Две традиции русского меценатства. Ч. 1

               

Размышления художника по фарфору на тему метафизики поощрения художеств (на сравнении благотворительной деятельности М.С.Кузнецова и С.И.Мамонтова.)

Часть 1

                Предисловие

Две традиции, о которых пойдет речь ниже, относятся к культуре и искусству в целом, но мы говорим сегодня о М.С.Кузнецове, следовательно, о фарфоре и поэтому, на примере малого, коснемся и общих проблем искусства и бизнеса, но более схематично. С именем М.С.Кузнецова связан наиболее яркий период дореволюционной истории «Дулевского фарфора». Сейчас мы можем подвести итоги советского периода и «Дулевского фарфора» и Российского художественного фарфора в целом, поскольку уже более 25 лет живем в новых условиях и в новой стране. Размышляя о сегодняшнем дне, используешь опыт дня вчерашнего и видишь, как всё взаимосвязано в истории. И хотя знание истории не спасает человека от совершения тех же ошибок, которые совершали его предки, все же есть надежда, что усилия наши по осмыслению пройденного пути не пройдут даром. Велик или мал предмет изучения, не столь важно: как человек есть вселенная в миниатюре, так и на примере малой части явления можно понять очень многое о явлении в целом.

Кто такой Кузнецов в бесконечном ряду исторических личностей: всего лишь один из крупных российских промышленников, интерес к которым возник в нашу эпоху перемен, в связи с появлением нового класса российских предпринимателей. Для российского фарфора – это, конечно, более крупная личность: некоронованный король империи фарфора. Будет ли еще в истории фарфора такая же концентрация возможностей силы и власти в руках одного человека? Один из современных западных философов сказал, что для реализации благородных идей необходимы деньги, и для того, что бы не впадать в зависимость от других людей, лучше эти деньги зарабатывать самому, например, производством фарфора. Почему философ выбрал именно этот способ заработка –  является загадкой, но, видимо, он посчитал это дело сравнительно легким и достаточно прибыльным. Не будем спорить с философом, но попытаемся реалистично взглянуть на наше прошлое и настоящее через фарфоровое стеклышко.

               
 ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ      
    
У каждого материала, попадающего в руки истории, есть свои взлёты и падения. В российской культуре колебания маятника всегда достигали наивысшей амплитуды, касалось бы то: людей, идей или культурных явлений. Фавориты молниеносно превращались в каторжников, «ничто» превращалось в «нечто» и опять возвращалось в «ничто». С русским фарфором время тоже сыграло свою злую шутку. Пользующийся особым покровительством  верховной власти, являющийся символом роскоши и предметом страстного собирательства на заре своей истории, фарфор постепенно теряет своё величие и превращается в заурядный бытовой материал. Вся дореволюционная история фарфора неразрывно связана с историей Русской империи, и, воистину, самым ярким прилагательным, определяющим место и значение этого материала в русской культуре, стало слово: Императорский. Культура никогда не окупала своих затрат, поэтому наивысшим своим взлётам обязана богатым меценатам или бескорыстным творцам. Русские цари считали производство фарфора делом государственной важности. Для открытия собственного производства средств и усилий не жалели. Но у каждого явления есть еще и естественная линия развития, не зависящая от усилий отдельных личностей. Аристократический период фарфора завершился вместе с крушением Империи. Пролетарская культура, столь ярко охарактеризованная Н. Бердяевым полным отсутствием аристократизма, породила целый поток безудержного вандализма по отношению к материалу, являющемуся своеобразной вершиной человеческой цивилизации. В отличие от поэзии, музыки, живописи и философии, которые при наличии творца способны приобретать те или иные формы, фарфор относится к числу дорогостоящих явлений культуры, наряду с кинематографом: количество капиталовложений определяет, во многом, качество произведения.

Пролетарская империя, носившая ещё совсем недавно гордое название СССР, унаследовала имперские амбиции и сохранила государственное отношение к фарфору, включив его в общую программу развития декоративно-прикладного искусства. С падением советской империи, разрушились и государственные амбиции: поэзия великодержавности сменилась прозой демократии. Разговор о культуре, в условиях «первоначального накопления капитала» – это особая тема. Мы проследим лишь то, что непосредственно касается истории русского фарфора, имеющего 250 лет славного прошлого: какие традиции мы унаследовали от «Кузнецовской» империи», с какими достижениями и в чьих руках оказался сегодня русский фарфор и каковы его дальнейшие перспективы в лице крупнейшего «Кузнецовского» предприятия, такого как «Дулёвский фарфоровый завод».
 
