Помню -рукописная версия акции Бессмертный полк 18

Любовь Горбатенко ПАМЯТИ ПОДРУГИ

ГДЕ ОНО, ТО МГНОВЕНИЕ…? (РЕКВИЕМ)
               
Вечером Настя куда-то исчезла. Нина танцевала в холле, Вера сидела на веранде. О Насте они ничего не знали. Олег несколько раз за вечер стучал в дверь их номера, но никто ему не отвечал.
В одиннадцать вечера он постучал опять. Дверь открыла Настя. Из комнаты пахнуло лесом. На столе он увидел сосновые ветки.
- Я беспокоился, думал и гадал, куда ты пропала.
- Я гуляла по лесу. Вот, Олег, что лечит душу – природа. Почему мы не умеем жить так просто и мудро, как эти деревья, птицы в лесу? Зачем мы на каждом шагу отступаем от простых и прекрасных законов природы?
- Ты гуляла одна? Разве ты не видела тех пьяных типов, что крутились около пансионата во время регистрации участников конференции?
- Здесь такой чистый лес…. Как будто нет рядом города…. Даже воздух говорит о любви, о смерти, о вечности….
- Завтра я пойду с тобой. Я буду нем, как та сосна, у которой ты обломала ветки. Я тоже хочу подумать о вечности.
- О вечности нужно думать в одиночку, - выросла на пороге Вера.
Из-за ее плеча выглядывала Нина: 
- А тебя, Натка, нужно было пороть в детстве как сидорову козу, чтобы ты не ходила одна по незнакомому лесу.
- Нет, Нинок, Господь миловал мне другую судьбу. Я – не сидорова коза, я – буриданова ослица. Да! Да! Та самая буриданова ослица, которая не хочет нарушить симметрию мира, и этим еще более запутать человечество.
- Ясно, - засмеялся Олег. – Ты прочитала трактат о фундаментальных структурах материи. Мне тоже понравилась статья о симметрии. Если ты имеешь в виду то далекое время, когда ты из нас троих выбрала Витальку, то сейчас ты нашла себе точную характеристику. Именно, ослица, - Настя шутливо стукнула Олега по затылку. Он увернулся и продолжил:
- Даже не буриданова, потому что перед буридановой ослицей был выбор из двух симметрично расположенных пучков моркови. У тебя из трех позиций симметрия была явно нарушена в мою сторону. Но ты ухитрилась этого не заметить.
- И этот человек хочет сопровождать меня в прогулке по лесу! Ты испортишь мне все удовольствие от общения с природой. Да и выбирать мне было некого. Виталий один предложил мне стать его женой.
- И ты поспешила. Боялась остаться одна.
- Да, боялась, - лицо Насти стало серьезным. Вера посмотрела на Олега осуждающе. – Моя мать всю жизнь прожила одна. – Настя вдруг вскинула голову и засмеялась – Если ты сумеешь внушить мне мысль о том, что я совершила ошибку в том выборе, число перенесенных мною душевных травм перевалит допустимый предел, и последствия могут быть ужасными, - Настя сделала страшное лицо и приблизила руки к лицу Олега.
- Таковы женщины и в науке. Никакой аргументации, сразу действия, - Олег взял её руки и повернул ладонями вверх.
- Боже мой! И это руки жены проректора по научной работе, руки жены ведущего ученого. Между прочим, Виталию Петровичу впору работать гинекологом, такие у него мягкие, холеные руки. А у тебя – такие мозоли.
Лицо Насти дрогнуло, она вырвала руки и отошла к столу.
- Хватит, - сказала она, - уходи. Мы спать будем.
- Натка, не обижайся, ради Бога, - Олег хотел подойти к Насте, но путь преградила Вера.
- Тоже мне, джентльмен–рыцарь. Столько комплиментов наговорил, до гробовой доски хватит. Вали отсюда, мы спать хотим.
- Девочки, в шутку же все…. Не обижайся, Натка. Это я – осел. Потому что влюбился в тебя еще на первом курсе. Даже раньше, когда мы сдавали вступительные экзамены. Нет, еще раньше, Я хорошо помню, как ты приходила в приемную комиссию….
- Ладно, ладно, Натка тебя простила. А объясняться будете в лесу. Это делают без свидетелей, - Нина теснила Олега к двери. – Чужие жены всем нужны. Это – известная формула. Может быть, мы все – ослы. Но только табуны у нас с тобой разные, - говорила Нина, выставляя Олега за дверь.
 - Никаких табунов. Каждый осел индивидуален в своей глупости, - Олег увидел, что Настя улыбается. – Спокойной ночи, Настя. Спокойной ночи, девочки.
