Милосердная миссия Мисси

В год 100-летия начала Первой мировой войны на здании Богородицкого дворца-музея графов Бобринских в Тульской области была торжественно открыта мемориальная доска, посвященная графине Софье Алексеевне Бобринской (1866, Богородицк – 1927) – представительнице рода, ведущего свою историю от сына Екатерины II и Григория Орлова. Хорошо, конечно, что об аристократической участнице мирового катаклизма все-таки вспомнили, пусть и с вековым опозданием. Но по справедливости надо бы установить рядом с новой мемориальной доской еще одну – в память о русско-японской войне 1904-1905 годов, где графиня также  побывала. С двух войн она привезла две серебряные Георгиевские медали…


Большой англоман, бывший министр путей сообщения России граф Алексей Павлович Бобринский в семье своей все поставил на английский манер. Вот и старшую дочь отправил учиться не в Германию или Францию, а на туманный Альбион. После четырехлетнего курса Софья Алексеевна вернулась домой. Тогда же, наверное, она получила домашнее имя на английский лад – Мисси. Звучало оно куда мягче и нежнее обычного британского обращения к женщине «миссис» или «мисс», но никого не смущало, что величали им даму выдающегося телосложения: Мисси пошла в предка – богатыря Григория Орлова.


Затрещины от любимой тети

Словно готовя Софью Алексеевну к фронтовым дорогам, судьба дала Мисси здоровье, выносливость и силу впору крепкому мужчине. Во всяком случае, нередко побеждала представителей сильного пола в перетягивании каната, а при необходимости и легко усмиряла буянов. Племянник ее граф Николай Бобринский вспоминал, как поручиком приехал в Москву и загулял на трое суток: «Когда на четвертый день я пришел, мать стала укорять, почему я не дал знать хотя бы по телефону, что не буду ночевать дома. Сидевшая здесь же тетя Мисси, восьми пудов весом и очень сильная, смеясь, подозвала меня, и когда я подошел, дала мне такую затрещину, что у меня глаза на лоб полезли… Потом вторично подозвала меня и влепила такую затрещину, что холодный пот выступил на лоб. «Будешь помнить, как напрасно волновать мать?». «Буду, тетя Мисси!», – сказал я и, действительно, на всю жизнь запомнил эти две затрещины». Урок тети пошел впрок: Николай Алексеевич в дальнейшем вел жизнь вполне добропорядочную, и когда отгремели войны с революциями, стал уважаемым зоологом, профессором Московского университета.

Мисси при всей внешней внушительности была человеком добрейшей души, щедро отдававшим себя общественной деятельности, а личные капиталы – благотворительности. По возвращении из Англии Софья Алексеевна основала в родовой усадьбе общину сестер милосердия Красного Креста. На это дело она ежемесячно выделяла две тысячи рублей – сумму по тем временам огромную. В общину отбирала крестьянских девушек, отличавшихся сообразительностью, старательностью и добрым сердцем. Жили они на полном обеспечении, азы сестринского дела постигали в земской больнице под руководством главного врача, а в дальнейшем, окончив учебу, разъезжались по больницам уезда и губернии. Мисси ревностно следила за успехами подопечных, поощряла лучших и не давала спуску провинившимся. Несмотря на строгость заведенных ею порядков, молодые крестьянки считали большой удачей попасть в число общинниц.   

 
В сопках Манчжурии…

Русско-японская война стала серьезным испытанием для Мисси и ее общины. В первые же дни Софья Алексеевна энергично взялась за организацию санитарного отряда: улаживала формальности, необходимые для поездки в зону боевых действий, подбирала добровольцев – врачей, медсестер и вспомогательный персонал, запасала лекарства, продукты, инвентарь. С ее легкой руки в подготовке санотряда принял участие весь уезд – и властные структуры, и простые жители. Всем уездом и провожали вагоны с медиками со станции Жданки под Богородицком в длинный путь на Дальний Восток.

В Манчжурии графинин санотряд развернул прифронтовой госпиталь на 300 коек с кухней, обеспечивающей раненых и выздоравливающих горячим питанием. К сожалению, неизвестно точное число солдат и офицеров, которым Мисси с помощниками вернула жизнь, хотя ясно, что счет шел на тысячи. Подтверждением тому – серебряный «георгий» командирши отряда и награды рангом пониже, которыми были отмечены ее общинницы.


