут в конечном итоге туда же, куда и все, когда станут уже не нужны. Или может быть, между ними будут какие-то войны за блатные места, которых на всех не хватит. И кого-то, возможно, возьмут в число избранных, а кого-то выкинут, как лишний балласт. Суть не в этом. А в том, что их деятельность – часть системы.
Вторая составляющая системы – силовик, который может не понимать до конца, чему он на самом деле служит, но который думает, что знает, чего он от жизни хочет, и служить самому недопустимому это ему не мешает.
1.1.3. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ АГРЕССИЯ
У Оруэлла в его антиутопии был такой контингент, который постоянно страдал из-за того, что регулярно какие-то невесть откуда прилетающие 6ом6ы уносили чьи-то жизни. И все эти люди каждый раз приходили в неописуемую ярость по поводу очередного случая, и наполнялись решительность наказать всех виновных. Но разобраться, почему это происходит, и кто на самом деле за этим стоит – им было не нужно. Проверить, насколько правдивы объяснения, выяснить. Кто конкретно это делает, и какие у него мотивации, и разбирать все так, чтобы не оставалось вопросов без ответов – всё это не для них. Им нужно только излить ярость в отношении тех, на кого укажут. назывались они пролы. Так вот, чтобы осуществить самое недопустимое, маньяку нужны такие пролы. Ну или те, кого можно в них превратить.
Чтобы осуществить самое недопустимое, нужна общественность, которая будет в подавляющем своём большинстве верить всему тому, что он будет говорить, и не верить никому, кто будет его разоблачать. И тогда каждый раз, когда он будет шаг за шагом осуществлять свой план, она будет поддерживать всё, что он делает, и бороться со всеми, кто попытается ему препятствовать.
Где же ему таковую взять и за счёт чего она должна действовать именно так, а не наоборот? Есть такой контингент, которому интересно не то, что реально актуально, а то, что им понятно. А понятно им всегда лишь то, что не требует напрягать ум выше определённого уровня сложности (называется обычно большинство). А всё то, что заставляет напрягать ум настолько, насколько им не хочется, им не понятно, вот только они не исходят из «нам непонятно, значит, мы не понимаем нужного»; у них каким-то образом получается «нам непонятно, значит, это не нужно». И чтобы управлять этим большинством, нужно просто плести ложь выше того уровня, и тогда все разоблачения этой лжи станут им не нужны, и они предпочтут проглотить эту ложь, и отвернуться от разоблачителей, сколько бы те перед ними не распинались в объяснениях. А с ложью их можно заставить считаться принудительно при помощи законов, основанных на такой же лжи, и они так же будут послушно прогибаться под это всё. При этом возможность выбирать, кого слушать, а кого нет, считается их святым правом, и отвечать за свой выбор они не перед кем не должны, и это право охраняется тем же законом, за счёт чего вечное рабство в такой системе практически детерминировано всем находящимся ниже определённого уровня (называется демократия). Отрабатывается эта система веками и в большинстве случаев работает, как часы.
Демократия – это система, при которой каждый имеет право иметь своё мнение и никого не слушать, голосовать за то, что считает правильным, совершать ошибки, за которые придётся расплачиваться не только ему, и никак за это не отвечать. И когда начнётся этап реализации самого недопустимого, на котором появится и будет набирать обороты непонятно откуда взявшийся тeppopизм, демократическое общество расколется на тех, кто поверит в официальную версию, и тех, кто выдвинет теорию заговора. И тогда власти заявят, что в такой ситуации второе недопустимо, и что общество должно объединиться в вере властям и вместе победить проблему. И будут прессовать тех, кто будет чего-то требовать, исходя из теории заговора. И прессовать будут тем сильнее, чем больше поддержка о стороны тех, кто един с властями. А едиными те могут захотеть быть потому, что в ином случае им придётся соображать на таком уровне сложности, на каком их никогда не учили. И наоборот, всячески приучали обходиться без этого. И думать о том, что если такое могут творить власти, то что же тогда делать, и как это контролировать, или как жить без властей, а это всё для них слишком сложно. Поэтому пусть уж лучше будет версия, что это всё же не власти, и на этом точка.
Допустим, этих людей спросят: а как называется вид тeppopизма, который может творить сама власть против своего народа с целью оправдать увеличение своих полномочий? А они окажутся незнающими – в их новоязе нет такого понятия, чтобы обозначать такое явление. А этих людей спросят: а как называется вид силовиков, основным назначением который является защищать паразитизм власти от народа? А они опять не знают – в их новоязе нет такого понятия, чтобы обозначать такое явление. А этих людей спросят: а как они могут соображать, кто стоит за тeppopизмом, если у них даже нет понятия о том, какие явления за этим могут стоять? А они не знают, что ответить – для них такие вопросы, как для первоклассника высшая математика. И тогда их спросят: а каким институтам власти нужна такая общественность, которая не имеет таких понятий: которым не нужно, чтобы такими приёмами можно было злоупотреблять, или которым как раз выгодно? А на этот вопрос они тоже не знают, что ответить – всё это заставляет их делать то, что они очень не хотят. И тогда их спросят: а как называется вид называется вид агрессии, когда нежелающая соображать масса ставит свою неучтивость выше прав и свобод соображающих людей, поддерживая тех, кто на эти права и свободы покушается? И на этот вопрос они тоже не знают, что ответить – в их в их новоязе нет такого понятия, при помощи которого можно выразить мысль о безответственности это делающих. И в каждом случае они утыкаются в одну и ту же проблему: требуется настолько серьёзно думать, что для этого придётся отложить все остальные дела. А откладывать они не хотят – они хотят жить своей привычной жизнью, и чтобы кто-то за них решил все вопросы. И чтобы все проблемы прекратились прекратилось как можно скорее и с минимальным для них дискомфортом (для чего в их понимании и существуют власти) поэтому разбирайтесь с властями сами (а точнее пусть власти с вами разбираются), а их не трогайте. А если к ним продолжаешь лезть с вопросами, то пусть власти защищают их демократические права, используя все те полномочия, которые они получат в связи с необходимостью борьбы с тeppopизмом. И если демократическая масса поведёт себя именно так, осуществлению самого недопустимого демократические ценности не помешают.
Теперь мы знаем, как устроена третья часть системы – люди, которые не то, чтобы хотели осуществления самого недопустимого, и не то, чтобы осознанно ему содействовали; просто они не понимают, что поддерживают, но понимать не хотят. И не понимают определённых вещей вполне закономерно, и практически детерминировано, и тот факт, что они чего-то не понимают до конца, при грамотном использовании этой особенности практически не мешает их вкладу в осуществление самого недопустимого. И с учётом этого система представляет собой не просто какого-то злодея, и каких-то находящихся у него в подчинении охранников, держащих в кандалах всех остальных, и которых только освободи, и те сразу будут разоружены. Это может быть основная масса общества, которая будет сопротивляться освобождению, и сопротивляться очень упёрто и ничего не хотеть слушать. И для борьбы с самым недопустимым потребуется как-то это учитывать.
1.2.1. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТEPPOPИЗМ
Итак, основа заложена, кадры набраны, роли распределены. Система начинает свой неуклонный марш к осуществлению самого недопустимого. Как работает режим? А работает он примерно так: тepaкты идут один за другим, пропаганда постоянно долбит по ушам «Тeppopисты, тeppopисты, тeppopисты – кругом одни тeppopисты! Кто-то ещё не понял?! Всё очень серьёзно!», и требует везде понаставить камер и прочих устройств слежения, чтобы следить за каждым, как только можно.
Требует от каждого «сознательного» гражданина превратиться в «бдительного» и осведомлять органы о каждом своём подозрении. Требует поддержать власть в ужесточении мер, в расширении полномочий, в наделении её правом вламываться, куда сочтут нужным, проводить такие обыски, какие сочтут нужным, и вообще делать всё, что только можно оправдать борьбой с тeppopизмом.
Гайки закручиваются постоянно, законы ужесточаются, новые меры идут одна за другой, а тepaкты всё продолжаются. Всё это идёт сплошным потоком, рассчитанным на воздействие на сознание своим напором и отсутствием альтернатив. Чтобы втереть, вдолбить, внушить, что такова реальность, и что другой реальности не может и быть в таких условиях. Чтобы приучить к тому, что такая реакция на происходящее нормальна и единственно правильная.
Весь поток подаётся всегда в одном ключе: ужесточать контроль, ужимать в правах, ограничивать в возможностях, и постоянно проверять и следить за всеми во всём, кроме одного: и никогда не подымать вопроса, что нужно сделать для того, чтобы власть имущие не могли злоупотреблять своими полномочиями? Какие проверки должны быть проведены, чтобы гарантировать, что сама власть за этим и не стоит? Этот вопрос должен принципиально игнорироваться, и вся общественность должна постоянно приучатся к тому, что это нормально и естественно. И со временем входить в состояние, когда ей даже и в голову не должно приходить задавать такой вопрос (что значит – почему? Потому, что его никто не задаёт). Вот эта однобокость курса есть неотъемлемая часть политики системы, направленной на порабощение человеческих прав и свобод.
Всех, кто пытается протестовать против такого курса, осуждают и травят. Вламываются с обыском, предъявляют якобы найденные у них улики, забирают, пытают, выбивают признание и раскаяние, и проводят публичный судебный процесс с демонстративным приговором. И так в отношении каждого, кто в альтернативу официальной политики пытается говорить о теории заговора.
Для лояльных к системе граждан это означает примерно следующее: «Все, кто говорят, что власти нам врут, оказываются тeppopистами. Значит, мы правильно делаем, что их не слушаем. А вот властям верить надо – они молодцы, борются с тeppopистами…» Для нелояльных это означает заявление, которое делают власти своей политикой, смысл которого сводится к «если кто посмеет разоблачать систему, того ждёт участь, которую мы демонстрируем на примере ваших единомышленников»
Получается ситуация, когда лояльные и нелояльные оказываются живущими как будто в разных мирах. Первые живут в мире, где существуют тeppopистические организации, и где есть опасность выйти на улицу и пострадать от тepaкта, но у общества есть воля к борьбе с этим, и они тоже как бы носители этой воли, и они в этом участвуют, и общество сопротивляется, борется, выживает, и в конечном итоге побеждает, и в этом их счастье и смысл жизни, и ими движет вера в то, что рано или поздно это всё закончится, и начнётся спокойная жизнь и процветание. Вторые живут в мире, где тeppopистом выступает сам режим, от которого бежать некуда, и перспектив на благоприятный исход практически нет, и где в конце всех ждёт самое недопустимое, и на этом финал. И где за попытку протестовать против этого предусматривается отдельная кара. И каждый раз, когда в отношении кого-то из их единомышленников осуществляется демонстративный судебный процесс, для них это такой же акт устрашения, как для других какой-то тepaкт на улице. И для того, чтобы справиться с такой угрозой, нужны силы, которые они не знают, где взять, и нужен план действий, которые они могут даже не представлять, как он должен выглядеть, и всё это бьёт по их счастью и смыслу жизни, и делает их жизнь настолько тяжёлой, что с этим ни в какое сравнение не идут переживания первых, единственные страдания которых в страхе перед тepaктами.
Первые живут в мире, где им нечего бояться со стороны системы, если он ничего не замышляют. Где такой может даже смело говорить то, что он о борьбе с тeppopизмом думает, и ему за это ничего не будет (если думает то, что не мешает системе, а другое он думать и не может). Может даже негромко покритиковать недостаточность каких-то мер (рупор не дадут, а без рупора громко не получится). Система таких может отличать и демонстративно даже не трогать (чтобы была какая-то иллюзия, что есть свобода слова и что власти уважают права людей). А вот вторые ощущают себя под таким уровнем тeppopа, который не под силу осуществить ни одной частной организации. Какой может осуществить только государство, и именно в этом и есть смысл понятия «государственный тeppopизм» (как ни странно, такое понятие в новоязе всё же может присутствовать, но пролам всё равно оно обычно будет неизвестно). Одно из свойств государственного тeppopизма – на соображающих людей он давит несравнимо сильнее, чем на не соображающих.
Эта особенность окончательно формирует менталитет последних. Просто система таких не трогает – живёт человек в своём мире, и пусть живёт. Он же ей не мешает ей двигать свою программу. Поэтому максимум, что таким грозит на этом этапе – это стать случайной жертвой очередного тepaкта, которых гораздо меньше, чем тех, кого не задело. Системе мешается только тот, кто живёт в более реальном мире, и у кого в связи с этим вытекают соответствующие соображения и соответствующая деятельность. И вот за это его будут прессовать. Вот только лояльный к системе из своего мирка увидит это по-другому: его самого не трогают, значит, «невиновных» не трогают; трогают только «виновных», а значит, если кого забрали, то «есть за что».
1.2.2. НЕПЕРЕГОВОРОСПОСОБНОСТЬ
Если агрессор прёт со своим нападением, и не идёт на какие переговоры, значит, он либо не может их вести, либо не хочет. Если не может, это непереговороспособность, а если не хочет, это может быть такой формой ведения диалога, в которой он на своём языке объясняет, что он делает, что хочет, и что не считает нужным что-либо обсуждать (по крайней мере до тех пор, пока что-то не изменится в его возможности не отвечать за свои действия). И для агрессора это может быть диалог, который он ведёт на нужном себе языке, но со стороны это может выглядеть, как та же непереговороспособность, в которой он атакует, как дикий зверь, который ничем, кроме злобного рёва, свои действия не объясняет.
В случае с самым недопустимым ситуация может выглядеть так. Система устанавливает закон, согласно которому («в целях безопасности», конечно же) все обязаны к определённому дню иметь в своей голове имплантированный чип. А все, кто не будут, подлежат репрессиям с последующей принудительной установкой. А человеку не понятно: а где гарантия, что это не сделает его бесправным рабом? А ему отвечают, что если его что-то не устраивает, он может обжаловать это в таком-то порядке в таких-то инстанциях. Вот только порядок этот такой, что ходатайство в неё ну никак не уложится в срок до дня «X». И тогда человек спрашивает, а как он будет что-то обжаловать, если не успеет дело до конца довести, как уже может стать подконтрольным? А ему отвечают «Извините, ничем помочь не можем».
Человека ставят перед дилеммой: если он вставит себе чип, то тогда, если его захотят поработить, он уже ничего обжаловать не сумеет, а если же он его не вставит, то тогда его поймают, и покарают так, чтобы пожалел (и процесс обжалования тоже затруднят). И с ним не будут разговаривать; к нему просто пришлют тех, кто скажет: «Ничего не знаем, таков закон». И они просто будут делать то, что им предписано, а в случае неповиновения применять то, что предусмотрено. А с теми, кто должен отвечать за то, что они делают, ему говорить не дадут. По крайней мере до того момента, пока ему не будет установлен чип. Что человеку делать? А ничего – это просто такая форма агрессии, в которой система делает то, что ей надо, и так, как ей надо, и показывает этим, что она будет это делать, и что она не позволит этому воспрепятствовать.
Если человек посмеет протестовать, его заберут по обвинению в создании беспорядков, и ему будет ещё хуже. Если посмеет предъявлять власти публично свои претензии и вопросы, которые заставляют других людей задуматься, его обвинят в провокациях и начнут преследования. И преследовать будут так, чтоб понял, что лучше проявлять лояльность и пребывать в безысходности. И своими действиями система ему объясняет, что ему лучше делать, что она требует. Так почему же системе напрямую не заявить, что она это делает не в целях безопасности, а в целях порабощения, и что дёргаться не надо просто потому, что кто попробует, огребёт ещё сильнее? Потому, что тогда слишком большая масса народа сможет прозреть и взбунтоваться, а ей это не выгодно. Зачем ей рисковать, когда можно делать всё с наименьшим сопротивлением, и своими действиями она показывает, что на не позволит мешать ей проворачивать всё так, как ей удобно.
Система этим может заявлять, что на диалог она не пойдёт (по крайней мере на такой, в котором у вас будет возможность что-либо доказать); она пойдёт только на такой диалог, в котором она контролирует правила, а правила у неё всегда должны быть такими такие, при которых ты ничего не сможешь доказать. И власть будет сидеть у себя в кабинетах, куда тебя охрана не пустит, и ты не сможешь прийти к ней и предъявить свои претензии. И она будет требовать предъявлять свои претензии в установленной форме, в которой она будет их рассматривать, и писать свои отписки, и самой судить, какие сроки и какие отписки обоснованы. И если ты будешь довольствоваться этим, ты ничего не добьёшься, а если не захочешь, то тебе останется только попытаться прорваться к ней и схватить-трясти её за грудки. Но за это тебя упакуют так, что ты не только ничего не добьёшься, но и потеряешь то оставшееся, что у тебя было. И этим она тебе на своём языке объясняет, и заявляет, что она не позволит тебе спрашивать с неё за то, за что она не хочет, чтобы с неё спрашивали. И чтобы ты это понял, ей не нужно это говорить в открытую, потому, что без этого всё и так будет, как ей нужно. А ты хочешь понимай, хочешь, нет – это твоё дело, и это автоматически она как бы тоже показывает.
Система может быть устроена сложнее. Всякий закон перед принятием может проходить множество инстанций, в которых каждая на своём уровне осуществляет контроль за конституционностью каждого положения. И состав этих инстанций контролирует весь народ системой регулярных демократических выборов, которые проходят даже вроде как без фальсификаций. Но если конституция общества – оппортунистический набор обещаний прав и свобод с заложенной в него схемой уклонения от их соблюдения, если всё законодательство написано на политическом новоязе, в котором адекватные базовые понятия подменены на оппортунистические, и, если весь состав этих инстанций служит реализации самого недопустимого, это будет часть того же самого принципа, только на более сложном уровне.
Если система так устроена, что не желающие служить плану там долго не задерживаются, если уже к самим выборам во власть не допускают тех, кто не хочет служить системе, а народ этого соображать не хочет, и слепо мыслит в рамках того загона, который отгораживаются для его мыслей, это будет часть того же самого принципа. И если у вас есть право что-то решать при помощи выборов лишь до тех пор, пока народ слепо голосует за, а как только появится опасность, что количество желающих голосовать против окажется большинством, сразу прибегнут к фальсификации выборов, это будет завершающая комплект часть того же самого принципа.
Хозяин положения может позволить каким-то журналистам что-то у себя спрашивать, когда он будет давать какую-то конференцию, но это будут те журналисты, которых допустят, и этим он показывает, что звучать будут только те вопросы, которые ему нужно. И он сам выберет, на чьи вопросы он будет отвечать, и этим он покажет, что решать здесь всё будет только он. И даже вам если каким-то образом удастся проскочить на эту конференцию, и суметь выскочить со своим вопросом, то он ответит так, как сочтёт нужным, и не даст вам возможности предъявить ему некорректность его ответа, потому, что он прервёт вас словами «Следующий вопрос, пожалуйста», и покажет на другую поднятую руку. И всем этим он объясняет на своём языке, что вы в этой системе никто, чтобы спрашивать у него то, на что отвечать он не хочет.
