Моргылла

                (Проза (фантастика/мистика)) - 2002-04-15
 
                (Что написал бы Эдгар Алан По, будь он нашим современником.)


"Factis cogitatisque qui instigante diabolo quod abdicatio apparitionibus qualitatesque quotidianum esse nostrum vanum bonitas confert Sepulchrum terrenas lites onusque sodales quam datur bonum vel erit. Paki hoc negare non possumus viam in Christo, sicut nunc est in Israel ex Abraham atque augendae potentiae et sapientiae eius. Amen."


Перевод:
Иже деяния и мысли, кои по наущению Диавола знаменуют отрекновение от проявлений и качеств бытия насущнaго вопреки суетному благоусердию нашему во постижении Гроба, отторгают тяжбы земныя и отягощают члены наши тем, чему не дано ни добра, ни воли. Паки несть отрешению оному пути во Христе, понеже яко несть ныне во Израиле силы Авраамовой и вящей мудрости ега. Аминь.”)

Аббат Доменик Настурциус Букингемский.



МОРГЫЛЛА


_____

1.

Пишу строки сии во помрачении сознания моего после воспринятой дозы крысинаго яда, неосторожно оставленнаго тюремщиками в углу камеры моея. Душа моя ликует, ибо завтра я избавлен буду от бритья головы, дороги на электрический стул и самой казни, но рыдает от сознания, что мрачная пучина ада поглотит мое естество на двенадцать часов ранее уготованного судьбою срока.

Пишу строки сии в нощи, давим будучи тяжкими сводами моей последней жизненной обители – камеры смертников, ужас пребывания в которой невыносим был бы любому, во чьей судьбе не имело места событий, равных тем, кои по прихоти Диавола выпали автору сего трактата в его исполненной несчастий жизни. Ибо ужас ужасу рознь, и я осмелился бы утверждать, что часто люди склонны к преувеличению чувств – так, похоронивший друга, не мыслит себе горя большего, нежели сие, ибо не провожал во царствие Харона всю свою семью; так, оглушенный треском падающей мачты мореплаватель находит во звуке оном зловещий аккорд погребальной музыки над своею могилою, забывая, однако, о более мрачном и пугающем грохоте, ежели бы чёлн его силою урагана и бушующих волн выброшен был на скалистый брег. Ибо ужас относителен и воспринимается душою человеческой как запредельный при отсутствии в былом более тяжких испытаний, но напротив – неосязаем, коли прошлое наполнено было ужасом сколь беспредельным, сколь и невыносимым.

Вот и сейчас – Смерть уже рядом, она стучится костьми в стальные прутья моего узилища и страшит меня, но страх отступает и сменяется воистину несравнимым кошмаром только при воспоминании об имени сём – Моргылла!

МОРГЫЛЛА!.. Да будут навеки прокляты родители, нарекшие дощь свою столь пугающим именем, в зловещем звучании коего морг сочетается с могилою и кое не имеет ничего общего с носившим имя сие божественным созданием, с моею пылко любимою женой. Моргылла! И после твоей ужасной смерти мысль о страшном имени твоем ввергает меня в паническую дрожь, парализует члены и заставляет покрываться холодной испариной.