…и на просторах Галиции

К началу Первой мировой войны Мисси было уже под пятьдесят. Замуж Софья Алексеевна так и не вышла – тем проще было ей собираться на германский фронт. Опять организовала санотряд, теперь под эгидой Государственной думы. Он получил почетный 1-й номер и по праву первого отправился на самый тяжелый, Юго-Западный фронт. Но Мисси с ее отрядом освоилась в Галиции легче, чем десяток лет назад в Манчжурии: генерал-губернатором здесь был ее троюродный брат Георгий Александрович Бобринский, а летом 1915-го чиновником по особым поручениям при нем стал родной брат Мисси, член Государственной думы  Владимир Алексеевич. С их помощью 1-й санитарный отряд быстро включился в работу, причем занимался не только воинами русской армии, но и мирным населением – подкармливал и лечил наиболее нуждающихся, детей и стариков.

 В 1916 году Софья Алексеевна получила новое назначение – уполномоченной санитарных отрядов Земского союза на Персидском фронте. На нее легли по существу все заботы о прифронтовом медицинском обеспечении армии.

 
«Организатор с большим размахом»

Так назвал Софью Алексеевну ее коллега – уполномоченный Главного комитета Всероссийского земского союза Алексей Григорьевич Емельянов в книге «Персидский фронт». Эти воспоминания вышли в 1923 году в Берлине и с тех пор не переиздавались на Западе. Ну, а в Советском Союзе об их издании и речи быть не могло, тем более что автор книги в гражданскую войну был одно время начальником Управления торговли и промышленности при правительстве барона Врангеля в Крыму, а затем эмигрировал в Германию, где вскоре умер.

«Огромная, толстая, женщина-гигант в сером платье сестры милосердия с красным крестом на груди, – описывает Емельянов Софью Алексеевну. – Из-под белой косынки падают непокорные, седые волосы; простые, в белой оправе очки на глазах. Плотно сжатые губы, а чаще добрая улыбка, и тогда все лицо светится. Когда губы сжаты и брови хмурятся, то лицо строгое, отражает благородную мысль, а серые глаза немного печальны, ибо устали они жить. Много видели эти глаза, и когда пристально смотрят, как будто читают в душе; и робость собеседника не от звания и положения графини, а от этих серых печальных глаз. Плохо было тому, кто лгал. Она слушала, а глаза становились еще печальнее».

Нет, вероятно, другой пожилой женщины, более подвижной, чем она, отмечал Емельянов. По Персии Мисси наездила на маленьком форде более шестьдесяти тысяч километров. «Она всегда делала большие дела. Объехала фронт и поняла, что нужно армии. Из мощных складов Земского союза Тифлиса и Москвы направила в Персию автомобили, медикаменты и бараки на миллионы рублей. Она приступила к постройкам и создала в Энзели земский городок. Ей был ясен общий план помощи этому фронту, но нужны были время и деньги. Энергией она стремилась преодолеть время и достать средства. Активная, решительная и осторожная одновременно, она не походит на тип администраторов американской складки. Это – помещица. Старая русская барыня, графиня – богатая, добрая... Она была богата, но жила крайне скромно; ее пищу составляли овощи и фрукты, а кроме сырой воды она не пила ничего. Она не любила этикета, условностей; не любила, когда целовали руку, тянулись перед ней и называли «Ваше Сиятельство». Все внешнее ей было чуждо. Внутренне она жила богатой жизнью. Смысл жизни она отожествляла с идеей помощи ближнему».

Мисси была очень проста и доступна. Ее любили и боялись: все подтягивалось не только в ее присутствии, но при одном ее появлении в городе.


*   *   *

«Когда революция коснулась фронта, кому, как не ей, всеобщей любимице, демократке истинной, – ибо любили ее солдаты и казаки, – было продолжать работу, – писал Емельянов. – Но образовалась большая трещина в деле, в укладе на фронте… Врач уже не лечил, а уехал на какой-то съезд, а санитар в дежурный час не у постели больного, а на митинге».

И Софья Алексеевна ушла, не в эмиграцию – в один из женских монастырей. Тогда они еще были…