Мать

Я хочу жить. Этого хочет любой человек. Жить, жить и жить. Несмотря ни на что.
Кутзее. В ожидании варваров.


Сумерки. За окнами тонкие голые ветви-волосы берёзы, уже без единого листа, небо по осеннему низкое и серое, только внизу,у горизонта, там где его не заслоняет мокрая шиферная крыша соседнего дома, бледная полоса заката.
Сын ещё спит в своей тёмной комнате на узкой кровати, к которой по старой, ненужной привычке приставлены стулья, чтобы переворачиваясь во сне, он не скатился на пол.
Мать на кухне, чистит картошку - длинные завитки кожуры в пакет, картофелины в белую эмалированную кастрюлю с водой. Через десять минут, почему-то всегда именно так, не раньше и не позже, он проснётся, позовёт её, единственную, которая одна из всех и сейчас различает в его мычании первый слог слова "мама". Она пойдёт к нему, до тех пор успеет управиться с работой и вымыть руки, все двенадцать шагов от кухни до спальни, чувствуя, как грудь словно сдавило двумя каменными плитами и сердце часто-часто бьётся у самого горла. Щёлкнет выключателем в тёмном пятне захватанных обоев, он улыбнётся ей, как всегда, одной только левой половиной рта.
-Ну как ты, Ванечка, поспал, котик?
Будет смотреть как она относит стулья к окну, на иконы на подоконнике - в этом доме, особенно в его комнате теперь было много икон. Она сядет рядом, будет что-нибудь говорить, ласково и нежно, как с маленьким, пока он не закатит глаза наверх - на просвечивающую сквозь зелёный абажур лампу, и пятно света на потолке вокруг неё.

Это началось прошлой осенью, когда его красавица жена - высокая, черноволосая, с длинными, стройными ногами и большой высокой грудью, сказала, что уходит. Был страшный скандал, и в конце концов он выбежал из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла в оконных рама. Он плохо помнил остаток вечера и весь следующий день, с утра разболелась голова, всё раздражало, всё было как назло, нарочно, на работе он переругался со всеми, и на обратном пути в забрызганной грязью чуть не до самой крыши жёлтой маршрутке, минут по двадцать стоявшей на каждой остановке, что тоже выводило из себя, почувствовал ужасную, разрывающую боль в голове.
Самое странное оказалось, что при этом не полностью теряешь способность двигать парализованной рукой и ногой, только не проходит дурацкое ощущение, будто правая половина тела всё время свисает куда-то.

Потом - уже дома, у матери, зимние дни напролёт на старенькой кровати, с книгами - он теперь много читал, чтобы хоть как-то убить скуку, а устав от чтения откидывался на подушки, смотрел на засыхающий цветок в красном горшке, в левом углу, у окна, загадываю суеверное - ты умрёшь, а я нет. Всё хорошо, будто снова вернулось детство, и мама ласкова с ним, как с маленьким, и никогда не вспоминает о Т О Й, с тех пор, как он об этом попросил. Он знал, этого не хватит надолго, кто-то из них двоих сорвётся, старался держать себя повежливее, угадывая признаки копящегося раздражения, и всё-таки это случилось, когда мама решила, что ему нужно получить инвалидность, говорила, так им будет легче прожить, а он отказывался, отвечал, что лучше сразу сдохнуть, чем смириться. Всё кончилось большой ссорой, и мать весь вечер проплакала на кухне, а он лежал в своей тёмной комнате, глядя на полыхающее в закатном пожаре небо - верный признак грядущих морозов и стайку галок, летевших куда-то на фоне него, думая о своей беспомощности, о том, какая это ужасная ловушка - собственное больное тело,и как это будет дальше, если она после десятка, сотни таких ссор сдаст его в дом инвалидов.
Комиссию для МСЭ* проходили в конце января. Просиживали долгие, скучные часы в коридорах поликлиники, сидевшие в очередях, поднимались со скамеек, уступая матери место, но отказывались пропустить без очереди.
Невролог в маленьком, душном кабинете прикрывала рот рукой, разглядывая его рентгеновский снимок с таким видом, будто слушала неприличный анекдот и боялась расхохотаться на людях. Кабинет хирурга - чёрные пятна плесени и жёлтые разводы от воды на потолке, весёленькая, голубая краска пластами отставала от стен, эндокринолог,окулист, психиатр...
Наконец день комиссии - встали рано, до места ехали на такси, выбрались оттуда только в три часа дня, уставшие, измученные сидением в узком, душном коридоре, но с розовой бумажкой - справкой об инвалидности второй группы.
Лёг рано, на рассвете паралич раздавил его, спящего. Так он узнал, что жить молча и неподвижно, не так уж и страшно - ничего не хотелось, он редко, не чаще пяти-шести раз в день выныривал из тёмного омута сна, не сна, чего-то вроде небытия, да и это было только поначалу, потом всё реже и реже.
В первое время очень много денег уходило на памперсы, даже те, что брали "с рук", по объявлению в газете, стоили слишком дорого, но потом мать заказала и купила в аптеке мочеприёмник, и с деньгами стало полегче.
Прошлой зимой, когда он лежал со вторым инсультом в реанимации городской больницы, мать пригласили на собрание "Совета инвалидов", проходившее в маленьком, душном и тёмном актовом зале Дома Детского Творчества, заставленном рядами коричневых стульев с откидными сидениями. Инвалидов здесь было мало, в основном их матери, они долго и громко требовали у высокой, полной женщины в дорогом костюме, стоящей на трибуне дать бесплатные глюкометры. памперсы, инвалидные коляски. Председатель обещала, ей не верили, говорили, что она и в прошлый раз обещала.
Потом выступали несколько приглашённых лиц, и в самом конце - почётная гостья, победительница какого-то спортивного соревнования, начавшая свою речь со слов:"Я понимаю, каково Вам, матерям..."
-А у Вас есть ребёнок-инвалид? - спросили её из зала.
-Нет.
-Ну а что ж Вы тогда говорите, что понимаете...



*МСЭ -медико-социальная экспертиза.