И вы не сможете ёмко и внятно спросить, чем он гарантирует отсутствие тех приёмов, при помощи которых может быть осуществлён план маньяка, потому, что в новоязе системы таких слов, которые бы обозначали эти вещи. И пока вы будете что-то громоздить при помощи обходных понятий (которые специально рассчитаны, чтобы кратко и понятно для широкой аудитории мысль сформулировать было нельзя), от вас уже все отвернутся и устремят своё внимание на следующий вопрос, задающий который спрашивает мимо самого важного, зато простое и всем понятное. И это тоже часть языка системы, на котором она вам показывает, что вам нет места среди тех, кто может что-то спрашивать.
Вы можете попытаться устраивать демонстрации протеста, но вас будут разгонять дубинками (а возможно, и пулемётами), и вместо бурного протеста у большинства это вызовет решительное одобрение. Потому, что окажется, что стрелять будут «не просто так», а в ответ на агрессию, которую вы якобы проявите. И для этого специально будут внедрены в ваши ряды провокаторы, которые начнут кидаться камнями в полицию (или ещё чего похуже), и в ответ на это она применит оружие. И вы не сможете это проконтролировать, потому, что у вас нет таких полномочий, и вы не сможете устраивать таких демонстраций, на которых вы были бы застрахованы от этого, и этим система вам покажет, что, если она не хочет, чтобы вы устраивали демонстрации протеста, вы не будете этого делать, и никто вам не посочувствует.
Вы можете попытаться заниматься публикацией материалов, разоблачающих ложь системы, и раскрывающих состав недопустимых положений и приёмов, которые она создаёт. И приводить такие доводы, на которые нечего возразить, но нежелающие соображать люди никак на это не отреагируют. И они не будут приводить никаких контрвозражений, и не будут действовать по принципу «нечего возразить, значит, надо соглашаться и признавать свою обязанность что-то исправлять»; они будут просто молча игнорировать все доводы и продолжать жить в том же режиме. И этим система в их лице объяснит вам, что вы ничего изменить у вас права нет. И они даже не будут толком понимать, что именно они вам на языке системы показывают; они просто будут делать то, что им хочется, и думать, что они просто делают то, что считают правильным.
И может быть, вы сумеете достучаться до понимания некоторого количества людей, и какая-то часть из них будет согласна с необходимостью что-то делать. Но вы ничего не сможете изменить, потому, что вас будет меньшинство, а для того, чтобы что-то изменить (ну хотя бы переизбрать власть), нужно как минимум иметь в своём распоряжении большинство. И для того, чтобы избрать кого-то нужного, нужен соответствующий кандидат, а такового в выборах она не допустит, и использует для этого все свои полномочия, чтобы такой не был к ним допущен. И чтобы это им затруднить, опять же надо иметь за собой большинство, а собрать таковое система не позволит. И даже если так станется, что каким-то чудом появится действительно вероятность того, что вы соберёте в свои ряды опасное для неё большинство, она просто включит режим охоты на ведьм, и все права и свободы перестанут действовать.
Вас могут забрать в свои застенки, и требовать подписать признание, что вы тeppopист, и требовать выразить публичное раскаяние в обмен на смягчение приговора. И слушать ваши возражения никто не будет. Вас будут просто держать, и давить на вас разными методами, и совать под нос бумагу, которую надо подписать. А в случае, если вы не захотите, будут изыскивать новые предлоги для того, чтобы вас держать. И создавать проблемы вашим близким, и превращать ваше пребывание в ад прочими имеющимися в их арсенале способами. И когда это будут делать, на первых этапах реализации самого недопустимого вам могут и не говорить напрямую «вот подпиши, и прекратим»; вам будут просто давать понять, что это надо сделать. Чтобы вы не говорили потом «из меня просто выбили признание»; – из вас его «не выбивали», а «вы сами решили во всём признаться».
Вы можете что-то спрашивать со своей стороны, и чего-то требовать, но служители системы будут понимать ваши вопросы по-своему, и отвечать на них, как считают нужным. И за своё непонимание никак не отвечать. И до суда вас могут не допускать, пока не подпишете все признания, а если на суде в отказ пойдёте, прервут заседание и снова поведут к признаниям готовить. И всем этим система может показывать, что если будете пытаться её дискредитировать, то всё закончится тем, что дискредитируете самих себя, и не рассчитывайте, что вас после этого кто-то захочет понять, так что лучше сидеть смирно и не дёргаться.
Возникает вопрос: а как вести переговоры с системой?
1.2.3. СИНДРОМ МАНКУРТА
Живущим в хоть сколько-то свободном обществе людям свойственно мыслить по-разному. И большой массе народа относительно каждого явления всегда свойственно иметь радикально разные мнения. Это так же естественно, как при рассыпании большого количества монет падение одних на «орёл», а других на «решка». И в отношении самого недопустимого всё будет точно так же в соответствии с этим фактором. И кому-то покажется правильным встать на одну сторону, кому-то на другую. И кто-то предрасположен больше к одному, а кто-то к другому. И кто-то склонится к той или иной версии в зависимости от убедительности приведённых доводов, а кто-то от заранее заложенных установок.
И кому-то жизнь не интересна без теории заговора, который надо разоблачить, а кому-то только спокойную жизнь подай, и чтобы безо всяких волнений. И кто-то хочет «Свободу, свободу, свободу во всём, и чтоб как можно меньше всяких запретов!», а кому-то «Нужна сильная власть… железным кулаком… наведёт порядок!». Но когда будет реализовываться самое недопустимое, будет иметь место ещё один фактор, который в случае грамотной организации процесса в конечном итоге окажется решающим.
Есть такое слово – называется манкурт. Оно означает раба, лишённого памяти. Он не помнит, кем он был, и что с ним сделали – он только слушает и выполняет приказы. И он не понимает, кому он на самом деле служит. И вот именно в таких людей, только в политическом смысле, система будет превращать всех, кого ей нужно.
Вообще, есть два вида людей. Одни, если полностью запретить какие-то альтернативные версии по какому-то вопросу, и постоянно шарманить только одну (официальную), скажут себе: «Так. Стоп. Они перекрывают свободу информации. Так делают те, кому нечего отвечать на критику. А значит, им есть, что скрывать. Как они это объясняют? Только доводами, на которые возражать запрещено. Значит, это они и есть. А значит, всё что теперь они говорят, должно восприниматься теперь, как ложь. А значит, всё больше принципиально им никакой веры». Другие (которые любят слушать и внимать пропаганде) мыслят радикально наоборот: «Если других версий не звучит, значит, их нет, а значит, те, что есть, и есть единственно верные. И чем больше она повторяется без каких-либо возражений, тем несомненнее её истинность…»
Почему вторые не могут рассуждать, как первые? Потому, что тогда надо думать об альтернативных версиях, а думать они не хотят. Вообще, не хотеть думать об определённых вопросах так же естественно, как не хотеть работать. И как кто-то рассуждает «А зачем мне работать – я лучше пойду и украду то, что легче украсть, чем заработать», так и иной занимает позицию «А зачем мне напрягать мозг и думать? Я лучше буду заниматься чем-то другим, и не напрягаться». Вот только первый отдаёт себе отчёт в том, что за его нежелание работать кто-то будет страдать, а второй не понимает, что из-за его нежелания соображать может пострадать и он сам и другой. Потому, что для понимания этого обычно надо тоже думать, а думать он не хочет.
Когда обстоятельства потребуют от таких людей думать о том, о чём им не хочется, они будут склонны предпочесть ту версию, которая их от этого избавит. А избавит их та версия, согласно которой тeppopизм может творить кто угодно, только не власть. Потому, что если за этим могут стоять власти, то надо думать, что делать, а если это не власть, то пусть тогда она и думает.
Когда тeppopизм станет сильнее, им придётся признать, что власти оказались не способными дать им такую защиту, на какую они рассчитывали, и ждать от них исправления ситуации. И тогда им придётся выбирать: либо думать, что делать, либо решить, что это допустимая погрешность системы, и что всё должно исправиться. И когда они выберут второе, власти, опираясь (в т.ч.) на их поддержку, затребуют для себя больше полномочий, и они предпочтут удовлетворить это требование, чем думать, чем это может закончиться. А когда вместо ожидаемого результат окажется противоположным, к нежеланию соображать у них добавится ощущение некой ответственности за ошибки, которую тоже им не захочется нести. А значит, они готовы будут приветствовать любые оправдания того, почему всё иначе, а пропагандистская машина будет вовсю работать на генерацию этих оправданий.
Чем дальше будет заходить процесс, тем сильнее на пролов будет набегать чувство ответственности за своё бездействие, которое они будут рады куда-нибудь слить. А пропаганда будет постоянно сыпать информацию, подаваемую в таком ключе, согласно которому всё было несколько иначе, и что у них были оправдания тому, чтобы так себя вести. И по мере того, как вся альтернативная информация начнёт пресекаться, сплошной поток инфы будет постепенно убеждать их, что всё так, как должно было быть в соответствии с тем, чтобы они были ни в чём не виноваты. И чем дольше будет воздействие, тем сильнее будет эффект. И поскольку они сами не заинтересованы в том, чтобы принципиально бороться с воздействием, а заинтересованы как раз именно забыть все неудобные для них детали, оно окажется самым сильным. А когда нужные позиции системой будут уже захвачены, она потребует от них бороться с теми, кто борется с подменами. Потребует доносить о таких хранителях неугодных воспоминаний/рассуждений, и не доносительство тоже будет караться. И тогда они встанут перед окончательным выбором: или они на той стороне, или на этой, и если они встают на сторону системы, то должны будут окончательно сказать себе, что это потому, что так надо, и что этому должны быть какие-то объяснения, и что за них надо бороться-искать-найти и не отпускать. И будут держаться за пропаганду, этими объяснениями их подкармливающую, как астматик за ингалятор.
Логика отключается. Всё строится на чувствах. На предубеждениях, на внушении, на вере, и на страхе, который бьёт на животном уровне, и требует реагировать на нём же. В конечном итоге у пролов сформируется убеждение, что тeppopизм всегда есть, был и будет, и что это естественное явление, и с этим ничего не поделаешь, но с ним надо бороться, а сейчас особенно принципиально, потому, что, если с ним не бороться, он вообще захватит всё, и потому действовать надо так, как требуют власти. А если его когда-то не было, как вспоминают некоторые инакомыслящие, то это только так казалось, а на самом деле всё было по-другому, или были какие-то особые обстоятельства, которых сейчас нет, и которые могли быть только тогда, или было что-то ещё, что точно они даже и не могут объяснить, но что-то было, и они в этом уверены, и если покопаться, то объяснения обязательно найдутся. Только копаться им почему-то (ну надо же) не хочется, а если кому надо, то пусть он сам и копается, и ищет, пока не найдёт.
Далее пролов начинают 6ом6ить уже не пропагандой, а тeppopизмом всё сильнее и сильнее. И доводить до состояния, когда в любом хоть как-то критикующем систему они видят смертельного врага, с которым говорить «бесполезно» и которого надо просто давить. И говорить с ними самими бесполезно, потому, что они не слышат, что им говорят, а толкают своё, и слышат только себя. И на аргументы они не реагируют, потому, что аргументы – это для тех, кто анализирует, а они давно ничего не анализируют; они отключили рассудок и живут просто принятием бездоказательных утверждений из источников, которые считаются не подлежащими сомнению.
Чем эффективнее будет работать система, тем больше будет таких людей. Сначала поддаются те, кто поддаётся легче всех. Затем те, кто первыми не готовы, но которые, когда видят, как это делают другие, тоже начинают следовать их примеру. Затем те, кто сразу не поддаётся, но, когда их подольше обрабатывают, и они видят, что всё больше и больше народа принимает заданную точку зрения, тоже постепенно втягиваются. Затем те, кто готов следовать за большинством. Ну а затем уже по частям дощипывают оставшееся меньшинство.
Общая проблема с этим контингентом в том, что с ними невозможно договориться, потому, что они не отвечают за свою позицию. И если им в начале всего процесса, когда ещё можно всё легче всего предотвратить, сказать: «Нельзя допускать того-то и того-то, а оно будет, если вы будете себя вести так, как вы ведёте, и доказательства в совпадении последующего с такими-то предсказаниями», то они ответят: «Да что ты такое говоришь? Да этого просто не может быть! Да мы живём в правовом обществе! Да мы такого даже и представить не можем! Да это такой бред, что его даже и обсуждать не хотим!». А потом, когда всё пройдёт в соответствии с основными предсказаниями, если им сказать: «Ну теперь убедились, что всё именно так, как вам говорили?», они не ответят «Да, всё действительно так, ты оказался прав»; они ответят «Да этого не может быть, чтобы ты такое говорил, и мы вот так не соглашались! Мы уверены, всё было по-другому!».
Почему у такого оппонента сразу получается сначала «Этого не будет никогда, потому, что просто не может быть!» – потому, что: а) он находится в состоянии, когда ему просто очень трудно представить, чтобы такое могло быть, и б) потому, что, если это всё же может быть, значит, он должен что-то думать и делать, а этим заниматься он не хочет. А значит, совсем не спешит выйти из того состояния, когда это трудно представить, и называется это словом «бред», употребляемым в адрес того, чего он не хочет. А когда случается то, о чём его предупреждали, у него оказывается, что не могло такого быть, что его предупреждали, и чтобы он так отвечал, потому, что: а) ему очень трудно это вспомнить после всех обработок, и б) если он так говорил, то он должен что-то пересматривать и исправлять, чтобы отвечать за своё поведение, а этого всего он не хочет. Это называется «Я уверен, что всё было по-другому».
Благодаря этому фактору получается ситуация, что контингент, потенциально заинтересованный в недопущении самого оного, вместо того, чтобы быть поддержкой, на которую можно рассчитывать, постепенно превращается во врага, которому опасно повернуться спиной. А у среди кого тогда поддержку искать?
1.3.1. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ
Итак, система прёт со своей агрессией, и ни на какие переговоры идти не собирается. Возникает вопрос: что делать?
Представьте такую ситуацию. Живут на какой-то земле племена, и не мешают другим жить на их землях. И между собой, может, в мире, может в войнах, но на чужие земли не лезут, и на свои тоже никого не просят. Хотят, чтобы им предоставляли свои дела решать самим, но тут приплывают какие-то чужеземцы, и строят свой лагерь у берега. Говорят: «Мы пришли с миром, у нас чисто научная экспедиция, мы с вами культурный обмен произведём и ничего более…» Но через некоторое время находят предлог подзадержаться, и там уже далее принимают подкрепление. Их лагерь немного расширяется. А чтобы к ним меньше было вопросов, они устраивают интриги, и стравливают пару племён между собой. И пока всеобщее внимание занято войной, они подтягивают ещё подкрепление, и ещё повыше возводят свои стены («в целях безопасности», а то вокруг война же – мало ли что?). А заканчивается война тем, что у обоих племён земли меньше становится, а у пришельцев вроде бы как случайно больше.
Пришельцы всё время активно торгуют со всеми (и заявляют, что это основная цель их пребывания здесь), и распространяют всякую дурь, вызывающую привыкание и деградацию. А ещё награждают местных болезнями, от которых у этих нет вообще никакого иммунитета, и которые выкашивают их ещё быстрее, чем та дурь. Но на все сетования по этому поводу они отвечают, что все проблемы случайны, и что специально никого ничего не заставляют.
Идёт время, и чужаки всё меньше ведут себя, как гости, и всё больше, как хозяева. И они постоянно кого-то подкупают, кого-то спаивают, а кого-то и убивают (только не своими руками, а подсылают кого надо), и постоянно у местных какие-то беды, в таком количестве, какого не было до приезда чужаков. Вот только с теми вождями, которые громче всего об этом говорят, почему-то всегда что-то случается. А у тех, кто лоялен, вроде как дела и не так плохо идут. А у самих чужаков на все вопросы один ответ: они не при делах, они просто торгуют, а если у кого-то какие-то проблемы, то это не их проблемы, и вообще идите от них с такими вопросами подобру-поздорову.
Потом чужаки постепенно начинают воевать, но не со всеми сразу, а с разными племенами по отдельности. Сначала вместе с одними против других, потом просто против кого-то, и сначала в союзе с одними, потом с другими, а потом против бывших союзников. И постоянно после всех войн подконтрольной им земли становится всё больше, и они подтягивают на неё всё больше сил. Но на все претензии они отвечают, что они не воюют со здешним народом, а всего лишь с отдельными племенами, которые (ну конечно же) первые начали, и сами виноваты, и что, как только они успокоится, начнётся тишь да гладь, и божья благодать.
Всех вождей, которые за то, чтобы чужаки уплыли, убирают сначала под разными предлогами, а потом уже и без них, и продолжают подтягивать подкрепления. И однажды начинается этап, когда сил уже подтянуто столько, что, если даже все оставшиеся племена объединятся, они их уже и не выпрут. И тогда чужаки начинают их теснить безо всяких объяснений. Просто в наглую нападают, истребляют, и выгоняют с насиженных мест, заставляя уходить всё дальше и дальше. А затем идут дальше, и сгоняют оттуда, и заставляют уходить ещё дальше – туда, где жить всё сложнее и сложнее. И там оставшиеся местные постепенно окончательно сокращаются в численности и принимают неизбежное.
Возникает вопрос: а когда местным считать, что им объявили войну? Когда надо принимать решение, что надо просто объединяться всеми племенами, пока не поздно, и выдвигать адекватный ультиматум? Ведь чужаки же не ступили с корабля со словами «Объявляем вам войну»? Они действовали обманом, за счёт которого смогли провернуть всё так, как напролом чистой силой сразу и не смогли бы. И именно за счёт того, что обман сохраняли как можно дольше, смогли всё провернуть и с минимальной для себя ценой.
Аналогичный вопрос встаёт и системой, реализующей самое недопустимое. Она не говорит: «Объявляем вам войну до полного уничтожения ваших прав, свобод», она просто методично делает своё дело. И в этим деле она на каждом этапе пользуется соответствующим недопониманием целевой аудитории.
Вот она один за другим принимает законы, ограничивающие права и свободы людей, и дающие всё больше и больше произвола силовикам. Вот она наращивает силу силовиков. Вот она натыкивает везде средств слежения так, чтобы прятаться в случае чего, было уже негде. Вот она доводит до исступления лояльную к ней массу, которой позавчера обещала положить всем притеснениям вчера, вчера обещала окончательно завязать с этим сегодня, а сегодня кормит завтраками, и грозит, что кто посмеет протестовать, тот получит так, как даже вчера ещё не грозила.
Вот уже некоторая часть пролов впала в состояние, когда она позавчера доверчиво повторяла, что это ненадолго, и что вчера это должно прекратиться. Вот она уже забыла, как вчера решительно доказывала, что это всё необходимые меры, оправданные тем, что сегодня всё должно прекратиться. Вот она уже готова с пеной у рта доказывать, что послабления наступят послезавтра, а до этого момента надо терпеть всё, что потребуется, и что кто не согласен, с тем надо, как с врагом общества. И где-то на протяжении всей этой канители обязательно наступает этап, когда что-то предпринимать будет уже поздно. Так когда думающим людям считать, что надо объединяться и объявлять ультиматум системе, пока ещё не поздно, а любую попытку это пресечь силой приравнивать к акту объявления войны?
