Сенокос как часть жизни

Всякий, кто дорос, спеши на сенокос.                (русская пословица)
               

Прочитав как-то – уже в который раз! – произведения «Лад» и «Привычное дело» вологодского писателя Василия Белова, утвердилась, засела мне в голову мысль попытаться самой написать о некоторых сторонах жизни моей семьи. Вот сейчас преддверие Нового года, почти начало праздничных дней, а меня потянуло к бумаге.
 
А писать я буду о сенокосе! На улице зима, мороз, снег, а я вспоминаю жаркие - и в прямом, и в переносном смысле – денёчки сенокоса. Да разве его когда забудешь! Внесезонные это воспоминания! Глубоко засел сенокос и до сих пор сидит «в печёнках», хоть и не сенокосничаю уже давно.
 
Конечно, у каждого, кто держал в хозяйстве домашнюю скотину, а конкретнее – коро'вушку, свой сенокос со своими радостями и тяжестью. Но есть в процессе заготовки сена на зиму и много общего для всех, кто бы этим не был занят. И процесс этот мало в чём  изменился  со временем для простого человека, имеющего в обиходе лишь косы, грабли да вилы.

Сенокос, однако, несмотря на всю свою изнурительность, и празднику сродни. В деревнях исстари любую сезонную работу - будь то сев, сенокос, жатва, а затем и молотьба - сопровождала песня. Эти работы артельные, а там, где народ и, конечно же, молодёжь, всегда присутствует как ощущение праздника, так и сам праздник. У деревенского человека сенокос был особенно любим. Но я расскажу о моём сенокосе, который был со мной  буквально с семи-десяти лет на протяжении тридцати годов. Росла я, менялся и расширялся  круг моих обязанностей, знаний и умений на сенокосе.

Гроза в сенокос
                И гроза не всякому грозна.                (русская пословица)

Во времена моего детства в поселке лесозаготовителей Бродовое работало всё мужское и отчасти женское население в лесу. Сенокосные участки также находились в лесу, да и  пасти коров кроме леса было негде, но держали при этом корову чуть ли не в каждом хозяйстве. Проще было перечислить тех, кто её не имел. А как же иначе? Корова давала семье пропитанье весь год. Тут тебе и молоко, и простокваша, и творог, и сметана, и масло, и мясо, когда выдержишь телёночка! С молочком да маслицем любое тесто сдобой будет, а «тваражок» - вкуснейшая начинка на ватрушку. На молочке подращивали и маленьких поросяток, взятых на откорм в колхозе либо у частника в Шуде.

Сенокосить или заготавливать сено на зиму для коровы в нашей семье, когда мы с братом были маленькими, приходилось маме с папой. Бабушка Агафья, которая жила вместе с нами, к тому времени была уже в возрасте и на сенокос не ходила. Она по летам жила то на Бродовом, то в своей родной деревне Бажино.  Бывало, что в пору сенокоса мы с братом находились дома одни либо иногда ходили пешком в гости к бабушке в Бажино. Помогали ей в хозяйстве, чем могли.

Самое яркое воспоминание того времени – сильная гроза. Родители ушли на сенокос к речке Наварас, а мы с братом находились дома одни. После обеда неожиданно началась такая гроза, что я чуть не умерла со страху! Небо в считанные минуты почернело, а на улице потемнело. Начало «освичать», свет от молний был на полнеба. Тут же загремело и загрохотало так, что в окнах стёкла от каждого раската грома звенели! Я, естественно, начала реветь.

Дома укрыться от этого ужаса было негде кроме как под койкой, но брат увёл меня из комнаты на мост к чулану. Там мы встали в тёмный угол, я уткнулась лицом в стену  и, не переставая потихонечку ныть, затаилась как мышка. Вскоре начался ливень, да такой силы, что во все щели на крыше над мостом полилась вода. Мы стояли все мокрые, но выйти из своего укрытия и вернуться  в дом, где во все окна попадали белые всполохи от молний, я не соглашалась. Мне казалось, что простояли мы в том тёмном углу целую вечность!

И вдруг – о, чудо! – распахнулась с крыльца дощатая дверь и в дверном проёме показались наши родители! Они промокли до нитки и были все в грязи. Мама с папой так обрадовались, когда увидели, что с нами ничего не случилось! Оказывается, гроза их тоже застала врасплох. Родители, бросив сенокосный инвентарь, бегом  устремились к дому. Они очень волновались за меня и брата. Когда раздавались сильные раскаты грома, мама с папой, как они рассказывали, приседали к земле. Потом они вставали, бежали, падали, поднимались, помогая друг другу, и снова бежали под проливным дождём и под раскаты грома по раскисшей скользкой дороге. Вот им-то действительно было не только страшно находиться  под открытым небом наедине со стихией, но и опасно! Семья воссоединилась, и под родительским крылом было легче нам пережить остатки грозы.

Та гроза осталась в памяти на всю жизнь. Недаром говорят, что воспоминания детства самые яркие и незабываемые! И всё же, по-моему, грозы раньше были гораздо сильнее, нежели сейчас!

Серп в помощь

Согнут в дугу - траву стегает на лугу.                (Серп)
 
Очень рано я взяла в руки серп. Ведь на дворе был маленький телёночек, который уже начинал жевать сено! Но сено было жёсткое и грубое, хотя и откидывали, приберегали родители буквально с зимы самые лучшие клочки мелкого сенца для будущего телёночка. А с весной травка зелёная появилась, которую я, взяв корзинку, рвала для телёнка руками по кустам вдоль озера, что находилось в десятках метров от дома. Там трава была сочнее и гуще. Рвать траву руками было тяжело, поэтому я стала упрашивать маму, чтобы она научила меня жать траву серпом.

