Тебе на память обо мне. Главы 13-15. Рябиновые гре

Глава 13 Неслыханная наглость

- Это же кинолента «На какой-то там улочке»! – воскликнула Она,  увидев на экране капризную старушку, которая однажды насмехалась над нею, дескать, почему вы, хи-хи, роман не пишете? Мол, просто у вас мечты нет, мечты всей вашей жизни!

Ой, а это еще кто? Вон тот худющий мальчишка - неужели Он? Она приблизилась вплотную к экрану: глаза, вроде бы, его только совсем еще не грустные. Этакий птенец-желторотик! А это кто? Машкин! В каких-то до смеха забавных усах. И оба - ну, просто до неузнаваемости молоды!

Наверное, в юности все мы бываем светлые, поскольку стремимся к некоему свету, к чистоте и добру. Вот, даже у Машкина оттенок мрака не столь уж и мрачный, а только лишь сумеречный. Не так уж и жутко сейчас ловить на себе взгляд темных глаз, и все рассмеяться хочется на эти взъерошенные усы.
 
Да, действительно, молодость меняет неимоверно. Впрочем, как и старость. Вот, к примеру, ехидная старушонка, не переставая, брюзжит целый фильм, время от времени пытаясь убить или хотя бы покалечить обоих своих постояльцев. А когда поднимается невероятно шумная ругань, на самом пике скандала бабулечка-красотулечка произносит своим скрипучим голосочком:

- Э-э-э… Мои мальчики, вы разогрели меня… э-э-э… поработать! - берет глину и принимается что-то творить.
Одну интересную особенность приметила Она. По сценарию, как обычно, заявлен был страстный поцелуй. Нет, благо, не со старушкой! Машкин, к примеру, целуя женщину, целует безо всяких перевоплощений, что называется, от первого лица. Натурально. И поцелуй получается сочным.

С ним же  - вопрос абсолютно другой. К женщине Он подходит, как к выполнению боевого задания: прикасается качественно, целует добросовестно, но при этом абсолютно не ощущает самой женщины! Поцелуи выходят какими-то безвкусными. И сам собою сочинился вдруг стих:

Я твоих не люблю поцелуев:
В них нет жизни.
Они – словно дань глупой моде,
Канонам искусства…
А мне – душу вынь и отдай!
Ну, нет вкуса к женщинам - и все тут! Разве что, пожалуй, за исключением «израильтянки».

А вот и еще один занимательный момент. Если в свой прошлый просмотр Она особо-то и не вслушивалась в этого долговязого юнца, бормочущего себе под нос что-то невнятное про мечту, то теперь ловила каждое слово:

- О мечте всегда помнить нужно! Всеми силами стремиться осуществить… - Он начал покусывать правый уголок губ. – Ну, почему мы не способны понять простую вещь? Стоит лишь шаг сделать навстречу, и мечта сама путь укажет! Ведь мечта - на то и мечта, чтобы сбыться…

- Стоп! – Она мотнула головой, внутри все взбунтовалось: - Что Он себе позволяет? Мало того, что пересказал всю ее жизнь! Теперь подавай, чтоб еще и мечты сбывались… Нет, что Он о себе возомнил? Просто - неслыханная наглость!

- Просто одна особа не хочет прислушаться к собственному сердцу, чтобы… - старушка подняла вверх костлявый палец и потрясла им в воздухе, - …чтобы исполнить главную мечту своей жизни!

- Нет, они сговорились что ли?! - всплеснула руками Она. -  Да и пусть считает себе, как угодно. У старости свои странности! Вот.

Ей очень хотелось еще сказать что-то обидное вредной старушонке, к примеру, что той должно быть лет уж под двести и что у нее, верно, давным-давно начался старческий маразм. Но тут вмешался Машкин. С явным негодованием, которое внезапно обернулось помрачневшим оттенком мрака:

- Нельзя пренебрегать старостью! В ней жизненный опыт и мудрость. Старость уважать надо!
Возражать мрачному человеку Она не смела: не шелохнувшись, сидела и слушала, как с гулом падает каждое слово, и, казалось, что слова эти - каменные.
Но вдруг, словно бы защищая ее, начал говорить Он. О чем же… что-то на тему «быть или не быть», - Она соображала с трудом, в висках пульсировало. - Кажется, Он спорил с Машкиным, дескать, прислушиваться к опыту мудрости или нет - дело личное… каждый отвечает за себя. Так какой же будет ответ… мечта - как ответ… быть или не быть?

