Ключи от лифта

    
«… ибо жизнь будет меряться вашим кровным потомкам по безбожию только вашей души, а спасение, это дело только ваших помыслов…»

«Послание глухим»

  Ее одиночество было намного полнее, чем у других. Ее одиночество было особенно холодным и ощутимым. Зимой оно сидело на проводах напротив ее окон и отсвечивало ледяным лицом. Весной оно ощущалось сильней, потому что весной все соединялось вместе и радовалось теплому повороту природы. Она была одна. Это был приговор с самого детского дома, где она научилась все помнить. Ее мать где-то жила на этой земле, радовалась и переживала свою неудачную жизнь, даже после рождения девочки - калеки с горбом, быстро брошенной на эскалатор судьбы еще в роддоме. Там, в далеком предалеком детстве, Вера понимала, что с ней что-то совсем не так, как с другими. И с каждым годом страшная наблюдательная догадка открывала ей глаза на себя и на свою спину, живущую отдельной рюкзачной жизнью. Спать на спине становилось все невыносимей и тяжелей. Постепенно, там во сне, сам организм отдавал приказы, как ему удобно спать, на боку, … затем снова на боку…, затем снова…, снова…, снова на боку. Много лет назад она смирилась со своим маленьким ростом, неуклюжей походкой и холмом, который возвышался над левой лопаткой, как древний, никем не разграбленный скифский курган. Много, очень много лет она задавала себе вопрос – «За что?» Это очень полезный вопрос от незнания. Это вопрос в поисках логики, закономерности и анализа неизвестного. Но ответ был где-то не совсем рядом. Есть ответы, приходящие через долгие годы, они осмысленные и открывающие все замки, даже замки ржавые с давно потерянными ключами. Слово «мама» для нее было обычным словом из Букваря, а слово папа, вообще не существовало в ее лексиконе, это было что-то далекое и совсем неизвестное. Смирение пришло, как приказ свыше, как тайное знание о боли, которая никогда не уйдет, как тайный приказ знать и помнить, что это ее круг, ее квадрат, ее крест без Иисуса на всю жизнь. Фраза – «на всю жизнь», звучала как приговор невидимого палача, закрывшего лицо красным капюшоном Ку-Клукс-Клана. Она была совсем не глупа и внутри себя самой, очень хорошо понимала, что сделать ничего нельзя и просто невозможно, и она понимала и принимала смирение, как дар облегчения ее постоянного процесса осмысления себя в этом мире. Смирение-слово то какое, внутри слово - мир, а миром и не пахнет, пахнет подчинением чему-то, рабством и безысходностью. Весь набор ее жизни стоял на двух железобетонных ногах: вечном ее одиночестве и неотвратимости судьбы. Одиночество ее было особенным в мире обыкновенных людей без горба над левой лопаткой. А неотвратимость судьбы знает только сама судьба, она наблюдатель, распорядитель, судья, радуга и убийца. Мир людей состоит из людей и всего остального. Автоматически Вера относилась ко всему остальному. Когда люди замечают женщину с горбом, проходящую мимо, внутри каждого нажимаются разные кнопки. Одни моментально проникаются жалостью, другие проникаются глубоким безразличием. Но есть и третьи люди, им все до лампочки, до лампочки особенной, у которой нет ни кнопки, ни даже выключателя и никогда не было. Есть и четвертые, особенные, их мало очень, но они есть, у них кнопок много, правильных, ярких, настоящих судьбоносных. Они где-то есть эти люди, они обязательно где-то живут среди океана безразличия. Она давно уже не просила ничего для себя у Бога, она помнила фразу из прочитанной книги – «… никогда не проси у Бога справедливости, если бы он был справедлив, он бы тебя наказал!» И она перестала давно уже думать над тем, что же это за жизнь такая и кто ее такой создал? У Веры было огромная потребность в самом смысле ее жизни. Она хотела иметь его, во что бы то ни стало, иметь свой смысл.
  Женская дружба- явление непредсказуемое. А если в этой дружбе одна красавица, а другая горбунья, то здесь коварное испытание на лицо, временный полет, наука на будущее и непредсказуемость в кубе или в четвертой степени. Они обе уже не помнят, как так случилось, что в офисе, где они работали, они и стали часто общаться. Наверное, это случилось тогда, когда Верочке повезло, что начальник был человеком не гламурным и брал на работу профи, а не моделей со сквозняком в голове. Только было обидно очень, когда однажды он при всех сказал, что взял бы на работу и крокодила, если бы только этот крокодил мог работать и четко выполнять указания начальства, как Верочка. Он был добрый, этот начальник. Конечно же сравнение с крокодилом было очень обидным для Веры, но в детдоме она и не такое вынесла за свое «счастливое» приговоренное детство. В тот самый момент только одна Надежда сделала боссу замечание, и он осекся и покраснел. Красавица Надя могла сделать ему замечание при всех, не боясь быть уволенной с работы мгновенно, потому что каждую пятницу семейный Босс, часто рассказывающий о своей красавице супруге и детях, проводил время у Наденьки дома, на специальном и архиважном совещании. Его семейные узы давно уже превратились в узоры лжи его двойной жизни. Одна только Вера не осуждала ни начальника, ни подругу, потому что она давно атрофировала в себе какое-либо осуждение. Любое осуждение, это слова и чувства без зеркала. И очень неумное это дело, осуждать мушкетерские похождения начальства. Там, наверху, есть кому это делать. Слово- то какое – «осуждать», так суд и маячит с клеткой в углу.  