А то войны бывают разные. С объявлением войны; без объявления. И война без объявления войны может быть та же самая война, просто в ситуации, где противник не объявил войну, чтобы напасть неожиданно и получить преимущество внезапности. И такая война опаснее, чем обычная война, в которой он в соответствии со всеми правилами ведения войн честно предупредил бы и дал время подготовиться. И война без объявления войны туземцам в определённом плане тоже более опасная война, потому, что использует тоже обман для ослабления боеготовности противника и выгадывания момента, когда можно ударить с наименьшими потерями. Так когда в случае самого недопустимого людям считать, что система объявила им ту самую войну, в которой опасность дать застать себя врасплох может быть самой большой опасностью?
1.3.2. ИГРА В ОДНИ ВОРОТА
Как вы должны поступить, если бы кто-то попробовал кинуть вам с крыши кирпич на голову, но случайно промахнулся, и кирпич разбился об асфальт в шаге от вас: никак не отреагировать, или побежать всё же ловить злоумышленника? И как вы должны рассуждать: «не попал, значит, не считается, нет претензий; а вот когда попадёт, тогда и будем предъявлять», или «попал, не попал – а за такой поступок надо отвечать»? Просто дело в том, что если вы в такой ситуации обидчику ничего не предъявить (и не спросить так, чтоб ни у кого больше не возникло больше желания попробовать что-то подобное), то в следующий раз, когда он не промахнётся, предъявить уже ничего может и не получиться. И тогда создастся неуравновешенность в правовом положении, в которой такие деятели получат безнаказанность, за счёт которой они просто изведут всех тех, кто должен с ними бороться.
Чтобы такой неуравновешенности не было, эта проблема должны быть уравновешена тем, что такие покушающиеся должны себе уяснить, что такие попытки им не выгодны. Аналогичным образом обстоит и ситуация с системой: если она позволяет себе пробовать осуществить самое недопустимое, то, когда она дойдёт до определённой стадии, бороться с ней будет уже невозможно, а потому что-либо спрашивать надо только до того, как ей это удалось. И в соответствии с тем, на что именно она покушалась, те, кто имели к этому отношение, должны за это отвечать.
Те, кто устанавливают в обществе такое правовое положение, при котором институты власти может пробовать законы и порядки, которые ведут к самому недопустимому, закладывают определённую неуравновешенность, которая может быть впоследствии использована против прав и свобод граждан. И даже если общество в тот момент находится на таком уровне технического развития, при котором о финальной стадии можно только фантазировать, оно по-любому делает определённый этап, закладывая основы положений, с которых им своё время уже легче будет стартовать. И они могут заложить такие порядки, в которых общество может продолжать развиваться и приближаться реальное осуществление последних стадий, но что-то изменить может быть уже практически невозможно.
Чтобы этого не было, нужно, чтобы в обществе была предусмотрена ответственность властей за саму попытку устанавливать законы и порядки, покушающиеся на права и свободы граждан. Если же в обществе такое понимание отсутствует (или якобы имеет место быть, но на самом деле не работает), и любого пытающегося говорить о такой необходимости подвергают (показательным) преследованиям, значит, институты паразитической власти встали на путь (необъявленной) войны против прав и свобод своих граждан. А войны бывают разные: ведущиеся с одной неизменной целью, или начинающиеся с одной, а потом уже продолжающиеся с другой; ведущиеся неизменными противниками, или начинающиеся одними, а потом продолжающаяся другими; ведущиеся на одном уровне, или начинающиеся на одном, а потом продолжающимися на другом. Поэтому и подходы к их оценке тоже могут быть разными.
Т.о., войну по сути можно считать начинающейся с того самого момента, как институты власти осуществили этот перекос. Вопрос только в адекватности предъявлений к каждому участнику претензий соразмерно степени его вклада в общее дело.
1.3.3. ЧТО ТАКОЕ АДЕКВАТНЫЕ МЕРЫ?
Во всяком противодействии кому-либо есть понятие адекватных мер. Это меры, которые соответствуют требованиям решения проблемы, праву их применения, и которые, если и создают другой стороне какие-то проблемы, то по её собственной вине. В частности, это означает, что если есть правила, которые нарушать нельзя, то за их нарушения должен быть такой штраф, чтобы нарушение было не выгодным. И если поймать нарушителя в каких-то случаях крайне сложно, значит, штраф должен быть такой, чтобы ему было не выгодно даже с учётом этого. И даже если нарушение не такое сильное, то штраф всё равно должен быть большой, потому, что в данном случае так диктуют соображения адекватных мер (по крайней мере, так видят это институты государственности).
Если водитель едет в нарушение ПДД с отсутствующими номерными знаками, и это одно наказание; а если едет с заведомо подложными – это уже другое. Потому, что, если он едет без номеров, он долго так не проездит, а если же он ездит с подложными номерами, то это может остаться незаметным куда дольше, и может успеть натворить гораздо больше. И т.д., и т.п., и в каждой области своя логика адекватных мер.
Если человек совершает преступление в состоянии опьянения, то его карают жёстче. И, казалось бы, он не соображал, что делает, он не со зла, и с ним надо как-то помягче, а с него наоборот, спрос строже, чем с трезвого. Потому, что пьяный хуже понимает, что делает, а значит, нужен отрезвляющий фактор, который заставит его лучше понимать именно тогда, когда понимать ничего не хочется. Чтобы больше стимул был соображать, когда вошёл в состояние, в котором плохо понимается (ну, или перед тем, когда входил).
Если люди совершают групповое убийство, то за это каждого карают жёстче. А почему – ведь же по идее все вместе ответственность за убийство одного между собой разделяют, значит, на каждого из них только неполная часть вины должна прийти? Нет, потому, что группой убить легче, и физически, и морально. И если ответственность будет меньше, то тогда они вообще страх потеряют. Потому, что, когда человек в группе, он теряет чувство ответственности, и с оглядкой на других готов творить такие вещи, на какие в одиночку и не посягнул бы. А значит, нужен противовес этому фактору.
Если общество в обычном состоянии готово ловить мелких воров, гоняться за ними, арестовывать, и разбирать потом все поблажки, какие только адвокат найдётся затребовать у системы, и ни в коем случае не переборщить с применением оружия, то во время чрезвычайной ситуации всё может быть иначе. И если случилось что-то экcтpeмальное (война/эпидемия/землетрясение или ещё что-то), и борьба с последствиями занимает столько сил, что на всё остальное их уже не хватает, и из-за этого есть опасность, что из-за этого беспорядки могут носить эпидемический характер, то тогда объявляется особое положение, и всех предупреждают, что мародёров будут расстреливать на месте. И если желающий воспользоваться случаем (ну надо же), прёт со своим «А я не хочу понимать, что брать чужое нельзя. Я хочу разбить витрину и взять телевизор, а вот вы должны понимать, что нельзя переборщить с применением оружия…», то именно в данной ситуации никто за ним гоняться с наручниками не захочет. А будут догонять только пулемётными очередями прямо из патрульной машины. И логика в том, что в такой ситуации нарушитель должен понимать, что за ним не станут гоняться не потому, что это неважно, а потому, что сейчас сил на это нет, но это не значит, что это теперь не важно. И ему вменяется понимать, что именно сейчас его деятельность опаснее всего, и понимая это, он должен воздержаться от того, что ему хочется. И если он не хочет понимать того, что от него требуется, то и его понимать не хотят.
Если человек совершает тepaкт, в результате которого гибнет несколько человек, его за это казнят, или, где нет смертной казни, сажают пожизненно. Если покушался на таковой, но не сумел, может, чуть поблажку дадут, но всё равно посадят, и скорее всего, на долго. Если спонсировал, или как-то ещё участвовал в осуществлении, тоже будут сажать. И даже если просто призывал к его осуществлению, тоже много где могут посадить. Всё это у институтов государственности есть соображения адекватных мер.
Впрочем, у системы могут быть и другие соображения. Если толком и не призывал, но власти сочли, что призывал, тоже могут посадить. Если написал критику власти там, где это запрещено, тоже могут сажать. И если попытался помешать им строить тоталитарное общество, тоже будут сажать. И если попытался мешать процессу там, где осуществлялся план маньяка, там точно будут карать и со всей строгостью. Возникает вопрос: а какие должны быть адекватные меры в отношении системы, которая прёт с самым недопустимым, и превосходит все тepaкты, которые только до этого момента были известны? Какие меры должны быть с учётом того, что она творит свой тeppopизм под прикрытием борьбы с тeppopизмом? И какие меры должны быть с учётом того, что это творит не один человек, а целая система?
Если представители системы совершают вещи, за которые привлечь их к ответственности очень трудно, потому, что система очень сильна, и ей трудно противостоять, то какие должны быть адекватные меры, чтобы они расхотели это делать даже с учётом этого? Если в состоянии одураманенности пропагандой её резиденты сами не понимают, что творят, и не хотят соображать в частности из-за её же воздействия, то какие меры должны быть адекватные меры, чтобы появился стимул соображать даже вопреки всему нежеланию? Если масса народа не желает отвечать за свои действия с оглядкой на саму себя же, и каждый берёт пример безответственности с других, то какие должны быть адекватные меры, чтобы каждый захотел думать о последствии своих поступков, даже если окружающие демонстрируют пример обратного? Если система прессует всех инакомыслящих так, что у них нет возможности перед каждым распинаться в объяснениях того, в чём они не правы, и ждать их соизволения начать адекватно соображать, то какие должны быть адекватные меры в отношении тех, кому вменяется самим понять, что за ними не могут долго бегать не потому, что это не важно, а потому, что не дают, и потому, что они сами этому содействуют? Какие должны быть адекватные меры, чтобы до них дошло, что у них нет права попускать своей неучтивости и не соображать того, чего соображать не хочется, и что они теперь сами обязаны находить всё, что им предъявлено, и добросовестно отвечать? Это просто вопросы, и на них хотелось бы получить ответы.
2.1. ЧТО ТАКОЕ ПРИНЦИПИАЛЬНОСТЬ
Бесправие человека перед системой достигается простым приёмом: она контролирует правила, по которым он должен предъявлять все претензии. А если его не устраивают правила, он должен обжаловать их в рамках опять же ей установленных правил. И т.д. И она может установить эти правила настолько неудобными, что многие её нарушения обжаловать он во многих случаях откажется, и не потому, что ему это не надо, а потому, что это будет издевательски сложно. И пока он ничего не изменит, она будет пользоваться этим положением, а даже если ему где-то и удастся что-то в конечном итоге оспорить, то до этого момента она возьмёт своего гешефта по максимуму. А под лежачий камень вода не течёт, и человек может сколько угодно возмущаться, но пока от неудобных правил страдает только его выгода, меняться она и не почешется. А вот когда от её проблем будет страдать в первую очередь она сама, вот тогда у неё и будет стимул меняться.
Означает это примерно следующее. Если система примет закон всем вшить в мозг микрочип, и угрожает всех не выполнивших требование арестовывать и прессовать (а в возможности адекватно обжаловать это решение отказывает), то тогда человек должен иметь право не выполнять это требование до тех пор, пока ему не объяснят, какое право она имеет так себя вести. А если полицейский, поймавший нечипованного, будет иметь право забрать его туда, где его будут бить и вживлять чип принудительно, и ничего не объяснять, кроме «Ничего не знаю, таков закон», то тогда у человека прав нет. У него должно быть право спросить, по какому праву тот позволяет себе так действовать. И если тот ответит, что таков закон, этот должен иметь право спросить, кто дал право принимать такой закон? Какое право имели те, кто разрешили принимать такой закон, разрешать его принимать? Какую ответственность они предусмотрели для себя за связанные с этим проблемы, и достаточную ли предусмотрели, и предусмотрели ли какую-то вообще? И если нет, то на чём основано их право это обойти? И кто дал право этому полицейскому пойти служить такому закону и не спросить с них перед этим это всё?
Чем гарантирует полицейский то, что после вживления чипа человека не сделают окончательно бесправным, и что он не окажется в ситуации, когда выяснится, что его обманули, но изменить ничего уже будет уже нельзя? И если ничем, то какое право представитель системы имеет требовать того, за гарантии чего не отвечает? И чтоб пока не ответил, не мог применять силу. А если не знает, то пусть идёт, и спрашивает у тех, кто его уполномочил, и вот когда вернётся с ответом, тогда диалог будет продолжен. И чтобы знал, что если он попробует действовать в обход этого, то будет хуже (и в первую очередь ему), и хуже настолько, чтобы просто не хотелось. И когда он это знать, что пока ответов нет, то нет смысла и начинать, то он просто и не пойдёт выполнять задания хозяев. А если хозяева будут знать, что он не пойдёт, то они и не начнут писать такие законы, которые это требуют. И тогда сразу сам собой пропадёт и «тeppopизм, с которым никак не удаётся справиться», и все остальные проблемы, являющиеся основаниями для таких положений.
Если за человеком будет такое право (и найдётся какая-то сила, которая будет стоять за его выполнением), то тогда у человека будет хоть какая-то защита от системы, движущейся в направлении самого недопустимого. А если такого права не будет, он бесправен. Назовём эту необходимость регрессивным порядком предъявления претензий безответственной системе, или проще говоря, принципиальностью.
Право на своего уровня принципиальность должно быть у человека и в отношении всех остальных составляющих системы, которые участвуют в реализации самого недопустимого, и даже подготовке этапа, когда уже справиться с системой будет уже трудно. И если демократический агрессор делает вещи, за которые не отвечает, и не хочет ничего слышать, то нужен стимул, который заставит его слушать вопреки нежеланию. Если он делает то, что считает нужным, и не хочет отвечать за проблемы, которые этим создаёт, то и перед ним не должны быть обязаны отвечать за соответствующие проблемы, которые создадут ему, когда будут делать то, что в связи с этим окажется нужным делать.
Это означает, что если демократический прол избирает власть, которой вручает полномочия, за злоупотребления которыми не отвечает, и за своё понимание тех приёмов обмана, которые она может употребить, тоже не отвечает, то ему объясняют эти вещи, и требуют обеспечить нужный контроль. Если же обнаруживается, что он это сделать не в состоянии, то тогда ему предлагают отойти в сторону, и предоставить это делать тем, кто может. Если он не согласен, ему предлагают обосновать своё несогласие. Но если он отказывается обосновывать (потому, что не может), но и отойти в сторону не хочет (потому, что не хочет), и не хочет слышать никаких аргументов, то с ним разговор заканчивается. Но после этого несогласный должен иметь право делать действия, которые компенсируют ему те проблемы, созданные безответственностью прола.
Человек должен иметь право решать свои проблемы, создавая определённые проблемы виноватым, и не выполнять их требования прекратить, и делать это в меру того, насколько он способен обосновать, что потерпевшие сами виноваты. И пока ему не докажут, что создаваемые им проблемы перевешивают те, которые создают ему, не признавать за собой никакой ответственности, пока не начнут отвечать перед ним. И вот когда докажут, тогда и пусть спрашивают (задним числом, но за всё, за что окажется уместным). А до этого чтобы трогать его не могли.
Не нужно никаких экcтpeмальных действий, никаких угрожающих жизни и здоровью людей ситуаций; простые акции, создающие дискомфорт и неудобства. Скорую помощь пропущу, пожарную машину пропущу, и полицию, едущую людей от убийц и насильников спасать, пропущу, а вот пролам, собравшихся на развлечения, вместо того, чтобы работать над поставленными вопросами, проезду не дам. Не заплачу штрафы за нарушения, буду действовать вопреки административным запретам, займусь собственным обогащением, создавая обществу мелкие экономические проблемы, начну подготовку к дальнейшему противостоянию на случай эскалации конфликта.
Начну устанавливать свои правила, мешая функционировать существующему порядку. Сначала в символических масштабах, потом чуть побольше, потом ещё чуть побольше, и на каждом этапе буду спрашивать, по-прежнему ли они не хотят отвечать за создаваемые со своей стороны угрозы.
Где у одного будет право так делать, и все будут видеть, что он не бедствует, там появятся желающие быть такими же. И покуда их нельзя трогать, вся эта деятельность начнёт работать на создание условий, в которых где-то возникнут лишние очереди, где-то пробки, где-то дефицит, у всех инфляция, и прочие составляющие кризиса. И тогда прол придёт к борцу с системой сам, и скажет: «А почему это ты, вредитель такой, создаёшь кризис?» А борец ему ответит: «А почему ты, вредитель такой, потакаешь самому недопустимому?». Но прол не согласится: «А я не вижу никакого недопустимого!», и получит в ответ: «А я тогда не вижу никакого кризиса!». И тогда прол скажет: «Ну вот же он – посмотри по сторонам! Почему ты не смотришь?», а ему «Ну вот же оно – посмотри: все доказательства составляющих тебе были приведены. Почему ты ни разу не удосужился посмотреть?». И тогда прол (возможно) захочет посмотреть.
Но возможно, что прол не захочет. Потому, что ему не нравится видеть то, что ему показывают. Потому, что если это так, то ему надо очень много над собой работать, чтоб отвечать требованиям оппонента, а он хочет только заниматься своими делами, и только сам спрашивать с тех, кто ему мешает. И тогда он говорит: «Нет, а мне, знаешь ли, всё же кажется, что это что-то сомнительное, так что убери это подальше…». И получает в ответ: «А мне тогда кажется, что то, что ты требуешь, что-то сомнительное, и убери это подальше!». И тогда прол ничего не добьётся, и уйдёт, а кризис продолжится разрастаться. И тогда до прола дойдёт (раньше или позже), что безответственностью ничего не добьёшься.
И тогда прол пойдёт в полицию, и скажет: «Ну сделайте же что-нибудь!» А ему отвечают: «А что мы можем сделать? У нас нет права его трогать, пока мы ему не объясним, какое право мы имели установить такие порядки…» – «Ну так объясните!» – «А мы не можем. Мы не знаем, что объяснять. У нас нет ответов на вопросы, которые он задаёт. Может, ты знаешь?» – «А что это за вопросы такие?» – «Ну так посмотри сами!». И тогда до прола дойдёт, что не посмотреть не получится.
И тогда пролы посмотрят то, что от них требуется, и узнают много нового, которого раньше знать не хотели, и придётся понимать то, что понимать они обязаны. А если с пониманием будет туго, то придётся себя заставлять, потому, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И тогда они обнаружат, что есть вопросы, на которые у них нет ответа. И что к ним есть претензии, на которые им нечего ответить. И что они не знают даже вообще, чем претензии к ним хоть в чём-то уступили бы их претензиям.
И тогда пролы пойдут к оппоненту, и спрашивают: «А что же нам делать?». И оппонент объяснит, что. И если: «А всё же мне кажется сомнительным!», то: «Объясняй, чем; предлагай своё», и если «А я не знаю…», то: «Ну тогда принимай, что предлагают». И тогда дело тронется с мёртвой точки. И пролы начнут выполнять требования оппонента, а оппонент выполнит требования пролов.
Но возможно, иной прол так не захочет. Он захочет про другому: «Ты мне проблемы создаёшь, а я вот тебе создам!» И начнёт создавать проблемы человеку. И тогда человек спросит: «А почему ты мне проблемы создаёшь?» – «А потому, что ты мне создаёшь!» – «Ну так я-то создаю, потому, что вы не оставляете мне выбора, а ты почему?» – «Нет, извини, я этого всего понимать не хочу, а вот ты обязан понять, что ты должен прекратить, и точка. И вот пока не прекратишь, я не прекращу тоже, и ничего больше слушать не хочу!» И тогда человек в меру своей воли к борьбе идёт на принципы дальше, и возможно, начинает компенсировать себе те проблемы, которые создаёт оппонент за счёт новых проблем для всей системы. И тогда вся общественность (которая не может себе позволить такую принципиальность), как тот прол, уже ему: «Ну что нам сделать, чтобы ты прекратил?», и он: «Вот объясните моему оппоненту, чтобы он прекратил». И тогда она, опираясь на свои же собственные правила (которые они все так любят вместе с пролом), объясняет оному, что надо прекратить, потому, что иначе никак. И тогда прол прекращает своё, человек своё, система своё, и общество берёт курс на стабилизацию.
