Виктор Кабакин Пешеходное море повесть

     Повесть первые была опубликована в журнале "Преступление и наказание". В 2015 году  получила серебряный диплом по итогам международного литературного конкурса "Золотое перо Руси" , а также заняла первое место на литературном конкурсе МВД России "Доброе слово". Была опубликована в одноименном литературном сборнике МВД РФ, позднее в электронном виде вышла в свет в издательстве "Ридеро".


                Пешеходное море
                (повесть)

Николай брел по дну студеного моря уже минут сорок, крепко стиснув зубы от почти нестерпимой боли в окоченелых мышцах.  Иногда ему казалось, что он не сделает больше ни одного шага –  холодная, почти ледяная  вода, доходившая ему до груди, словно стальным панцирем, сжимала все тело. Тяжеленный тулуп давил на  плечи, болела  не совсем зажившая от раны рука. Однако он упрямо шел, не оборачиваясь назад. Там, за спиной  остался  город, и до него изредка доносились звуки   винтовочных или пулеметных выстрелов. Это был теперь для него чужой город.
 
Впереди в предрассветной мгле появился смутный силуэт лодки. Дважды мелькнул неяркий свет фонаря.

– Это вы, Николай Сергеевич? – послышался с лодки приглушенный женский голос.
Он попытался было ответить, но вместо звуков из онемевшего от стужи горла и неповоротливых губ вырвался только хрип. Тем не менее молодая женщина, сидевшая в лодке,  узнала его и обрадовано вскрикнула. Лодка развернулась и быстро стала приближаться к Николаю. Женщина крепко схватила мужчину под мышки и, напрягая все силы, помогла ему выбраться из воды.

– Боже, миленький  мой, да вы совсем закоченели, – нежно лепетала она, освобождая Николая от тяжелой и мокрой одежды. Обессиленный, он почти не протестовал, даже когда она оставила его полностью обнаженным. После студеной воды  он перестал ощущать холод. Женщина достала из мешка бутылку самогона, зубами вытащила пробку и, наполнив жидкостью ладони, энергично растерла  тело мужчины.  При этом она не переставала приговаривать.
– Сейчас, сейчас, любый  ты мой. Я не дам тебе захолодеть…

Она переодела его в сухую одежду, которая была у нее в лодке, налила ему полный стакан  пахучего спирта. Мужчина  залпом выпил, едва не поперхнулся, поморщился и с наслаждением ощутил, как жгучее, блаженное тепло, образовавшееся  внутри живота, стало медленно расходиться по телу, достигая самых кончиков ног и рук. 

– Надо плыть, Мария, – тяжело ворочая языком,   проговорил он.

– Сейчас… Сейчас, миленький вы мой.  Ты лежи, я сам буду грести. – Она не замечала, что перескакивала то на «вы», то на «ты».

– Я чуть отдохну, потом сменю тебя. Скоро начнет светать.
 
Он оглянулся на далекий  Ейск, который медленно проплывал слева от него.   На другой стороне города бушевал сильный пожар. В морском порту, похоже, горели склады  с углем и зерном.   Он представил, какая там сейчас творится суматоха. Потом с каким-то тупым равнодушием подумал, что население  может остаться без топлива и хлеба. До настоящей теплой погоды и нового урожая еще далеко. Однако какое, собственно, ему теперь  до этого дело, если в России фактически рухнула цивилизация. 

… На просторах страны кипела гражданская война, и город два года был в руках Добровольческой белой гвардии. Потом в начале февраля  1920 года, незадолго до прихода Красной армии, в Ейске началось  восстание большевистского подполья. За пару дней восставшие разоружили стоящий в городе трехтысячный гарнизон.  Когда он, капитан Арсентьев – деникинский офицер, узнал об этом,  то был возмущен тем, что хорошо вооруженный гарнизон сдался  горстке мало обученных людей фактически без боя. Он называл сдавшихся солдат и офицеров предателями и требовал расстрела военного коменданта города.  Капитан Арсентьев командовал одной из рот  марковской дивизии, направленной по указанию Деникина на подавление  большевистского восстания. Казалось, власть в городе снова  перешла к «белым». Но  спустя несколько дней  полки Красной армии, прорвав  фронт, неожиданно очутились в  Ейске.

Почти четыре недели Николай Арсентьев прятался в хате молодой одинокой вдовы – казачки Марьи, у которой    снимал комнату на краю города возле лимана и которая старательно ухаживала за его раненой рукой. Удивительная метаморфоза  произошла в их взаимоотношениях. Черноокая казачка  влюбилась в молодого офицера со всей пылкостью своего горячего, истосковавшегося сердца. Да и он не остался равнодушным к  пышным прелестям хозяйки. Вспыхнула жаркая страсть. Влюбленные словно не замечали  бушевавших  в городе кровавых событий, торопливо и жадно упивались давно забытыми чувствами нежности и любви.

Сначала Арсентьеву казалось, что  новая власть ненадолго установилась в городе. Однако «красные» действовали энергично и решительно.  В поисках прятавшихся контрреволюционеров беспрерывно проводились в домах обыски. Чередой шли расстрелы. Железная и мускулистая рука революции   с беспощадной неумолимостью нажимала на спусковой крючок винтовки. И однажды вечером Николай сказал Марье:

– Я должен уходить, Марьюшка. Если меня найдут, то расстреляют. Да и тебе не поздоровится.

Марья  застыла, глядя на него так,  словно впервые увидела. Совсем недавно она получила  свой кусочек неведомого ей до сих пор счастья, и теперь вдруг все должно рухнуть. Какое ей, собственно, дело до того, что творится на улицах, если  любимый уйдет навсегда? Она не заметила, как плошка  в  руках наклонилась, и из нее посыпалась  мука. Миска выскользнула  и с громким стуком упала на пол. Марья очнулась, осознав, наконец, смысл услышанного,  бросилась на грудь Николая и запричитала:

– Не пущу. Никуда тебя не отпущу. Лучше умру вместе с тобой.
Капитан, ласково гладя ее  плечи,  осторожно усадил  на скамейку и  сел рядом сам.
– У меня есть план, Марьюшка. И если ты согласна, то  мы  вместе его осуществим.

Вытирая кончиком платка слезы, она  покорно кивнула головой. Николай рассказал ей свою задумку. Марья  днем должна  будет на лодке   добраться до Глафировской косы, что на том берегу Ейского лимана. Там запастись продуктами и  ждать его. А он ночью по мелкому лиману выберется из города.  Еще летом, купаясь в заливе, он уходил по ровному илистому дну на километр и дальше от берега. Ему было интересно узнать,  как долго тянется мель. Из-за мелководья он прозвал  залив «пешеходным морем».

– Как же я  найду в темноте тебя? – прошептала Марья, глядя на Николая широко раскрытыми глазами.
– Ты будешь время от времени  дважды мигать фонарем. Я сам подойду к тебе.
– Но ведь ты замерзнешь, миленький.
– Не замерзну. Ты ведь знаешь, что я, как Суворов, каждый день обливался студеной водой. Да и море уже не такое холодное, как зимой.
– Кто такой Суворов?
– Был такой великий русский полководец, –  усмехнулся Николай.
Марья задумалась, потом тихо спросила:
– Почему мы не можем уплыть сразу вместе?
– Не можем, моя ейская  Афродита, –  ласково      проговорил
капитан.

Кто такая Афродита, Марья не знала, но от неведомого слова  на нее вдруг повеяло  дыханием чего-то древнего и прекрасного. Она произнесла про себя звучное и красивое  имя, как  всегда повторяла новые, незнакомые понятия, услышанные от Николая.

– Нам нельзя уходить  сразу вместе, – снова сказал Арсентьев. – Если нас увидят, то тотчас поймут, что мы решили убежать.  Если  же ты поплывешь одна, то люди подумают, что ты собралась ловить рыбу.
– А  дальше?
– Дальше? – повторил Арсентьев и, подумав, пояснил: –  За два-три дня  доберемся до Крыма, а там – наши войска.  Надеюсь, что скоро  мы снова возвратимся  сюда.

Последние слова Николай произнес не  только для того, чтобы  успокоить Марью. Хотя он понимал, что война  проиграна, тем не менее,   в душе надеялся, что еще  вернется обратно.  Не собираются же большевики воевать  вечно. Ведь когда-нибудь должно все   успокоиться и восстановиться нормальное, цивилизованное течение жизни.  К тому же для    возвращения в город  у него были свои личные и очень веские  мотивы.
Все ночь Марья не смыкала глаз, то ненадолго всплакивая, то жарко и ненасытно лаская капитана, а рано утром уплыла, взяв с собой кое-какие вещи и еду. Оставшись один, Арсентьев достал из штабного планшета подробную карту Ейска, развернул ее на столе и стал внимательно рассматривать. Он нашел на карте точку, где был расположен дом Марьи,  и от нее под прямым углом провел карандашом вертикальную и горизонтальную линии. Затем циркулем нанес несколько кругов,  тщательно замерил расстояния от дома до   приметных  и хорошо ему известных на местности ориентиров.  Полученные данные он  записал на обороте карты, а саму карту аккуратно свернул  и положил в непромокаемый чехольчик. 

После этого Николай вытащил из-под лежанки небольшой походный саквояж, поставил  на стол, раскрыл и  высыпал его содержимое на  поверхность.  На   столе оказались разные коробочки и сверточки.  В   задумчивости  капитан взял  одну из коробочек, открыл ее. На его ладони словно вспыхнул  яркий огонек. Капитан повертел кольцо с бриллиантом перед глазами, любуясь им. Затем  снова  положил его обратно. Так же внимательно он  осмотрел все остальные сверточки и коробочки. Здесь было  много чего  удивительного: кольца, ожерелья, бусы, браслеты, цепочки, крестики… И все эти изделия – изысканной, роскошной работы – сверкали и переливались в  свете керосиновой лампы.   
 
 В саквояже находилось  его сокровище – старинные фамильные драгоценности, единственным наследником которых он стал после смерти матери буквально за несколько дней до Октябрьской революции. Сколько приключений и опасностей в лихую годину гражданской войны ему пришлось преодолеть, чтобы выполнить ее последнюю волю – во что бы то ни стало сберечь драгоценности. И вот теперь, он вынужден будет с ними расстаться. Взять их с собой  в опасное путешествие он не осмелился, поэтому решил закопать возле дома. Позднее, когда в России установится порядок, он найдет возможность вернуться сюда. 

Арсентьев вышел во двор, достал из-за поленницы металлический ящик, который припас заранее, вернулся  обратно и аккуратно сложил в него  драгоценности.  Написал какую-то записку и тоже положил в  ящик.  Долго глядел    на его содержимое, что-то шепча и шевеля губами, затем  три раза перекрестил, вздохнул, решительно и со стуком захлопнул крышку. Обернув ящик  рогожкой и  взяв его под мышки,  снова вышел на улицу. Во дворе росло огромное  дерево – старый грецкий орех. Он отмерил от дерева строго на север ровно пять шагов, выкопал яму глубиной метра полтора,  положил туда ящик, зарыл  и тщательно утрамбовал  землю.

– Кажется, все, – тихо сказал он.

Вернувшись в комнату, Николай вытащил из саквояжа  несколько длинных  цилиндриков, обернутых плотной тканью. Развернул, и на стол выкатились  золотые монеты – николаевские десятирублевки. Он пересчитал деньги, потом, не торопясь,   зашил  по одной монете в полы  френча и в широкий пояс. К внутренней стороне куртки он прикрепил и  чехол с картой.  Теперь Николай был полностью готов к дальнейшим приключениям.

…Арсентьев снова поглядел на удаляющийся город, и вдруг  его сердце сжала такая глубокая и острая  тоска, что он чуть  не приказал Марье поворачивать обратно. Но тут же спохватился и  больше уже не оборачивался назад. В утреннем тумане  лодка все больше теряла свои очертания, пока, наконец, не исчезла в морском  просторе.
 
                Семьдесят два года спустя

Тогда я  очень разозлился  на Мишку Бондарева. Может быть, даже не столько на него,   сколько от того, что нужно было как-то выплеснуть накипевшую ярость. Молод был, горяч. Впрочем, причина для негодования появилась очень даже веская. Однако, все по порядку.

Москву, как известно, трудно поразить каким-либо преступлением или происшествием.  Она многое  чего испытала и  повидала.  Нынче даже убийства в ней   стали  обыденным, чуть ли не рядовым явлением. Словно привычные спутники,  они превратились  для обывателей  в предмет обыденного обсуждения  при вечернем чтении  газет и ленивом просмотре интернета и телевизионных новостей.  Разве что для специалистов представляли некий служебный интерес, попадая в оперативные  сводки и бюллетени.

Но та серия кровавых преступлений, что вдруг охватила столицу, вызвала оторопь и недоумение даже у  привыкших ко всему   москвичей. Один за другим  стали погибать уважаемые люди     с учеными степенями, известные в научных сферах.

Поток преступлений «открыл» доктор математических наук одного из ведущих институтов. Его нашли мертвым, с пробитой головой в подъезде собственной квартиры, куда он так и не успел добраться после  работы. За ним последовали убийства  еще  нескольких ученых. В этих преступлениях не было, на первый взгляд, никакой логики. Все погибшие были людьми различных специальностей и научных интересов, работали в  разных учебных заведениях, пользовались большим  уважением коллег, между собой знакомы  никогда не были. Далеко отстояли они от коммерческой и,  тем более, криминальной деятельности, чем можно было бы объяснить нападения на них. Не относились они  и к богатому слою населения.  Даже беглый осмотр мест происшествия показывал, что убийства совершены  отнюдь не с целью ограбления. Ученый мир столицы был в панике.

Милиция сбилась с ног в поисках преступника. Но это было все равно, что ловить невидимку. Свидетели отсутствовали, мотив преступлений   неясен. Да и география убийств  удивляла. Злоумышленники действовали в разных районах Москвы. Единственное, что объединяло преступления – способ, место и время их совершения. Все ученые   были убиты вечером, после работы, в подъездах своих домов, страшным ударом по голове сзади...

В следственно-оперативную группу, занимавшуюся данными убийствами, был включен и я, тогда еще совсем молодой следователь МВД. Мне чрезвычайно  льстило,    что я оказался в компании самых маститых «сыскарей» и «следаков», да еще по столь нашумевшему делу.  Поэтому, естественно,  мне не хотелось ударить лицом   в грязь. Я с головой окунулся в расследование.
Когда я изучал уголовное дело, то обратил внимание на одно обстоятельство:  три убийства были выявлены на востоке столицы, затем два – на западе.  Следующие три – на  юге. И лишь одно, самое последнее – в северной части столицы. Догадка, как молния пронзила мой мозг: преступник или преступники совершали в каком-то районе   серию убийств, затем в целях маскировки или  по  иной причине перебирались в другую часть города. Значит, следующее убийство, скорее всего, следует ожидать снова на севере.

Я немедленно доложил о своих размышлениях руководителю следственно-оперативной группы. Он внимательно  выслушал меня и одобрительно хмыкнул. Круг поиска сузился, на север столицы были брошены основные оперативные силы…

В конце концов, преступник был обнаружен именно на севере столице. Я был чрезвычайно горд: мои соображения оказались  конструктивными.  Это была первая серьезная победа в моей только-только начавшейся профессиональной биографии.  Я добился того, чтобы меня включили в группу захвата, которая направлялась на задержание убийцы. Это был незабываемый и драматический момент. Несколько часов мы сидели в засаде в квартире, которую снял предполагаемый убийца. Пребывали в страшной волнении:  придет  или нет. По   оперативным данным,  обязательно должен был здесь появиться. Но как часто разные случайности  вмешиваются в намеченные планы и роковым образом проваливают их! В этот раз нам повезло, убийца пришел и был пойман.

Я встретился ним  с глазу на глаз в районном отделе внутренних дел, куда он был доставлен сразу после задержания. И мне предстояло осуществить первый допрос.  Я очень волновался, так как впервые передо мной оказался настоящий, матерый убийца. Внешне, он меня разочаровал: ничего бандитского в нем не было. Худощавый мужчина, лет сорока пяти – пятидесяти, с интеллигентным даже лицом.  Обычно при задержании люди нервничают, начинают кричать, что они ни в чем не виноваты, требуют немедленного освобождения или адвоката. Этот вел себя весьма спокойно. Более того, разговаривая, он смотрел на меня так, как старший и более опытный человек нередко относится к неоперившемуся юнцу: с легкой  снисходительной усмешкой. Это сильно раздражало меня, и я прилагал массу  усилий, чтобы внешне оставаться спокойным.
Однако мне даже не пришлось, как говорят следователи,  его «раскалывать».

Он  и не скрывал, что совершал преступления. На  вопрос, зачем он это делал,  убийца дал объяснение, поразившее   меня своей циничностью.
Оказалось, в   молодости   он поступал в институт, тщательно готовился и был уверен в своих знаниях. Однако на приемных экзаменах его   специально «завалил» преподаватель. В институт же за приличную взятку прошел другой кандидат, далеко не блиставший  интеллектом. Будущий преступник клятвенно поклялся, что  жестоко отомстит. И вскоре  совершил  убийство, но, как выяснилось,   жертвой, по случайности, оказался другой человек.
Убийцу приговорили  к  десяти годам. Но, находясь в колонии, он постоянно думал  о том, что, освободившись, все равно  совершит акт мести. Это стало для него своего рода смыслом жизни. Справедливость должна восторжествовать даже спустя много лет – так объяснил  причину своих действий этот странный тип. Глаза его при этом горели ровным холодным  огнем. Освободившись условно-досрочно из-за примерного поведения, он долго готовился к преступлению. И добился своей цели.

Я оторопело глядел на  убийцу: а другие жертвы здесь причем?  Не причем, спокойно объяснил тот.  Однако когда он сидел в местах заключения, то  сестра написала ему о том, что при поступлении в вуз  с нее требовали огромную взятку, но денег не было и ее, естественно, не приняли. Вот тогда он и решил взять на себя «благородную» миссию Робин Гуда  и самому     вершить правосудие.  Если не он, то кто очистит  общество от  казнокрадов, коррупционеров и прочих сволочей.

…Следствие по  убийствам ученых длилось несколько месяцев. Преступник, между   тем, был посажен в Бутырский следственный изолятор, а меня перевели на другие дела.

Спустя некоторое время Москву потрясло новое известие:  убийца ученых  сбежал из самого, казалось бы,  надежного  изолятора. Вместе с сокамерником. Это было ЧП вселенского масштаба. Из Бутырки не случалось побегов уже много десятков лет. Бегство было совершено профессионально: путем подкопа, проведенного к подземной системе коммуникаций.  Затем через канализационный люк преступники выбрались наружу за пределами   тюрьмы. 
Напарник убийцы в скором времени был найден мертвым в подвале одного из домов. В том, кто его убил,  сомнений не было. Удар был нанесен сзади по голове тяжелым предметом. Таким образом, сокамернику была заранее уготована роль овечки на заклятье, а  убийца избавился от лишнего свидетеля. «Землекоп» – так прозвали его между собой оперативные работники – был объявлен в федеральный розыск.  «На ушах стояла» вся   столичная милиция. Однако преступник как сквозь землю провалился.

Я был  полон  возмущения и гнева. Сколько  сил  отдано, чтобы обезвредить убийцу, и все – коту под хвост. Из-за какого-то разгильдяя или предателя «тюремщика». Одним из виновных в чрезвычайном происшествии был признан мой старый друг  Мишка Бондарев, работавший в Бутырском следственном изоляторе.  В   день побега  он   являлся   ответственным дежурным   того самого злополучного корпуса, в котором находилась камера  беглецов.

Я позвонил ему и в сердцах высказал все, что думал. Мишка даже не оправдывался. Лишь печально констатировал,  что был  в тот день «подменным». То есть,  случайно  замещал на службе заболевшего коллегу,  который постоянно работал в этом корпусе. Может,  поэтому     Мишка получил тогда не самое    суровое дисциплинарное наказание, каким являлось безоговорочное увольнение  со службы с «волчьим билетов» – без права восстановления. Правда,   Бондарева сняли с должности и  лишили  возможности служить в Москве. Он был переведен   в отдаленный район Вологодчины.  Впрочем, дулся я на Мишку недолго и скоро помирился с ним.