Все сплошные юристы и все осуждают, потому что это очень легко, намного умней этого не делать. А отвечать Геннадию Петровичу придется, как ни странно, перед тем, кого он и не видел никогда в своей жизни, а не перед людьми. Но до ответа на некрасивые и хитрые вопросы, якобы святого Петра у райских ворот было еще очень далеко и Геннадий Петрович, регулярно проводил сладкие совещания у Нади дома, никогда не ломая график и не отменяя их. Он был очень болен и лечил у Надежды свою страшную болезнь под названием –острая сексуальная недостаточность! Она и сама не подозревала, что у нее шикарное медицинское образование в этой области, еще с шестнадцати лет. Так и сложилось, надменная со всеми Надин, стала брать шефство над маленькой, горбатой женщиной без возраста и без золотых браслетов и колец на руках. Конечно же она чувствовала себя не просто Королевичной, но и покровительницей своего Басилевса, его офисного болота и несчастной горбуньи, которая по всем правилам этой жизни, должна была курить и пить, сквернословить и завидовать, интриговать и лгать, изворачиваться и даже где-то там ворожить. Ну просто иметь обыкновенный сволочной набор для прямой отправки на костер в недавнем прошлом благородного человечества. Но Вера этого не делала, она не умела. У Нади были преимущества в ее маленькой жизни, окруженной дорогими кремами, бутылочками и запахом кожаных дареных юбок. Она имела небольшого Короля под шприцевым каблуком итальянской туфельки, маленькую горбунью, как ключницу и хранительницу секретов и много разных мужиков, откровенно раздевающих ее многообещающую бедренную походку. Только Надя не могла это все сформулировать и ответить на вопрос –а зачем все это нужно? Босс женат на милой и очень терпеливой женщине, матери его детей, от которой пахло русскими домашними пирогами, а не немецким лаком для волос «Тафт 3 погоды», и никогда он их не бросит. Верочка-горбунья была философски умна, как Соломон и в разговоре с ней Надя иногда понимала, что она полная накрашенная дура. А мужики? Для большей части их похотливого коллектива она была конфеткой в закрытой коробочке, которую хотелось попробовать, а затем мятый фантик машинально бросить под ноги, оставив приятный запах на языке и коллекцию воспоминаний о том, что да, на самом деле, это было. Вера знала об этом от Бога еще с детства. Это он дал ей способность видеть и понимать глубину, заложенную во всем. Очень часто не имея денег на большую покупку, Вера заходила в антикварный магазин. Ее туда влекло что-то странное и спрятанное внутри. Она трогала старые комоды и видела в них не только красоту линий дерева, а и пот мастера, его лекала и мысли о красивой работе. Она слышала запах свежего лака тех мастерских, который уже давно растворился в воздухе еще 200 лет назад. Она видела мысли тех мастеров, а не современные бирки с огромными ценами. Она видела то, что для многих было закрыто, закрыто кем-то с очень тайным и мудрым умыслом.
  Смирившись с собой и с окружающим миром, Вера, иногда сидя в своей однокомнатной квартирке на диване перед телевизором, позволяла себе различные рассуждения о себе, не трогая чужие жизни, пересекающиеся каждый день с ее собственной. Она понимала, что годы идут, и навязанная кем-то система всеобщего жития – «дом, работа, дом» рано или поздно превратит ее в старую и совсем никому не нужную тень этого мира. Живую тень, у которой никогда не было ничего, ни мамы, ни папы, ни будущего счастья в лице любимого и родного ребенка. Ее собственного ребенка! Она знала из книг и анализа прочитанного, что если есть любая, даже самая безумная и неосуществимая мечта, то к ней нужно идти, ползти, думать и мечтать еще больше, осуществив ее в голове и ярко представив этот образ уже достигнутой своей звездной высоты. Но мечты не сбываются просто так, их нужно делать, чтобы иллюзия задуманного тонко перетекла из мира представлений в мир реальности, при любой погоде и любом наклоне радиоволн. Мечты нужно делать каждый день, вывязывая стежок за стежком, как теплый и надежный шарф с мыслью о горнолыжном курорте. Мечты не нужно ловить, их нужно рисовать, раскрашивать и жить вместе с ними, уверенно зная, что придет не миг, а целых два мига, когда самая сокровенная мечта присядет к вам на плечо и скажет – «Я уже осуществилась! Ты заслужила! Получи!». Вера засыпала с улыбкой в своем привычном одиночестве. Она молилась наверх, зная, что ее никто не слышит, потому что она была послана сюда на испытания и замаливания чьих-то страшных грехов. Что на самом старте ей не дали ничего, кроме права дышать, мыслить и шевелиться. Там, наверху, что-то не сошлось, там, что-то подправили и сделали именно так, избрав Верочкину душу на недолгую, но изнурительную казнь. Казнь ее прекрасной души, жить в ненавистном маленьком теле с горбом на левой лопатке, и знать, что в мире этих мужчин, ей нет ни места, ни кресла, ни стульчика, ни маленькой табуреточки! Она улыбалась, потому что она знала, что ей делать. У нее был созревший уже целую неделю план. План ее умной женской головы. Головы, не привязанной к уродливому телу, а привязанной к ее умной душе. Глядя на осветленную одинокими фонарями раму окна, она знала, она была уверенна, что все будет так, как она хочет, но ей нужно было посоветоваться с той самой старой ведуньей, о которой ей рассказывала Надежда. Той самой, к которой стояли сутками люди. Стояли Надежды и Веры, чтобы получить хоть немного веры и надежды. Стояли обыкновенные люди, уверовав во всесильность обыкновенной женщины и ее видение сквозь запрещенное окно. Молва разносила информацию, умножая и выворачивая все в мистическую сторону для большего восприятия, удивления и восхищения. Но факт существования этой ведуньи имел место, поэтому Вера и наметила себе прямой вектор туда, где ей что-то скажет женщина знаний. Знания…, вечная тема всех, кто не знает ответы своего существования. Всех, кто однажды не может выживать без ответов. Одним плевать, и они живут как микробы, другие ищут всю жизнь и не находят, а те, кто нашел, этого не знает и не ценит. Главное поиск всю жизнь… С такими мыслями она засыпала на правом боку, уходя в дальний лабиринт свободного полета своей души, оставляя свое маленькое тело и отправляясь в прекрасное путешествие с милым ее сердцу правильным мужчиной. С мужчиной, у которого губы были необъяснимой мягкости и красивый надежный взгляд. С мужчиной, который не носил ее на руках, только по одной причине, он просто не мог оторвать взгляд от ее крепких и неповторимо красивых ножек и ее загорелой чистой спины. Они плавали по морям и ныряли в прозрачные воды неизвестных пальмовых заливов, кормили розовых носорогов и выслушивали дивные рассказы важных китов, украшали цветами всех влюбленных Малибу и помогали переносить в воду детей крокодиловой счастливой мамы, они… Там, наверху, невидимому оператору снов позволялось Верочке показывать все, ее сны берегли ее жизнь, ее волю и ее стойкую большую душу. Оператор имел письменное распоряжение от Самого и, наблюдая за ней, старался во весь горизонт собственного безграничного воображения, чтобы Верочка верила в себя и имела силы, проснувшись утром, не свихнуться от жестокого и глупого мира, напичканного оскалом электричества и бензиновыми парами, и скрываемым презрением к ее «рюкзаку».
