Худенькая девочка с острыми локотками

   Они сидели в парке. На скамейке.
   Точнее, на скамейке сидел он, а она уютно пристроилась на его коленях.
   Идти было особенно некуда, да, наверно, и незачем - секса она явно не хотела.
   Так он думал.
   Так ему было хорошо думать.
 
   Обычно Яков страдал от запахов. От его закадычного друга, Шуры, всегда дурно пахло. Частое мытье ног и смена носков почти не помогали. И что самое смешное - Шура пользовался отменным успехом у женского пола.
   Какой-то мазохизм!

   Больше всего Яков не терпел запах молодых блондинок.
   Резкий, дикий.
   Старых блондинок он еще не нюхал.

   В его родной Одессе повсюду дурно пахло.
   Почти везде.
   Иногда просто жутко воняло.

   В этом смысле замечательным местом впоследствие, оказался Нью-Йорк ; ну никаких тебе запахов! Правда, цветы и фрукты тоже не пахли, но что ж тут поделаешь. Зато входишь в метро, полный вагон черных, испанцев и китайцев и прочего добра - и ни от кого не воняет!
   Разве что повезет нарваться на взмыленного русского туриста.
   Иногда, правда, в вагон заносило местного бомжа и тогда вагончик быстро освобождается...

   Но все это было у Якова в далеком будущем, а в настоящем был неспешно  догнивающий Союз, командировка в Харьков и девичья грудь, легко и доверчиво, как птичка, лежащая в его в правой руке.
   Мягкая и упругая.
   И сладкий запах ребенка.
   Якову хотелось продлить эти мгновения на годы.
   Ему даже в голову не могло прийти, что это волшебное существо, этот ангел, способен хотеть еще чего-нибудь...

   А начиналось  все так обыкновенно - командировка в Харьков.
   Дыра.
   Большая дыра.

   Якову двадцать семь.
   Инженер.
   Холост.
   Еврей.

   Полдень в чужом городе.
   Яков идет вниз по Сумской, в билетную кассу.
   За билетом в Одессу.
   По ходу вальяжной ходьбы – так ходили только одесситы – он пытается думать о своей жизни.
   Получается плохо.
   Все достало.
   Серые улицы, блеклые витрины, спитые рабоче-крестьянские физиономии. Весь этот нормальный ландшафт брежневского "реального коммунизма".

   Союзу было быть еще лет двадцать, но Яков об этом не знал.
   Даже не догадывался.
   Даже и не мечтал.
   Союз возвышался гранитной скалой!

   Очередь за билетами была небольшая, человек на двадцать.
   Перед Яковом стояла довольно высокая худенькая девочка с острыми локотками, беззащитно торчащими из коротких рукавов откровенно отечественного платья.
   Толстая темная коса не скрывала нежный девичий затылок.
   "Из молодых да ранних!" - с неожиданной злостью подумал Яков.

   Должен отметить, что хотя некоторые мужчины таки помнят какие-то свои достижения, ну там, решенную задачу, написанную книгу, доказанную теорему, построенный телескоп, - нормальные мужчины помнят баб.
   Иногда даже не своих.

   Оказалось, что они взяли билеты на тот же поезд, в тот же вагон.
   Как потом оказалось, в то же купе.

   Яков догнал ее на Сумской.
   - Так мы едем в Одессу вместе?
   Он никогда не боялся начать разговор с любой глупости.
   Важен был тембр.
   И текст.
   И улыбка.
   - Нет, билеты для мамы и сестры. Проведывали студентку.
   
   То есть, уже не совсем девочка.
   - И где вы учитесь?
   - В университете. На мехмате.
   То есть, совсем не девочка.

   Они зашли в первый по дороге сквер.
   Сели.
   Закурили.
   Яков, по-привычке, пытался быть интересным. Он задавал вопросы из своего любимого теста на идиотизм.

   Яков сам, в свое время, пролетел в пяти ответах из двадцати пяти, что было не так уж плохо. Зато он лично знал хлопца, который пролетел все двадцать пять вопросов!
 