Олег шел по коридору и мысленно ругал себя последними словами. Почему он мог говорить с Настей только так, в шутливой дурацкой форме? Он надел эту маску еще тогда, когда она сдавала документы на физфак. Он помнил, как потом они танцевали в темном зале, как её волосы касались его лица, как послушно было в танце её тело. И, умирая от желания, он говорил, говорил и говорил глупости. Он говорил глупости и тогда, когда перед отъездом на практику почувствовал ее пристальный растерянно-вопросительный взгляд, и тогда, когда узнал после практики, что они с Виталием поженились. Тогда он превратился в фейерверк глупости…. И потом…. И сейчас…. И сейчас, когда он твердо решил сделать все для того, чтобы они были вместе.
Если бы хоть раз ему удалось поговорить с ней серьезно! Если бы хоть раз он смог сказать ей о своей любви! Она была такой понятливой, его Натка!
Утром он постучал в их номер.
- Мы почти готовы, - открыла ему дверь Вера. Нина сидела за столом и красилась – Только Натка не хочет спускаться. Перестань трескать апельсины, диатез заработаешь.
В их номере были двухъярусные кровати. Настя сидела на верхнем ярусе и чистила ножом апельсин.
- Мы – стадо диких обезьян, - прорычала Настя голосом артиста Калягина и швырнула в Олега недочищенным апельсином. Он поймал его и стал есть.
- Побойся Бога, - сказала Насте Нина, - одевайся. Это – неприлично, находиться в ночной рубашке в обществе постороннего мужчины.
- Пусть посмотрит, чем пренебрег в студенческие годы.
- Настя, мы опоздаем на пленарное заседание, - сказал Олег, присаживаясь к столу.
- Все, что вы сможете там увидеть, я покажу вам в лицах. – Настя нацепила на нос апельсиновую корку, посмотрела сквозь эти «очки» отрешенным взглядом и стала говорить скрипучим голосом, подражая академику Ильичеву. Потом перебросила волосы с одной стороны на другую, закрывая ими невидимую лысину, и, заложив руки за спину, стала ходить взад-вперед по кровати, неразборчиво бормоча себе под нос.
- Ты свалишься, - предостерег ее Олег, подходя к кровати.
- Я уже давно «свалилась», - Настя спрыгнула с кровати. Олег едва успел поддержать её. – Ты думаешь услышать там что-нибудь новое? Мне надоели эти спектакли. Доклады, повторяющиеся из года в год. Ни одной новой мысли, ни одной свежей идеи.
- Ты не права, Натка, - ответил ей Олег.  – Интересные идеи могут родиться из живого общения, из анализа экспериментальных данных.
- Этим данным еще доверять нужно, - хмуро ответила Настя.
- И опять ты не права, в школе Львова много думающих ребят, у Максимова – прекрасные экспериментаторы.
- У каждого – своя бредовая идея. Ты это хотел сказать?
- Натка, ты невыносима. Это – твоя последняя конференция перед защитой диссертации. Тебе нужно договориться об отзывах, встретиться с оппонентами, создать общественное мнение. Как ты легкомысленна!
- Это не легкомыслие. Может быть, я передумала защищать диссертацию. А может быть, мне уже и защищать нечего. Бывает ведь, заглянешь в кошелек, а там – пусто. Ладно, не пугайся, подожди нас внизу. Минут через десять мы спустимся.
Для Олега эта конференция значила много. Ему надоело быть сговорчивым и покладистым, надоело носиться с идеями шефа. Он перерос сложившиеся отношения, стиль работы. Из лаборатории нужно было уходить или уезжать. Это было бы еще лучше. И теперь все зависело от Насти. Он видел, с ней творится что-то неладное….
После перерыва они потерялись в море участников. Сегодня был его день! Многие из «маститых» уезжали сразу после пленарного заседания. Ему нужно было кое с кем встретиться. Много вопросов должен был он решить сегодня.
Временами он ловил на себе пристальный взгляд Насти. Она никак не могла отнести его к разряду людей, искренне недопонимающих многое, или к разряду понимающих все, но ханжески принимающих деловой вид. Она хорошо знала цену каждому участнику конференции и теперь с иронической улыбкой следила за его вдохновенными беседами.
Настя мешала ему. Он всегда терялся под её открытым взглядом. «Да, - говорил он себе теперь, - именно поэтому он не решился тогда сделать ей предложение». Он хотел достичь в своей жизни определенных вершин и знал, что путь к ним не всегда будет праведным. Настя хотела во всем чистоты. И теперь иногда на полуслове он обрывал под ее взглядом разговор, упуская нить беседы. Настя мешала ему. Но все-таки каждый раз, теряя её на некоторое время из виду, он чувствовал, как все становится неинтересным и ненужным.
Потом он опять видел, как она улыбается ему из другого конца огромного холла. Это тоже сложилось годами. Настя знала, что Олег любит её, и немного играла с ним. И это давало надежду….
