Хмурая девочка. Глава 4

4.  Квартал, где находился дом, намеченный Ольгой, располагался между крупными городскими магистралями. Проспект Ленина украшали массивные здания сталинской архитектуры, на улицу Мира выходили строго геометричные высотки брежневского времени. Среди них, как островок давно ушедшей эпохи, стоял трёхэтажный каменный особнячок.
Здание обращено 7-осным северным фасадом в сторону людной улицы. Прямоугольное в плане, оно было несколько вытянуто в глубину усадьбы. Его более протяженные боковые стены поднимались пологими щипцами двухскатной крыши, а на уличном фасаде выступали в виде лопаток. На лаконично оштукатуренном фасаде слегка выдается центральная часть (ризалит) с балконами и квадратными проемами, завешенная характерным для архитектурного модерна кирпичным щипцом седловидного очертания, переходящим в высокие тумбы с массивными шарами. Простоту фасада смягчает легкий лепной декор на угловых лопатках — филенчатые накладки тумб, узор из листьев и три узкие ленты, заканчивающиеся небольшими кольцами на уровне 2 этажа.
«Памятник архитектуры. Доходный дом К. Франкфурта. Архитектор Соколовский. Конец 19 века» - прочитал я на памятной доске на углу здания. Однако подойти к самому дому мы не смогли, так как путь нам преградил забор из металлопрофильных листов. Новенький плакат на заборе оповещал: «Реконструкция здания с устройством центра детского творчества. Работы ведёт ООО «СМУ». Окончание работ 4 квартал 20… года»
- Ну вот, зря притащились, - сказал я. – Такой день потеряли. Лучше бы я на пляж поехал.
А Богданова, вот настырная, уже сунула свой веснушчатый носик в щели забора.
- Подожди, Юра. Видишь, ворота наглухо закрыты, внутри никого не видно. Наверно, строители уже разошлись по домам. А через забор мы где-нибудь перелезем. Пошли.
И я со штативом и тяжеленным фотоаппаратом потащился за ней вокруг забора. И чего эта Богданова ко мне пристала. Зануда! Ой, брошу я это дело…
Дыру в заборе мы нашли на противоположной стороне. Даже не дыру – просто один лист металлопрофиля был сорван со столба и висел сам по себе. Мы пробрались внутрь и аккуратно поставили лист на место.
Вблизи дом архитектора Соколовского производил внушительное и даже немного угнетающее впечатление: дворовые фасады не оштукатурены, стены из тёмно-коричневого кирпича, ряды углублённых внутрь высоких окон, тёмных, неживых, под дугообразными, кирпичными же, перемычками. Южная стена завершена профилированным карнизом на консольках.
- По-моему, на всех фото этого дома был снят вот этот угол, - Богданова рукой указала место, куда нам предстояло подойти.
Но здесь солнечного света, а на фото стена была ярко освещена, совсем не было – разросшийся тополь и участок забора начисто закрывали солнце. Я высказал Богдановой свои наблюдения.
- Нет, угол тот самый, - ответила она. – Давай, установи фотоаппарат и сними меня.
Девушка встала возле самого дома и я несколько раз сфотографировал её: в анфас, в профиль, стоя, сидя на корточках. Слепила вспышка, щёлкал затвор. И больше ничего не произошло. День, как день. Дом, как дом. Кирпичи, окна, Богданова, тени, тишина – и всё.
Что же делать?
- А, подожди, Юра! Мне же твой дедушка мел дал. Сейчас я что-нибудь напишу.
Ну-ну, пиши. Журналистка.
Я сложил фотоаппарат, собрал штатив. Взглянул, что у Богдановой получается. Моя одноклассница старательно водила мелом по потрескавшейся штукатурке цоколя:
«- Привет, девочка. Я хочу узнать о тебе. Напиши, ты меня видишь?»
Вот так написала, девчонка — девчонке, смех один!
На старой шершавой штукатурке буквы, написанные розоватым мелом, смотрелись бледно, едва заметно. Я пожал плечами, взял фотоаппарат и штатив и собрался уходить. Но едва бросил последний взгляд на надпись, у меня отвисла челюсть: буквы вдруг стали яркими, потом засветились, и начали исчезать одна за другой. Вот это номер!
Богданова вскочила и схватила меня за руку.
- Ой, Юра, отчего это?
- М-м, эт-то… наверное, штукатурка сырая после дождя.
- Ты что? Дождя три дня не было. А вдруг ОНА здесь? Ой, мамочка, я боюсь!
- Ну, ты что. Ха! ничего страшного нет. И ещё даже не ночь. Ничего страшного…
Я это сказал, чтобы успокоить Богданову. Но, по правде говоря, мне и самому стало не по себе. И тишина вокруг стояла гнетущая, и солнце светило где-то в вышине стараясь, казалось, ни одним лучиком не коснуться старого дома.
Хотя я не увлекаюсь всякими мистическими историями, но когда сам становишься
свидетелем чего-то необъяснимого, всякая чушь так и лезет в голову. Довольно неприятное, скажу честно, чувство - страх неведомого.
И тут зазвонил телефон. Сотовый. В моём кармане.
Я вздрогнул, а Богданова просто отпрыгнула от меня, как будто я сам стал привидением.
Звонила мама:
- Юра, ты где?
- Я, это, мама, как раз тут... Гуляю я. С пацанами.
- Ты не обедал и у меня уже ужин готов. Всё стынет. Скорее иди домой.
- Мама, я у дедушки Миши обедал, чес-слово! Да-да, скоро приду. Вот ещё немножечко!
- Ух, как я напугалась! - сказала Богданова, когда я выключил телефон. - Подумала: вот, началось!
- Да это мама звонила, велела домой идти. А мне надо ещё заехать фотки проявить. Мы тут долго будем? Всё-равно надписей никаких нет. Поехали?
- Ну, Прохоров, ну, пожалуйста, давай ещё пять минуток подождём!
Мы простояли с ней минут пятнадцать, не меньше, пока на стену дома не легли тени наступившего вечера.
- Наверно твой дедушка ошибся, - говорила Оля, зябко поводя плечиком под лёгким платьем, когда мы шли к автобусной остановке. - Время не то. Надо было быть здесь пораньше. Ты придёшь завтра, Юра?
- Не знаю, дел много... Ладно, завтра всё-равно встретимся, новые фото тебе отдам. Тогда и решим. Утром я тебе эсэмэску напишу. Пока, Богданова!
- Давай, Прохоров...