На берегах озера Пейпус. Глава 1. Левиафан

Глава 1. Левиафан.


           Левиафан родился в Ленинграде. Северная природа была его стихией. Серая сталь Балтийского моря, желанное северное солнце, тугой ветер взморья, неяркие краски.Уверенность, что именно в холодных водах Балтики и  дальше к северу должен обитать Левиафан, укоренялась в нем по мере того,  как он  мысленно называл себя этим мифическим именем.Что-то родное чудилось ему в черном извиве спины в лоне холодных александритовых вод, переменчивых как  таинственный камень, несущий одиночество. Левиафан на будущее положил себе носить на мизинце перстень с серым александритом, каплей балтийской воды на пальце. Сейчас стеснялся. В свои тридцять пять он не был женат, без предубеждения. Просто было страшно смутить, а не дай бог, грубо нарушить тихое спокойствие души. Длинное тело плавно движется сквозь холод прозрачной воды. Безмолвие. Покой. Такой недостижимый в спиралях мегаполиса. Ему нравилось рассматривать чешуйчатые извивы и плавники  на иконостасах черногорских храмов, старинные гравюры. Даже фильм Андрея Звягинцева, хоть и не нравился ему, находясь в родственной тональности, не нарушал душевного покоя.

           За окном лил дождь, лил белесой стеной, изменяя северным традициям затяжных неспешных дождей, в которые гуляешь под зонтом, едва замочив носки туфель, педантично обходя лужи. По асфальтам неслись бурлящие,чуть повыше косточки, потоки, и он вспомнил, что нынешний год многие предсказатели окрестили годом нового потопа. Как славно, что потоп не страшен Левиафану. Он представил себя лежащим на набережной Невы, перед мостом лейтенанта Шмидта, в виду сухогрузов Волго-Балта, где два потока   - дождевой и невский, сливаясь воедино, подхватывают его под мягкое пузо, и прежде чем нырнуть в глубь и увидеть ржавые днища кораблей под ватерлинией, он видит размытый дождем силуэт Крузенштерна со скрещенными на груди, как у Наполеона, руками. «Один – на пожар, другой – на потоп», - говорит он про себя, обвиваясь мимо бородатых от водорослей канатов.

           В далеком василеостровском детстве Левиафану снился один и тот же сон. Белой ночью, тихой набережной, вдоль спящих кораблей он с мамой плавно идет, чуть касаясь носками асфальта, ровно сонная балерина, к памятнику Крузенштерну. Они не сразу выходят с 14-ой линии на набережную, а обходят училище Фрунзе сзади, Иностранным переулком, мощенным булыжником. Отсюда, из дома номер три, уходил добровольцем на Ленинградский фронт его дед. Мама в длинном воздушном платье, сильфида с узкой бейкой талии, окутывает белой кисеей юбки гранит ступеней, сбегающих в воду. Она садится на самом верху спуска, он - на нижней ступеньке,  на корточки,  и  смотрит как тонкие зализы набегающей воды колышат растительность в стыках гранитных глыб. Спокойствием дышит Нева. Вдох – отхлынула, выдох – набежала. Тихо-тихо, светит луна, мама смотрит вдаль. Пытаясь проследить ее взгляд, он отрывает глаза от воды и вдруг чувствует, как темное черное течение, гибким хлыстом вильнув в сторону, подхватывает его под живот и неумолимо влечет к заливу. Белое платье под Крузенштерном ужасно далеко, за широкой полосой темнеющей воды. Крик застывает, скованный холодом в животе, и он отдается невозвратности. Может быть, тогда он стал в душе Левиафаном. Выковыривая шампиньоны из черной земли дворового сквера на 16-ой, посещая по настоянию родителей каток в бывшей церкви на набережной, а из нее - соседнюю музыкальную школу, получая свои  пятерки в 31-ой школе, носившей имя Юты Бондаровской, он уже был Левиафаном. Любя Васильевский остров, где родился в родильном доме № 1 им. Видемана на Большом проспекте, помня вывеску на аптеке Пеля и сыновей, еще выполненной цветной смальтой на золотом мозаичном фоне, майские и ноябрьские демонстрации на борту праздничной машины завода «Пневматика», ходил он по земле, а в сердце  носил морские глубины. Левиафан задумался.

            Совершить паломничество. Эта странная идея, ниоткуда возникнув в его голове, покрутилась вокруг собственной оси, как собака перед сном, и прилегла, устраиваясь поудобнее, надолго, вдавливая расслабляющиеся члены в горизонтальную плоскость. Он стал, как волны камешек, обкатывать эту идею.

            Вспомнились странники, идущие пешком сотни километров, летом, босыми ногами, по нагретым июльским солнцем проселкам России, среди бескрайних полей.
 
    - Ш-ш-ш- ш ..., - пела балтийская волна.

    - А что, если поехать в свой старый деревенский дом на Гдовской дороге.

    - Ш-ш-ш-ш… ,  - набег … откат.

    - Потом в Псков, в лавру.

    - Ш-ш-ш-ш… , - убегающая пена.

           Небольшие дороги в Псковской, что обслуживались грейдерами, имели, конечно, песчаные обочины, но множество мелких камней мешали идти , и самое главное – добраться до подобных дорог возможно было исключительно многокилометровыми асфальтовыми автострадами, где гулять по обочинам пешком было не только неприятно, но и небезопасно.

    - Бух…ш-ш… , - ударила отбойная волна от катера, разбросав по сторонам сгустки пены.

  Ему стало хорошо и спокойно. Ритмичные звуки убаюкивали. Шум моря – лекарство от всех душевных болезней и смут. Шум моря, а в его глубине – черный Левиафан.