Щукариха

Глава 1

Бабкино наследство

Глюк ухмыльнулся, завибрировал, теряя чёткие очертания, и расплылся голубым туманчиком по полу избы. Красивые завихрения его расползлись по щелям между некрашеных половиц. Я тупо смотрела на представление, жалея, что закрыла дверь в сени, отчего свет солнечного дня не мог пробиться внутрь сумрачного помещения. Оглянулась на дочь. Моя голоногая тинейджерка невозмутимо чмокала жвачкой. Она даже не слышала этого жуткого завывания призрачного старикашки, который только что растворился в пыльном воздухе избы. Дочь вынула пуговки наушников, заметила:
 — Классно слинял дедулька. Горелой проводкой воняет. Ну, мать, на фига мы сюда припёрлись?
 — Доча, ты не волнуйся, здесь ничего страшного… — попробовала заикнуться я.
 — Ой, крыска! Кис-кис-кис… — моя сдвинутая на компьютерных играх Лизавета уже подбиралась к здоровой серой крысе, нагло сидевшей на скамье.
 — Она не ручная!!!
Если бы меня кто-нибудь слушал! Лизхен уже приглаживала шкурку на спине серой зверюги. Та прибалдела то ли от удовольствия, то ли от наглости моей безбашенной тринадцатилетней дочурки.
Я бочком подвинулась к окну и открыла рамы, а потом и поседевшие от времени ставни. Солнце рванулось внутрь сквозь заросли матёрой тёмно-зелёной крапивы. Мне стало как-то спокойнее. Открыв второе окно избы, я принялась осматривать нечаянно свалившееся на нас наследство. Розоволапая крыса, к разочарованию Лизхен, грузно свалилась с лавки и протопала в нору, аккуратно выгрызенную в кухонной перегородке. Мне почему-то показалось, что полуовал крысиного хода раскрашен в виде радуги.
Пауки в доме расселились по всем углам, их серебристые тенёта цеплялись за одежду, прилипали к волосам. Я расчистила стены и потолок большой комнаты приготовленным веником из полыни, дочь тряпкой протёрла стулья, широкую скамью вдоль стены и массивный обеденный стол.
 — Сходим за водой? — громко спросила я подключённую к «Авторадио» Лизавету, постукивая парой вёдер.
 — А по щучьему повеленью? — попробовала возразить Лизхен.
 — Ты взрослая девочка, во-первых. А во-вторых, правильно надо говорить «По щучьему велению, по моему хотению, ступайте вёдра к колодцу сами»!
Вёдра в моих руках дёрнулись и лихо потащили меня в сторону открытых окон. Причём, каждое тащило к своему окну. Я врезалась в стену, дужки выскользнули из моих замороженных растерянностью пальцев, вёдра выплыли в распахнутые окна. Сверхдовольная доча выскочила за ними следом. Пока я приходила в себя, заполненные водой вёдра вплыли обратно и приземлились около печки на дубовую скамеечку-крепышку. Мой ребёнок запрыгнул с подоконника в комнату:
 — Они в колодец сами ныряли! — расчёсывая покусанные крапивой ноги весело рассказывала Лизавета. — Я за ними бегом! Они от меня! Гравитация в чистом виде!
 — Гравитация… — промямлила я, подозрительно озираясь вокруг. Хотя я человек реальный, на душе внаглую скребли кошки, а желудок подтянулся к самому горлу.
На физиономии дочуры появилось знакомое шкодливое выражение, поэтому я закричала:
 — Стой!
Она быстро что-то зашептала. Я приготовилась удирать. Как ни странно, ничего не случилось. Лизавета надулась, как мышь на крупу.
 — Почему у меня не получается?! — возмутился ребёнок, исподлобья глядя на меня прищуренными голубыми глазками.
Я облегчённо выдохнула и постаралась убедить её:
 — Ничего не случилось. Нам просто показалось. Это глюк какой-то, как вирус в компьютере… Наверное, это эксперимент неудачный. Что-то где-то сломалось…
 — Мать! Какой эксперимент?! С вёдрами? Не могла чего умнее придумать? Или это ты всё подстроила?
 — Нет, конечно! Чтобы я своего ребёнка пугала! Это, наверное, в городе научное магнитное, например, поле… Точно! Вёдра ведь железные! — обрадовалась я похожему на реальность объяснению.
Дочь ухмыльнулась:
 — Они из бересты, между прочим. У этого ведра только обод из металла, да дужки алюминиевые.
 — Ну вот, обод, дужки…
 — А ещё высшее образование! — укорило меня дитятко. — Смотри! Алюминий не магнитится так просто.
Иногда я забываю, что в детских карманах можно найти много полезного. На этот раз Лизавета достала подарочный магнит от молочной фирмы, который я, помнится, прикрепила недавно к холодильнику. Для вывешивания записок с распоряжениями, то есть с просьбами к малолетней дочери. Юниорка на месте доказала правоту своих слов. Мне крыть было нечем. Я как-то не привыкла носить в кармане набор юного физика, химика, биолога и заодно терминатора.
 — Думаю, нам ничего не стоит трогать без необходимости. Продадим дом, уедем домой. Завтра документы подпишем…
Ребёнок не дал мне договорить:
 — А давай не будем продавать! Пусть у нас дача будет! На лето! До города недалеко, верно? Будем на выходные сюда ездить, как дядя Фёдор в Простоквашино! Ворону заведём, комп привезём, крыска уже есть, кошку у соседей возьмём на воспитание, цыплят…
Мне резко поплохело. Безответственная Лизавета нарисовала мне картину сумасшедшего дома на выезде.
 — Нет, ни за что! — как можно твёрже заявила я, пытаясь на корню прихлопнуть дочкину фантазию.
Дочура ласково так заулыбалась. Впрочем, мы обе хорошо знали её возможности заговорить кого угодно. Тем более, что в душе я была бы не против проводить время именно здесь, где колодец — в двух десятках метров от крыльца, а светлая речка течёт сразу под небольшим обрывом немного дальше, где старый лес с кряжистыми соснами окружает деревушку в дюжину бревенчатых домов, а упитанные кошки греются на завалинках… Так! Стоп! Это же никуда не годится! А мои занятия в литературном кружке? А песчаный пляж в центре города с зонтиками и раздевалкой? А удобства цивилизации?!
 — Нет!
Лизавета скромно опустила глазки. Неожиданно заявила:
 — Я знаю, почему не получилось! Если рассуждать логически…
 — Ты о чём, ребёнок? — мне показалось, что пора волноваться.
Девочка громко затараторила:
 — По щучьему велению, по моему хотению, тряпка, вымой пол сама!
Я не успела предотвратить очередное событие из ряда вон. Половая тряпка, уложенная мною в сумку, с сухим электрическим потрескиванием высвободилась из неё и улетела в окно в сторону реки.
 — Куда?! — высунулась ей вслед Лизавета.
Но тряпка оказалась неуправляемой, как и многие события в нашей жизни…
 — Видимо, надо поконкретнее задания давать, — попробовала я объяснить расстроенной дочери.
 — Это как на компе? Ну, пробел, запятая или ещё какой символ? Чтобы комп понял? Ты думаешь, тряпка на микросхемах? — заинтересовалась Лизавета.
 — Наверное, нет… Но что-то общее у всего сущего есть, может и в тряпке встроено некое…
Закончить я не успела, так как тряпка вернулась. Она влетела в дом и отряхнулась, как мокрая собака. Брызги разлетелись по всему полу, по стенам и, естественно, по нам. У меня перехватило дыхание от холодной речной воды. А это дикое устройство для мытья принялось обрабатывать пол так рьяно, что мы с Лизой одновременно заскочили на скамейку, спасая свои ноги.
 — Ура! Заработало! — процитировала своего любимого автора дочура.
Я с тоской смотрела на выходки тряпки, понимая, что из такого экзотического дома мою Лизавету никакими коврижками не выманишь. Наш «Пентиум» просто отдыхает!
 — Эй, кружка, по щучьему велению, по моему хотению, принеси молока!
 — Без коровы!!! — панически вставила я, обречённо наблюдая, как моя любимая кружка в красный горошек направляется по знакомому маршруту.
 — Ну, мать, думаешь, она сама не сообразит?
 — Кто, кружка?!
 — Она не «кто», а «что», — поправила меня в чём-то грамотная дочура. — Раз вещи управляемые, значит, они и соображаемые.
 — Ты уверена, что соображаемые, как ты говоришь, обязательно и управляемые? Судя по твоему поведению…
 — Мать, что за манера переходить на личности? Это непродуктивно и непедагогично.
