Путь

Я не претендую на глубокое историческое исследование. У меня нет доступа к уникальным архивам и даже к обширной научной библиотеке. А как программист я знаю, что для решения любой задачи надо иметь достаточное количество исходных данных и четкий алгоритм. Сильно сомневаюсь, что это было у тех, кто руководил нами долгие годы. Я  основываюсь на своих воспоминаниях и впечатлениях.

Моя семья была не богатой, не бедной, где-то посередине. Жили не в мегаполисе, не в деревне, в небольшом городке – тоже посередине. Разница между городами и деревнями сначала была значительная во многом. Во всяком случае, деревенского жителя сразу можно было отличить от городского жителя по одежде, по прическе, по разговору. Телевизоров не было, личных машин очень немного, общественный транспорт переполнен. Много было таких людей, которые за всю свою жизнь никуда не выезжали, даже не знали, как живут в других местах.  Встречались совсем глухие, отдаленные деревни.

К родственникам матери в Сибирь мы ездили, когда я только собиралась идти в школу. Добирались неделю: сначала пароходом по Волге до Куйбышева, оттуда поездом до Новосибирска и опять пароходом по Оби до села Кривошеино Томской области. В селе тогда не было даже электричества, многочисленная родня усаживалась вечерами за столами во дворе при свете керосиновых ламп. Запомнились узкие деревянные тротуары из длинных досок, круглые железные печки «буржуйки», в которые бросали кедровые шишки, вытапливая из них смолу. Шишки раскрывались, орешки можно было легко достать.

Когда я начинала учиться в Саратове, добираться туда из нашего Вольска проще всего было на палубе теплохода летом – шесть часов, либо по железной дороге через Аткарск зимой – двенадцать часов. Были автобусы и такси, но билеты на них нужно было покупать заранее, выстаивая длинную очередь. По дороге в автобус садились деревенские жители – женщины в платках, мужчины в кирзовых сапогах и с такими же кирзовыми сумками. Позднее появились теплоходы на подводных крыльях «Ракеты» и «Метеоры», билеты на них тоже надо было покупать заранее в очереди.

Менялись руководители страны, исчезали портреты одних, появлялись портреты других. В моем детстве по улице мимо нашего дома гоняли большое стадо коров, многие держали свиней, кур. При Хрущеве это стали запрещать, ходили по домам, проверяли, заставляли резать и сдавать скотину. Считалось, что это развивает у людей собственнические привычки. Продолжали держать скотину только самые стойкие, корм заготавливали с трудом, обходя всяческие запреты. Не стало собственнических привычек, но меньше стало и продовольствия, колхозы и совхозы  явно не справлялись. Исчезли в автобусах мужики в кирзовых сапогах. Городские и деревенские жители уже почти не различались по внешнему виду, разговору. Зато стали появляться пустые, брошенные деревни, особенно ближе к столице. В колхозы и совхозы посылали  работать студентов, школьников, работников городских предприятий, но это мало помогало.

Мясо, масло, молоко  уже не всегда лежали на прилавках магазинов, а после  почти исчезли, как и многие промышленные товары.  Одежда для детей была дешевая, но купить ее было трудно. «Выбрасывали» небольшими партиями, раскупали в очередях. Сильно возрос престиж торговых работников, а руководители всех рангов обеспечивали для себя всяческие льготы. Большое значение приобрели «связи», то есть знакомства среди торговых работников и тех, кто имел отношение к распределению. Дефицитом становились то лампочки, то мыло, то бюстгальтеры, то пододеяльники. Все время нужно было держать дома запасы «на всякий случай» и покупать все, что появлялось на прилавках – «сегодня есть, завтра не будет».

А в появившихся телевизорах дикторы бодрыми голосами вещали о повышающихся удоях, знатных урожаях, росте благосостояния страны. Партийные и политические работники ходили неимоверно важные, озабоченные своими высочайшими целями, далекими от мелочных нужд «быдла».  Вот и Горбачев появился со своими пожеланиями нАчать, углУбить, прибавить в труде. Но дальше разговоров дело не шло, а сложившаяся система стала трещать, шататься, а затем и вообще рухнула и рассыпалась. Руководители бросились хватать, кто что успеет, а все остальным предоставили выкарабкиваться, кто как может – «шоковая терапия».  Вдруг появилось множество западных «друзей», желающих также урвать кусочек растаскиваемого пирога. В продажу пошло все, честь и совесть в первую очередь. Естественно, самые жирные куски достались тем, кто был ближе всех к кормушке. Кто-то занялся откровенным грабежом. Кому-то не досталось ничего, они, пожалуй, больше всех сейчас тоскуют по временам социализма.

Как повела себя я в сложившихся условиях?  Приватизировать, тащить, грабить мне было нечего, работала служащей в воинской части. Главным моим «капиталом» были сыновья и знания, вот это я и старалась сохранить. Попала в кон со своей специальностью, компьютеры только появлялись, программистов почти не было. Это позволило мне не попасть в ряды безработных, работала по десять – двенадцать часов и учила своих детей. Старший сын сумел в девяностые годы окончить университет, младший сын учился в школе.

Вижу, какими усилиями стараются остановить развал и разграбление страны. Тревожно, что вокруг нас образуется кольцо враждебных бывших «друзей». И все-таки я верю в свою страну, в наших людей, в тех, кто сумел сохранить честь и совесть в самых непростых обстоятельствах. Пусть убираются, куда хотят, воры со своими награбленными богатствами. Все равно кроме воровства они ни на что не способны. А те, кто останется, поднимут и возродят свою страну, как делали это уже не один раз. Я верю в наш народ.
«Вынесет все – и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только – жить в эту пору прекрасную
Уж не придется – ни мне, ни тебе».