- Почему не видно Андрея? В программе конференции есть несколько его докладов, - спросила Настя вечером.
- Я вчера позвонил ему. Светка сказала, что его на конференции не будет. Он в Англии.
- А я так надеялась поговорить с ним, - огорчилась Настя.
- Ты думаешь, он сможет сказать тебе что-нибудь новое? Позвони ему из дома. Или ты боишься «железную леди»?
- Перестань дразниться. Светка сумела стать элегантнейшей женщиной нашего выпуска, все «железное» в ней отпало, как ржавчина.
- Зачем тебе нужен Андрей? Я лучше знаю, что и как нужно представлять в нашем Ученом Совете. Если в ответственные минуты жизни тебе нужен Андрей, зачем же ты вышла замуж за Виталия?
- Это – глупо и смешно, ревновать чужую жену к чужому мужу. Да, мне нужен именно Андрей, потому что ты никогда не воспринимал меня всерьез. Да и я не воспринимаю тебя всерьез. Для меня ты – мальчик на побегушках. Да, да, кандидат физмат наук, доцент на побегушках у Кравцова, - Настя посмотрела на растерянное лицо Олега, горько усмехнулась и спросила: - Обиделся? Конечно, обидно. Но по мне, чаще бы нас обижали, чаще бы беспокоили. Спокойно живем, до тошноты спокойно….
- Вот я и говорю тебе. Давай уедем. Плюнем на все и уедем. Мне уже все осточертело. Хочешь в Москву, хочешь в Питер. Лучше - в Питер. Дел у меня там невпроворот.
- Да, обидно, -  как будто не замечая его предложения, сказала Настя. – Кем мы стали? Я, ты, мой Виталий. Один Андрей работает по-настоящему. Почитай его статьи, поговори с учениками. Он уже оставил свой след. А ему, так же как и нам, еще и сорока нет.
- Натка, давай уедем. Увидишь, там все будет по-другому
Настя посмотрела на Олега рассеянным и усталым взглядом:
- Я снимаю свою защиту. Не получается повторяемости.
- И об этом ты хотела говорить с Андреем? – засмеялся Олег. – Первая заповедь соискателя – не пытайся повторить эксперимент, никогда не получишь абсолютной повторяемости. То же самое сказал бы тебе Андрей.
- Главное – не получить абсолютной неповторяемости.
- Нет, Натка, ты в нашей лаборатории – совершенно уникальный экземпляр исследователя! Напечатана диссертация, назначен день защиты. Зачем тебе нужно было повторять эксперимент!? Если ты сейчас откажешься от защиты, под ударом окажется вся лаборатория. Это ты понимаешь?
- Все верно, Олег. Для тебя самое главное – престиж лаборатории. А лопнувшая по нашему недосмотру рельса, крушение поезда, авиационная катастрофа, взрыв котла электростанции – все ерунда?
- Твою диссертацию положат на полку, и она будет пылиться. И никакого отношения она не будет иметь ни к лопнувшей рельсе, ни к авиационной катастрофе.
- Разве это не наша святая обязанность, обязанность тех, кто более грамотен, тех, для кого дефектоскопия – наука, помочь тем, кто непосредственно занимается производством, тем, кто нас кормит.
- Настя, не заводись. Пойдем, посидим, разберемся.
- Некогда. Нужно готовиться к докладу. Я поеду на завод, разберусь на месте.
Утром Олег помог Насте расположить материал на стенде.
- Все, - сказала она, - спасибо, теперь не мешай.
Она стояла у окна недалеко от своего стенда и рассеянно смотрела по сторонам. У стендов толпился народ. Это был созерцательный этап, дискуссия еще не разгорелась.
Потом кто-то обратился к Насте с вопросом, и она, заговорщически улыбаясь ему издалека, стала что-то объяснять и показывать.
«Все бравада, - думал он. – Когда работа сделана, ничего другого не остается, как отстаивать свои результаты. Хороши они или плохи, их нужно отстаивать, потому что они твои».
Вечером Олег уговорил Настю пойти на танцы. Они прыгали и извивались в огромной толпе, а он проклинал и эту музыку, и эти танцы. Ему так хотелось обнять ее в медленном танце. Наконец заиграли что-то медленное, и он бережно обнял ее, слегка касаясь щекой ее волос.
- Помнишь, мы танцевали так на твоем восемнадцатилетии?
- А мне и сейчас – восемнадцать, - сверкнула глазами Настя. – Расскажи мне о своем детстве.
- Я был противным, сопливым мальчишкой, - Олег испугался, что опять наговорит глупостей. – Что рассказывать? Отец был военным, мы без конца разъезжали. Новые друзья, новые синяки и шишки. Ничего интересного. Натка, давай выйдем на веранду, здесь так душно.