О, сколь не соответствовали душа и облик покойной сему жуткому наречию! Ни один язык мира, ни один поэтический образ не могут дать даже отдаленного представления о неземной, совершенно неописуемой красоте и душевных качествах моей возлюбленной, в равной степени как об умении ея радоваться жизни и о силе ея характера. Смешно мерить ее тело мерками голливудских актрис и европейских фотомоделей, а душу – существующими моральными и религиозными шаблонами. Нелепо сравнивать ее таланты, ученость и эрудицию с таковыми, присущими известнейшим нобелевским лауреатам. Глупо сопоставлять ее грацию, пластику и артистизм с мировыми театральными талантами. Тем более плачевной и жалкой была бы моя собственная попытка убогим языком своим описать ее внешность и душевные качества, равно как и невообразимый пыл любви, который связывал нас воедино прочными узами. Одно могу сказать уверенно: за краткий миг в объятиях моей любимой, за один только взгляд ее лучезарных очей я готов был при жизни подвергнуться самым страшным пыткам и сгореть, облитый смолою и облепленный соломою, а над смертию своею вечно пребывать в геенне огненной. И очевидно, я никому не поверил бы, что может существовать чувство более сильное и всеохватывающее, подавляющее, чем любовь моя к… о нет, не желаю более произносить этого проклятого имени, звучание коего подобно тяжкому чугунному молоту, забивающему гвозди во гроб… - к госпоже Маргарите – видимо, зная о возможных последствиях, она скрывала от меня свое истинное имя… - но чувство это, имя коему – УЖАС, возникло с подавляющей внезапностью и сломало нашу любовь, обе наши счастливые жизни и весь мир вокруг. И – кому-то это может показаться странным – единственным истоком ужаса сего было скрываемое ею имя, да – оно и только оно - имя, кое случайно я обнаружил в ея старых документах. М О Р Г Ы Л Л А !!!

Открытие сие было подобно удару грома, впрочем, даже нет – при раскате грома человек не теряет сознания и ощущение удара быстро проходит; я же три дня возлежал без чувств и очнувшись, уже не выходил из состояния крайней тревоги и нескончаемой подавленности.  М О Р Г Ы Л Л А !!! Всеми мыслимыми спопобами я пытался забыть это зловещее имя, спастись от него пьянством, наркотиками, постоянным участием в драках и потасовках, головокружительной ездой на джипе, одиночными горовосхождениями, картежной игрой, забавами с посторонними женщинами – я промотал все свои деньги, машину, дом, морально опустился до животного, безудержно пил и кололся героином, но страшное имя – М О Р Г Ы Л Л А !!! - преследовало меня все жестче и неотвязнее. Не помог и развод, который обожаемая моя супруга, видя мое падение, в горе и слезах учинила по своей воле. Разумеется, она предпринимала отчаянные усилия, дабы узнать причину метаморфозы, произошедшей со мною, всячески старалась мне помочь и спасти наш брак, с трогательным тактом, но настойчиво спрашивала меня о том, что происходит в душе моей – но при малейшей попытке пойти ей навстречу и рассказать о терзающем меня страхе я словно проглатывал язык и снова проваливался в глубочайший обморок панического ужаса. Таково было вопиющее противоречие между безумными чувствами, кои я питал к жене своей, и парализующим страхом от восприятия ее имени - М О Р Г Ы Л Л А.

В холодную декабрьскую ночь, когда злобный ветер завывал в трубе и остервенело рвал железные листы с крыши моего опустевшего дома, когда месяц то и дело высовывал дьявольские рога из клубящихся на небе грозных туч, я отчетливо услышал голос Моргыллы, доносившийся рокотом из пространства. Это был стих, который я попытаюсь днесь воспроизвести наперкор угасающей памяти моея:

“Я вышла из гроба, к тебе я гряду
с подарком бесценным в руках.
Замки не помогут – поймаю, найду,
бессильны и бегство, и страх.

Дорогой прямою, подобно лучу,
проникну сквозь сталь и бетон –
Подарок бесценный и страшный вручу,
верша тебе жуткий поклон.

Моргылла – то имя, а не псевдоним!
Моргылла – твой фатум и рок!
Запомни, запомни, с сюрпризом каким
Явлюсь я к тебе на порог!!!

Трепещет огонь, пожирая весь мир,
и воющих дьяволов рой
терзает тебя. И ужасный вампир –
То Червь, победитель–герой.”




И вот… в ту же ночь… да, да, не считайте меня сумасшедшим – меня не признала таковым и авторитетная комиссия медиков, решавших вопрос о моей вменяемости в ходе суда – дабы избавиться от всепоглощающего, ежеминутного кошмара, который годами не давал мне ни малейшей передышки – я решил убить Моргыллу.


2.

