На Огненной дуге или 54 дня под огнем 3 продолжени

Наши окопы находились в метрах 10 -15 от правого берега в буйных зарослях трав. Я занял окоп рядом с Сакимназаровым. Он родом был из Казахстана. На его широкоскулом лице, казалось, написана сама доброта, которая навсегда поселилась там. Он старше меня лет на десять, бывший работник торговли. Ниже среднего роста, коренастый, если нужно – очень проворный,  ловкий. За подвиги, проявленные в боях, он был награжден четырьмя боевыми орденами.

Между его и моим окопами оставалась перемычка шириной всего полтора метра. Укрылись вроде бы неплохо – глазу неприятеля мы недоступны. Но мы понимали, что это не так. За нашим берегом фашисты неотступно, может быть, и напряженно вели наблюдение, если даже мы не проявляли никакой активности.  Скоро мы в этом убедились ещё раз. Стоило кому – то из наших ребят, наклонившись, пройти подальше от своего окопа через заросли, колыхая верхушками трав, как ударила вражеская мина между моим и взводного окопами, и высоко подброшенное взрывом ведерко, которым запасались водой, грохнулось на голову младшего лейтенанта. Хорошо, что он был в каске.
- Смотри, Федоров, обнаружили, - негромко  откликнулся он. – А ты не вставал во весь рост?
- И не думал.
Задача наша не из легких: не дать обнаружить свое присутствие, а если противник начнет отход, то преследовать его. В тот же день ночью что-то или кто – то шумно шлепнулось о воду на реке. Мы быстро пошли к берегу. Внимательно обшариваем взглядом темную гладь воды и ничего не обнаруживаем, слышим лишь мерное журчание воды. В это время немец дал очередь из пулемета. Пули раскололи приклад моего автомата и изодрали правый рукав телогрейки, не причинив мне ничего.
- Ты, Александр, в рубашке родился, который раз так невредим остаешься, - вполголоса говорит Сакимназаров. – Кто – то за тебя богу молится. Мать, наверное. Завтра пойдешь в тыл, заменишь автомат.

Следующий день для меня проходит без происшествий. Был в тылу, у старшины роты заменил автомат. Вечером возвращался с ужином и меня по пути позвали на КП, где слушали по рации Москву. Столица салютовала в честь войск, 5 августа освободивших города Орел и Белгород. Это был первый артиллерийский салют в ходе Великой Отечественной войны.

Добрался до своих ребят и, отдав им ужин, рассказал об освобождении городов Орел и Белгород. И о салюте в Москве.
- Значит, немцы ночью отсюда уйдут, если еще не успели оставить передовую, -  размышлял Сакимназаров. – Будем начеку.

Неожиданно вздрагиваю, услышав душераздирающий крик человека в ночи на переднем крае противника. Так близко. Не слышали мы выстрела.  То ли наши разведчики холодным оружием ударили неприятеля, то ли невесть откуда залетевшая шальная пуля смертельно его ранила, а может быть, нашего попавшего в плен бедолагу фашисты убивали.

Каждый раз, услышав отчаянный крик и стоны смертельно раненого солдата, нашего ли, немецкого ли, вздрогнешь. К ним никак нельзя привыкнуть. В таких случаях нельзя быть безвольным, всегда надо стремиться побороть в себе слабость. Не поддаваться страху, который постепенно уходит у тех, кто не один раз находился под обстрелом. Как раньше говорили, за обстрелянного солдата десять новобранцев дают. Я слышал от некоторых солдат о том, что его сегодня обязательно убьют. Нередко так и случалось: смерть находила тех, кто ее искал.

Где – то я читал о том, что на войне смерть – закономерность, остаться в живых – случайность. С таким мнением я не согласен. Жизнь солдат зависит прежде всего от командира, я сказал бы, мастерски управлять боевыми действиями и главное – от обладания им полководческого дара. Самому тоже не надо быть только оловянным солдатиком.

Предсказание Сакимназарова сбылось: после полуночи что – то происходило в обороне противника – негромкие голоса, какой – то шум. Потом все стихло.
- Немцы ушли, - подтвердил младший лейтенант.