   Дедушка Верочки, бывший рядовой красной армии, Николай Иванович Дым, весело стоял у железной дороги старинного немецкого города Веймар и встречал очередной состав с узниками. Город дышал памятью о Фридрихе Шиллере и Иоганне Гете, а также он дышал дымом и пеплом заживо сожженных людей, там, на горе Бухенвальд, окруженной густой растительностью и толстостенными дотами. Коля стоял и весело осмысливал чугунную фразу на воротах концлагеря –«Jedem Das Seine». Он ничего не знал о католическом катехизисе, в котором толковалась седьмая заповедь – «Предоставляй каждому свое». И не знал он о том, что эта фраза является основополагающим принципом юстиции, упомянутом еще в «Дигестах» Римского Права Ульпиана. Хотя немецкая пропаганда приписывала эту старую фразу Йозефу Геббельсу, как Министру Пропаганды. Коля знал одно: «назад дороги нет» вот его новый девиз, перекликающийся с двумя зигзагообразными рунами СС (Schutzstaffel) на правой петлице. Он улыбался, потому что получил неограниченную власть над всеми, кто приезжал на встречу со смертью, на этот небольшой полустанок с остатками черного угля в буйно растущей траве.  Он стоял в нетерпении, выглядывая новый эшелон обреченных и несчастных людей. Коля Дым с удовлетворением вспоминал вчерашнее утро, когда в строю возле 27 –го барака, он случайно увидел своего участкового майора Рыбака. Вот так встреча! Он запомнил его лицо на всю жизнь и после первого ареста и после второго. В его душе встрепенулась память его бандитского прошлого и советских тюрем, ржавая память, охватившая его мохнатым зверем и желанием отомстить, прямо сейчас, этой милицейской красной сволочи. Договорившись с Шарфюрером Лемке, он выхватил Рыбака из строя и уволок его к расстрельным ямам, тлеющим уже третий месяц вонючим телесным дымом, на ходу, избивая и вспоминая вслух детали своего прошлого. Уже под самый последний вздох несчастного Рыбака, Николка, вытащил большой немецкий нож с гордым орлом на рукояти, и вонзил его под левую лопатку с удовольствием провернув два раза. Рыбак затих навсегда. Лемке, наблюдавший со стороны, подошел ближе, уставился на глубокую дырку под левой лопаткой у мертвого узника и сев на корточки, внимательно стал ее рассматривать. Затем, прикурив сигарету, он сказал:
- Nun, Sie und das Biest! (ну ты и зверюга) - при этом, глаза Лемке были задумчивы от увиденного. Он был приятно удивлен, как этот изменник своей красной Родины, может легко вытащить из строя военнопленного и избивая его пятнадцать минут, ругаясь русским матом, так умело вонзить нож под левую лопатку. «Нужно забрать эту сволочь к нам в зондер команду исполнения, пусть всем покажет, как под лопатку правильно вводить лезвие» -подумал Лемке и, бросив окурок на окровавленный труп, пошел на обед в столовую, довольный собой и голубым небом. Манн СС Николай Дым, наконец то услышал долгожданный гудок и увидел, как из-за поворота выползал паровоз с орлом и свастикой на чугунном черном носу. «Сколько едет ко мне левых лопаток!» - подумал он, улыбнувшись, и поправив ремешок резиновой дубинки на запястье. «Пришло мое время, а дальше трава не расти, горбатая красноперая сволочь едет прямо ко мне в руки!» -подумал он и, сплюнув в сторону, под лай немецких овчарок, направился в сторону вагонов, замедляющих ход. На горе Бухенвальд в это время темные внутренности высокой кирпичной трубы, выпускали черно-желтый дым к бесконечному небу. Он поднимался все выше и выше, растворяясь в тишине голубого неба и сопровождая наверх взлет освободившихся душ сожженных людей. Приговор Николаю был давно уже подписан без земного человеческого трибунала, насмешливым желтым росчерком судьбоносного дыма, без права помилования его заблудившейся души.
  Утром Верочка проснулась от стальной музыки отбойного молотка на улице. Она посмотрела на потолок, поймала солнечный зайчик и твердо решила действовать. Она не могла уже позволять социуму влиять на расписание ее жизни, она хотела сама влиять на нее. Вера дотронулась до места левой лопатки, ощутив свой горб пальцами. Она верила, что горб приносит удачу не только людям, но и самим горбунам. Согласовав все на работе, она направилась на вокзал, уже всеми мыслями выстаивая длинную очередь к знаменитой белорусской ведунье, где-то очень далеко, в глухих партизанских лесах. 
   Ее мысли медленно удалялись от стука вагонных колес, омерзительного разговора пьяных дураков в соседнем купе и очень тонкого матраца, видавшего не только виды, но и тысячи человеческих спин. Она желала здоровья своим, не родившимся детям, упрямо уставившись в два шурупа на верхней полке и думая о своем. Шурупы были похожи на странные, но очень добрые глаза какого-то фантастического существа. Вера помнила глаза безразличные и неискренние, каждый день среди живых, пробегающих мимо. Только эти безмолвные железяки улыбались ей сверху, давая надежду на поле будущих событий, о которых ей рассказала хитрющая и на редкость опрятная цыганка, без подкладного беременного живота на ее обыкновенном цыганском теле. Она держала в руке разрезанное пополам яблоко, и там, в его центре, два зернышка пристально смотрели на нее и молчали в сладком фруктовом любопытстве. Вера уже начинала верить, что она совсем не одна в этом пыльном одиноком купе, ее видели, ей улыбались, ее жалели и давали надежду, надежду иметь детей, своих, родных и счастливых. Она не видела этот мир черно- белым, она не видела этот мир в красках, все менялось с особой периодичностью ее видения звуков и света. Когда за окном хозяйничали дожди и ветер заигрывал с деревьями, она видела это в расплывчатой музыке касания веток за окном. Окна продолжали плакать на фоне удаляющихся грозовых облаков, медленно сливаясь небесными слезами и оставляя после себя дорожки чистой радости. Она считала эти радостные слезы, провожая взглядом их вниз, к оконной раме и знала, что когда-нибудь она будет стоять у такого же окна и на ее руках будет ребенок, ее ребенок, только что пришедший в этот мир. Она это знала точно, потому что ее Вера, поднимала ее высоко над любым неверием. Ее вера, позволит ей вымолить за что-то прощение и обрести свое маленькое счастье, среди миллиардов других недостигнутых счастий. Она верила!