Я смутно помню, как это делал. Я пригласил ее побеседовать со мною вечером в саду. В сознании осталось только, что на мое телефонное приглашение она ответила положительно, доверчиво и даже с радостью. Храня любовь ко мне, она была одинока, хотя с момента нашего развода минуло более двух лет. Сад, окружающий мой дом, был погружен в ночную тьму, молчалив и безлюден - судьба шла мне навстречу, в сей роковой миг лишив ее защитников, а меня - избавив от свидетелей. Помню еще, что мозг и руки мне не повиновались и я никак не мог нанести своей бывшей жене точного удара ножом в сердце. Я уверен, что ловкости и самообладания у нее было достаточно, чтобы отбиться и убежать от меня – ее погубила растерянность от дикости и нелепости происходящего; скорее не по умыслу, а случайно, я задел ей лезвием сонную артерию и она быстро потеряла сознание от кровопотери - а я, отчаянно сопротивляясь доводам сознания и жалости, поскорее завершил дело, отрезав ей голову.

 

И я совершенно не помню, что происходило со мною и сколько времени прошло между двумя моментами - когда я выбросил окровавленный нож в кусты и когда ощутил себя лежащим на полу в своем (лишь формально еще принадлежащим мне) особняке. По задуманному плану, я должен был затащить труп в квартиру, размельчить его топором и спустить в канализацию – но, повторяю, мозг не повиновался мне и я, вопреки намеченному замыслу, оставил окровавленный труп в саду.

Далее, о мой читатель, приготовься выслушать такое, в сравнении с чем все изложенное выше покажется тебе забавной и веселой сказкой для деток дошкольного возраста.

В ту злополучную ночь я, разумеется, не ждал никаких визитеров – сломленный пережитыми ужасами, потерявший контроль над временем в ходе приготовления к убийству и только что осуществивший свой дьявольский умысел, а точнее – часть его, я напрочь забыл, что именно в тот вечер, а именно к полуночи, ко мне – злостному должнику – имел намерение явиться судебный исполнитель, дабы описать мое имущество. Вспомнил об этом я одновременно со звонком в дверь. На миг сознание мое прояснилось и я похолодел от страха, подумав об обезображенном трупе, брошенном мною в кустах – но каким-то невообразимым усилием воли встал с полу, оправил одежду, заставил себя принять непринужденный вид и двинулся встречать столь нежеланного в этот момент чиновника.

ВСЯ ЗАЛИТАЯ КРОВЬЮ И ШАТАЯСЬ, НА ПОРОГЕ СТОЯЛА   М О Р Г Ы Л Л А.   В РУКАХ ОНА ДЕРЖАЛА СВОЮ ОТРЕЗАННУЮ ГОЛОВУ. ВОЛОЧАЩИЕСЯ ПО ПОЛУ ДЛИННЫЕ ВОЛОСЫ БЫЛИ ПОКРЫТЫ ПЯТНАМИ ЗАСЫХАЮЩЕЙ КРОВИ.

"Запомни, запомни, с сюрпризом каким
Явлюсь я к тебе на порог..."

Труп сделал шаг и, споткнувшись, упал – голова, обматываясь черно-красными волосами, с грохотом покатилась по паркету, застряла под диваном и принялась грызть плинтус.

…Когда я снова очнулся, была уже глубокая ночь. Я с огромным трудом снова заставил себя встать. Меня трясло и тошнило, я захлебывался собственным частым и хриплым дыханием, голова безумно кружилась, в висках раздавался оглушительный похоронный звон. Поперек коридора лежал труп Моргыллы. Я посмотрел на часы – расплывающиеся стрелки показывали час ночи. Значит, судебный исполнитель не приходил. А если приходил, то ушел восвояси, не дождавшись, когда я отопру дверь. (Разумеется, я не помнил, что дверь уже была мною открыта – я отпер ее покойнице).

