Гаврила Петрович и Мираж

   Первым был Гаврила Петрович.
   Я переживал тогда не самый простой период. В общем, разводился. Ушел с чемоданом носков-трусов-рубашек, начал снимать квартиру. В душе пустота вселенская, было так погано, словно тараканов без соли наелся. А тут еще поздняя осень – слякоть и мерзость сплошная…      
   Выхожу как-то вечером из автобуса. Впереди два слегка поддатых мужичка крестьянского вида. Один из них нагибается и достает из-под скамейки нечто черное, сплошь кучерявое и дрожащее крупной дрожью. Разворачивает брюхом к себе.
   – О, кобель! Возьму. На цепь посажу.
   Пригляделся я к щенку – какая там, думаю, цепь: песик как есть игрушка, из-под нависших бровей едва видны испуганные глазки-пуговки, весь в кучеряшках, как барашек, хвостик каралькой. Словом, декоративный такой щеночек, совсем не для цепи.
   Молчком подхожу к мужику, беру за загривок нежданную находку – и к себе за пазуху. Развернулся и пошел. Странно, но они ни слова в след не сказали.
    То ли потерялся песик, то ли выбросили – теперь не узнаешь. Только блох нахвататься успел. Сунул я его в полиэтиленовый пакет, один нос оставил снаружи, набрызгал внутрь дихлофосу, все паразиты и окочурились. Вымыл щенка хорошенько, шампунь не жалея, завернул в теплое полотенце, положил в уголок и строго сказал:
   – Спи!
   А сам думаю: ну, утром убирать за мальцом придется. Ан нет! Просыпаюсь – в квартире чисто, а меня из полотенечной «норки» внимательно изучают два карих настороженных глаза: «Ну, что ты за человече? Зачем я тебе? Не обидишь ли?»
   Развернул находку – мать честна: чудо, а не псинка с улицы! Воронова крыла кучерявая шерстка блестит, брови, усы и борода делают «морду лица» ужасно потешной, хвостик бодрой такой сабелькой загибается. Почему-то он сразу стал у меня Гаврилой Петровичем. Наверное, из-за этих смешных усов и бороды. Так и стали мы жить вместе.
   Прошло десять лет. Петрович вырос в справного, веселого нрава кобеля, весьма сообразительного, с добрым, отзывчивым характером. Не случайно говорят: самая верная собака – найденная, подобранная. Выгуливая Гаврюху, поводок я надевал на него, только если поблизости какая-нибудь хвостатая «невеста» показывалась (уж что-что, а «жениться» он любил – до самозабвенья). А так он гулял сам по себе, но при этом всегда посматривал, где я: опять потеряться боялся.
   С Миражем такая история вышла. Возвращаюсь как-то запоздно домой с дружеской пирушки. Настроение, естественно, бодрое. Тянет на подвиги и хочется общения. Помните: «А поговорить?». Смотрю, бодрой рысью бежит пес. Красавец. Одно время в телерекламе показывали ирландского сеттера, рыжего такого. А этот тоже сеттер, только черный. Американский, что ли, называется (везет мне на черных кобелей).
   – Ты куда? – спрашиваю.
   Молчит. Однако и бег приостановил, рядом трусит.
   – Как насчет потрескать чего-нибудь? Бока-то, смотрю, ввалились. Пойдем, покормлю.
   Он за мной. В подъезд вошел запросто, а вот лифта испугался. Я ремень с джинсов снял, поводок получился.
   Гавриле Петровичу пришелец обрадовался как родному. Потом выяснилось, что новичок вообще был чрезвычайно коммуникабельным, ко всем знакомым и незнакомым собакам бросался сломя голову и предлагал свою дружбу. Понятно, молодой еще – судя по всему, год с небольшим. Да и порода эта охотничья таким нравом отличается. Петрович же, напротив, сразу насторожился. Обнюхал непрошеного гостя, сердито фыркнул и посмотрел на меня явно с осуждением: «Это что еще за новости? Тебе что, меня одного мало?». Даже рыкнул на молодого для острастки, когда тот сунулся наводить ревизию в его миске.
   Зажили мы втроем. Нет, я не собирался навсегда оставлять Миража – такое имя у него появилось. Хлопотное все-таки это дело – держать собаку в квартире. Рассчитывал какому-нибудь знакомому охотнику подарить. Но время шло, а желающих обзавестись халявным американским сеттером почему-то не находилось. Между тем, Мираж на удивление быстро освоился в новой для себя обстановке. На аппетит он не жаловался и, мигом опустошив свою миску, начинал задумчиво поглядывать на степенно жующего Петровича. Того это нервировало, он глухо рычал и старался подмести все до крошки, в то время, как раньше съедал свою порцию не спеша, в несколько приемов.