Иссиня-черное небо. Звезды. Темный лес. Свежий, насыщенный запахом хвои ветерок.
«Так бы и жить всю жизнь», - подумал он, не выпуская локоть Насти.
- Как хорошо! – сказала Настя. – Боже мой, как хорошо!
Они остановились в дальнем конце веранды.
- Ты помнишь гипотезу Большого Взрыва? – неожиданно спросила Настя. Олег не успел ответить, и Настя продолжила. – Многие считают, чтобы найти наиболее общие законы природы, нужно вернуться к этому первому мгновению Великого взрыва, когда все было симметрично, просто и ясно.
- Ты хочешь прочитать мне лекцию? – засмеялся Олег.
- Это не лекция, - Настя повернула к нему серьезное лицо. – Если в поисках законов природы мы обращаемся к первому мгновению Великого взрыва, то где оно, то мгновение нашей жизни, к которому мы должны вернуться для того, чтобы понять ее законы, законы моей, твоей жизни? Почему в моей жизни все катастрофически не так, как хотелось бы? Почему я не могу ничего изменить? Я имею в виду все, мои отношения с мужем, с матерью, с дочерью, мою злополучную диссертацию. Где, когда, почему все стало так безобразно уродливо? Ведь в детстве все было так красиво, чисто, так симметрично и прозрачно. Все было полно любви.
- Я понял теперь, почему ты спросила о детстве, - Олег почувствовал, как по телу прошла дрожь. – Я помню два таких мгновения. «Толька нашел бомбу!» - заорали мальчишки на нашем дворе, и я выскочил из окна нашего дома. Я бежал навстречу своей смерти так, что отрывались подошвы. Но не успел…. Не добежал…Я помню этот страшный взрыв в карьере. Огонь, горячая взрывная волна. И тишина…. А перед глазами – яркая-яркая зелень травы и желтый, как маленькое солнце, цветок одуванчика… Я лежал и постигал смерть, его Толькину смерть, потому что он был моим лучшим другом…
Олег вздохнул и продолжал:
- И другое мгновение… Отец был очень занят. Уходил до рассвета и возвращался поздно вечером. Пока он мылся, я трогал его планшетку, фуражку, погоны. Я безумно любил отца. Вечером отец давал мне завести будильник, а утром просыпался сам, выключал его до звонка. В то утро звон будильника ворвался в мой сон, как орудийный залп. Отец спал в кабинете один, а мать – у колыбели младшей сестры. В дверях мы столкнулись с матерью. Это мгновение я запомнил на всю жизнь. Мертвые глаза отца, и оглушительный треск будильника…. Не успел он поговорить со мной о жизни. Мал я  был еще для серьезного разговора.
- Жаль, что ты не рассказывал мне этого раньше, - Настя поднялась на цыпочки и поцеловала Олега в уголок губ. Он почувствовал мокрую от слез щеку, хотел обнять ее, но она отстранилась. – И мы предаем потом эти мгновения, предаем память друзей, которых уже нет. Предаем дело, ради которого умерли наши отцы. Уничтожаем в себе что-то самое важное. Вот я и задаю себе снова и снова один и тот же вопрос. Где оно, то мгновение, начиная с которого нужно искать закон, по которому мы живем?
- Я вижу, тебе плохо. Давай уедем. Бросим все и уедем. Выбирай, Москва или Питер. Защищай свою диссертацию, и поедем.
- И тебе нужна моя диссертация, - горько усмехнулась Настя.
- Господи, если хочешь, можешь совсем не работать.
- От кого я уеду? От матери, которая посвятила мне всю жизнь? От дочери, которой я и так уделяю преступно мало времени? От Виталия, чтобы на него все показывали пальцем?
- А на тебя никто никогда не показывал пальцем? – зло спросил Олег и сразу же пожалел об этом.
- Это – нечестный прием, - чуть слышно сказала Настя.
-- Прости, прости, прости, - бормотал Олег.
- Ладно, оставим меня и Виталия в покое, - устало сказала Настя. - А с сыном ты успел поговорить по-отцовски? Нет, Олег, это не решение вопроса.
- Я уже договорился, сразу после конференции еду в Питер. Сразу два специалиста по дефектоскопии. Ты не представляешь, как мы им там нужны, как там заинтересованы во внедрении новых методов. Вот где будет настоящее дело. У тебя еще появится возможность уважать меня.
- Все не так просто, Олег. Все не так просто, - задумчиво ответила ему Настя и, пожелав спокойной ночи, ушла к себе.
На следующее утро он узнал, что Настя уехала домой. Чувство обиды затопило его. Не дождавшись окончания конференции, он тоже вернулся домой. Но в институте Олег узнал, что Настя ухала на завод. И все-таки он знал, что нужно делать. Оформив командировку, он уехал в Питер.