- Да не бывать же тому! – чуть ли ни крикнула Она и хлопнула крышкой ноутбука. – Хватит странностей и совпадений!
Вот, ей уже начинает мерещиться, словно все это - до нее как-то касается. Задумав писать роман, теперь ей представлялось, будто Она сама вот-вот станет героиней какой-то абсолютно невероятной истории. Да и к тому же совсем не выходит сдержанно и беспристрастно, так сказать, в рамках эксперимента, как планировала когда-то Она.

Значит так, Она больше не станет поддерживать этот перекрестный диалог, ночи напролет просиживая над его фильмами и пытаясь разгадать несуразную головоломку!
В эту ночь ей снилась какая-то чехарда. Сперва старушка грозила костлявым сморщенным пальцем, от нее Она с торопливостью отворачивалась, и тогда из темноты начинал проступать облик мрачного человека, от которого Она отворачивалась с еще большей поспешностью, а потом видела прямо перед собою подавленный силуэт «израильтянки», словно та виновата была перед кем-то…

Сама Она все ждала, когда же среди этих лиц, наконец-то, явится Он, но его все не было. И сон этот никак не выпускал из замкнутого круга, и Она снова видела старушку, мрачного человека, «израильтянку»…

- Да хоть бы мне сквозь землю провалиться! - топнула с досады Она и полетела куда-то вниз. Все закружилось, словно в калейдоскопе и вдруг из разрозненных частичек сложилась до боли знакомая картина: «апартаменты» кладбищенского сна.
По центру комнаты располагалось высокое ложе с подушками для вечно покоящейся на них, а чуть поодаль - низкорослый стульчик для вечно сидящей рядом. Она беззвучно присела, опасаясь потревожить усопшую, и не смея пошевелиться, стала ждать, когда же появится ясноглазый ангел и вызволит ее из заточенья.

Глава 14 Рябиновые грезы

С утра зашла Маняша и позвала всех на речку. Поинтересовавшись, пойдет ли Артем, Она получила уклончивый ответ, дескать, «возможно». Разговор про отношения с Темой назрел уже давно, но подруга все увиливала. Вот и на этот раз, не ступив даже на порог, Маня заторопилась обратно. Это свидетельствовало о том, что подруга ничего не желает слушать, поскольку заведомо уже все решила.

Как только дети узнали, что сегодня пойдут на речку, поднялся гам и визг.
- Уя! Миться, купася! - завопил Лева, схватил подушку, и на радостях огрел ею сестру.
Верочка сразу же принялась дразниться:

- Эй, Левка, а у тебя круг сдуется! Смотри, а то утонешь!
- И ничего не сдуеся! Это твой сдуеся, ты и смотли!

Затем сестра тоже вооружилась подушкой, что предвещало начало боя. Подушки пришлось от греха подальше убрать, на что Лева разобиделся страшно и в знак протеста стал носом в угол.

- Скажите, пожалуйста, цаца какой! – причмокнула Верочка. - Ну и кому от этого хуже? Стой хоть до вечера. А мы на речку пойдем, «миться купася»!
Сестра демонстративно начала собирать вещи, приготовив с собою панамку, полотенчик, надувной круг и купальник.

- Отлично! – вслух похвалила себя Вера. - Теперь захватить бы чего-нибудь пожевать, а то на речке аппетит всегда р-р-р-р… просто звериный!
Засунув яблоки и баранки в маленький рюкзачок, Верочка снова себя похвалила:
- Отлично! Что ж, осталось решить вопрос с этим Левкой! - сестра бросила суровый взгляд в сторону бунтаря, который никак не хотел сдаваться.

- Ох, муки мучные! Мам, а, может нам Левку тут оставить?
- Одного? Нет, нельзя, - отозвалась Она и улыбнулась. - Боюсь, когда назад вернемся, свой дом на месте не найдем!
- Что дом - и села не найдем! – поддержала Верочка шутку и, прищурившись, обернулась к брату: - Ну, Левка! Давай, значит, так: ты из угла подобру-поздорову выходишь, а я за это разрешу поиграть моим  трансформером, который папа привез. Человек-паук, помнишь?