                Еще двенадцать лет спустя

                1

Я сидел за рабочим столом, и мои  невеселые размышления прервал телефонный звонок служебного аппарата. Мужской голос,   эхообразный и гулкий, словно из бочки,  как порой бывает при междугородней связи, бодро возвещал:

– Владимир, наконец, я до тебя дозвонился. Ты где планируешь проводить отпуск?
– Пока не знаю…
– Прекрасно. Нечего долго  раздумывать, приезжай ко мне  в Ейск на дачу. Я   сейчас здесь. Считай, что теплое море, южные фрукты, виноградное вино и сочный шашлык  тебе обеспечены. Ну,  как?
– А почему бы нет? – недолго размышлял я.
– Отлично. Один приедешь или с супругой?
– Один.
– Ясно.  Опять поссорились. То-то я звоню  тебе домой, а Людмила  разговаривает с такой неохотой, словно сердится на меня. Будто не ты, а я   в чем-то перед ней провинился.  Ты, верно, и дома сейчас не ночуешь?
Я  промычал что-то неопределенное. Далекий голос  вздохнул.
– Ладно, жду.

Я положил трубку.  Мой друг Мишка Бондарев  некоторое время назад  неожиданно выиграл в русское лото  триста тысяч рублей.  Жена   тогда недовольно заметила:  везет же некоторым идиотам. Она никогда не умела радоваться чужому успеху. Тем более, по ее мнению, распорядился он выигрышем крайне глупо: деньги Мишка почему-то истратил на покупку дачи в далеком приазовском Ейске. И вот теперь пригласил меня к себе.

Перед отпуском всегда размышляешь, как сделать, чтобы  приятное, но очень быстро текущее время отдыха, было проведено с толком.  Что ж, кажется, на сей раз  данная проблема  благополучно разрешилась. О семейной ссоре думать не хотелось. Да и не ссора это была вовсе, а похоже, окончательное крушение нашего семейного корабля...  Я вдруг представил морское побережье, песчаный пляж,  ласковое море, молодые загорелые тела и веселые лица, и если у меня еще оставались минуту назад  какие-то сомнения, то теперь они исчезли прочь. Мне страшно захотелось в отпуск.

…  Ейский вокзал, построенный еще в начале прошлого века, был невелик по размеру, но   строен и гармоничен  и четкими  очертаниями напоминал  мне почему-то печатный пряник. Выглядывая из окна,   я  не  сразу увидел  своего друга. Дело в том, что в Воронеже  электровоз,   вместо первого вагона поезда, как это  полагается,  прицепили к последнему,  и мы поехали вроде как задом наперед. Обычная  нумерация  сбилась,  мой первый вагон оказался в хвосте, в то время как Михаил Бондарев встречал меня в голове состава. Наконец, где-то в середине перрона мы   встретились и обнялись.

– Не могли объявить, что нумерация идет с конца, – ругнул Михаил нерадивого  вокзального дежурного. И, ударяя меня по спине, обрадовано воскликнул: – Ты молодчина, что приехал. Мы, с тобой, Кузнечик, обалденно  проведем здесь время.

"Кузнечик" – это я. Вернее, так меня звали с детства   друзья и знакомые. Думаю, не надо  иметь много ума, чтобы понять, что иначе не могло и быть, если  фамилия у меня Кузнечиков. Естественно, добродушный Мишка Бондарев, которого я сейчас тоже от души  хлопал по плечу,  слыл среди близких ему людей  «Бондарем».

Мы сели в  маленькую Daewoo Matiz, в Мишкину несравненную «букашку». У него странное пристрастие к маленьким машинам. До «Матиза» он пользовался легендарной «Окой», в которую  он  из-за солидного телосложения непонятно как помещался. А еще у него была слабость к невысоким и  худощавым женщинам, у которых он, наоборот, не пользовался особой симпатией. Этим, наверное, и объясняется то, что мой друг до сих пор не женат.

Выехав с вокзала, мы повернули возле памятника князю Воронцову – основателю    Ейска –  налево  и скоро  очутились на набережной. Слева раскинулась бирюзовая гладь лимана, блестевшая в лучах восходящего солнца. 
Эх, как давно я не видел море.  Я любил его. Не просто, как отдыхающий, жаждущий поваляться на песчаном пляже и понежиться в  теплых   волнах. Море всегда казалось мне живым существом со своим необузданным и противоречивым   характером.    Сейчас оно было  нежным и ласковым. Огромный  Мишка тоже чем-то напоминал море. Внешне – степенный и спокойный, но если его по-настоящему разозлить, то   наружу выплеснется  такой мощный   сгусток энергии и силы, что только держись…   

Я  искоса поглядывал на Бондарева. Сколько  времени мы с ним не встречались? Пожалуй, около года. Раньше, когда  оба жили  в Москве, то часто   общались друг с другом. После чрезвычайного происшествия, связанного с побегом  преступника,  он так и остался  жить и работать в Вологодской области.  Однако, приезжая в Москву в командировку или  отпуск,   неизменно восхищался ею. В отличие от меня,  он любил столицу.

– Москва хорошеет на глазах, –  степенно говорил Михаил, окая  совсем уже по-вологодски  и  мягко растягивая  гласные буквы в конце слов.
Я обычно иронически усмехался. Кто лучше меня  знает  изнаночную сторону московского бытия? Однако  иногороднего жителя Москва обычно  поражает внешним блеском,  является для  него  лакомой приманкой и вожделенной мечтой. 
– Ты  стал рассуждать, как провинциал, – возражал я Бондарю. –  Москва суетной,  взбалмошный  и опасный город, из которого хочется  бежать, сломя голову. Но Москва – это еще и тяжкие гири на ногах, которые сбросить не     так-то просто.  Ибо она навязывает свой стиль и образ  жизни.  Москва словно огромный, шумный базар, где глаза разбегаются от обилия соблазнов. Она манит показной роскошью, как костер мотылька. И многие      сгорают в нем.
– На  то она и столица, чтобы выглядеть роскошной, –   не унимался Мишка. – По всем показателям она должна   быть впереди других городов. А ты, как был скептиком, так им и  умрешь.

Спор на данную тему мог продолжаться у нас бесконечно и без  всякого успеха. Поэтому меня  удивило то, что Мишка,  неравнодушный к столице и вообще к крупным городам,  подался вдруг в   маленький  Ейск.  Он, словно уловив мою вопрошающую  мысль:

– Вот купил себе здесь дачу.  А что? – и словно я ему противоречил,  стал  объяснять. Такова была Мишкина манера: ему обязательно надо было растолковать   собеседнику, почему он поступил именно так, а не иначе. – Место здесь курортное,  хотя и нет    огромной массы приезжих и отдыхающих, как в Сочи. Да и обошлась мне дача сравнительно дешево…
– Это все замечательно, – резонно заметил я. – Однако думаю, что тебе, жителю северных широт,  больше по нраву  должен быть прохладный климат.
Он  широко, как обычно, улыбнулся:
– Потому и приобрел здесь  дачу, что надоели холодные погоды. Но если откровенно, то  предки мои по материнской линии жили в этих краях, и в моей крови течет  толика казацкой крови.
– Никогда об этом не слышал, – искренне  удивился я.
– Моя бабушка имела когда-то  в Ейске свой дом. Она  умерла в Великую Отечественную войну, а дом сгорел. Мама  во время войны была медсестрой, а  после ее окончания сюда больше не вернулась. Ты знаешь, что я у мамы  был  единственный ребенок. Перед своей смертью она рассказала мне все, что знала о  бабушке, и передала кое-какие ее бумаги и  сохранившиеся фотографии. 
Он помолчал в раздумье, потом добавил.
– Мама очень хотела, чтобы я составил родословную нашей семьи.  «Никогда не забывай о семейном дереве, –  твердила она. – Связь времен и поколений  не должна прерываться». Но если по  отцовской линии  у меня все более- менее ясно, то по материнской  – сплошные темные пятна. Мама даже не смогла  толком объяснить, кто ее отец. Его она никогда в глаза не видела. Бабушка  однажды упомянула, что он  якобы погиб в гражданскую войну.  Вообще бабушка, со слов мамы, была  суровой и  замкнутой женщиной. И всегда жила одиноко.  Вот я и  подумал,  может, здесь найду какие-нибудь корни. Так что  не зря меня потянуло сюда. Как говорится, «пепел родины  застучал в моем сердце» и позвал меня. Выйду на пенсию, может,  поселюсь здесь навсегда.
Пока Мишка со свойственной ему неторопливостью раскрывал  некоторые свои семейные тайны,  мы свернули с шоссе и   очутились на узкой дороге, обрамленной с обеих сторон  чередой разнокалиберных дач. Возле одной из них машина остановилась.
– Приехали, –  торжественно провозгласил Михаил. – Вот мое ранчо.

Мы вошли в  добротный кирпичный дом,  с кухонькой и двумя уютными комнатами, одна из которых предназначалась мне.
               
                2
Распаковав вещи, я выглянул  на улицу из окна моей маленькой комнатки, ожидая возвращения  друга. Он направился какому-то к знакомому  дачнику, у которого имелась коптильня, на предмет приобретения свежекопченой рыбки. Улочка и соседние дачи выглядели безлюдными.   На многих дверях и воротах, ведущих в маленькие усадьбы, висели замки. Это удивило меня: разгар дачного сезона, а здесь пустынно.

Мишка задерживался. Несмотря на раннее утро,   было  уже жарко.  Справа из-за кустов отцветшей сирени шпарило  южное солнце. Мой слух привлек     яростный    лай собак. Он  немедленно отозвался  ответным  разноголосым собачьим хором на десятках далеких и близких дач.

Вскоре на улочке показались две матерые овчарки, которых с трудом удерживал на поводке  живописного вида худощавый и в возрасте мужчина.   Непонятно было, кто кого тянул: то ли псы хозяина, то ли он их. Мужчина  выделялся  колоритной седой головой с длинными до плеч волосами,  такими же белыми усами и широкой бородой. Волосы сзади он  стянул черной лентой.
Овчарки, заметив  мою физиономию в окне,   обложили меня густым собачим матом и рванулись в    мою сторону, едва не уронив хозяина.

– Тихо, мальчики, – негромко, но властно скомандовал он. И овчарки  тут же послушно умолкли,  хотя и   продолжали свирепо  сверкать  на меня налитыми кровью глазами. Словно  предупреждали: лучше тебе  с нами на узенькой дорожке не встречаться. Чего, впрочем, мне самому не хотелось.
– Собачки у вас, однако, не очень ласковые, –    заметил  я.

Он бросил на меня  быстрый взгляд, но ничего не сказал. Несмотря на то, что мужчина обладал узкими  плечами, под фиолетовой рубашкой скрывались хорошо тренированные мышцы.   Он еще раз внимательно на меня посмотрел, и мне показалось, что легкая усмешка коснулась его губ.

Чудной мужчина  с собаками исчез, но спустя некоторое время вновь появился. Теперь он возвращался с прогулки.  Овчарки в этот раз  не обратили на меня никакого внимания, чего не скажешь о старике. Что-то в его острых глазах мне  не  понравилось, и он, похоже, поняв это, быстро отвернулся.

– Сейчас я  покормлю вас, ребятки, – с  влажной хрипотцой в голосе, выдававшей в нем   курильщика, обратился он к своим   собакам. Те   с такой силой рванули вперед,  что хозяин даже покачнулся и чуть не упал, едва поспевая за ними.

Спустя некоторое время появился  Мишка. В одной руке он нес сумку, набитую  копченым палтусом  и  тремя большими  бутылями  виноградного  вина, в другой держал какую-то огромную похожую на торпеду рыбу с большой  головой, хвост которой волочился по земле.

– Пиленгас, –  бодро пояснил Бондарь. – Наисвежайший.  Еще ночью плавал в море. Я  такую уху тебе сварганю – пальчики оближешь.

Я рассказал ему о  мужчине с собаками.
– Местная достопримечательность, – усмехнулся Мишка, –  среди дачного населения  пользуется репутацией чудака. Живет неподалеку на угловой даче в одиночестве.   Его дом представляет настоящую крепость  или,  точнее,   что-то  вроде тюрьмы.  Обнес  его двойным рядом  проволоки,  а внутри по периметру бегают овчарки.   Боится воров.  Мы с ним   до сих пор  не здороваемся, хотя  не раз встречались.   Странная личность.  Диковатый какой-то.  Верно говорят: каковы собаки, таков и  их хозяин. А может, наоборот.  Однако, что о нем толковать, пойдем-ка  лучше отмечать нашу встречу. Что пить будем: водку или вино?
– В такую жару, конечно, вино.

… Мы сидели в тени черешневых деревьев за самодельным столом, ножки которого заменял толстый пень спиленного дерева.

–Ты знаешь, – говорил, расслабившись, мой друг,  после вкуснейшей ухи и нескольких стаканов доброго вина, – жизнь дачника мне очень даже нравится. Встанешь спозаранку, не торопясь, идешь на море. Со вкусом купаешься, возвращаешься  к себе, садишься за этот стол и прямо с дерева срываешь черешню. Представляешь, какая роскошь! Кстати, ты обратил внимание, что   здесь за ягоды? От одного  их вида  приходишь в восторг.  Черные, красные, бордовые, размером с хорошую сливу. А вкус? Как говорил Аркадий Райкин – специфический. В общем,  я  этой черешни наелся до отвала. Но тебе тоже осталось.   Эх, хорошо.

От охватившей его вдруг радости жизни он  мощно потянулся, да так, что его сильное тело звучно хрустнуло.
–  Почему столько пустующих дач вокруг? – спросил я. Бондарь   пожал плечами:
– Черт его знает. Многие из них выставлены на продажу. На других дачах хозяева  изредка появляются, но, как правило, во время посевных работ или сбора урожая.
– Но  в чем дело? – недоумевал я.
– Сам удивляюсь. Место здесь райское – живи  не хочу.

Мишка, поднявшись со скамейки, стал убирать со стола посуду. Он подошел к  электрическому насосу, опущенному в скважину недалеко от домика,    включил его и, дождавшись, пока потечет вода, принялся старательно мыть    тарелки.

                3

Ейск – занимательный и уютный городок.   Жители, которые именуют себя немного смешно – ейчанами,  считают  его курортом. Но если это курорт – то, пожалуй,  еще не совсем состоявшийся. На весь город только один санаторий. Правда, в последние годы появилось множество баз отдыха на длинной песчаной косе, которая острым ножом глубоко врезалась  в морской залив. Те, кто любит  недорогой, спокойный отдых, очень теплое море, солнечную погоду и  песчаные пляжи охотно приезжают сюда. Особенно с детьми, для которых  плескаться в мелких, хорошо прогретых прибрежных водах доставляет массу наслаждений.

Еще одна достопримечательность Ейска  – это его улицы. Во-первых, они носят ласковые названия, от которых, как поется в известной песне, «становится теплее»:  Вишневая, Абрикосовая, Лазурная, Цветочная, Тенистая … Ейчане считают, что популярный музыкант Юрий Антонов написал свою неприхотливую песенку, находясь под очарованием именно  их города. Во вторых, улицы в основном  прямые,  идущие параллельно и перпендикулярно друг другу. Совсем, как в Нью-Йорке или Петербурге. Так что заблудиться здесь невозможно. Ты обязательно выйдешь или к  морю, которое с трех сторон окружает город, или к его  центру. Куда мы с Мишкой сейчас и направлялись.

Он оставил машину на какой-то улочке, поскольку городской центр был закрыт для проезда личного транспорта, а дальше мы двинулись пешком. Посередине  площади громоздилось сооружение, похожее на средневековую  прямоугольную цитадель. Это был местный торговый центр  с  рынком и множеством  магазинчиков, кофеен, пивных, баров и закусочных.  Масса публики  в это чудное летнее утро оживленно текла вокруг «цитадели», вливаясь в нее   через ворота со всех четырех сторон.

Мы   очутились в сквере с  нарядным фонтанчиком в виде четырех белоснежных граций, которые  держали над головами чашу с водой, и сели за свободный столик  летнего кафе. Мишка принес две кружки  «приазовской баварии» – местного пива и несколько пакетиков  вяленого кальмара. Не торопясь, мы принялись за пиво.    

Бондарь выглядел взволнованным и постоянно оглядывался по сторонам.  Дело в том, что сегодня за завтраком он,  растерянно улыбнувшись, заявил:
– Ты знаешь, – такими словами Мишка обычно начинал любой разговор, –  я должен  сегодня встретиться с Ириной.  В общем, с одной моей  знакомой.  Думаю познакомить тебя с ней.  Ты, как опытный семейный человек, выскажешь свое мнение. Только очень прошу:  не говори, где я работаю.

Я хотел было, как обычно, слегка подтрунить над Михаилом, но вовремя спохватился, вспомнив щепетильность и обидчивость  друга. Дело в том, что в башку Бондаря засел какой-то странный пунктик, и он     считал, что если  скажет, где работает, то  ни одна стоящая женщина  не станет с ним встречаться. Это была чистейшая чепуха, я не раз  говорил  ему об этом, даже сердился на него, но… Натура у него  такая: если что вобьет себе в голову, то хоть колом по ней бей – все без толку.

У  Мишки в настоящее время была достаточно редкая и специфическая профессия. Прослужив несколько лет в Вологодской области, он дослужился до начальника  исправительной колонии. Причем не в обычной, а в такой, где содержатся «пожизненники». Так называют тех, кого приговорили  к заключению на все отведенное им судьбой время.

Зная Мишку как самого добродушного человека в мире, этакого милого, порой неловкого  увальня, я никак  не мог представить его  в роли начальника колонии. Но однажды  гостил  у него на Вологодчине и с удивлением  увидел    совсем другую личность. Передо мной был волевой и энергичный офицер с настоящим командирским голосом, которым он отдавал распоряжения подчиненным. Уверенный в себе и даже внешне суровый. Впрочем, имея дело с нынешними преступниками, иным, наверное,   быть  невозможно. Мне ли не знать, что  наглая преступность готова смириться только перед силой и авторитетом власти.

Себя Михаил называл  обыкновенным «тюремщиком» и добавлял, что ни одно государство в мире,  даже самое распрекрасное, не может обойтись без  его специальности. И потому он  –  что ни на есть  настоящий государственный человек. Бондарев был предан своей профессии и как-то в разговоре  заявил, что   хочет создать  тюрьму  «с человеческим лицом». Что он имел в виду этим странным и парадоксальным определением,  для меня так и осталось неясным. «Ты знаешь, – говорил он, – когда Екатерина вторая создавала новые губернии, то первое, что  строила – это тюрьмы. Она  была мудрой и знала, что делала. Покой государства – прежде всего». Так  объяснял он мне, близкому ему человеку.
– Однако о чем говорить с красивой женщиной, – сокрушался Бондарь. – Не будешь же рассказывать ей о зеках да о   колонийских буднях.  А вся моя жизнь проходит, считай,  за колючей проволокой. Там тебе и  театр с драмами, почище, шекспировских, и такая порой низкая проза жизни, что жуть берет. Но ведь красивая, утонченная женщина этого не поймет.

Бондарев всегда восторгался  дамами аристократической породы, которых, впрочем,  видел только по телевизору. Возможно,  идеализация представительниц прекрасного пола была для него своеобразным противовесом той  «дикой прозе жизни», с которой он соприкасался в  зоне. По его мнению,   аристократки живут в мире особых чувств и отношений.   Идеалом  он считал  английскую принцессу Диану,  драматическую смерть которой в свое время  принял близко к сердцу. Когда я ему говорил, что у любой  аристократки по существу те же  проблемы, что у обычных  женщин, он не хотел верить. Да посмотри ты на эту  распрекрасную Диану, твердил я ему, она была несчастлива в замужестве и страдала так же, как простая продавщица Катька из продовольственного магазина, которой муж наставил рога. Нет, не соглашался Мишка, аристократки и страдают по-особому.