Больше ни у кого не будет оснований делать то, что было, кризис начнёт рассасываться. Но если так окажется, что он получился достаточно большой из-за того, что его слишком долго запускали, и к человеку будут по этому поводу претензии, то он спросит, а кто заставлял оппонентов вместо того, чтобы сразу решать вопрос, как он требовал, решать так, как делал прол? И если найдутся доказательства, что прол всё же не виноват, и что надо было лучше объяснять, или ещё что-то, то пожалуйста, спрашивайте с человека задним числом все неустойки. А если он всё объяснял, просто надо было лучше слушать, то пеняйте на себя. И делайте соответствующие выводы, и извлекайте из этого урок никогда не попускать своей неучтивости. И чем ощутимее будет урок, тем поучительнее.
Это единственный способ заставить контингент демократических агрессоров понимать. А без этого они не понимают. Потому, что, чтобы понять, нужно напрячь мозг, а когда от них это требуют, им непонятно, почему они должны по чьей-то прихоти напрягаться. А когда им объясняют, что это не прихоть, им снова непонятно, потому, что, чтобы понять это, тоже нужно напрячь мозг. И чтобы прорвать этот замкнутый круг, нужна внешняя сила, которая заставит их это сделать. И вот когда им станет настолько невмоготу, что напрячь всё-таки мозг покажется меньшим из зол, тогда они начнут это делать. И тогда поймут, что то, что им казалось сомнительным, является обоснованным. И что их незнание этого не даёт права это игнорировать. И тогда будут вместо того, чтобы с кого-то спрашивать, в первую очередь отвечать за то, в чём надо спрашивать с себя. А без этого никак, потому, что под лежачий камень вода не течёт, и по-другому определённый контингент не понимает.
Вот если у человека будут в такой системе такие права, тогда у него может быть какое-то право на самозащиту от самого недопустимого. А если нет, то он бесправен. Поэтому, если системе и её слепым резидентам очень важно сделать, чтобы осуществлению самого недопустимого ничто не мешало, ей принципиален следующий порядок: есть правила, которые к нему ведут, а несоблюдение должно караться без разговоров. А если кто идёт на принципы, значит, инкриминировать ему такие нарушения, которые ведут к эскалации конфликта. И в рамках оной уже отказываться слушать его тем принципиальнее, чем дальше она будет развиваться. Ну и естественно, объявлять экcтpeмизмом/тeppopизмом/святотатством любую попытку пойти выскочить за развешанные флажки.
2.2. УРОВЕНЬ ОБЯЗАННОСТИ
Что есть обязанность? Это то, что в обществе обычных людей обычно понимается примерно так. Если ты пошёл на улицу прогуляться и увидел в окне своего дома, что забыл выключить свет, то ты можешь возвращаться, можешь нет – это твоё личное дело. Если ты ушёл из дому, и вспомнил, что забыл выключить воду, то ты тоже можешь не возвращаться, если уверен в исправной работе слива и отсутствии опасности затопить соседей. А если ты ушёл из дома, и вспомнил, что забыл выключить утюг, который сам не отключится, и это угрожает пожаром всему многоэтажному подъезду, в котором могут погибнуть люди, то ты обязан бросить все дела, и бежать со всех ног домой его выключать. Потому, что в первом случае если ты в состоянии оплатить лишнее электричество, и никому твой свет в окне не мешает, то можешь позволять себе гулять дальше. Во втором ты можешь гулять на свой страх и риск, но в случае чего ты должен быть готов как минимум полностью компенсировать соседям все убытки. А в третьем случае ты гулять не можешь – ты должен бежать предотвращать пожар, даже если у тебя неподходящая обувь, если ты только что поел, и опаздываешь на свидание.
Аналогичным образом должно обстоять дело и в остальных вопросах. Если ты живёшь в обществе, которое приняло законы, которые не имело права принимать, и ты в той или иной мере в этом участвуешь, твоя обязанность сделать всё от тебя зависящее в соответствующем объёме, чтобы это исправить. И если от этих законов может пострадать чей-то кошелёк (что можно будет потом задним числом полностью компенсировать при соответствующем обжаловании), то это один уровень обязанности. Если у кого-то могут отнять годы жизни несправедливым тюремным заключением, извинения и компенсация за что может, его устроит, а может и нет, то это другой. А если эти законы несут прямую угрозу чьей-то жизни, то это уже третий.
Если ты являешься участником системы, которая движется в направлении самого недопустимого, то твоя обязанность бросить все менее важные дела, и бежать работать над исправлением законов. И даже если реализация оного растянута на много этапов так, что на каждом из них всё кажется вроде бы спокойным и ничего экcтpeмального не несущим, то если тебе предъявили доказательства обратного, и тебе нечего на это возразить, твоя обязанность бросить все менее важные дела, и начать работать над исправлением. Потому, что, если система не оставит человеку иного выхода, кроме, как идти на принципы, а это будет нести опасность для его жизни, ты не можешь поставить какие-то повседневные заботы выше её цены.
Если за любую попытку пойти на принципы в отношении человека будут применять силу (со стоящими за ней гостeppopизмом, непереговороспособностью, и синдромом манкурта), и ставить перед выбором, что или он ничего не добьётся, или вынужден будет сопротивляться так, что в ходе эскалации конфликта неминуемо будет убит, значит, те законы, которые за этим стоят, же неприемлемы, как не выключенный утюг, который может стать причиной пожара. И любое необоснованное промедление в их исправлении так же недопустимо, как задержка в выключении того утюга, который в любой момент может начать пожар. Твоя обязанность сделать всё, что в твоих правах и полномочиях, а при необходимости проявить инициативу, и чувство ответственности за участие в общественной деятельности, приведшей к создавшейся ситуации. Выполняй обязанности, и не будет лишних вопросов. И если хочешь с кого-то спрашивать за невыполнение его обязанностей, то будь готов в случае необходимости отвечать за выполнение своих.
2.3. УРОВЕНЬ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТИ
Что есть ответственность? Это то, что в обществе нормальных людей понимается примерно так. Если ты хочешь (образно говоря) заниматься стрельбой из лука, а вокруг ходят люди, которых можно случайно задеть, твоя обязанность обеспечить им соответствующую безопасность. Поэтому, если существует хоть какая-то опасность для жизни и здоровья других, ты берёшь игрушечный лук с игрушечными стрелами (специально сделанными так, чтобы никого не травмировать), и занимаешься стрельбой. Но если тебе не хватает реализма, и такому, как ты, видите ли, только боевой подавай, тогда твоя обязанность (как минимум) или уйти туда, где ты ни при каком раскладе никого не достанешь, куда бы стрела не улетела, или окружить место занятий такой стеной, которая гарантирует безопасность окружающих при любом случае. Но если ты не хочешь никуда идти, и никакую стену возводить тебе неохота, а хочется только стрелять, и ты считаешь, что имеешь право без всего этого обойтись (потому, что уверен, что будешь стрелы втыкать только в мишень,) то твоя обязанность либо бить без промаха, либо, если стрела всё же в кого-то полетит, бежать догонять её и гарантированно перехватывать раньше, чем она долетит (и твои проблемы, как).
Аналогичным образом должно обстоять дело в отношении системы: если ты избираешь власти, и вручаешь им какие-то полномочия, которые нужны, чтобы поддерживать нужный порядок, то твоя обязанность следить за тем, чтобы они не злоупотребляли этими полномочиями. А если же те будут использовать их для нарушения чьих-то прав, твоя обязанность эти полномочия у них отозвать. Если же обязанность следить за этим ты перекладываешь на сами власти, твоя обязанность угадать с властями так, чтобы они следили за этим, как надо, а не так, как ми вздумается (и твои проблемы, как).
Если ты вручаешь власти полномочия, дающие ей какой-то контроль за освещением событий в СМИ, твоя обязанность либо следить за тем, чтобы она не злоупотребляла ими, либо, если положение дел будет освещаться искажённо/однобоко, это гарантированно распознать, самостоятельно исправить в своём понимании все несоответствия, и помочь это сделать всем остальным. А если власть, осветив события так, как ей выгодно, создала у тебя убеждение, что ей необходимо вверить больше полномочий, и ты её в этом решил поддержать, то твоя обязанность, как только она решит использовать эти полномочия так, как нельзя допускать, эти полномочия у неё своевременно отозвать. И если власть, создав у тебя такое убеждение, получила больше полномочий, и используя их, создала какие-то события, которые осветила так, что их создала не она, то твоя обязанность это понять и соответствующим образом отреагировать. А если ты позволил ей такими приёмами довести её полномочия до такого уровня, когда она уже фактически сама себе может сможет расширять полномочия, а тебе при этом кажется, что всё нормально, то твоя обязанность, как только она решит сделать что-то недопустимое, это своевременно понять и исправить. Твоя обязанность понять, где ты что упустил, и внести соответствующие коррективы, и в рамках этого пересмотреть все свои убеждения, и откатиться на столько шагов назад, на сколько потребуется, чтобы пересчитать всё так, как должно быть. И исправить всё задним числом, и успеть всё до того момента, пока не станет поздно, и твои проблемы как.
Если ты не один такой её избравший, а вас целая толпа, которая недостаточно организована, чтобы всегда гарантированно предпринять требуемые действия, значит, ваша обязанность заблаговременно нужным образом это предусмотреть. Если вы решили взвалить и эти проблемы на избранную вами власть, значит, ваша обязанность либо уметь избирать такую власть, которая это гарантированно сделает (и ваши проблемы, как), либо быть способными гарантированно организовываться в момент необходимости, и сделать всё необходимое для предотвращения того, чего допускать нельзя (и ваши проблемы, как).
Если это слишком сложно, то не допускай накопления сложности, и предпринимай все необходимые действия заранее. А если не знаешь, что предпринимать, изволь слушать тех, кто знает. Твоя обязанность признавать доводы оппонента, на которые нечего возразить, и твоя ответственность – все вытекающие из вопросов, на которые ты не дал ответа. Но есть люди, у которых понимание обязанности и ответственности радикально противоположно. Строится оно у них примерно так: есть определённое убеждение, анализировать которое они не обязаны (по крайне мере вне тех правил, анализировать которые они тоже не обязаны), и отвечать за адекватность своего убеждения они тоже не обязаны (вне тех правил, которые устанавливают власти). При этом они должны иметь право поддерживать, исходя из него, всё, что им нравится. А обязанность остальных делать всё то, что требуют порядки, которые из этого вытекают. Сами себя они обычно называют по-разному (кто «демократы», кто «патриоты», кто «правоверные»), но, универсальное название для них обычно «большинство». И это большинство является основной движущей силой демократической безответственности, агрессии, и, собственно, вины.
2.4. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ВИНА
Воля демократического агрессора состоит в том, что он хочет делать то, что ему удобно, и нести этим проблемы тем, кто ему проблемы не несёт, и никак за это перед ним не отвечать. И именно за счёт этого не исправляться, и продолжать создавать проблемы. Возникает вопрос: а с чего демократы взяли, что они не обязаны отвечать за свои ошибки? А с того, что им так удобно, и они готовы поддержать любого, кто им обеспечит за это безответственность. А властям только того и надо, чтобы они могли плести свой обман, и им за это ещё и поддержку оказывали, и потому они охраняют право тех совершать как раз те самые ошибки, на которых власть этих и держится.
Представьте такую ситуацию. Допустим, разражается в каком-то месте эпидемия смертельного вируса, и все прибывающие из зоны возможного заражения должны пройти соответствующий карантин. И если инкубационный период (срок до проявления первых симптомов) больше, чем латентный (срок до вступления в фазу заразности), то в карантине каждый прибывший из этой зоны должен пробыть период, не меньший времени этой разницы. Но кто-то, допустим, считает свои дела настолько срочными и важными, что задерживаться из-за этого не захочет, и вообще, считает, что он не может быть заразен (потому, что ему так кажется, и ему так нравится верить, и он точно уверен, что не мог контактировать ни с кем из потенциально заразных, и вообще считает себя умнее всех и убеждён, что ему виднее, что правильно). И при возможности проскочить мимо карантина, он её использует. И вот один такой проскакивает, другой, третий, и какой-то энный умник всё же эту заразу таки протаскивает в ещё не заражённые области.
Возникает вопрос: разве не должны такие деятели нести ответственность за угрозы, которые они создают, а тем более за бедствия, которые они приносят? А если да, и если даже сами институты государственности практически все это признают вплоть до самых тоталитарных, то почему нежелающие соображать люди не должны отвечать за ошибки, из-за которых паразитическая власть получает возможность уничтожать достоинство, права и свободы, жизни мыслящих людей? Какое они имеют право не слушать, когда им объясняют, куда приведут их ошибки, и совершать то, из-за чего пострадают все, и не нести никакой ответственности?
Если портной совершил ошибку, и не так отрезал ткань – это один уровень ответственности. Если авиадиспетчер ошибся, и не направил самолёт на столкновение с другим – это другой. А вероятность ошибки может быть одинаковая, но чувство ответственности должно быть разным. Такова уж жизнь: каждой области свой уровень ответственности – надо думать, сколько на себя берёшь. Так какая должна быть ответственность демократа, который голосует за программу осуществления самого недопустимого, при том, что ему объясняют всю степень угрозы, которую он создаёт, и приводят доводы, на которые ему нечего возразить, и тыкают в вопросы, на которые ему нечего ответить, но он всё равно остаётся при своём, и идёт делать по-своему?
Да, жизнь несправедлива: в мире без эпидемии люди могут ездить, и заниматься своими делами, и не быть обязанными задерживаться там, где им срочно надо (и даже не срочно) ехать, и не быть ответственными ни за что и ни в чём не считаться виноватыми. А в ситуации с эпидемией у тебя такого права нет: и не сделав ничего худшего, чем делали эти люди, ты вдруг оказываешься обязанным быть ограниченным в свободе передвижения, и нести ответственность за отказ. Но нельзя же твою временную свободу передвижения поставить выше жизней людей, которых ты подвергаешь угрозе? Аналогичным образом и с системой: если твоё непонимание законов не несёт особо тяжкого вреда никому, можешь оставаться со своим нежеланием это исправлять. Но если общество катится в самое недопустимое, твоя обязанность бросить все дела, и отвечать за каждую свою неучтивость, которая этому может поспособствовать. Проявил безответственность – как ты можешь быт не виноват?
2.5. НЕОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ
В законах государства бывает такая статья: «Неоказание помощи». Если кто-то оказывается в опасном для жизни положении, требующем безотлагательной помощи, то не оказание её без уважительных на то причин является преступлением, за которое наказывают. Почему кто-то должен помогать тому, перед кем ни в чём не обязывался, если сам в свою очередь ни от кого аналогичных обязательств (допустим) не спрашивает – об этом можно долго философствовать, но в конченом итоге объяснение всё равно придёт к тому, что тот, кто не помогает, поступает плохо. И если общество берётся наказывать за то, что кто-то поступает плохо, оно по-любому этим заявляет, что кто-то должен решать, что есть плохо, и кого за какое плохо как можно наказывать. Отсюда идёт вопрос, а чем, например, неоказание помощи в борьбе с самым недопустимым лучше, и почему за это тоже не должно быть какого-то наказания? И если система не сможет ответить на вопрос, почему, и кто дал право формироваться ей итак, что одно в ней есть, а другого нет, и возможностей это другое установить тоже недостаёт, то добавится вопрос: кто виноват во всех вытекающих из этого проблемах?
2.6. СОХРАНЕНИЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Что есть ответственность? Это необходимость отвечать на вопросы, какое право ты имел делать то, что возымело или может иметь определённые последствия. Включая вопрос, что следует с тобой делать, если ответов у тебя нет. И у этой ответственности есть такая особенность, что при попытке от неё уйти и извиваться она никуда не девается, а просто переходит из одной формы в другую. Как вода, которую, хоть заморозь, хоть испари – масса вещества останется одинаковой. И если где-то имеет место быть безответственное поведение, влекущее такие вопросы, то при уклонении от каждого из которых будут появляться новые.
Это значит, что если пьяный садится за руль автомобиля в таком состоянии, в каком представляет прямую угрозу для всех, кто на дороге и на тротуаре, то он должен отвечать за то, что создаёт такую угрозу. Но если он считает, что он не виноват (потому, что изо всех сил-де пытается себя контролировать, но не получается «А вот сами попробуйте на моём месте!»), и при этом не ехать, оказывается, нельзя (потому, что ему куда-то прибыть надо железно-обязательно), то тогда он должен отвечать за то, что довёл себя до такого состояния, зная, что ему надо ехать. И отвечать точно так же, т.к. результатом этого является так же самая опасность. Если же он считает, что он не виноват (забыл, понимаете ли, а ему не напомнили), что ему надо ехать, и начал пить, значит, он должен отвечать за то, что забыл. И если он считает, что не виноват (потому, что никто не идеален и что же ему один раз в жизни и забыть что-то нельзя?), значит, он должен отвечать на вопрос, что это за «железно-обязательно» такое, если оно не стоит того, чтобы ради этого он соизволил в данном случае быть бдительнее.
Если не хочешь отвечать за то, что не можешь не себя контролировать, значит, отвечай за то, что довёл себя такого состояния. Если не хочешь отвечать за то, что довёл, отвечай за то, что не думал перед тем, доводить. Если не хочешь отвечать за то, что не думал, отвечай за то, что создаёшь проблему ради того, что на самом деле не так и важно, чтобы ради этого позаботиться о том, чтобы никому не создать проблем. Но за что-то отвечать надо. И отвечать в одинаковой мере, если это те же яйца, только вид сбоку. А иначе полный хаос в самом плохом смысле этого слова.
Аналогичным образом должно быть и в диалоге с непереговороспособной системой, едущей в самое недопустимое. Если система устанавливает порядки, которые могут оказаться не имеющими право существовать, должен быть установлен соответствующий порядок разбирательства. Если система считает, что все вопросы должны решаться не прямой демократией, а представительной, значит, должны быть предоставлены соответствующие рычаги контроля за ситуацией для данного положения. Если система считает, что все вопросы должны решаться в соответствующем порядке, значит, должны быть соответствующие организации, в которые должно быть можно обратиться, и которые гарантируют соответствующий подход к решению всех вопросов. И если эти организации по какой-то причине могут оказаться не в состоянии решить вопрос, значит, должны быть предусмотрены другие организации, которые должны отвечать за работу этих. И если все организации будут перенаправлять с решением вопроса на другие, и в общем результате в никуда, то тогда самый крайний из представителей системы, в лице которого она от человека что-то будет требовать, и должен отвечать за уместность требований при таком раскладе. И отсутствие всех необходимых для этого действий с его стороны в данном случае будет проявлением непереговороспособности и вынуждением к принципиальности.