Серпом жать мне понравилось. Правда, пока я полностью овладела этим орудием труда, на левой руке не осталось ни одного пальца, на котором не было бы пореза от серпа! Шрамы от них видны до сих пор. Но виной всему были кусты, в которых я выжинала траву. Часто серп прихватывал прутья и от этого скользил и срывался на пальцы.
 
Как тут не вспомнить крестьянских детей, которые с раннего детства работали серпом в поле - жали хлеб, лён! Я, научившись жать серпом, хоть немного, но познакомилась в детстве с этим трудом. Правда, хлеб со льном мне жать уже не пришлось, а вот лён в снопы вязала, когда училась в пятом-шестом классе Звернихинской средней школы. Поле, помнится, находилось где-то в районе деревень Зяблица – Прудовка - Осиновка. Связанные снопы мы устанавливали для просушки в суслоны.

Кстати, в народе  при порезах серпом в качестве кровеостанавливающего средства всегда пользовались растением, которое встречается повсюду. Это растение – тысячелистник или серповник как его называют в народе. В качестве лекарственного растения тысячелистник используют с давних времен. В русском языке у тысячелистника имен не меньше, чем листьев. Он - кровавник, живучая трава,  порез-трава,  серпий, солдатская трава, белая кашка и белоголов (за самую распространенную окраску цветков). Название тысячелистника как «солдатской травы» встречается во многих языках и у разных народов. В ранцах у воинов и Македонского, и Суворова всегда был порошок из тысячелистника.      

Сенокосы бродовян

На острую косу много сенокосу.
    (русская пословица)               

Сенокосы в окрестностях Бродового находились в основном за рекой Лапшангой вдоль её левого берега, но были участки и на правом берегу. Все сенокосные угодья на открытом месте - на шири - были колхозными, а затем – совхоза «Звернихинский». Бродовяне в большинстве своём косили сено для своих коров на этих же колхозных участках, только «за проце'нты» или как ещё говорили – «за процента'». Вот уж воистину был каторжный труд, особенно когда приходилось косить за десять процентов! Из десяти поставленных стогов сена семье работяги доставался лишь один стог! Чтобы накосить на корову семье надо было поставить не менее сорока стогов! Стало полегче когда косить начали за пятьдесят процентов. Здесь уже для нужд общественного животноводства  оставалась лишь половина от поставленных стогов, а другая половина доставалась косцу.

До начала сенокоса представитель от колхоза закреплял сенокосные участки за бродовянами. Закреплённый участок оставался обычно в пользовании по нескольку лет. Здесь тоже были свои нюансы. У кого-то участки были сенистей – на них был лучше травостой - и ровней, кому-то доставались участки похуже.
Колхозники тоже сенокосили. Только в отличие от бродовян это было местом их работы в летний период. А вот местом основной работы бродовян были лесозаготовки. Редко кому из лесорубов удавалось получить отпуск в летнее время, а особенно в сенокосную пору. Поэтому каждая семья крутилась в сенокос как могла. Ходили косить и за'темно - задолго до наступления утра, чтобы до отъезда бригады в лес  хоть что-то успеть смахнуть-скосить. Сразу же после  возвращения с работы из леса бежали мужики скорее к своим жёнам на пожню. Ну, а когда сена подкосят на один, а сумеют, так и на два стога – вот тогда уж главными на сенокосе становились женщины, ребятишки да старики, если ещё смогались с такой работой. Они сушили сено, готовили его к мётке в стога.

 Хозяин загодя  и стожары старается поставить под будущие стога. Благо, лес рядом. Стожары ставили либо осиновые, либо берёзовые. Для этого вырубались деревца ровные, высокие и не сильно толстые. Верхушки срубали, как и ветки вдоль ствола. Стожар втыкали в землю с таким расчетом, чтобы он не качался. Крепили стожар по кругу несколькими кольями, перевивая их ивовыми прутьями-вичками. Под основание стога на его ширину устраивали настил или как его называли – кроватку. На четыре брёвнышка, выложенные прямоугольником вокруг стожара накидывали молодую поросль, ветки с листьями. На таком основании сено не подмокало от земли ни в осеннюю слякоть, ни весной при таянии снега. К тому же, стог продувался и снизу. С кроватки было удобней брать стог для перевозки, подтыкая под неё брёвна-волокуши.

Но кроме колхозных сенокосных участков  на шири были вокруг посёлка и другие пожни. Такие полянки находились по обоим берегам реки Лапшанги вплоть до Большого моста вниз по её течению и до речек Наварас и Чернавка, впадающих в Лапшангу в её верховьях. Дальше с левой стороны дороги на деревню Тимариху шли клюквенные болота и леса до самой деревни. На таких участках заготавливали сено лишь только для своей коровы.

Были такие сенокосные полянки в пользовании и у нашей семьи. Они находились на левом берегу Лапшанги немного ниже лав – перехода из брёвен-хлыстов через реку. Как раз напротив Обжорки. Обжорка  - это омут и место на реке Лапшанге, где раньше стояла небольшая электростанция. Но во времена моего детства от неё остались лишь торчащие из воды брёвна-коряги, бывшие когда-то сваями, да её  деревянный остов на песчаной взголови.

Но и на этих пожнях хватало работы. Полянки были небольшими, поэтому сено для стога приходилось стаскивать на носилках издалёка с многих полянок и заулков. Да и сушить сено среди леса и кустов приходилось дольше, чем на открытом широком месте. По осени владельцы таких сенокосов приходили с топорами  для их расчистки и расширения. Вырубались кусты, корчевались пеньки, затем это всё сжигалось. А какие красивые и крупные фиалки вырастали потом на месте костровища! Тут тебе и чисто голубые фиалки, и трехцветные, которые мы называли анюткиными или анютиными глазками! У нас на посёлке в палисадниках около домов цветы были не у многих, а садовые анютины глазки были редкостью. Наверное, некогда было людям заниматься цветоводством в ту пору. Цветов и так хватало и в лесу, и на лугах, и вдоль реки Лапшанги и множества лесных речек. Они были повсюду, сменяя друг друга с ранней весны и до самой осени.