*     *     *
 
На заводе Настя не узнала о своих образцах ничего нового. Дома поругалась с мужем. Все ее попытки поговорить серьезно и решить какие-то проблемы заканчивались одинаково. Виталий устраивал ей ревнивые сцены.
- Мне не нравится то, что ты разъезжаешь с Олегом, что без моего ведома  встречаешься с Андреем. Конечно, Андрей занимает более высокую, чем я, должность, только ты забыла про «железную» леди.
- Я знала, что разговор закончится этим. Когда тебе нечего сказать мне как человеку, ты оскорбляешь меня, как женщину. Нужно что-то менять.
- Менять нужно мужа, - зло ответил Виталий и ушел из дома, хлопнув дверью.
Ночью Настя не могла заснуть. Сильно болела голова. Настя вышла на кухню. Взяла таблетки, которые Виталий «достал» для ее матери. «Сверхсильные, с содержанием наркотиков, но наркоманкой наша бабуля не станет, не успеет», - пошутил он тогда. Настя выпила одну. Посидела у стола. Решила все-таки еще раз поговорить с Виталием.
Но уже в коридоре услышала мощный храп, который заполнял теперь всю квартиру. Раздражение, перерастающее в ненависть, заполнило все ее существо. Она открыла дверь в кабинет и неслышно подошла к мужу. Она всматривалась в его лицо, пытаясь найти хоть какие-нибудь отголоски любви к нему.
«Он спокоен, доволен жизнью, любим на работе. Что ему до моих забот и горестей? Чужой человек, я ему мешаю». - Настя просидела на кухне до рассвета. Таблетка стала действовать, и Настя легла спать.
Весь следующий день она проводила новые измерения.
Вечером она столкнулась в дверях с дочерью.
- Анюта, господи! – ужаснулась Настя. – Зачем же так краситься? Ты же не клоун! Косметика должна быть незаметной. Давай я научу тебя как-нибудь.
- Как же! От тебя дождешься! – сердито ответила Аня. – Я иду на дискотеку в институт. Только не нужно выступать сразу. Мне папа достал билеты. – Аня выскользнула и скрылась за дверью.
«Виталий перестал соображать, - раздраженно подумала Настя. – Зачем девочке в тринадцать лет дискотека в институте?»
- Я устала, Нина, - говорила на другой день Настя Нине, своей подруге по лаборатории. – Устала от Виталия, от Анюты, от матери, которая боготворит моего мужа. Я устала от нашей кафедры, от своей диссертации. Все фальшиво, все ложь. В моих отношениях с мужем не осталось ничего, ни любви, ни уважения. Хотя иногда мне до боли хочется все вернуть. Иногда в минуты близости кажется, что все вернулось.… Но начинаем говорить, и я вижу - чужой человек.
- Ты склонна преувеличивать. Поставь себя на место одинокой женщины, хотя бы на мое место. За такими мужьями, как Виталий, гоняются с сачком. Их ловят на разные приманки. А потом прощают им все. Лишь бы кто-то был рядом, лишь бы не чувствовать себя одинокой и неполноценной. Или посмотри на Веру. Саша умер, и как ей тяжело растить детей, особенно сына.
- Анастасия Дмитриевна, Вас просит к себе Кравцов, - заглянул к ним лаборант Миша.