Но как их преследовать в ночной тьме? Кроме того, передний край наверняка заминирован. Утром командир роты Суров со своей «свитой» сам к нам пришел.
- Ниже по течению реки в полукилометре отсюда саперы проделали минный проход. Сейчас позавтракаете, и все идем туда.

…Шли гуськом. Минный проход обозначен прикрепленными к колышкам табличками. По крутому склону поднялись на плоскогорье, а там стоял танк «Тигр», прикрытый деревьями, коим немцы пытались запугать нас. В его лобовой броне зияло отверстие, пробитое 76 – миллиметровым снарядом. Около танка лежали двое убитых красноармейцев с раскроенными черепами. Стреляли в их головы разрывными пулями дум – дум. Зверски расправились фашисты с попавшими к ним в лапы молодыми бойцами. Убили недавно, еще не успел измениться у них цвет лица.

Идем дальше, держа автоматы на изготовку. Местность очень пересеченная: холмы, балки, овраги, небольшие лесные островки. Вот находим иллюстрированные листовки. Это уже наши, родные. На одной из них плененные в Сталинграде немецкие генералы, на другой – пленные немецкие солдаты в советских лагерях Тексты, понятно, на немецком языке. Находим сброшенные с самолета буханки хлеба, обернутые в несколько слоев -пергаментом, бумагой, целлофаном, 1933 – 1934 годов выпечки. Дата обозначена на табличке каждой буханки. Как Гитлер пришел к власти, Германия немедленно стала готовиться к войне.

С начала преследования оккупантов на третий день рано утром входим в небольшой населенный пункт Быково. Здесь нам дали немного передышки.

В дальнейшем началось какое – то хаотическое передвижение. Дни и ночи перепутались: ночью больше бодрствуем, готовясь к схватке с противником, днем тоже не отдыхаем. То оказывались во втором эшелоне наступающих, то в первом.  И такое бывает: вдруг оказываемся в полосе наступления совсем незнакомой части. Я думал, что это происходит от неграмотности и плохой теоретической подготовленности наших командиров. Среди них были такие, которые не умели читать топографическую карту, тем более ориентироваться по ней на местности.

В это раз старший лейтенант Суров приказывает мне дойти до места, откуда слышится шум боя и узнать, какие части перед нами, что там происходит.  Там, ясно, идет артподготовка. Я перевалил холм и стал спускаться на поляну.  На малой высоте пролетела эскадрилья штурмовиков «Ил – 2», и в это же время позади «Катюши» дали залп. Реактивные снаряды свистели над головой. Вдруг один из «Илов» вертикально задрал нос и, перевернувшись, упал на землю. Произошел сильный взрыв. Мне показалось, что его задел реактивный снаряд «Катюши».

У них, пока я не знаю, кто впереди наступает, оборону противника подавляют артиллерия, «Катюши» и штурмовики. А у нас, сколько раз ходили в атаку, ни разу такой поддержки не было. Что же происходит с нашим полком? По чьей злой воле? Вопросов много, ответов нет.

Увидев, разбросанные бумаги, на минуту останавливаюсь. Это открытки, письма и фотокарточки немецкого солдата.  Услышав шуршавший свист, упал и распластался на земле. В тот же миг раздался взрыв.  Это должна быть мина. Она упала от меня в двух шагах, при взрыве обильно чиркнув осколками по земле в противоположную от меня сторону.

Все еще спускаясь вниз, справа я заметил заросшее камышом не то озеро, не то болото, где могли спрятаться минометчики. Наступающие подразделения без особых усилий прорвали оборону противника, начали его преследовать. В одном месте задержалась группа бойцов, я подошёл к ней. А увидел такую картину: девушка – санинструктор в звании старшины стояла перед испуганным и растерявшимся белобрысым молодым немецким солдатом и размахивала пистолетом. Пошарив по его карманам, вытащила его документы, а из нагрудного кармана – завернутый в бумагу презерватив.
- Ах ты, фашист недобитый! Наших девок насиловал! Расстреляю!
Она так разъярилась гневом и сильно ударила его по лицу, что он даже пошатнулся.

