Помню -рукописная версия акции Бессмертный полк 14

Предвоенные годы - отрывок из романа


Любовь Горбатенко (в этих воспоминаниях я почему-то взяла псевдоним Вера)

Вера остановилась и подумала, что еще в сталинские времена в кругу своей семьи мать любила ругать Сталина. Конечно, это было бы опасно в обычной семье, но у них взрослые и дети так привыкли все хранить в тайне, что никакая информация из семьи не выходила наружу. Наверное, со стороны мы, дети, казались неразговорчивыми (сами себе на уме). После смерти Сталина мать стала защищать его от всеобщих нападок и ругать Хрущева. Вере все это не нравилось. Хотелось иметь на все собственное мнение.
А еще из детства у нее сохранилось много воспоминаний о событиях, которые показались ей смешными в силу детского оптимизма, или непонимания ситуации. Но в отношении взрослых к этим событиям было полно трагизма и страха.
В Новочеркасске у них был очень интересный дом, в котором комнаты были расположены по кругу, и детям в отсутствии взрослых хорошо было гоняться друг за другом. Дом был полон тайн и тайных мест, в которых можно было затаиться во время игры в прятки. Иногда дети засыпали в этих тайных местах, и, проснувшись от голосов взрослых, уже боялись выйти и поневоле подслушивали разговоры взрослых. За эти, хотя и нечаянные подслушивания могло сильно «влететь».