Фарфор, как всегда, разделил историю всей страны и оказался в руках новых предпринимателей. Волна передела собственности докатилась и до «Дулёво», где, как в какой-то заповедной стране, сохранились ещё пережитки социализма. Теперь «Дулёво» - это поле битвы, как и вся постсоветская Россия. В условиях экономической войны мы вынуждены искать новые пути, находить новых союзников и делать свой выбор в сторону той или иной традиции. Следуя предпринимательской традиции Кузнецова, мы должны бороться за рынок. Но, выбирая художественный путь развития, мы можем формировать рынок. Анализ современного состояния отечественного фарфора говорит о нашем потенциале в области высокохудожественного фарфора и о нашем поражении в области промышленного производства фарфора. Если Кузнецов завоевывал рынок, идя в ногу со временем, то мы его катастрофически теряем. Теряем мы и время, отведенное нам для использования нашего художественного потенциала. Время работает против нас. Старые кадры уходят, новые не выращиваются: теряется преемственность. Научиться искусству изготовления художественного фарфора можно только у мастеров. Кузнецовы это хорошо понимали и строили свою империю на гжельских мастерах, имевших богатый опыт производства. Дулево и Гжель – это неразрывное целое, но мы вновь видим, как исторические феномены вновь восстают из пепла. Мы видим, как стремительно развиваются в гжельском регионе малые кустарные производства, тесня «Объединение Гжель» и видим, как слабеет «Дулевский фарфор», пребывая в иллюзии своего былого величия, как крупнейшего Кузнецовского производства. «Дулевский фарфор» не посрамил своего основателя, это до сих пор один из крупнейших заводов по производству фарфоровых изделий, но мамонты вымерли в одночасье, с непереваренной пищей в желудке.

Какая судьба ожидает дулёвского гиганта? Смещение ценностей в область экономической выгоды уже нанесло свой удар по художественному фарфору. В условиях рынка, производство не только должно самоокупаться, но и приносить прибыль. Искать прибыли от искусства дело безнадёжное. Это прекрасно понимали российские предприниматели и иногда выступали в роли меценатов. Что же такое производство фарфора: искусство или бизнес? А, может быть, история толкает нас на путь объединения, может быть мы призваны делать искусство и прокладывать новый путь. А новый путь, он всегда немного жертвенный. Интересы разные. Разделение интересов произошло еще в Имперской России, где часть промышленников, встав на коммерческие рельсы, вели свои предприятия по пути преуспевания, примером чему и является «Кузнецовская» фарфоровая империя, а часть промышленников успешно тратила часть своей прибыли на развитие искусства.

                Две противоположности
    
М.С. Кузнецов предприимчиво скупил почти все самые значительные предприятия фарфорово-фаянсовой промышленности России, не завладев лишь собственно Императорским фарфоровым заводом, и довёл уровень выпускаемых изделий до марки поставщика царского двора. Разорение конкурентов, возможно, и не входило в сознательную политику Кузнецова, скорее всего, в основе его успеха лежало свойственное старообрядческому сознанию здравомыслие и точный экономический расчёт. Религиозное сознание всегда имеет структурное преимущество перед расслабленным светским сознанием.  Кузнецову не свойственны культурные пристрастия, прежде всего он – промышленник. Он не творит культуру, не формирует вкусы – он производит всё, что готово принять общество во всём своём многообразии, всё, что способно дать прибыль. Но, как религиозный человек, он сам был духовным цензором своих предприятий. Вы не найдёте изделий с маркой Кузнецова: порнографического или кощунственного содержания. Хотя нельзя сказать, что этого вообще не было в Православной России. Просто духовно крепкие люди не шли на поводу у низменных вкусов непорядочных людей, которых и было тогда не много. «Кузнецовский» вкус критикуют за мещанство и пошлость, но это не корректная критика. Промышленник всегда работает в области популярной культуры. Чем точнее он угадывает наиболее обширные области потребительского спроса, тем успешнее его предприятие. Кузнецов был успешный предприниматель, поэтому на его предприятиях работали мастера-исполнители и стилисты, а не художники индивидуалисты. Он не делал ставку на личность, а предпочитал исполнительный коллектив.