«Ему уже ничего не нужно, - думала Настя в разгар разговора с Кравцовым. – Я ему мешаю, отвлекаю от игры в шахматы, от праздных разговоров».
- Анастасия Дмитриевна, у Вас все хорошо. А частности обсудите с Олегом Васильевичем. Завтра он приезжает из Питера.  Будем защищаться.
«Неужели и я буду так доживать? – думала Настя. – Жить ради чего? Ради удовольствий мелких и никчемных? Я так жить не смогу»…
Впереди по парадной лестнице спускался Виталий. Рядом с ним шла Лидия Сергеевна из лаборатории анализа. Она жестикулировала, заглядывала ему в глаза, и, казалось бы, обвивала его своим телом.
«Можно ли так кривляться? – зло подумала Настя и свернула на боковую лестницу. – Нина права, Виталия «подберут». Или уже «подобрали». Ко мне он ночью не приходит».
Сильно болела голова. Настя шла по улице. Яркий солнечный свет казался тусклым. Деревья стояли неподвижно в этом блеклом солнечном тумане. Все было ненастоящим. Плоские коробки домов, бесцветное небо, сухой пыльный воздух и ничего не выражающие лица прохожих…
«Лечь поспать немного…. А завтра поговорю с Олегом….»
Она открыла дверь ключом и услышала голос матери.
«Только этого мне сейчас не хватало», - горько подумала Настя.
Она молча слушала мать, и ей казалось, что сам воздух наполнен болью.
«Успел, - подумала она о Виталии, - нажаловался уже».
Настю всегда поражал этот союз тещи и зятя. Это она, Настя, по мнению матери, была виновата во всех их невзгодах и неудачах.
- Я хочу полежать немного, - Настя зашла в спальню и закрыла дверь перед носом матери.
Голос матери бубнил и бубнил. Это были старые, десятки раз пересказываемые истории с примитивной моралью, с благообразием мыслей и поступков.
«Боже мой, - сжимая зубы от нестерпимой головной боли, думала Настя, стараясь не вникать в этот непрекращающийся поток слов матери. – Откуда в их поколении такая непоколебимая уверенность в правильности всего, что они думают или делают? Почему мне не передалось хотя бы немного этой уверенности? Мне бы жилось легко и просто». – Настя достала пузырек с таблетками матери и выпила одну. Вчера она помогла ей уснуть.
«Бу, бу, бу, бу, бу», - Настя старалась не различать слов матери. Воздух вокруг был наполнен болью. Настя вдыхала его, и ей было больно. Легкий ветерок проскальзывал мимо, и ей было больно. Свет проникал сквозь веки, ей было больно. Тошнотворный запах духов матери проникал в спальню…. Настя достала пузырек и выпила таблетку. Она помнила, что вчера она ей помогла уснуть.
«Бу, бу, бу, бу, бу», - бил ее обухом по голове голос матери, а ей так хотелось тишины.
«Как мы живем? – думала Настя, снова глотая таблетки. – Самые близкие и родные, мы не слышим и не понимаем друг друга. Что я дала дочери? Что?! Неужели и меня она будет воспринимать вот так? Все мы одиноки, как на необитаемом острове…»
Сквозь оцепенение она еще увидела, как дверь в комнату открыла мать и спросила:
- Если будут звонить, тебя не поднимать? Хорошо, хорошо, спи, - закрыла она дверь. – А ты угомонись, - прикрикнула она на Анюту, - мать отдыхает.