*   *   *

О семье отца Вера знала меньше, чем о семье матери, в которой она воспитывалась. Знала лишь из рассказов отца, что в пригороде Харькова в конце девятнадцатого века в семье потомственных украинских кожевников родился мальчик Кузьма Карпенко (дедушка Веры по отцу). Его рыжеватые волосы закручивались в жесткие кудри, и пружинили под расческой.
- Тай что ж таке? – Плакала его мать, размачивая и расчесывая непослушные кудри. – У всех диты как диты, а в мене как овечка.
Кузьма женился в первый год нового «високосного» двадцатого века на спокойной дородной красавице Оксане, которая принесла ему много детей. В живых остались одиннадцать. Так у моего отца Сергея оказалось пять братьев и пять сестер, половина из которых была старше его, а половина – моложе.
В последние годы своей жизни Кузьма купил небольшой дом на окраине Белгорода. Их двор заканчивался речкой. Летом они ежедневно купались в ней, ловили рыбу, замачивали для выделки кожи. В детстве у ребят была всего лишь пара штанов на шестерых братьев. Кто первый вставал, тот и одевал штаны. Остальные вынуждены были в одной рубахе сидеть на печке, или бегать по двору. Нужно напомнить, что трусы в то время вообще не носили. Одни штаны были из «чертовой кожи», то есть из плащ-палатки. Под дождем штаны становилась колом, и ходить в них было невозможно. Как-то Сергей пошел в гости к девочке, которая ему нравилась. Но под дождем ему пришлось ретироваться. Он посадил себе на шею негнущиеся штаны, и, прикрывая «срам» рубашкой, садами добрался домой.
Жили они нестабильно. Зарабатывал Кузьма хорошо, но любил выпить, и в пьяном состоянии где-нибудь в пивной похвастать заработком. Начав с малого, в периоды запоя он пропивал все, включая и бочки для выделывания кожи. Потом занимал деньги, выкупал свои бочки. И все начиналось сначала. Красавица Оксана относилась ко всему происходящему спокойно. В ее задачу входило рождение, и вскармливание малых детей. Остальное ее не касалось. Повзрослевшие сыновья вели себя как волчата, стараясь вписаться в отцовский бизнес, и начать зарабатывать себе на пропитание и на одежду. Кто-то рассказал им о биологической модели выживания сильного в волчьей стае, и они при случае любили повторять эти истины. Они тренировали свои мышцы, и вели вообще себя друг с другом в соответствии с этими законами.  Когда Сергей заработал себе на приличную одежду и купил ее, утром он обнаружил, что младший брат Костя уже ушел в ней. Они конкурировали друг с другом. Каждый старался первым выгодно закупить «сырье» (сырую кожу) для выделки, а потом повыгоднее продать уже готовую. Костя особенно отличался тем, что не очень был усерден в работе, и мог запросто продать кожу, выделанную кем-нибудь из братьев. За это ему крепко доставалось, но уроки эти он помнил недолго. По примеру своего отца Кузьмы они все любили выпить.
Казалось бы, православные заповеди не очень-то выполнялись в этой семье. Но в год великого украинского голода горе сплотило их. Сначала умерли родители. Последней они похоронили бабушку. Дети вернулись домой, и старший брат Дмитрий велел им разбить дома всю посуду (сейчас это назвали бы психологической разгрузкой), и они навсегда покинули родительский дом. Они бросили его, и никогда не вспоминали о нем, так страшны были воспоминания времен того искусственно сделанного голода, когда горы зерна сгнивали на местах, а народ Украины умирал с голода. После этого Дмитрий разделил их на три группы и отправил к родственникам в Москву, в Новочеркасск и на Кубань.
Сергей долго жил в Москве у сестры Марии, работал на строительстве московского метро, а потом перебрался в Новочеркасск, чтобы заниматься с братьями кожевенным делом.
После Москвы Сергей был одет щеголем. У него были новые хромовые сапоги, галифе из тонкого сукна, кожаный пиджак. Кепка прикрывала его уже лысеющую голову. Лицом он пошел в мать. Он был самым красивым из братьев. Красивое круглое лицо, крепкое телосложение. Черные глаза обволакивающим взглядом провожали каждую молодую женщину.  В этом смысле о нем в городе ходили легенды. У него, несмотря на почти полное отсутствие какого-нибудь образования и воспитания, были прирожденные способности галантного кавалера. После недолгого пребывания в Новочеркасске, Сергей уехал к брату Абраму на Кубань, сошелся там с одной женщиной, сделал ей ребенка, но, бросив ее, вернулся в Новочеркасск.
Сообща Сергей со старшим братом Дмитрием купили дом. Жизнь в стране текла своим чередом, приближались годы самых свирепых политических репрессий. Но братья Карпенко жили по своим законам, и зарабатывали деньги своим ремеслом.
Ранней весной тридцать шестого года Сергей встретил Нину. Он зашел с другом в столовую КУКСа, и увидел в буфете девушку с чистыми, как небо, голубыми глазами, которая почему-то она бегала по помещению босиком. Он применил к ней все свои чары, но она не растаяла сразу же, и на следующий день он принес ей конфеты. А на третий день купил ей чувяки. Самые красивые, которые только смог найти на рынке. Он не привык, чтобы ему отказывали. Его желание разрывало его на части. Через неделю он снял квартиру. Он обманул ее, сказал, что там живет с ним сестра, что она хочет познакомиться с ней.  Но Нина понимала происходящее. Она сама удивлялась, как ухитрилась в первого взгляда влюбиться в этого уже лысеющего парня. За ней ухаживали офицеры, приезжающие на курсы усовершенствования командного состава, но ее они совершенно не задевали. В свои двадцать три она была еще девушкой. Так уж прошла ее молодость, в тяжелом труде и выживании без родителей. А тут с ней творилось что-то невообразимое.
Да, она пошла с ним в эту квартиру. Он закрыл за ними дверь, и она поняла:
«О! Он умел быть с женщинами нежным!».
А еще она поняла, что хочет быть с ним всю оставшуюся жизнь, что она будет сражаться за него со всеми другими женщинами.
На следующий день они пошли к ее родителям, и сказали, что Нина вышла замуж, и теперь она – жена Сергея. В те годы этого было достаточно, чтобы пару стали считать мужем и женой. Знакомить Нину со своими братьями и сестрами Сережа не спешил. Постепенно он включился в интенсивную работу в своем доме, и иногда даже не приходил ночевать в их квартиру. Нина уже поняла, что беременна, но это известие не очень-то обрадовало Сергея.