Отсутствие стиля – это стиль его производства. Поиск был направлен в сторону расширения рынка, а не в сторону художественных откровений. Он обучал за границей инженеров, технологов; расширял и обновлял ассортимент, финансировал дизайнерские разработки, учреждал стипендии, но не имел никакой потребности в формировании вокруг себя творческой художественной среды. В этом смысле, он – яркая противоположность С.И. Мамонтова, который большую часть своих средств тратил на поддержку и финансирование художественных проектов. Стиль высокого искусства почти не коснулся «Кузнецовского» фарфора, и фигура предпринимателя-старообрядца так и застыла в истории в образе старца, грозящего миру пальцем и глаголющего: «Негоже творить непотребство». Гениальность обошла стороной все его многочисленные производства, на которых так и не родилось ни одного шедевра, где, несмотря, на весь природный вкус мастеров-самородков, на все плоды их творческой самодеятельности легла печать вторичности и провинциальности. Кузнецов предпринимал попытки освоить элитарный и аристократический рынок, но он был купцом и промышленником, и чужая среда не была ему близка. Он занимается благотворительной деятельностью, но эта деятельность касается больше бытовых и религиозных сфер, чем сферы искусства и производство фарфора для него – дело, а не искусство.

Миллионщик С.И.Мамонтов, конечно, причудливый барин. Художественная элита того времени была достаточно состоятельна и амбициозна, чтобы принимать всерьез богатого купца. Но деньги, время и настойчивость сделали свое дело: Мамонтову удалось создать абрамцевский кружек и, используя свои финансовые возможности, влиять на творческий процесс. Желание быть причастным к миру высокого искусства имело, по воспоминаниям современников, смешанные корни: личная творческая одаренность и честолюбие, страсть к игрищам и продюсерская жилка. Искусство пленило его своей богемной стороной, и (отколовшаяся часть художников) Васнецов и Нестеров, возрождали русское традиционное искусство, опираясь более на поддержку Елизаветы Григорьевны Мамонтовой. Коммерческий проект абрамцевского кружка оказался наиболее состоятельным в плане личной судьбы Саввы Ивановича: гончарный заводик, основанный в Москве, стал потом единственным источником дохода разоренного Мамонтова. В период же своего финансового величия, Савва Иванович привлекает в созданный им «центр искусств» самых видных представителей художественной элиты. В изготовлении абрамцевской керамики участвовал М. Врубель. Здесь прослеживается небольшая параллель с М. С. Кузнецовым: тот тоже не прошел мимо одаренного художника и пытался использовать его рисунки для декорирования фаянсовых изделий. И все же для Кузнецова использование крупных художников было скорее исключением из правила. Кузнецов производил товар, а Мамонтов продюсировал искусство. Кузнецов набирал мастеров, а Мамонтов искал художников. Кузнецову не нужны были сложные личности со своими индивидуальными поисками смысла, его религиозное сознание старообрядческого толка уже давно выстроило все ценности и не нуждалось в их переоценке. Мамонтов все время метался и родственные ему духовно личности, безусловно, притягивали его. Но и тот и другой, в общем-то, решали свои проблемы и не жертвовали собой во имя высоких идеалов искусства. Просто Мамонтов хотел проводить свое время в среде одаренных свободных людей, как культурный аристократ, а Кузнецов хотел сделать свои товары дешевле и привлекательней за счет закрепощения работников. Все фарфоровые производства были построены на крепостном труде. На некоторых производствах работали настоящие крепостные, а на остальных предприниматель закреплял своих работников системой сдельной или поденной оплаты. Подгулявшие мастеровые могли позволить себе лишь краткие запои (рассказывали, что Кузнецов сам ездил выводить из запоя своих модельщиков), но путь в океан творческой свободы был им перекрыт железной волей хозяина.