Были в то время и так называемые «билетные пожни», когда  выделялся владельцу коровы участок леса под расчистку для сенокоса. Такие участки обычно выделялись в делянках после заготовки в ней леса. Называли их в народе «чистками» или «новочистками».

К слову сказать, и наши речки, что протекали рядом с посёлком Бродовое и впадали в реку Лапшангу, я называю так, как их все вокруг называли: Наварас, Чернавка, Раздеря. Хотя на топографической карте читается Наврас, а речки Чернавка и Раздеря показаны на ней без названий из-за своей небольшой величины. В Краснобаковском районе речка Чернавка пишется через букву «я» как Чернявка.
 Спустившись от деревни Поспелиха вниз по трассе на город Ветлугу, на указателе читаем название речки: «Разберя». Какая Разберя и какой смысл это название несёт? Всегда эту небольшую речушку называли Раздеря и название это было не лишено смысла! Она, стекая с лесистых холмов левобережья  речки Лубянки со стороны посёлка Бродовое разделяла, как бы раздирала на две части низменную пойменную территорию, за что, очевидно, и получила своё название. 

Начальное обучение

Суши сено, пока солнце светит.                (русская пословица)               

В детстве на сенокос мы бегали с большой охоткой. Косить мы не косили, так как были ещё малы. Помогали родителям сушить сено. С утра, когда высохнет роса, сено в покосеве надо было для просушки перевернуть другой стороной. При этом нас учили правильно держать грабли в руках, переворачивать сено легко и быстро, к тому же не прижимать и не прибивать его граблями к земле. Сено  надо было взъерошить так, чтобы его лучше перебирало, сушило ветром.

Перевернув сено, мы спускались с крутого бережка и спешили к речке Лапшанге за водой на чай. Чай кипятили в ведре над костром и заваривали его корнями шиповника, ветками и листьями смородины.

Попив ароматного чая, снова брались за грабли. Надо было  вновь пробежать, пройтись вдоль покосев, растрясти, перешевелить сенцо, вытащить граблями к верху зелёные клочки травы. Часть покосев выгребали от кустов к середине полянки - на солнышко. После обеда сено в покосевах начинали сгребать  с двух сторон в валы, а затем копнить – складывать его в копны. Крупное сено и осока были легче по весу, что тоже учитывалось при формировании копён. Как только были готовы первые копны, их тут же, если хватало народа, подтаскивали к остожью. Таскали сено на носилках – двух ошкуренных и высушенных жердях с заострёнными концами, чтобы удобно было браться за них руками.

Бывало, матери делали копёшки поменьше, чтобы ребятишкам-подросткам было под силу их к стогу подтащить. Мать шла передо'м, а сынишка сзади. «Напирай вперёд!» - то и дело подшевеливала мальца мать. Пронесут, протащат  немного копёшку, да остановятся, поставят её. Так мать давала отдых  малолетнему помощнику. И девчонок эта участь не миновала. Мне зачастую тоже приходилось в детстве копёшки таскать. Ну, а уж когда повзрослела, так и подавно приходилось это делать. Да и копны по размеру стали больше, чем в детстве.

В крестьянских семьях всегда работали и подростки, и молодёжь постарше. Но, какую бы работу они не делали, старики и родители строго следили за тем, чтобы дети не получили «надсаду» - не надсадились от тяжести. В семье нужны были помощники и крепкие руки, а не больной человек, которым становились те, кто срывал в работе спину, надрывал животы. К тому же девушка, надсадившись, в последствие не всегда могла иметь детей.

Приметы на сенокос

Только лодыри одни женятся в страдные дни.
                (русская пословица)               

Иногда, встав среди покосев передохнуть, втыкала я грабли древком в землю и начинала крутить их в руке. Но, от такой привычки быстро старшие отучили, пояснив, что таким образом можно накликать дождь и плохую погоду. А кому захочется в разгар гребли дождя?

Позднее, когда я была уже замужем, встретилась ещё с одним способом влияния на погоду. Когда требовалось «улучшить» погоду, свекровь моя Екатерина Ивановна задрав голову к небу,  покрикивала: «Василий ноздреватый, подай ветерка!». Вначале это вызывало у меня смех, но вскоре и сама убедилась в действенности таких призывов-обращений. При полном безветрии вдруг поднимался ветер, что улучшало процесс сушки сена. Ветер разгонял в стороны и собравшиеся над пожней тучи. Частенько в последствие я  также призывала ноздреватого Василия к себе на помощь! Надо сказать, что прилетевший из ни откуда и поднявшийся ветер гулял над нашим покосом долгое время.
 
Правда, ветер можно призвать к себе на помощь и свистом. Этим способом и наши предки пользовались, когда нужно было сушить сено либо крутить крылья ветряных мельниц. Мореходам тоже была знакома эта примета. Когда парусные суда попадали  в штиль, то, чтобы разбудить заснувший ветер, моряки принимались насвистывать. Но и тут главное было не переборщить, чтобы не накликать бурю и шторм.

А вот приметы, связанные с потерей зубьев из граблей меня не очень впечатлили. Считалось, что сломав или потеряв зуб с граблей, хозяина ждёт какая-нибудь хозяйственная утрата. За сенокос, бывало, столько зубьев перетеряешь и переломаешь, что исполнись эта примета, так  все бы мы в рубищах ходили!