   – Ох, и жаден ты, Гаврюша, - укорял я его.
   Тот обижался.
   Немало ремня досталось новичку, прежде чем тот уразумел простую истину: софа моя, для собак же – подстилки на полу. Правда, тут меня Петрович подкузьмил. Про софу он, конечно, давным-давно знал, однако время от времени позволял-таки себе, подлец, понежиться на ней, пока я на работе. Придешь, бывало, он на пороге встречает, а вид у него при этом слегка виноватый. Глядь – из покрывала на софе этакое гнездо свито, а внутри уютное тепло. Так вот теперь таких гнезд порой бывало два.
   Кстати, о пристрастии Петровича к теплой постельке. Однажды поехали мы с друзьями в две машины на берег Дона с ночевкой. Поставили пару палаток, вечером был славный шашлык, костерок, душевные разговоры. На ночь пес умостился у меня в ногах. Раным-рано я поднялся порыбачить. Гарик поплелся за мной на сырой берег, хотя ему явно не хотелось выбираться из теплой палатки. Постоял он подле меня, постоял, понял, что никуда я не денусь, попил из реки экологически чистой водички да и вернулся к лагерю. Через часок полного рыбацкого штиля я плюнул на это безнадежное дело и отправился досыпать. Вижу такую «натюрмордию»: по белоснежной простынке четкая цепочка черных собачьих следов, по одну сторону безмятежно дрыхнет прибывшая со мной на отдых дама, а рядом с ней, носом к носу, на подушке – довольнючая Петровичева морда с блаженной улыбкой.
   С появлением в квартире чужака Гаврилка начал не на шутку воевать за свое коронное место под софой. Очень он любил спать там ночью. Правда, с годами храпеть начал безбожно, прямо как пьяный мужик. Миражу как-то тоже захотелось в эту уютную «норку». Такая грызня поднялась, я аж заволновался за целостность двух черных шкур. Ничего, со временем каждый нашел свою нишу.
   На прогулках Мираж ни на шаг не отставал от Петровича. Потешно было наблюдать такую картину: обнюхает Гаврюша знакомый кустик со всех сторон, деловито поднимет над ним лапу, а Мираж тут как тут – тоже метит. Фыркнет Петрович недовольно – и опять лапу задерет. За ним опять Мираж. И снова Гарик. Одно слово – кобели.
   На добрых харчах, в тепле да неге Мираж быстро превратился в статного, довольного жизнью красавца. Энергия так и перла из его молодого растущего организма. Можно сказать, из всех щелей перла. На милой морде этого шкоды так и читалась мысль: «Чего бы такого сотворить?». Не удосужишься подольше погулять с ним, чтобы он напрыгался вволю – получи изгрызенный в лоскуты тапок. Пришлось прогулки удлинять. Стали мы втроем осваивать территорию близлежащего парка. А там этих четвероногих друзей человека – как собак нерезаных. К каждой псине, вне зависимости от породы, даже к самым свирепым, Мираж летел на всех парах, ластился, предлагал поиграть. Мы с Петровичем – два пожилых уже кобеля – степенно шли дальше, и молодому ничего не оставалось, как догонять нас. Знать, не хотелось ему больше стать ничейным.
    Однако мне было непросто с двумя собаками. Было принято решение пристроить Миража в хорошие руки. Пока я к нему окончательно не прикипел душой. Дал в газету объявление. Откликнулась пенсионерка из соседнего района, бывшая учительница.

   – Да что вы, - говорю, - ему мужик нужен, вы с ним можете не справиться: собаку еще воспитывать и воспитывать, никто им прежде не занимался.
   – Ничего-ничего, - отвечает жизнерадостно, - у меня внук есть, он кадет, будущий военный, они поладят, вот увидите.
   Ладно, грузимся с Миражем в машину, едем к пенсионерке-оптимистке. Оказалось, бодренькая такая бабулька, живет в своем доме, будущему офицеру двенадцать, строг и немногословен. Попрощался я с псом (щелкнуло что-то в сердце, не скрою), оставил пенсионерке на всякий случай свой телефон и укатил.
   Звонок раздался прямо на следующий день:
   – Ой, вы знаете, приезжайте, забирайте свою собаку!
   – Что случилось?
   – Он ничего не ест, бегает, нюхает ваши следы, воет. Даже укусил меня!