   Ружаны были небольшой деревенькой, растянувшейся до самого дремучего леса. Лес был такой густой, что, зайдя в него на десять метров уже было темно. Это был особый белорусский лес, спасший не одну человеческую жизнь во время фашистской прогулки по чужим весям и долинам.  Верочка наконец-то увидела небольшой палаточный городок, возле обычного одноэтажного дома. Забора нигде не было, собачьей будки тоже. Только дом этот был снаружи завешан, птичьими и беличьими кормушками, качающимися на ветру. Машины разных иностранных марок, стояли организованно у опушки и большая группа людей, тоже организованно слушала какого-то бородатого мужчину, очень похожего на профессора Костомарова, изображенного знаменитым русским художником на большом полотне. Вера, как культурный человек, помня всегда о необычной доброжелательности белорусского народа, подошла к немолодой паре.
- Добрый день! - поздоровалась она, обратившись к ним. - А скажите, как записаться в очередь? - она поймала не злой, а сочувствующий и участвующий взгляд на своей спине, на своем маленьком росте и услышала в ответ.
- Здравствуйте, девушка! Все дело в том, что очереди здесь нет, как таковой. У ведуньи Флеры все по- своему. Два раза в день в двенадцать часов в полдень и в шесть часов вечера, она выпускает из дома своего старого пса. Мы здесь все удивляемся его поведению, не собака, а человек. Он смотрит на всех и к кому подходит и лижет руку, тот и заходит в дом.
- О Боже! –вырвалось у Верочки,- так можно вообще ждать очень долго. А если …
- Никаких если, тут все очень правильно, вы потом поймете, попав туда лично. Мы бы все уже здесь перегрызлись, если бы не этот пес. Мы же не за визой стоим в Американское посольство на Чайковке в Москве. Мы стоим узнать ответы на сокровенные вопросы,- спокойно ответил седой мужчина, явно москвич, обнимая свою несчастную жену. Несчастную, потому что у нее на правой щеке была огромная опухоль синюшного цвета, которая досаждала им обоим и заставляла страдать каждый день с момента ее появления. Опухоль исказила ее красивый рот, опустила краюшек ее глаза и опечалила ее взгляд. Все люди, приехавшие сюда, искали ответы так же, как другие люди искали их последние тысячи лет.
- Ой! Спасибо вам большое. А где же здесь можно переночевать? – с беспокойством спросила Верочка, ощущая дикую усталость в ногах и оглядываясь вокруг.
- Я вижу вы совсем из далека. Вы не взяли с собой ничего, для ночлега под открытым небом? Ничего страшного, мы спим в машине уже вторую неделю, а вам мы дадим спальный мешок и возле костра в центре опушки вы найдете место всегда. Там тепло, там вы будете как все, там варим еду, обмениваемся информацией и подбадриваем друг друга, мы же люди, в конце концов! - подробно разъяснил седой, крепко обнимая свою страдающую женщину. Верочка посмотрела на свои маленькие часики. До шести часов оставалось три минуты.
- Огромное вам спасибо! - от всего своего большого сердца, сказала Вера и внутри себя вздохнула глубоко, понимая, что ей придется ждать очень и очень долго. Оглянувшись, она увидела оживление на опушке леса. Все, как один поднялись и подошли к дому ведуньи Флеры. На часах целого коллектива, стоял кол от 12 до 6. Было еще светло, но солнце отдавало свои лучи сквозь верхушки толстых сосен и свет рассеивался вокруг, предупреждая о сумерках. В одном из трех окон, зажегся тусклый свет и дверь отворилась без скрипа. Из двери вышел большой беспородный пес, прихрамывая на переднюю левую лапу, он посмотрел на людей. Остатки солнечного света осветили его седые усы на морде и всё понимающий взгляд человеческих глаз. Выражение его внимательного лица было подчеркнуто седыми бровями, похожими на крылья благородного орла. «Не у каждого человека можно увидеть такие очи!» - сразу же подумала Верочка. Он смотрел слева направо и, сконцентрировав свой взгляд на выбранной цели, быстро бросился вперед, как настоящий хромой служака. Он подбежал к Верочке и, обнюхав ее руку и лизнув мокрым языком, быстро встал на задние лапы и лизнул ее в лицо. Пес был на целую человечью голову выше Верочки и показался ей очень тяжелым. Она не могла понять своего испуга, но явно ощутила мокрое и вонючее дыхание старого пса ей в лицо. Он поскуливал и рычал, пробежав несколько метров в сторону дома и оглядываясь на Верочку, он властно, по умно-собачьи, звал ее за собой. Он настаивал идти!
- Вот повезло! – раздались возгласы где-то позади. Но Вера уже ничего не слышала, она ускорила свой маленький шаг, ярко понимая, что приехала она не зря. Ей вовсе не повезло. Это были уже паруса судьбы, наполненные не случайным сквозняком, а волшебным, сверху управляемым ветром! Это была музыка правильного человеческого направления. Это сама судьба, которую никто никогда не видел даже в бинокль. Судьба Веры набирала высоту. Это слово, просто слово, придуманное в оправдание чего-то ожидаемого и лучшего, чем есть сегодня и будет завтра. Это ступенька для обсуждения, теми, у которых судьба под самым носом, а они видят и проживают только чужие судьбы и чужие песни, как чужие слова. Это судьба, дающая прозрачный шанс осознать, что есть, что будет, с оглядкой на десятки подготовительных лет. Лет, состоящих из отрезков личной судьбы каждого. Это проявилась Верочкина судьба, по сути своей, ведущая Веру к ее мечте. Мечте, в которую не каждый и поверит, зная и видя Верочкин страшный «рюкзак» за спиной.