Существовали также и приметы связанные с заключением брака в сенокосную пору. Издавна на Руси в весенне-летнюю пору свадьбы начинали справлять с Красной горки (первого воскресенья после Пасхи) и до Троицы. Принято было справлять свадьбы и в мясоед, начинавшийся с Петрова дня (12 июля) и длившийся до начала Успенского поста (14 августа). Избегали назначать свадьбы в постные дни (среды и пятницы). Никогда не играли свадьбы во время постов, исключалась и Масленичная неделя.

Я сама выходила замуж в сенокосную пору. Правда, двумя днями позже Петрова дня.  А вот с таким утверждением, что «брак, заключенный во время сенокоса считался несчастным, поэтому в это время свадеб на Руси не играли» трудно согласиться. Да и противоречит это умозаключение  вышеприведённым православным устоям. Думается, что меньше играли в это время свадеб по одной простой причине – закончив сенокос, можно было и погулять  с лёгким сердцем без оглядки и без заботы о не смётанном  в стог сене! К месту тут будет и такая народная пословица: «Закончил дело – гуляй смело».

А вот ещё одно астрологическое заключение по поводу свадеб в сенокос: июльские пары ждет повседневный труд. А что, другие пары могут не работать? Выходит, и кушать они должны через раз!



Косы и премудрости косьбы

С косой в руках погоды не ждать.
                (русская пословица)               


Как стало у меня хватать сил, так и косить обучилась. Правда, косу отец подбирал мне соответственно росту – рук пяти сначала. Потом я научилась управляться с косой и большего размера.

Косить можно было в любую погоду, а вот сено сушить – нужна солнечная погода.
Помню, что меня очень заинтересовала тогда единица измерения длины косы – «рука». Родители мне тут же всё разъяснили и наглядно показали, как определить длину лезвия косы. Раньше длину ножа косы измеряли шириной ладони – «рукой» (1 «рука = 10,24 см). Для этого нож косы, начиная от носика, охватывали поочередно левой и правой рукой. Числом «рук», укладываемых на длине ножа и определялся размер косы. Так, раньше ножи кос выпускались длиной от пяти до двенадцати «рук» или по-иному длина лезвия в «руках» соответствовала номеру косы.

В России применялись ножи кос в основном трех форм: русской, польской, венгерской. Русский нож имеет выпуклую спинку обуха, плавно загнутую к носику. У польского ножа спинка и носик обуха почти прямые. Косы с русской и польской формами ножей назывались в северных и западных районах России литовками.

Правильно насаженная коса залог успеха в косьбе. Насадка косы – целое искусство. Не у каждого хозяина получалось косы насаживать, как и клепать их потом. Вроде бы всё правильно делает, а всё не то. И тут опыт и чутьё нужны.

До сих пор ценятся в хозяйстве старые, советские косы. Сталь была лучше, да и в отличие от нынешних кос не гремели они как консервные банки.
   
Коса состоит из ножа, косовища, ручки, клина, двух колец. В ноже различают обушок,  пятку, шипик, полотно, лезвие и носик.

 Косовище у косы должно быть крепким и упругим, длиной 1,7- 2 м. Обычно его изготавливали из ровной молодой елки. У заготовки обрубали сучки и снимали кору, а затем сушили её в тени. Папа всегда имел в запасе по десятку таких черенков, которые, как и весь сенокосный инвентарь хранились под крышей сеновала.

Во время косьбы лезвие косы притуплялось, поэтому его приходилось время от времени точить бруском. Брусок каждый косец носил с собой либо в кармане штанов, либо в специально изготовленном из бересты футлярчике – лопатошнике как его у нас называли. Лопатошник подвязывали на шнурок, которым обвязывались вокруг пояса. Правда, лопатошники из бересты давно канули в лета, никто их, кроме народных умельцев уже не плетёт. Помню, как отец изготавливал-сшивал лопатошник из голенища старого кирзового сапога.

Но лезвие косы не только притуплялось, но и подвергалось механическому воздействию. Тогда оно становилось волнообразным, выщербленным и даже иногда полотно рвалось. Для выявления таких неровностей к полотну прикладывали ровную пластинку или монету. С целью устранения таких дефектов, а также поддержания её нормального функционирования косу требовалось отбить или проклепать. Здесь также  нужно было определённое мастерство, поэтому и клепать косы умел не каждый косец.
У опытного отбивальщика вся работа занимает не более получаса. После клёпки коса должна "брить" траву, невзирая на то, когда производится косьба - по росе утром или насухую в полдень.

 Однажды, когда я была ещё маленькая, мы с мамой поехали на поезде в Шарью. Сели в поезд на станции Ветлужская и доехали до станции Котельнич по Кировскому направлению. Там, сделав пересадку, поздно ночью мы выехали по Северной железной дороге на Шарью. Было лето, поэтому с самого утра я уселась к окну и с большим удовольствием наблюдала за всем, что проносилось мимо. И вдруг я увидела за окном косцов на поле.  Но они показались мне очень необычными: они косили траву согнувшись, а косы у них были какие-то короткие, маленькие и кривые, словно игрушечные. Я очень удивилась и стала спрашивать маму, почему они косят не так как косят траву у нас на посёлке.

Оказывается, есть кроме косы-стойки с длинным косовищем или как её ещё называют - литовки, которая используется в нашей местности и другой вид косы – горбуша. Горбушей косили в согнутом положении по обе стороны от себя. В этом главное отличие способа её употребления от косы-стойки с длинной рукоятью. Благодаря небольшому размаху вправо и влево, ей можно было довольно чисто выкосить траву вокруг каждого пня или дерева, а также на кочке. Именно поэтому в 19 веке косы-горбуши преимущественно использовались в лесных местах на Севере России, а также северных губерниях Урала и Сибири. Выходит, что и косы, и способ косьбы травы свидетельствует о том, что Шарья была ближе к укладу и образу жизни Северных районов России. Горбуша является наиболее древним и примитивным видом косы.