Зря я ребёнка таскала по творческим вечерам и в литкружок, ой, зря. Разговаривать-то она научилась, а вот думать о последствиях… Этому учат другими методами. И желательно — отцы. Наш папочка слинял на свободу от пелёнок и ответственности, когда Лизе было месяца три.
Кружка вернулась без коровы. Но с пакетом магазинного молока.
 — И на том спасибо… — промямлила я.
 — Тут что, поблизости ни одной живой коровы нет?
Я усмехнулась:
 — Ты лучше подумай о том, нет ли здесь поблизости продавщицы из ближайшего магазина. С милиционером и понятыми.
 — А что такое понятые?
Да, словарный запас дочура пополняет постоянно. Хотя странно, что она не знает этого слова. В «Улицах разбитых фонарей» и в прочих «Ментах» оно достаточно часто встречается.
 — Понятые — это люди, которых приглашают милиционеры, как свидетелей при обысках или арестах. Они подтверждают в суде слова служителей правопорядка, — может слишком официально ответила я.
 — Не доверяют, значит, ментам, — укорила она кого-то.
Помолчала и добавила:
 — Волки позорные!
 — Лиза!
 — Чего возмущаемся? — невинно поинтересовалась дочь. — Так в телике говорят, значит, всем можно.
Телевизор времени реформ — тот ещё учитель! Да и радио не лучше…
 — Можно, но не обязательно. Могла бы учесть и моё мнение. Не люблю таких выражений.
 — Интересно, как я узнаю, каких выражений ты не любишь, если не выражу их вслух?
 — А вот так! — бесперспективно высказалась я. Собственно, чего возмущаюсь? Дочь-то права…
Тряпка снова выскочила в окно. Мыться отправилась. Мы спустились на блестящий светлый пол. Похоже, тряпочка соскоблила не только грязь, но и тёмную поверхность сосновых досок. Вот и она вернулась! Разлеглась у входа, демонстрируя свои трудовые дырки. Истрепалась наша тряпка насмерть.
 — Круто!
 — А то! — трескучий голосок с русской печи принадлежал давешнему дедуле-призраку.
 — Привет! Мама сказала, что ты глюк.
 — И не стыдно!.. — укорил неопрятный старичок.
Я покраснела и одёрнула дочу за топик.
 — Чем вас домовой не устраивает? Забыли, что ли? – пробухтел дедуля в бороду.
Я вынуждена была сказать:
 — Извините, конечно, но я считаю, что домовые, если они существуют, не умеют растворятся в воздухе. Согласно славянским легендам, это существа мелкие, но вполне реалистические, можно сказать, материальные.
 — Я всегда говорил, что учёность до добра не доводит… — запечалился человечек на печке. — Ведь всё переврут, всё переиначат, обсмеют, а понять не смогут.
 — Дядя домовой, а как тебя зовут? — моя Лизавета как магнитом медленно притягивалась к старичку. Я бы даже сказала, подкрадывалась.
 — Кто в избе живёт, тот и называет. Если подумать, у каждого времени свои причуды, свои имена, — расфилософствовался дед.
 — Класс! Имя будет Чух! — категорически заявила присутствующим Лизавета.
 — Почему Чух? — лично я выбрала бы что-нибудь поэстетичнее.
А дед с печи похвалил:
 — Хорошее имя. Почти что дух. Или такое чуткое слово «Чу!». Мне подходит. Чувствует, однако, дитя звуки тайные, связи видит неопределённые. Нашенская порода!
Дочура горделиво посмотрела на меня. Я не выдержала, понимая, что меня осуждают неизвестно за что:
 — Не слишком ли грамотная у Вас речь для лесного отшельника?
 — Какой же я отшельник?! Я с людьми, всегда с людьми жил. Разговору у них учился. Что, думаешь, в доме радио нет или телевизора? Всё в рабочем состоянии. Контакты зачищаю, антенну поправляю. Особенно после грозы. Сериалы смотреть люблю. Очень жизненно… — мечтательно протянул старикан.
Я подозрительно смотрела на любителя сериалов. Бесстрашная дочура уже полезла на печь. И вдруг меня словно обухом по голове:
 — Что значит «нашенская порода»?!
Старик заёрзал, потом стал слезать с печи:
 — Так чья же? Нашенская, само собой. Отец-то у неё кто?
 — Подлец.
 — Вот видишь, сама знаешь. А чего меня допрашивать? — дед протопал к старинному комоду, где аккуратными рядами стояли чашки на блюдцах да тарелки у стенки.
 — Что-то я не понимаю…
 — Всегда с вами, бабами, так… Слово правильно выговариваете, а сути его не знаете.
 — И в чём суть слова «подлец»?
 — Не при ребёнке будь сказано, имя это нечеловеческое. Делится, как многие слова, на две части. «Под» — это понятно, под кого-то подделывается. А вторая часть говорит, что маскируется под людей, под человека, под лицо его. Ты не бойся, он не нежить, наоборот — жить. Я вот тоже из породы жить, только к одному дому привязан, к одному твоему роду. А подлец живёт быстро и недолго, оттого и торопится, всё бежит куда-то, нового ищет. Такие на месте сидеть не могут, уж не обессудь, да и с другими никогда не считаются. Нетерпёжники они, одним словом.
Я села за стол, хотелось плакать навзрыд или поругаться со всей деревней сразу. Даже со свирепой продавщицей, милиционером и понятыми.
Дед достал из ящика красивую праздничную скатерть, постелил её на стол, разгладил немытыми руками, но следов на ней не оставил. Наоборот, руки дедули стали чистыми, а лицо — умытым, и всклокоченные волосы на голове раскудрявились красиво, а борода сама собой расчесалась.
 — Давно мне гостей принимать не приходилось. С тех пор, как Марфа Степановна померла в прошлом годе… Хорошая хозяйка была твоя прабабка двоюродная, — будто поучая, высказался дед.
 — Чух, а случайно, это не скатерть-самобранка? — поинтересовалась наблюдательная Лиза, ходившая за дедом след в след.
 — А как же! У каждой порядочной Бабы Яги должна быть скатерть-самобранка.
Я едва не подавилась свежим деревенским воздухом:
 — Какой Бабы Яги?!
 — Обыкновенной. Как ты. Или Лизавета твоя. К вам вечно эти подлецы липнут. Силу вашу чуют, вот и пристраиваются. У самих-то силушки только на маскировку и хватает.
 — Бред…
 — Насчёт бреда не знаю, не испытывал, а правда — она на виду. Кому ещё, кроме хозяйки, наши вещи подчиняться будут? Другой хоть сотню раз «По щучьему велению» протараторит, да толку не будет. А ты сказала — и пожалуйста!
Лизавета соображала быстрее, поэтому радостно забубнила щучью присказку, добавив:
 — Скатерь-самобранка, подай обед на свой вкус!
Я удовлетворённо наблюдала, как на цветном полотне появился освежитель воздуха, средство от моли, стиральный порошок «Тайд» с запахом альпийских лугов и смягчающая «Ласка» для льняных тканей.
 — Кх… — дед зачесал в бородёнке. — В хозяйстве любая вещь пригодится. Я в шкап химикалии уберу, пускай полежат.
 — Как на компе, как на компе… — настраивала себя неутомимая дочура. — Подай на три персоны по тарелке варёных пельменей с майонезом, три банки «Спрайта», буханку чёрного хлеба, бутылку пива, сухариков в пакетах и копчёную курицу. Всё в горячем виде. Действуй!
Что-то мне в её речёвке не понравилось. Я поняла это позже, когда на столе выстроились банки с кипящей газировкой и пивом, выпрыгивающим из-под крышки.
 — Опыта нет… Практика нужна, — задумчиво высказался дед.
Окинув взором красноречивую картину и мысленно пересчитав предметы, развешенные и разложенные по избе, я осознала, что это наследство я уже никогда никому не продам. Немой и жадный восторг на лице дочуры говорил сам за себя.
 — Допустим, мы останемся на эти выходные… — осторожно начала я.
 — Ура! Сработало! — одновременно закричали дед и Лизавета. Эти спелись…
 — Ладно, пока ничего не продаём. Но только на лето! И Лизонька, пожалуйста, спрашивай иногда у своей более опытной мамочки, что и как надо делать! — повысила я голос на правах хозяйки. — И ты, Чух, знай своё место!
 — Конечно, старшая Баба Яга, ты хозяйка, раз здесь, в Щукарихе, остаёшься.
Ой, не нравится мне такая уступчивость! И название деревни почему меня сразу не насторожило? Хотя, если подумать, оно вполне мирное. Если не знать русского фольклора. И что теперь делать?
 — Мам, а можно нам корову завести? С телёночком?
Ну вот! Дело Простоквашино живёт и размножается!