*     *     *

Олегу удалось вырваться на день раньше. Дома никого не было. Он искупался, разобрал бумаги и решил все-таки пойти в лабораторию. В двери повернулся ключ, и на него глянули испуганные глаза Ирины.
- Что-то я не вижу радости, - пошутил Олег.
- Настя отравилась, - сказала Ирина, все еще стоя в дверях. – Звонила ее мать. Только что ее увезли в реанимацию. – Глаза Ирины были пустыми. – Я же видела ее сегодня.
- Ты с ума сошла… - Олег схватил Ирину за руки так, что у него хрустнули суставы пальцев. – Ты с ума сошла… - отшвырнул он ее в сторону и выбежал на улицу.
Только через несколько минут он понял, что бежит в сторону Настиного дома. Он остановил такси и поехал в больницу скорой помощи.
Нина стояла в вестибюле больницы и плакала.
- Это бесполезно, Олег. Они в реанимацию никого не пускают. Виталий Петрович ушел к главврачу. Его они не пускают тоже, - она повернулась к Олегу и сказала с жаром. – Я видела, в каком она была состоянии. Почему я не удержала ее? Нужно было пойти с ней в кино, погулять по парку…. Лишь бы выжила…. Лишь бы выжила…
Ночью Олег метался по квартире, выходил на улицу, бродил около больницы. Утром позвонил школьному товарищу Косте, доценту из мединститута.
- Я видел ее, - неожиданно ответил тот. - Меня приглашали. Ее муж весь город на ноги поднял. Приходи, поговорим.
- Что ты знаешь об этом? Почему она это сделала? Какое ты имеешь отношение к этому? – Завалил его вопросами Костя.
- Как она сейчас? - не слушая вопросов, спросил Олег. – Можешь ты с уверенностью сказать, что она выживет?
- Для тех, кто попадает в реанимацию, прогнозы делать сложно. У нее не было никаких заболеваний мозга. Это мы устанавливаем в первую очередь. Эти лекарства… Муж уже объяснил, что привез их из-за границы для тещи. Они с наркотиками. Наши врачи не сразу нашли к ним противоядие. А еще - истощение физическое и нервное. Она голодала последние дни. Если у нее до этого был стресс или депрессия, то теперь к нему прибавился этот токсикологический стресс. Трудно делать прогноз… Ты должен рассказать мне о ней подробнее.
- Мы учились в одной группе. Я любил ее всю жизнь, я хотел уехать с ней. Я видел, ей плохо. Но чтобы так… Я не верю, она не могла. Она любила жизнь, она не могла, не могла. Почему тогда это случилось?
- Кризис самосознания. Я много думал об этом, когда сам «тонул» в собственных проблемах. Все мы несколько раз в жизни ходим по этому краю. Твоя Настя не выдержала, никого не оказалось рядом в этот момент.
- Нет! Я говорю тебе – нет! Она не могла сделать этого. Проведи меня к ней!
- Нельзя. Я сам зайду к ней сегодня и позвоню тебе вечером.

*     *     *

Все эти дни Олег жил, как в бреду. Ирина ушла к матери, а он даже не заметил этого. Димка смотрел на него хмуро, но иногда приносил ему в комнату еду. В лаборатории, дома Олег жил известиями из больницы.
«Её состояние стабилизировалось», - передавали в лаборатории один другому.
«Никаких изменений», - отвечали на звонки в палате реанимации.
«Отек легкого», - Олег ходил омертвевший.
«Удалось остановить», - и он снова жил надеждой.
Этот звонок телефона ворвался в его сон, как орудийный залп. Боковым зрением успел рассмотреть время. Два часа ночи. И еще не поднимая трубки, Олег понял все.
- Ты меня слышишь? – голос Кости был усталым и сиплым. – Мужайся, друг. Она умерла.
- Я знаю, - почему-то ответил Олег.
- У тебя дома есть кто-нибудь? Выпей успокоительного и ложись.
- Этого не может быть! Это – не правда! – словно очнулся Олег и увидел в дверях Димку.
- Папа, тебе плохо? Дай мне трубку.
- Как это случилось? – спросил Олег.
- Все-таки отек легких. Не смогли справиться.

*     *     *
 
Олег засыпал ненадолго, и мгновенно просыпался. Он уже не мог уяснить границ сна и действительности. Всюду была она, Настя. Живая, любимая, почти осязаемая…

*     *     *

Он звонит ей домой. Ее голос, как будто немного сонный. Он узнал бы его среди миллиона других голосов…

*     *     *

Натка за прибором, сосредоточенная, серьезная, просто занятая работой. Он очень любил зайти незаметно и увидеть ее такой. Потому что потом она надевала маску. Даже для него у нее была маска. И все-таки он был уверен, что они могли быть счастливы вместе.
*     *     *
Настя открывает ему дверь в халатике.
- Ты хотя бы позвонил, - ворчит она. – Это неприлично – встречать в халате постороннего мужчину.
- Положим, я не совсем посторонний.
- Посиди в гостиной, я переоденусь. Там на столе мои чертежи. Господи, я ими всю квартиру завалила.
Олег до боли в груди представлял, что сейчас она сняла халатик, поправляет волосы, красит губы. «Подняться и войти. Сказать ей все, пусть потом выгонит», - думал он, но не мог оторваться от кресла.
Настя выходит и смотрит на него насмешливо.
«Может быть, она ждала этого?»
*     *     *
Утром он зашел в институт.
Боже мой! Он забыл об этом! Он себя к этому не подготовил….
Ее портрет… Огромный, в пол ватмана портрет…Лицо в натуральную величину. Словно мгновение назад она вскинула голову, отбросив назад волосы.… Поднятая бровь, чуть заметная улыбка….
Олег задохнулся и побежал по лестнице вниз. Там, в пустом подвале его тело билось в рыданиях. И закрыв лицо руками, он кричал задушено и истошно…
Потом, пустой и омертвевший, поднялся к себе в лабораторию. Нужно было собраться перед лекцией.