Трясущимися руками я втащил труп в туалет, где на стульчаке унитаза уже лежал заранее приготовленный мною топор. Руки абсолютно не повиновались мне, и при первых же попытках расчленить труп в тесном помещении я нанес себе несколько серьезных ран. Не обращая внимания на кровотечение и боль, я в исступлении продолжал свою страшную работу. Я срезал ножом мясо, измельчал его на деревянной доске, обухом топора дробил кости на кафельном полу и время от времени спускал крошево в унитаз, в промежутках напряженно прислушиваясь, не доносится ли снаружи каких-либо посторонних звуков – ведь паче чаяния, глухие удары, доносящиеся из одинокого дома в глубокой ночи, могли привлечь внимание случайных прохожих.

Я никак не мог расколоть коленный сустав и решил спуститься в подвальную кладовку за зубилом. Не включая света, я направился к выходу и похолодел: слабое лунное сияние озаряло коридор, дверь была настежь распахнута… безудержная икота разобрала меня – я вспомнил, что это не я притащил труп из сада, а Моргылла сама пришла, держа в руках отрезанную голову и…

...ГОЛОВА!!

...Г Д Е_____Г О Л О В А?

Вихрь ужаса снова налетел на меня с неимоверной силой. Вероятно, неординарность и кошмар ситуации настолько помутили мой рассудок, что я даже не обратил внимания, что втащил в туалет труп без головы.

...Г Д Е
_____
Г О Л О В А??

Я помнил факт, что Моргылла пришла без головы, но бессилен был воссоздать в памяти подробности. Через открытую дверь я бросился на лестничную площадку, предполагая, что ГОЛОВА осталась за пределами моего жилища, поскользнулся и со страшным грохотом покатился по мраморной лестнице. С трудом приняв полувертикальное положение и добравшись до выключателя, я узрел причину своего падения – О КОШМАР!! – (снова в мозгу все помутилось, липкий пот пропитал всю мою одежду, и при этом, кажется, я громко закричал) - я узрел даже не дорожку, а ШИРОКУЮ ПОЛОСУ КРОВИ, тянущуюся по лестнице за пределы дома, - оттуда – из мрачной, могильной глубины сада!

Кровь. Дорожка. Улика. Сердце мое отчаянно колотилось, ум не подчинялся воле… Полоса… Холодный пот лил с меня градом. Труп, беспрепятственно пройдя через настежь распахнутые двери и поднявшись по лестнице, оставил за собой широкую полосу крови – прямую дорогу от места убийства к заляпанному кровью туалету, где в эту страшную ночь убийца железным топором расчленяет свою несчастную жертву… И кто угодно мог столь же беспрепятственно пройти ко мне и застать меня за сим кошмарным занятием…

Почему-то именно в этот миг до меня дошел весь вопиющий кошмар мною содеянного. Повинуясь порыву, охватившему все мое существо в этот жутчайший момент, я отсек кусок бельевой веревки, успев оценить ее прочность – да, выдержит, она капроновая, вскочил на стол среди комнаты, привязал один конец веревки к люстре, на втором соорудил петлю и, просунув в нее голову, ударом ноги вышиб из-под себя стол. Некогда я изучал историю самоубийств и мне было известно, что висельник умирает не от удушья, а от повреждения шейных позвонков и блокировки кровеносных сосудов, подводящих кислород к мозгу, вследствие чего наступает почти моментальная потеря сознания, паралич мышц и самоубийца уже не может сам освободиться от сжимающей горло петли.

Но сие только в теории – я висел, будучи в полном сознании и не испытывал удушья, мышцы подчинялись мне и я мог дышать, хотя и не столь свободно. Увы – я не умирал!! А посему я должен был немедленно, сию же минуту освободиться от впившейся в мое горло петли, дабы изыскать более надежный способ самоубиения – но не мог этого сделать отнюдь не в силу удушья либо паралича мышц, а по той банальной и почти смехотворной причине, что не имел под собою точки опоры. Сознание беспомощности взбесило меня, я судорожно задергался, результатом чего явилось падение тела моего на пол вместе с оборвавшеюся люстрою.