Глава 2

К вопросу о хвостах

Ночью по дому бродил Чух. Чем-то стучал, шуршал, скрипел. Я никак не могла уснуть. Не выдержала и прошипела:
 –– Домовой, ты что не спишь?
 –– Как что? Погоду наговариваю.
 –– Какую погоду? –– спросонья не сообразила я.
 –– На день  –– ясную, а к ночи –– дождичек. Ты ведь огород поливать не собираешься? –– заглянул в нашу спальню кудрявый старичок.
 –– У нас и огород есть? –– я только вчера вечером увидела впервые наше с дочкой загородное наследство и была не в курсе. Деревня Щукариха для нас пока являлась землёй неизведанной.
 –– Всё как у людей: картошка за деревней посажена, сотки четыре будет. За избой –– три грядки с клубникой, капустка наливается, морковка подрастает, укропчик молодой кучерявится, спаржа, салат, сельдерей, пастернак, пертушечка запашистая, табаку немножко, лучок красный, золотой да белый, смородина тоже всякая, малина, крыжовник, яблонь несколько да вишен и ещё…
 –– Заткнись, а… –– подала голос моя дочура со своего спального места. –– Испепелить бы тебя надо.
 –– С чего это –– испепелить? –– обиделся домовой из породы жить. –– Ты ж не ведьма какая-то там забугорная, а породистая Баба Яга. Бабы так не поступают.
 –– Уговорил. Будешь без толку трепаться –– сварю. В котле с кипящим молоком.
 –– Так бы сразу и сказала. А то –– испепелю, испепелю!..
Чух залез на печку и затих. Вот как надо, оказывается, домовых успокаивать! Ну дочура, хвостик мой ненаглядный, ну меньшая Баба Яга!
Показалось, что в темноте избы на миг разлилось голубое сияние. Потом я услышала тихое сонное сопение Лизаветы и выключилась сама.