  В сумрачной комнате горело десяток свечей. Они горели, потому что дом не был подведен к электричеству. Где-то был небольшой сквозняк и свечные тени танцевали по комнате свой тихий вальс. Пес, выполнив свою миссию, вбежал в большую комнату и лег у печи, внимательно разглядывая маленькую гостью. За столом с чистой скатертью сидела маленькая старая женщина с добрым лицом и пышной копной каштановых волос, прикрытых цветным платком. Она вовсе не была похожа на ведьму с длинным крючковатым носом, огромным кривым ртом, безумными глазищами и с заостренными ушами, в черной шляпе Гоморглы, из стереотипных представлений каждого третьего. Верочка не увидела на столе обычные атрибуты разных экстрасенсов – аферистов, потомственных колдуний в сто пятнадцатом поколении с равнодушными глазами воровок. Не было там и атрибутов желто-фиолетовых магий для лохов, недоумков, тупиц и просто диких, необразованно-несчастных граждан страны, ищущих ответы на свои земные и часто выдуманные проблемы. На столе не было ни прозрачных шаров судьбы, ни пирамидок, ни адских курительных пепельниц с устрашающими рогами и сизым вонючим дымом, запугивающих клиента сразу и ускоряющих отъем денег на подсознательном уровне. Сама Флера не была обвешана диковинными амулетами на запястьях, разноцветными камнями на груди и у нее не было длинных ведьмацких ногтей и идиотских многочисленных колец, отвлекающих глаза любому просителю надежды. У нее было больше, она была просто посвященной! Все было чисто, ухоженно и уютно. Возле ее руки сидела обыкновенная рыжая белка с хорошим аппетитом, и смешно грызла тыквенные семечки, вращая бусинками глаз вокруг. Рыжий кот медленно подошел к псу и нагло лег ему на живот, используя дружбу с ним, как меховую подушку. Флера перебирала на газете, кустики каких-то трав, перекладывая их друг к другу, как бы взвешивая массу на глаз и иногда, нюхая маленькие веточки с улыбкой на лице. На Верочку она не обращала никакого внимания. Вера стояла у входа в комнату и молча наблюдала за хозяйкой. Так прошло десять минут. Вера хранила молчание, изредка тихонько сглатывая слюну и остатки собственного страха, боясь потревожить внимательно работающую и симпатичную Флеру. И наконец-то она заговорила.
- Здравствуй Мозаика! Одна одинешенька с детства… Здравствуй, сестра по спине. Настоящую Мозаику привел ты ко мне, мой дорогой Добрик, – нежнейшим и бархатным голосом, струящимся откуда-то изнутри, произнесла Ведунья. -  Извини, у меня маникюра нет. А разве рука, протягивающая помощь, должна быть с маникюром? – так же бархатно и медленно - красиво продолжала она. - Небось думала, что увидишь здесь нечистую Веду с метлой у печи, кучку человеческих берцовых костей и перекошенное лицо проклятой одиночки? Возможно сову или черного кота и страшную книгу в переплете из крысиных хвостов? Разочаровала? 
- Нет! -дрожащим голосом ответила Вера и осеклась. На нее смотрела Флера, прямо ей в глаза. У нее один глаз был зеленый, а другой темно- коричневый. Взгляд был необычный, но объяснимый и пронизывающе электрический.                – Лучше правду говорить сразу, лабиринт будет открыт, и я смогу помочь. Врать нельзя! Как ты думаешь? Две горбуньи, это перебор? А разве? Мои утренние фантомы мне подсказывали давно, что именно здесь, Мозаика горбунья и явиться мне. Помоги мне, Мозаика! Не откажи! - совсем без нот иронии прозвучали ее слова, и она внимательно посмотрела на Веру.
- Я, вам, помочь? Да как же…, я…, если я …приехала за три девять земель, чтобы Вы мне помогли найти ответы на мои…, -зачастила Верочка, осознавая, что нужно все объяснить, как можно быстрей.
- Присядь напротив! -тихо сказала Флера и из - под стола, закрытого скатертью почти до самого пола, медленно и самостоятельно, со скрипом, стал выползать толстый табурет. Вера похолодела внутри, не веря собственным глазам. Затем она увидела, что этот табурет выдвигает теплый и цветной тапочек женской ноги и с облегчением выдохнула. Никакой магии не было. Флера вышла из - за стола, и Вера увидела перед собой, маленькую женщину с большим горбом над правой лопаткой! «О Боже!» - только и пронеслось у Веры в голове. Флера подошла к печи, взяла горячую сковородку, наполненную желтоватой солью и поставила перед Верочкой на стол, затем она зачерпнула чашкой воду из деревянной бочки и поставила тоже, предварительно бросив туда   чего-то ароматного.
- Съешь щепотку и запей! – тихо сказала Флера и отошла на два шага назад, медленно склонив голову на бок и внимательно наблюдая.
Верочка взяла щепотку горячей соли со сковородки и положив на язык, залпом выпила чашку родниковой воды со странным, но приятным запахом. Ничего не произошло.
- Слава тебе Господи! – бодро произнесла Флера! –У тебя норма зашкаливает. Такое редко бывает среди живущих там. Там, в городах, все считают себя нормальными, а каждый день делают гадости друг другу и сумасшедшие поступки. И ведь осознанно делают, оттого и мрут как мухи. Там у вас настоящий фестиваль душевного воровства. Я по соли все вижу и даже больше. Песок или сыпь? Сыпь или песок? Ты же не знаешь? - удивленно спросила Она, дотронувшись до Верочкиной спины и медленно передвигая пальцы к горбу. - Это не твое, это совсем не твое… Ты чистая, а он грязный… это не твое, явно! - Прижав ладони двух рук к Верочкиному горбу, Флера закрыла глаза. - Не шевелись, я уже иду по коридору твоих кровников… О Боже! Вот это да! Я сразу сказала, ты чистая! – Флера прислушивалась к собственным ощущениям, понятным только ей и стала крепче сжимать Верочкин горб. Вера не шевелилась, понимая, что ответы на ее вопросы уже на подходе. – Все цели не его…, какой заблудившийся он… его душа пропащая! ... несанкционированные цели…Божественность! –при этом слове, уши пса Добрика поднялись и его глаза излучали ум многих поколений его собачьих предков. – Вот еще…, жди появления женских красных туфель … сколько пепла и боли! Ага! Так ты, оказывается, Вера! Ты веришь! Тогда Вера будет верить мне… Вера, это хорошо, а вот и Надежда рядом с Верой, уже вдвоем… не одиноки… от нее красный сигнал! - Флера водила по горбу пальцами и чуть нажимала в некоторых местах, разговаривая сама с собой. - Ветер, дым вонючий, ветер на губах передал тебе этот запах еще раньше… Вот он, коричневый черт во мгле, немецкий язык… люди, люди…Античеловеческое лицо- вот он! Ближе…, еще ближе…, его нож! О Боже… Все! Ясно теперь, откуда это … Поняла!
