Брюки клёш

В детстве я, как и многие сверстники, пел блатную песенку:
«Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш».
Помимо залихватской лексики, там было много странных созвучий,
превращавших строки в игру со скрытой нецензурщиной.
Это не могло не нравиться.
Время было послевоенное, голодное, даже злое.

В барачном посёлке, который принадлежал большому заводу, жизнь была напряжённой.
Мимо посёлка каждое утро вели на работу зеков, они рыли котлованы под новые фабрики.
Взрослые смотрели на эти процессии с тоской.
Никто не был застрахован от жестоких кульбитов судьбы.
Мужчины напивались, женщины уходили в свары и дрязги.
А мы, подростки, с наслаждением пели:

Я мать свою зарезал,
Отца свово убил,
Сестрёнку-гимназистку
В колодце утопил.

Я учился в шестом классе.
Из-за войны и вынужденных перерывов в учении за соседними партами собралась разношёрстная компания.
Некоторые брились, а один даже успел жениться.
Это был хорошо известный в городе блатяга Витя Шейхман.

Он и правда носил брюки клёш. И финка у него была с наборной ручкой.
И золотой зуб, через который Витя мастерски плевал на учителей, если они его чересчур допекали.
Впрочем, такое происходило редко.
Думаю, что педагоги договорились между собой довести Витю до аттестата зрелости
и выпихнуть потом в блатной мир, ведь другой дороги у него не было.

Однажды после уроков мы сплочённой компанией шли домой.
Витя, гордясь своей взрослостью, сказал:
- Вот сейчас приду домой и с порога крикну жене – снимай штанишки, сучка!
Эх, и оторвёмся!
- А твоя мама? – спросил кто-то из нас. – Разве её нет дома?
Витя дурашливо закатил глаза и запел:
- Я мать свою зарезал…

Был среди нас некто Коля Воронцов – маленький, щуплый, весь какой-то золотушный.
Никому бы даже не пришло в голову назвать его графом Воронцовым.
А он был по происхождеию настоящий граф. Его отец отбывал срок где-то на Колыме.
А мать лежала парализованная. За ней ухаживала старшая сестра Коли.
Да и ему нелегко приходилось.
Мы старались не заходить в комнату, где обитало это семейство.
Там пахло давно немытым человеческим телом, мочой, беспросветной нищетой.
Несмотря на скудную жизнь, Коля был преданным сыном.
Он любил мать и долгими вечерами слушал её рассказы.

Услышав пение Вити, Коля внезапно крикнул:
- Перестань!
Крикнул и тут же осёкся.
Ему стало страшно.
Испугались и мы.
- Что? – ласково спросил Витя. – Цып-цып, сосуночек.
Не дожидаясь ответа, он сгрёб Колю в охапку и достал из кармана финку.
Коля вырывался.
- Нет! – жёстко сказал Витя. – Чтобы всем неповадно было, – он обвёл нас тяжёлым взглядом, –
приговариваю тебя к отрезанию левого уха. Молись, что легко отделался.

Не знаю, кто первый кинулся на Витю. Скорее всего это был общий порыв.
Мы повалили его на землю и в остервенении били руками и ногами.
Еле-еле отбили его прохожие.
Витя встал, отряхнулся, окинул нас всех тяжёлым взглядом и угрюмо сказал:
- Имеете!

Больше мы его не видели.
Дома Витя жестоко избил жену, и его увёз воронок.
Говорят, что другие зеки во время пересылки сбросили его с поезда.
Не знаю, правда ли.
Единственный результат этого происшествия с Витей Шейхманом и Колей Воронцовым
– в нашем классе перестали петь песню про брюки клёш.
Жестокое было время.
Уголовники жили легче, чем другие, правда, они жили по своим законам.

Р.Маргулис
15 мая 2016 г.