Меня разбудил почти забытый запах махорки. Когда-то в детстве мой дедушка, который прошёл Великую войну от и до, сидя во дворе на лавочке, курил самокрутку. Я прижималась к его боку и наблюдала за отлетающими завитками дыма. Всё просила: «Деда, дай колечко пустить!». А он называл табак отравой, говорил, что отгоняет махорочным запахом от нашей семьи злыдней всяких. Мне казалось, да и сейчас кажется, что дед на самом деле отстранял от нас беды. С ним жизнь ощущалась надёжной и устойчивой. Умер он, и исчезла защита от злыдней видимых и невидимых, местечковых и далёких…
На пороге спальни стоял домовой Чух и курил огромную самокрутку из старой газеты. Стряхнул пепел в ладонь и заявил:
 –– Утро доброе! Пироги из печи, чай из самовара, варенье из прабабкиного подвала. Вишнёвое. С косточками.
Чух почесал макушку, беззастенчиво разглядывая нас с Лизхен:
 –– Подъём, однако! Солнышко встало, будить вас устало! Петухи пропели, а вы всё в постели! Завтрак на столе, к нему подойти осталось, да перекусить малость!
 –– Может, кофе в постель подашь? –– ехидно поинтересовалась Лизавета.
 –– В сухом виде высыпать или в мокром на одеяло вылить? Штучки эти заморские не держу! –– отрезал домовой и степенно удалился в большую комнату, из-за двери которой тянуло запахами свежей выпечки и духмяного чая.
У меня после сна защипало глаза то ли от дыма, то ли от пронзающих душу воспоминаний. Городской ребёнок, я каждое лето отдыхала у бабушки под Сусаниным, в деревне Карповское. Всегда с нежностью вспоминаю, как с оравой таких же подростков гоняла по полям, на ферму, на сенокос, за земляникой около охотничьей вышки, за грибами в ближний лес, выросший на месте вырубленного во время войны, в дальний бор, за которым приветливо зеленели знаменитые сусанинские болота, страшные для чужаков. Деревушка моя милая, где в каждом дворе –– хлебосольные родственники. Что от тебя осталось? И нет рядом ни одного брата-друга, всех их смерть рано скосила. Только сестрички двоюродные остались…
 –– Ольга Валентиновна!
А это кого принесло с утра пораньше?
 –– Я зайду, Ольга Валентиновна? Чай вы встали?
Если бы не встала раньше, то вскочила бы от мощного голоса ранней гостьи. Ей бы полудиких лосей пасти в Сумарокове: никаких рожков не надо, никаких вопилок. Лоси её за десяток километров услышат и прибегут поскорее, чтобы она только замолчала.
 –– Что горит?! –– выпрыгнула из одеяла Лизхен.
 –– Та ничего не горит! –– ответила за меня деревенская жительница из-за перегородки. –– С утра коз подоила, та к вам. Ольга Валентиновна, я слышала, что здесь теперь жить будете?
Я срочно одевалась:
 –– На эти выходные остались. Завтра в город уедем.
 –– Та вы не стесняйтесь! Мне можно сказать. Та я никому не скажу!
Ей и не надо никому специально говорить. Прошепчет –– на другом конце деревни стёкла задребезжат.
 –– Вот это Громозека! –– Лизавета распахнула дверь. –– Здрасьте!
 –– Здоровьишка вам!
За порогом стояла бабулька метра полтора ростом. В белом платочке загорелое лицо её казалось особенно тёмным, как лик на старой иконе в деревенской церквушке. А вот голубые глаза баушки прямо светились радостью жизни и любопытством. Ручки бабули будто летали отдельно от неё, настолько энергично она жестикулировала ими при разговоре:
 –– Та меня Надеждой зовут, можно бабой Надей, я не против. Мне уж годков-то много, чай. Хотя я помоложе Марфы Степановны, вашей прабабки, лет на три-и… дцать, знать, Ольга Валентиновна.
Мне стало неудобно перед гостьей. Она к нам со всей душой, а мы Громозекой её обозвали, можно сказать. Поэтому я пригласила:
 –– Не попьёте ли чайку с нами?
 –– Та за компанию почему ж не попить? Чай –– он всегда выручай! Как дома больше ничего нет…
 –– Это как нет?! –– возмущённо протрещал голос с печки.
 –– Ты не встревай, когда люди разговаривают! –– прикрикнула на дедулю бойкая старушенция.
 –– Ничего себе –– не встревай! Хозяек дома попрекают незаслуженно, а мне уж и сказать нельзя! –– спрятавшийся было Чух спрыгнул с печи, как молодой кузнечик. –– Чего тебе не хватает?!
Бабулька замялась, поправляя платочек:
 –– Та я тут земляники бидончик принесла. Подумала, может новым жилицам пригодится, –– вопросительно посмотрела в мою сторону.
 –– Пригодится, пригодится… –– поторопилась я умаслить бабу Надю. Да и ягодок лесных страсть как захотелось.
Бабуля ринулась в сени и притащила оттуда не только бидончик, но ещё и корзину, накрытую тряпицей, а также заплечный туесок.
Лизавету, естественно, потянуло к закрытой корзине. Там что-то скреблось.
 –– Тут кто-то живое… –– заранее предвкушая, Лизавета присела у корзины, поставленной бабой Надей на пол перед нами.
Шустрая бабуля устроила бидон с запашистой земляникой на стол, туесок –– на скамью, открыла корзину:
 –– Мой вам, знать, подарочек. Та моя Дружа родила тут троих. Кобельков-то сразу охотники взяли, а вот эта при мамке осталась. Та вам она нужнее!
Из корзины высунулась рыжая щенячья морда с чёрными пуговицами жизнерадостных глазёнок. Хвост скотинки заработал с энергией метронома в длительности 1/16.
 –– Кирдык!.. –– прокомментировал Чух.
Мне захотелось сказать что-нибудь похлеще. Почему все вокруг решают, что именно мне нужно?! А меня кто-нибудь спросил?! Я закашлялась от обилия невысказанных слов и выражений.
 –– Та не надо спасибо! Я от всей души, можно сказать, самое дорогое отдаю, –– кончиком платочка баба Надя вытерла край глаза. –– А за бидончик двадцать рублей хватит. Я за пустым вечерком зайду, заберу.
Лизхен уже прижала к себе мягкое рыжее чудо и сусюкала над ним:
 –– Девочка моя, солнышко, лапушка…
Лапушка от обилия чувств вылизывала её лицо. Такая антигигиена меня доконала:
 –– Лизавета! Опусти собаку на пол. У неё микробы и… –– я хотела добавить про разных паразитов, но постеснялась обидеть малознакомую бабу Надю.
Но та, видимо, почувствовала моё настроение, поэтому заторопилась:
 –– Ой, та у меня дел сколько! Хозяйство, знать, большое. Та я всё одна, всё одна… –– запричитала баушка и ускользнула за дверь, так и не отведав чухиного чаю.
 –– Но как же…
 –– Ма, смотри, какая псинка! Скоро у нас как в Простоквашино будет! Класс!
Я в который раз не слишком добрым словом помянула известного писателя, придумавшего детскую мечту о независимой от родителей жизни –– деревню Простоквашино.
 –– Мне только собаки не хватало!
 –– Правда, ма? –– нежно промурлыкала Лизавета. –– Значит, она останется у нас? Мы в город её временно возьмём?
Я насторожилась:
 –– Почему временно?
Дочура подтвердила мои худшие опасения:
 –– Мы до города сгоняем, вещи соберём –– и сюда, на ПМЖ!
 –– Куда-куда?!
 –– На ПМЖ! Ну, мать, на постоянное место жительства. Как в Америку.
 –– Сравнила…
 –– Можно подумать, что в Америке лучше! –– патриотично надулась на меня Лизавета.
 –– Умница-разумница, –– проскрипело из-за стола.
 –– Да вы что?! Думаете, мне работать не надо?! Только с вами чаи гонять да скотину всякую разводить?! –– совсем рассвирепела я.
Домовой Чух выглянул из-за огромного медного самовара, проворчал:
 –– Чай остывает, а они ерундой занимаются….
 –– Прямо не знаю, что делать! –– я плюхнулась на скамью.
 –– Вот после завтрака и решим. Чего такую рань о серьёзных делах говорить? Присаживайся, старшая Баба Яга, вот тебе тарелка с кашей манной, с маслицем деревенским, питательным… На колени полотенце льняное положи, старинное, славно украшенное. Такие в позапрошлом веке лучшим гостям по большим праздникам подавали. Кушай, кушай, свет Ольгушка. А вкусно-то как! М-м-м…
Чух сам подал пример, большой деревянной ложкой аппетитно заглатывая кашу. Я осторожно попробовала горячую манку и от наслаждения у меня все предстоящие огорчения из головы вылетели. Краем глаза я заметила, как моя равнодушная обычно к еде дочура мельтешит ложкой, а рядом, поднимаясь на лапки с её колен, розовым языком подлизывает летящие брызги подарочная собаченция. Но сил на замечания у меня уже не осталось.
Сытые, мы приступили, наконец, к пирогам и варенью. Как в меня убиралась предложенная Чухом вкуснятина, я уже не понимала. Домовой же заметно распухал в области талии, становился всё круглее и круглее. Мне показалось, что сейчас он скатится со скамейки и грузно запрыгает по полу.
 –– Хватит! –– приказала я в первую очередь себе.
Все остальные тут же прекратили жевать. Даже щенячья морда бессильно съехала под стол на лизаветины коленки.
 –– Ух, вот это закусили! –– сыто икнула дочура. –– Мне теперь с места не сдвинуться. Тащите кровать сюда, буду отлёживаться.
 –– Я тебе мезим дам. Полегчает… –– еле слез со скамьи объёмистый Чух.
 –– А что, народных средств нет? –– спросила я домового. –– Кто-то тут выступал против иностранных продуктов…
Чух пробурчал, копаясь в деревянной шкатулке на буфете:
 –– Конечно, народные есть. Только у них последствия неприятные. И действуют сильно. На богатырей как-никак рассчитаны. Ну ещё на коней богатырских.
Что-то мне расхотелось организовывать богатырский понос. Мы дружно приняли импортный мезим.
В окно тихо постучали.
 –– Кто там? –– автоматически спросила я на правах хозяйки.
И услышала ужасное:
 –– Это я, почтальон…
 –– Кто?! –– совсем запаниковала я.
 –– Да почтальон местный, Василий Сосипатрыч! Моя изба от вас четвёртая по этой стороне. У меня тут у одного мотоцикл. С коляской. Так что, если какая нужда…
 –– Что ж Вы не заходите, Василий Сосипатрович? –– привстала я, пытаясь разглядеть того, кто стоял за окном.
 –– Кхе-кхе… –– прокашлял предупреждающе домовой.
А Лизхен уже выглянула в раскрытое окно:
 –– Мать моя женщина!
Это в её устах могло означать всё, что угодно. Я тоже приблизилась к окну. И стукнулась макушкой о верхнюю раму. Мужчина в тельняшке оказался настоящим великаном. Только слишком худым и угловатым. Такое чувство, что губастого людоеда из мультсказки о коте в сапогах не кормили целый год, а теперь он готов проглотить пару коровок и нас за компанию.
 –– Вы не волнуйтесь, мотоцикл у меня самодельный, вместительный, –– скромно улыбнулся Сосипатрыч большим ртом, демонстрируя белейшие зубы. Наверное, он подумал, что очень меня успокоил…
Пока я пыталась выйти из транса, почтальон протянул пудовый кулак в сторону восхищённой Лизаветы:
 –– Я тут тебе, дочка, ужика принёс. Он старый, тихий. Ты ему под кроватью соломки подстели, да молочком корми. Он тебя любить станет…
Чёрный ужик перекочевал в девичьи ладони, свернулся клубочком.
 –– Не бойся, я тебя не брошу, шуршавенький ты мой… –– Лизавета внесла лесного гада в избу.
Мне померещилось, что уж замахал кончиком хвоста. Щенок весело ему ответил. В окне ласково так улыбалась физиономия Людоеда Василия, предвещая новые подарки от щедрых жителей деревни Щукариха.