Забавно было слышать  такое от человека, который  свою жизнь посвятил работе среди  самой потерянной касты людей,  зачастую отвергнутой обществом. Уж он-то человеческую сущность вроде бы должен понимать вдоль и поперек.  Сам я тоже долго  тружусь, как говорят, на ниве закона, и отнюдь не заблуждаюсь насчет подлинной  натуры тех, кто  его нарушает. Но  у Мишки и здесь  было   особое мнение. «Ты знаешь, – рассуждал он, – среди зеков, конечно, есть   настоящие отщепенцы и отморозки, но многие – это просто запутавшиеся люди, которые  не смогли правильно разрешить свои проблемы. И если посмотреть на срез  колонийского населения, то  он достаточно верно отражает то, что происходит на воле, в так называемом свободном  и цивилизованном обществе».

Что на это ответить? Мишка видит  преступников уже после того, как они  подверглись наказанию и смиренно несут свой крест, а я  с ними общаюсь – до того. А это – не одно и то же.  Жестоко наказанный  человек  невольно порой  вызывает жалость. Но до той поры, пока злоумышленника не настигла кара, он, как правило, не ощущает    вины,  совесть его не мучает, он активно сопротивляется, а уж подлости, лицемерия и лжи в  стремлении «отмазаться» от совершенного злодеяния, ему не занимать.    Это, конечно, мое личное мнение.
Однако таков был Михаил Бондарев со своими,  порой наивными, на мой взгляд, понятиями, так несвойственными роду его профессии, и это в нем мне  нравилось. Может,  именно поэтому он  не заразился бациллами   отчуждения и цинизма, что  нередко бывает у людей, постоянно соприкасающихся с пороком и грязью.   У него было свое противоядие.

Естественно, мне очень хотелось узнать, что собой представляет  Мишкина новая пассия, и насколько она соответствует его  идеалу. Поэтому сразу после завтрака, перед тем как мы подались в город, я попросил его рассказать об Ирине.

– Она…,– тут он замялся, задумался. – Как тебе сказать? Знаешь, этакий возвышенный, я бы сказал даже, исключительный тип. Необыкновенные глаза. Изумрудные. А в них крапинки, которые сверкают словно бриллиантики… Очень нежная улыбка…
Я усмехнулся,  слушая задушевный, куда-то улетевший голос Мишки. Все понятно, мой друг  влюбился.  И значит, явно потерял голову и чувство реальности.
– Как  ты с ней познакомился? – спросил я.
Он  сконфуженно вздохнул, встал со стула и предложил мне пройти с ним.  По лестнице мы поднялись на второй этаж дачи, где находилась недостроенная мансарда, подошли к окну.
– Посмотри  сюда, – попросил Михаил.
За окном раскинулись сады, а за ними вдали сверкала  и переливалась синь моря.
– Ты не туда смотришь, погляди через дорогу, справа. Видишь домик?
Я пожал плечами. Дача, как дача. На воротах висел замок. Запущенный участок. Я вопросительно  взглянул на Бондаря.
– Эта дача тоже какое-то время  пустовала.  Но однажды, работая  на чердаке, я случайно выглянул в окно.  И вдруг увидел  девушку. Она, то исчезала в доме, то порхала в саду или во дворе  и сразу обратила на себя мое внимание. Утонченная такая девушка. Я еще подумал, теперь понятно, почему  у нее такой неухоженный сад. Подобным созданиям, конечно, не до дачных забот.
Я усмехнулся, но Мишка, словно этого не заметил.
– Потом она  стала появляться на даче почти каждый день, а я поднимался на чердак и смотрел на нее. Все время она была одна. Я думал, что девушка не видит меня, но однажды она вышла из  дома и направилась прямо к моим воротам. Тут  остановилась и позвала: «Хозяин». Ты знаешь, я чуть было не свалился. Ничего себе, думаю, неужели она заметила, что я за ней подглядываю? Как-то неудобно получилось. Однако   спустился и подошел к ней. Вблизи она выглядела постарше, чем мне показалось вначале, но все равно была ослепительно красива. Наверное, я слишком  по-глупому уставился на нее, так как она рассмеялась, а потом спросила:  – У вас случайно нет пассатижей,  мне надо проводку в доме починить? – Я снова удивился: не каждая женщина знает, что это такое. – Конечно, есть, – обрадовано сказал  я. – Если хотите, я помогу вам. –  Спасибо, буду очень признательна, – улыбнулась она.  Ах, какая у нее улыбка…
Я снова усмехнулся, и Бондарев, заметив в это раз  мою ироническую реакцию,  добавил:
– Извини, больше не буду отвлекаться. В общем,  мы познакомились. Ты  не представляешь, насколько легко и свободно я себя с ней чувствую. С ней  можно говорить, о чем угодно.  Она приехала из Москвы и тоже недавно приобрела здесь  дачу. Ты знаешь, первое мое впечатление о ней было ошибочным. Она оказалась весьма деловой женщиной, даже разбирается в строительстве. Этакое сочетание  практичности и утонченности манер. Очень редкое в наше время качество. Я тут надумал веранду пристроить, так она толковые советы давала.
Я хлопнул его по плечу.
–  Молодец, Бондарь. Время  здесь зря не терял. Что я тебе скажу: если женщина идет к тебе сама и просит ей помочь, то это явный признак, что она желает с тобой познакомиться. 
–  Ты так думаешь, –  обрадовался он, но тут же помрачнел:
–   Правда, она не  имеет представления, кем и где я работаю.
– А ты ей скажи. Если она нормальная женщина, то поймет так, как надо. 
Он снова вздохнул и ничего не ответил.

                4

– Вот вы куда спрятались, – услышал я  мелодичный  голос и поднял голову.
Перед нами стояли две молодые загорелые женщины, одна в изящном  летнем сарафане, другая в шортах и футболке. Обе, чуть склонив на бок головы, внимательно уставились на нас. Мишка поспешно  вскочил со стула и принялся усаживать дам. Мы познакомились. Наши гостьи  оказались сестрами, чего, впрочем, глядя на них, сразу не подумаешь. Ирина – женщина с зелеными глазами и  короткими светло-каштановыми волосами, была невысокой и гибкой, как тростинка. Явно в Мишкином вкусе.

В отличие от нее  Мария  с  русыми волосами,  модно заплетенными во множество  тончайших косичек,  высокого роста и плотного спортивного телосложения, хотя тоже выглядела  стройной и подтянутой. 

Мы с  Михаилом  направились    к стойке бара, чтобы     сделать заказ. Я спросил у Михаила, его ли была инициатива пригласить сестру.  Он  недоуменно шепнул:
– Сам ее в первый раз вижу.  Наверное, Ирина так решила. Хотя,  что здесь плохого, теперь у нас будет полная компания. Если ты, конечно, не возражаешь.
Я  пожал плечами: почему, собственно,  должен возражать.   Провести время в обществе  друга и    симпатичных женщин меня вполне устраивало. Только я не очень компанейский человек и, находясь  в новой обстановке, среди незнакомых людей,  в первую очередь стараюсь   уяснить для себя ситуацию, понять, как говорится, «кто есть кто». Естественно,  больше слушаю да наблюдаю. Поэтому на    Бондарева нынче выпала двойная нагрузка: оказывать  гостеприимство, ухаживать и  развлекать гостей.  Впрочем, для Мишки  эти функции обычно  не составляли большого труда. Он  умел, когда хотел, быть душой компании. Правда,  чаще – мужской.  Тосты и анекдоты у него тоже больше соответствовали мужским    вкусам.

Сейчас, очевидно, волнуясь, он  слишком суетился: торопливо подливал гостьям вина,   неоднократно предлагал  фрукты, то и дело мчался  к стойке, чтобы принести кофе или сладости.  От излишней расторопности Михаил разлил кофе на стол, и ручеек помчался в сторону  Марии. Она едва сумела отскочить, поскольку горячий кофе едва не обжег ей ноги.
– Медведь медведем, – сухо сказала она.

Михаил смутился. Я видел, что  мой друг Марии   не понравился. Ее серые глаза часто становились холодно-стальными,   и только изредка, когда она обращалась к сестре,  в  ее взоре   мелькала мягкая синева.  У Ирины, напротив, был  добрый, я бы сказал даже, теплый взгляд, она  с удовольствие слушала Михаила, а когда он разлил кофе,  то с веселым  смехом   поднялась со своего места  и  быстро позвала  официантку вытереть стол.
Я почему-то подумал, что Ирина, наверное, как и Мишка, решила устроить смотрины, а в качестве эксперта пригласила свою сестру. Результат, похоже, у нее  будет отрицательным.
Но потом я вынужден был подкорректировать свое  первое впечатление. Ирина,   вдруг обратилась ко мне    с такими словами:

– Михаил, говоря о вас, называл своим другом,  очень ждал вашего приезда. Он упомянул, что вы работаете следователем.
Ничего себе, изумился я, о своей службе Мишка стесняется рассказывать, а о товарище все выложил. Ну и фрукт, мой друг.  К тому же получается, что  сестра позвана сюда не на смотрины, а вроде как бы специально для меня предназначена. Или, как заметил Бондарев,  для полноты компании.
– У вас, верно, были в практике какие-нибудь интересные дела.  Может быть, расскажите нам, – попросила Ирина.

Я, как и Михаил, тоже не люблю откровенничать, где и кем работаю. Но по другой, чем он, причине. Потому что чаще всего повторяется одно и то же. Далекие от нашей работы люди, насмотревшись или начитавшись дешевых детективов, обычно начинают говорить так,  как сейчас Ирина: «Ах, до чего интересно, расскажите что-нибудь».
Я с легкой иронией посмотрел на нее  и сказал:
– Если хотите знать, то самая неприятная профессия, которая существует на свете, – это следователь.
– Вот как? – изумилась Ирина. – Я всегда считала ее  благородной работой. Разве бороться с преступниками – не   нужное и важное дело?

Я     вдруг обратил внимание, что в правильную речь Ирины, в ее нежный голос то и дело вплетается еле заметный  и очень симпатичный акцент. Откуда она? Похоже из Прибалтики.

– А вам  нравиться  рыться в помойке? –  в свою очередь спросил я. – Хотите вы этого или нет, но следователь имеет  дело с очень  грязной стороной людского бытия. Он, как правило, исходит из подлости, нечестности и слабости человеческой натуры. Преступники  обычно изо всех сил лгут. Чтобы изобличить их, нужно приложить немало сил и умения… Это  красиво называется следственной тактикой.  А теперь скажите мне: разве может считаться хорошим человек, который всегда всех в чем-то подозревает?
– У вас  весьма своеобразная трактовка, – усмехнулась Мария, с легким прищуром рассматривая на меня из-под длинных ресниц.  – Значит, сейчас  мы общаемся с  не очень порядочным человеком…
– Какой уж есть, –  я нарочно уставился на нее в  упор. Она не отвела  своего взгляда.  Сильная личность.
– Зачем     же вы работаете следователем, если не любите свою профессию? – недоумевала Ирина.  У нее слегка порозовели щеки:  по-моему, она была  поражена моими циничными словами.
– Кто вам сказал, что я не люблю эту работу. К тому же ничего другого делать не умею. А быть дилетантом, не хочу.
– Ничего себе, – вдруг присвистнула  Мария. – Вот так пельмешек. Выходит, вы и нас в чем-то подозреваете? 

Тут сестры быстро переглянулись. Я пожал плечами и  засмеялся:
– Вас мне не в чем подозревать. Во-первых, я вас совсем не знаю, во-вторых, не хочу  об этом думать, так как нахожусь в данный момент  на отдыхе.
– Владимир, – пытаясь смягчить ситуацию, вмешался Мишка,  – просто шутит. Он иногда любит казаться оригиналом.
Я не стал ему возражать, молча прихлебывая пиво. Бондарь    растерянно хлопал своими карими глазами:  вместо задушевной беседы  в симпатичной компании    получилось черт знает что.
– На самом деле, – продолжал Михаил, – Владимир – прекрасный человек и отличный специалист. Корифей,  можно сказать, мастер своего дела, для которого нет ничего невозможного.
– Думаю, ты перехватил слегка, – рассмеялся я.

Бондарев многозначительно толкнул меня в бок и заявил, что пойдет купит мороженое. Я направился за ним.
– Какого дьявола  ты выпендриваешься? – недоуменно произнес он. – Что с тобой происходит?
– Это сестра твоей Ирины выпендривается. Ты посмотри на нее, она же коброй глядит на тебя. Мне стало обидно за друга…
Я пообещал Михаилу, что немедленно исправлюсь, и мы вернулись    к столу. Похоже,  в наше отсутствие дамы тоже горячо обменялись мнением о кавалерах, так как Мария нервно курила, а на щеках Ирины еще не исчезли красные пятна.
– Может, прогуляемся, –  вдруг предложила  Мария. – Надоело здесь сидеть. Да и жарко становится.

                5

Мы направились к Приморскому парку, вдоль которого тянулась череда городских пляжей, заполненных  до предела отдыхающими. От предложения искупаться женщины отказались, и мы  зашли в  кафе, именуемое «Казачьим хутором». Михаил заказал всем пива.

– Неужели у настоящего следователя  так-таки  нет для нас ни одной интересной истории? – закуривая очередную  сигарету, усмехнулась Мария. Надо сказать, курила она очень часто.
– Извольте, – подумав, сказал я. – Пожалуй, расскажу забавный случай. Только предупреждаю, он не связан ни с убийствами,  ни с заложниками, ни с террором, которыми  так славится нынешнее время…
– Упаси, бог, – воскликнула Мария. – Этого добра мы уже  досыта наелись в кино, по телевидению   и в жизни.
– Пожалуй, сейчас и нет интересных преступников, –продолжал я. –  Людей убивают в основном из-за денег, имущества или  дележа власти.   Хладнокровно, низко, подло. Однако я отвлекся.

Мария в очередной раз переглянулась со своей сестрой, что не ускользнуло от моего внимания. Почему они так часто пересматриваются?

– Я тогда был совсем молодым следователем.  Однажды  дежурил  по райотделу,  и вдруг поздно вечером прозвучал вызов. Какая-то женщина взволнованно просила срочно приехать, так как, по ее словам, в квартире творилось нечто невообразимое. Я ее спросил, поясните толком, в чем дело?   А она в ответ: кто-то «ужасный» уничтожает вещи и предметы, поджигает мебель, заливает комнаты…Она так и сказала – «кто-то ужасный». У самой голос дрожит от слез. Я доложил руководству и получил указание ехать и разобраться на месте.
Приезжаю  к обычному многоэтажному дому, поднимаюсь на последний этаж, захожу в стандартную  трехкомнатную квартиру. И остолбенело останавливаюсь в прихожей. Такого разгрома я еще не видел. Мебель вся перевернута, люстры разбиты, на полу валяются  осколки чашек, тарелок, кастрюли, миски, какие-то скомканные бумажки. Сильно пахнет гарью. Мамаево побоище, да и только. Тут же бегает мальчишка, лет четырнадцати,  перепачканный сажей.  Рядом  с  ним стоит женщина невысокого роста, полная, вся  такая растрепанная и растерянная, с тряпкой в руке.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Ой, беда, – причитает она, а сама пугливо озирается. – Я  сегодня поздно с работы вернулась, дома находился только мой сын Игорь. Захожу в квартиру и вижу  эту страшную картину. – Тут она жестом  показывает на бедлам в комнатах. –  В чем дело, сама не пойму. Некто невидимый двигает мебель, переворачивает ее, разбивает стекла. Бросается посудой. Льет воду. Потом начались пожары. Вот опять, глядите…
Она бросилась к  совершенно пустому столу в кухне, поверхность которого вдруг  вспыхнула  прямо на наших глазах ярким огнем, и стала тряпкой сбивать пламя. Наконец, ей это удалось, но в середине стола осталась выжженная, с ровными круглыми краями, яма.
– Мама, ванная горит! – вдруг раздался  отчаянный крик подростка. Женщина  стрелой помчалась туда. В недоумении я подошел к столу, понюхал его поверхность, чтобы определить, не было ли налито какой-либо самовоспламеняющейся жидкости. Нет, пахло только сгоревшим деревом. Кухня  являла собой такой же разгром, что и  вся квартира.

Меня  охватила растерянность. Я никак не мог понять  закономерность  увиденного, не в состоянии был ухватить логику происходящего. От этого веяло  мистицизмом, но мой  трезвый ум никогда бы с таким объяснением не согласился.

Вдруг,  непонятно как, на столе оказалась сложенная в несколько раз бумажка.  Я  быстро оглянулся. Кроме меня в кухне в данный момент  никого не было.  Женщина  и ее сын находились в конце длинного коридора, боролись с огнем в ванной. Бумажка словно материализовалась из воздуха. Я взял и развернул ее. В ней оказалась записка, написанная корявым почерком и адресованная мне. До сих пор помню ее содержание: «Мент проклятый, если хочешь остаться в живых, убирайся отсюда». Там имелось еще  нецензурное выражение, которое я  сейчас оглашать, конечно, не стану. Подпись в записке отсутствовала. В недоумении я вертел ее в руках. Женщина, справившись с пожаром,   вернулась в кухню и устало села на табурет.
– Что творится? – шептала она. – За что нам такое  наказание?

Я попросил ее подробно рассказать о том, как  развивались  события. С трудом преодолевая  волнение и глотая слезы, она стала говорить.  Сначала на протяжении нескольких дней были  слышны какие-то стуки,   свисты, шумы, идущие непонятно откуда. Поскольку их квартира находилась на последнем этаже, то она решила, что  шумы издают мальчишки или бомжы, забравшиеся на чердак. А сегодня вечером произошел форменный разгром… 

В течение последующих двух часов, пока я оставался в злополучной квартире, больше  ничего особенного не происходило. Единственное, что я мог сделать в той ситуации, – это  составить подробный осмотр и сфотографировать место происшествия. Потом я уехал, оставив женщине свой телефон и наказав ей, чтобы она  звонила мне в любое время дня и ночи, как только непонятные явления снова начнут происходить.

Я замолчал, наполнил свой бокал пивом. Ошеломленные женщины переглядывались.  Я бросил взгляд на Бондарева.  Он сидел,  плотно сжав губы,  лицо его превратилось в какую-то неподвижную маску, плечи опустились, словно его давила огромная тяжесть. Неужели  и его так взволновал мой рассказ? Впрочем, я  тоже был потрясен, когда  впервые вошел в разрушенное непонятными силами   жилище.

– Что же это было? –  тихо спросила Ирина.
– Самый обычный полтергейст, – пожал я плечами, прихлебывая пенистый напиток. – Потом я несколько раз    приезжал в ту проклятую квартиру. Там происходили всякие штучки-дрючки. То вода струями  текла из стен и потолка, то предметы летали по комнатам, то слышались какие-то непонятные стуки, звон разбитого стекла… И каждый раз возле меня оказывалась очередная записка с требованием уйти. Кто-то явно не хотел моего вмешательства в ситуацию. Бедная женщина чего  только не делала: приглашала «колдунов», которые совершали   магические сеансы, священников для чтения молитв и окропления комнат святой водой… Ничего не помогало. Однако спустя пару  месяцев все кончилось само по себе. И больше не повторялось. Это, пожалуй, единственный случай в моей практике, которому я так и не нашел  логического объяснения.  И он сильно поколебал тогда мое  твердое материалистическое мировоззрение.
– Но что  представляет собой этот неведомый полтергейст? – спросила Мария.
– Полтергейст в переводе с немецкого означает – шумный дух. Природу его   до настоящего времени никто не знает. Он появляется внезапно и так же внезапно исчезает. Откуда и куда – неизвестно. Я тогда беседовал со многими специалистами, а потом вынес постановление о прекращении расследования, сославшись на то, что имело место неизученное наукой аномальное явление. Для того времени данный вывод был сенсацией. Впервые государственный орган  официально признал существование некоего потустороннего нематериалистического явления. Об этом тогда писали многие газеты. 