Будут ли являться требуемые от него действия его официальной обязанностью, или могут быть проделаны им только в рамках акта беспрецедентной инициативы, будет ли это в его непосредственной власти что-то решать, или в его обязанности передавать полученные требования выше по инстанциям и требовать от них ответ, будет ли он располагать всеми необходимыми для этого знаниями, или ему для этого придётся чему-то доучиваться по ходу решения вопроса, и пройдёт ли у него всё без конфликтов с правилами или другими сотрудниками, или выяснится по ходу разбирательства, что его обманули, и заставили служить закону с совсем не такими целями, с которыми он думал – это всё должны быть внутренние проблемы системы, которые оппонента не касаются. А оппонент системы должен предоставить свои претензии в самой адекватной из всех возможных форм, и после этого иметь право исходить, что система получила все необходимые уведомления, и после этого какие-то созданные ей же самой себе внутренние административные барьеры не являются уважительной причиной для непреговороспособности.
Не хочешь быть крайним – думай, прежде, чем идти служить системе. Проверяй её в соответствии с твоим интересом не быть крайним. Спрашивай с неё соответствующие гарантии, и ставь соответствующие условия, прежде, чем на что-то подписываться. Когда будет иметь место такой порядок, тогда человек будет иметь какую-то защиту от самого недопустимого. Нет такого порядка – человек перед системой беззащитен.
2.7. ЗАКОНОМЕРНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Понятие ответственности обычно понимается людьми в двух смыслах. Первый – это качество, присущее человеку, всегда адекватно и добросовестно задумывающегося о последствиях своих поступков. Второе – это порядок привлечения к суду и наказанию того, кому не хватило этого качества там, где обязанность которого ему вменялась. Но лично для меня есть ещё и третий смысл этого понятия, находящийся где-то посередине между ними. Ответственность – это такая закономерность, с которой неправая сторона получает проблемы, если вторая не желает терпеть её безответственность и оказывается способной дать соответствующий отпор.
Например: допустим, воюют два государства (никаких намёков, никаких ассоциаций – абсолютно абстрактный пример). Началось с того, что одно начало творить какой-то произвол на территории другого. Получило отпор, применило силу, получило в ответ, началась эскалация конфликта. Ударили по военным целям, нанесли урон, получили ответный удар, и понесли свои потери. Нанесли новый удар, пояростнее, слегка задели гражданские объекты, получили аналогичный ответ. Разозлились, нанесли более сильный удар, вообще уже не считаясь с правилом бить только по военным целям – получают аналогичный. Возникает вопрос: что и насколько закономерно?
Допустим, политика страны опирается на позицию типичного гражданина, выражающуюся в позиции «А нам можно некоторый произвол на вашей территории, а вам нельзя, потому, что у нас есть причины, и вы обязаны это понять, а вот ваши причины понимать не обязаны, потому, что нам виднее, кто и что обязан…». И когда начинали, думали: «…а потому, что мы круче, важнее, и значит, мы умнее, а значит, и мнение наше важнее …». Когда получили сдачи, стали думать «Ну, хорошо, кто тут круче – ещё спорно, но вот видите ли теперь пострадали наши соотечественники, и это уже мы так просто не оставим, потому, что такое не простим!». Когда получили сдачи сильнее, стали думать «Ну хорошо, мы поняли, что вы тоже свои страдания прощать не собираетесь, но теперь уже пострадали не просто мои соотечественники, а мои дальние родственники, а родня – это святое, и теперь уже выхода нет, так что теперь мы обязаны мстить, и это надо понимать…». А когда получили сдачи ещё сильнее, оказалось «А вот теперь пострадали уже близкие родственники, и теперь я уже понимать вообще ничего не хочу, а хочу убивать, убивать, и убивать, и никаких прав-неправ я даже и разбирать не хочу, потому, что пострадали мои близкие!»
Возникнет вопрос: а разве нельзя попытаться понять человека, у которого на глазах убили его близких, если он после этого ничего слушать не хочет, а хочет только идти убивать тех, кого считает причастным к его горю? Ну вот, в отдельности от всего, чисто этот момент понять, наверное, и можно, но только при условии, что он получил это не за то, что сам перед этим поддержал то же самое в отношении других. А можно ли попытаться понять человека, поддержавшего агрессивные действия в отношении другой страны, после того, как он получил известия о гибели своих соотечественников? Наверное, можно и тут, но только при условии, что это было не в случае ответного удара, который его соотечественники получили за то, что они первыми начали творить аналогичное в отношении жителей другой страны. А можно ли попробовать хоть как-то понять того, кто поддержал своих соотечественников, готовых первыми пойти на чужую землю, и творить там то, чего бы на своей земле от чужаков они не потерпели бы? Это уже сложнее, но если пробовать, то только при условии, что они все всё же понимают, что если окажутся наказанными за это, то пенять надо в первую очередь на себя.
Если же такой деятель не хочет за всё спрашивать с себя, но и слишком дорогую цену платить тоже не хочет, то тогда ему надо подумать: или он этого не делает, или делает, но в случае получения сдачи останавливается, и на эскалацию конфликта не идёт. Если же он делает, и не готов остановиться на первом уровне, то он либо должен быть готов остановиться на втором, либо во всём винить себя. Если же он не хочет остановиться ни на каком уровне, и хочет, чтобы на его на самом последнем уровне понимали, то непонимание со стороны он кое-кого встретит вполне закономерно.
Вот эта способность заранее задумываться последствиях своего желания или не желании чего-то понимать и прокручивать всю цепочку возможного развития событий, и есть чувство ответственности за свои поступки. Ну а последствия её отсутствия и есть закономерность, в рамках которой виноватая сторона будет получать проблемы, если столкнётся с тем, кто это просто так не оставит. Это и есть в моём понимании одно из значений понятия ответственность: если прёшь со своим «я считаю, что могу ударить первым» – это один уровень ответственности; если прёшь с «я считаю, что могу ударить первым, а в случае ответа ударить ещё сильнее» – это уже другой; а если прёшь с «… а в случае ответа на второй удар ударить ещё сильнее» – это уже третий. Чем дальше влез – тем больше дров наломано. Всё закономерно.
Аналогичный фактор будет работать и в отношении системы. Приняли закон, за которым стоит непереговороспособность, и который вынуждает идти на принципы – один уровень ответственности. Существует дополнительный закон, по которому принципиальность должна отдельно караться новыми мерами – другая. А существует ещё закон, по которому эскалация конфликта должна караться новыми наказаниями – третьими.
2.8. НАКОПЛЕНИЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Представьте себе человека, страдающего амнезией, который бы сел за руль автомобиля. И который, увидев знак «60», через некоторое время забыл бы про него, и разогнался до восьмидесяти. А ещё через некоторое время забыл о том, что он уже превысил, подумал бы, а почему бы ему не поехать чуть быстрее, и притопил бы ещё на двадцать. А через некоторое время ещё, и на повороте с криком «А хрен ли вы тут встали!?» на скорости сто двадцать вылетает с дороги. Как это выглядит со стороны? Как вопиющее нарушение, представляющее собой целый ряд недопустимых действий. Но с его стороны всё может быть иначе: вот у него баранка в руках, вот дорога, вот он её крутит, но машина не слушается, и едет не туда, куда бы он хотел её направить. Ну чего тут сделаешь? Всё. Вот такая разница получится в понимании вопросов.
Вообще, человеку с критической степенью амнезии садиться за руль просто нельзя, а человек без амнезии, если на сколько-то превышает, должен себе отдавать отчёт, в том, что он делает. И если он превысил, он уже несёт административную ответственность, но, если он не хочет нести ещё и уголовную (и просто моральную совсем другого уровня), он должен себе сказать: «Так, я превысил, я отдаю себе отчёт, что я еду в режиме, на который безопасность на дороге не рассчитана. И я должен быть находиться в состоянии повышенной сосредоточенности, чтобы компенсировать эту опасность. И я также должен понимать, что, если на дороге что-то с моим участием случится (ну хоть что-то, даже если и не из-за моих нарушений), всё равно будет считаться, что и я виноват тоже…»
Если же водитель решил превысить ещё, он уже должен говорить себе: «Так, я уже превышал, и все те соображения, которые уже были, недостаточны. А значит, нужно думать о новом уровне мер бдительности и ответственности…». Ну и так далее. Аналогичная ситуация будет и с обществом, которое не понимает, что творит, когда катится в самое недопустимое. Если оно избирает себе власти с возможностью их творить полицейскую агрессию, значит, оно должно себе зафиксировать «Мы отдаём себе отчёт в том, что, допускаем такую проблему. И признаём свою обязанность кое-что учитывать, и быть готовыми в случае необходимости кое-что соответствующим образом исправлять». Если на базе этого потом начинает твориться тeppopизм, который вполне может оказаться государственным, значит, они должны себе зафиксировать «Так, мы отдаём себе отчёт в том, что это может быть именно так. И что вся деятельность силовиков может быть не что иное, как полицейская агрессия. И пока мы за это должным образом не отвечаем, у нас и нет никакой правоты в том, чтобы поддерживать систему в игнорирование предъявляемых вопросов». И если вместо обещанного властью прекращения тeppopизма он увеличивается всё сильнее, а власти требуют всё больших полномочий, то они должны сказать: «Так, мы уже позволили себе кучу безответственных действий, и за всё остальное должны отвечать уже на новом уровне…»
Если так получается, что какой-то этап самого недопустимого примет одно поколение, а другой другое, и первые должным образом не проинформировали вторых о тех недочётах, которые они уже и так совершили, то вторые могут совершать свои, будучи совершенно не в курсе о том, что те пойдут поверх предыдущих и с уже совершенно другим значением. И тогда накопительный эффект недопонимания ситуации будет как у того водителя с амнезией. И если институты власти обманывает сначала одно поколение, потом другое, потом третье, то каждое должно передавать последующему отчёт и опыт и должным образом требовать действий с учётом этого. А последующее должно со своей стороны требовать от предшествующего всё то, что оно должно передавать, потому, что иначе это будет, как ситуация с водителями, которые посменно передают управление каждый следующему, только один из которых износил все покрышки до лысой резины, но об этом другого не предупредил, другой стёр все тормозные колодки вместе с суппортами, только тоже третьего не предупредил, а у третьего случилась поломка спидометра, из-за которой тот стал показывать меньше, чем есть, и в таком состоянии без предупреждений всё передано четвёртому, который сам ничего не удосужился проверять. Но если у общественности ничего такого не практикуется, в случае движения к самому недопустимому в их понимании их ответственность будет выглядеть совсем иначе.
Выглядеть всё будет примерно так: сначала появляются какие-то тepaкты, которые нарушают спокойную жизнь людей. Потом они повторяются, и оказывается, власти не справляются с их предотвращением. И люди возмущаются на тему того, как им не повезло жить в это время в этом месте. Потом власти требуют для себя больше полномочий, чтобы иметь возможность более эффективно с ними бороться. И люди решают пойти на эту жертву, и подразумевают, что за эту «сознательность» их должны понимать и не трепать им лишний раз нервы. Потом выясняется, что тeppopисты оказались настолько серьёзными, что власти даже при новых полномочиях всё равно не справляются, и последние требуют для себя ещё. И люди идут на новую жертву (и продолжают накапливать страдания), и уверены, что это надо понимать и учитывать. Потом оказывается, что борьба с тeppopизмом перерастает в чуть ли не войну, к которой люди волей не волей начинают привыкать, как бы это ненормально не казалось. И всё это не вызывает вопросов в свете тех новостей, которые им власти показывают. А власти уже не спрашивают полномочий, с сами себе их назначают, потому, что тех, что они получили, уже достаточно, чтобы при помощи них строить новые. Но людей волнует лишь одно: пусть назначают себе, что надо, лишь бы с тeppopизмом быстрее справились. Но только тeppopизма всё больше и больше, а от полномочий властей лишь больше пропаганды и борьбы с инакомыслием, но в свете этой же пропаганды это кажется вроде как правильным. И вот наконец пропаганда заявляет, что нашла решение: только тотальный контроль с чипом в голове у каждого всех избавит от тeppopизма. И люди уже на всё готовы, только бы это прекратить, и готовы встречать новый порядок, как избавление. И вот они требуют ото всех того, чего требуют власти, и уверены, что после всех тех жертв, которые они понесли, никакие препирательства даже и не мыслимы. И тут вместо: «Да, конечно» они получают от кого-то: «Отвечайте за накопленную вами вину!» Вот такое неожиданное столкновение позиций.
Вообще, чтобы такой ситуации не допускать, надо с самого начала ставить нужные вопросы. Но что, если люди не считают себя обязанными отвечать на вопросы, которые им кажутся непонятными и надуманными, до тех пор, пока их не натыкают носом в последствия того, о чём их предупреждали? Тогда получается, что либо без экcтpeмизма не получится, либо ждать, когда наконец накопится то, во что их можно будет натыкать. Но что, если даже они и в конце не готовы отвечать за ту позицию, которую занимали вначале? И скажут: «Мы тогда ошибались (и вообще мы не помним, что тогда было), а вот сейчас уверенны, что действуем правильно. И нам виднее, и ничего слушать не хотим, и требуем считаться с нашей волей»? Тогда будет столкновение позиций, которое с их стороны будет выглядеть, как описано в предыдущем абзаце. Ну а со стороны оппонента это будет выглядеть, как поведение водителя, который на скорости сто двадцать сбивает пешеходов на тротуаре, а вместо ответственности негодует, что у него из-за них помят бампер. Только в большем масштабе.
2.9. ТОЧКА ОТСЧЁТА
Как устроено понимание обязанности? В цивилизованном обществе примерно так: если ты видишь чужие ворота (а тем более табличку на них «выезд не загораживать»), то твоя обязанность не ставить свою машину перед ними. И если тебя не вынуждали никакие обстоятельства непреодолимой силы, но другого места поблизости ты не нашёл, а поодаль искать поленился, и припарковался именно там в расчёте на то, что уедешь раньше, чем создашь проблему, то твоя обязанность успеть это сделать (и твои проблемы как). Если же так получилось, что ты не рассчитал, и задержку выезжающему из ворот всё же создал, то твоя обязанность освобождать место в кратчайший срок, и, как минимум, извиниться.
Если ты не умеешь читать, или не увидел эту табличку (по причине того, что не соизволил быть достаточно внимательным там, где тебе неохота), или даже таблички не было, но ты видел, что это ворота, и такие же, как у тебя, перекрытия выезда из которых ты бы не потерпел – это всё не уважительные причины. Твоя обязанность понимать, что выезд загораживать у тебя права нет.
Если ты, допустим, начал снимать-ремонтировать колесо, и разложил всё хозяйство так, что переезжать в другое место и там продолжать тебе хлопотнее, чем хозяину ворот подождать, пока ты закончишь (с твоей точки зрения), это твои проблемы. Твоя обязанность была думать об этом перед тем, как выбирать место для ремонта. И если ты этого не сделал, значит, оно не настолько оно было важно, а вещи, основанные на том, что не настолько важно, не могут быть уважительной причиной.
Если ты додумался снимать-ремонтировать сразу все колёса, и твоя машина стоит на кирпичиках по всем четырём точкам, то все «А как я её теперь уберу???» исключительно твоя проблема. Твои проблемы, как – а хозяину ворот выезжать надо. Может, срочно, может не срочно, но он твои ворота не загораживает, и ты тоже изволь на его территории ему проблем не создавать. Но если в твоё правосознание это не влезает, а берётся в учёт только то, что есть машина в не транспортируемом состоянии, и что к этому надо подойти с «пониманием», а всего остального мы, видите ли, понимать не хотим, то у тебя проблемы. И у тебя может быть целая куча соображений типа «...а я новые колёса быстро поставить не могу – я на них ещё резину не поменял, а снова ставить старые, потом отъезжать, и снова снимать, и ставить новые слишком сложно. Лучше ты подожди, пока я закончу, ах не хочешь – ну ты сволочь!». Но качели качели права начинают качаться не оттуда, откуда тебе выгодно, а оттуда, откуда должны. И если ты этого не хочешь понимать, то и тебя понимать не обязаны.
Аналогичным образом, наверное, должно обстоять и в политике общества. Если система учредила порядки, которые нарушают естественные права человека, то она обязана их исправлять соответствующим образом. Если же она находится в положении, когда исправление будет слишком сложно (по причине того, что не захотела идти по пути, на котором это было бы легко), то она должна отвечать за то, почему она пошла по этому пути, и кто в этом виноват, а потом уже всякие разборы, сколько весят трудности, которые эти исправления создадут, и сколько весят права, которые надо уважить. Только в системе, объявившей войну правам и свободам человека, такого, естественно, не предусмотрено. Там будет только «Вот есть такое-то положение, которое, пусть ущемляет вас в чём-то, но нас исправление этого ущемит в чём-то ещё больше (нам, знаете ли, виднее), поэтому ничего менять мы не обязаны. И идите куда подальше со своими претензиями, и разговор на этом закончен…».
Возникает вопрос: а когда система строила такие порядки, которые специально так рассчитаны, чтобы менять их было как можно сложнее, чтоб за них держалось как можно больше резидентов, и отказ менять выглядел как можно серьёзнее, она что, не видела табличку «Естественные права человека – не заграждать!». Не, не видела.
3.1. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО
Естественные законы природы просты. Если кто-то безо всякого закона решил, что имеет право убить другого и забрать всё, что тот имеет, то второму не нужно придумывать закон для того, чтобы обнажить оружие для защиты. Потому, что первый своим действием автоматически заявил, что можно браться за оружие безо всякого закона. А значит, тоже второй может убивать его, чтобы защитить свою жизнь, имущество, и безопасность. И если первый не приводит никаких доказательств в пользу того, что он имеет право так поступать, то и второй не обязан. А если первый заявит, что имеет право делать это не просто так, а по закону (который он сам установил, и согласия второго не спрашивал), значит, второй может сам установить закон, который нужен, чтобы, защищать себя аналогичным образом, и согласия первого тоже не спрашивать. Потому, что своим действием тот автоматически установил, что можно, никого не спрашивая, устанавливать законы, какие считаешь нужным. А значит, второй может противопоставить ему свой закон так же, как и своё оружие его оружию.
Если первый придумает закон, согласно которому он имеет право устанавливать закон, а другой нет, возникнет вопрос, а почему это он решил, что ему можно, а другому нет, и, если ответа не будет, получится, что он сам своим действием и установил, что в этом вопросе можно действовать без объяснений. Если же первый решит, что объяснение его правоты должно подкрепляться силой, значит он автоматически этим заявит, что любой не уступающий ему в силе имеет право с ним бороться в рамках аналогичных методов. И пока он не найдёт таких методов, которые не оставляют вопросов без ответов, его политика равносильна заявлению, что нет иного права, кроме права силы. Выше головы не прыгнешь, и всякой силе противодействует другая сила, и пока будешь действовать в таком ключе, на каждый твой приём будет симметричный ответ.
Государственники спросят: так что, вообще что ли никакие законы не должны быть, и никакой порядок неправильно удерживать при помощи законов? Нет, почему – вполне можно. Если кто-то считает, что имеет право убить тебя, и отнять всё, что у тебя есть, то помимо оружия, которое ты будешь носить с собой, ты можешь защитить себя законом. Прими в своём обществе закон, что, если кто-то убьёт тебя или кого-то из вашего общества, его за это поймают и повесят. И если он даже сумеет убить того, кто за ним придёт, то за ним пошлют новых. И так до тех пор, пока его не повесят. И что ваша правовая система не остановится, потому, что так работает закон. И пусть знает о том, что ему до конца жизни придётся прятаться, и думает перед тем, как на тебя нападать. И если твоё оружие не всегда даёт достаточной защиты, то закон будет защищать тебя дополнительно.