*     *     *
 
Как ярко светит солнце!
За этим поворотом будет ее дом. Он был не готов к этому. Машины, люди, цветы.
- Пойдем, - взяла его за руку Вера. – Нужно проститься. Этого не избежать.
Его взгляд метался, цепляясь за все по дороге в дом. Опухшие, постаревшие лица, черные круги под глазами, море цветов….
Олег замирает на месте, он прирастает к дверям. Кто-то берет у него цветы, опущенные до пола…
Натки здесь нет. Портрет, такой же, как в институте, стоит на столе, утопая в цветах. А рядом в кружевном чепчике лежит старушка…. И он чувствует, как в груди снова рождается крик….
Он рвется из квартиры, бежит вверх по лестнице, где, закрыв лицо руками, кричит, кричит и кричит…. Беззвучно кричит его сведенное судорогой тело.

*     *     *
 
… - И ты умудрился напиться в такой день, как свинья, - Олег не ожидал встретить Ирину дома. – Она была дурой, элементарной дурой! Её диссертация! Золотые руки! Да лучше бы она стирала белье, шила платья для дочери, готовила обеды для мужа! Она была дурой, элементарной дурой!
Наталкиваясь на шкафы и стенки, Олег пробрался все-таки на кухню и схватил Ирину за руку.
- Ты, ты! – кричал он, задыхаясь. – Она мертва, ты это можешь понять?
Ирина заплакала, тяжело опустившись на стул.
- Ты любил ее всю жизнь. А она ничем не лучше меня. Теперь она умерла... Молодая, красивая, умная, мученица. Ты будешь помнить ее всю жизнь. Она будет казаться тебе все лучше и лучше.

*     *     *

Эту командировку он выпросил себе сам. В ремонтных вагонах, на заводах, в железнодорожных депо он старался измотать себя до предела. За месяц он почернел, подтянулся. Ночные кошмары перестали мучить его. Он делал свое дело зло и непреклонно. Браковал, ругался, требовал, добивался. Никакой поблажки себе и другим.
«Тихая заводь» - подумал он, заходя после месячного отсутствия в свою лабораторию. Работать здесь он уже не мог.
- Все уже забыли о Насте, - тихо говорит Вера. В ее глазах стоят слезы. – Тишь и благодать. Семинар за семинаром. Защиты и предзащиты. Никто не вспоминает о Настиных сомнениях.
… Особенно тяжело Олегу было дома. Нужно было уезжать.
- Опять? - Глаза Ирины смотрели с обидой.
- Я уволился. Улетаю совсем. Ира. Я столько увидел за последнее время, столько понял. Мне иногда кажется, что я живу в стране слепо-глухо-немых. Можешь думать обо мне все, что хочешь, но мне иногда кажется, что я – единственный в России человек – специалист по дефектоскопии, разбирающийся в том, почему сейчас так много аварий самолетов, крушений поездов. И я один знаю, что нужно делать. А сейчас, сама знаешь, этих знаний мало. Нужно еще все правильно «продавить»!  – Ирина молчала.  Это было так на нее не похоже.
–  Господи! О чем я говорю?! Теперь вы с Димкой должны решить все сами. – Олег подошел к Ирине и взял ее за руку. – Ира, мы ведь по-своему любим друг друга. Я хочу, чтобы ты была со мной.
Ирина закрыла лицо руками и убежала в спальню.
Олег сел рядом с ней, взял ее за руку и стал тихонько гладить. Он говорил и говорил. Вспоминал, как впервые объяснился ей в любви, как в армии ждал известия о рождении ребенка, как безумно радовался рождению сына, как они ездили на море….
Ирина всхлипывала все чаще и чаще, и, наконец, заплакала навзрыд. Олег поднял ее и прижал к себе. И она сжалась, маленькая и тихая.
- Мы все одолеем, Ира. Все одолеем – говорил он, а сам думал: «Если бы я сумел вот так защитить Настю!»
Теперь это будет между ними всегда…. И Ира это знает. Ей нужно это преодолеть…. С этим справиться…