– Скажите, – снова обратилась ко мне Мария. Из всех присутствующих она, пожалуй, наиболее спокойно отнеслась к  рассказу. – А бывали смертельные случаи, связанные с полтергейстом. Другими словами, убивал ли кого-нибудь этот шумный дух?
– Такие факты неизвестны. Но теоретически это возможно. Если некий дух  способен угрожать, как было на примере со мной, то думаю, что  при определенных обстоятельствах он сможет довести свою угрозу до реального исполнения. Во всяком случае, исключать такую вероятность нельзя.
– Ну и историю вы  нам поведали, – повела плечами Ирина. – Теперь я буду бояться спать по ночам. А я думала, что все это чьи-то фантазии, нелепые домыслы.
– Гораздо более мощное  впечатление получаешь,  когда  все  видишь наяву, – рассмеялся я. – Некоторые люди в таких ситуациях даже сходили с ума.
– Спасибо, друг, успокоил, – вдруг хмуро заметил  Михаил.

Его словно подменили. Он  почти перестал  разговаривать, отвечал односложно и был рассеян. Перемену в нем заметила и Ирина, которая с беспокойством  часто поглядывала на него. Расстались    мы с дамами  не очень сердечно…

– Ты ничего не выдумал? Насчет полтергейста? –  уныло спросил меня  Михаил, когда   мы направились на машине к дому. – Неужели такое бывает на самом деле?
Я утвердительно кивнул головой, но встревоженный его видом, задал  вопрос:
– Что с тобой?  Все ли в порядке?
– Нормально, – уклончиво  пожал плечами Мишка.
Зная, что от него все равно ничего не добьешься, если он сам не захочет рассказывать, я   заговорил об Ирине.
– И как она тебе? –   оживившись, спросил он.
– Милая, симпатичная женщина. Однако опасайся ее сестры. Ты  ей не очень понравился. А она, похоже, имеет большое влияние на Ирину. Кстати, не знаешь, почему они не ночуют на своей даче?
– Ирина как-то говорила, что дача не благоустроена,  поэтому они  остановились в гостинице.

                6

Ранним утром я проснулся от оживленного птичьего концерта. Сначала из раскрытого окна   долго сыпалась  нежная трель каких-то двух пташек, устроившихся на заборе и явно влюбленных друг в друга. Затем мешать  мне стало сорочье стрекотанье, напоминающее неугомонную и бестолковую болтовню соседок-кумушек в кухне  коммунальной квартиры.  Окончательно меня пробудила  злая ссора нескольких ворон. Я выглянул в окно:  черные птицы дрались   из-за куска рыбы, которую мы с Мишкой вечером легкомысленно  оставили на столе.

Спустя какое-то время  послышался  собачий лай, и   мимо дачи   продефилировал  знакомый уже     живописный сосед с овчарками. Я спрятался за занавеску. Мужчина, с трудом удерживая  собак, покосился на окна и, не видя меня, внимательно оглядел территорию дачи. Словно чего-то  высматривал или кого-то искал. Затем, уводимый  своими четвероногими  волкодавами, скрылся     за   кустами, что росли  вдоль дороги.  Я вернулся на кровать.

Дурная все-таки натура у следователей. Ну, почему мне   не отдастся полностью отдыху. Какое мне, собственно, дело до всего, кроме моря, солнца, фруктов и развлечений. Однако что-то  не давало мне отрешиться от  въевшейся в кровь профессиональной привычки обо всем размышлять,  все сопоставлять и сравнивать. Вот и сейчас, я принялся анализировать события вчерашнего дня.  Во-первых, Мишкина новая знакомая и ее сестра. Если они родственницы, то почему так не похожи друг на друга?  Даже  близкого   сходства не наблюдается, и характеры   совсем разные. Что ж, вероятный ответ мог быть  таков: они не родные, а сводные или двоюродные сестры.
Далее, если Ирина – москвичка, то отчего у нее не московский диалект? Уж отличить москвича  по  говору мне большого труда не составляло.
Наконец,  странное  в конце вечера после моего рассказа поведение Михаила. Его недомолвки, внезапная и несвойственная ему угрюмость. Что за этим скрывалось?

Было еще что-то, почти неуловимое. Некая   полумысль долго билась у меня в голове, словно пытавшаяся вылететь из клетки птица, однако никак не вырисовывалась. Мысль ускользала от меня, как  вода сквозь пальцы.  Тогда я применил уже испытанный трюк.  Расслабился, постарался откинуть от себя неясное  тревожащее состояние и отдался на волю   мягкому обволакивающему туману.  В  еще не ушедшем от недавнего сна состоянии сделать это было несложно. Приятная  полудремота скоро овладела мной, но вдруг острый толчок внутри резко  вывел меня из нее.

Я понял, что меня взволновало. Как обычно ведут себя люди  на отдыхе? Хотят отрешиться от всего серьезного,  стремятся к легкому, приятному общению, атмосфере  непринужденности…  Такому поведению  вчера более-менее  соответствовали Михаил и Ирина.  Но только не Мария. С одной стороны, она проявляла некий интерес к разговору, но с другой – в ней  все время таился  какой-то сторожок. Она внимательно присматривалась к нам,  что-то для себя изучала, делала какие-то выводы. В общем, вела себя так же, как и я.
Но со мной-то все  ясно.  А  ей зачем? Интуитивно я  вчера  ощутил ее состояние, и, наверное, неслучайно  стал держаться дерзкого тона. Выпендривался, как отметил Мишка. Почему? Чтобы вызвать Марию на большую откровенность?  Может, хотел обратить ее внимание на свою особу?  Должен признаться: она меня заинтересовала... И что из этого следует,  продолжал рассуждать я.  Да ничего…

Размышления мои прервались громкими криками  и стуком на кухне. Встревоженный, я бросился туда. Огромный Мишка в одних трусах стоял посередине кухни и усиленно топал   по полу, исполняя нечто вроде загадочного дикарского танца.  Присмотревшись, я  захохотал. По полу во все стороны от Мишки мчались большие и маленькие черные жучки, некоторые из них  прыгали, как кузнечики, а спрятавшись в щели, начинали издавать тренькающие звуки. В воздухи летали тысячи  мошек и бабочек, по стенам ползали сороконожки и пауки. Мишка, страшно ругаясь, веником принялся разгонять   всю эту нечисть. Наконец, тяжело дыша, он остановился.
– Вот так каждую ночь, – в сердцах говорил Михаил. – Невозможно оставить дверь или окно открытыми. Сразу же  атакует всякая сволочь.  На Севере я такого не наблюдал. Там, конечно, комары… Но здесь прямо наваждение. А окна не закроешь – дышать нечем. Как с ними бороться, не знаю. Иногда кажется, что кто-то специально напускает их  сюда. Дача словно   заколдованная…
– Не говори глупостей, – усмехнулся я. – Купи мелкую сетку и натяни ее на проемы дверей и окон.
Бондарь озадачено покрутил головой:
–   Пожалуй, ты прав. Как я   сразу не догадался.

После завтрака Мишка помчался в город на свидание с Ириной.  Друг пригласил и меня поехать  вместе с ним, но я отказался.  Оставшись один, отправился осматривать местные достопримечательности.

Угловой дом, в котором проживал живописный дачник с собаками, действительно выглядел необычно. Уже на подходе к нему меня встретил  злобный лай. Я подошел ближе к  забору, окутанному  металлической сеткой. Овчарки,  очевидно, полагая, что я   собираюсь посягнуть на их территорию, неистовствовали.  Ощетинившись и костя меня на своем языке на чем свет стоит, они бросались на забор, затем   в головокружительной прыжке совершали что-то вроде сальто-мортале, ловко опускались на лапы, разгонялись и снова кидались ко мне.  Да, это были настоящие, хорошо обученные сторожевые собаки.

Я обогнул  дом. Звери сопровождали меня в пространстве   между двумя заборами, что-то вроде вольера, который по периметру тянулся вокруг всего дома.  Внутренний двор дачи  также вдоль и поперек  был перегорожен сеткой-рабицей.  Да, при таких  собаках и ограждении  проникнуть в дом было непросто. Неужели   хозяин сделал такое лишь из-за опасения, что к нему проберутся воры? Слишком профессионально он огородился, со знанием дела. Почти настоящая неприкосновенная полоса, перегороженные участки двора, злые овчарки. Совсем как  в зоне,  вспомнил я недавние слова Мишки.

На лай собак из дома вышел  сам хозяин, белый, как лунь. Увидев меня, нахмурился, и опять я уловил этот неприязненный взгляд. Уж я-то хорошо знаю такие  глаза. В них  прячется особое чувство, которое обычно стараются  не показывать, но иногда оно невольно проявляются. Я  не раз  читал его у некоторых своих «клиентов», для которых я был «мусором»,  непримиримым врагом,  мешающим  им  жить в соответствии с их понятиями. Поэтому   их отношение ко мне понятно.  Но почему  такая неприязнь идет от  незнакомого  старика?
– Что надо? –  хрипло спросил  хозяин.
– Ничего, – пожал я плечами. – Просто шел мимо, а ваши собаки кинулись ко мне.
Мужчина пробормотал что-то типа  «нечего шататься по чужим улицам»  и снова ушел в дом. Действительно, любопытный тип.

Я направился к морю.  В это раннее утро на берегу не было  обычной  толпы детишек и загорающих людей. Редкие любители   утреннего моциона совершали пробежки вдоль лимана, а затем с громким  фырканьем бросались в воду.
От лодочных гаражей я двинулся по  бетонному парапету, который во время шторма защищал от волн железнодорожное полотно, тянущееся по кромке побережья. В некотором отдалении я заметил молодую женщину в широкополой  шляпе. Она сидела на камне вполоборота ко мне, задумчиво глядела на воду и курила. Я подошел поближе. Это была  Мария. Услышав шаги, она оглянулась,  но,  увидев меня,     быстро встала с парапета и  удалилась. Как будто мы с ней  совсем не знакомы. 
Несколько озадаченный  таким ее поведением, я смотрел  вслед женщине. Ни разу не оглянувшись, она поднялась на пригорок и скрылась за домами.

Решив искупаться, я разделся и вошел в воду. Мои ступни приятно  окутал тонкий слой мягкого  ила.  Некоторые отдыхающие считали его «целебной грязью»,  натирались им с ног до головы, становясь похожими на негров и разнося с собой легкий болотный запах.

Мишкина дача находилась в той части города, где мелководный и очень   теплый лиман на протяжении многих километров тянулся вдоль Ейска.  Истинному любителю поплавать здесь, возможно, было бы не  по нраву. Долго надо брести,    чтобы  перестать загребать  дно руками. Хотя в таком купании  есть своя прелесть:  всегда знаешь, что под тобой твердая почва. Для боязливых женщин и  детворы тут настоящее раздолье.
– Сухопутное море, – презрительно говорил  Мишка. – Лучше купаться на городском пляже. Там   и  глубина порядочная, понырять можно, и волны настоящие. Люблю плавать по неспокойному морю. Здесь же всегда  тишь да благодать.

Я шел  долго, минут тридцать-сорок. Вода достигла груди. Наконец я  остановился. Далеко впереди, по другую сторону лимана,   блестела на солнце песчаная коса. «Интересно, можно до нее дойти пешком?» – подумалось мне. Но практически проверить это уже не хотелось. Было лень, да и усталость давала о себе знать.
Мимо, обдав меня  упругой волной,  лихо промчалась моторная лодка. Иногда в мои колени  ошалело  тыкалась заблудившаяся рыбка.   Я повернулся лицом к оставленному  берегу.  Далеко-далеко тепловозик  медленно  тянул к вокзалу пригородный поезд, состоящий  всего из трех вагонов. Отсюда он казался совсем игрушечным.

Удивительное чувство овладело мной. В одиночестве я находился как бы посередине моря,  со всех сторон меня окружало обширное водное пространство,  но  подо мной не было    ужасающей бездны.  Ничего не стоило мне перейти  море. Я усмехнулся. Все-таки  приятно ощущать себя  неким  великаном,  способным  легко покорить морскую стихию. Пусть даже чувство это  мнимое, иллюзорное и идущее отнюдь не от сознания собственной силы...
 
                7

Вечером Мишка пребывал в прекрасном расположении духа. Видно было, что   свидание  с  Ириной прошло удачно. Он весело насвистывал, жаря на сковородке  рыбу, а я  терпеливо ожидал от него  эмоционального монолога. И  не ошибся.

– Что за женщина! –  восторженно говорил Мишка. – Нет, ты  не представляешь, какая это удивительная натура…
– Да ну, – делая огромные глаза, удивился я. – И чем же вы занимались?
– Гуляли, сидели в кафе. Ты знаешь, я   наконец   рассказал ей, где  работаю.
– Ну! – в этот раз искренне воскликнул я. – Молодчина. И что она?
– Я сильно волновался, но она отреагировала очень хорошо. Мое признание отнюдь не шокировало ее. Она серьезно  сказала, что только  достойные люди могут работать на таком опасном и важном поприще.  По-моему, после моего признания она даже еще больше зауважала меня.  Нет, я  доволен.  Ты знаешь,  я хочу на ней жениться.
– Ну, ты даешь, Бондарь, –  я сплеснул руками, ибо мое изумление достигло предела. – Может, еще свадьбу здесь сыграем?
Мишка, конечно, серьезно втюрился,  но скоропалительность в принятии  серьезных решений была ему несвойственна.
– А что, – рассуждал мой друг, –  в кои веки я встретил достойную женщину…
Весь сегодняшний вечер я вынужден был   выслушивать уже знакомые мне эпитеты в адрес прекрасной дамы – Ирины и рассуждения Бондаря о том, почему он должен жениться.

Рассеяно внимая излияниям Мишки, я  думал  о чем-то своем, пока  меня не  вывел из себя его вопрос:
–  Ты что, не слушаешь меня?
– Слушаю, конечно, – я сделал  очень внимательное лицо. – Извини, случайно, отвлекся.
– Вот только думаю, поедет ли она со мной на Вологодчину. Как ты считаешь?
– Ни в коем случае, – резво отреагировал я. – Она ведь столичная штучка, хотя тут у меня есть кое-какие сомнения. А такие дамочки ни за какие коврижки   в  твой чудный медвежий уголок не поедут. Что ей там делать?  Чистить тебе кокарду, гладить форменные брюки да слушать то, что какой-то пожизненно заключенный  в твоей колонии решил повеситься, так как захотел свести концы со своей горемычной судьбой.

Я понял, что затронул болевую струну в    сердце Мишки, потому что он после моих слов  скис.  Мне стало жать его. «Человек радуется своему  внезапному счастью, а ты…», – выругал я себя. Я решил вернуться к теме, которую мы однажды уже обсуждали.
– Почему бы тебе все-таки не  попытаться возвратиться в Москву? – спросил я его. – Прошел достаточный срок с того времени, как ты был наказан. Уже, как говорится,  сто раз искупил его своим доблестным трудом. Подавай рапорт о переводе в столицу. Здесь тоже нужны  специалисты. Чего-чего, а тюрем в Москве достаточно. И еще новые, кажется, строятся.
– Ты так думаешь? –   озабоченно спросил Михаил. – А впрочем, почему бы и нет. – Он   сразу оживился. – Да, это прекрасная идея. И жить у  меня есть где. После матери осталась однокомнатная квартира. Да-да, пожалуй, я  займусь этим  вопросом.

Волнуясь и потирая руки, он принялся ходить по дворику взад и вперед. Потом, словно что-то вспомнив, остановился возле меня и строго заметил:
– А насчет того, что в Москве достаточно тюрем, ты не прав. Столичные   следственные изоляторы  стары, обветшалы и переполнены… Нужны современные помещения, достойные цивилизованного гуманного общества…

Я не стал спорить с ним,  со «спецом»   тюремного дела.  Тем более работавшим в свое время не где-нибудь, а в знаменитой Бутырке.
– Вот ты и займешься устройством образцовых тюрем «с человеческим лицом» в нашей распрекрасной Москве, – усмехнулся  я.

                8

Из-за духоты долго не можешь уснуть. Слушаешь мирный звон цикад за окном, короткое  лаянье далеких  собак, легкий порыв  ветра, пока, наконец, ближе к полуночи   сон не одолеет тебя, и ты  до утра словно проваливаешься в темную и жаркую    яму.

Я проснулся среди ночи от какого-то постороннего звука. Это был совершенно новый и непривычный для уха звук. Он пришел во сне, а когда я открыл глаза, настороженно глядя в темноту открытого окна, как будто бы и исчез. Но я был уверен, что он мне не приснился. Поэтому  с напряженным вниманием   вслушивался в тишину.

Я вздрогнул, когда звук раздался вновь. Это был тихий, я бы даже сказал, нежный свист,  то продолжительный, то короткий, прерывистый. Он затихал на несколько секунд,  потом появлялся вновь. Я никак не мог понять, откуда именно он шел. Но явно не с улицы. Было ясное ощущение, что    источник его находится в     доме. Мне вдруг вспомнился рассказ  Артура  Конан Дойла «Пестрая лента», в котором преступник   подзывал  тонким  свистом змею-убийцу.

Свист  превратился в пронзительно тончайший звук,  сверлящий мозг насквозь. От него  моментально разбухла голова,  захотелось зарыться в подушку, только бы его   не слышать.  На Востоке в средние века была такая изощренная пытка:  изводить человека, заключенного в одиночную камеру,   непрерывными  звуками, от которых он, в конце концов, сходил с ума.
Я встал и вышел в другую комнату. Михаил  сидел в темноте  на своей кровати.

Я включил свет.  Бондарев растерянно уставился на меня. На его скулах перекатывались крутые  желваки.  Непонятный шум   теперь напоминал  то скрип ржавых петель, то  громкий стук,  будто кто-то  ударял молотком по железной пластине. Внезапно все стихло, на этот раз окончательно.

– Я на протяжении нескольких ночей    слышу эти звуки, – глухо сказал  Бондарев. – С твоим приездом они вроде бы прекратились, но сегодня  опять появились. Сначала  я думал, что  ветер свистит в трубе или стучит  незакрепленный кусок крыши. Вчера ты рассказывал о полтергейсте,  и вот я подумал…
– Не забрался ли тебе в дом «барабашка»? – подхватил, усмехнувшись, я.
– Ну,  вроде того…

Мищка долго  вглядывался в окошко, выходящее в сад,   где в ночной полутьме причудливо   шевелили  широкими  листьями виноградные лозы. Словно таинственное существо с веселым названием     «барабашка» пряталось именно там  и  оттуда  осуществляло свои    замысловатые проказы.

– А вообще, все это  чепуха, – заключил вдруг Михаил. – Скорее всего, кто-то из ребятишек балуется, хочет попугать.
– Возможно, что так. Кстати, ты хорошо осмотрел дом?
– Да вроде. И ничего особенного не заметил.
– Раньше такие случаи были? Я имею в виду еще до того, как  ты приобрел дачу?
Какая-то тень пробежала по лицу Бондарева. Нехотя   он выдавил:
– Было что-то непонятное. Узнал я  об этом уже после того, как купил дом. Какой продавец заранее скажет про товар, что он с  дефектом.
– От кого   ты  узнал?
– От одной местной старушки.   Как-то прогуливался и вижу,  идет одинокая    бабуся, вся скрученная такая, тащит тяжелую сумку. Я помог ей донести сумку до остановки автобуса. По дороге она спрашивает: – Это ты купил здесь дачу? – Да, – отвечаю. – А она   говорит: – На твою дачу наложено проклятье. – Почему? – недоумеваю я. –  Люди там мрут.
– Что? Что? – вскрикнул я.
– Она сказала, что на даче умирают люди, – сухо  повторил Михаил.
– Что она имела   в виду?

Я почувствовал знакомое  волнение в крови.  Так бывает всегда, когда расследуешь  какое-то дело и после долгих и бесплодных усилий     узнаешь, наконец, нечто особенное и очень важное.