У такого закона будут ответы на все вопросы, но только если работает принципиально для защиты. И тогда, если у кого-то будет вопрос, почему вы ловите и убиваете кого-то, у вас будет встречный вопрос, а почему он позволил себе убить кого-то из ваших? Будет вопрос «А почему мы тогда не может иметь свой закон, позволяющий убивать теперь ваших за то, что вы убили нашего?» – будет ответ: «А потому, что мы первые вашего не трогали, а он убил нашего; вот когда наш первым убьёт вашего, тогда можете». И на все вопросы будет свой ответ. Потому, что ответа нет только у агрессора.
И сколько законов надо для защиты ваших прав и жизней, столько и напишите. И право писать законы для защиты от агрессии есть такое же естественное право, как и право обнажить оружие в свою защиту, потому, что оно обусловлено естественным порядком вещей. И вопросов без ответов не будет, если сделаете всё правильно. Но есть деятели, которым законы нужны для нападения. Поэтому их законы институты права строятся по совершенно другим принципам. И они считают (и продвигают учения), что они имеют право устанавливать законы, а другие нет. И они считают, что могут устанавливать такие законы, какие хотят, и не перед кем не отчитываться за то, какое право на это они имели. А если за что-то и должны отчитываться, то опять же по установленным собой правилам. А правила у них всегда одни: им должно быть можно в отношении других то, чего другим в отношении них нельзя. И когда такие законы выходят за рамки защиты, и покушаются на естественные права и свободы людей, начинаются такие вопросы, каких у неагрессивных институтов права быть просто не может.
3.2. ЧТО ТАКОЕ АГРЕССИЯ?
Представьте, что кто-то пытается сделать что-то противоречащее законам природы, например, создать вечный двигатель. Берёт телегу, приделывает к ней педали, и на верхнюю педаль кладёт груз. Под тяжестью педаль пошла вниз, механизм заработал, и телега поехала, но вот первая педаль свой такт отработала – надо вторую задействовать. Он кладёт на вторую другой груз, а она не крутит: телегу катить груз может, а катить и одновременно первый груз подымать на другой педали нет. Тогда он берёт двойной груз, кладёт на вторую педаль, и всё снова работает, но дальше опять проблема: теперь надо двойной груз подымать, а это сложнее. Надо тройной груз, потом четверной, и… до полной бессмыслицы.
Тогда изобретатель вечного двигателя вообще скидывает груз с первой педали, и пусть она пустая вверх едет. Всё работает без двойного груза, но только теперь другая проблема: первый груз так и остался внизу. Тогда он решает просто запасти побольше грузов для одноразового использования, и класть их на педали, чтобы они оттуда сбрасывались. Всё работает, но, как оказывается (на практике), от загрузки их вверх перед поездкой спина устаёт не меньше, чем от кручения педалей в поездке ноги…
Тогда изобретатель вечного двигателя применяет вообще радикально новое решение: приделывает к телеге пятое колесо, и на него цепь к педалям, чтобы крутило их, и телега должна ехать от того, что педали крутятся, а крутиться педали должны от пятого колеса, что за телегой тащится. Но и здесь то же самое: пока педали сам крутишь, вроде едет, а как только заставляешь их самих от её хода крутиться, ехать перестаёт. Тогда на одну педаль снова груз, потом на другую, потом двойной, тройной… Но, как ни крути, а как только в системе появляется новый элемент, способный дать тягу, система почему-то всегда начинает требовать больше тяги, и всегда настолько, что её снова не хватает.
Да законы природы просто издеваются – какое решение задачи не найдёшь, они тут же добавляют какую-то новую трудность, которой раньше не было. И никак этот момент не обойти. И этот принцип можно понять и успокоиться, а можно психовать, и ничего не хотеть понимать, и чем меньше слушать, тем увереннее быть в неправоте всего и всея…
И если понять этот принцип, то станут понятны проблемы всех возможных решений и комбинации решений. И не нужно даже перебирать их все, чтобы априори знать, что все кажущиеся решения несут в себе проблемы, которые либо сразу видны, либо нет, но они всегда есть. И если не понимать этой закономерности, то может казаться, что в неизученной области что-то может быть иначе. И считать, что никакой результат ещё не предопределён, и верить, что всё получится. И считать, что неизвестно ещё, чья возьмёт, и верить в победу.
Аналогичным образом обстоит ситуация и в праве. Есть правовые субъекты и есть агрессия. И агрессия сама по себе не едет – её двигают те, кто её осуществляют. И правопорядки, устанавливаемые агрессорами, сами не работают – их надо педалировать. И педалирование агрессивных действий и есть состав вины агрессора, который никуда не девается, как не перекладывай, и как ни крути. И как не пытайся спрятать агрессию под мирное обличье, она обязательно где-то вылезет в виде вопросов, на которые нет ответа. И тогда придётся игнорировать этот момент, и всё что из него вытекает. И заниматься налеганием на педали, перекладыванием грузов, под песню «Наша телега сама едет!».
Если система устанавливает требование всем вшить микрочип, а человек этого не делает, значит, силовики системы должны применить силу, чтобы его арестовать. Это и есть акт агрессии, аналогичного которому оппонент со своей стороны не проявляет. И если система этого не сделает, окончательно поработить человека не получится. А если система настаивает, что это не агрессия, а защита от тeppopизма, потому, что иначе тeppopисты-де всех съедят, то человек требует доказательств, что это не этап реализации самого недопустимого под видом борьбы с тeppopизмом. И пока система не предоставит соответствующих доказательств, что заявленная опасность первого превосходит опасность второго, оппонент может не соглашаться, и тогда системе придётся или отступиться, или применить силу, чтобы заставить его прогнуться под свои правила. И т.д., и т.п., и всегда, чтобы оставить последнее слово за собой, агрессорам придётся применить силу.
Допустим, агрессор не захочет в открытую считаться агрессором, но и отступаться не захочет. И тогда система (образно говоря или не образно), придумает режим, где все расчёты только через интерфейс чипа, и у кого не будет в голове чипа, тому нельзя будет «ни продавать ни покупать, кроме тех, кому на лбу клеймо не поставлено, что он трижды шестёрка» (ну или как там правильно цитируется?) И тогда все, кто не дадут себя заклеймить, не смогут покупать продукты и будут поставлены перед выбором между клеймом и голодной смертью. И тогда те, у кого осталась своя земля, уйдут на свои огороды, и будут кормиться тем, что на них растёт, и все расчёты вести между собой будут вести созданными своим обществом деньгами. И тогда система может попробовать запретить (если ещё не будут запрещены) иные расчёты, кроме своих, но, чтобы это осуществить, опять придётся применить в отношении людей силу. И тогда она может попробовать просто затоптать их посевы, но это тоже повлечёт два вопроса: во-первых, а почему оппоненты тогда не должны затоптать то, что она посадила, а во-вторых, почему бы людям не встать у её исполнителей на пути и просто не помешать к ним пройти? И тогда последним придётся или применить силу, или попробовать обойти их, но обходной путь всегда длиннее прямого, а это даст преимущество защищающим своё в опережении противника.
Допустим, система попробует иначе. К данному этапу вообще не должно оставаться людей с землёй (обложат такими налогами, или требованиями, что не потянуть, заставят продать, или отожмут ещё каким способом), и тогда людям некуда будет идти. И тогда им придётся либо работать на систему (называется пролетарии) с вживлением чипа для начисления зарплаты, либо побираться, и зависеть от милости резидентов системы. Либо ломиться в магазины, и брать без спросу то, что считается им не принадлежащим. И вот это уже может выглядеть похожим на агрессию. Для верных резидентов системы. Только для борцов с системой будут вопросы, по какому праву она присвоила себе монополию на то, чего она не создавала? Ты ещё воздух весь выкачай, чтоб дышать никто не мог, кроме тех, кто у вас под куполами будет жить, в которых воздух будет подаваться, и всех ломящихся к вам с требованиями вернуть им воздух объяви агрессорами. И пока люди не получат ответа, они могут пойти на ту землю, которая им «не принадлежит», и делать то, что необходимо для выживания. И агрессору опять придётся применять силу.
В общем, трюков система может придумать много, но основной принцип и фактор остаются прежними: агрессор бьёт первым. Удар может наноситься в той или иной форме, но всегда первым. Не нужно никуда идти и на кого о нападать – агрессор сам придёт и нападёт. Это закон природы. Вопрос только в адекватном количестве принимаемых в учёт обстоятельств. И выглядеть это наоборот может только там, где агрессивным силам удалось переиграть всех настолько, что рабство постепенно начало казаться свободой, незнание оказалось решающей силой, а мир поменялся с войной местами. И чтобы не было лишних сложностей, и не было лишних вопросов, надо посознательнее препятствовать отжиманию своих естественных прав агрессорами. И нести за это ответственность за адекватный подход к делу перед своими современниками и потомками.
3.3. ЕСТЕСТВЕННЫЕ ОБЯЗАННОСТИ
Что есть обязанность? Это понимание необходимости определённых действий, которые с тебя требуются. А требоваться они могут совершенно по-разному, в зависимости от того, основаны они на системе согласия или на системе насилия. На основе согласия обязанность выглядит так: если ты хочешь, чтобы кто-то тебе был чего-то обязанным, то и ты должен быть определённые вещи обязанным другому. И когда ты делаешь в отношении других то, чего мог бы не делать, но им это нужно, и поэтому ты делаешь, тогда и с них можно спрашивать аналогичное. И тогда на вопрос «А почему мы должны делать то, что надо тебе?», у тебя будет ответ «А потому, что я делаю то, что нужно вам». И если ты себе не позволяешь в отношении других то, чего мог бы позволить, но им бы это не понравилось, то тогда и от других можно требовать аналогичного. И тогда, если кто-то спросит: «А почему это я не должен себе позволять в отношении тебя того, что мне хочется?», будет ответ: «А потому, что я себе такого не позволяю».
Когда есть мотивации, основанные на соображениях совести, на соображениях взаимовыгоды, и просто выгоды выглядеть в глазах всех остальных благодарным и достойным соответствующего отношения, тогда работают факторы, создающие какие-то взаимные обязанности. Когда эти факторы не используются, а необходимость кого-то что-то заставлять остаётся, тогда появляется понятие обязанности, навязываемой принудительно.
Обязанность на основе насилия работает иначе. Обязанность в правовой системе, основанной на насилии – это то, что, не спрашивая согласия человека, с него можно требовать на основании только того, что за невыполнение ему будет то, чего он очень сильно не хочет. И тогда ему не нужно ничего объяснять – один страх наказания может дать нужный стимул. Но работает эта система, пока есть соответствующая власть диктовать свою волю. Как только власть будет утрачена, все обязанности сразу пропадут, как силовое поле электромагнита, к которому прекратили подачу тока. Мотивации же освободившегося раба что-то не позволять себе в отношении бывшего хозяина, в свою очередь, не только пропадут, но и могут получить обратный эффект: в некоторых случаях из одного только желания поквитаться за все обиды освободившиеся захотят поступить с ним так, как он поступал с ними, и только из-за того, что он с ними так поступал.
Без принуждающего фактора в системе насилия никакой обязанности быть не может. Это закон природы, и он будет работать так, как работает, независимо от того, нравится кому-то его действие, или нет. А это значит, что если ты навязываешь своим положения тeppopом, то всё это работает лишь до тех пор, пока у тебя есть власть контролировать каждое действие оппонента. Если же твоя власть в этом деле окажется недостаточной, и он решит ответить тeppopом на тeppop (и только потому, что ты упорно доказывал, что понимаешь диалог только на таком языке), то диктовать ему обязанность от этого воздержаться у тебя не получится. Даже если ты будешь фанатично верить в то, что у него нет права это делать. И все средства, которые он сумеет привести в действие, это не остановит. Остановить сможет только соблюдение тобой твоих обязанностей, естественным образом работающих на добровольное выполнение оппонентом соответствующих обязанностей с его стороны. И если ты откажешься от тeppopа, и пойдёшь на соответствующий диалог, тогда появится возможность заставить отказаться оппонента от своих действий. Что здесь может быть непонятного?
3.4. ЧТО ТАКОЕ ТEPPOPИЗМ
Тeppopизм – это то, чёткое определение чего тeppopисты никогда не дадут. Потому, что его могут дать только борцы с тeppopизмом. Потому, что только тем, кто борется тeppopизмом, выгодно дать чёткое определение того, чего нельзя допускать; тем же, кто именно его и творит, не выгодно, чтобы это понятие имело чёткого определения, потому, что в путанице им легче уходить от ответа.
Если система занимается государственным тeppopизмом, она никогда не даст такой формулировки, по которой можно было бы чётко определить, что такое тeppopизм. Она может написать целую кучу законов, указывающих, что и в каких конкретных случаях им должно считаться, но она никогда не даст того определения, по которому можно установить, что она имела право относить к тeppopизму, а что нет. А все её законы будут непостижимыми для логики всех, кто поверит, что они нужны для борьбы с тeppopизмом, и при любой попытке вывести общее правило будут упираться в необъяснимости и противоречия. И единственное правило, к которому неизменно будет сводиться её логика – это положение, согласно которому тeppopизмом может быть что угодно, только не то, что позволяют себе хозяева системы.
Что есть тeppopизм? Тeppopизм – это использование угроз (и расправ) в качестве основного аргумента, и использование там, где оппонент может обосновать свою позицию без них, а возразить на его доводы кроме них, оказывается нечем. Если ведётся политика «Бросьте свою веру, примите нашу; не хотите – тогда мы вам 6ом6у в храм подкинем!» – это тeppopизм. А если в ответ появляется политика «Будешь так себя вести – мы тебя поймаем и повесим. И если будешь помогать тем, кто так себя ведёт – тоже повесим. Повесим тебя и всякого, кто будет этим заниматься!» – это не тeppopизм. Это ответ на тeppopизм, и вынужденный ответ на тeppopизм тeppopизмом не является, даже если некоторые его меры в жёсткости не уступают.
Ответ на тeppopизм не является тeppopизмом, потому что у отвечающих есть доводы, которыми они готовы работать без угрозы, просто тeppopисты их слушать не хотят. И если отвечающие на тeppopизм спрашивают: «А почему мы должны бросить свою веру и принять вашу?», то этот вопрос подразумевает необходимость обосновать такое требование. И если единственный довод оппонента «А потому, что нам кажется, что наша вера правильная!», то на этот будет ответ «А нам кажется, что наша правильная – так почему мы должны подстраиваться под вас, а не вы под нас?», и этот разговор может вестись до тех пор, пока оппонент не докажет, что их вера правильная, или не отступит. Но если он первого не может, а второго не хочет, тогда ему остаётся третье – запугивание. И тогда у отвечающих не остаётся выхода, кроме как вышибать клин клином. И ответное запугивание на то и ответное, что вынужденные к нему прибегнуть способны ответить, почему они себе это позволили, а применивший запугивание ничем, кроме тeppopизма, ответить не может. Вот в этом разница между тeppopизмом, и ответом на тeppopизм.
Если система идёт в самое недопустимое, и использует угрозы в адрес всех несогласных в качестве основного аргумента, она и есть тeppopист. А все меры, которые несогласные вынуждены будут применять для того, чтобы защитить свои права и достоинства – будет ответом на него. Но с официальной точки зрения системы всё будет наоборот. Не считаться тeppopизмом будут только те меры, которые она применяет в рамках установленных собой правил, какие бы угрозы они не в себе не несли. А любая пропаганда борьбы с этим запросто может быть отнесена к идеологии тeppopизма. И когда она преследует тех, кого обвиняет в тeppopизме, и угрожает повесить их, как тeppopистов, под всеобщее одобрение толпы, что должно сделать расправу особо устрашающей, это тоже отдельная составляющая запугивания.
Так же, чем более необоснованными являются действия системы, тем сложнее ей уходить от критики. И тем естественнее для неё оказывается единственным выходом простое запугивание всех критиков и затыкание их репрессивными мерами. Для чего требуются более громкие обвинения в качестве оснований, а соответственно, более ярко выраженная политика системы, накачивающая общество ненавистью ко всему тому, что она объявляет тeppopизмом. И чем слабее система держит критику в свой адрес, тем сильнее ей это надо чем-то компенсировать, а соответственно, нужен повышенный уровень тeppopа в отношении всех критикующих. И в рамках этой логики ей естественно кидаться с особой яростью на всех ставящих под сомнение её монополию на судейство в этом вопросе, и преследовать их с такой принципиальностью, чтобы фактором запугивания перевесить недостаток аргументов.
Политике такой системы логично строиться на положении, что тeppopистом может считаться только противник системы; сама система тeppopистом считаться не может, если она действует по своим правилам, что бы она не делала. Подвергать сомнениям правоту системы в таком вопросе должно быть предосудительным, запрещённым, и просто страшным. Какие основания? Бездоказательные постулаты, не выдерживающие критики, но критиковать которые нельзя, потому, что за это угрожают преследованиями.
Характерная особенность такой системы в том, что данное положения является не какой-то случайно недоработкой, которую «вот-вот исправят, но пока ещё не успели», и которую надо потерпеть «ради общего блага», а это именно что это основная составляющая плана, ведущего к такому недопустимому, страшнее которого уже ничего не может быть.
3.5. НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВЫШИБАНИЯ КЛИНА КЛИНОМ
Представьте такую ситуацию, что живут люди, никого не трогают, и не собираются ни к кому лезть, но появляется враг, и говорит: «Вы недолюди, а мы высшая раса, и мы должны быть вашими хозяевами, а вы нашими рабами. И мы должны решать, кого из вас уничтожить, а кому оставить жизнь, чтоб служить нам могли, и кому из оставшихся как жить. И это правильно, потому, что мы выше вас по развитию, а вы ниже, а блага высших имеет приоритетную ценность. И вы должны это принять и подчиниться, а кто будет сопротивляться – тех будем убивать!» Но у людей возникает вопрос: «А с чего это вы взяли, что вы высшая раса, и что имеете право за нас что-то решать? Мы же за вас что-то решать не лезем – так почему вы себе решили такое позволить?» – «А нам просто так кажется, и этого достаточно!». И тогда: «Да мало ли, кому, что кажется? Нам, может, кажется наоборот, так что, может, мы имеем право на аналогичное тогда?» – «Нет, правильно только то, что кажется нам!» – «И какие же у вас доказательства?» – «Наши доказательства на кончиках наших штыков, с которыми мы на вас попрём плотным строем, и посредством которых объясним вам, что должно быть так, как считаем мы!»