Глава 3

Баюн

Я вышла на крыльцо. Спустилась на тропинку, выложенную из плоских камней. Осмотрелась. Заглянула под нашу бревенчатую избу.
 –– Никак куриные ножки ищешь?
Я быстро оглянулась. У калитки стояла молодящаяся женщина с тюрбаном из яркой ткани на голове. Окрашенные зелёным и голубым волосы весёлыми кудряшками торчали с одного боку бледного лица. Ярко-розовый брючный костюм в облипочку и прозрачные босоножки довершали картину. Чем-то она напомнила мне изнеженную подмосковную дачницу.
 –– Здравствуйте, я…
Женщина приподняла остренький носик:
 –– У этой избы другая конструкция. Старинная, настоящая избушка на курьих ножках, сейчас подальше в лес перенесена. На сохранение.
Женщина подошла ближе. Я уловила запах её духов. Какая-то смесь из ландышей, гвоздики и других растений. Она продолжала:
 –– Двести лет назад здесь простиралась чащоба с бездонными болотами. Потом появился город. Он растёт до сих пор, наша Щукариха скоро станет пригородом…
 –– Вас это печалит?
 –– И да, и нет… У меня хорошая работа в Молодёжном. Хотя раньше было спокойнее, –– она томно подняла к небу глаза, обильно подкрашенные зелёной тушью. –– Кстати, о моей работе. Она очень редкая и деликатная, я бы так сказала… Я лучший специалист по растительности. Особенно нашей средней полосы.
Она придирчиво оглядела огород, будто выискивала в нём кого-то. Я тоже осмотрелась. На всякий случай.
 –– Кики, –– женщина протянула тонкую ладошку с очень длинными пальцами, с ногтями, покрашенными под цвет морской волны.
 –– Ольга, –– представилась я в ответ.
 –– Ты не смущайся, у нас в деревне только свои. Все в курсе… –– многозначительно глянула на меня овеянная духами женщина.
Кики подтвердила мои подозрения, что в обычной на первый взгляд деревушке не всё чисто.
 –– И что Вам, то есть тебе известно? –– решила уточнить я.
 –– Тут ваш домовой забегал…
 –– Так… Теперь понятно, чьи уши здесь торчат!
 –– Где уши?! –– обернулась вокруг оси посетительница.
Мне померещилось, или Кики испугалась?
 –– Это я про Чуха, образно, –– поспешила я её успокоить.
 –– Ой, ты не представляешь, как он меня достал!
 –– Чух? Этот может…
 –– Да не Чух! –– отмахнулась от моего предположения разноцветная Кики. –– Кот этот, будь неладен! Ходит по пятам, бает, видите ли!
 –– Кот? У нас нет кота, –– растерялась я, уже сомневаясь в сказанном.
 –– Неужели домовой ещё не предупредил? Совсем совесть потерял.
Вездесущий Чух уже выкатывался из избы:
 –– Ничего я не потерял! Чего людей зазря беспокоить? Всему своё время. Ты вот, Кикимора Ивановна, на работу опаздываешь. На одеколоноделательную фабрику.
Кики поджала тонкие губы:
 –– Грубиян! На парфюмерную! Парфюм –– такое изящное французское слово. Сколько раз повторять! Никакой деликатности… –– она достала трубку сотового телефона. –– Аллё, Васенька! Заезжай за мной, я у дома бабы Марфы. Да, с новенькой познакомилась. Целую, маленький мой!
Невдалеке загромыхало, затарахтело, и на дороге показалась мотоповозка местного почтальона Василия. Самодельная конструкция, отдалённо напоминающая мотоцикл с коляской, грузно подпрыгивала на ухабах. Великан в тельняшке вежливо подсадил Кики во что-то наподобие тарантаса, прикрыл её ноги жаккардовым покрвалом.  –– Всего хорошего! Не скучайте! –– отбывая в город, махала рукой одеколоновая дама. –– Кота не кормите… Уже издалека, среди дребезга и тарахтения, еле расслышала я голос Кики. Обернулась к Чуху:  –– При чём здесь кот? У нас ведь точно нет кота? Домовой подозрительно замялся.  –– Мам! Купаться хочу! Погода –– блеск! –– заявила вышедшая во двор дочура.  –– Подожди, я с Чухом разговариваю!  –– Что у нас новенького? –– мигом среагировала Лизавета.  –– Вот и меня это интересует. Очень интересует! –– грозно нависла я над домовым. Неужели во мне просыпается настоящая Баба Яга? Из-за соседского забора в наш огород веером полетели куры во главе с яркопёрым петухом. Панические их крики напугали даже меня. Куриная команда вприпрыжку пересекла огород и залетела в открытую дверь избы.  –– Куда?! Кыш! Кыш! –– радостно заорал Чух и побежал их выгонять. А на соседском заборе повис здоровенный котяра дымчатого окраса в чёрную тигровую полоску типа тэбби. Огромными зелёными глазищами он с любопытством крысолова разглядывал нас с Лизаветой.  –– Мр-р-р… –– вопросительно промурлыкал котик весом кило под сорок. Забор закачался. Я тоже.  –– Привет! А я Баба Яга. Младшая, –– Лизавета через грядки с капустой подбиралась к зверюге. –– Ты меня не бойся, я не кусаюсь. Хочешь, я ттебе молочка дам?
Коварный ребёнок схватил животное. Кот попробовал вывернуться, но Лизавета держала крепко:
 –– А кушать? Молочка? Котик, котенька…
Что-что, а зубы моя доченька заговаривать умеет. Даже такие острые, как у этого зверя. Котяра довольно замурлыкал у девочки на руках. Я попробовала возражать:
 –– Лиз, ну зачем нам ещё кот? Он твою знакомую крысу съест, вот увидишь…
 –– Не, они у меня подружатся! –– уверенно ответствовала Лизавета.
Действительно, как это я сама не догадалась?!
Лизхен с трудом затащила тяжеленного котяру в дом. Я вошла следом и остолбенела. Резвый Чух гонял по комнате орущих куриц, петух носился за ним, а с обеденного стола за гонками наблюдал рыжий щенок, с безопасного места за самоваром самозабвенно облаивающий всю ораву. Со стола давно уже слетели остатки утренней трапезы и пакет с недопитым молоком.
Сиреноподобное «Мяу!!!» пронеслось по комнате, словно торнадо. Куриц как ветром сдуло. Петух проскочил у меня между ног, едва не оторвав подол нового сарафана. Чух запрыгнул на печку, щенок свалился со стола, забился под скамью и мелко дрожал, жалобно поскуливая. Дочуру прижало к стене.
От потолка на разбросанную мебель медленно опускались куриные перья. Я сделала шаг. Что-то хрустнуло. Под туфлёй расползалось липкое содержимое раздавленного яйца. Я возмутилась:
 –– Что за бардак?! Кто это убирать будет?!
Котик спрыгнул с рук Лизаветы и стал подлизывать гоголь-моголь из пролитого молока и сырых яиц с добавлением пирогов и масла. И делал это так споро, что через несколько секунд на полу уже ничего съедобного не осталось.
 –– Видишь, какой котик умный! –– поддержала его действия Лизавета. Она принялась почёсывать огромные пушистые уши. Котик утробно заурчал. Почему-то это меня насторожило.
 –– Ры, мры… Р-расскажу я вам, дети, ска-азочку… Жили были старик со старухою. И была у них курочка Ряба…
Я тупо уставилась на кота, который устроился на скамейке под ласковой рукою моей зверолюбивой доченьки.
 –– Ни фига себе, кот говорящий! А ты его брать не хотела! –– не удержалась от замечания Лизавета.
 –– Да он не то чтобы говорящий… –– донеслось с печи.
 –– Ну-ну!.. –– сердито начала я. Сколько можно меня выставлять в глазах дочери злыдней какой-то!
Хотя Чух уже спускал ногу в валенке с отрезанным голенищем на лесенку, он предпочёл не слезать с печи и разговаривать со мной оттуда:
 –– Он на сотню-другую сказок выучен, ну запрограммирован. Как тот же попугай, повторяет и повторяет. Баюн он и есть Баюн…
Я на всякий случай оглянулась проверить, нет ли в избе клетки с попугаем. Кот продолжал талдычить свою сказочку. Дочура пока внимательно его слушала.
 –– В общем так, Чух, мы с Лизой идём купаться. Когда вернёмся, чтобы в доме был полный порядок. Понял?
 –– Будет! Полный!
 –– И поищи занавески какие-нибудь на окна, а то сиротливо как-то.
 –– Сделаем, старшая Баба Яга, в наилучшем виде! –– Чух слез с печи, видимо, перестал меня боятся.
 –– А кто слушал, тот молодец, –– закончил про золотое яичко кот-Баюн. И тут же начал про другое. –– В одном царстве, тридесятом государстве…
 –– Мам, а ты не знаешь, как его выключить? –– задала вертевшийся на моём языке вопрос дочура.
Я краем глаза заметила, как домовой Чух снова полез на печь.