Этого спящего солдата наши обнаружили  в высокой траве, даже шум боя его не разбудил. Я не стал более им интересоваться, мне надо было вернуться в батальон. Я доложил Сурову, что это части 111-й гвардейской стрелковой дивизии наступают на Харьков вдоль Московского шоссе, а маленькую деревню, кажется, называли Васильевской.

Продвигаясь вперед, мы приняли другое направление – наконец – то разобрались. Ночью стоим, только урывками чуть вздремнешь. Иногда появляются у нас ненадолго, когда относительно спокойно, политработники. В тот день утром заглянул к нам незнакомый старший лейтенант, сказали, что это комсорг полка. Он был с бумажкой в руке. Заглядывая в нее, назвал фамилии, имена и отчества четверых бойцов, в том числе и меня. Нас построили, и комсорг сообщил, что мы все четверо награждены медалью «За отвагу». Но ни тогда, ни потом мы эти медали не получили.

Опять я должен идти вперед один и узнавать, кто перед нами, кто соседи, в каком направлении они наступают. Суров карту мне дает и задания толком не знает. До Харькова осталось не так далеко. Кроме меня ещё есть одиночки. Впереди меня шли два молодых лейтенанта. Кого – то задержали, остановились. Я подхожу к ним. Задержанный оказался власовцем. Здоровый детина, морду хорошо наел, сразу видно, что он под оккупацией не пострадал, скорее всего был полицаем. На нем немецкая форма. Подобрать по размеру обмундирование ему, видать, не смогли. Оно на нем обтянуто, как резиновое: штанины чуть ниже колен, рукава по локоть. Подошедшие военные все ругают, обзывают, кто – то пинает, кто – то пощечину дает. Власовец все оправдывается:
- Меня власовцы насильно увезли, и вот, улучив момент, я сбежал от них.
- А сейчас куда идешь?
- Домой.
Надавав ему тумаков, его отпустили, а я продолжил свой путь дальше.

Почти ежедневно вливают в роту понемножку пополнения – по 3 – 4 человека. В этот день прибыл земляк, не помню из какого района, татарин. На вид мальчишка, говорил, что женат, и, когда его призвали и находился в Уфе в запасном полку, жена ему родила сына. Он не видел его – попал в очередную отправку на фронт.

Запомнился еще из Сибири Щекин, крепко сложенный, среднего роста парень, таежный профессиональный охотник. Он здесь тоже охотился…за вражескими солдатами и офицерами.

Пока противник сильного сопротивления не оказывал. Однако перестрелки и небольшие стычки встречались, обе стороны несли потери в живой силе.

Полевая почта работала нормально, письма шли не слишком долго, а вот от отца и брата вестей не было. Живы ли, здоровы ли? Где они сейчас воюют, на каких фронтах? Я находился в полном неведении в отношении их.

К Харькову мы подходим  с северной стороны.  Остались позади села Русские Тишки и Циркуны, перевалили какую – то возвышенность и нам открылась панорама города. Но дальше нельзя: противник занял новый рубеж обороны за противотанковым рвом, в котором только в одном месте составлена перемычка шириной около 10-ти метров. По ней мы прошли за ров и заняли оборону напротив немцев всего в 70-ти метрах. Между нами и противником было просяное поле с высоким стеблем и отяжелевшими метелками. Темно – зеленое поле, колыхаясь, лоснилось на ветру.

Перпендикулярно к противотанковому рву, как и противник, мы окопались, одновременно не снимая с опасного соседа наблюдения. Мы с Сакимназаровым, как всегда, окопы вырыли рядом. Для связи с командиром роты бегаю.  Он устроил свой КП в полукилометре от нас. Враг, наверное, рассчитывал и на психологическое воздействие на нас: на перемычке лежат нижние конечности советского солдата в ботинках и обмотках, видимо, оторванные от туловища взрывом снаряда.

Ближайшие тылы наши на почтительном расстоянии тоже передвигаются за нами. Вот и сегодня, чуть свет, подъехала кухня. Вовремя позавтракали. Солнце уже поднялось над горизонтом, ждали команды. Своего командира роты мы не дождались, по общей команде двинулись к Северскому Донцу. Отсюда до реки прорыта траншея в полный профиль. Перед нами высятся меловые горы, их северный крутой склон кажется совершенно белым. А на вершине противник занимает оборону. Шли мы вдоль траншеи гуськом.