- Чеявек-паук! Паук-жук! – взвизгнул от радости Лева.
- Только, это, чур, когда на речку придем! Договорились?
Поскольку Верочка была девочкой очень смышленой, то знала, что на речке брат будет занят целиком и полностью только речкой, а, значит, и трансформер останется в целости и невредимости.

- Отлично! – в очередной раз похвалила себя Вера и, затолкав игрушку в рюкзачок, сообщила: - Ну, все, теперь можно идти.
- Постойте, дети! – сказала Она. – Мы ведь забыли зеленку и пластырь.
- Ай! – Верочка вскрикнула, будто бы укололась, - зачем нам терпелка?
- Не телпелка, а зеёнка, - тут же поправил Лева.
- Сам ты «зеёнка»! Мам, а, может, не надо? А будет очень боля?
- «Боля» не будет, если не носиться сломя голову, - предупредила Она.
 
Дело в том, что Верочка совершенно не умела терпеть боль, один только вид темно-зеленого пузырька повергал ее в отчаяние. Дочь приняла задумчиво-строгий вид и почти до самой речки не проронила ни слова. По дороге они зашли за Алисой и тетей Маней.

- А вы знаете? А вы знаете, что папа привез мне настоящих пчелок? Они теперь у нас будут жить! А возить их можно только в таких вот домиках, - девочка оживленно жестикулировала и непрестанно тараторила, являя собою миниатюру Маняши, - И только лишь по ночам! Потому что днем в домиках жуть, как жарко!

- Алиса, ты уже все уши прожужжала своими домиками! Тьфу ты, пчелами! - с неудовольствием сказала Маня и театрально закатила глаза.
- Папочка обещал мне сегодня их показать!

- Я не разрешаю: пчелы тебя искусают! - Маня передернулась, и было понятно без слов, что подруга отнюдь не в восторге от идеи мужа обзавестись пасекой.

Они перешли через мостик и расположились на скамейке под ясенем. Когда-то эту скамейку Она попросила установить тут Артема, чтобы в знойный день было можно посидеть, отдохнуть у воды. Погода была хоть и ветреная, но небывало жаркая особенно для второй половины августа.

Солнце так весело играло бликами по воде, что глазам становилось больно, ветер то и дело поднимал рябь, и течение казалось от этого еще стремительнее, образуя то тут, то там крохотные водовороты. Ветки качались над головой, тени колыхались под ногами, создавая сказочно-летящее настроение. Только один ясень, как показалось ей, приуныл немножко.

Шум от листвы и общее оживление природы сразу передалось детям, они принялись галдеть, скакать и носиться. Несмотря на сильный ветер, решено все же было разок-другой окунуться, но не успела Она снять юбку, как тут же ее подхватило порывом, и ребятня радостно помчалась вдогонку. Увы, как часто это бывает, возгласы радости быстро сменились плачем:

- Ой, цыпочка! Бедная моя цыпочка! Ой, я пальчик поранила. Как мне боля, ой, как боля! - запричитала Верочка.
- Хромай скорей сюда, бедная моя цыпочка! – пошутила Она.
- Ай! Я босиком бегала, а там - камень… Ой, бедная моя цыпочка! И как я теперь на цыпочках стоять буду? Я же хотела стать балериной!
- Обязательно станешь! Сейчас полечим твою бедную цыпочку, зеленкой помажем…
- Ай-ай, не хочу терпелкой! Ой-ой, будет боля!
- Не телпелкой, а зеёнкой, - вмешался Лева и добавил. - Еюнда какая!
- Ну, Левка! Раз тебе - ерунда, тогда, давай, сам попробуй!
- Ню, дявай, поплобую, дявай…
- Уйди, балда! – бросила в сердцах сестра.

Алиса топталась вокруг подружки и, не зная чем помочь, пыталась подуть на больной пальчик. При виде пузырька с зеленкой Верочка снова взялась охать:
- Ой-ой-ой, бедная моя цыпочка, ой-ой, не надо терпелкой, ой, боля сейчас будет!
Тетя Маня громко и с пафосом прочла строчки:
- Что за вой? Что за рёв?
Там не стадо ли коров?
Нет, там не коровушка –
Это Вера-рёвушка…
Дочь примолкла, как обычно, пытаясь запомнить новые строчки, и спросила:
- Как стишок называется?