 Флера снова села за стол и глубоко вздохнула, как после дальней дороги и внимательно глядя на Верочку, сказала.
- Большое тебе Вера спасибо, за то, что не забыла и привезла мне свечи. Как видишь, это мой свет в избе. И за продукты спасибо, деньги я не беру, они от сатаны. Напишу тебе дату на бумаге, не открывай, пока не увидишь красные туфли на каблуке. Потом можешь открыть листок и узнаешь, когда все свершиться. Хочешь ребенка очень, делай, как я напишу. Вслух не скажу, они услышат, и все будут мешать и ничего у тебя не получиться, напишу тебе подробно, тихо и молча и так будешь делать, листок за листком. - Флера написала по одному предложению на четырех листках, завернула их в кубики и передала Вере в руки. – И запомни, ключи от лифта только у тебя! Когда цветная жар-птица будет лежать на диване, откроешь второй листик. После второго и до третьего три минуты. Запомни, узелок не помеха, ключи у тебя от твоей мечты! Когда же там, у тебя в городе, беспородная дворовая собака лизнет твою руку и посмотрит тебе в глаза, сразу откроется зонтик твоей судьбы, не забывай об этом и сразу прочти четвертый листок. А теперь ты помоги мне, не шевелись и стой ровно! -сказала она и повернувшись к Верочке, приставила свою спину к ее спине. Два горба, двух женщин, левый и правый, плотно прижались друг к другу, как два одинаковых фрагмента большой мозаики и Флера быстро выпила чашку какой-то настойки, тихо сказав – «Ну наконец-то!» Глаза Верочки закрылись и ощутив какой –то странный импульс в спине, она потеряла сознание и рухнула на пол. Старый пес быстро поднялся и прихрамывая, подошел к ней, внимательно разглядывая Верочкино лицо. Он положил свою большую лапу ей на грудь и громко гавкнул три раза.
- Я и без тебя это знаю. Мог бы и промолчать! – строго сказала Флера в сторону пса, укладывая Верочку на старый диван и укрывая ее полосатым пледом.
  В Белоруссии была уже ночь, а в американском городке Освиго наступало утро. Солнце упрямо прорывалось сквозь бесконечную линию горизонта, освещая новые участки земли. Поверхность Атлантического океана принимала солнечные лучи, как и миллиарды лет назад, без усталости и раздражения.  Он стоял у большого озера и смотрел на восход Солнца, опираясь на крепкую бамбуковую палку. Ноги болели невыносимо и, как всегда, многолетняя боль сверлила под левой лопаткой. Он неизменно встречал восход Солнца каждое утро несмотря на свой возраст. Сегодня был особый день: день его рождения. Ему исполнялось девяносто лет. «О Боже! На кой черт мне столько лет выпало жить?» -  думал он.  Очередной, девяностый день рождения, какой-то странный праздник, просто дата прихода в этот замысловатый мир, целых девяносто пролетов Земли вокруг Солнца. Не много ли?  Результат победы скорости одного сперматозоида над миллионами. Результат удачного процесса деления клетки, и правильного питания мамы. Мамы… Он уже много лет не мог вспомнить ее лицо. Вот она, дата ответственности, заставляющая оглянуться назад. Он был один уже много лет, он ненавидел английский язык и вздрагивал по ночам, увидев во сне родной Воронеж. Он просыпался в слезах, когда к нему приходил веселый участковый Рыбак, закуривал папиросу и вытирая кровь с разбитого лица и не моргая выбитым глазом, спрашивал – «Коля! Как поживаешь, дружище?» Где-то там, за океаном была могила его Галочки. Он вспоминал ее лицо в день ареста. Он оставил ее беременную и больше никогда не видел. У него не было ни одной фотографии, у него, кроме воспоминаний не было больше ничего. Коля писал ей из штрафного батальона, но не получил ответа. Может быть, где-то там далеко в России жили его внуки или внучки, а он ничего не знал о них и никогда не узнает. Он, Николай Дым, бывший Манн СС в Бухенвальде, изменник Родины и палач.
 Большая стая серых уток, быстро приземлилась на озеро и перекрякиваясь между собой, разделилась на пары. Солнце уже взошло. Проезжавшая мимо огромная мусорная машина затормозила, выпустив из выхлопной трубы причудливую струю серого дыма, похожую на росчерк пера. Из нее выпрыгнул шофер и два черных молодых парня. Они подошли к берегу озера и увидели лежащего на земле старика. У него был окровавлен висок, снесена противоположная сторона черепа и в руке был зажат блестящий пистолет сорок пятого калибра. Парни осмотрели его карманы, сняли часы и только потом вызвали полицию. Девяностый день рождения, всегда день больших итогов, выводов и большой совести!
   Верочка открыла глаза и не сразу заметила, что что-то не так. Она лежала на спине. Рыжий кот лежал рядом и вылизывал собственную лапу, аккуратно загнув когти, чтобы не поцарапать собственный язык. Вера потрогала пальцами свой горб и заметила, что он уменьшился ровно в два раза. Он был намного меньше, этот ненавистный ей рюкзак. «О Боже!» - воскликнула она и, отбросив плед, села на диванчик. Ее ощущения были совсем незнакомыми, ее посетила радость ликования и освобождения. Вера ощущала совсем новые микровыражения и интонации ее спины. Это была новая жизнь. К диванчику подошла Флера.
- Доброе утро, сестра! - радостно и громко сказала она. - У меня тоже в два раза меньше! Это и есть твоя помощь мне. Но это не все еще, чтобы все свершилось, сделаешь правильно, как я написала тебе. Ты сделаешь все правильно, потому что будешь думать о себе в первую очередь, во вторую о своей мечте и в десятую обо мне, не так ли, Вера?
- Нет не так, я буду думать о нас! - быстро ответила Вера, глядя ей в зеленый глаз.