– Незадолго до моего появления  на этой даче  один за другим  умерли два прежних ее хозяина, –  сказал Мишка. –  Сначала пожилая женщина, а спустя месяц  – ее племянник.
– От чего?
– Не знаю, – покачал головой мой друг. – Продавец дачи – родственник последнего умершего хозяина – усиленно скрывал от меня эту информацию. – И  помолчав, Мишка добавил: – Какая-то странная смерть. Накануне  и тот, и другой были  здоровыми, а утром   их нашли мертвыми…
– Да мало ли отчего умирают люди, – воскликнул я. – Может,  у них случился сердечный приступ,  произошло отравление… В  маленьком провинциальном городке любая не совсем обычная ситуация немедленно обрастает нелепыми слухами.
Бондарев озабоченно покачал головой.
– Может и так.  Только  каждый из погибших незадолго до  своей смерти   слышал по ночам на даче странные  свисты, шумы,  перестукивания. Точно такие, что  и мы сегодня.
Ошеломленный, я откинулся на спинку стула.
               
                9

Ну и задал мне Бондарь задачку. Оставшуюся ночь я почти не спал, ворочаясь на постели и прислушиваясь к темноте. За стенами дома  по-прежнему  страстно стрекотали цикады.  Потом  яростно мяукали коты, участвуя  то ли в какой-то жаркой разборке, то ли в любовной схватке. Рассвет   подошел незаметно.

Я думал о том, что бы все это значило? Кажется,  беззаботного отпускного существования у меня  не получится. Странные вещи,  творившиеся на даче, явно превращают  мой безмятежный отдых  в запутанный  ребус, который, хочешь - не хочешь, а надо будет  разгадывать.

Понятно, что следует делать, если совершено преступление. В законе до деталей расписаны все действия, которые должен выполнить следователь. А что происходит здесь?  С какого конца браться? Одно ясно – налицо какая-то опасность. Кому она угрожает? Мишке? Или нам обоим?  С какой стороны ее ждать? Связана ли  с профессиональной деятельностью  Бондарева?  Какова природа странных стуков и шумов?  С кем, как говорится в песне, необходимо  вести «незримый бой»?

Когда   много вопросов и ни одного ответа,     то важна любая малейшая зацепка. Будем искать. В мистику, я не верю.  Мысль о проклятье, якобы наложенном на дачу,    я,  конечно, сразу  откинул. Но две смерти?  Это уже серьезно.

Ладно, решил я, как только Мишка уедет, начну с того, что внимательно осмотрю   дачу  и участок. Азбука любого сыскного дела требует, чтобы расследование начиналось с тщательного осмотра места происшествия. А там будет видно…

За завтраком Мишка  то и дело поднимал на меня виноватые  глаза, словно оправдываясь, что из-за него у меня начались неприятности с отдыхом. Я  успокоительно похлопал его по плечу. Утром, когда безмятежно сияет солнце,  мир наполнен  светом и радостным настроением, ночные кошмары и   мрачные мысли уже не имеют такой силы. Неужели мы, двое здоровых и неглупых мужчин, да еще привыкших иметь дело с темными личностями и запутанными историями, испугаемся какого-то  дурацкого   свиста? Приходилось бывать и  не в таких переделках. В любой ситуации есть вполне определенный ход вещей, его надо просто понять,  и тогда все станет ясно. Ничего, прорвемся и в этот раз.

                10

– Какая, к черту, итальянская Ривьера, когда здесь такая прелесть! – орал  радостно Мишка.
Он держал своей огромной лапищей  нежную  руку Ирины, и вместе они подпрыгивали, стремясь пропустить мимо себя очередную волну, которая  с шипением накатывалась на них. Не всегда  это удавалось. Иногда  особо сильная волна сбивала их с ног. Хотя мне  казалось, что хитроумный Бондарь поддавался специально. В таких случаях волна окутывала его и Ирину с головой и стремительно несла обоих к берегу. Мишка ловко вскакивал на ноги, и   в порыве заботливости подхватывал тонкую Ирину на руки. Затем нес ее в море,  и все начиналось снова.

Ирине, похоже, тоже игра нравилась. С морем у нее были  какие-то особые, почти     чувственные отношения. Когда волна  мягко накатывалась на нее и накрывала собой,   у нее прорывался  чуть гортанный, идущий изнутри смех. Так порой смеется женщина в минуты высшего наслаждения. Оказываясь на руках Бондаря,  она припадала к его груди, обхватывала ладонями  могучую шею и на миг замирала.

Я лежал на надувном матраце и  с некоторой завистью наблюдал эти  любовные  уловки. Все-таки, какое  очарование в зарождающемся чувстве любви! Сколько в нем  теплоты, заботы, светлых радостных  оттенков. Самое объединяющее в мире чувство. Хорошо, что  Мишке, наконец, достался этот бесценный приз судьбы. Я вздохнул: у меня тоже он был. Когда-то и нам с моей,     тогда еще будущей супругой, посчастливилось его получить. Но почему судьба награждает им только на   короткое время?     Куда он впоследствии исчезает? Возможно, одарив им, судьба потом  отдает     сей таинственный  дар на волю людей: удержите – ваше счастье, не удержите – не обессудьте.  Часто – не удерживают.

Я вдруг понял, что скучаю по  жене.  Почему у нас так получилось? Слишком уж странные требования она выдвигала. С некоторых пор жена вдруг стала говорить, что я не использую многие возможности и  что при моем служебном положении мы могли бы жить гораздо лучше…То, на что она прямо намекала,  –  увы, для меня неприемлемо. На мой взгляд, есть вещи гораздо важнее, чем деньги. Вот это и стало камнем преткновения для наших отношений.

Рядом со мной загорала Мария. Иногда она приподнималась на локти и внимательно наблюдала за сестрой. Я ощущал некое беспокойство, исходящее от нее, хотя она пыталась скрыть его. Ей явно не нравились зарождающиеся отношения между Мишкой и Ириной. Пару раз, делая  беззаботное лицо, она кричала, не пора ли сестре вылезти из воды, а то она может простудиться. Ирина  успокоительно махала в ответ рукой, мол, ничего, все в порядке.
Мы расположились на песчаном острове в нескольких километрах от Ейска, который  маячил  вдали, едва  видимый. Инициатива поездки  исходила от сестер. С утра они  позвонили по мобильному телефону и  предложили провести день в какой-нибудь увеселительной прогулке.

Я хотел  отказаться, так как у меня  были  другие планы. Но Мишка посмотрел на меня  таким уничтожающим взглядом, что мне ничего не оставалось, как согласиться. Бондарь раздобыл где-то  напрокат моторную лодку, которая в считанные минуты домчала нас до острова.

Вдоволь наплескавшись, Ирина и Мишка крикнули, что пойдут осматривать остров. Мария встала и  заявила, что пойдет вместе  с ними.
– Давайте сделаем так, –  миролюбиво, но с явным оттенком  непоколебимости в голосе сказала Ирина. – Мы с Мишей пойдем осматривать ту часть острова, а вы с Владимиром – другую. Потом поделимся впечатлениями.
У Марии вспыхнули гневом глаза. Ирина, словно ничего не заметив, схватила Бондарева за руку, и оба весело  побежали  по кромке воды, разбрызгивая вокруг себя сверкающие  капли. Мария   искоса глянула на меня, затем улеглась на матрас и прикрыла веки.

Я взял один из спиннингов, который мы прихватили с  собой, и  пошел ловить рыбу.  Сделал несколько бросков – ни одной поклевки. Я небольшой любитель ловли, просто, мне не нравится без дела валяться на песке.
– Вы неправильно кидаете блесну, –  вдруг услышал я голос Марии.

Оказывается, она  внимательно наблюдала за моими маневрами. Теперь подошла ко мне и взяла  удилище.
– При ловле спиннингом, –  стала объяснять она, – важны три элемента. Во-первых, –  стойка. Полубоком к воде, упор на пружинящую правую ногу. Затем – замах.  Но сначала вы должны      определить, куда хотите закинуть блесну.  Третий  элемент – это сам бросок.  В нем участвует не столько  рука, сколько упругая кисть,  которая позволяет  сделать максимально точно попадание блесны. Глядите.

Она сделала изящный замах и ловко  кинула блесну. Та, переливаясь на солнце, стремительно  понеслась в воздухе. Мария внимательно наблюдала за  полетом и  кончиком удилища производила корректировку в траектории ее движения. Блесна, как  и  задумала Мария, упала возле буйка, который покачивался на волнах в метрах сорока от нас.
– Блестяще, – восхитился я. – Где вы научились так хорошо обращаться    со спиннингом?
– Спиннинговая рыбалка – это мое хобби. Два года назад   я даже участвовала в неофициальном чемпионате  Европы среди любителей-рыболовов.  Была  в пятерке лучших.
– По метанию блесны или по улову?
– Соревнования проходили в два этапа. Сначала мы упражнялись в меткости и дальности заброса, а затем была собственно ловля. Очки подводились по результатам двух  этапов.
–  Каков же ваш самый результативный улов?
– Щука на шесть с половиной килограммов. Я ее выуживала в течение двадцати минут. Все рыбаки побросали свои спиннинги и наблюдали за нашей борьбой. Когда я ее, наконец, вытащила, то вокруг раздались восторженные аплодисменты. Сейчас удить  нет никакого толку, – деловито  добавила она. – Жарко очень. Поскольку здесь повсюду мелководье, то  рыба ушла в глубину, подальше от берега.

Мы медленно побрели по острову. Желая развить начатый разговор, я стал расспрашивать ее о рыбалке, но она, словно исчерпав интерес  к теме, отвечала   односложно и нехотя. Тогда я  как бы невзначай  брякнул:
– Гляжу я  на вас с Ириной – вы совсем разные. И внешне, и по характеру…
– Мы с ней не родные, а двоюродные сестры, – повернув ко мне лицо, усмехнулась Мария. – У следователя будут еще вопросы  по поводу наших родственных отношений?
– Профессия здесь не причем, –  безразлично заметил я. – Просто   мой друг Михаил, кажется, не совсем равнодушен к вашей сестре.
– Это заметно, – передернула плечами Мария.
– Ну, а мне не  все равно, с кем встречается мой друг.
– Надо же, какая трогательная забота о товарище, – губы Марии сложились в иронической улыбке. – Собственно и меня волнует,  с кем встречается моя сестра. И давно вы друзья?
– Со школы. 
– Насколько я смогла понять, один из вас сажает преступников в тюрьму, а другой  – держит   их там. Какое, однако, интересное  разделение труда у преданных друзей.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего особенного, –  засмеялась она. – Просто констатирую забавное сочетание, так сказать, дружбы и службы. Извините, за дурной каламбур. Кстати, бывало ли у вас так, что один посадит преступника в тюрьму, а другой – не сможет  его удержать, и преступник  сбежит?
Я промолчал. Слишком провокационно прозвучал вопрос, чтобы можно было  также определенно ответить на него.
–   К чему вы это спросили?
По-прежнему загадочно улыбаясь, она пожала плечами: ничего, просто так.
Что это, думал я, намек на нечто ей известное, что  действительно   имело место в далеком прошлом. Но откуда она  может об этом знать? Или, действительно,  задала случайный вопрос?  Я решил переменить  тему нашей  беседы.
– Скажите, почему на днях, когда     я встретил вас на берегу   лимана,  вы сделали вид, что не узнали меня?
– Так это были  все-таки вы? – воскликнула Мария, хитро щуря глаза. –  А я курила сигарету и думала: вы это или нет. Знаете, я плохо запоминаю внешность людей, с которыми накануне случайно  познакомилась. Поэтому, прошу извинить за  невнимание.   Кстати, куда мы идем? – вдруг  произнесла она, резко останавливаясь. –  Давайте вернемся обратно.

                11

Приблизившись к месту нашей стоянки, мы увидели Ирину и Михаила. Они  стояли совсем близко друг к другу и что-то внимательно рассматривали. Ирина,  услышав наши шаги, подняла голову и воскликнула:
– А мы кое-что  нашли.
Мишка вытянул ладонь. На ней лежал проржавевший      винтовочный патрон.
– Хоть он и  старый, но дата изготовления все-таки  видна, – заметил Мишка. – Вот, возле капсуля – 1920.
– Надо же, – изумилась Ирина. – Сколько лет он  в песке пролежал?  С ума сойти. Что здесь тогда происходило?
– Возле даты видна еще латинская буква. Похоже, что патрон не российского происхождения.  В этих местах бушевала гражданская война, и иностранные державы помогали «белякам», боеприпасами их снабжали.

Мишка помолчал и  неожиданно добавил:
– Моя бабушка жила в Ейске в те годы…
Мария как-то странно посмотрела на него и  спросила:
– Интересно, за кого  была ваша бабушка: за    «красных» или «белых»?
Мишка поморщился:
– Разве сейчас это имеет какое-нибудь значение?
– Для меня имеет, – категорически заявила Мария. – Мой дед, к примеру, был белогвардейским офицером. И я этим горжусь.
– А  мой  служил в Красной армии, – сказал я. – И   верил в то, что проливает кровь за лучшую и справедливую жизнь. Он в чем-то виноват?  А мы – потомки прежних классовых врагов – нынче вместе весело проводим время.
– Я бы не сказала, что очень весело, – произнесла Мария. 
– Ой, – воскликнула Ирина. – А что, если здесь раскопки произвести. Можно, наверное,  много чего интересного найти. К примеру, клад, который зарыл в гражданскую войну какой-нибудь купец или офицер, бежавший за границу…
– Почему именно в гражданскую? –  как-то нервно сказала Мария.
– Действительно, почему в гражданскую? –  удивился Михаил. – В этих местах  еще в незапамятные времена   жили разные кочевые племена, столетиями хозяйничали турки, пока  не обосновались русские казаки.
– Это я так,  –  усмехнулась Ирина, – для примера.
– О чем мы только говорим?  – с каким-то усилием рассмеялась Мария.  – Пойдемте    лучше купаться. Жарко, до невозможности.

…  День быстро пролетел, и под вечер мы стали собираться домой.  Солнце медленно опускалось над морем, когда   мы забрались в лодку, готовясь к отплытию.
– Давайте, посмотрим закат, – вдруг предложила Ирина, вопросительно всех оглядывая. – Это такое чудо. Мы успеем добраться до берега дотемна?
– Естественно, –  солидно ответил Мишка. – Отсюда хорошего хода – двадцать минут. 
 Мы уселись в лодке по скамейкам и принялись наблюдать закат.

Вдали  завис огромный красный шар. Казалось, еще секунда – он неминуемо свалится в море, и тогда, возможно, произойдет ужасная катастрофа. То ли море мгновенно испарится, то ли солнце утонет в  бездне воды. Но шар не падал, а степенно опускался, а от него к лодке побежала по лазурной поверхности  золотая дорожка. Затем наступил волшебный миг нежного прикосновения солнца и моря.

Развернувшаяся на наших глазах  картина напоминала любовное действо. Сначала   мы увидели первый сладкий поцелуй, который прямо на наших глазах превратился в торжественный акт неторопливого слияния. По мере того, как солнце в истоме погружалось в недра моря, все вокруг сияло рубиновым огнем. Казалось, торжество любви достигло  кульминации. Еще мгновение и произойдет сильнейший взрыв. Настолько же переполненными были и наши  чувства.

Любовный акт моря и солнца длился несколько минут. Затем солнце исчезло в морском лоне.  Необъятное огненное полотнище на бескрайнем  пространстве   побледнело и разбилось на отдельные быстро тускнеющие блики. Умиротворенное море, в отблесках зари, неторопливо укладывалось спать.

Охваченные каким-то   единым  мощным чувством,   мы сидели не шелохнувшись.  Опомнившись, я  вдруг  заметил, что мягкое плечо сидящей рядом  Марии касается моей груди. Она  тоже почувствовала прикосновение и медленно отстранилась.

Мишка    молча прошел на корму лодки.
– Пора плыть, – сказал он. – Скоро стемнеет.
Он перелез через борт, оттолкнул лодку от берега и снова забрался в нее.  Дернул за шнур и мотор взревел.  Лодка понеслась, окончательно возвращая нас из короткой чувственной сказки в  прозу реальности.

                12

Мы находились  посередине пути между островом и берегом, когда   мотор неожиданно заглох. Мишка, успокоительно махнув нам рукой,  сделал несколько  неудачных попыток завести его. Потом, чертыхнувшись, открыл кожух и принялся  копаться в моторе. Стремительно надвигалась темнота.  Наши женщины с тревогой стали оглядываться вокруг. Их пугала не столько тьма, сколько   поднявшийся после захода солнца  ветер.

Пока Мишка  возился с мотором, я сел за весла. Лодка из-за сильного бокового ветра шла тяжело. Волны били по корпусу, и вода, перехлестывая борта, стала попадать  внутрь суденышка. Я усиленно греб. Тяжелые весла то и дело    стремились выскочить из гребня  волны. Мишка снова и снова пытался  запустить мотор. Увы, он не подавал признаков жизни. 

Мы оказались  посередине бушующей  стихии. Как непохоже  было это море на  еще совсем недавнее. Нас окружали кромешная тьма, завывающий ветер, все усиливающиеся волны.  А в нескольких километрах город сиял   заманчивыми  и  такими  далекими огнями.

Я вдруг заметил, что   лодку относит  в сторону. Если мы будем  двигаться с той же скоростью,  как сейчас, то неминуемо  проскочим город,  и тогда нас  унесет в открытое море. О сделанном неприятном открытии я, естественно, никому не сказал, стараясь держать  корпус лодки так, чтобы  он находился под более острым углом к волнам.  Это мне удавалось с трудом, слишком сильным был поднявшийся шторм.

Мишка, поняв, что в темноте с мотором не сладить, пересел ко мне и забрал  одно весло. В четыре руки дело пошло веселее. Наклонившись к Мишке,  я  тихо, чтобы не слышали женщины,  обратил его внимание на возможную опасность.  Он некоторое время  пристально смотрел на огни города.
– Скорости недостаточно, – наконец произнес он. – Надо поднажать. Раз-два, взяли
Мы поднажали. Силы были на исходе. Я потерял ощущение времени.  Все сосредоточилось вокруг  Мишкиного счета и простых, но дававшихся все   труднее ритмичных движений: корпус вперед,  весло в воду и сильный рывок телом назад. Только бы не сбиться с ритма, только бы выдержало дыхание.

Женщины, не имевшие возможности помочь нам,  мужественно и сочувственно молчали. Они обе вцепились в мотор, стараясь килем  поддерживать нужный курс нашего утлого суденышка. 

Нас все равно относило в сторону. Вдруг Мишка передал мне весло, а сам поднялся и, с трудом удерживая равновесие, направился к носу лодки. Я с удивлением обернулся на него. Он порылся под  скамейкой и вытащил длинную веревку.  Обернув ее несколько раз вокруг себя и завязав узлом, полез на передний край  лодки и закрепил  там другой  конец веревки. Я понял его план и закричал  сквозь  шум ветра и волн, чтобы он этого не делал. Мишка не слышал или сделал вид, что не слышит. Он прыгнул в  темную  кипящую воду. Вскрикнув, Ирина схватила фонарь: луч света высветил в  бушующих волнах Мишкину голову.

Я продолжал изо всех сил грести. Нельзя было останавливаться ни на секунду: в любой момент лодка могла бы перевернуться.  Мишкина голова то и дело исчезала в воде. Я понял его план. В этих местах было уже  неглубоко,  и Мишка хотел, опираясь о дно ногами,  потащить лодку так, как это делают бурлаки.  Но ему это не удавалось. Его все время сбивало. Тогда он изменил свое намерение. Подтянулся на веревке к лодке  и, перехватывая руками борт, очутился возле самой кормы. Находясь с подветренной стороны, он смог, наконец, встать на ноги и упереться о дно.  Не знаю, какие силы нужно иметь, что умудриться толкать лодку и удерживать ее  нужным курсом. Мне казалось, что это кошмарное путешествие никогда не кончится.

Вдруг кто-то настойчиво потянул к себе одно из весел. Это была Мария. Я было запротестовал, но она решительно взяла у меня весло. Словно откуда-то издалека я услышал ее голос. Она, как и Мишка, стала подавать команды, чтобы  у нас с ней был единый ритм. По ее сильным и ловким движениям я  понял, что она  в гребле  не новичок.