 На ровном месте косить было одно удовольствие, а вот когда мы косили в болотине за Наварасом – одно горе. Там не то, что косить, ходить-то было неудобно. Кочки на болотине были выше колен! Одно хорошо, трава болотная  да осока на кочках сохла лучше, потому что продувались  покосева ветром, да и сама осока считалась травой не жирной. Её хоть суши, хоть не суши - все с виду в одной поре и шумит-шуршит одинаково! Конечно, питательность болотного сена была куда хуже, чем сена настоящего, лугового. Естественно, качество кормов и на удоях сказывалось. Но выбирать не приходилось.

Где бы мы не сенокосили, я всегда обойду-обследую все окрестности. Посмотрю, где какое растение растёт, какие цветы цветут. Однажды встретилось мне на краю одной из сенокосных полянок за речкой Наварас удивительное растение, которое я за всё время проживания на посёлке Бродовое видела первый и последний раз именно в этом месте.

Я подумала сначала, что это ягода морошка, но оказалось, что это  была княженика. Княженику называют ещё поленика, потому что растёт она на сырых полянах и лугах. В конце мая княженика цветёт красивым малиновым цветом. Княженика – самая вкусная и ароматная северная ягода, красивое и полезное растение. Каждый день, пока мы сенокосили  на тех полянках я собирала в пригоршни спелые вкусные ягоды, которые ела сама и угощала ими родителей.


Стога, стога...

Не то сено, что на лугу, а то, что в стогу.
     (русская пословица)    
               
            Мётка стогов – это тоже целое искусство! От того, кто метал стог, какого он был роста и телосложения  зависел объём будущего стога. Если человек был рослым и крепким, жилистым, то и трёхрогие деревянные вилы для мётки сена он брал по себе – с длинным черенком. Естественно, и стог он замётывал в основании шире обычных. В такой стог много сена уходило – до двух возов и более и вершить стог начинали уже на значительной высоте от основания. Такие стога метал мой отец, да и сестра его, Катерина, которую бог ни силушкой, ни ростом не обидел, могла метать большие стога. Многие женщины раньше стога умели метать, к этому их ещё война приучила, когда их отцы, братья, мужья ушли на фронт. Послевоенные года тоже были не из лёгких.

В самом начале мётальщик, взяв вилы, начинал обмётывать стожар – брал сено ношами-навильниками и укладывал на кроватку, переходя по солнцу от копны к копне. Затем на стог подсаживали сто'яльщика, воткнув в бок стога вилы либо носилку. Укладывали сено в стог также в особом порядке: два навильника рядом один за другим и один навильник на них, в середину и поближе к стожару. Средний навильник как бы зажимал крайние, удерживал, закреплял сено в стогу. По требованию стояльщика сено подавалось и «в ноги»  - под ноги стояльщика к самому стожару, чтобы там не было ямы. Сметав где-то с половину стога и отложив в сторону вилы, мётальщик начинал подтеребливать  стог снизу. Такой стог принимал по завершении мётки сена форму пузатенького графина.

 На стоге  стоять также мог не каждый, и здесь нужна была сноровка. Стояльщик сверху видел всё и руководил мётальщиком. Обычно на стогу стояла женщина. Она показывала граблями, куда требовалось положить очередной навильник, где сена нужно было положить побольше. Сметав бо'льшую часть сена, стог очёсывали. Мётальщик брал в руки грабли и собирал с боков стога клочки незакреплённого, незажатого сена. При этом стояльщик придерживал сено граблями сверху, не давая выдрать из боков стога лишнего.

В жаркую погоду стоять на стогу было тяжело, очень хотелось пить. Иногда с собой на стог брали фляжку с водой, а в другой раз умудрялись прямо в кружке воду на стог поднять, зацепив её рогом от вил. К тому же, когда стог заканчивали, стоять там было всё страшнее – стожара оставалось всё меньше и меньше, а всё равно надо было за него не только держаться, но и граблями работать, переходя с места на место по кругу.

Когда сена оставалось немного, начинали вершить стог – постепенно сужать к верху. Вокруг стога работы находилась всем: кто-то готовил вички- перемётины; кто-то погребал дороги – сгребал сено, что осталось от копён; кто-то собирал сено в кучки, следуя за мётальщиком. Последние сенины-погрёбки, чтобы они не выскользнули из вил, складывали конвертиком: подбирали сено с краёв к середине и зажимали его ногой. Такой сувёртыш  забрасывали последним на стог и, слегка растряхнув его, стояльщик обвёртывал сено вокруг стожара. Всё. Стог был смётан. На вилах подавались вверх вички, которые раскладывались на  четыре стороны стога. Вички как бы прижимали сено, не давая  ветрам завернуть, задрать его с боков стога. Кроме того, мётальщик, взяв носилку, охлопывал стог со всех сторон, утрамбовывая сено в стоге.

Спускали стояльщика со стога по носилке, приставив её к стогу. Спускаться надо было задом, не торопясь, перебирая руками как по канату. Иначе все руки обдерёшь.
Метали сено трехрогими деревянными вилами. Обычно, в хозяйстве были двои вил: одни с коротким древком-черенком, а другие – с длинным. Заготовку для будущих вил подыскивали  в лесу, присматриваясь к берёзам, у которых были развилки.  Найдя подходящее деревце, с него обрубали всё лишнее, сушили заготовку, шкурили, при этом между «рогами» у вил были  вставлены распорки, а их верхушки - стянуты лыком, чтоб не разошлись.  Метать сено деревянными вилами было гораздо удобней, чем железными.