   Ну, думаю, что-то не ладно. Не может охотничий пес укусить человека. А насчет следов… Да нет, не должен он был за столь короткий срок так привязаться ко мне. Срочно еду к бабульке. Выхожу из машины – она навстречу. Замечаю внутри верандочки Миража. Тот тоже видит меня через окно и так начинает прыгать, что все это хлипкое сооружение вот-вот рухнет.
   – Вот видите, что творит…
   И опять что-то торкнулось у меня в сердце. Так уж он, подлец, ласкался ко мне, столько неподдельной радости было на морде, так в глаза заглядывал: «Честное слово, хозяин, не буду больше тапки грызть! И к Петровичу приставать больше не буду. Только не отдавай больше никому».
  Снова стали мы жить втроем. По-моему, Гаврила даже обрадовался, когда я Миража привез обратно. Или показалось?..
   Однако я по-прежнему был решительно настроен расстаться с Миражом. Жил я одиноко, оставлять двоих кобелей на время каких-то моих отъездов было некому. Если Петрович давно привык к машине и вел себя в ней тише воды, ниже травы, то эмоциональный молодой сеттер чуть не переворачивал ее, когда я сажал его в салон. Как-то приехали втроем к деревню к моим родителям, так Мираж там такого шороху навел, что куры неделю не неслись, а родительская кошка раньше времени окотилась.
   Через короткий срок снова звонят по объявлению. Девочка шестнадцати лет. Причем утверждает, что сеттер у нее уже был. А у ее старшего брата-милиционера украли… ротвейлера.
   – Это как? – не могу скрыть удивления.
   А про себя думаю: это что же был за ротвейлер (собака сильная, с характером), и что, пардон, за милиционер такой? Оказалось, все просто.
   – Брат взял его щенком, для службы. А я избаловала собачку, она ко всем и ластилась, вот ее и увели.
   Девочка тоже жила в частном доме, прямо за ним – лес. Для живого, энергичного сеттера лучше условий не придумаешь. Познакомил я Миража с новой хозяйкой. Смотрю, глазенки у нее загорелись. Да и пес к ней вроде с доверием отнесся. Подъехала иномарка, вышел ее брат, тоже с радостью начал ласкать Миража. В общем, укатил от меня мой найденыш во второй раз.
   Через неделю пес объявился. Прихожу с работы, а он не то чтобы у подъезда - прямо у двери, на седьмом этаже. Без ошейника, худющий, грязный, облезлый какой-то. А глаза…
   Наверное, неправильное это будет сравнение, нельзя так. Однако ничего не могу с собой поделать. Однажды довелось мне побывать в Доме ребенка. С тех пор зарекся ходить в такие учреждения. Там страшно. Эти ребячьи глаза – они молчат, они ни о чем не просят. У маленьких человечков нет права решать свою судьбу. Не спросив у них, их родили на свет. Потом без их ведома определили пусть в теплый и уютный, но все же казенный дом. А теперь кого-то из них время от времени забирают отсюда добрые дяди и тети и становятся их новыми родителями.
   Так вот, в этих глазах, не по-детски серьезных, мне виделся вопрос, во всех - один и тот же: «Вы – не за мной?»
   Решив просто покормить одинокого пса, я позвал его к себе. Он же, верно, истолковал это по-своему: он теперь не какой-нибудь ничейный пес, у него появился хозяин. Я дважды отдавал его в чужие руки, а пес, похоже, думал, что это случайность и надо возвращаться домой. Почему я так думаю? Восприми он это как предательство с моей стороны – не вернулся бы. Он поверил мне. Отныне он был МОЙ, а я – ЕГО. Мы теперь были вместе. Вот что означало его возвращение.
   Так до сих пор и не пойму: то ли он шестьдесят верст от того райцентра, где жила девочка, сам ко мне добрался, то ли что-то у них там с ней не заладилось, и она его в город опять на машине привезла?
   А Петрович мой на сей раз, точно, обрадовался возвращению «блудного кобеля». Да и то: сидеть одному в квартире целыми днями – это, знаете, тоже удовольствие ниже среднего.
   Больше я этого бродягу никому отдавать не пытался. МОЙ так МОЙ. Не фиг было приглашать тогда, ночью.
   На удивление быстро Мираж оправился, опять превратился в жизнерадостного шалуна-красавца, стал заметно дисциплинированней, от нас с Петровичем на прогулках вообще не убегал.
   И тут его элементарно сперли. Пропал кобель и все тут. День нет, неделю. Мы уж с Петровичем все больше и больше расширяли маршруты наших прогулок – никаких следов нашего милого шалуна. Так что, скорее всего, украли.
   Без Миража мы с Гаврюхой жить стали опять спокойно и размеренно. Как последние бюргеры.