…Вместо обещанных Бондарем пятнадцати минут мы добирались от острова до города около четырех часов.  Когда, чрезвычайно измученные,     наконец достигли   пустого и темного берега, было  далеко за полночь. Едва сойдя с лодки, я и Мишка упали, словно подкошенные.  Не знаю, сколько  прошло времени, пока мы с ним  смогли подняться с песка. Женщины сидели рядом и терпеливо ждали, чтобы мы пришли в себя.
– Спасибо, вам, дорогие мужчины, – трогательно сказала Ирина. – Если бы не вы, кто знает, что могло случиться. Я пережила один из самых тревожных моментов в своей жизни.
Она поцеловала сначала Мишку, а потом меня. Мария молча последовала ее примеру.

На Мишкиной «букашке» мы отвезли  женщин в гостиницу, а потом поехали  на дачу. В эту ночь я спал, как убитый, и даже не слышал, были ли в домике посторонние  шумы  или нет. 

                13

Утром, после того, как  я проснулся и позавтракал, у меня вдруг  возникла  мысль, что за время  вчерашнего отсутствия, кто-то посетил нашу фазенду.  Нет, ничего не было украдено и ничего   внешне не  изменилось. Просто иногда появляется почти неуловимое  ощущение: что-то здесь не так. Словно нарушился некий тонкий и невидимый баланс, который присутствует в каждом жилище, чуть сместилась  некая   аура,  присущая каждому  конкретному дому.

Сначала такое предположение возникло на  уровне предчувствия. Но  потом я нашел и зримые черты постороннего проникновения.

Бондарь сразу после завтрака умчался в город, чтобы проведать, как чувствуют себя  после   ночного     приключения   дамы. Я же принялся осматривать дачу. Обойдя ее вокруг,  вдруг заметил на земле возле ограды   собачий след.

Попасть на участок при закрытых воротах, можно было только в том случае, если перелезть через забор. Причем довольно высокий – около полутора метров. Не всякая собака  способна преодолеть такое препятствие. По размеру следа собачка была немаленькая. Зачем  ей  нужно было прыгать через забор?  Значит, для этого имелись какие-то важные причины. След был  свежий. Вчера утром, перед нашей поездкой на пикник,  Мишка тщательно полил весь огород  и, конечно, смыл бы след, если бы  тот имелся.

Я сходил в комнату, достал  фотоаппарат,  которым меня наградили за успехи  в службе. Еще сам не зная зачем,  пару раз снял собачий след.

Внимательно оглядев дачу и участок, я больше не заметил  ничего подозрительного. Затем  направился на кухню, где имелся  погреб, и   спустился вниз.  Это было глубокое и просторное помещение, в котором даже в самое жаркое время дня, было приятно и прохладно. На полках хозяйственный Мишка разложил  банки с компотами и соками.

Стены погреба  были выложены  из кирпичей.  Я постучал по ним:  они держались прочно, и пустот за ними как будто  не ощущалось. В одной из стен  виднелись два вентиляционных окошка, закрытых  решетками. Я   просунул внутрь прутик:  за решетками  находились  две  неширокие трубы, подающие в погреб воздух. Снова выбрался на улицу и нашел то место, где они выходили на поверхность. Соорудив из веревки и большой гайки что-то типа отвеса, я засунул его  поочередно  в одну и другую трубу.  Гайка легко опускалась вниз, пока я не услышал ее стук о решетку.  В трубах ничего не было.

Я не знал, чего     конкретно  ищу. Однако твердо был уверен: если был свист, то   где-то должен  находиться его источник. Увы, ничего я так и не нашел и в глубоком  раздумье уселся  в тени деревьев. Вдруг что-то меня толкнуло, и,  прихватив с собой фотоаппарат, я направился к жилищу странного мужчины с собаками. 

Возле дома меня встретила подозрительная тишина.  Овчарки не кидались в мою сторону, как в прошлый раз,  с бешеными глазами и пеной у рта.  Их вообще не было во дворе. Возможно, хозяин отправился вместе с ними на прогулку. Это меня  вполне устраивало. Я медленно прохаживался вдоль забора, внимательно вглядываясь   в землю. Наконец, возле калитки  увидел то, что искал. Это были собачьи следы. Я сделал несколько снимков.

Окончив работу,   я поднял глаза на дом.  В окне    мелькнул  силуэт человека. Похоже,  он  внимательно следил за тем, что я делаю  у забора. Наблюдатель быстро спрятался за занавеской. Я вздрогнул. Я сразу узнал этого человека. Им оказался  не  старик. Это была Мария.       

                14

Я чувствовал себя прескверно. Вчера,  после драматического морского путешествия, между мной и Марией возникли какие-то новые оттенки отношений, даже некая симпатия,  маленький, но явный намек на сближение. Совместное преодоление  трудностей всегда объединяет  людей.

И теперь  неожиданно появился пока  непонятный, но очень подозрительный фактик. Опять убеждаюсь:  до чего удивительная у меня профессия. Она  постоянно, словно непрекращающийся звонок, напоминает: не верь ничему и никому, подвергай все сомнению,  все опровергай и проверяй. Иначе, окажешься в дураках,  и тебя обведут, как сквозь пальцы. В моем положении такого допускать    нельзя. Это равносильно профессиональной непригодности. 
Ясно было, что Мария очутилась в доме  мужчины не случайно. Когда   отсутствует хозяин, то в нем может находиться или его родственник или хороший  знакомый.

Я сверил собачьи следы. Они полностью совпали. Вряд ли собака, которую мужчина не отпускает от себя ни на шаг, самостоятельно забралась в Мишкин сад. Значит, вместе с ней  сюда лазил  и он. Зачем? Что он здесь искал?
Однако коли странный  сосед так смело полез сюда, то  был убежден в том, что нас здесь нет  и  что скоро мы сюда не вернемся. Получается, что ему  было    известно, где мы  можем находиться. Кто мог ему об этом сообщить?
Это был вопрос, на который мне не хотелось отвечать. Однако придется, если я хочу распутать этот клубочек.

Действительно, рассуждал я, разве не удивительно, что почти незнакомые женщины, с которыми накануне мы довольно холодно расстались, сами позвонили и навязали поездку. С Мишкой все ясно:  от любви он совсем  потерял голову и был счастлив до пупа. Но я-то. Почему данное приглашение мне сразу не показалось странным?  Особенно, после тревожной ночи со свистами и стуками. Однако не показалось. Конечно, я никогда    бы не связал Ирину и Марию с этими непонятными шумами, да и со странным соседом тоже. Но теперь  просто  вынужден сделать это. 
Я вызвал  по мобильному телефону Мишку. Он  отозвался быстро.
– Как ты там, Михаил? – спросил я.
– У нас все хорошо, – ответил бодро он. – В данный момент       мы сидим в кафе в парке   Поддубного.
– Мария с вами?
– Она  после вчерашнего вечера неважно себя чувствует и осталась в номере.
– Ты сам видел ее?
– Нет, мне об этом сказала Ирина.  А ты чего звонишь?
– Просто так. Скучно стало.
– Приезжай к нам. Сейчас и Марию вытащим на улицу. Ну, как?
– Пожалуй, нет. Не буду вам мешать. Лучше   схожу на лиман, подышу морским воздухом. Вечером, когда  возвратишься, пойдем пивка попьем.

Я отключил аппарат. Пока мало что прояснилось, но появились, наконец, конкретные люди, которые, похоже, плетут какие-то интриги против  Михаила и меня. Теперь надо выяснить их намерения. Жаль Мишку. Разочарование его будет беспредельным. Ладно, пока ничего говорить ему не буду. Пусть хоть немного   еще побудет   в  волшебном состоянии безоблачной влюбленности.

                15

Я погулял немного по берегу моря, приводя взбудораженные мысли в порядок. Возвратившись  на Мишкину дачу, вдруг   увидел Марию, которая  ожидала меня возле запертых ворот. На ее  лице не было ни тени волнения,  а при моем приближении она приветливо  улыбнулась. Я  чуть было не усомнился: может, это и не она   находилась  в странном  доме. Однако  мне ли не знать о ее почти железной выдержке.
– А я жду вас, – сказала она. – Хотела еще раз поблагодарить   за наше вчерашнее спасение.
Мне ничего не оставалось, как пригласить ее на дачу.
– О, –  воскликнула она, – у вас прекрасный сад. Можно, я осмотрю его поближе.

Мы прошлись  по участку. Впрочем,  особо показывать    было  нечего – пять крохотных соток, на которых теснились несколько  черешен, груш, вишен и абрикосов,   небольшой грецкий орех, ягодные кусты и  виноградник.  Подобные насаждения имелись у каждого местного  дачника. Но Мария все внимательно осмотрела.
– У вас  молодой сад, – заметила деловито она. – А что здесь находилось раньше?
– Не знаю, – признался я. –  Говорят, что дачи разбили лет двадцать пять назад на заброшенных землях, которые остались от развалившегося колхоза.
– Вы не угостите меня чаем? – вдруг попросила Мария.

Мы вошли в дом. Я включил электроплитку и поставил чайник. Однако Мария сказала.
– Вы знаете, я передумала. В такую жару пить горячий чай совсем не хочется. Здесь делают прекрасное домашнее вино из винограда. Я однажды попробовала и до сих пор не могу забыть его вкус. У вас случайно нет? Не верю, чтобы ваш  жизнерадостный друг не занимался виноделием.
Я послушно выключил плитку.  Открыл крышку погреба, где, к счастью, сохранилась     двухлитровая бутыль с вином, которую мы с Мишкой недопили в день моего  приезда. Опускаясь   вниз и наполовину выглядывая из погреба,  я как бы невзначай спросил у Марии:
– Интересно, где  вы пробовали домашнее вино? Не у соседа ли, который живет в угловом  доме?
– Именно у него, – засмеялась Мария. – Как раз на той даче, где вы меня только что видели. Там живет мой старый знакомый, и я зашла к нему в гости.

Она подошла к самому краю погреба. На ней была надета короткая юбка, так что  перед моим  лицом находились ее стройные ноги. Я оказался в очень сомнительном положении. Стараясь не глядеть на ноги, я уставился куда-то в угол кухни. Напротив, Мария нисколько не смущаясь и явно  демонстрируя   себя,  иронично смотрела на меня сверху вниз.
– Только я никак  не могу понять, что вы делали возле забора, – продолжала она. – Зачем вам понадобилось снимать  фотоаппаратом землю? Хотя, что здесь непонятно. Господин Пинкертон явно нашел какие-то подозрительные следы, которые позволят ему раскрыть страшное преступление. Разве я не права?
Не отвечая, я спустился на самое дно погреба, делая вид, что ищу   вино.

Мария не отходила от края.  Специально, что ли  встала сюда? Мне ничего не оставалось, как, прижав к груди бутылку, подниматься  наверх. Вновь перед глазами мелькнули ее ноги, открытые почти до бедер. Она присела на корточки.
– Дайте  мне бутылку, а то  невзначай уроните ее  и  прольете  вино. И  с чего вы так взволновались?

Пока я закрывал погреб, Мария поставила  бутыль на стол и достала из висевшего на стене шкафчика два стакана.
– Где  будем пить  вино? – она вопросительно взглянула на меня.
– Можно  прямо здесь. Или в комнате, там прохладнее.
– Пойдемте в комнату, – решила Мария.

Мы уселись на  угловой, возле окна диванчик, на котором обычно спал Мишка. Я разлил вино,  поставил рядом  блюдо  с черешней.  Мария подняла свой  стакан.
– Знаете что, – сказала она. – Давайте просто выпьем, без всякого тоста. А потом я, пожалуй,  расскажу одну историю.

Она с удовольствием выцедила  вино, которое почти моментально подействовало на нее. У Марии порозовели щеки, а в глазах появился легкий блеск. Мне и раньше она казалась привлекательной женщиной, но сейчас  выглядела  удивительно красивой. Меня  не покидала мысль, что  Мария что-то задумала, но я решил, что    не буду вмешиваться в ситуацию. Пусть все идет своим чередом. Посмотрим, что из этого получится.
– Скажите, –  задумчиво сказала она, –   с вами никогда не       случалось такого, что, находясь в каком-то новом  месте, вы испытываете чувство, будто  здесь уже  были? Не отвечайте, не надо. Просто у меня сейчас возникло      именно такое ощущение. Я впервые в этом саду, на этой даче, но мне кажется, что мне здесь многое известно.
Я пожал плечами.
– Я могу   точно сказать, – продолжила Мария, – что   именно находилось  на этом месте давным-давно, когда   всего этого еще не было. Хотите? Вместо дачи  тут стоял  небольшой дом, а в нем жила молодая женщина. Еще был раненый  белогвардейский офицер, за которым она ухаживала. И у них возникла  любовь. Потом пришли «красные»,  и офицер вынужден был бежать. Вместе с ним  ушла из дома и женщина. Однако лодка, на которой они плыли, попала в шторм,  перевернулась, и они потеряли друг друга. Офицер выжил, выбрался на берег, а затем уехал за границу. У него появилась новая семья.  Ту женщину он никогда больше не видел, хотя  часто вспоминал о ней.

Мария   замолчала. Я не стал прервать ее молчание. Понятно, что история, которую она рассказывает, не была придумана ею. Только откуда она ее знает и  зачем  решила    поведать  мне?
– Налейте мне еще вина, – попросила она.
 В этот раз она  подолгу, в задумчивости, держала стакан в руке, прежде чем делала очередной небольшой глоток.
– Может, –  наконец произнесла она, –  я  и не стала бы вам  обо всем  этом рассказывать. Но вчера, когда мы попали в шторм… Вы с Михаилом вели  себя так  мужественно, благородно...  Еще этот старый патрон, который нашли на острове.  Я вдруг словно пережила историю  многолетней давности…
– Но почему  все это  вас так волнует? – тихо спросил я.
– Раненый офицер, о котором я вам рассказала,   был моим дедом.  А дом, в котором жила женщина, укрывшая его от «красных», находился  точно на том самом месте, где сейчас сидим мы с вами.
Я удивленно уставился на нее.
– Откуда вы это знаете?
– Знаю, –  вдруг резко сказала она и встала. – Все. Мне пора  уходить.
Около двери она обернулась, и знакомая усмешка мелькнула в ее глазах.
– Я ведь, когда шла сюда,  думала соблазнить вас. И что из этого получилось?
Вслед за ней я выскочил во двор. Мария быстро удалялась, ни разу не оглянувшись. Затем свернула в тот самый  угловой и странный дом. Я прислушался  –  залают ли собаки? Нет, все было тихо.

                16

Вчера нас с Мишкой чуть  не избили.  Мы  вдвоем сидели на берегу лимана,  где проводили чудный вечер с пивом и хорошо провяленной чехонью. Я от  души наслаждался еще одним подаренным мигом беспечного существования.   Не хотелось думать ни о чем тревожном.  Отбросив все мысли о событиях последних дней,  я  лежал на песке и  смотрел,  как  некий паренек лихо мчался  вдоль берега  на виндсерфинге.
– Никогда не плавал на  доске. Наверное, здорово? Как ты считаешь?
Мишка приподнялся на локти,   немного покряхтел и, не ответив на мой вопрос,  вдруг неожиданно  ляпнул:
–  Ты  веришь  в   колдовство?
Я  расхохотался:
– С каким пор  ты стал идеалистом?

Мишка смутился. Нет, я определенно не узнавал своего друга,  у которого всегда все было  ясно и    расставлено по нужным полочкам. Боже, что делает с человеком любовь.
– Ты о чем? – спросил  я.
– Веришь ли  ты в то, что могут быть заколдованные места? – не унимался Михаил.
– Ты о полтергейсте, что ли. Успокойся,  на твоей даче нет никакого «барабашки».
– К черту, полтергейст. Предположим, до определенного времени существовало ничем не примечательное место, например,  дом,   и вдруг в один прекрасный момент там стали происходить странные  и страшные вещи…
– Что за  чушь ты несешь, – снова рассмеялся я. – Если ты о свистах и стуках, то уверяю, на твоей даче  они имеют, скорее всего, самое простое объяснение. Его только надо найти. И надеюсь, что мы его отыщем. 

Однако в  карих глазах Михаила мелькнуло такое негодование, что мой смех утих. В его взгляде я прочитал нечто  совсем уж для него не типичное: некую смесь обиды, тревоги и недоумения.
– Да-да, извини, –  вдруг, словно спохватившись, тихо сказал Михаил, – ты, наверное, прав. Просто в последнее время  меня стали одолевать какие-то навязчивые идеи. Со стороны это, конечно, выглядит ненормально. Ты прав, – повторил он, – мы приехали  сюда отдыхать. К черту всё. 
Я подозрительно посмотрел на него.
– Ты что, поссорился с Ириной?
Мищка захлопал глазами и нехотя произнес:
– Не то, чтобы поссорился... Только при последней нашей встрече она вела себя не так, как обычно. Была взволнована,  потом  заявила, что чувствует себя неважно, и быстро ушла. Может, я поступил не совсем порядочно, ведь любимой женщине надо доверять, но что-то меня толкнуло, и я пошел       за ней. Лучше бы я не делал это. Возле гостиницы  она встретилась с мужчиной, и они вместе пошли в номер…
– Ну и?
– Что «ну и», – рассердился Михаил. – Да знаешь ли ты, кто был тем мужчиной?
– Кто?
– Наш сосед, который живет на угловой даче.
– В этом нет ничего особенного, – спокойно сказал я. – Мария, Ирина и этот мужчина являются старыми знакомыми.
– Что? – Мишка резко поднялся. – Откуда тебе    это  известно?
– Мне сказала об этом  Мария.

Михаил долго глядел на спокойное, ровное, как зеркало, море. Быстрые катерки, словно «молнии» на полотне ткани, мгновенно разрезали его две части.  Через секунды «расшитые» куски вновь соединялись. Море не терпит половинчатости. Оно всегда стремится к цельности. Хотя характер у него     чисто  женский:  или одаривает безмерными ласками, или в ярости стирает в порошок.
– Ты знаешь, – вздохнув, снова  заговорил Мишка. Нет, со своим сегодняшним озабоченным настроением, он не даст мне   безмятежно отдыхать. – Иногда, мне кажется, что    я   уже видел этого  мужика. Однако, хоть убей, не помню когда и где.
Он опять уставился на море. Я понимал, что ему очень хочется поговорить об Ирине. Да и мысль о соседе-дачнике, видимо, занимала его не меньше, чем о странном поведении подруги. Тем более эти два человека вдруг каким-то, пока непонятным образом оказались связанными друг с другом.
– В моей колонии, – глухо продолжал Михаил, – люди содержатся в камерах по два-три человека.  Когда инспектор  открывает дверь, заключенный должен  немедленно встать лицом к стене, расставить ноги,  а руки поднять сзади над головой, раскрыв ладони. Так делается из соображений безопасности. И, как молитву,  быстро произнести свои фамилию, имя, отчество, перечислить совершенные преступления. Чтоб никогда  не забывал, за что наказан. Таков порядок.  Они  безропотно выполняют его, поскольку за нарушение можно попасть   в карцер. Но ведь глаза никуда не спрячешь. Глаза у них двух видов: или безнадежно покорные, как у побитой собаки, или  ненавидящие, жгуче-звериные.  Если чуть  ослабить режимную хватку,  то от них можно ожидать  все, что угодно.  У этого старика  порой бывает очень похожий, острый    и жестокий  взгляд.
Ничего себе,  вновь поразился я. Выходит, и Мишка приметил то, что и я несколькими днями раньше, когда  увидел мужчину. Впрочем, что тут удивительного?  Мы с ним работаем в родственных сферах, встречаемся  с  одной и той  же породой людей, и не мудрено, что наши наблюдения совпали.
– Думаешь,   сосед ранее был судим и находился в тюрьме? –спросил я.
– Возможно, – пожал плечами Михаил. – Хотя, повторяю,   не помню, чтобы встречался с ним. За время службы передо мной прошли тысячи людей…
– Он знает, где ты  работаешь?
– Откуда, –  воскликнул Михаил. – Я же говорил, что со стариком  ни разу  даже словом не перемолвился.
– Хотя он может и знать, – задумчиво произнес я.
– Почему? – недоумевал Мишка.
– Через наших дам. Они могли ему рассказать о нас.
– Зачем?

