Охоч, да не горазд

                ИОСИФ ИБН ЗАБАРА.

                КНИГА УВЕСЕЛЕНИЙ.
               
                ПЕРЕВОД С ИВРИТА: ДАН БЕРГ.


Полностью произведение опубликовано здесь:
http://berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer4/Berg1.php

и здесь:
http://www.port-folio.us/2015/part14.html


                Глава 10.  ОХОЧ, ДА НЕ ГОРАЗД

В давние времена жил себе в городе Барселоне иудей Иосиф ибн Забара, и славен он был среди горожан искусством врачевания. Как-то явился к нему гость по имени Эйнан, и сказался собратом по лекарскому делу, и подольстился, и убедил отправиться вдвоем на поиски новой и заслуженной славы. Известно миру: лесть любят все, а мы любим тех, кто восхищается нами. И хоть уступил Иосиф с опаской и колеблясь, но тяготы путей-дорог сдружили искателей почестей.

Вот наши пилигримы добрели до родины Эйнана, и последний не явил радушия и хлебосольства, и сомнения вернулись в душу Забары, и он вознамерился испытать вежество и правдивость друга. 

Накануне Эйнан обрушил на голову барселонца камнепад вопросов и не отпускал на покой утомленного гостя, покуда не насытил свое любопытство. Следующей ночью Иосиф задумал отплатить хозяину той же монетой, а заодно и узнать, чем полнится вместилище, наружу коего Эйнан шапкой украшает.

 - Будет спать! – возопил Забара, растолкавши среди ночи Эйнана, - сегодня твой черед являть ученость.
 - Я готов! Вопрошай и уловляй перлы из уст моих! – воскликнул Эйнан.
 - В какой премудрости испытать тебя?
 - Сам выбирай. Половиною любой из всех владею!
 - Для начала ответь кое-что из бытия тел небесных. Почему с дневным светилом затмение случается в конце месяца, а с ночным – в середине?
 - Не знаю.
 - Почему свет луны прибывает от начала месяца до середины, а от середины до конца – убывает?
 - Не знаю.
 - Спрошу теперь из науки, называемой греками геометрией. Линию мы в голове воображаем, а рукой потрогать не можем. Что же эта за удивительная вещь, на которой учение о мерах зиждется?
 - Не знаю. 
 - Представь в уме часть круга длиною в четыре локтя и высотою в одну пядь, и скажи, как узнать длину кривой линии, соединяющей концы сей фигуры, и как исчислить поверхность, ею накрываемой?
 - Не знаю.
 - Проверим, что ведаешь ты о нашей речи. Каким буквам сообразны звуки горловые, а каким – произносимые губами и языком?
 - Не знаю.
 - Есть ли буквы, что звучат различно, зависимо от слова?
 - Не знаю.
 - Испытаем твое соображенье в логике. Вода точила камень и знак оставила на нем, и как найдешь его средь прочих множества камней?
 - Не знаю.
 - Интересно, кумекаешь ли в арифметике. Что больше: одна треть, две шестых иль три девятых?
 - Не знаю.
 - Сейчас увидим, смыслишь ли в составлении календаря. Скажи, дружище, что говорили наши мудрецы, мир праху их, о прибавлении дня к месяцу, и какой месяц следует увеличить, и зависит ли сие от времени захода солнца, и еще скажи...
 - Довольно! Умничаешь шибко! Выражения твои нечеловеческие и потому невнятные и непонятные, и нет их в книгах, и ты сам их выдумал! – взорвался Эйнан.
 - Отговорки! Я спрашивал тебя из книг, и понимающий поймет. Ты давеча похвалялся, что одолел половину всякой премудрости, а на деле ни половину, ни половину половины, ни половину половины половины, и так далее, не знаешь! Способный на большие дела не бахвалится, а истинно благородный не кичится, - констатировал Забара.
 - Всякий, кто сказал “не знаю”, уже поэтому мудрец наполовину! – парировал Эйнан.
 - По правилу сему ты мудрец бесспорный!
 - Мне открылись две глубочайшие тайны, - заявил Эйнан.
 - Какие же?
 - Первая: молчанье – золото. Вторая: развязанный язык – худшее из зол.
 - Твои ответы в духе этих тайн и тайны стерегут, - заметил Забара.
 - Признаюсь, из всех наук учил я только медицину, она доля моя и судьба.
 - Поглядим, каков ты дока в ней, - сказал Забара, - ответь, какие недуги пожалованы господом, а какие есть происки дьявола?
 - Не знаю.
 - Какая жажда сильней – от огня в желудке или от пожара в печени?
 - Не знаю.
 - Из каких сосудов кровь выпускают, чтоб больному помочь?
 - Не знаю.
 - Если прозрачный слой мочи опустится на дно стеклянной посудины, то хороший ли это знак больному, и если упомянутый слой всплывет наверх, то сулит ли это беду?
 - Не знаю.
 - Почему у старых людей зубы шатаются?
 - Не знаю.
 - Как называется камень, который глядящему на него в упор глазу кажется белым, и взгляду слева представляется красным, и взору справа видится зеленым, и отливает чернотой, ежели уставиться на него сверху?
 - Не знаю.
 - Как называется смола, потребная для скатывания целебных пилюль, которые, тая под языком, враз четыре вкуса источают: горький, сладкий, соленый и кислый? 
 - Не знаю.
 - Как глаз человеческий устроен?
 - Не знаю.
 - Почему семимесячный недоносок выживает, а родившийся в восемь месяцев не жилец, хоть он и ближе к естественному сроку?
 - Не знаю.
 - Почему божественная сила творца иной раз зачинает в материнском чреве двойню, а то и троих, а, случается, и четверня родится?
 - Не знаю.

Тут иссякло терпение Иосифа ибн Забары, врача барселонского. Честный и бескорыстный  лекарь, он потрясен был невежеством навязавшегося друга, и гневной отповедью оглушил самозванца.

 - О, Эйнан, скудоумный! – начал Забара, - ты и толики малой не смыслишь в деле врачебном. Хвастун, ветрогон и пустельга! Несчастен больной на исцелении у неуча. Коновалы, тебе подобные, глядят на недужного и не знают, что спросить и где пощупать. Торгуют ложными снадобьями, сулят исцеление обреченным, стращают немочью цветущих – и все корысти ради. Тем временем хворые страстотерпцы принимают муки великие, покрываются коростами и чирьями, слепнут и глохнут, истекают кровью, горят в лихорадке, корчатся в судорогах и, лишенные вспоможения, вожделеют спасительной могилы. О сребролюбивых и невежественных лекарях сказал поэт:

“Врач жадною рукою
Все вытянет гроши.
Честнее смерть с клюкою:
На что ей барыши!?”