Глава 4

Река

Кот-Баюн вышагивал по тропинке впереди нас и заунывным речитативом рассказывал о битве на Калиновом мосту. Фольклор так и изливался из его уст, то есть из пасти.
Моя дочурка Лизавета попробовала спрятаться в кустах. Кот остановился напротив, не переставая бубнить.
 –– Коты воду не любят, –– решила посоветовать я. –– Идём быстрее.
Дочура выбралась из кустов, отряхнулась:
 –– Да вот уж она, река местная. Ты хоть знаешь, как она называется?
 –– Домовой говорил. Кажется, Ладолга.
Дочура подумала немного:
 –– Если разделить на два слова… Ладо –– это лад, хорошо. Верно?
 –– Вроде так.
 –– Лга, нам рассказывали в школе, означает влажное место, вода. Как Во-лга, например.
 –– И какой вывод?
Дочура весело ответила, сбрасывая босоножки на песчаный бережок:
 –– Хорошая вода! Вот такой вывод. Проверять будем?
 –– Обязательно!
Мы быстро разделись и плюхнулись в речку. На поверхности вода прогрелась, а внизу по ногам струилось холодное течение. Видимо, где-то рядом бил родник. Я с наслаждением плыла на спине, едва пошевеливая руками или ногами. Дочка решила понырять у берега. Растерянный Баюн залез на старую иву, протянувшую ветки над водой, и оттуда изводил Лизавету образцами народного творчества.
Захотелось плыть быстрее, почувствовать силу своего движения и сопротивления воды. Несколькими взмахами я выплыла на стремнину. Тут моя рука ударилась обо что-то твёрдое.
 –– Барышня! Поаккуратнее бы надо руками махать, –– прямо над моим ухом раздалось недовольное бурчание.
От неожиданности я забарахталась и глотнула воды.
 –– Э! Э! Так и потонуть можно. Ныряй потом, доставай… –– длинноволосый пожилой мужчина сидел на небольшом плоту, свесив в реку обе ноги. На нём ничего, кроме засученных до колен синих трико, не было.
 –– Откуда?..
 –– Это ты откуда. А я тут живу. Только побриться собрался, а тут пожалуйте –– утопленница.
Я обиделась:
 –– Какая я Вам утопленница! И вообще, кто это посреди реки бреется?
 –– Для бритья вода нужна? Нужна. Пена необходима? Вот она. А вместо лезвия –– острая зелёная осока. Могу я себе позволить на природе, по-стародавнему, побриться?! –– возмутился дородный плотогон.
 –– Тогда уж лучше топором, –– испуг прошёл, и мне даже стало смешно на «дикаря», пытающегося вернуться к истокам.
 –– Кому-то может и лучше. А у меня –– традиция. Ты плыла? Ну и плыви дальше. Только девочек моих не обижай. Они ещё маленькие, глупые, на острогу лезут… –– мужчина скривился, пытаясь с помощью осоки сбрить щетину на подбородке.
У меня холодок пробежал по спине:
 –– Какие девочки?
 –– Да мавки. Плескались где-то здесь, на солнышке грелись. Вроде, ближе к берегу уплыли… –– продолжал неестественно кривляться бреющийся мужик, заглядывая в гладь воды, как в зеркало.
 –– Мавки… Мавки… Это же русалки?!
 –– Малявки они, а не русалки! –– оцарапал щёку недовольный брадобрей. –– Не мешала бы ты мне, баба!
Если рассуждать логически, как говорит Лизавета… Я изо всех сил поплыла к берегу, где оставила свою дочуру. Однако было уже поздно.
Стайка белокурых мавок окружила Лизавету. Я окликнула дочуру, но она только махнула рукой в мою сторону. Это был сигнал «Отстань, не до тебя!».
Подплыв ближе, я заметила, что одна из мавок целует мою дочуру в губы. Я закричала как можно сердитее:
 –– Прекрати сейчас же!
Мавки в образе голых десятилетних девчонок, прикрытых только длинными белокурыми волосами, разом повернули в мою сторону бледные личики. Они были близняшками! Но что самое страшное, моя Лизавета тоже повернулась ко мне, и я увидела сильно побледневшее лицо и голубые, почти прозрачные глаза дочери. Она знакомо надула губки:
 –– Мне что, уж и поиграть нельзя? Мы с девчонками сплаваем к ним домой на минуточку. Я скоро! –– с этими словами она нырнула в глубину.
Мавки исчезли следом. Я осталась у берега одна выслушивать заунывную речь кота-Баюна.
Я всматривалась в воду и ничего не видела. Нырять было бесполезно. Потом решила доплыть до мужика на плоту. Тем более, он всё ещё пытался побриться.
 –– Эй! Эй! –– уже издалека начала я.
 –– Что тебе, женщина? –– проклокотало в ответ.
 –– Ваши мавки… они утащили мою дочь!
 –– Куда?
 –– В воду, естественно! Вы их разводите, вот и отвечайте теперь за них! Вы собираетесь мне помогать?!
 –– Так… Эти промокашки её поцеловали?
 –– Представьте себе! В губы!
Мужик успокоился:
 –– Тогда нечего боятся. Поплавают и вернутся… –– он снова взялся за осоку.
 –– Лизавета говорила, что они к ним домой…
Не успела я это сказать, как мужик возмутился:
 –– Домой?! Опять?! Я им покажу! –– и с этими воплями он свалился в воду как булыжник. Только волны да пузыри пошли во все стороны.
Меня волной откинуло в сторону берега. Я осмотрелась вокруг, но на воде ничего заметно не было. Пришлось возвращаться к Баюну. Кот уныло бубнил очередную сказку. Я попробовала его шугнуть, но он выгнул спину, расфуфырился и грозно зашипел, выпуская когти. Пришлось слушать его древние страшилки дальше.
 –– По усам текло, а в рот не попало, –– закончил кот-Баюн про Чудище поганое и без паузы забаял о Кощее Бессмертном.
Я старалась не вслушиваться. Иначе становилось совсем страшно. Прошло уже минут двадцать, а моя Лизавета не появлялась. Меня начало мелко трясти.
Внезапно вода вспучилась наподобие круглого фонтана, из сердцевины водоворота появилась голова мужика-плотогона. Потом он показался в полный рост и как на водных лыжах подъехал к берегу на изгибе волны. Из-за его спины выглядывала Лизавета.
Мужчина легко поднял её и поставил на берег передо мной. Упрекнул:
 –– Мы тут по-семейному, тихо отдыхаем, а ты, женщина, за ребёнком не следишь! Мне же теперь только на ремонт недели две придётся потратить…
 –– Здрасьте! Я ещё и виновата! А мавки ни при чём?!
 –– Мои дочки ни за что бы не додумались делать сладкую вату в микроволновке, подключить компьютер к пылесосу, чтобы он сам по квартире ездил, а в камине запекать яблоки с мёдом прямо на камнях. И при этом играть в войну, а потом в прятки!
 –– Прятки –– вполне невинная игра… –– промямлила я, пытаясь как-то защитить странно притихшую Лизавету.
 –– Да?! А где я теперь их искать буду?! Они же могут росой обернуться, или лужицей, или облаком! Девочки-то волшебницы!
Лизхен замычала, жестикулируя руками. Я спросила:
 –– Что? Почему ты не говоришь?
Она энергично стала тыкать в сторону мужика, а потом показывать на свой язык.
 –– В чём дело? –– теперь я обратилась к мужчине в домашнем трико.
 –– В чём, в чём… Орёт много. Пришлось заколдовать.
 –– Что вы себе позволяете?! –– начала я, но вовремя заметила внушающий определённые подозрения взгляд мужика и закусила губу. –– Как с Вами жена живёт, интересно?
Мужик поморщился:
 –– Года два, как развелись… Думаете, из-за этого? Так ведь ничего особенного… Я просто тишину люблю, покой.
 –– Но не рот же затыкать!
Мужик задумался. Потом что-то прошептал, и тут же мы услышали голосок Лизхен.
 –– Дядя Водяной, сделайте так, чтобы Баюн заткнулся, а?
Мы с мужиком одновременно посмотрели на сидящего на ветке говорящего кота. Тот икнул и замолчал. Я облегчённо вздохнула. Кот устроился поудобнее и зажмурил глаза. Может он и вправду заснул.
 –– По щучьему велению, по моему хотению, мавки-сестрички, очутитесь здесь, рядом с нами! –– самоуверенно прокричала Лизавета.
Сверкнула молния, по ушам ударил раскат грома. С неба исчезли все облака, а на нас вылился ледяной дождь с градом. Кот заорал и забился в дупло. Мы стояли мокрее некуда. Только к мужику ничего не пристало. Зато вокруг нас проявились голенькие девочки-мавки. Они довольно хихикали, приплясывая:
 –– Не нашли, не нашли…
Лиза топнула ногой:
 –– Немедленно высушите меня и маму! Разыгрались, понимаешь!
Одна из мавок сложила губы трубочкой и втянула в себя воздух. На нас не осталось и капли влаги. Даже во рту высушило.
 –– Осторожно! –– прикрикнул Водяной на свою дочку, как преподаватель на нерадивую ученицу. –– Не забывай, что люди состоят на семьдесят процентов из воды!
Мои ноги подогнулись. Я вдруг поняла, что мы с Лизаветой только что побывали на грани смерти. Всасывай русалочка посильнее, и от нас не осталось бы даже мокрого места. Водяной, кажется, заметил моё состояние.
 –– Ну-ну! Что-то вы, девоньки, пугливые слишком. А ведь вроде свои, должны бы знать. Тут домовой пробегал… Он не о вас ли рассказывал?
 –– Интересно, где этот Чух не пробегал? –– успокаиваясь, задала я вопрос неизвестно кому.
 –– До кого успел, до того и добежал… –– проворчал знакомый голосок. –– Оповестить родственников и соседей –– моя прямая обязанность. Чтобы осторожность соблюдали, поглядывали да посматривали, от беды уберегали.
Последние слова появившийся на берегу Чух явно сказал для Водяного и его неспокойного семейства. Мужик упрёк понял, но только щёки надул недобритые:
 –– Вот если бы ты фотографию показал, или видео, например, тогда бы мы точно знали, про кого ты говоришь. А то заявил, что две новые Бабы Яги появились, и всё. А Бабы –– они разные бывают. С ходу не определишь…
 –– А догадаться трудно?! –– возмутился Чух. –– Или уж совсем карасей не ловишь?
 –– Но-но! –– прикрикнул на зарвавшегося домового здоровый мужик. –– Ты себе лишнего-то не позволяй! Высушу на половик, будешь вместо подстилки для Баюна!
Чух будто росточком меньше стал:
 –– Да я что… Я свои обязанности выполняю…
 –– То-то! –– удовлетворился ответом Водяной. –– Маруся! Принеси-ка рыбки для гостей. Вы уж не обессудьте, примите подарочек…
Девочка, которая нас сушила, нырнула в воду и почти сразу же вытащила на берег авоську с ещё живыми жирными рыбёшками. Они дружно открывали рты и дёргали хвостами. Маруся протянула сетку Лизавете. Та критически повертела авоську перед глазами, спросила меня:
 –– Мать, ты чистить будешь?
При посторонних не хотелось говорить, что я терпеть не могу готовить рыбу, поэтому я просто пожала плечами. Но Лизхен поняла меня правильно:
 –– Марусь, будь другом, сделай из этого воблу!
 –– Да без проблем! –– засмеялась девчонка и тут же высушила весь улов.
Лиза чмокнула девчонку в щёку, обнялась со всеми остальными. Мавки попрыгали в воду, их папаша встал на волну, отдал по-военному честь и отбыл на свой медленно уплывающий по течению плот. Мы помахали руками водоплавающему семейству, оделись и пошли домой. Молчаливый Баюн трусил впереди, сзади семенил домовой.
 –– Чух, а как ты узнал, что у нас неприятности? –– спросила я домовёнка.
 –– Сверкало… –– со странно знакомой интонацией протянул Чух, обогнал нас и быстро побежал по тропинке к избушке без курьих ножек.