   Некоторые вопросы были внешне сложные, типа: расстояние между пунктами А и Б такое-то, из пункта А в пункт Б вышла машина с такой-то скоростью, одновременно навстречу ей из пункиа Б вышла машина с другой какой-то скоростью; в момент выезда от первой машины ко второй полетела муха с такой-то скоростью и, долетев, повернула обратно, и опять, и так летала до тех пор, пока машины не встретились. Какое расстояние пролетела муха?
   Были вопросы и совсем простые, типа: ночной сторож умер днем дома ; будут ли ему платить пенсию? Или: может ли мужчина жениться на сестре своей вдовы?

   Девочка быстро и правильно ответила на все вопросы.
   - Вы, наверно, это уже все слышали?
   - Нет, а зачем?

   Яков курил на углу Сумской, лениво рассматривая проходящих мимо девушек. Он абсолютно не понимал зачем ему это свидание с молдавской, как оказалось, девочкой с острыми локотками из маленького молдавского местечка с трудно запоминаемым названием, заканчивающимся на «ы».

   А место было отличное. За какие-то пятнадцать минут мимо Якова прошло не менее десяти дам, вызывающих массу добрых чувств. Наверное где-то совсем близко были студенческие общежития. Очередная дама была просто звездой, глаз не оторвать, и только тогда, когда эта звезда оказалась в шаге от Якова, он понял, что это к нему.

   В кафе, автоматически поедая мороженное, Яков поймал себя на том, что уже минут сорок не может оторвать взгляд от ее лица, от ее губ в бесцветной помаде. От ее сияющих серых глаз. При этом он продолжал чего-то умное нести, наслаждаясь ее мгновенной адекватной реакцией. Казалось, что она заранее знала, что он скажет в каждый данный момент и при этом ухитрялась получать удовольствие от услышанного.

     Вначале у Якова еще были мысли о ее шмутках и украшениях, наверняка собранных со всего общежития, о ее пальцах, невероятного благородства и изящества. О феномене неожиданного наполнения декольте, но потом все это пропало и Яков взлетел. Такого чувства полета, такой легкости бытия у него никогда еще не было. Якова переполнял восторг и покой, щемящее ощушение прибытия в пункт назначения.

   Без сомнения с ней происходило нечто подобное ибо, когда в сквере он поднял ее со скамейки, что бы пересадить себе на колени, она ничего не весила. Он мог бы ее поднять одним пальцем.

   Вечер был наверняка прохладным, но он ничего не чувствовал, кроме тепла ее кожи и нежного детского запаха.

   На следующий день, с букетом наперевес он больше часа простоял на том же углу. Все проходящие девицы казались удивительно грубыми и несимпатичными. Вчерашнее чувство полета потихоньку улетучивалось. Как оказалось, навсегда.

   Она так и не пришла.   

   А еще на следующий день Яков обнаружил себя в одном купе с ее мамой и сестрой. Мамаша была обыкновенной гойкой, типа сельской учительницы, сестричка, когда вырастит, будет явно круче своей старшей сестры.

   Мамаша оказалась разноворчивой и беседа в купе легко перешла на предмет старшенькой, студентки. Младшенькая при этом нагло смотрела прямо в глаза.

   В те годы Яков абсолютно не замечал двенадцатилетних девочек и из последних сил стараясь себя не выдать сочувственно слушал подробный мамашин расклад о легкомыслии дочки, не одевшей, идя на свидание, позавчера вечером ничего теплого ни сверху ни снизу и слегшую в результате такого легкомыслия с тяжелой простудой.

   Тщетно пытаясь вздохнуть, Яков выскочил из купе и вернулся уже поздно ночью когда соседки уже спали. Никогда до того он не совершал такой тяжелый выбор. Повзрослев за ночь, он осознал, что навсегда понесет на себе вес этого выбора.

   И принял это как данность.

   С годами Яков забыл ее лицо, помнил только огромные блестящие глаза и покрытые бесцветной помадой губы. Но ощущение ее кожи навсегда осталось на кончиках его пальцев.
   И детский запах.

   В старости он обожал гладить детей.

1984-2016