Вина и ответственность

   Хирурга Зелендинова судили за убийство пациента и приговорили к девяти годам лишения свободы. Адвокат подзащитного настаивал на смягчении наказания. Но случай был чёткий – смерть потерпевшего наступила вследствие ненадлежащего исполнения виновным своих профессиональных обязанностей. Доктор «стальной кулак» был подвергнут публичному позору и отправлен в колонию строгого режима.

   Шок и растерянность. Жизнь Ильяса Зелендинова круто изменилась. Он разом потерял всё – работу и уважение окружающих, жену и подругу, цель и смысл дальнейшего существования. Но главное, он потерял свободу – то, без чего человек деградирует и превращается в раба. Большинство друзей и коллег отвернулись от него. Будущее не внушало оптимизма.

   Из колонии мир кажется иным. Здесь человек теряет точку опоры. На него смотрят как на преступника. Но хуже всего то, что он сам начинает воспринимать себя как бы сквозь призму тюремного глазка.

   Убийца! В этом слове сосредоточена такая лютая злоба, что кровь стынет в жилах. Беспощадный сапог правды давит всё лучшее, что есть в твоём сердце. Память вновь и вновь возвращает тебя к совершённому преступлению. Откуда во мне столько ненависти? – спрашивал себя Зелендинов. И не находил ответа. Разве я хотел убивать этого человека? Нет. Но в тот момент я был ослеплён злобой. Мне хотелось уничтожить его – как будто он был моим заклятым врагом. Хотя передо мной стоял жалкий доходяга, который не вызывал ничего, кроме презрения. Он даже не пытался защищаться. Просто упал на пол и умер. Наверно, его жизнь была не слишком радостной.

   Когда Зелендинов понял, что убил человека, ему стало страшно. Одним ударом с прошлым было покончено навсегда. Какой же я врач, если убил пациента? Мне нет оправдания. Отныне я преступник. Когда на суде я сказал: «Возьмите мою жизнь и делайте с ней, что хотите», мне никто не поверил. Все эти люди смотрели на меня, как на презренного лжеца. Отказались признать даже мою искренность. Для них я был настоящим только, когда убивал. Вот почему так страшно стать убийцей. В тебе перестают видеть человека. Добро, которое ты совершил прежде, становится не в счёт. Один чудовищный поступок перечёркивает всё.

   Ты остаёшься жить со своей тёмной сущностью. Отныне это и есть ты. Смирись, что так случилось. Нет, не смей смиряться! Борись за себя! Твоя новая жизнь – тюрьма. А значит, «не верь, не бойся, не проси!»
 
   В колонии Зелендинову дали кличку «Хирург». Но теперь это носило саркастический оттенок. Зеки побаивались его. Начальство относилось предельно сурово. Тюрьма – место не исправления, но страдания. Здесь никто тебя не любит. Ты привыкаешь к этому чувству неприязни, как к спецодежде. Живёшь только мыслями об освобождении.
 
   Чувство одиночества преследует тебя повсюду. Но в заключении оно переживается особенно остро. Ведь это одиночество приговорённого к искуплению. Ты оказываешься внутри собственной тюрьмы. Имя ей – вина и ответственность. Ты не сдал свой главный экзамен. Тебе никогда уже не стать хорошим хирургом. Ты нарушил клятву Гиппократа. В твоё раскаяние никто не поверит.

   В тюрьме время тянется медленно. Иногда Зелендинову казалось, что он приговорён к пожизненному заключению. Между тем, прошло только полгода, когда в колонию привезли новенького. Это был мужчина лет сорока, приятной наружности, с усталыми глазами. Человек настолько не походил на преступника, что могло показаться, будто он не виновен. Но когда, по обычаю, его спросили, за что сел, тот коротко ответил: «За убийство». Вечером к нему полезли местные любители клубнички со своими сальными шуточками. Новенький явно смутился, и всё могло закончиться очень плохо, если бы Зелендинов не раскидал насильников по углам.
– Он мой! Ясно вам?
– Да, ладно тебе, Хирург. Забирай его, если нужен.
– Пошли. Будешь спать со мной. Верхняя койка свободна.

   Человек пожал плечами, но как только они остались наедине, сказал:
– Предупреждаю, я буду защищаться! Лучше убей сразу.
   Зелендинов расхохотался.
– Не бойся, я тебя не трону. Просто надо было припугнуть этих гадов.
– Если так, спасибо, друг!
– Запомни, здесь нет друзей. Все уголовники. Как тебя зовут?
– Валерий.
– А меня Илья. Расскажи о себе.

– А что рассказывать? На воле я работал врачом-офтальмологом в институте Фёдорова.
– Коллега! То-то я почувствовал родство!
– Я тоже где-то видел твоё лицо. Только не могу вспомнить, где.
– В интернете. Моя фамилия Зелендинов. Я тот самый боксёр-хирург, отправивший пациента в последний нокаут.
– Припоминаю. Громкое дело, его по всем каналам крутили.
– Да, верно. Осуждаешь?
– Нет. Я тоже убийца. Но моё преступление тяжелее.
– Я убил пациента. Что может быть хуже?
– Убийство беззащитного ребёнка.
– Ну, ты даёшь! Рассказывай, в чём дело.

– У меня была дочь Светлана, которую я любил больше всех на свете. Двое подонков придушили её и кинули на рельсы, думая, что она мертва. Но дочь выжила и стала инвалидом, хотя её разрезало пополам. Моя девочка не могла спать от невыносимой боли. Я не выдержал Светиных страданий и вколол ей снотворное, чтобы уснула навсегда.
– Молодец! Правильно сделал. А тех уродов наказал?
– У меня руки чесались, но жена удержала. Мы нашли хорошего следователя. Его фамилия Тропинов. Он здорово помог нам – даже лично поддерживал – и сделал всё, чтобы негодяи получили максимальные сроки. Мы с женой очень ему благодарны. После приговора суда я разыскал Тропинова и признался в убийстве дочки. Он велел написать признательные показания. Я так и поступил, ничего не тая. Жизнь потеряла всякий смысл.
– Другие дети у тебя есть?
– Да, сын.
– Вот видишь! А говоришь, нет смысла.
– Ты прав. Он – хороший мальчик, но дочку я любил больше. Когда Свете было десять лет, я ушёл из семьи. Три года жил с другой женщиной. Очень скучал по дочери, но ревнивая любовница не отпускала меня к ней. Поэтому вернулся в семью. Жена простила, а дочь нет. Родился сын. Но я всё пытался вымолить прощение у моей девочки.
– Чувство вины…
– Да. Света долго меня ненавидела, избегала, называла предателем. Простила, только когда случилась беда. Помню, сижу ночью у её кровати и смотрю, как она мучается. Делаю ей обезболивающий укол. Она кивает и берёт меня за руку. Ничего не говорит, но по её глазам вижу, что простила.
– Так и есть. Держись!
– Спасибо, и ты.
– Здесь иначе нельзя. Если полезут, сразу говори. Я за тебя всех порву.