И пока Маняша ее забалтывала, несчастная Верина цыпочка была намазана зеленкой, заклеена пластырем, одета в носок и обута в сандальку.
Верочка, обрадованная окончанием процедуры, облегченно вздохнула, достала из рюкзачка трансформер и принялась играть. Леве было не до трансформера, как и предполагала сестра, брат от души забавлялся тем, что шлепал босыми ногами по воде.

На другом берегу появился Артем и подозвал Маняшу. Они начали спорить о чем-то, и подруга, махнув рукой, повернула обратно. Артем следом перешел через мостик и крикнул дочь.

- Папа! Ура, папа! – бросилась тут же Алиса. – А на пчелок смотреть пойдем? Ой, а можно и Вера с Левкою тоже? Ну, пожалуйста! – Алиса в маминой манере сложила перед собою ручки и устремила умоляющий взгляд.
- Конечно, можно, - ответила Она, подойдя поздороваться с Темой, и позвала: - Вера, Лева, идите с дядей Темой пчелок смотреть!
- Пчелок? Левка, смотреть пчелок! – оживилась Верочка и, окончательно забыв про больную цыпочку, спрыгнула со скамейки.
 
- Мамичка, а как же ты? – Левушка обнял ее за ногу.
- Сейчас соберу вещи и сразу же к вам! - чмокнула в макушку Она.
Маняше ничего не оставалось, как отправиться вслед за всеми, чтобы проконтролировать предстоящий процесс.
Она наблюдала за удаляющейся компанией:
- Эй, Левка, а тебя пчела за нос тяпнет! – громко дразнилась сестрица.

- Нет, тебя!
- Тебя! Потому что ты всюду суешь свой нос! И он у тебя раздуется, вот так, - сестра широко расставила руки.
- А потом – бац и лопнет! – хлопнула а ладоши Алиса.
- Дядя Тема, они длазнятся!
- Так, команда, всем слушать сюда! - отчеканил старший вожатый. - Пчела никого не тяпнет. Только, чур, смотреть будем издалека…

Оживленные голоса растворились, и в образовавшейся тишине стало слышно, как шумят и гнутся ветки. По ту сторону речки ветер своею огромной ладонью провел по пшеничному полю, чуть примял ковер из клевера, сорвал пух с головы одуванчиков и умчался проказничать дальше, запутавшись на мгновение в рябиновых ветках.

Гроздья только-только взялись алеть. И протягивая бледные пальцы ясеню, рябина в грезах, верно, надеялась, что однажды светлая ладонь коснется ее руки. А ведь и впрямь когда-то он был необычайно светлым! Говорят, ясень - от слова ясный. Она помнила то время, когда каждая клеточка его жизнелюбивого «тела», напитавшись от солнца, начинала отдавать этот свет. И если на сердце случалось сыро и пасмурно, ее так и тянуло к солнечному ясеню, чтобы приободриться его светом.

Каждый раз Она ожидала, боясь пропустить тот момент, когда, наконец, над водою сомкнутся их ветви-руки. Казалось, еще немного, совсем чуть-чуть… А потом заболел ясень. Невольной причиной явилась Она сама. Когда их с Маняшей вызволяли из подземелья, машины повредили корни и ветку, которую протянул ясень рябине. К весне вроде бы дело пошло на поправку: искалеченные корни вросли в землю, зазеленела надломленная ветка.
 
И как-то совпало, именно этой весною Она узнала, что существует такой вот мальчишка, глаза у которого необычайно ясные. А когда паренек надевал ей на озябшие руки огромные варежки, обещая за ними вернуться, Она так легко отчего-то поверила.

Тем летом с особенною надеждой ходила Она к деревянному мостику, веря в то, что должно было произойти, да так и не произошло. Лето выдалось дождливым и ветреным. Ветер доломал надтреснутую ветку, и ее унесло течением. Как будто бы ничего вовсе и не было. Рябиновые грезы не сбылись. Да и за варежками никто так и не приехал.
Она улыбнулась невольно, вспоминая, как гладила эти варежки, носила всюду с собой, не выпуская из рук, а потом отнесла в самое, что ни на есть, забытое место в доме, на чердак. Чтобы забыть навсегда. Она тряхнула головой: маленькая влюбленная дурочка! А сколько ей тогда было? Пожалуй, около пятнадцати.