Глава 5

Змей

Лиза сидела на скамейке перед домом и трескала воблу. Рыжий щенок на земле мусолил куски чешуи. Я убедилась, что в избе наведён порядок, потом вышла на крыльцо. Подумала, что надо бы пройтись по деревне, осмотреться как следует. Лизхен, раздирая зубами очередную рыбёшку, прочамкала:
 –– Ма, я собаке имя дала. Тина. Помнишь, в «Витязе в тигровой шкуре» о царице написано? Её Тинатина звали. Пусть будет как у царицы, только короче.
 –– Нормальное имя, звонкое. А собака не против?
 –– Не, не против. Отзывается, –– и девушка продолжила заниматься грызнёй.
Из-под крыльца выполз уж, чёрным клубочком устроился на тёплых досках. Упитанный кот-Баюн прижался к моим ногам и принялся тереться. Я едва не свалилась. Переступила через урчащего зверя и направилась к калитке.
Звук пикирующего самолёта заставил поднять голову к небу. Что-то огромное и тёмное падало прямо на нашу избушку. За падающим предметом тянулся шлейф дыма. Я успела только повернуться в сторону дочери, как меня горячим воздухом откинуло назад к забору.
 –– Кыш! Кыш! –– орал с крыльца домовой Чух. –– Вот я тебе!
Только его размахивание веником никого не напугало. Чудище о трёх головах на длинных динозавровых шеях подцепило Лизавету и взмыло в безоблачное небо. Я тоже что-то закричала, кинула камнем в сторону быстро улетающего ископаемого. Камень упал, чудище исчезло за лесом.
 –– Ну, Змей! Ну, Горыныч! Хулиган трёхбашковый! Хоть бы в одной ум был! У, недоразвитый! –– беспомощно ругался Чух и грозил маленьким кулачком.
Щенок визжал и лаял одновременно. Уж извивался и шипел. Я села на землю и отчаянно зарыдала.
 –– Не убивайся, Ольгушка! Ничего эта зелёная головешка твоей Лизавете не сделает. Хозяин у Змея есть. Это он своего зверя выпускает. Давно он за девушками-красавицами не охотился. По-моему, неправильный у него подход к женщинам. Хватай-тащи! Кому это понравится? А сейчас жену он ищет новую, видно. Тут Пенелопа Гавриловна его в прошлом месяце бросила, на историческую родину вернулась. В Израиль. Хорошая женщина была. Кощея в ежовых рукавицах держала, не до баловства ему было. А теперь-то что, свобода…
Домовой всё-таки сумел меня немного успокоить. Я вытерла слёзы, решительно встала, готовая бороться за своего похищенного ребёнка:
 –– Где он живёт? Немедленно идём к этому Кощею! Я им кости доисторические переломаю!
 –– Да откуда ж я знаю?! Он своего Горыныча пасёт всё лето, а по каким местам бродит –– не ведомо мне. Такого здорового Змея на одном месте не прокормить. Да и навоза от него…
Меня снова охватило отчаянье:
 –– Я должна найти Лизу! Делай же что-нибудь! Волшебник ты или нет?!
Домовой потупился, концом валенка заскрёб землю перед собой:
 –– Тут дело такое… Я только чужим колдовством пользоваться могу. Своего-то у меня нет…
 –– Как нет?! Ты же исчезал, в воздухе таял!
 –– Да это не я, это голограмма… У меня тут научное приспособление сконструировано. Люблю я наукой, изобретательством заниматься… –– понуро сообщил Чух.
Потом взбодрился, словно ему яблоко на голову свалилось:
 –– Да что же я! У Надежды Чудовой надо спросить о Кощее. Она-то любого найти может!
 –– Кто это?
 –– Баба Надя, она к вам с утра заходила, собачонку принесла.
 –– Бежим! –– скомандовала я и первой побежала по улице.
 –– В другую сторону! –– закричал Чух.
Я повернула и припустила за ним. Кот бежал следом, щенок –– замыкающим, а на шее вновь названной Тины вместо ошейника болтался ужик.
Баба Надя во дворе собственного дома кормила стаю гусей:
 –– Тега, тега… –– увидев нас, она всплеснула руками. –– Никак беда?! Уж не на ваш ли двор Горыныч налетел? Утащил что?
Я запыхавшись отвечала:
 –– Похитил… Лизавету…
 –– Ой, беда! Куда ж он её?
 –– Если бы знали, к тебе не пошли бы, –– недовольно проворчал домовой.
 –– Ну да, ну да… Та я вам помогу, не беспокойтесь! Счас глянем, где эта скотинка трёхголовая летает, а там я соображу, –– баба Надя быстро сходила в дом, аккуратно обшитый крашеным тёсом. –– Вот оно, блюдечко заветное. Яблоко принеси, что ли. Та не червивое!
Чух быстро взобрался на ближайшую яблоню в надеждином огороде. Принёс крупное яблоко.
Баба Надя положила его на широкое блюдце с золотой каймой по краю:
 –– Ой, зелёное ещё… Видимость будет плохая.
Я в нетерпении заглядывала в прибор для колдовства. Яблочко всё быстрее начало кружить по белой тарелочке, пока не исчезло. Вместо него появилась мерцающая картинка, как в цветном телевизоре. Только круглая.
 –– Это с птичьего полёта, –– прокомментировала баба Надя. –– Смотри, смотри! Вот он окаянный! Счас поближе подлетим… От-та! На посадку заходит, дымовую завесу ставит! Всё. Узнала я это место. Вёрст, то есть километров пятьсот будет. Скорость у Горыныча реактивная, на огненной тяге летает, на газе.
 –– Лизу не заметила… –– снова расстроилась я.
 –– Там она, там, –– успокоила бабулька. –– Горыныч ведь не когтями людишек ловит, а в сачок специальный. На центральной шее носит. Ты просто не туда смотрела.
У меня полегчало на сердце. Но желание познакомиться с потенциальным женихом не пропало.
 –– Эй, Чух! Ты куда смотришь? –– щурилась на моего домового бойцовая старушка, уперев руки в бока.
Домовой решительно шагнул в её сторону:
 –– Помогать так помогать. Никто тебя за язык не тянул. Транспорт нужен. Летательный.
 –– Та ты что! –– возмутилась баба Надя. –– Ты моих птичек хочешь заставить вас по небу волокать? Им же сто лет в обед!
Гуси окружили нас и сердито загоготали в сторону хозяйки.
Я испугалась:
 –– Не хочу на гусях! Ты что, Чух, очумел?!
 –– Боишься, что ли? –– удивился предприимчивый домовой.
Может он думал, что я признаюсь? Я твёрдо сказала:
 –– Если нет нормального транспорта, пусть будет волшебный. Только солидный!
Чух и старушка задумались. Баба Надя, поправив белый платочек, спросила:
 –– Ступа красного дерева подойдёт? Метла из вербы, проверенная. Этой весной я к сестре в Магадан летала. С багажом. Самолётом-то накладно…
 –– И не замёрзла по дороге-то? –– поинтересовался Чух.
 –– Чего это замёрзла? Потеплей оделась, та и делов. Опять же воздух свежий, весенний, молодой.
Хотя мне было не по себе, я попросила:
 –– Давайте вашу ступу. Лететь так лететь!
Старушка позвала домового, они вдвоём выкатили из сарая высокую деревянную ступу, в которой торчали прутья метлы. Чух открыл дверцу, запертую на крючок:
 –– Залазь, Ольгушка!
 –– А ты?! –– запаниковала я, поняв, что мне придётся подняться в воздух на этом ненадёжном аппарате.
Баба Надя возилась сбоку ступы:
 –– Счас я автопилот настрою, и лети себе на здоровье. Только ямы воздушные облетай, да в облака не лезь, а то промокнешь.
 –– Я одна не смогу!
Баушка Чудова тоже засомневалась в моих способностях:
 –– И то… Нельзя её одну отправлять. Убьётся.
 –– Убьюсь, –– энергично закивала я головой, вцепившись в стенку ступы.
 –– Богатырь волшебный нужен, с опытом, –– констатировала бабка. –– Опять же со Змеем не каждый справится.
 –– И где я вам богатыря возьму? Почтальон Василий и тот в город уехал. Может, у вас в деревне ещё богатыри есть?
 –– Во-первых, у нас в деревне, –– поправил меня Чух. –– Во-вторых, богатыри у нас есть, конечно, но они сейчас все на заработках. В основном в столичном граде. Пока вызовешь, пока приедут… Так что нету богатырей свободных.
Бабка прищурилась:
 –– А несвободные? Вроде, Василий говорил…
 –– Точно! –– обрадовался Чух, даже подскочил мячиком. –– Уж где?
 –– Что?
 –– Да гад этот ползучий. Вроде с нами был…
Обалдевшего от скачки на щенке ужа Чух нашёл на картофельных рядках, да и то потому, что недовольные гуси пытались заклевать чужака прямо под цветущей ботвой. Домовой притащил ужа ко мне, сунул в лицо и заявил:
 –– Целуй скорее!
 –– Что?! –– снова не поняла я его намерений.
 –– Да целуй уже! –– гаркнула Надежда Чудова.
От неожиданности я чмокнула змею где-то в районе пуза. Уж извернулся и шлёпнулся на землю.
Сверкнула молния. Я сжалась, ожидая очередного мокрого сюрприза. Но с неба ничего не посыпалось. Тогда я выпрямилась и уставилась на незнакомого мужика, стоящего передо мной. Одет он был странно: в серой шерстяной рубахе до колен, таких же облегающих кальсонах, а сверху сумрачно поблёскивала стальная кольчуга. Пышные усы, плавно загнутые вверх на кончиках, украшали правильное серьёзное лицо с большими серыми глазами, длинные волосы, завязанные в хвост, кудрявились по широкой спине. На вид ему было лет под сорок. Плюс-минус.
Обалдело рассматривая его красные кожаные сапоги с изогнутыми носками, я брякнула:
 –– Здрасьте!
 –– Здравы будьте, –– вежливо ответил мужик приятным низким голосом.
Баушка Чудова обошла вокруг мужика в кольчуге:
 –– Вот и славный богатырь тебе, Ольга Валентиновна. Знала бы какой, сама поцеловала…
 –– Ты чего это, чего?! –– петухом наскочил на неё домовой.
 –– Уж и помечтать нельзя! –– фыркнула на него бойкая бабуся.
А богатырь тем временем сел на землю, схватившись за виски:
 –– Голова кругом идёт. Отвык на ногах стоять…
Чух наклонился к нему:
 –– А водочки?
Мужик поморщился:
 –– Медовухи!
 –– От те раз! –– обрадовалась старушка. –– У меня аккурат припасена баклажка на праздники. Счас принесу.
И она действительно «счас принесла» что-то вроде деревянного ковша литра на три. Мужчина присосался к баклажке и в минуту осушил её до дна. Икнул и занюхал медовуху подвернувшимся под руку подорожником. Улыбнулся широко, на все 32 белейших зуба. Будто «Орбит» рекламировал. С хмельным задором обратился ко мне:
 –– Так кого спасать будем, боярыня моя ненаглядная?
 –– Так уж и ненаглядная… –– проворчала я, наблюдая, как он поднимается на ноги, опираясь на чухино плечо.
Богатырь кивнул головой, представился всей честной компании:
 –– Семеон Ерусланович по прозвищу Хлебало. Можно просто Семеон.
Баушка поинтересовалась:
 –– Мил человек, Семеон свет Ерусланович, за что же тебя в змея-то обернули? Ты ведь не нашенских краёв?
Богатырь Семеон тяжко вздохнул:
 –– Да уж, нехорошо вышло. Стояли мы в дозоре на границе. Русь от нечисти всякой охраняли. Богатырская наша застава лучшей считалась. К заставе даже Баба Яга была приписана, чтобы волшебством своим да нюхом на людей нам помогать. Ну а Баба молодая была, моложе даже Ольги Валентиновны…
 –– И что? –– заинтересовалась рассказом баба Надя.
 –– Согрешили мы… –– покраснел богатырь. –– Неудачно. Я на посту должен был стоять… В это время враги напали, двух богатырей сонными порубили. Остальные отбились, напавших многих посекли.
 –– А потом-то что?
Богатырь вздохнул так, что от его дыхания пыль вокруг поднялась:
 –– Приказали Бабе Яге меня в гада ядовитого превратить, заклятие на поцелуй девичий наложить. Пришлось моей Настеньке меня в змею превращать. Да она исхитрилась, заклятие смягчила. А то бы ползать мне по земле ещё тыщу лет… Эх, как вспомню!.. –– у мужика на глазах появились слёзы. –– Нет больше моей Настеньки… Хотела она меня сама спасти, да воевода отправил меня в подарок другу своему. Наказал, чтобы подальше от девок держали. Так и пошёл я по рукам…
Баба Надя растрогалась:
 –– Да что уж, дело давнее, прошлое. Ты мужчина видный, другую молодку найдёшь. Вот хоть Ольга Валентиновна наша…
 –– Вы о чём, баба Надя? Придумаете тоже! И в такой момент!
 –– Ой, брось! У нас вся жизнь –– моменты. А жить-то надо, ваше дело молодое, –– попыталась настоять на своём бабулька.
 –– Нам со Змеем Горынычем сражаться надо лететь, а Вы тут про… всякое!
 –– Всегда готов! Надо лишь меч подходящий найти. Желательно кладенец, –– вступил в разговор наказанный богатырь.
Я расстроилась:
 –– Ещё и меч искать, что ли?
 –– Мокошу звать надо, Мокошу! –– всполошился домовой. –– Она всё подземье знает; что мышка пролезет, что крот пророет…
Бабуля руками замахала:
 –– Окстись! Какая Мокоша! Вот уж нечисть так нечисть. И не знаешь ведь, что она за помощь потребует. Характерец у неё!
 –– А так мы никогда меч, тем более кладенец, не найдём! –– стоял на своём Чух.
 –– От всегда ты так! –– возмутилась баба Надя. –– А платить кто будет?! Деньгами Мокоша не возьмёт; всё волшебством, волшебством!
 –– Откупимся! –– насел на баушку домовой.
 –– Ладно! Уймись! Счас вспомню, как её вызвать, –– баушка на минуту задумалась. Потом достала метлу из ступы, воткнула её в землю и загнусавила:
 –– Древо в земле
Корни пускает,
Мокоша во мгле
Их тленом питает.
Мокоша, Мокоша,
Что белая пороша,
Что ясный денёк, ––
Приди на порог!
Не для злого дела
Заходи смело!