- Вот и хорошо! Никому ничего не рассказывай, никто ничего не поймет, ибо дураки и невежды. Величайшее заблуждение большинства людей за этими стенами, они все знают, они все прошли, они все прочитали и поняли, они вникли в природу вещей, они боги для себя и других. Они посадили больше деревьев, чем сожгли? Они воспитали умных детей, уничтоживших в этом мире зависть, ложь и войны? Они каждый вечер и утро анализируют себя в этом мире? Нет, они этого не делают и страдают. Никому ничего не рассказывай, потратишь слова в пустоту, заполняя воздух смысловыми звуками. Ключи уже у тебя, помни об этом!
  Вернувшись домой после долгой дороги, Вера смотрела на свою спину через два зеркала и не верила своим глазам. Она страшно хотела раскрыть четыре бумажных кубика, аккуратно спрятанных на дне ее сумочки, но она хорошо запомнила слова Флеры, не раскрывать их без специальных знаков судьбы. На работе никто ничего не заметил, только потому, что никто, никогда и не старался присматриваться к ее спине, всем было и так все ясно, и это их ясно сидело у каждого в голове, превратившись давно в тьму безразличия… Одна Надежда, подозрительно поглядывая на спину Верочки, что-то мысленно измеряла про себя и задумавшись принимала свои визуальные сомнения, как видение. Не решившись спросить о ее подозрениях, Надин осталась в своем мире удовлетворенной и тоже безразличной.
  Наступил самый обыкновенный волшебный понедельник. В десять утра в их офис распахнулась дверь, и внутрь вошел Он. Так бывает не часто, но бывает везде, когда однажды, куда-то входит, кто-то уверенный в себе. Просто человек с очень требовательным и индивидуальным отношением к себе. Его уверенность могла быть двух видов: либо он на самом деле рисовал свою судьбу весело и осознанно или он играл роль, выбранную однажды, как лучшую маску для хитрой офисной среды. Его походка была диктаторской и безапелляционной, прическа состояла из мытых, густых и чистых волос. Нос был слегка увеличен и груб, с горбинкой и полным отсутствием торчащих волос из ноздрей. По обеим сторонам носа смотрели сконцентрированные, холодно расчетливые глаза, с обязательной притягательностью теплого ядовитого меда. Он был гладко выбрит с контрольным осмотром собственного подбородка, с чистыми ушами, носками, в рубахе «Ван Хойзен» и стрижеными ногтями на руках. Его итальянские туфли отливали бликами тюленьего жира и привлекали взгляды сразу, производя впечатление первого уровня оценки. Такой улыбкой можно было заворожить, обворожить и приворожить, словом, заколдовать! Когда появляется кто-то, не такой, все хотят посмотреть и рассмотреть, потому что такова природа сигналов головного мозга. Все новое привлекает сразу. Женщины делали внутренний (ах) и даже сильный (ох), мужчины смотрели украдкой и с завистью, стараясь вспомнить на какого голливудского актера он похож. А Он был похож не только на себя, но и на свой личный генный набор. Он не носил носков с дырочками, туфли со стоптанными каблуками, принимал душ два раза в день, имел в гардеробе 20 белых рубах и хотел иметь их больше. От него пахло таинственностью холодной земляники, засахаренной сливой, теплом шотландского пледа и индийским имбирем с шафраном. Это был запах, расширяющий зрачки любой женщине сразу и заставляющие женщину выпятить грудь на два размера вперед. Создавалось впечатление, что его безукоризненные брюки гладили королевским утюгом, невероятно умелыми руками и с опытом   обслуживания королей. Словом, в офис вошел Он, новый начальник юридического отдела, а по совместительству явный шок женского восприятия. Красавица Надежда включила кнопку безразличия и надменности, хотя ее горящие синим пламенем глаза, выдавали ее сразу и навсегда. У нее задрожали руки, и включился инстинкт охоты на бобра, ради его шубной шкуры и уютной норы. Она быстро рванула в туалет крутиться перед зеркалом, работать помадой, лаком, кисточками с разными блесками и расческой, поворачиваться к зеркалу боком, чтобы оценить линию бедра и талии, груди и подбородка, стройности ног и четких выпуклостей чего положено. «Боже! Как я хороша!» - подумала Наденька и, получив очередную толику уверенности в собственной безнаказанной красоте, решила сменить свои туфли на что-то более ударное. Вернувшись за рабочий стол, она открыла нижний ящик и достав оттуда, вчера купленные, за счет второго любовника, красные туфли на шпильке, быстро нырнула в них, как в красивый космос. Собрав не подписанные директором бумаги, она медленно и уверенно направилась в его кабинет, выстукивая реквием своего появления новыми каблуками. Надежда уверенно шла на охоту, за холеным и очень жирным бобром! На этот цок, обратила внимание и Верочка, увидев новые красные туфли и улыбнувшись свершению слов ведуньи. Она открыла бумажный кубик номер один и, внимательно прочитав фразу несколько раз подряд, улыбнулась еще таинственней.  «Ай да Флера!» -мелькнуло благодарственное восхищение в Верочкиной голове.
  В кабинете мирно беседовали двое мужчин, Директор и его новый начальник юридического отдела. Дверь в кабинет отворилась быстро и неожиданно, не оповестив никого о новой картинке в глазах двух мужичин. Там стояла она, золотая и порочная Надин, в красном платье с оголенными руками, в красных туфлях на убийственно сбалансированной шпильке-иголке. Ее ровные ноги бросались в глаза сразу своей оголенностью и наглостью. Директор сглотнул слюну, не заметив, как передернулся кадык нового юриста и расширились зрачки от визуального удара по голове. Молчание присело на люстру и наблюдало за двумя самцами и одной самкой в замкнутом пространстве.