«Ну что же, – говорят люди, – Значит, вам не нужно, чтобы с вами разговаривали языком слов, вы хотите, чтобы разговаривали языком пуль, и тогда вот вам наши контраргументы: мы выроем окопы и засядем туда с пулемётами, и будем косить ваши построения ряд за рядом, пока до вас не дойдёт, что штыками убедить нас не получится. Раз по-другому не хотите понимать, что нет у вас права нашу жизнь отнимать, значит, сами виноваты, что придётся убеждать вас таким образом. Заодно будет у вас повод подумать, что вы за раса и чего стоят ваши жизни, если в расход готовы пустить их там, где можно было бы их сохранить…», но враг не согласен: «Нет, мы совсем не та раса, жизни которой можно за дёшево забрать, и именно поэтому вы не правы, и вот какие у нас аргументы: мы впереди пустим броневики, а пехота пойдёт колоннами сзади, и пули ваши будут отлетать от нашей брони, и так мы вас заставим понимать, что языком пуль разговаривать у вас с нами не получится!» – «Ну что же, – говорят люди, – Значит, вам не нужно, чтобы с вами разговаривали языком пуль; вы хотите, чтобы разговаривали языком снарядов, и мы поставим такие пушки, которые расколотят сначала ваши броневики, а затем пули будут укладывать вашу пехоту, раз уж вы так настаиваете, что язык одних пуль вам не понятен…», но враг не согласен: «Нет, мы совсем не хотим, чтобы вы разговаривали с нами языком снарядов, и вот какие у нас аргументы: мы вместо броневиков пошлём танки, а броню их танков спереди специально сделаем такую, на которую ваши пушки не рассчитаны, а сверху ещё запасные куски гусеничного полотна прикрепим – чтоб пробить ещё труднее было. И вот так заставим вас понимать, что разговаривать с нами языком снарядов тоже не нужно…» – «Ну что же, – говорят люди, – Значит, мы будем делать такие снаряды, мины и 6ом6ы, которые рвут в клочья даже танки, раз уж так не хотите, чтобы с вами разговаривали языком обычных снарядов…». И каждый остаётся при своём, и не получается ни врагу убедить людей в том, что они низшая раса, ни людям убедить врага в том, что не надо их убивать.
А теперь представьте, что враг всё же одолевает (и такое бывает), и поля боя одно за другим остаётся за ним, и не помогают ни пулемёты, ни пушки, ни даже самые сильные 6ом6ы, какие есть в арсенале, ибо силища со стороны врага прёт такая, что на смену одному построению вырастает другое, и сколько не убивай, нет конца этому напору. И тогда приходится людям оставлять окопы и уходить в леса, и переходить к методам партизанской войны. А враг оккупирует захваченную землю, и устанавливает на ней свои порядки, и убивает кого-то из живущих на ней, а кого-то угоняет в рабство, а кого-то просто запугиванием заставляет своим порядкам подчиниться, а кто-то, может, ещё и добровольно переходит на его сторону, а ещё враг со своих земель кого-то привозит, и расселяет на этой. И тогда говорит он: «Я теперь законная власть. И все ушедшие в леса должны сгинуть из этих земель, или выйти из сдаться. Потому, что таков у нас теперь закон, и права не подчинятся властям у них больше нету ни у кого! А все, кто продолжают сражаться, больше не партизаны, а преступники, и когда поймаем тех, кто сам не сдастся, будем судить и вешать, как преступников!» Да только вот тот, кто в леса ушёл, не согласен: «Какая ты законная власть? На чём твой закон держится? Где это я соглашался с тобой твой закон принимать?» – «А это не важно, – говорит враг, – Мы и не обязаны твоего согласия на свой закон спрашивать, потому, что законы-де можно принимать, и не спрашивая согласия каждого. Большинство населения меня поддерживает, а значит, я власть легитимная!». Но вот не согласен партизан: «Это какое это большинство тебя тут поддерживает? Горстка предателей? Или та толпа запуганных людей, которые рта раскрыть боятся? Или школьники, оболваненные твой пропагандой? Или вот тот контингент, который ты сюда привёз из тех, кого мы сюда не звали? Где то большинство, которое тут должно было быть, если бы не твоя деятельность? В земле лежит? На твои каменоломни угнано? С чего это я должен тебя слушаться?»
И тут выясняется, что кроме силы, у врага аргументов нет: «Ты должен слушаться, потому, что, если вы не захотите сдаться, мы возьмём собак, и устроим облаву. И всё оцепим, и весь лес прочешем, и кого поймаем – повесим, а кто будет убегать – перестреляем!» – «Ну давай, – говорит ушедший в леса, – Только лес большой, а за ним болота, тропы по которому знаем только мы, так что смотри не надорвись, а пока у тебя этого ещё не получилось, слушать тебя не будем. А если ты не спрашиваешь меня, что устанавливать правильно, а что нет, то не буду и я тебя спрашивать, и буду поезда твои под откос пускать, и патрули твои из засады обстреливать, и на пути следования твоих колонн мины закладывать. И буду уничтожать тебя всеми способами, какие только найдутся в моём арсенале, и уничтожать, как агрессора, не оставляющего другого выхода». Но вражеская власть не согласна, и вот что у неё получается: она поезда не знает, как огородить, и патрули не знает, как защитить, и пеших солдат в своих колоннах тоже не знает, как обезопасить, но вот себя, знает, как: она будет сидеть в здании администрации за заборами с двойным охраняемом периметром, а передвигаться из точки А в точку Б только на бронированном автомобиле, в сопровождении вооружённого конвоя. Чтоб, если что, от погони никакой партизан не ушёл, если выскочит, а убить если и можно было кого из конвоя, то простых бойцов, смерть которых ничего не изменит.
«Ну что же, – говорит партизан, – значит ты настаиваешь, что не хочешь, чтоб с тобой языком обычных мин разговаривали – хочешь, чтобы разговаривали языком таких, которые не только твою пехоту убивать будут, но бронетранспортёр твой на куски рвать. Ладно, будем разговаривать с тобой тем языком, на каком настаиваешь. А с теми, кто тебя охраняет, будем разговаривать отдельно. Чтоб дошло, что не платить жизнью за такую политику не получится. И чтоб не захотелось им за тебя умирать, и чтоб не хотели тебе служить, и чтоб увольнялись или дезертировали. И чтоб не оставалось никого, кто хотел бы тебя охранять, и чтоб не захотелось тебе без охраны сидеть, и чтоб дошло до тебя, что нечего тебе здесь больше делать, и убрался чтоб туда, откуда пришёл…» – «Ах ты ж тeppopист!» – говорит вражеская власть – «Это кто тут тeppopист? Кто первый начал? Кто пугать стал, чтоб сдавался в рабство, или собаками травить будут? Кто угрожал вешать, как преступника за то, что за родную землю сражаешься? Кто вторгся туда, куда его на звали, и стал угрожать смертью тем, кто не примет его порядки?». А на это ответ у врага только один: «Тeppopист ты, потому, что законная власть здесь я, а законная власть может угрожать кому считает нужным и как считает нужным – если это в рамках закона, это тeppopизмом не считается, а вот кто угрожает власти, тот тeppopист!». И давай толкать это в уши всего остального населения, пока этот постулат, повторенный тысячу раз, не станет «правдой».
Мораль проста: когда появляется такой агрессор, который позволяет себе в отношении других то, чего в отношении себя бы не позволил, и называет себя законной властью, то с адекватным оппонентом у него неизменно выходит, что аргументов у него, кроме силы и крика, нет. И всем тем, для кого это не аргументы, никак не получается объяснить, почему его надо понимать иначе, чем «…а я не хочу, чтобы со мной разговаривали языком меньшей силы; я хочу, чтобы разговаривали языком большей!». Со всей опасностью, которой чреваты все из этого вытекающие не только для него самого, но и для всех, кого он делает невольными участниками этого конфликта.
3.6. ФАКТОР ЗАПРЕТА
Допустим, закон системы заточен для реализации самого недопустимого. А значит, он должен изображать заботу о людях и защиту от всего, что угрожает их правам, но при этом сделать их полностью бесправными перед его конечным назначением. А значит, он должен преследовать всё, что: а) является тeppopизмом, б) объявляется тeppopизмом, в) похоже на тeppopизм, и г) за уши можно притянуть к тeppopизму. И в рамках этой деятельности убирать всё, что мешает реализации программы.
Работать такой закон будет примерно так. Если занимаешься тeppopизмом, за это серьёзная кара. Если организатор – самая строгая. Если исполнитель – почти такая же. Если участвуешь тeppopистической организации, тоже серьёзная, даже если сам напрямую ничего и не делал (может, чуть менее серьёзная, но всё равно). Если ты спонсируешь тeppopизм, тебе тоже, может, чуть менее суровая, но всё же серьёзная. Если ты пропагандируешь тeppopизм, за это тоже достаточно серьёзное наказание (А ты как хотел? Вдруг из-за твоей пропаганды люди пострадают!) Если не сообщил о тeppopизме, тоже достаточно серьёзное наказание. И если не сообщил о пропаганде тeppopизма, тоже. Но если ты вовсю ратуешь за самое недопустимое, занимаясь уничтожением всех несогласных направо и налево – за это ничего. Если занимаешься в рамках этого запугиванием всех, кто пытается бороться с планом, тоже ничего. Если прославляешь такую деятельность – тоже. И если просто бездействуешь, и не пытаешься оказать помощь тем, кто от этого может пострадать, тоже. А зачем за это наказывать? Ведь иначе реализация может не состояться. Такие вот особенности закона, а за все остальные нарушения порядка вполне соразмерные наказания. А то с чего им быть несоразмерными – ведь если они будут несоразмерными, это может помешать порядку и не удобно будет план реализовывать, а вторых это подорвёт доверие пролов к власти и план окажется под угрозой.
При этом желательно, чтобы все меры были демонстративно направлены на обеспечение максимальной безопасности «защищаемых», и особенно для безопасности исполнителей. А это значит, что, если хоть что-то в рамках регламента несёт малейшую опасность, это надо максимально тщательно проверить, и при необходимости обезопасить. А теперь представьте, что кто-то не захочет мириться с реализацией плана. Ну непонятно ему (им) окажется, почему он должен позволять отнимать у себя жизнь, свободу, и человеческое достоинство. И он противник любых экcтpeмальных мер, и сторонник решать всё цивилизованным разбирательством и переговорами. Но на любые попытки использовать эти вещи система отвечает манкурством, непереговороспособностью и гостeppopизмом. И тогда возникает вопрос, а почему он должен ограничиваться этими вещами, если система своим поведением показывает ему, что она не уважает нормальный диалог?
Если на этот вопрос несогласный вразумительного ответа не получает, то тогда у него может возникнуть соображение совершить акт мести системе, который, по его мнению, соответствует той ответственности, которую она должна понести, и который (конечно же) подпадёт под формулировки системы экcтpeмизма и тeppopизма. Но допустим, перед этим он сочтёт своим долгом как-то предупредить систему о своих намерениях и дать ей возможность исправиться (зачем сразу переходить к действиям, если можно сначала предупредить и дать возможность другой стороне подумать?) Как отреагирует сделает система? Задержит и обезвредит, а потом будет судить за угрозы, пропаганду и подготовку тeppopизма.
Возникает вопрос: если несогласный будет об этом знать, то зачем ему это делать? Если он решит что-то делать, то у него возможность это осуществить будет только, если делать молча и без предупреждений, а иначе система упредит все его действия. Но если она не хочет отступаться от своей программы, то получается, что она этим ему заявляет, что будет или её программа, или его действия, и если он хочет чего-то в рамках их добиться, то пусть действует и не предупреждает. Получается, что она не хочет быть предупреждённой и иметь шанс подумать, надо ей это или нет. И те, кто поддерживают систему (понимают они это или нет), получается, тоже не хотят быть предупреждёнными. А если то, что он сотворит, принесёт тем, в отношении кого он это сотворит, гораздо больше ущерба, чем положение, в котором они бы оказались, если бы подумали и передумали продолжать свою политику? Получается, они занимают позицию «мы не хотим быть защищёнными от ущерба; мы хотим получить по-максимуму там, где есть все возможности этого избежать». И с этой позицией они прут поддерживать систему, которая заставляет их занимать эту позицию.
С другой стороны, чего можно ещё ждать от системы, законы которой ориентированы для реализации самого недопустимого? Если закон ориентирован на агрессию, он будет подставлять своих собственных резидентов, понимают они это или нет – а как ещё может работать закон, назначение которого работать вопреки тому, что он пытается изображать?
3.7. ВОПРОС И ОТВЕТ
Допустим, с целью получения преимущество в информационной войне система решит демонстративно изображать определённую гуманность. Если ты не поставил чипа, тебя не будут сразу бить по голове дубинкой, заламывать руки, и утыкать лицом в землю; тебе просто выпишут штраф. А на следующий день новый штраф. И так, пока не поставишь. А если не оплачиваешь штраф, то он увеличивается. А если снова не оплатишь, тогда тебе что-нибудь заблокируют, и так, что жить вообще невозможно станет. И штрафы такие, что после них тебе не на что жить будет. И без денег жить не получится – ну некуда пойти жить без денег. И всё, где можно что-то засеять, уже занято системой, а что не занято, отравлено. Только в системе жить и остаётся. А в системе без чипа никуда, или с чипом в сети самого недопустимого.
Система вроде бы первая тебя не атакует – тебе просто выписывают бумажку и вежливо вручают. А если ты первый с кулаками на кого-то полезешь, то ты вроде, как и применил агрессию первым. И если полезешь напролом туда, куда тебе заблокировано, тоже агрессор получишься. Но только что тебе остаётся делать – как тебе сохранить своё право на жизнь и свободу с человеческим достоинством, если с одной стороны охотники, а с другой флажки, за которые вроде как нельзя? И вот представьте себе, оказывается, допустим, кто-то в такой ситуации, и думает, что ему делать. Задаёт такой вопрос системе, а на него ничего адекватного не отвечают. И тогда у него возникает вопрос: а почему он должен позволять с собой так поступать? И если на этот вопрос он тоже не получит адекватного ответа, значит, система оставляет ему самому себе на него отвечать. И если он придёт к выводу, что ему нечего терять, то он может начать действовать с учётом этого.
Допустим, действует порядок, в котором, если человек не вживил чип, ему штраф. И допустим, препираться с представителем системы бесполезно: ему хоть какие вопросы не предъявляй, он разговаривать не будет – он просто молча выписывает тебе штраф, и что дальше, его вообще не волнует. А дальше непереговороспособность системы и загон в нейрокибернетический плен. Но отвечать представитель системы за это не собирается. Вот только, допустим, человек сумел организовать всё так, чтобы тот попал к нему в ловушку, и контроль за ситуацией теперь не у него, а несогласный с системой мог с ним сделать, что сочтёт нужным (потом у этого будут проблемы, но это потом, а у инспектора проблемы будут сейчас).
Задаётся первый вопрос: «А с чего это я должен тебе безнаказанно участвовать в загоне меня плен к маньяку?» Будет ответ (что-то вроде): «Я всего лишь выполняю свою работу…» Будет вопрос: «А кто тебе дал право такую работу выполнять?» Будет ответ (что-то вроде): «А это не ко мне вопрос, а к системе…» И тогда: «А как к ней вопросы задавать, если она не даёт?» – «…» – «Вот поэтому спрашивать буду с тебя («Как именно?») в рамках возможностей, которыми я ограничен» – «А что я? Я всего лишь штраф выписываю!» – «И что это меняет?» – «Надо в связи с этим гуманным быть!» – «А ты был гуманен со мной, когда запускал процесс, ведущий меня к голодной смерти?» – «…» – «Тогда почему я должен быть?» – «Всё равно так нельзя нельзя – надо сажать в тюрьму виноватых, а не на месте варварство чинить!» – «А твоя система предоставляет мне возможность иметь тюрьму для таких, как ты?» – «…» – «Ну вот когда будет, тогда и спрашивай!».
Далее человек начинает рассуждать: а как же всё-таки надо наказать виновника? Отнять жизнь – это как-то слишком лихо за штраф будет; надо как-то «гуманнее». Может, просто пару раз по-мордам съездить? Да, так как-то адекватнее (сочтёт, допустим, человек), но только вот незадача: за эти пару раз потом будет отдельная статья. И там уже не просто штраф, а срок уже будет (дополнительно к штрафу). А за такую совокупность проблем просто пару раз по-мордам маловато будет. Надо (будет) поквитаться ещё и за срок, и это как бы должно быть потом (не солидно вроде квитаться за то, что никто ещё не сделал), вот только позволит ли система это сделать потом? А если нет, то возникает вопрос, почему тогда несогласный должен отказываться от возможности отомстить сейчас, если система не хочет, чтобы это было перенесено на потом? Если она своей политикой показывает, что или делай сейчас, или никогда, то что остаётся? И если на этот вопрос несогласный тоже не получает вразумительного ответа, а не давать себя уничтожать безнаказанно у него стоит принцип номер один, то приходит к выводу, что система настаивает, что это должно быть сейчас. И тогда он учитывает этот момент, как отягощающий вину оппонента, и закладывает дополнительно соответствующую по своему усмотрению меру в производимое сразу наказание.
Далее будет вопрос: а потерпит ли система такое, или за это у неё предусмотрено какое-то особо серьёзное наказание (и более решительная ловля)? И если с этим всё по той же схеме повторяется, то тогда так же до тех пор, пока у несогласного все вопросы не уравновесятся (ну или пока останется, чем ещё можно спрашивать).
Возникает вопрос: так зачем же система предусматривает такие меры? Она хочет подставить своих людей своими же правилами? А делает она это затем, что если инспектор выписывает штраф за то, что не человек не захотел себя очиповать, а человек сможет дать ему за это по мордам, а в ответ ему за это ничего (кроме кулаков того же инспектора), то тогда иной человек не особо испугается это сделать, а значит, пугаться должен инспектор, и бояться идти выписывать штраф. А если за такое что-то будет, и такое, чтоб и думать даже несогласный не смел, то тогда инспектору боятся нечего, и все штрафы будут выписаны, и общество поплывёт в самое недопустимое, как по маслу, и все будут очипованы. И в других системах аналогичный порядок может применятся с другими целями – там идёт защита тех, кто что-то защищает. А здесь идёт именно защита того, кто нападает на чужие права и свободы, а защита нападающего всегда есть не что иное, как усиление нападения. А при нападении закономерность вопросов и ответов совсем другая, и там, где у защищающего могут быть все нужные ответы, у нападающего их не будет. Только непереговороспособность и защита со стороны (государственного) тeppopизма.
В случае столкновения с тем, кто решил идти на принципы до конца (и кто предусмотрел план ухода, или кому просто нечего терять), закономерность будет простая: не служи системе, которая служит самому недопустимому, и не будет к тебе вопросов, на которые нет ответов. Ну или не выписывай штрафа, пока на все вопросы оппонента не ответишь – тоже не будет таких проблем. Или служи такой системе, которая не предусматривает дополнительных наказаний за мордобой по этому поводу, и не будет дальнейшей цепочки вопросов, которая чревата такими закономерностями. Но если служишь системе, которая заточена под самое недопустимое – в таких ситуациях будет только так. Потому, что, если закон служит противоположному официально заявленным целям, у него всё будет работать вопреки ожидаемому смыслу происходящего.
Это, как если бы тeppopист подложил где-то маленькую 6om6у, и угрожал её взорвать, но при этом рядом подложена побольше, а ещё неподалёку совсем большая, и если взорвётся первая, то взорвутся по цепочке и остальные, но он бы при этом настаивал, что он не большой тeppopист, а «мелкий». Принял бы адекватный рассудок его объяснения, что спрашивать с него в этой ситуации надо всего лишь за один маленький взрыв? Нет? Ну вот и с полицейской агрессии за штраф в рамках самого недопустимого так же.