Сбор назначен на окраине Старого города. Здесь садовый участок. Под яблоней расположились трое пулеметчиков со станковым пулеметом «Максим». Рослые молодые ребята лежали на мягкой траве и уже дремали. После ночного дождя земля парила. По небу плыли редкие белые облака. Все вокруг располагало к отдыху. В траншее пока было сыро, поэтому бойцы повылезли из неё. Кто-то переобувается, другой валится на траву полежать, а там, выше, группа ведет оживленный разговор. И мы подходим к ней, прислушиваемся. Речь идет о гибели снайпера 44-го гвардейского стрелкового полка старшины Николая Ильина, уничтожившего к концу Сталинградской битвы 401 вражеского солдата и офицера… Погиб вчера под артобстрелом противника.

Что-то тревожит. Немцы с меловой горы видят нас, как на ладони. Пока наши не успокоятся, не завалятся спать, они не нарушат тишину, которая на войне всегда обманчива. Предупредили же, чтобы в укрытии отдыхали. Мы  с Сакимназаровым подыскали готовый окоп и в нем устроились. Незаметно для самого себя задремали. Проснулись от звука разрыва снаряда и крика раненых. Снаряд угодил под яблоню, где устроились пулеметчики. Сколько бед мы на себе несем от своей же беспечности. У офицера по лицу стекает тоненькая струйка крови.
- Александр, посмотри хорошенько, что у меня на лбу.
- Маленький осколок пробил каску и застрял.
- Вытащи.
Большим и указательным пальцами схватил осколок, но тут же отдернул руку назад.
- Что случилось? Почему не вытаскиваешь?
- Он очень горячий. Сейчас оболью водой из фляжки. Потерпите.
Пришлось повозиться, чтобы пациенту не причинить острую боль. Диаметром менее одного сантиметра зазубренный острыми концами осколок никак не хотел вылезать. Потом его отдал Сакимназарову. Он его переворачивал, рассматривал и промолвил:
- Не будь каски на голове, он пробил бы череп. А так только кожу поцарапал. Он спокойно рассуждал, никогда не ругался.
Из раненых пулеметчиков двое скончались, третьего и ещё двоих раненых возле траншеи отправили в тыл.

Днем перемещаться для занятия обороны на берегу Северского Донца не было возможности, ждали наступления ночи. С начала сумерек поредевшие подразделения пошли занимать указанные им участки обороны. Сурова нашего все еще нет, где пропадает, не знаем. Зато неожиданно появился у нас капитан Павлов, наш бывший командир роты. Мы все трое рады были этой встрече. После госпиталя капитана перевели в резерв. Сейчас он пришёл по поручению командира полка, чтобы перебросить подразделения части в другой район дислокации. Где - то образовалась брешь, и её надо закрыть.

Марш на новое место совершали ночью с привалами и небольшим отдыхом. После довольно форсированного перехода, наконец, в полуденное время объявили привал. Спустились в какой-то лог. Полого спускаясь с севера на юг, он постепенно расширяется и переходит в равнину в пойме Северского Донца. В нем размещалась деревня под названием Крутой Лог, немцы ее стерли с лица земли, только где-то остались фундаменты и печные трубы, и ничего больше.

«О, моя милка - бригадир,
Ох, красный орден на груди…»
Вдруг из динамика на автомобиле с будкой, оглашая окрест, полились знакомые песни и мелодии, вызывая в памяти кажущееся далекое прошлое, оставшееся за чертой военного времени. Да, была у нас мирная жизнь, правда, относительная. Но нам, мальчикам - подросткам, она казалась прекрасной. Льется песня за песней, все знакомые, любимые. И к горлу подкатывает предательский комок, и глаза, полные влаги, готовы брызнуть ею. Но расслабляться ни в коем случае нельзя.

Наконец, старший лейтенант Суров разыскал нас. Пообедали, и предупредили нас о том, что полевая кухня в дальнейшем будет находиться в Крутом Логе.

А.В. Федоров,
участник Курской битвы.
(продолжение следует)