В волнении я вдруг  вскочил со своего места.  Мысль, которая только что пришла  мне в голову,  многое проясняла и выглядела вполне логичной. Я  даже заплясал от радости  на песке.
–  Ты чего? –  Мишка недоуменно уставился на меня.
– Это я так. Вспомнил кое-что. Старик давно здесь живет?
Бондарев задумался.
– Как-то не интересовался этим. Во всяком случае, он  появился здесь  раньше, чем я.  Может, он сумасшедший?
– Нет. У него вполне нормальные, хотя и злые  глаза. Итак, – многозначительно произнес я, – из всего  сейчас сказанного вытекает  следующий вывод.  Старик знает тебя по какой-то прошлой встрече. К примеру,  он сидел в    тюрьме или колонии, где ты   работал. Чем-то ты ему не угодил, и  с тех пор  он затаил на тебя  злобу. С твоей работой  это немудрено. Но может быть и иная версия:  он с нами  никогда не встречался, но ему ведомо нечто такое, что для нас пока скрыто завесой неизвестности. «Надо же, как красиво я могу  выражать свои мысли» – усмехнулся я. – И мы  явно   мужику мешаем.   Неплохо бы  нам   получить о сем предмете  более четкое представление. Обе версии имеют основание быть истинными, иначе, чем объяснить его неприязненное отношение к нам.
– А как же Ирина? – растерянно произнес Мишка. – Она здесь причем? Что ее соединяет с этим стариком?
Что на это я ему мог ответить?

                17

Было  уже темно, когда мы возвращались к себе на дачу. Мы жили на  восьмой «линейке». Так называют здесь идущие параллельно друг другу  узкие въездные улочки, вдоль которых одна за другой расположились дачи. Каждая такая «линейка» выходит на общую дорогу, по которой мы сейчас шли. Фонарных столбов не было, поэтому приходилось идти, ориентируясь на редкие огоньки в окнах домиков. Как только мы очутились возле третьей «линейки», из-за  пышных кустов, играющих роль живой ограды, вышли  четверо мужчин.

Я сразу почувствовал, что в их намерениях есть нечто агрессивное.  В тусклом свете луны они  медленно, настороженно двигались нам навстречу.  Я плечом ощутил, как напрягся Мишка. Видно, он понял то же,  что и я.  Мужчины, не сворачивая, шли прямо на нас, ожидая,  что мы расступимся. Мы не сделали это. Тогда они сами разошлись, встав с разных краев, так что мы оказались в   замкнутом круге.
– Вам что надо, мужики? – спросил я.

Ни слова не говоря, один из них попытался ударить меня ногой в пах. Но, то ли от волнения, то ли от недостаточного умения, удар мужика не достиг цели. Стремясь выиграть несколько мгновений, чтобы взять  инициативу в свои руки, я согнулся пополам. Я знал, что сейчас должен  последовать мощный удар по голове, и приготовился к тому, чтобы среагировать на него.  Мой прием оказался верным:  промахнувшийся мужик  по инерции свалился на землю.
Я резко выпрямился и точным ударом в солнечное сплетение послал в нокаут его напарника. Оглянувшись, увидел, что Мишка  также успешно  справляется  с другой парой.  Моей помощи не потребовалось. Похоже, мужики не ожидали, что им придется иметь дело  с людьми, которые  неплохо знают приемы самообороны.

Спустя несколько минут на «поле     битвы»  лежали четыре скрюченные тела и издавали стоны. Я наклонился над одним их них, схватил за плечо и хорошо тряхнул. Он был в сознании, морщился от боли, в глазах его застыл страх.
– Зачем вы нас напали? – спросил я его.
Он промычал что-то несуразное. Я снова    с силой тряхнул его.
– Говори, иначе тебе придется  пойти с нами. Тогда уж мы из тебя вытряхнем все, что надо.
– Эт-то не я, – дрожащим голосом проскрипел мужик. – Нам велели…
– Кто и зачем? Говори быстро.
Мужик сделал вид, что теряет сознание. Я кивнул Мишке и, подхватив мужика с обеих сторон, мы потащили его вдоль дороги. Он сразу пришел в себя и задергал ногами. Мы бросили его на землю.
– Или ты говоришь, или…
– Нам велел вас избить  Генка  Подвоев.  Обещал за это по  десять тысяч   рублей каждому, – прохрипел незадачливый наемник.
– Кто такой Генка?
– Он… Он здесь пахан. Смотрящий.
– Откуда он нас знает, и зачем ему понадобилось нас избивать?
– Он сказал, что  вы не вернули ему какой-то должок.
Я ощупал карманы брюк  мужика, нашел в одном из них паспорт и внимательно пролистал его.
– Документы  получишь в местном отделении милиции, – сказал я. 

То, что   тут случилось,  не ожидал даже я. Вроде бы совсем обессиленный,  стонавший от боли  мужик   вдруг  резво вскочил с земли, выхватил из моих рук  паспорт  и бросился бежать  со всех ног. Мишка вслед ему  пронзительно засвистел. Стали подниматься   побитые фигуры остальных вояк,  тут же исчезая в темноте.

Обмениваясь мнением о приключении, происшедшем с нами, мы  направились домой. Ночь прошла спокойно, хотя  я и Мишка были готовы к   любым неожиданностям.

                18

Дежурный офицер отделения милиции сказал мне, в каком кабинете можно найти участкового. Молодой  лейтенант сидел за столом возле окна и  листал папку с бумагами. Лицо его мне  сразу понравилось: не было на нем того каменного выражения,   с каким порой встречают посетителей привыкшие  ко всему, равнодушные   чиновные  «менты». Лейтенант поднял на меня живые глаза и спросил, что мне угодно. Я представился и предъявил ему удостоверение.  Он вскочил с места, предложил  сесть, затем, закрыв свои бумаги, выразил полную готовность выслушать меня. Звали его Виктором Водыревым.  Я вкратце рассказал ему о вчерашнем нападении на нас.
– Генка Подвоев, – задумчиво сказал лейтенант, – личность в городе известная. Держит в своих руках местный уголовный мир. Только зачем вы ему понадобились, не пойму. Попугать, что ли решил. Но почему?
– Именно это я  хотел бы выяснить. У вас есть какие-нибудь подходы к нему?
– Попробую что-нибудь узнать. Может, вы, как отдыхающие, напишите официальное заявление, чтобы у меня были основания для действий.
– Хорошо. Меня интересует еще один    вопрос.
– Слушаю вас.
– Некоторое время назад на даче, где мы живем, произошли две смерти. Вам что-нибудь  об этом известно?
Лейтенант вдруг усмехнулся.
– Понимаю, о чем вы говорите. Вас уже наверняка успели напичкать  слухами о нечистой силе и  всяких привидениях,  которые,   якобы, поселились там. Да, я занимался тем делом. Есть заключение медицинской экспертизы: и тот, и другой умерли от острых  сердечных приступов.  У обоих был наследственный порок сердца.
– Однако странно, что  обе смерти произошли    сразу же одна за другой?  Да и что могло явиться причиной сердечных приступов?
– Врачи говорят – все что угодно: сильная жара, перенапряжение в  работе, магнитные бури, волнение…
– Или кто-то их напугал. Говорят, на даче  слышались   разные странные  шумы, свист…
– И вы туда же, – снова усмехнулся участковый. – Я многих опрашивал: никто ничего определенного  по этому так и не сказал. Дачу я внимательно осмотрел, не нашел ничего подозрительного и лично  никаких свистов не слышал.
– А я слышал, – сказал я. – Собственными ушами.
– Ну, –  от удивления лейтенант привстал со своего места. –Значит, что-то  в самом деле было. Это может  поменять дело. Подождите. Кажется, я кое-что начинаю понимать. Итак, имеется некто таинственный, который нагнал на  прежних хозяев такого страха, что у них случился мощный сердечный приступ, который привел к летальному исходу. И он, этот неизвестный, попытался напугать  вас с другом, но  номер не прошел. Тогда он изменил тактику, напустив на вас кучку хулиганов. Да, здесь есть, о чем поразмышлять. Только зачем  ему это  надо? Что   конкретно его интересует?

Нет, мне все больше нравился этот  смышленый молодой человек. Он может далеко пойти. Если, конечно,  не сломается, что немудрено на нашей работе.
– И еще, Виктор. Я вам советую обратить внимание на седого бородатого мужчину, что живет на угловой даче…
– Знаю такого. Беседовал однажды с ним. Он не местный, прибыл к нам откуда-то с севера. Неприятный мужик… Никто из соседей его не любит. Кстати,    одно время он настойчиво пытался купить дачу, в которой  живете вы с другом. Но у него ничего не получилось. Тогда он приобрел  ту  угловую дачу,  что находится поблизости от   вашей.
– Вот как, – поднял я бровь. – Весьма  интересно.
– Я  займусь этим делом, –  горячо сказал лейтенант. – А сейчас, извините, мне надо идти на доклад к начальнику.  Вызывают, как говорится «на  ковер».
Я ушел,  довольный   сегодняшним визитом. Дело явно становилось все более интригующим. И я уже не жалел, что  «пропадает» мой отпуск.
               
                19

В последнюю ночь я часто просыпался от того, что   неподалеку гулко лаяли собаки. Под утро сквозь сон    слышал, что лай  превратился в непрерывный вой. Впрочем, может, мне это только снилось.  Утром   я спросил Мишку, мешали ли ему спать собаки, на что он пробурчал что-то неопределенное.
Вообще, на  Михаила было жалко смотреть. Уже третий день он не виделся с Ириной. Под разными предлогами она уклонялась от встречи. Мишка нервничал. Я решил, что  пора  посвятить его в кое-какие свои соображения.  Пусть остынет. Как не жаль, но придется возвращать его с небесных высот любви  на прозаическую и грешную землю.

Мы   сидели за завтраком  в тени деревьев нашего уютного садика. Мишка почти ничего не ел. Тоскливо поковыряв вилкой в тарелке,  он оттолкнул ее от себя и отрешенно уставился перед собой. Я в отличие от него  поглощал еду с большим аппетитом.  Однако необходимо было  начинать разговор. Увы, доставлять людям неприятность – еще одно  свойство моей профессии, и  делать это лучше быстро и сразу.
– Мне трудно тебе об этом говорить, – сказал я, – но надо. У меня создается впечатление, что Мария и Ирина нас используют.
– Используют? –  рассеянно переспросил Мишка. – Не понимаю. Как это? Зачем?
– В некоей своей игре, смысла которой я пока не знаю. Все факты   последних дней говорят об этом.
– Глупости, – пожал плечами мой друг.
– Ничего не глупости, – возразил я. – Я тебе не рассказывал, но в тот день, когда женщины пригласили нас на пикник, в нашем доме кто-то побывал. Я даже могу  сказать,  кто именно.
– Неужели мужик с собаками? – спросил, морщась, Мишка.
Я кивнул головой.
–  Причем здесь женщины? –  снова спросил Бондарь. Слова он произносил   как-то вяло, нехотя, витая   думами   совсем  в другом месте.
– Ему понадобилось, чтобы мы в этот день обязательно отсутствовали на даче, – сказал я. – И женщины вызвали нас на свидание.
– И что старику здесь было нужно? – уныло произнес Мишка.
– Понятия не имею, – сказал я. – Может,  у  тебя  есть некоторые мысли по данному поводу?
Он  медленно покачал головой.
– Думаю, что попытка нашего избиения тоже  связана с женщинами и стариком, – осторожно произнес я.

Это была последняя капля. Мишка, схватив себя за голову, вскочил с табурета, повернул ко мне  покрасневшее лицо.
– Не верю, – закричал он. – Не верю, чтобы Ирина  могла принять участие в таком пакостном деле.
– С этим надо смириться, – как можно более участливо сказал я. – Иногда, в первую очередь, приходится подозревать тех людей, которые хотят казаться честными.
– Боже, какая противная у тебя работа, – голос Мишки снизился  почти до шепота. – Я только сейчас впервые осознал это.
– Я тебе об этом как-то уже говорил, – грустно сказал я.
– Я тоже  имею дело  с преступниками, – не унимался Бондарь. –  И  точно  знаю, что они негодяи. И стараюсь, по возможности, сделать из них людей. Ты же  готов  нормальных людей превращать  в негодяев и подлецов. Как  понимаешь, в этом есть большая разница.

Мне ничего не оставалось, как только промолчать. Пусть выйдет из него пар. Мишка, словно раненый лев  в клетке, метался в узком пространстве между тремя черешнями.

В этот момент раздался мелодичный сигнал  мобильника. Во взгляде Бондарева мелькнула надежда, пока я доставал из кармана джинсов   телефонный аппарат.
– Владимир Викторович, – услышал я мужской голос. – Говорит   участковый  Водырев. Что  хочу сказать по поводу  Генки Подвоева. Его позавчера нашли убитым во дворе собственного дома. Смерть наступила от сильного удара сзади по голове. Кто это сделал, пока неизвестно. Что касается старика, то докладываю: зовут его Убойников Николай Степанович, но есть подозрение, что  эти данные не настоящие. Им уже заинтересовался уголовный розыск. Пока все. Если что-то появится интересное, то  сразу сообщу.
– Спасибо, Виктор.

Я отключил связь. Мишка, согнув спину,  медленно пошел в сторону  ворот. Здесь он остановился и,  повернувшись ко мне, глухо произнес:
– Ты знаешь, по роду службы мне приходится пристально наблюдать за людьми, приговоренными к пожизненному лишению свободы. Чем может быть заполнена их жизнь? Да она потеряла всякое нормальное содержание. У многих из них едет крыша от отсутствия смысла жизни. И они просят, чтобы к ним применили смертную казнь. Сами просят. Так и говорят: уж лучше смерть, чем такая судьбина.  Сейчас мне вдруг показалось, что моя жизнь    вдруг тоже потеряла смысл.
Потом, тяжело вздохнув, добавил:
– Мне надо побыть одному. Пойду пройдусь.
И он ушел. Я не стал его останавливать. Ему действительно надо привести свои мысли и чувства в порядок.  А у меня появилась возможность осуществить то, что я  не так давно задумал.

                20

Я  встал из-за стола и вышел  на улицу. Она была пустынна. Я остановился напротив дачи,   где  Мишка впервые увидел Ирину, еще раз огляделся по сторонам и  перемахнул через забор.  Конечно, я  нарушал закон, проникая в чужое частное владение. Тем более, говоря казенным языком, я находился не «при исполнении служебных обязанностей». Но другого выхода  в данный момент не было.  Я должен найти подтверждение версии, возникшей у меня. Потеря же времени грозила  исчезновением  той информации, которую я надеялся получить здесь.   

Дверь была закрыта на замок, однако окно, выходящее в сад, оказалось незапертым. Я мысленно поблагодарил женскую беспечность и стремительным рывком очутился в  комнате. Обстановка ее была весьма простой. Стол со стулом, старый диван, невысокий шкаф составляли все ее убранство. Узкая дверь вела в кухоньку, которую я бегло осмотрел. Затем снова вернулся в комнату.

Здесь я раскрыл  шкаф. На плечиках висело кое-что из одежды, но мое внимание привлекла  сумка, лежавшая в углу шкафа. Я сел на диван, раскрыл сумку и стал рассматривать ее содержимое.  Сначала  увидел план дачи и договор купли-продажи земельного участка – обычные деловые бумаги, не представлявшие для меня никакого интереса. Но за ними был пакет, тщательно обернутый в прозрачную непромокаемую упаковку. Я развернул ее.

Мне на глаза попалась очень старая черно-белая фотография мужчины в   форме офицера     царской армии. Обычный статичный снимок давних лет, сделанный в каком-то фотоателье. Мужчина, явно позируя, стоял на фоне искусственной пальмы, опершись на саблю. Была еще другая фотография того же мужчины, более позднего времени. На ней он, одетый в штатское,  стоял на берегу моря, скорее всего, где-то за границей. На заднем плане просматривались белоснежные  виллы, окруженные пышной растительностью.
Мое внимание привлекла  потертая старая карта в планшетке. Я развернул ее. Это была  подробная схема Ейска начала двадцатого века. Я углубился в ее изучение. На карте, похоже, в том самом  месте, где сейчас находился нынешний дачный кооператив, были проведены перпендикулярные линии и какие-то круги. Что они означали? Я повернул карту. На обороте виднелись почти стершиеся   записи. Я с трудом прочитал: «От старого грецкого ореха пять шагов строго на север. Копать здесь». Я задумался.

Вдруг из планшетки выпала еще одна фотография. Я поднял ее. На снимке была изображена красивая молодая казачка со строгим лицом, сидевшая на стуле, а рядом с ней стоял все тот же офицер. Его левую руку, очевидно, раненую, поддерживала перевязь.  В углу фотографии, рядом  с замысловатым вензелем, имелась надпись: «Ейскъ, 1920 годъ».

Ошеломленный, я долго вертел фотографию в руке. Поток  внезапных мыслей и чувств, обрушившийся на меня, был настолько мощен, что я совсем потерял  ощущение времени, пространства и опасности. Очнулся  только тогда, когда вдруг услышал женские голоса. Они шли со стороны улицы. Потом раздался характерный звук открываемого замка. В какие-то доли секунды я сунул бумаги и фотографии в сумку, закинул ее   в шкаф, а сам  ужом нырнул в окно  и  успел даже прикрыть его. Рядом с окном росли большие кусты черной смородины, за которыми я и затаился.   

В комнату вошли две женщины, в которых   сразу узнал  по голосам наших знакомых.
– Только не задерживайся, – сказала Мария. – У нас совсем нет времени.
– Через пять минут я буду готова, – ответила Ирина.
– Сумка здесь?
– Да, вот она.
Некоторое время продолжалась тишина. Очевидно, женщины   собирали  свои вещи.
– Жаль, что у нас ничего не получилось, – тихо проговорила Мария. – Но что поделаешь. От Убойникова можно ожидать все, что угодно.  Ему ничего не стоит убить человека. Боже, сколько раз я жалела, что связалась с ним и посвятила  в свой план.
– Ты не виновата, – участливо успокаивала ее Ирина. – Убойников, когда  надо, умеет подать себя, показаться  остроумным, обаятельным человеком. Уже потом понимаешь, что это настоящий зверь.
– Все, – решительно сказала Мария. – Надо срочно уезжать отсюда. Финита ля комедия.
– Мария, – тихо сказала Ирина.
– Что?
– Может, все-таки зайдем…
– Куда?
– К ребятам. Попрощаемся с ними. Когда мы шли     сюда, я видела, что у них дача открыта.
Опять продолжительная  тишина.
– Может,  лучше не надо, – неуверенно произнесла Мария.
– Они оказались настоящими мужчинами. Будет  неудобно, если мы уедем не попрощавшись. Что они о нас подумают.
– Скажи лучше, что тебе  хочется увидеть Михаила…
– Хочется. Очень. Он    так сильно расстраивался, когда я  отказывала в свидании. И я мучилась.
– Хорошо, только на минутку.

Этого еще не хватало. Сейчас они пойдут на нашу дачу, увидят, что там никого нет. Возвратившись, обнаружат меня, выходящего из их дома.
Сильно пригибаясь, я пробрался за кустами к забору, который примыкал к   соседнему участку. Затем осторожно перелез через забор, выбрался на дорогу и независимой походкой  направился к своей даче. В саду я сел за столик, налил себе вина и с жадностью выпил полный стакан. Потом по мобильному телефону вызвал Михаила.
– Что случилось? – глухо спросил   Бондарь.
– Немедленно дуй   сюда, –  решительно велел я. – Сейчас здесь будет Ирина.
– Врешь? – в ожившем Мишкином голосе  сомнение чередовалось с надеждой.
– Чего мне врать, – безразличным тоном сказал я. – Можешь не приходить. Только она очень хочет тебя видеть.

Я откинулся на спинку скамейки. Нынче, когда вся компания будет в  сборе, должно произойти что-то очень важное. И, возможно, откроется, наконец, тайна  тревожных событий последних дней.