Каждый стог имел свою индивидуальность. Отойдя от него на расстояние, стогом в большинстве случаев любовались и лишь иногда, заметив огрехи – сокрушались. 
Бывало, если хватало народу, метали стог вдвоём - в двои вилы.

Обмер сена

Не хвались травой, хвались сеном.
    (русская пословица)    
               
По завершению сенокоса из конторы колхоза приезжали представители для обмера заготовленного сена. В присутствии бродовян выделялись стога и для их коров. Стог стогу ведь рознь. Объём заготовленного сена измеряется издавна  в крестьянском обиходе в возах. Воз – это столько сена, сколько можно увезти за один раз на лошади, запряжённой в сани.
 
Для коровы на стойловый период с осени до первых выгонов весной требовалось до пяти-семи возов сена. И, опять-таки, всё зависело от коровы. Если корова ведёрница - это когда за один удой по ведру молока надаивала, то и сена ей требовалось больше. А иные коровы и не ведёрницы, но были размером с хорошую лошадь! Такой корове и сена надо было больше заготавливать.

Конечно, в стога «для себя»  косцы старались сенца посуше, получше и побольше положить, нежели в колхозные. Такие стога обычно метали воза по полтора, иногда – по два. Каждый надеялся договориться при обмере сена, чтобы именно те стога, которые сметаны таким образом, достались самому косцу.

В колхозные стога втыкались тычки - прутики-метки со стёсанной серединкой и отметкой на ней. Именно эта метка служила ориентиром при вывозке сена колхозом. Правда, случались иногда при этом и недоразумения. Лучший хозяйский стог увозили в колхоз. Поэтому сразу, как появлялась возможность вывезти сено с луга, хозяин занимался этой работой. Иногда, после отъезда колхозных представителей, тычки перетыкались в другие стога.

Когда колхоз начинал возить на тракторах и больших санях сено из-за Бродового, то мы, девчонки лет десяти, брали санки, грабли и бежали погребать сено, клочки которого оставались висеть на ветках деревьев и на снежных обочинах дороги. Привезёшь домой бывало свой возок на санках и спрашиваешь мать, на сколько раз хватит дать этого сенца Дочке (кличка коровы). А когда вечером мама приносила со двора подойник  с молоком, я радовалась и говорила, что корова дала это молоко нам взамен привезённого мною сена. Наше поселковое детство всегда было связано с домашними животными, они были для нас особым объектом заботы и радости.
         
Сенокос в фуфайках
                Каково лето, таково и сено.
                (русская пословица)
               
Всякие сенокосы были.
Запомнился мне один сенокос, который по стоявшему летом холоду и сенокосом-то смешно было называть. Но, какая бы погода не стояла, а хозяева - владельцы коров – просто обязаны были обеспечить на зиму хотя бы минимум кормов для своей коровки-кормилицы. Сенокосили мы в тот год в ватных куртках-фуфайках и в шапках на голове. Когда косили траву – согревались, а когда присаживались где-нибудь под кустом на отдых – замерзали. Трава не сохла, поэтому в стога метали практически «живую» - сырую траву. Но и здесь пригодилась крестьянская сметливость.

 Сено метали в стога ... с солью! Помню, как папа тащил на покос соль в рюкзаке. Тот, кто стоял наверху стога, каждый ряд уложенного по кругу сена пересыпал солью. Соль в этом случае выступала в качестве консерванта и не давала сену сгнить. В таком сене и пыли не было, и вкусовые качества сохранялись, как при силосовании. Ведь корове и так-то во дворе выкладывали зимой большой кусок каменной соли – лизунец, чтобы она лизала её, нагуливала аппетит и лучше ела сено, особенно когда оно было плохое.

Когда я читаю повесть В.Белова «Привычное дело», всегда слеза на глаза наворачивается. Думаю, истории и образ жизни в то время, описанные в повести, были типичны для русской деревни. Помню, который-то год косили мы на проценты на шири, не доходя до старого Большого моста через реку Лапшангу. Решили родители небольшой стожок – всего-то на один воз – в лесу припрятать. Стаскивали туда сено в охапках и на верёвках, продираясь через чапыжник. Но, много ли сена могла принести я, девочка-подросток? Но я старалась, помогала маме с папой как могла, потому что видела, как им тяжело даётся заготовка сена. А траву, помню, косили на этот стожок не на совхозной шири, а вдоль проезжей дороги, в кустах и вдоль озера. Очень переживали за этот стожок все мы, когда обмерял совхоз сено на лугу, боялись, как бы его не нашли и не засчитали в счёт совхозных сенов.

Были одно время сенокосы у родителей и вдоль речки Наварас, и в старой, заросшей травой делянке за Наварасом. Очевидно, эти полянки находились в ведение лесхоза, поэтому на них выдавался специальный билет-разрешение на право выкоса травы. Но, кроме того, там и сроки сенокоса устанавливались. Помню, что косить приходилось нам чуть ли не в августе-сентябре, когда календарные сроки народного сенокоса уже заканчивались. Раньше указанного срока начинать косить боялись. Боялись лишиться этого покоса. В августе и погода была хуже, да и солнце уже не такое жаркое было. Походили мы около того сена, потрясли, посушили его!

Правда, с сенокосом вдоль Навараса есть и приятные воспоминания. В небольшой по ширине и неглубокой речке было очень много рыбы, и  папа частенько ставил поперёк речки небольшую сеть, чтобы поймать рыбы на уху к обеду. Сам он, взяв в руки бо'тало - шестик с железным раструбом на конце - заходил чуть выше сетки и, начав ботать, спускался вниз. Попадали в сеть такие крупные ельцы, что даже не верилось, что такая рыба могла водиться в такой маленькой речке!