Нина начала паниковать. Ей то одни, то другие говорили, что видели Сергея с другими женщинами. Ей становилось страшно.
 А в те годы ремесленный промысел, как и любой другой, был под запретом. Братья понимали это, и свои бочки держали в подвале под домом, Но, заработав, любили покутить, выпить, и хвались своим умением зарабатывать деньги:
- Да у нас под домом целый кожевенный завод! – громогласно объявляли они в пивнушке.
Долго им объявлять об этом не пришлось. Четверо из шести братьев оказались в тюрьме. Сели бы все шестеро, если бы в это время оказались в Новочеркасске. Но Абрам жил на Кубани, а Костя уехал погостить к сестре Марии в Москву.
И здесь Нина проявила решительность своей матери Фео. Она пришла в их дом и заняла лучшую спальню.
- Ты кто такая? – кричали на нее сестры Сергея.
- Я – жена Сережи, - твердо заявила Нина.
- Да у него таких жен на каждом углу по десятку, - пытались отбиться от нее сестры.
- Так пусть они его там и ждут, на углах, - парировала Нина. – А я с ребенком своего мужа в своем доме дожидаться буду.
- Да чей это ребенок? – все не могли угомониться сестры. – Пусть он сам скажет, жена ли ты ему, или так. Надо же, цепкая какая. Что ж он сам тебя в дом не привел?
- Не успел.
- Обрюхатеть тебя успел, а познакомить с родней не успел.
Но Нина была, как танк, и остановить ее было уже невозможно. Она с первых же часов после ареста братьев поняла, что заниматься их делом некому, кроме нее. Через своего отца нашла выход на молодую женщину – судью Аиду Максимовну. Потом они стали подругами на всю жизнь.
Нужны были деньги. Вечером в доме опять разразился скандал. Нина хотела продать кожаные пальто братьев, пиджак Сережи, другие вещи братьев, их велосипеды, но сестры уже все разделили и спрятали. Это был грандиозный скандал, в котором одна казачка победила троих хохлушек.
- Как Вы смеете лишать своих братьев единственной возможности быть оправданными, или хотя бы получить минимальный срок! - кричала она, а еще она блефовала, грозила им милицией, и сестры, наконец-то, сдались. К утру все, что годилось на продажу, или на подарок, было сложено в зале.
Аида руководила Ниной. Все, что можно, было сделано. Но денег хотели в несколько раз больше, и оправдание не получилось. Братьям дали по два года, что для того времени было совсем небольшим сроком.
Самым страшным было то, что их осудили с конфискацией имущества. Аида пообещала Нине, что со временем «выдернет» из дела страницы, в которых говорилось о конфискации, но сделать сразу она этого не могла.
Как будто выпотрошенная после всех хлопот с судом, Нина вдруг поняла, что на нее нежданно-негаданно свалилась орава голодных сестер Сергея вместе с их детьми. Все они не работали, их содержали братья. Теперь, когда братья сидели в тюрьме, и было продано все, что можно было продать, в семье воцарился голод. Сестры уже не бранились с Ниной. Теперь они ждали, что она принесет им из буфета КУКСа.
И опять, как в ту пору, когда посадили в тюрьму отца и мать, и она, Нина, еще совсем девчонка, спасала голодных братьев и сестер, принося им с мельницы, где она работала, остатки муки из-под жернова, всякие объедки, Нина включилась в каторжную работу по обеспечения непонятной семьи хотя бы минимальным продовольствием.
Нина решила, что одна она при всем желании не прокормит такую ораву голодных. Нужно было каждому найти дело, которое давало бы средства к существованию. Младшую сестру Сережи Катю Нина устроила учетчицей. Его средняя сестра Аня нашла себе мужчину, и ушла жить к нему.
Но больше всего Нину беспокоила старшая сестра Сережи Надя. От Сережи Нина знала ее историю. Надя была самым старшим ребенком в семье, и отец Кузьма очень выгодно отдал ее замуж за инженера – железнодорожника Андрея, и у них один за другим родилось четверо детей, три сына и дочь Леночка. Андрей много разъезжал, и в один из приездов домой ворвавшиеся в дом односельчане из зависти на глазах у жены расстреляли его. После этого Надя «повредилась» умом. Тем не менее, она умела выполнять монотонную однообразную работу. Нина договорилась, и Надю взяли на работу швеей-мотористкой. Там шили матерчатые варежки, наволочки, и другие простые вещи. Когда Наде дали зарплату, она разделила ее на пять равных частей, раздала детям и оставила себе. Несмотря на уговоры Нины, ничего на питание она не дала. Дети деньги потратила в один день, у младших их частично отобрали на улице. И уже к вечеру все они хотели кушать. Нина выбивалась из сил. Хорошо, хоть помогали девчонки, сестра Нины Клавдия, да дочка Нади Лена. Им поручалось почистить картошку, овощи для борща.
Борщ Нина варила в ведерных кастрюлях. И однажды она увидела, как, погрузив руку по локоть в остывший борщ, Надя вылавливает в нем жалкие кусочки мяса.
Позывы рвоты от увиденного вызвали начало схваток. Так немного раньше времени от невыносимых забот и неприятностей в январе тридцать седьмого года родилась первая дочь Нины и Сергея Зинаида.
Нина не могла даже на один день отказаться от работы. Ее отца командировали в район, мать поехала за ним, спасибо хоть Клавдию оставили в помощь. Наспех покормив Зиночку грудью, Нина убегала чуть свет на работу. К одиннадцати Клава и Лена должны были принести ей Зину на кормление. Кое-как завернув ее дома, она несли ее то по очереди, то вдвоем. Для двух слабеньких девчонок Зина была тяжелым грузом. Порой в двадцатиградусный мороз они приносили ее Нине, и она видела, как все одеяло сбилось на голову Зины, а с другой стороны торчали ее голые ноги. Один раз они вообще выронили Зину в снег, но Нине об этом ничего не сказали. Наверное, Зина была здоровым ребенком, и от всех этих приключений не заболела.
К каждому приходу детей Нина успевала собрать что-нибудь из еды. Делая бутерброды, Нина экономила на хлебе, на колбасе, а то и начальник ее по буфету, зная ее отчаянное положение, давал ей то обрезки мяса на борщ, то полпалки колбасы, то булку хлеба. Собирала она и объедки со столов. Вечером уже в темноте с трудом тащила сама полную сумку.
Жизнь была беспросветной, только воспоминания о нежности Сергея грели ее иногда, видела она во сне эти нежные ночи начала их совместной жизни.

