Мир из песка

Да, по ночам пустыня холодна, как вдова. И бедна. Об этом я узнала немного позже, после того как... Что там было до этого? Забыла. В какой-то момент я на своей скоростной малышке ворвалась в эпицентр пыльного торнадо. Позади — улица, там снуют люди, машины, голуби, а здесь ничего этого нет. Только смрад и покой. Я подумала: интересно, что же я здесь делаю?
Представь себе, я еду по дороге все дальше — одной единственной вьющейся тесной дороге меж двух темных барханов песка вперемешку с кляксами мусора. Все припорошено серым, как и все мертвые города, как и все улицы, пропившие чувства. Ни дождя, ни  ветра. Один только мусор, мусор... Новый поворот напоминает предыдущий, каждый раз тебя гложет чувство: где-то я все это видела. Чуть позже и это чувство, за неимением корня, отмирает.
Среди мусора иногда попадались лица. Знакомые мне, но практически неузнаваемые в сером цвете. Может, оно и к лучшему. Лица смотрели мне вслед припорошенными песком глазами, шевелили сухими, сыпучими губами... Что им было надо? Хорошо, что я ничего не слышала из-за ветрового стекла. Стараясь не вникать, я просто ехала, стараясь не придавать значения, думать проще, не переживать, не вспоминать. Просто мотать обороты.
Через какое-то время мне стало действительно проще жить в этой пыльной среде: мне уже самой не хотелось ни секса, ни нежности, ни воспоминаний. Частота повторений стирает краски, и вскоре лица за окном прекратили досаждать мне. Я не видела более лиц, просто бархан песка, еще один, и еще... Я не чувствовала ни холода, ни страха перед неизвестностью, ни даже чувства неопределенности, ни даже потребности осмыслить... Просто гнала сквозь пустынно-серые песчаные стада, сама не зная, куда и зачем...
- Хоши, но, но, девочка... - Обращалась я к мустангу. И моя умница повиновалась. Мы летели все дальше и дальше, пока она вдруг резко не остановилась.
- Хоши, но, но... - Бесполезно. В ответ лишь предостерегающе заржал двигатель. Ветровое стекло заляпано наглухо серым. Моя упрямица с места не сдвинется.
- Ну что, моя хорошая, теперь планы меняются, я бедуин, ты — верблюд, корабль пустыни?
 Снова сердитое ржание.
- Ну, хорошо, я верблюд, ты бедуин. Устроит?
Молчит, упрямая кобылка, с места не тронется. Я молча слежу за серыми приливами и отливами на стекле, погружаюсь, погружаюсь... Говорят, люди проживающие в городах из серого камня, могут различить более тысячи оттенков серого. Я же уже могу различить более тысячи сезонов песка. Я знаю, как его величество серость изволит гневаться, знаю, как благоволит, знаю, как карает, знаю, как любит. Знаю, но не смогу описать. Поскольку для описания каждого из его циклов достаточно одной фразы: осыпает серым. Важен ритм осыпания, перемены цвета, общее состояние тревоги ли, безмятежности. Чтобы понять песок, нужно самой стать немного песчаной... Должно быть, я всерьез рисковала превратиться в одно из лиц демона пустыни забвения, как и те несчастные, чьи песчаные отражения мерещились мне по пути. Если бы...
Дверь возле переднего пассажирского кресла истерично рванули. В салон рухнула (иначе не скажешь) среднего роста девчонка: в чулках и модных ботильонах, с алыми ленточками в волосах. Забавная такая кукла с надутыми губками лет двадцати на вид. Такая вот лолита-переросток. Подол её платья истрепан и заляпан алыми пятнами, слишком яркими после моей «хроники серости».
Решительно тряхнув кофейными кудрями — они не только лились по плечам густым кофейным потоком, но и пахли похоже: пылью, грехом и востоком — она приказала:
- Рванули! – И мы рванули. Песчаный покров слетел прочь, открывая нашим глазам новое, обескураживающее зрелище: перед нами раскрыл длиннопалые ладони улиц, урбанистические крылья мостов город-гигант.