-  Добрый день! – произнесла Надин вкрадчивым и таинственно-медовым голосом, облизав блестящие губы, розовым аккуратным язычком похожим на жало гюрзы. - Шеф! Тут нужно срочно подписать бумаги для партнеров! - механически сказала она и, сделав свою фирменную походку от бедра, с колыханием всего выпуклого, подошла к столу. Молчание сидело на голове у мужчин и надрывалось от тихого хохота над ними. Новый юрист нагло рассматривал Наденьку взглядом анаконды на охоте. Наденька смотрела на юриста глазами опытного охотника на рогатых оленей и бобров. В этот миг на компьютере у Директора, пошли помехи, вкривь и вкось. Умелой рукой Наденька выпустила из рук четыре листочка на подпись, и они, плавно планируя как осенние листья в парке, опустились вокруг ее ног на пол. Продолжая спектакль, она нагнулась, не сгибая ног, повернувшись задом к уже контуженому юристу, и стала медленно собирать листы бумаги никуда не торопясь. Наркоз сработал сразу. Оба смотрели на ее обтянутый зад, разрываемые неприличными, мужскими мыслями близнецами.  Директор, нахмурившись, повернул голову в сторону юриста и увидел выражение его лица. Ему очень захотелось расслабить галстук-удавку, ему стало жарко. Он взглянул на фотографию жены и детей, стоящую возле компа и ему немного стало легче. После того, как Надя покинула кабинет, Директор спросил покровительственным тоном обалдевшего юриста:
- А вы, Александр Вениаминович, женаты? - вытер он пот со лба батистовым платочком.
- О, да, конечно! У меня счастливый брак! – быстро соврал взбудораженный начальник юридического отдела, уже проворачивая в голове коварный план срочного затаскивания Надин в постель.
  Наденька цокала по коридору и хитро улыбалась красивыми губами. «Звиздец тебе бобер! Хрен ты теперь от меня улизнешь! Будет тебе и вечеринка, и Мартини! Джорж Клуни, хренов!» - нежно думала Надюша, поймав на своей груди взгляд прыщавого очкарика за компьютером. В ее голове, проносились варианты одной проблемы, проблемы квартиры для встречи с бобром –юристом. «Ко мне нельзя, это место Директора. Гостиница отпадает сразу. Второй любовник Владик, снабжал все гостиницы города алкоголем. Заметят, сразу же расскажут, сволочи! А если он женат? Плевать…, стоп! Попрошу я ключи у Верочки от ее квартиры!» - промелькнуло в голове и довольная гениально простым решением, Наденька направила свой каблучный цок к Верочке горбунье.
  Тихо отворив собственную дверь в шесть утра, Вера заглянула в комнатку своей маленькой однокомнатной квартиры. На ее раскладном диване спали двое. Голая Наденька и голый юрист. На правой ягодице Надин была тонкая цветная татуировка красивой райской птицы с метелочным длинным хвостом. В клюве она держала букву «Н».  На журнальном столике стояли пустая бутылка Мартини и полупустая бутылка Армянского коньяка. Стол был засыпан апельсиновыми шкурками и грустной коробкой «Птичьего молока» в которой, в самом центре лежала одна конфетка. В комнате пахло сигаретами Мальборо и дорогими французскими духами ,, J”adore,,  Увидев эту татуировку, Верочка быстро достала вторую записку от Флеры и, прочитав ее, тихо и на цыпочках подошла к столику и, вытащив эту самую конфету из гнезда, быстро положила ее в рот. Затем она достала третий листок и, медленно и вдумчиво прочитав его, перечитала его снова несколько раз. Подумав несколько минут, она стала смотреть на пол возле кровати и увидела лежащий на ковре, на четверть наполненный презерватив, аккуратно завязанный на узелок. Совесть, функция интеллекта! Есть множество бессовестных людей, с которых маленький спрос, всегда замаскированный в большой. Их много, они могут быть бедными и богатыми, знаменитыми и неизвестными, их всех объединяет функциональность клетки и поддержание жизнеспособных функций. Но только человек с интеллектом, может ощущать звонкое дребезжание совести где-то внутри. Совесть делит все события на уже свершившиеся, или вот уже на подходе. Она заставляет думать и сомневаться, снова думать и сомневаться, перед решением, и обязательно с последствиями. Массу людей, слово - «Совесть» заставляет либо ухмыляться, либо еще хуже, удивляться, они понятия не имеют, что это такое? Уровень интеллекта такого народа понятен любому думающему и видящему человеческие лицо, сквозь их же поступки. Верочка, прочитав последнее слово Флеры, остолбенела и задумалась. Если бы она была просто биовидом с гордым обозначением- «человек» или просто дурой, каких миллионы, она бы сделал все быстро и не раздумывая. Но Верочка была совсем из другого мира. Она задумалась, перед выбором не только ее собственной жизни, а и жизни других. Она тихо стояла у собственного дивана, где сопели во сне два голых и очень красивых тела. Она искала себе оправдание за поступок всей ее жизни. Направив свои мысли в собственную старость, она увидела только мертвое одиночество и тихий, никем не замеченный уход, и она приняла решение, зная, на что она идет, куда идет и зачем! Наклонившись над наполненным и завязанным презервативом, она быстро подняла его и ушла в ванну, на ходу развязывая судьбоносный волшебный узелок.
  Закончив очередной рабочий день, Верочка привычной дорогой направилась домой. Пить чай, смотреть чужие радости по телевизору, чистить зубы и спать, чтобы завтра снова повторить все сначала. Она привычно вышла из троллейбуса и направилась в сторону новостроек. Уже целый месяц, она боролась с собой и своим невероятно настойчивым желанием открыть последний листок Флеры и прочитать его быстрее. Но она старалась отвлечься от этих мыслей и соблюдать слово данное Ведунье. Вера жила на шестом этаже и всегда поднималась домой на лифте. В этот пасмурный вечер, она зашла в подъезд и подошла к лифту. Лифт не откликался и не работал. Только на верхнем деревянном карнизе был выбит свежей краской, трафарет - «Монтера вызывать по телефону N…………», а номера никто не написал! Не обратив на это никакого внимания, Вера поднялась на шестой этаж и, уже повернувшись к двери, она увидела ярко освещенный лифт с открытыми дверями. Вера подошла к кабинке лифта и увидела, что в нем сидит беспородный бездомный пес, внимательно смотрящий ей в глаза. Пес вышел из лифта и, быстро помахивая хвостом, лизнул руку Верочки. Внутри что-то быстро сработало и она, открыв сумочку, на самом дне обнаружила последний кубик-листок. Открыв его, она прочитала слова мудрой Флеры- «Поздравляю Верочка, ты беременна! Береги себя и малыша! Твоя мечта сбылась! У тебя будет мальчик красивый и умный, как его папа! Благослови тебя Господь!»

Берлин (1992)