Напал с одной только попыткой штрафануть за нежелание стать жертвой плана – один уровень безответственности; напал с попыткой и приложенной к ней угрозой за сопротивление – другой; а напал ещё и с дополнительной угрозой за принципиальное сопротивление – третий.
3.8. ЧЕГО ОНИ НЕ ЛЮБЯТ
Допустим, несогласные с системой сумеют организовать какое-то сопротивление, и готовы сражаться до последнего. И допустим, хозяин системы готов бросить в бой все имеющиеся силы, и пустить их в расход до последнего, если понадобится, ибо твёрдо решил, что будет или самое недопустимое, или ничего. И допустим, что несогласные с системой, в свою очередь, готовы исходить из дилеммы «победа любой ценой или смерть», но только том случае, если других вариантов не останется. Но если останется, то сделать всё возможное для спасения как можно больше жизней, причём не только своих, но и тех, кто совершил ошибку и встал на сторону системы, но кому можно дать возможность одуматься и исправиться.
Допустим, лучший (и единственно приемлемый) способ для сопротивления окажется в том, чтобы использовать все возможности сломить её информационно, и только после этого уже пробовать какие-то силовые решения. И именно этот приоритет в определённой ситуации может быть самым эффективным, потому, что основное отличие закона, построенного на агрессии, в том, что у него нет ответа на те вопросы, на которые есть ответ у закона, построенного на защите от агрессии. И акцент внимания на этом моменте может лечь в основу информационной (и гибридной) войны против системы.
Это значит, что если несогласные сумеют организовать над кем-то какой-то свой суд (по своим правилам), и сделают детали процесса всем доступными для ознакомления, то в рамках этого процесса они смогут попробовать выдвинуть требования, при которых, если обвиняемые могут ответить на все вопросы, их отпускают (и сдаются), а если нет, то пусть те признают свою вину и несут какое-то наказание. Но при этом, если обвиняемые не захотят признаться, но и ответить на вопросы не смогут, то тогда особо сильное наказание, и такое, чтоб был стимул повиниться. И если нет ответов на вопросы, доказывающие, что ты виноват (и система тоже), то признавай свою вину (и её тоже), и неси наказание за себя и за неё. И пусть все видят, что ты получаешь не потому, что можешь всё объяснить, но тебя не хотят слушать, а потому, что объяснить не можешь. И пусть все видят отсутствие в данной схеме какого-либо скрытого давления на обвиняемых. И пусть каждый кухонный спорщик о политике у себя задумывается, почему так получается, что никто не приводит ответов, которые их бы могли вообще избавить от наказания, и предпочитают признать свою вину. И чем больше таких наблюдателей не найдёт ответа уже на этот вопрос, тем сильнее пошатнётся положение системы, и тем больше будет шансов победить в войне на как можно более ранней стадии с сохранением как можно большего числа жизней.
Чем эффективнее будет работать такая мера, тем активнее система будет работать над тем, чтобы любой ценой её пресечь. Потому, что такая мера против системы будет неэффективной только там, где её закон занимается защитой, а не нападением. Или может быть ещё там, где у борцов с системой есть, что терять. А там, где терять нечего, и возможность такого приёма есть, она будет работать с максимальной эффективностью. И будет оказывать на сознание всех, в ком осталось ещё хоть немного адекватности, гораздо более эффективное воздействие, чем суды системы, которые не гарантируют никакого скрытого давления на обвиняемых. И работать это будет так, что системе это очень сильно не понравится. А потому и реакция (наверное) будет соответствующая.
А всё-таки было бы интересно узнать: а как такая система будет объяснять такую ситуацию? Кто-нибудь знает?
3.9. ВЫНУЖДЕННЫЕ ТРЕБОВАНИЯ
Допустим, обнаружится такое обстоятельство, что лояльные и верящие в систему ничего понимать не хотят, пока в отношении них не начинают проявлять соответствующую принципиальность. И после этого только до них начинает доходить, что надо думать о том, о чём они думать не хотели, и что с этим всё оказывается не так, как они думали. Тогда к ним возникнет естественный вопрос: а что они этим хотят показать – что они по-другому не хотят понимать, и что только так с ними и надо? И что бы они на это не отвечали (словами, не увязывающимися с ответственностью), их поведение будет отвечать именно это.
Допустим, что политика системы будет такова, что принципиальность можно будет защитить только силой. И при этом если её не проявлять, общество прямым ходом идёт в режим самого недопустимого. И тогда получится, что спасти себя (и по возможности остальных) для сопротивления можно только, принуждая оппонентов к диалогу, в котором им должно стать понятно то, что без диалога им непонятно. И тогда получится, все жертвы, которыми это может быть чревато, (если по-другому никак), будут оправдываться спасением как можно большего числа жизней (для тех, для кого оправдано ради предотвращения самого недопустимого пожертвовать чем-то или кем-то из поддерживающих систему).
Допустим, для того, чтобы самое недопустимое не состоялось, на определённом этапе общественность должна перестать поддерживать систему. И для того, чтобы она перестала, ей (каждому её участнику) нужно задать определённые вопросы. Какая защита от самого недопустимого у человека должна быть в вашей системе? Какие гарантии ты можешь дать, что такая опасность не имеет места быть? Можешь ли ты доказать, что вероятность этого при такой системе несущественна? Можешь ли ты доказать, что она ниже хотя бы пятидесяти процентов? Или ниже девяноста процентов? Или ниже девяносто девяти? Какое право вы имеете требовать следовать вашим правилам, если они не способны отвечать даже за это? Почему люди должны позволять творить такое? Кто вам дал право ограничивать нас в правах задавать свои вопросы? Можешь ли ты объяснить, какие ещё методы борьбы за свои права и остаются, кроме тех мер, без которых ничего не работает? Кто вам дал право пресекать эти меры, если вы не отвечаете за соответствующие гарантии? Кто тебе дал право не знать таких вещей и поддерживать систему? И т.д. и т.п. И если у кого-то находятся объяснения, тогда вопросы снимаются, а если нет, тогда выдвигаются требования перестать поддерживать систему. И если кто-то не хочет понимать (и проявлять соответствующую ответственность), тогда встаёт вопрос о мерах, которые заставят его понимать, что безответственность от него не потерпят.
Допустим, система со своей стороны предпринимает все меры, которые должны оградить своих резидентов от вопросов, о которых им думать (и знать) не желательно. И в силу этого (а так же своих собственных прихотей) какая-то часть общественности не хочет отвечать за своё понимание (и выслушивание) того, что ей со стороны сопротивления вменяется знать. И тогда у последних возникает вопрос, что им остаётся делать, кроме как идти на меры, которые принудительно заставят тех отвечать, и признавать свою неправоту в случае неспособности ответить. И если они на этот вопрос адекватного ответа не получают, и из-за этого готовы перейти к таким мерам, то может получиться следующая ситуация.
Допустим, сопротивление в какой-то мере сможет более или менее системно проводить необходимую для этого деятельность. И допустим, предпринимаемые ими меры дают определённый результат, и оппоненты сопротивления признают то, что оказывается, не признавать нельзя. Но остальная система реагирует на это обвинениями в экcтpeмизме и тeppopизме, и принимает соответствующие контрмеры. У сопротивления возникает вопрос: какой со своей стороны ответ на это им остаётся, кроме, как спрашивать у системы, какие ещё меры им оставались?
Получится ситуация, когда сопротивление обвиняют в экcтpeмизме и тeppopизме, и они делают вещи, которые в глазах сторонников системы выглядят именно таковыми, но при этом всем становится видно, что согласие с их требованиями вызвано не страхом, а неспособностью что-либо возразить на приведённые доводы. И может так получиться, что сопротивление применяет свои меры, затем спрашивает, какие ещё варианты ему были оставлены, и в случае отсутствия ответа требует признать систему эти меры вынужденными, а если система отказывает, тогда принимаются новые меры, которые заставляют её признать то, что иначе она признавать не хочет, и снова ставится вопрос о признании и этих мер вынужденными. И так до тех пор, пока все вопросы не закроются. И пока кто-то один окончательно не победит.
Возникает вопрос: если эскалация конфликта и количество общего ущерба для всех в связи с этим начнёт расти в геометрической прогрессии, что будет отвечать система на заявление, что она сама виновата в ситуации?
3.10. ЧЕМУ РАВНО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО
Если меньшинство начнёт какую-то войну против большинства, и войну такую, в которой оно может нанести ему потерь больше, чем всего получить само (в силу своего малого количества), то оно может быть право, может быть неправо, но, если оно неправо, оно не сможет ответить за те потери, которые нанесёт, если нанесёт их больше определённого числа. Потому, что ему просто нечем отвечать будет по принципу «зуб за зуб, око за око», ибо нет у него такого количества «зубов и очей», которыми отвечать надо будет. И если кто-то идёт на такой конфликт, не имея должного потенциала ответственности, он вносит очень много вопросов, оставление которых без ответа само по себе требует отдельного разбора, и в этом разборе он может оказаться неправ, даже будет прав во всём остальном. И неправота в этом вопросе может накручивать в общей эскалации конфликта всё новую и новую неправоту, как снежный ком, и весь конфликт только из-за этого может оказаться не распутываемым клубком вопросов без ответов, в котором никто уже ничего разбирать не захочет, а все будут только бросать все силы на победу, после которой будет суд побеждённых победителями.
Этот момент всегда следует учитывать меньшинству, перед тем, как что-либо начинать, но есть и момент, который следует учитывать большинству. Если большинство в каком-то вопросе не захочет идти на переговоры, а сразу перейдёт к силовому решению, и получит какой-то урон, которого могло бы не быть, если бы на переговорах всё было цивилизованным способом разобрано, то противник может быть хоть сколько угодно раз неправым, но это не отменит того факта, что оно получило урон помимо всего прочего ещё и из-за того, что не захотело пойти на переговоры. А если большинство не захочет учитывать этого момента, и при этом это будет то самое большинство, которое в лице системы реализует самое недопустимое, то возникнут такие вопросы, которые ни у какого иного общества ни в каких противостояниях не возникнут.
Допустим, общество располагает таким оружием, которое при войне с внешним противником может нанести ему гораздо больше потерь, чем оно само могло бы при любом раскладе получить. И это общество узаконивает своё право на его применение (в случае хотя бы обороны), живёт в режиме реальной готовности его в определённом случае применить. И допустим, именно такое общество в своих внутренних делах встаёт на путь самого недопустимого и получает сопротивление. И у сопротивления тоже, допустим, оказывается возможность применить какие-то средства, которые могут нанести обществу ущерба больше, чем оно само может при любом раскладе получить. И у сопротивления возникнет вопрос: а почему это вам такое должно быть можно, а нам нет? И если система не найдётся ничего обоснованного ответить, а сопротивление готово осуществить угрозу только из-за этого, то возникнет ситуация, когда общество окажется из-за своей безответственности в такой опасности, которой могло бы в ином случае и не быть.
Так же, помимо этой опасности, у такого общества может быть и ещё одна. Представьте, что сопротивление в борьбе с подготовкой самого недопустимого выдвинет широким массам общественности требование наподобие: «Ну-ка все бросили поддержку режима и резко начали с ним бороться. И борьба до победного конца, а если нет, то применим такие средства, что она при любом раскладе вам покажется меньшим из зол»? Как это может воздействовать на целевую аудиторию?
Чтобы лучше рассмотреть этот вопрос, следует сравнить этот пример с аналогичной ситуацией, которая могла бы быть в другом обществе с другой политикой, если бы к нему попытались применить угрозу такого типа. Представьте общество, в котором закон существует для защиты естественных прав людей, а не для нападения на них, и тут вдруг появился бы тeppopист, который бы выдвинул такое требование с какой-то своей целью. Прогнулось ли общество бы под его угрозу? Вряд ли – не для того живёт, чтобы вот так с собой дать обращаться. Потому, что если оно на такое пойдёт, то оно просто растеряет всё то, чем живёт, и ради чего живёт, а это для них может само по себе быть угрозой ещё более страшной. А значит, их система скорее всего будет пытаться как угодно, но как-то пытаться обезвредить тeppopиста даже с сильным риском в обход его воли, и идти, если надо, ва-банк, но моралью в таких вопросах не поступаться. И потому вероятность успеха для тeppopиста для такого случая минимальная из всех возможных, а значит, и резон уменьшенный. А во-вторых, ради чего ему рисковать? Ему нечего терять, и общество ставит его перед дилеммой самое недопустимое, или смерть? А вот в случае с системой, идущей к самому недопустимому, будет именно так. Выбора меньше, а вот с вероятностью успеха могут добавиться некоторые бонусы.
Представьте себе, что система атакует чьи-то естественные права в лице какого-нибудь очередного своего служителя, выдвигающего какие-то требования (или осуществляющего карательные меры), и ему кто-то бы задал вопрос, а по какому праву он это делает? И на это тот бы ответил, что по праву, предоставленного системой, а его бы спросили, а по какому праву она такие права ему предоставляет? А он бы (допустим) не смог обоснованно объяснить исходные основания для таких прав, и просто бы ответил, что у него приказ, и что этого, мол, достаточно. А его бы спросили, а кто ему дал право служить такой системе, отдающей такие приказы, и если бы он не ответил, поставили бы вопрос, а чем такое право отличается от права пса, которому дают команду «фас», и тот атакует, не задумываясь, а имел ли право хозяин отдавать такую команду? И если к этому сравнению не найдётся вразумительного опровержения, то ему бы выдвинули требования – пусть тогда и отвечает, как пёс: во-первых, получает соответствующее отношение (со всеми возможными из этого вытекающими), а во-вторых, пусть встаёт в позу пса. А если нет… тогда вопрос к общественности: а почему они стоят, безучастно смотрят? Почему не помогают его переубеждать, что он не прав? Они что, не согласны с этим? Ну пусть объяснят тогда, в чём неправо сопротивление. А если нет, тогда что они хотят этим сказать? Что хотят содействовать своей лояльностью и поддержкой системе в её атаке на естественные права людей? Тогда и они тоже должны отвечать за это, а если не хотят, то быстро взяли, налетели на служителя, и убедили, что за свои действия надо отвечать. И пусть отвечает он, если не хочет, чтобы отвечали они.
Чтобы лучше рассмотреть этот вопрос с разных сторон, снова обратимся к сравнению с другим обществом, где закон служит не нападению, а защите. Может ли там какой-то тeppopист выдвинуть требование, что или силы правопорядка должны сделать что-то унизительное, или пострадают (допустим) какие-то заложники? Выдвинуть-то может, но чего он этим добьётся? Ну выполнят (допустим) его требования, ну увидят это все – дальше что? Заложники захотят смеяться над служителем правопорядка, пожертвовавшим своей гордостью ради их спасения? Или остальные зрители захотят, понимающие, что на месте заложников могли оказаться они? Ни один адекватный человек не захочет. А стало быть унижение в их глазах толком и унижением не будет: ни самого человека, ни мундира – люди сами не захотят меньше его за это уважать. Тeppopист ничего не выиграет, даже если добьётся своего. Вот только в системе, реализующей самое недопустимое, всё может оказаться по-другому.
Если служители системы не отвечают за свои действия, то за них отвечают остальные. А если служитель согласится отвечать (так, как остаётся в такой ситуации), то это может демотивировать его служить такой системе. А хозяева системы не заинтересованы в том, чтобы его можно было таким способом демотивировать. А значит, от определённых видов ответственности в такой системе он должен быть каким-то образом освобождён. Т.е. каким-то образом всё же должно быть всем объяснено, что такие требования выполняться не будут, и, если из-за этого пострадает кто-то из остальных резидентов, значит, пострадает. И всех несогласных с этим заставят смириться, и принять это, а всем «непонятливым» будет наиболее доходчивым образом показано, что лучше смириться, чем возмущаться. Но тогда, если отвечать не будет он, то придётся им, и тогда до всех начнёт (постепенно) доходить, что вместо того, чтобы их защищать, власти их подставляют, а вместо сочувствия только прессовать за возмущения и могут. И тогда возникнет первоначальная трещина в отношениях между людьми и всей остальной системой. И если в эту трещину грамотно и удачно сможет бить сопротивление своим требованием «все на борьбу, или борьба покажется меньшим из зол», эффект от этого может быть гораздо выше, чем во всех остальных обществах, где могли бы иметь место попытки применить аналогичные приёмы.
Если в системе, реализующей план самого недопустимого, человек выполняет требования закона, он служит умалению своего собственного достоинства. Потому, что по-другому и не может быть там, где закон вместо защиты его прав ориентирован на нападение. И чтобы это объяснить способным адекватно мыслить людям, не нужно творить ничего из выше разобранного – достаточно просто задать соответствующие вопросы.
Спросите у разных элементов систему, кто и как готов себя вести в каких ситуациях и какие действия он от себя гарантирует. Это даже необходимо знать, а то неспокойные времена часто бывают – чтобы просто знать, на кого в чём можно рассчитывать, а кто всех может подставить свой безответственностью.
Пусть объяснит, какие у него есть ответы на какие вопросы, чтобы знать, на что с ним можно будет в таких ситуациях рассчитывать. Чтобы люди знали, готов он их спасти своими ответами за своим действия или не готов. И чтобы относительно них тоже можно было знать, кто они: люди, готовые отстаивать своё достоинство, или только пресмыкаться перед теми, кто его топчут. Ну а если кто и безопасность людей отстоять, и честь мундира готов не уронить, пусть расскажет, какие у него для этого ответы есть, чтоб недостойными сомнениями его мундир не пачкали. И сразу станет ясно, кто есть кто, и кто есть что. И чего стоит чьё уважение к чему. И кто есть тот, кто не хочет заслуживать уважения. Разве не должно быть право на это у людей знать ответы на эти вопросы?
И всё это будет понятно адекватно мыслящим людям (пока нейрокибернетическая админократия не получит возможность вмешиваться в их мысли). И чем больше в обществе будет адекватных людей, тем хуже для системы это будет работать. Потому, что есть законы природы, которые работают так, как работают, и работают независимо от того, понимает ли кто-то их действие, или у него своё мнение о том, как они должны работать. И эти законы не спрашивают, собирается ли он их понимать, или не собирается, а просто делают своё дело, и заставляют принимать соответствующий результат. И ставят агрессора перед той ответственностью, перед которой он должен стоять, даже если ему не нравится считать себя агрессором. И чтобы эти законы работали, не нужно их устанавливать, и объявлять о каре за их невыполнение. Потому, что они сами найдут и покарают нарушителя, и им глубоко плевать, объявит он их действие экcтpeмизмом или адекватной мерой. И для того, чтобы они это сделали, не нужно призывать к их действию, потому что они работают автоматически. А потому экcтpeмизм в объяснении действия законов природы может быть только для агрессора, не желающего принимать реального положения вещей.
1. Недопустимое
© Copyright: Роман Дудин, 2016
Свидетельство о публикации №216051300560
Свидетельство о публикации №216051300560
Рецензии
Прочитала половину, мне кажется, лучше выкладывать по более мелким главам. Размышления интереснейшие и очень актуальные! Прям технология Апокалипсиса описана.
Тэми Норн 10.05.2023 07:48 • Заявить о нарушении
Тэми Норн 10.05.2023 07:48 • Заявить о нарушении