- Столько воды утекло! – выдохнула Она, глядя на речку.- Да и, вообще, было ли что? Или просто рябиновые грезы…

Налетел порыв ветра и раздался протяжный надрывистый скрип. И показалось, что из самой груди ясеня вырвался не то вздох, не то стон. Она вгляделась в него: черной пустотой зияло дупло на том месте, где когда-то зеленела и тянулась ветка к рябине. Эта прореха как не заживающая рана пережитого когда-то несчастья.

Напрасно говорят, мол, время лечит: год от года дупло только увеличивалось и забирало у ясеня свет, поедая его изнутри, так что теперь осталось лишь некое подобие, лишь тень былого света. Веток возле дупла почти не было, а те, что остались, торчали голыми прутьями. И от этого вид у ясеня был измученный, чахлый.

То, что ее не на шутку обеспокоило – что дупло, разрастаясь, грозило добраться до молодой ветки, которую с новой надеждой протягивал ясень. Помнится, Она слышала где-то, что, если не принять вовремя меры, дуплистое дерево в бурю может сломаться. И Она решила лечить свой ясень.

Глава 15. Это – птичка!

Дома у Маняши дети спокойно играли:
- Чеявек-паук, паук-жук! Жук-паук!
- Вот Бетмен, это Зорро, а это – Супермен, - расставляя героев по росту, комментировал Тема, - но кто же такой Жук-паук?
- Чеявек! – выставив пальчик, заметил Лева.
- Ой, пап, я тебя умоляю! Будто бы сам не знаешь! - дочь фыркнула, и закатила глаза в точности, как и мать.

Тёма поморщился. Еще на пргулке Она приметила, как передергивало Артема от постоянного копирования Маниных ужимок. Отца не могло не беспокоить, что дочь хочет во всем походить на мать, включая и желание стать актрисой.
- Послушай, доченька, когда ты была совсем маленькой…

- Такая, как Левка? – спросила Алиса и навострила уши, ибо какому ребенку не хочется знать про те времена, которых он сам не помнит.
- Гораздо меньше. Так вот, однажды на окошко села птичка. И ты спросила: кто это?
- Это - птичка! – ответил я.
- А дальше?

- Потом ты еще раз спросила: кто это? И я снова ответил: это – птичка!
- Ну, а дальше-то что?
- А дальше - ты спросила меня еще двадцать пять раз. И все двадцать пять я ответил тебе: это - птичка!

- Это - птичка, это - птичка, это – птичка…. – Алиса принялась загибать пальчики.
- Пап, ты ответил мне двадцать пять раз плюс еще два раза? Значит, всего - двадцать семь!
- Да, дочка.
- Папочка, я поняла! Ты очень сильно меня любил.

- А я и сейчас вот, как люблю! – отец крепко обнял дочь и поцеловал.
- А я тебя больше, вот так! – Алиса изо всех сил обняла отца, что даже крякнула. – Теперь я всегда-всегда буду отвечать на твои вопросы. Вот, папочка, смотри - это трансформер «Человек-паук», а Левка его называет «жук-паук, паук-жук».

- Да, паук-жук, - с серьезным видом подтвердил Лева.
- Ой, надо маме про птичку рассказать! – Алиса вырвалась из отцовских объятий, Лева и Верочка рванули за ней, и они остались с Артемом.

Еще никогда Она не видела Тему таким. Весь облик этого сильного коренастого работяги был уныл и подавлен, будто бы у собаки, служившей верой и правдой, которую теперь вдруг прогнали со службы. Наверно, такое сравнение  пришло на ум оттого, что Маняша частенько шутила над мужем, называя его Артемоном. Артем и вправду был предан какой-то жертвенной преданностью. Еще до женитьбы, готов был часами ждать Маню возле театра, «словно пес своего хозяина», хвасталась всем подруга, а после  рождения дочери и вовсе неделями дожидался приезда жены, слепо веря всем отговоркам про срочные поездки и гастроли.