*   *   *

От отца пришло письмо, в котором он писал:
11/VI-37г.                Лагерь Белая Калитва
«Здравствуйте, Нина и Зина!
Сообщаю Вам о своем положении. Наш полк переходит на механизацию, т.е. лошадей сдают, а машины получают, и сегодня мне объявили сокращение, т.к. лошадей не будет, значит ковать некого. Предписание из Ростова, из Штаба Управления, каковое переводит меня в запас. Сегодня же я еду в Каменск, решать вопросы, куда ехать. Наверное, на Родину. Прошу сообщить срочно Ваше мнение. Как Вы думаете? Я думаю приехать, затребовать из Новочеркасска свои инвалидские дела и жить дома инвалидом. А Надежда не знаю, поедет ли с нами, или останется здесь в столовой. С ней я еще не говорил, сейчас пойду к ней. Мне должны дать литер на семью и на багаж, до какой станции я укажу бесплатно. А если на пробу поступить хотя в Каменский комбинат, литер пропадет. Тогда, может быть, в зиму придется ехать на свой счет. Письмо пиши, Нина в Каменск. Я 15-го уеду в Каменск совсем.
До свидания. Привет Вам и Сереже. Пиши, как ты живешь. Мать больная, воспаление почек. Жду, Михаил Гордеев».
«Знала ли тогда она, что пройдет всего полгода, и они похоронят крепкого казака Михаила Гордеева, - записала Вера в своем дневнике. - Ему был всего 51 год. Он был здоров и крепок. Его смерть была загадочной. Мать всегда говорила, что в это время Красная Армия перестраивалась на «железного коня», и таких, как мой дед убирали за ненадобностью. Что было правдой в этом рассказе матери, я не знаю. Знаю только, что дед был очень принципиальным, за словом в карман никогда не лез. Он лег в больницу на обследование по своим инвалидским делам, и умер сразу после укола. Это было за четыре года до моего рождения, но почему-то мне близки подозрения моей матери и мое воображение так рисует эту картину:
1937 год.
Эта медсестра была грубой, как мужчина. Она пришла к нему в палату, и в руке у нее был шприц.
- А что мне назначили? – спросил он, но она не ответила.
- На бок, - хриплым голосом сказала она, и он повернулся.
Укол был болезненный.
- На спину, - так же лаконично сказала она. Он повернулся. Она стояла и смотрела, как он умирает.
Так в возрасте 51 год умер мой дед - инструктор Кавалерийских курсов усовершенствования командного состава г. Новочеркасска Михаил Иванович Гордеев.
Еще я знаю, что моя мать очень любила своего отца. Она на всю жизнь запомнила те немногие разговоры о жизни, наставления по хорошим манерам, которые он старался передать своим дочерям в редкие приезды домой. Каждое его слово она передавала нам, поэтому мне иногда кажется, что я хорошо его знала».