Не помня себя от обуревающего желания покончить счеты с жизнью, я бросился в окно, выбив телом своим раму и осыпав осколками стекла клумбу, взлелеянную Моргыллою – высота была не столь велика, но я питал надежду сломать шею, ударившись головою о камень, коих во дворе нашем было предостаточно в виде сохраненной части окружающей природы. И вновь неудача – отнюдь не падение в бездну ощутил я в миг сей, а чувство невесомости и легкого полета кругами, как порою бывает во снах. Тело мое мягко опустилось рядом с клумбою, сохранив горизонтальное положение. Тысяча дьяволов! – ведь не иначе как минуту назад я с грохотом катился по лестнице, страдая от телесных ушибов, причиняемых мне острыми углами ступеней!! Что произошло с телом моим?? Ужели Диавол, завладевший ныне душою моей, столь упрям и непоследователен, что кознями своими ограждает мне путь во его владения?? И коли так, во имя чего творит он сие??

Я поднялся к себе на этаж и повторил попытку выброситься из окна – но увы, с тем же плачевным успехом. Тело мое было подобно пуху и опустилось подле клумбы даже мягче прежнего.

И ТОГДА ГРОЗНЫМ ВУЛКАННЫМ РОКОТОМ ДОНЕСЛАСЬ ДО МЕНЯ РЕЧЬ ДИАВОЛА: НЕТ, ТЫ НЕ УМРЕШЬ ОБЫЧНОЮ СМЕРТИЮ, ТЫ ПРИИДЕШЬ КО МНЕ ВО АД ВОСЛЕД ЗА УБИЕННОЙ ЖЕНОЮ ТЕМ ЖЕ ПУТЕМ – ЧРЕЗ КОЛЛЕКТОР, ПРЕДВАРИТЕЛЬНО ИЗРУБИВ САМОГО СЕБЯ НА КУСКИ, РАЗДРОБИВ В ПЫЛЬ СОБСТВЕННЫЕ КОСТИ И СБРОСИВ КРОШЕВО В УНИТАЗ.

Я заорал. Орал я громко и долго, не в силах совладать с собой и даже не отдавая себе отчета, что воплями разбужу людей в соседних домах. Я бил себя кулаками по лицу, я в кровь кусал себе локти, лицо, и даже затылок – я немного пришел в себя от острой боли, ощутив, что впился зубами в собственный глаз. Правое ухо у меня было почти откушено. Нет сомнения, что помешательство Ван Гога в последние дни его жизни выглядело образцом психического здравия в сравнении с тем, что творилось в сии минуты со мною. Одновременно я сообразил, что вытворяю совершенно немыслимые вещи, что усилило мой ужас, но пролило свет на причину неуспеха моих прежних попыток самоубиения: да, это Диавол наделил меня способностию вытворять сверхъестественные трюки с тем, дабы самоубиение мое исполнено было в точности по повелению ега. Я ДОЛЖЕН САМ СЕБЯ ЖИВЬЕМ ПРОВЕРНУТЬ ЧЕРЕЗ МЯСОРУБКУ И СБРОСИТЬ ФАРШ В УНИТАЗ.

Мысли мои путались и мелькали словно в калейдоскопе, бросаясь от одного к другому. Новою волною окатил меня страх быть обнаруженным. От головокружения я потерял координацию, на четвереньках дополз до крана и наполнил ведро. Я никак не мог вспомнить, где тряпка. Мне удалось частично стащить, частично сорвать с себя рубашку. К счастью, рубашка была хорошая, фланелевая, отлично впитывающая влагу. Встать я не мог, да и не требовалось – все так же ползая на четвереньках, зажав обрывок зубашки в рубах (текст верный - Прим. авт.), дотолкал наполненное ведро до лестничной площадки и вибрирующими руками принялся мыть ступеньки. Я не помню, сколько времени потребовалось мне, дабы привести в порядок лестницу, холл и крыльцо. Вероятно, до рассвета было еще далеко – на дворе царствовали кромешная тьма и безмолвие, к тому же начинался дождь. Предоставив силам природы смыть следы крови на улице, я бросился к себе на этаж – уничтожать труп, а главное – найти, раздробить и спустить в канализационный коллектор голову Моргыллы. Я раздроблю голову Моргыллы, сброшу остатки тела в унитаз, после чего, наделенный силою Диавола по отношению к собственному телу, начну крошить, крушить, резать, рубить и дробить себя самого.