Все эти годы Артем отчаянно пытался сохранить свой брак, которого волновало к тому же, как скажется развод на обожаемой дочери. Плюс ко всему была велика вероятность, что, если из гнездышка выпорхнет Маня, то и другая пташка в скором времени улетит следом. Ведь дочь во всем подражала Маняше.

Но главный парадокс заключался в том, что чем отчетливее Маняша пыталась выговорить слово «нет», тем сильней удерживал ее муж. Наверно, не только Артему присуща такая внутренняя установка: когда ускользает свое, пусть даже и нет смысла это держать, все равно всеми силами станешь противиться и цепляться, пытаться вернуть. Но Тема, удерживая то, что по праву считал своим, не учел одного: внутренне жена никогда ему не принадлежала.

- Маня подает на развод, - при этих словах Артем словно стал ниже ростом, сгорбился и отвернулся. – Только что сообщила… А еще, что уезжает. У нее… кто-нибудь есть?

- Слышу впервые.
- Не понимаю, как все вышло… - Артем виновато посмотрел на свою ладонь и начал переминаться с ноги на ногу. - Не знаю, что теперь делать. Может, ничего? Пусть идет до конца, если хочет…
- Я с нею поговорю, - Она ободряюще пожала руку Артему. – И сегодня же!
- Это навряд ли. Наверно, уже уехала.

- Когда? – Она глянула в окошко, и не найдя машину на месте, повернулась к Артему: - Тём, ты, наверное, знаешь… как лечить дупло?
- Что, опять ясень?
- Так надрывно скрипит… - замялась Она, почувствовав, что отчего-то краснеет.
- Купорос нужен. Завтра пришлю рабочих.
- Не надо рабочих… Я хочу все сделать сама.

Она стояла на приставной лестнице и скребла в дупле. Значит так, очистить дупло от старой гнилой древесины – это раз. Продезинфицировать раствором купороса – это два. Засыпать дупло щебнем – это три и зацементировать – это четыре. Так сказал Артем. Но, очевидно, от двух последних пунктов придется все-таки отказаться, поскольку натаскать на такую верхотуру щебеня нереально. Разве что автовышку нанять! Впрочем, однажды спецтехника уже наворотила тут дел, которые приходится расхлебывать до сих пор. Видимо, ограничиться придется только скребком и кистью. Ну, может, попробовать еще изловчиться зацементировать дупло изнутри.

- Соседи твердят, что ты рехнулась! - прокричал снизу голос.
Маня стояла на высоких шпильках, в коротком платье в обтяг и кокетливой шляпке с вуалькой. Очевидно, подруга только что прикатила на своем красном авто.
- Мне все равно это!
- А правда, что ты неделю лазишь на свидание к своему ясеню?
- Правда!

- Слезай – шею сломаешь!
- Не слезу!
- Тема пришлет рабочих, - продолжала кричать Маня. - Слезай!
- Знаю я этих рабочих!
- Да что ты так носишься с этим ясенем! - подруга явно начинала терять терпение. - Помнится, когда-то все корешочки ему поливала, а потом проливала слезы, когда у него отвалилась ветка, затем скамейку велела Теме поставить. И вот теперь, приплыли, очередная причуда - дупло!

- Это не причуда… - Она сосредоточенно поскребла в дупле и ответила, - это, так сказать, мера безопасности. Чтобы все было без опасности!
- Ну, хватит! Какие еще там опасности?
- От сильного ветра ясень может сломаться.
- И пусть ломается на здоровье! Что с того?
- А то, что придавит кого-нибудь! Кстати, не понимаю причин твоего недовольства.
- Просто… просто… - Маня не знала, что бы ответить. - Просто я всегда ревновала тебя к этому ясеню. Да! То, к чему я тебя всегда ревновала - так к этому ясеню! Ты проводишь с ним слишком много времени.

- Сама-то, где пропадала? Даже не попрощалась - уехала! – напомнила Она.
- Да ну тебя! - подруга демонстративно развернулась, чтобы удалиться красивым стремительным шагом, но острые шпильки застряли в земле, и Маня ткнулась на четвереньки, порвала дорогие чулки и, ругая на чем свет всех и вся, заковыляла через мостик.
- Приходи вечером с зефирчиками! - крикнула вдогонку Она. - Чай будем пить!