                21

С подчеркнутой предупредительностью я встретил женщин, попросил их пройти в дом и немного подождать, пока  не придет Михаил. К счастью, он не заставил себя долго ждать. Видно, нетерпение его было настолько велико,  и он так спешил, что  едва переводил дыхание,  появившись на даче. Бондарь вежливо поздоровался с Ириной  и Марией и сдержанно сел    на угол дивана.

Я же, наоборот, энергично встал со стула и  ушел в другую комнату. Когда  вернулся, то в руках у меня был    небольшой пакет. Все с повышенным  вниманием наблюдали за мной. Но я, молча, снова уселся.

– Мы  зашли, чтобы попрощаться, – наконец промолвила Мария.
– Прежде, чем сделаете это, –  веско бросил я, – мне бы очень хотелось, чтобы вы кое-что нам прояснили.
– Не понимаю, –  округлила свои и без того большие глаза Мария.
– Хорошо. Задаю прямой и простой вопрос: чем вызван ваш интерес   к даче Михаила Бондарева. К той самой даче, где мы  сейчас находимся?

Я видел, как вздрогнула Мария. Она перевела взгляд на Ирину,  которая  совсем не умела скрывать волнение. Ирина нервно теребила край  футболки,  надетой на ней.
– Дача,  как дача, – делая невинный взгляд, пожала плечами Мария. – Не понимаю, с чего она должна вызывать у нас особый интерес.
– Ладно, – смилостивился  я. – Не буду больше мучить вас. Меня и без этого  кое-кто принимает здесь чуть ли не за подлеца.

Мишка растерянно хлопал глазами. Не обращая на него  никакого внимания, я развернул пакет, достал одну из имевшихся там фотографий и протянул  Марии.
– Скажите, кто изображен на этом снимке?
Молодая женщина взяла фотографию и  удивленно уставилась на нее. Пожалуй, выдержка совсем оставила ее. У Марии задрожали губы, а лицо вдруг  пошло красными пятнами.
– Откуда она у вас?  – сдавленным голосом спросила она.
Я забрал у нее фотографию и передал Михаилу.
– Расскажи, что это за карточка?
Ничего непонимающий Мишка повертел ее в   руках. Затем сказал:
– Эту фотографию перед смертью мне передала  мать. На ней моя бабушка, которая в гражданскую войну жила в Ейске, а также  отец моей  матери, то есть мой дед, погибший в  1920 году.

Мария вскрикнула и, обхватив голову руками,  вдруг застонала.  У Ирины побелело лицо. Прошло достаточно времени, прежде чем женщины смогли взять себя в руки. Ни слова не говоря, Мария достала из сумки, висевшей у нее через плечо, знакомую мне планшетку и вытряхнула ее содержимое на диван. Оттуда выпали старые фотоснимки. Мария, все также молча, протянула их Михаилу.
Он долго разглядывал снимки.  Затем положил перед собой две абсолютно одинаковые фотографии –  ту, которая была у него и, вторую, что находилась в сумке Марии. На обеих были изображены красивая казачка и раненый офицер в капитанском мундире.
– Не понимаю, – пробормотал он. – Что все это означает?
– Только то, что ты, Ирина и Мария, кажется, имеете один  общий корень.  Другими словами, являетесь родственниками.
– Не может быть, – прошептал пораженный Мишка. Он долго приходил в себя, потом спросил: – Однако каким образом  тебе стало об этом известно?
– Ты  же сам показывал мне фотографию  своей бабушки и ее жениха. А об остальном  умолчу. Как во всякой другой профессии у меня есть свои маленькие секреты. Думаю, сейчас нам  нужно послушать Марию. Она может много чего интересного рассказать.

Все-таки  Мария – удивительная женщина. Лишь несколько минут назад мне казалось, что она от внезапно нахлынувшего волнения вот-вот свалится в обморок. Сейчас же передо мной сидела абсолютно спокойная женщина. От прежней Марии ее, правда, отличало то, что   в нее   глазах отсутствовала привычная снисходительная усмешка.
– Хорошо, я расскажу. Только дайте что-нибудь выпить. У меня от избытка эмоций пересохло в горле.
Я принес из кухни   бутыль и стаканы, разлил всем вина. Мария сделала несколько глотков, но Ирина даже не притронулась к своему стакану. Она сидела ни жива ни мертва.
– Не знаю даже, с чего начать, – снова заговорила Мария. – Наверное, с того, что в 1920 году мой дед Арсентьев Николай Сергеевич   благодаря   вот этой женщине, – тут Мария   жестом показала на фотографию, – которую звали Мария Донскова,  смог выбраться из оккупированного «красными» Ейска. Однако, когда они плыли по Азовскому морю, то попали в шторм, их лодку перевернуло, самых раскидало, и судьба навсегда разлучила их. Арсентьев не умер, – тут Мария многозначительно поглядела на Михаила. – Он сумел выбраться и, в конце концов,   оказался   в Италии. Дед занялся юридической практикой и много сделал для того, чтобы русские эмигранты, а их в то время было сотни тысяч,  смогли как-то найти  себя    в условиях  заграницы. Ведь многие из них оказались там без гроша в кармане.  Николай Сергеевич женился, но о Марии Донсковой не забывал. Кстати, именно в ее честь по настоянию деда меня  также назвали Марией. Об этом он распорядился в своем завещании.  Он очень хотел побывать в России, но судьба не благоприятствовала этому. В 1952 году он умер, – голос Мария дрогнул,  в  волнении она перевела дыхание, – но незадолго до смерти рассказал своему сыну – Сергею Николаевичу о том, что  при побеге из Ейска  закопал  клад, в котором спрятаны  фамильные сокровища,  а также передал карту  с указанием его местонахождения. Мой отец  лишь однажды в качестве туриста  посетил Советский Союз,  но в Ейск так и не сумел попасть. Отец после долгой болезни скончался, но успел поведать мне – единственной дочери о том, что существует клад.  Мне исполнилось тогда   всего шестнадцать лет, я должна  была получить образование, устраивать свою жизнь, поэтому только спустя несколько лет смогла приехать в Россию.  Я хорошо знала русский, у нас в семье говорили между собой только на этом языке. Стала работать менеджером одной итальянской  фирмы, которая разворачивала     здесь  свой бизнес. На этом деловом поприще  познакомилась с Ириной.

Здесь Мария бросила внимательный взгляд на Михаила, который, затаив дыхание, слушал ее удивительный рассказ.
– Прошу извинить, –  продолжала она, – за то, что  при знакомстве назвала ее своей  сестрой. Как вы должны понять, это было вызвано обстоятельствами. На самом деле Ирина представляла в Москве интересы  какого-то литовского предприятия, а затем приняла российское гражданство. Мы с ней подружились, и я рассказала ей о  нашей семейной тайне, попросив  помочь  в розыске клада. Вот, пожалуй, и все.
– Нет,  не все,  – возразил я. – Вы ничего не рассказали об Убойникове  Николае Степановиче…
– Это касается только меня, – вспыхнула Мария. – Теперь это никакого значения не имеет.
– Имеет, – снова возразил я. – И даже очень большое.
– Хорошо, – после некоторого раздумья согласилась Мария. - Если уж говорить правду, то – до конца. С Убойниковым я повстречалась почти сразу, как только приехала в Россию.  Не столь  важны сейчас обстоятельства нашего знакомства, но он тогда показался мне интеллигентным и надежным мужчиной. Он был гораздо старше меня,  владел какой-то   фирмой. Мы с ним часто ходили по театрам и музеям, он прекрасно знал Москву, ее историю и  рассказывал много интересного.  Наши отношения       незаметно переросли   в нечто большее, чем простая дружба. Более того, он даже предложил мне выйти за него замуж и уехать из России. Однако я не спешила: у меня уже был опыт неудачного замужества. Впрочем, это к делу не относится. Как-то я подумала, что без  верного мужчины осуществить дело с кладом будет нелегко, и рассказала Убойникову о нем. Он горячо заинтересовался. А дальше…

Мария  передернула плечами. Видно было, что  эти воспоминания для нее   весьма далеки от того, чтобы     быть  приятными.
– В прошлом году мы с ним приехали в Ейск. После долгих размышлений и расчетов выяснили, что клад должен находиться на территории этой дачи, где мы сейчас сидим.  В то время здесь был   другой хозяин, который   ни за что не хотел ее продавать. Тогда Убойников  приобрел угловую дачу. В то время у меня с ним стали разлаживаться отношения, однако он заявил, что сам найдет  клад и завладеет им. У меня кончался отпуск, я вернулась в Москву. А он остался здесь. Вот тогда я и пригласила к делу Ирину. В  начале нынешнего лета мы купили  дачу по соседству, ну,  а дальнейшее вам  известно.
– Где сейчас Убойников? – спросил я. – Что-то его не видно   уже несколько дней.
– В последний раз я виделась с ним в тот самый день, когда приходила к вам, Владимир. Была очередная попытка выяснить с ним отношения. Он велел нам с Ириной убираться отсюда, пригрозив убийством. То, что он не шутит, я поняла сразу. Это очень жестокий человек. Мы решили уехать отсюда. Бог с ним, с  кладом.  Еще я хотела бы  вас предупредить. По-моему,  он задумал  в отношении  вас с Михаилом что-то очень скверное.
– В чем причина свистов и шумов, которые раздавались на даче? – спросил я
– Это все уловки Убойникова. Таким способом, он  по ночам пугал жильцов. О том, что они умерли,  я узнала позже  от него…
– Скажите, это Убойников велел вам пригласить нас на пикник. Ведь так?
– Да, –  тихо  ответила Мария. – Ему  надо было попасть на вашу дачу. И он попросил нас сделать это. Я надеялась, что с ним еще можно будет договориться

Я увидел, как Ирина бросила на нее удивленный взгляд, а у Михаила заходили желваки на скулах. Он сжал пальцы так, что захрустели суставы.
– Неужели, – делая огромное усилие над собой, спросил Михаил, – вы завели с нами знакомство только из-за этого проклятого клада?
– Нет, –  быстро ответила Ирина, однако Мария ее перебила.
– Сначала – да, – вздохнув, сказала она. – Мы ведь не знали, кто вы такие, что из себя представляете. Но потом наше отношение к вам изменилось. Мы  поняли, что вы замечательные люди...
– А я нет, –  энергично возразила Ирина. – Если я и согласилась помочь Марии в поиске клада, то это нисколько не меняет моего отношения к Михаилу с самого начала знакомства. Кроме того, я не знала, что у тебя, Мария,  был разговор с Убойниковым  по поводу того  злополучного  пикника. Я считала, что это  обычная увеселительная прогулка.
– Это так? – спросил я Марию.
Она кивнула головой. Михаил бросил на Ирину благодарный взгляд.
– Кстати, у меня есть предложение, – сказал я. – Поскольку вы, Мария, имеете непосредственное отношение к угловой даче, то,  может быть, мы сходим и осмотрим ее?
– У меня нет возражений, – сказала Мария. – Только повторяю,  я и в правду не знаю, где сейчас находится Убойников.
– Тем лучше, если его сейчас там нет.
               
                22

Едва мы вышли на улицу, как к воротам подъехал бордовое «Жигули», из которого выбрался  лейтенант Водырев.
– Хорошо, что я вас  успел застать, –  обрадовался он. – Отойдемте в сторону, мне надо с вами срочно поговорить.
Только  сейчас я заметил, что вместе с Водыревым в машине приехал еще один мужчина в штатском, который стоял за моей спиной.
– Познакомьтесь, – сказал Водырев, – старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Держнев Геннадий  Ильич. У него есть для вас важные сообщения.

Держнев был  подвижный толстячок с маленькими остренькими глазками и мягкой пухлой рукой, которая вяло пожала мою протянутую  ладонь. «Этот всегда себе на уме», – мысленно, по привычке, сделал я мгновенную характеристику личности мужчины. Впрочем, таким и должен быть опер.
Он взял меня за локоть и тихим быстрым тенорком поведал такое, что чуть меня не повергло в шок.

Оказалось, Убойников  на самом деле никто иной, как много лет назад сбежавший из   тюрьмы и хорошо мне известный    серийный  преступник, чьи кровавые деяния потрясли тогда Москву. Да-да, тот самый убийца ученых и беглец из Бутырки, который сыграл в  судьбе Михаила столь значительную роль.  За это время он изменил внешность, сделав пластическую операцию, поменял анкетные данные. Как отметил Держнев,  ныне он причастен к гибели местного авторитета  Подвоева, который не смог выполнил его заказ. «А заказ этот, – тут оперуполномоченный вперил в меня свои глазки-иглы, –  заключался в том, чтобы убить вас и Бондарева.  К сожалению,  Убойников опять сумел скрыться.  Как будто сквозь землю провалился», – добавил Держнев.

Пока мы все направлялись к угловой даче, я сокрушенно думал о том, как же так получилось, что я не узнал в Убойникове    старого «клиента» по нашумевшему в свое время уголовному делу. Конечно, прошло много лет. Но все же… Повадки-то остаются, да и некоторые другие характерные признаки не изменишь. Они присутствуют в личности вечно. Если бы я пообщался с Убойниковым подольше,  то, возможно, узнал бы его. 
А он меня признал. В этом сомнений быть не могло. Глаза все-таки выдали его, хотя ни я, ни Мишка так и не смогли правильно  истолковать, что же за ними скрывалось.

Возле дачи нас встретил    бешеный лай собак. Однако  Мария, похоже, имела на них влияние. Она открыла ключом калитку, смело вошла в вольер, вызвав удивленно-восхищенный взгляд участкового и опера. Собаки кинулись к ней и  стремительно забегали вокруг, виляя хвостом и подвывая, словно хотели на что-то пожаловаться. Мария  посадила  зверей на цепь. Держнев качал головой, внимательно рассматривая  «крепость», сооруженную Убойниковым.

Мы направились в дом. Внутри он ничем не отличался от обычной дачи. После продолжительного поиска в комнатах и кухне милиционеры пустились в погреб. Спустя минуту я услышал удивленный голос Водырева.
– Гляньте, – закричал он, – да здесь настоящий подземный ход. Нужен   фонарь.
Принесли из машины фонарь и   веревки. Я тоже     полез в погреб.

Слева от меня в стене открывался проем высотой в три четверти человеческого роста. После небольшого совещания  первым в проем полез Держнев, за ним Водырев,  потом направился я. Двигаться было нелегко, в основном  сильно  согнувшись или на корточках. Несколько раз я даже полз на коленях. Было сыро, душно, чувствовался сквозняк – явный признак того, что проход не заканчивался глухим тупиком. Я посчитал, что мы пролезли, примерно, метров шестьдесят, когда впереди раздался встревоженный возглас Держнева. Я наткнулся на Водырева и остановился.
– Что  там? – спросил я
– Тут человек, – крикнул Держнев. – Похоже, без сознания или мертвый. Надо вытаскивать. Я иду назад.

Развернуться было невозможно, и я   какое-то время, пока не стало просторнее, протискивался обратно задом наперед. Держнев привязал найденное тело человека веревкой, и они вдвоем с Водыревым, сильно пыхтя, тянули его. Наверное, прошло не менее получаса, прежде чем мы добрались до погреба и, тяжело дыша, очутились на свободе.

– Что у вас случилось? –  тревожно спросили нас Михаил и женщины.
Осторожно подтягивая веревку, мы вытащили тело. Сначала показались ноги в кроссовках и  плотных   брюках, заляпанных землей, затем куртка и, наконец, знакомая седая голова. Правда, без бороды.
– Да это же Убойников, – присвистнул Держнев. – Я оказался прав, он действительно  сквозь землю провалился. Пульса нет. Эй, там наверху. Скажите  водителю машины: пусть по рации вызовет   «скорую помощь» и следственно-оперативную группу с экспертом.

Мы дождались приезда следственно-оперативной группы и врача. По предварительным данным, смерть   наступила нынешней ночью в результате внезапного сердечного приступа...

Мария и Ирина отнеслись    к гибели Убойникова спокойно, по-моему,  даже с некоторым облегчением. Я  вспомнил, что  ночью  слышал собачий вой. Значит, мне он не приснился. Собаки на самом деле выли, как бы «отпевая»  своего умершего  хозяина. Невольно  подумалось: насколько верна народная мудрость  о том, как опасно рыть  яму  другому …
 
                23

Уже под вечер мы вернулись на свою дачу. Из имеющихся  продуктов Михаил быстро, с помощью Марии и Ирины, приготовил  какую-то закуску, и мы поели.

– Выходит, что подземный ход вел на нашу дачу, – задумчиво сказал Михаил, –  и соединялся с нашим погребом.
– Если бы Убойников  внезапно не умер, – спросила взволнованно Ирина, – то чтобы он сделал?
– Вчера ночью он убил бы меня и Михаила, – спокойно заметил я. – Затем забрал бы клад и навсегда скрылся.
– Какой ужас, – прошептала Ирина.
– Вряд ли с кладом у него что-нибудь получилась, – пожала плечами Мария. – Вся загвоздка в том, что мы  так  и не знаем точного  места, где он  спрятан. На схеме указан старый грецкий орех, от которого следует вести отсчет. Но кто скажет, где именно он   рос? Так что, с   мыслью о кладе, скорее всего, придется расстаться навсегда. Если, конечно, не  снести дачу и не перелопатить весь участок.
– Старый грецкий орех? –  вдруг  переспросил свистящим от волнения голосом   Мишка, оглядывая по очереди всех нас так, словно впервые увидел.
– Ну да, – сказала Мария.
– Да  знаете ли вы, – торжественно воскликнул Бондарев, – что стол, на котором мы сейчас едим, стоит на пне,  когда-то бывшем большим грецким орехом! Мне об этом обмолвился прежний владелец дачи, у которого   я купил ее.  Может быть, это то самое дерево?

Словно ошпаренные мы  вскочили со своих мест и стали разглядывать, как  чудо, самый обычный пень, за которым я и  Мишка провели немало приятных и взволнованных минут. У меня пересохло в горле: многое я в жизни чего перевидал, но вот, чтобы клады находить – такого еще не бывало. Мишка, между тем, принес из сарая две лопаты.

– Пять шагов к  северу от дерева, – почему-то шепотом произнесла Мария.

Мы отсчитали положенные шаги и принялись копать. Все испытывали небывалый подъем чувств.  Наконец, лопата стукнула обо что-то металлическое. В истлевшей рогожке показался ржавый ящик. Мишка   вытащил   его из земли, я вылез из  ямы и принял ящик из его рук.  С драгоценной находкой все пошли  в дом. Ирина  поспешно разложила  на столе несколько газет, куда я бережно поставил неожиданный подарок, пришедший из давно минувшего времени. Мишка приставил к крышке маленький ломик и сильно дернул. Крышка распахнулась. Все ахнули. Ящичек был доверху наполнен разными свертками. Мария взяла один из них, развернула и замерла в восхищении: роскошный бриллиантовый кулон засверкал в лучах заходящего солнца…
– Здесь какая-то записка, – обратила внимание Ирина на сложенный  в несколько раз желтый от старости лист бумаги.

Я аккуратно взял его в руки и бережно развернул. Четыре головы склонились над листом.

«Моим наследникам, а  также наследникам моей возлюбленной невесты – Донсковой Марии Степановны  завещаю в случае моей смерти  эти сокровища по списку.  Капитан Арсентьев Николай Сергеевич.  Писано 30 марта 1920 года в здравом уме и полном сознании в городе Ейске».

– Поздравляю, – сказал я  Михаилу и Марии, – вы теперь богачи.
– Когда же закончится этот сумасшедший день? – тихо проговорила Мария, обессилено валясь на диван. – Кажется, у нас пропали билеты на поезд. Хотя это теперь не   имеет никакого значения.

Я  долго глядел на сидевших в оцепенении   Михаила,  Ирину и Марию. Как сложатся теперь их отношения? Богатство, деньги – все-таки  сильно влияют на людей. И далеко не всегда в лучшую сторону.  Впрочем, хороших, настоящих людей  они не портят. Но это уже  совсем другая история.

                Конец