Я потерял контроль над рассудком до такой степени, что воспоминание о зубиле, требуемом для разбиения коленного сустава, вновь оттеснило на второй план необходимость разыскать и ликвидировать главную улику – голову Моргыллы. Я заметался между подвальной кладовкой и туалетом. Зубило оказалось на месте. Здравомыслия моего хватило лишь на то, чтобы убедиться, что на сей раз все двери заперты. Снаружи сверкнула молния, грянул гром, особняк сотрясло порывом ветра, ливень застучал по крыше – это было мне на руку, ибо я мог уже не заботиться об ограничении шума и дробил кости на полу настолько яростно, насколько позволяла мне теснота, собственные раны, головокружение, изрядно поникшая сила и нарушенная координация.

Зубило выпало у меня из рук, кровь отхлынула от головы, новый приступ икоты и удушья овладел моим телом - то, что я явственно услышал, было не раскатом грома и не воем ветра, это было куда ужаснее – \

Э Т О

Б Ы Л

З В О Н О К

В

Д В Е Р Ь.

И с отчетливостью картины, возникающей перед взором при ночной вспышке молнии, я вспомнил слова судебного инспектора, промолвленные мне когда-то: “Сэр, не обессудьте, ежели вместо обещанной полуночи мы придем несколько позже. Мы заинтересованы в наискорейшем возвращении денег нашим клиентам и обслуживаем их двадцать четыре часа в сутки, а посему заранее просим извинения, ежели нам придется побеспокоить вас поздней ночью или ранним утром.”

Я судорожно напряг сознание – и внезапно подумал: а чего мне опасаться?? На лестнице и в прихожей следов крови не осталось, а снаружи их смыл дождь. Если где-то остались случайные пятна – ха, так это я сам порезался, это, так сказать, бытовая травма – вот же вам доказательство – свежие порезы на моих руках. Труп почти уничтожен, затолкать остатки под ванну, протереть пол и спрятать в шкафчик инструмент – дело трех секунд. Успею даже надеть свежую рубашку и отопру дверь как бы спросонья, безмятежно позевывая и говоря: ну и погодку черт послал… Быстро сделав все необходимое и даже успев ополоснуть лицо под струей холодной воды, бодрым шагом я двинулся встречать судебного исполнителя.

Продолжался дождь. На пороге недвижно замер отнюдь не судебный исполнитель, а полицейский офицер, ослепляя меня лучом мощного фонаря. Не менее ярко мигала “елочная гирлянда” стоящего неподалеку полицейского Шевроле. И, насколько я мог видеть и слышать сквозь пелену и шум ливня – поодаль, во глубине сада, где я четыре часа назад убил Моргыллу, раздавались приглушенные дождем голоса и мелькали блики света.

Если меня спросят: в какой миг своей жизни я ощутил самый невероятный ужас и проявил при этом самое невероятное самообладание, я с уверенностью отвечу – именно в этот.


3.

- Мистер Казлофф?

- Да, - ответил я, позевывая, - вот же погодку черт послал. Заходите, офицер. Чем могу быть вам полезен?

- Звонили соседи, им показалось, что сначала из вашего сада доносились страшные женские крики, а потом из дома. Второй раз, правда, - мужские. И какие-то глухие мерные удары, какой-то грохот. Что тут у вас происходило?

Я до сих пор поражаюсь, что мне хватило одной секунды, дабы найти и сформулировать единственно правильный в этой ситуации ответ:

- Да, и я слышал, даже проснулся в самый неподходящий момент – ведь если меня будят после полуночи, мне уже не заснуть. Бессоница, знаете ли. Ну, заснуть не мог и зло разобрало, начал вслух ругаться среди ночи. Я понимаю, что был не прав, и обязательно принесу извинения соседям за свою ночную выходку.

Исполненный какой-то бесшабашной наглости, я добавил: - Офицер, для очистки совести я хотел бы, чтобы вы поднялись ко мне в комнату и убедились, что у меня все о’кей.