Бог пожалел

С Петрова дня красное лето, зеленый покос.
          (русская пословица) 

А сенокос на Петров день? 
В старину крестьяне соблюдали церковные праздники. Таким праздником был и есть Петров день – день святых апостолов Петра и Павла, который в числах и отмечается 12 июля.

 Петров пост считается нестрогим и содержит целый ряд послаблений. Например, разрешается есть рыбу во все дни поста, за исключением среды и пятницы. Кстати, апостол Петр известен как покровитель рыбного промысла. А в честь завершения поста обычно проводили "разговины" - устраивали ярмарки и гуляния, ходили в гости, плясали и веселились. Этот народный обычай веселиться и отражает пословица:  "У мужика то и праздник, что Петров день". В этот день крестьяне не работали, да и после праздника, бывало, день-два прихватывали.

Лучшим временем для сенокоса считались недели после Петрова дня и до 25 июля.
Петров день назвали ещё "макушкой лета", самой жаркой и знойной порой: "День убывает - жара прибывает".

Это мы, ограниченные во времени и связанные работой в различных учреждениях и на предприятиях, вынуждены были использовать для сенокоса каждую выдавшуюся возможность. Будь этот день хоть православным праздником. В этих случаях успокаивали себя тем, что сенокос – это большой труд, а труд не может быть грехом. Сенокос же обычно продолжался дней двадцать, а то затягивался и на месяц, поэтому каждый сам для себя в меру своей занятости определял и время начала сенокоса.

Мне  хорошо запомнился один случай, когда мы метали сено в стог в Петров день вдвоём с мужем. Редкий год в этот день не бывает сильной грозы. До обеда было такое пекло, что сено пересохло, поэтому, когда мы его сгребали, оно ломалось и крошилось. После обеда стали собираться облака и вдалеке запогрёмывало. Мы очень спешили, буквально бегом бегали, сгребая и стаскивая сено к стогу. Начали метать сено, я стояла на стогу. Когда дошли до середины стога, грозовые тучи буквально нависли у меня над головой. Было очень страшно. Я ощущала себя грозовой мишенью вверху, под самыми облаками. Воздух был раскалённый и спёртый перед дождём. Мне постоянно  хотелось пить, сердце в груди колотилось так, что готово было выпрыгнуть. Но, гроза видно решила повременить и дала нам возможность дометать стог. Загромыхало и шпарнул ливень, когда я по носилке уже спускалась со стога. Радость у нас была оттого, что сено сумели прибрать, сметать в стог сухим. Если бы нам сделать это измешал  дождь, то походили бы мы после такого ливня, посушили бы сено возможно ещё не один день.

Мы, правда, рассчитывали на помощь в этот день со стороны Максимыча -родственника моего мужа и даже бутылку для него прихватили. Но он не пришёл. И вот, сидя после грозы на берегу речки перед отъездом домой, я изрекла: «Видно нас сегодня Бог пожалел», имея в виду то, что смогли поставить такой большой стог сухого сена.
Приехав домой, я стала поливать грядки в огороде, но тут меня подозвал к забору сосед.
- Вы ничего не знаете? – спросил он.
- Нет. А что мы должны знать?- вопросом на вопрос ответила я.
- У Володи брат сегодня трагически погиб,- угрюмо сообщил сосед.
Вот так пожалел нас Бог!
Всегда помню тот сенокос в Петров день...

Овод и сенокос

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
                (А.С. Пушкин)

Есть у сенокоса ещё одна особенность – это овод.  Под этим словом в данном случае подразумевается не какой-то конкретный вид кровососущих и  кусающихся насекомых, а их сообщество. А если разбирать это сообщество по видам, то кого там только нет! Это и кусачие оводы, и слепни-кровососы, и мошки с комарами. Полчища этих насекомых насчитывают не то что сотни видов, а тысячи!

Вот взять, к примеру, крупную муху - слепня. Есть предположение, что свое название слепень получил из-за непомерной навязчивости. И действительно, одержимая желанием напиться крови, самка этого насекомого не считается с опасностью и назойливо садится на тело. Сегодня, по подсчетам ученых, насчитывается около 3 тыс. видов слепней. Кусается и пьет кровь только самка. Остановить ее не могут ни дождь, ни жара.

А кого не приводил в ужас огромный слепень, кружащий рядом? Это один из самых крупных слепней  - бычий, достигает 24 мм.  Я всегда с визгом: «Ос, ос!», закрыв лицо руками, пыталась убежать от этого монстра. Бычий слепень, оправдывая свое название, к человеку всё же не пристаёт. Человека больше одолевают узкотелые дождёвки и златоглазики.

Дождевки – более мелкие слепни с дымчатыми пятнистыми крылышками, особенно активные в теплую пасмурную погоду. Златоглазики отличаются красивыми золотыми узорчатыми глазами и декоративным черным орнаментом на крыльях. Жертву слепни находят в основном зрительно. Иногда ошибаются, подлетают к неодушевленным предметам, гоняются за автомобилями.

 Иногда слепней неверно называют оводами. Внешне оводы отдаленно напоминают слепней. Оводы гораздо мельче слепней, да и человеку досаждают меньше, кроме подкожного овода да строки. По крайней мере, крови не пьют.  У оводов страшны личинки, паразитирующие в теле и под кожей теплокровных животных. В этом смысле оводы намного опаснее слепней.

Но и комары с  мошками достают на сенокосе! Особенно их много рядом с водоёмами, в лесу. Репелленты с различной химией действуют кратковременно, а эти твари целые дни летают перед носом, того и гляди глаза выколотят, как сказала бы моя бабушка Агафья. И нет, кажется, от них спасенья!

