Мой друг Иваныч

Ой, мой любимый конек - стихи, стихи, стихия... Когда пишу о моем друге Иваныче, хочется поговорить вообще о дружбе. А у кого из наших (женщин имею ввиду) были друзья мужчины? Ну конечно - же, у моей незабвенной Марины Цветаевой.

Речь идет, конечно, об Осипе Мандельштаме, Максимилиане Волошине и Алексее Чаброве. Мандельштам был что называется с доставкой на дом - он гостил в семье Цветаевых. Волошин поддержал Марину при ее вступлении в литературу (помните? "Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед!"). В свою очередь Цветаева ценила знание и главное понимание Чабровым поэзии, о чем и писала в своих письмах (а письма эти сейчас находятся в Национальной Библиотеке в Париже).

Ах, Марина, Марина! Читая отрывки из ее дневников совсем соглашаешься с тем, что "безмерность моих слов - только слабая тень безмерности моих чувств". А чувства - они, конечно, были и к друзьям. Стоит только вспомнить "Не ревновать и не клясть...", которое она посвятила Чаброву.

Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая - все стрелы!
Дружба! - Последняя страсть
Недосожженного тела.

В сердце, где белая даль,
Гладь - равноденствие - ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.

Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.

Рук неприложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
Дружба! - Последняя кознь
Недосказанного чрева.

Писала 21 января 1922 года, Марине - 20 лет.

 Кстати, а я познакомилась с моим другом Иванычем когда мне было 21 и закончила я тогда институт. Пошла работать в лабораторию, которая исследовала физиологические аспекты трудовой деятельности и психологические проблемы трудовых коллективов. Иванычу тогда было что-то около 30 лет и работал он в той-же лаборатории.

Да вы только вдумайтесь: Дружба - последняя страсть недосожженного тела! А молниеокая правда? А дружба - последняя кознь недосказанного чрева? А, каково?!

Лучше всего об этом написала сама Марина Цветаева в своем дневнике: "Что есть чтение, как не разгадывание, толкование, извлечение тайного, оставшегося за строками, пределами слов. Чтение - прежде всего сотворчество. Устал от моей вещи, значит - хорошо читал, хорошее читал. Усталость читателя - усталость не опустошительная, а творческая, сотворческая. Делает честь читателю и мне."

(продолжение следует)