- Что у вас с руками, почему разбито лицо? И кто вас укусил за ухо — я отчетливо вижу на вашем оторванном ухе следы чьих-то зубов...

- Не обращайте внимания, офицер. Уверяю вас, я ни с кем не дрался. Упал с приставной лестницы. Я одинок и достаточно криворук, чтобы избежать травм при ремонте дома накануне его продажи. Все делаю самостоятельно, у меня нет денег для найма специалистов. А по теме уха - вы ж понимаете, что сам себе я его откусить не мог.

(Мне стоило огромного труда не проговориться, что ухо укусил я себе именно сам).

По-видимому, мое спокойствие и чуть насмешливая самоирония убедили полицейского в правдивости моих слов. Да и ясно было, что государственный служащий не желает лишних забот в столь поздний и ненастный час. Желая закрепить успех, я вновь пригласил офицера удостовериться, что дома у меня все в порядке.

- Спасибо за приглашение, но служба не позволяет мне входить в частные дома без разрешения прокурора. У меня нет ни санкции, ни ордера на обыск. Если вы хотите оказать нам услугу, то выручите парой галлонов бензина – видите ли, мы поздно ущучили, что бензобак дырявый, до заправки не дотянуть.

- Какой разговор. Конечно, выручу. Но все же зайдите, - упорствовал я, - не как служащий, а просто как частный гость. Вы ж имеете на это право. Тем более, вы так промокли. Ну, только на одну минуту!

Полицейский явно колебался. – Ну, уж коли вы так настойчиво приглашаете… При условии: на минуту, не более. Вы понимаете, мне неудобно перед коллегами, они ведь тоже промокли. Эй, ребята, - бросил он в темноту, - нашли там чего-нибудь?

- Пусто, шеф – раздалось нам вдогонку.

Мы поднялись по лестнице и жестом я предложил офицеру пройти первым, а сам замешкался в дверях, заметив в углу окровавленную тряпку, которой мыл ступени. Легкий холодок пробежал по моей спине. «Спокойно», сказал я себе, сделал шаг вперед, глянул и обомлел: стараясь не наступить в лужу крови, вытекшей из-под дивана и низко нагнувшись, коп пытался извлечь застрявшую там голову Моргыллы, которая сгрызла уже весь плинтус и, вытаращив глаза, с громким хрустом грызла теперь ножку дивана.

Окровавленный топор валялся прямо на полу в коридоре - очевидно, проходя в комнату, офицер должен был переступить через большую лужу полузасохшей крови и орудие уничтожения трупа. Я помню, что с этого момента был абсолютно спокоен, равнодушен ко всему, не испытывал никаких эмоций и действовал как автомат. Лезвие топора со сколь ювелирной точностью, столь и чудовищной силой, вошло офицеру между лопаток. Несчастный умер моментально и без звука.

- Боб, мы нашли нож! - послышался снаружи оглушительный звук патрульного громкоговорителя.

- Ребята, - крикнул я в ответ, выйдя во двор к съежившимся в машине полицейским, - ваш босс говорит, что вам нужна горючка. Погодите минутку, я в гараж схожу.

Я уверенно помнил, что в гараже, пустующем после продажи машины, стояла в углу пластмассовая канистра с остатками бензина. Там же валялось и ведерко, которое, естественно, более подходило к данной ситуации.

Я перелил бензин в ведро и добавил туда несколько чудом сохранившихся баночек моторного масла, чтобы горение было более продолжительным и надежным. Насколько четко и обдуманно я действовал в те минуты, говорит хотя бы то, что, убив полицейского офицера, я не забыл прихватить с кухни искровую зажигалку – она покоилась в моей правой руке.

К мигающему Шевроле я подошел окольным путем, прячась за кустами, дабы не обратить на себя внимание до того момента, когда я подойду достаточно близко и мне не составит труда выплеснуть горючее в салон. Я был уверен, что зажигалка не подведет, ибо в минуты сии деяниями моими руководил сам Диавол.