На сенокос люди старались одеваться в просторную, светлую хлопчатобумажную одежду, которая не только от жары предохраняла, но и от слепней и строк защищала в какой-то степени. На шири овода было меньше, чем на сенокосных участках в лесу. Там хоть ветер на просторе гулял, отгоняя этих вездесущих тварей! А в лесу приходилось ох как не сладко! Когда ещё мужчины носили белое нательное бельё - вплоть до конца семидесятых годов прошлого века, то обычно на сенокос одевали мы все эти белые рубахи с длинными рукавами да кальсоны.

Правда, сейчас столько камуфлированной защитной одежды появилось и с капюшонами, и с сеточками! Только вот на сенокосе в такой одежде спариться можно, да и сердцу будет тяжело.

Не многие, думаю, на сенокосе сталкивались с лосиными мухами. Они навещают только тех, кто сенокосит в лесу. Мухи подстерегают свою жертву, сидя на траве, ветвях кустарников или деревьев. Летают они плохо и недалеко, летят на тепло и запах. Попав на тело хозяина, например, лося, кровососки сбрасывают крылья, обламывая их у основания, зарываются в шерсть и питаются кровью.

Эти мухи буквально облипают человека, вызыая отвращение и мерзость своим рыжим видом. Отряхнёшься от них побыстрее, да дёру от этого места подальше!
В год, когда я заканчивала учёбу в институте и приехала домой готовиться к госэкзаменам, родители категорически отказались от моей помощи на сенокосе. Я же, однако, всё равно находила возможность сбегать до леса, до луга, до речки и полюбоваться на свои любимые цветы и растения, собрать букет цветов либо пучок лекарственных травок.

 Дома я готовила из них растирки и примочки от укусов  кровососущих, которые  затем опробовала на своих родителях. Снадобья действовали, зуд прекращался, проходили шишки от укусов. Папе так это понравилось, что он каждый раз спрашивал, заходя домой после возвращения с покоса: «Ну-ка, Люся, где там твои примочки? Давай скорее!». Я тащила свои пузырьки и ватку, и он с удовольствием протирал целебной жидкостью лицо, шею, руки. Лицо его после этой процедуры выражало такое блаженство!

Один раз, когда мы с братом сенокосили одни, уже без родителей, слепней  и овода было так много, как никогда! Они нас сплошь облепили, мы думали, что нас закусают насмерть! Такого я ни разу не видела ни до, ни после этого сенокоса. Жара была невыносимая, и было полное безветрие. Мы с братом за день выпили вдвоём два ведра чая, заваренного как всегда корнями шиповника и ветками чёрной смородины. Пот стекал ручьями, что спасло нас от теплового удара.

Сенокос как событие в жизни

 Жизнь - не те дни, что прошли,
 а те, что запомнились.                (русская пословица) 

Как бы трудны те сенокосы не были, но сейчас, оглядываясь назад, вспоминаю их со светлым чувством. Ведь тогда главными на сенокосе были мама и папа, а мы были их помощниками. Они и мы, дети, радовались, когда все вместе находились на сенокосе. Летом у нас всегда гостили городские родственники, но и они ходили на сенокос помогать нам. Косить, правда, не умели, но на гребле помощники никогда не бывают лишними. Молочко-то любили все! Иногда летом народу у нас собиралось по двенадцать человек. Дневного удоя молока даже не хватало! Мама на этот период договаривалась с соседями и забирала у них часть удоя. Наши городские родственники всю свою жизнь помнили это прекрасное время!

А какие славные у нас были коровушки - и красные, и чёрные! В середине семидесятых годов прошлого века родители привели на верёвке корову из деревни Андронихи Шарьинского района Костромской области от маминой матери Анны Яковлевны. Бабушке стало уже тяжело самой держать корову, вот и решились родители на двухдневный переход со скотинкой. Когда они привели корову к дому, сбежался весь посёлок смотреть. Корова костормской породы благородной коричневато-желтоватой окраски с проседью была настоящей красавицей! А звали её – Волга! Костромской породы коров во всей нашей округе до этих пор не было. Многие, не только на посёлке, но и в окрестных деревнях занимали очередь на Волгино потомстово – тёлочек - с целью вырастить для себя корову лучшей костромской породы. 
 
На посёлке Бродовое жили и наши родственники, с которыми мы были очень дружны. Когда требовалась кому-то помощь, то все собирались вместе и делали работу сообща. Вместе по очереди копали друг у друга картошку, помогали друг другу на сенокосе. Когда начинали по осени убирать скотину со двора – колоть поросят – делали и эту работу вместе, а вечером собирались и шли со своими семьями в гости «на печёнку». Хорошее, счастливое было время!

Когда мы вместе с братом поступили учиться в институт, не взирая ни на что, каждый год на каникулы мы ехали домой на сенокос помогать родителям.  А в это время  мои городские друзья и подружки ходили в походы то на Кавказ, то сплавлялись по рекам на байдарках. Меня они каждый раз приглашали  в поездки, но я не могла себе этого позволить. А как же родители одни бы стали сенокосить?! Ведь они, когда мы учились, жили, по большому счету, от домашнего хозяйства. Конечно, с нашей стороны  была в этом какая-то жертвенность, но мы не могли поступить по-другому. Брат, даже живя и работая в Подмосковье, до последнего сенокоса старался помогать родителям, брал отпуск летом и приезжал к ним на время сенокоса.
 
Много чего ещё можно написать про сенокос. Ведь он был частью нашей жизни. И сейчас, вспоминая  об этом, испытываю тоску как о чём-то светлом и безвозвратно ушедшем...