Взрывом мне сильно обожгло руки, но боли я почти не чувствовал и даже успел рассмотреть и посчитать тех, кто был внутри – четверо мужчин, один из них лысый, без фуражки, и одна женщина. Выбраться никто не смог. Я стоял и смотрел, как корчатся в огне жертвы, как женщина сорвала с головы форменный головной убор и принялась рвать на себе горящие волосы. Она билась, кричала и сопротивлялась огненной смерти дольше всех, хотя была в самой страшной зоне сотворенного мною пекла – да, воистину справедлив факт, что женщины отличаются большей живучестью.

Прежде чем поджечь дом (я знал, что пожарные явятся быстро, и очаг огня устроил с тем расчетом, чтобы пламя с максимальной силой разгорелось внутри и прорвалось наружу в последний момент, когда тушить будет уже поздно) – прежде чем поджечь дом (внимание пожарных и их усилия с очевидностью будут поначалу прикованы к догорающему Шевроле с пятью мертвецами) - прежде чем поджечь дом, я быстро нашел ружье и в течение минуты прочистил его. У меня было вдоволь патронов, начиненных крупной картечью. Светало, но я успел приставить лестницу и незаметно влезть на крышу гаража.

Я молил Диавола, дабы появилось как можно более зевак до прихода полицейских и пожарных. Мне повезло: за забором столпилось около десятка подростков – видимо, воспитанников местной музыкальной школы, оказавшихся более прыткими и любопытными, чем взрослые, коих спросонья меньше всего интересовала горящая полицейская машина. Эту группу детей я убил шестью выстрелами. Кто охотился, тот знает, что такое удар крупной картечью с расстояния двадцати ярдов. Мысль о женской живучести заставила меня направить прицел сначала в одну, потом в другую из двух присутствовавших в группе девочек, и они умерли сразу. Оставшимся восьми пацанам хватило четырех выстрелов – жертвы еще несколько минут крючились и катались по мокрой земле.

Уже слыша приближающийся вой сирен, я успел убить пожилого мужчину в очках, спешившему на помошь подросткам, и здоровенного парня мексиканской наружности, который (по всей вероятности, пробравшись кустами) пытался влезть ко мне на крышу гаража - видимо, с целью обезоружить меня. Я успел увидеть только лицо и плечи этого героя. Мой девятизарядный автоматический “Заурер” в тот момент не нуждался в перезарядке. Я убил парня выстрелом в лицо.

Перенапряжение дало себя знать: я уже не помню, кого и сколько я застрелил после того, как меня окружила полиция – вероятно, еще пару десятков человек. Но помню, что дом уже горел.  Покончить с собой мне помешала потеря сознания.

Какие мысли одолевали мой угасающий мозг в сии трагические минуты? О да, конечно – это были мысли о моей безвременно ушедшей Моргылле, являвшей собою одновременно предмет пылкой страсти и всепоглощающего ужаса; это были мысли о последнем из сорока патронов, что аз повелел себе оставить для плоти грешныя своея; и это были тяжкие и скорбные мысли о недоступности днесь продиктованного Диаволом вида самоубиения, коего жаждал аз – изрубить себя во куски, во пыль раскрошить кости своя и отойти во вечный мрак канализационных труб вослед за моею страстно любимою Моргыллою. И недоступность сего да будет мне карою в последние минуты мои, ибо презрел аз святые словеса: “Иже деяния и мысли, кои по наущению Диавола знаменуют отрекновение от проявлений и качеств бытия насущнaго вопреки суетному благоусердию нашему во постижении Гроба, отторгают тяжбы земныя и отягощают члены наши тем, чему не дано ни добра, ни воли. Паки несть отрешению оному пути во Христе, понеже яко несть ныне во Израиле силы Авраамовой и вящей мудрости ега. Аминь.”

… Ни оружия собственнаго от, яко же изрубленному бысть самим собою, во лоно Смерти мне войти не дано – умираю аз яду крысинаго от …. О Господи – всуе поминаю имя Твое, бо Диавол забрах мя под рози своя… умираю аз… огнь снедает чрево мое… ааа.. ааа! ААААА!!

А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А !!!!!