И баушка замолкла, внимательно прислушиваясь. Чух приложил ухо к тропинке. Сначала ничего не происходило. Потом я поняла, что наступила странная тишина, будто уши заложило. Да и птиц не слышно, гуси и те молча вокруг бабы Нади сгрудились.
Тряхнуло, будто при слабом землетрясении. Потом словно сотня кротов вгрызлась в поверхность надеждиного огорода, вспучивая землю. Образовалась квадратная яма, обсыпанная по краям землёй. И на поверхность медленно поднялся лифт. Обычный лифт, такой же, как у нас в девятиэтажке. Где-то внутри его клацнуло, двери разъехались в стороны. Сначала я увидела на стенке табличку «Не уверен, не влезай!» с нарисованными белой краской черепом и костями. Потом сбоку выглянула худющая длинная старушенция в оранжевой строительной каске и просторном оранжевом же комбинезоне. Чем-то старуха напомнила мне пластмассовый шланг. Она хмуро оглядела нашу компанию и хриплым голосом прокуренного сантехника спросила:
 –– Вызывали?
 –– Да что ж ты мне весь огород разворотила?! –– едва не кинулась на неё с кулаками баба Надя.
Спасибо, Чух ухватил баушку за подол. Но её причитания болью отзывались в моих ушах:
 –– Ой, картошечка моя! Ой, огурчики! Ой, баклажанчики!..
Лицо худобы искривилось:
 –– Ты ври, да не заговаривайся! Баклажан у тебя на огороде отродясь не росло!
Баба Надя мигом успокоилась и выдала своё любимое:
 –– Уж и помечтать нельзя!
 –– Удивляюсь, как с твоими удобрениями вообще тут что-то выращиваешь! –– свысока посмотрела на Надежду прибывшая Мокоша.
 –– По бедности нашей… –– запричитала было баба Надя, но потом передумала. –– Могла бы помочь, как-никак родственники, хоть и не близкие.
 –– Десятая вода на киселе, –– проворчала бледнолицая старуха.
В разговор решил вступить домовой:
 –– Ваша Тёмность, уважаемая Мокоша! Не могли бы Вы для нас меч-кладенец найти? Вот этому богатырю нужен. Спасти человека надо от Змея Горыныча и его хозяина Кощея Древлянского.
Мокоша хмуро посмотрела на низкорослого домового:
 –– Мне Кощей брат троюродный. Знаешь, небось?
 –– Знаю… –– поник головой Чух.
 –– Терпеть его не могу, поганца! Поля все окрестные загадил со Змеем своим, пакостник! –– старуха в сердцах стукнула по лифту. –– На свет белый лишний раз не покажешься, обязательно вляпаешься. Что за мода домашних Змеев разводить! У городских бездельников насмотрелись!
 –– Так как насчёт меча? –– встрял в её монолог повеселевший Чух.
 –– Будет вам меч, настоящий, из клада старинного. Есть у меня на примете. Хотела племяннику подарить, а он, немочь, только и знает свой компьютер. На одни программы да игры его всякие три клада уже потратила. Захребетник, спиногрыз… –– бурча себе под нос, старуха закрыла лифт и провалилась.
Мы подошли к краю ямы и заглянули в ровный колодец. Чух крикнул пару раз «Ау!», но эхо не вернулось к нам из глубины земли.
Солнце поднялось к полудённой точке на небе, а Мокоши всё не было. Сначала мы ждали у ямы, потом присели кто на крыльцо, кто на скамеечку у дома. Баба Надя привела мать нашей Тины, рыжую Дружу. Она обнюхала меня и бывшего ужа, оскалилась на вальяжного кота-Баюна. Тот сделал вид, что ничего опасного не заметил, разлёгся у моих ног, зафырчал.
Тина радостно напрыгивала на свою мамашу, бегала вокруг, отчаянно размахивая хвостиком. У меня комок подступил к горлу. Как там моя доченька, солнышко ненаглядное?..
Под возмущённые вопли бабы Нади лифт поднялся в другом месте огорода, а не там, где мы его ждали. Двери его разъехались, оттуда выглянула испачканная в чернозёме Мокоша:
 –– Эй, богатырь, как тебя там! Помогай, меч тяжеленный!
Мы с богатырём подошли к лифту. Оказалось, что Мокоша притащила огромный меч, который был воткнут в здоровенный кусок гранита.
 –– Не Эскалибур, конечно, но тоже заговорённый великим волхвом. Вот как его звали, забыла… Склероз проклятый! Последние двести лет совсем замучил!
У меня появилось подозрение:
 –– Уважаемая Мокоша, а этот меч на кого заговорён? Если мне не изменяет память, Эскалибур мог освободить из камня только один человек, конкретный.
 –– Кто же теперь это скажет? Волхва того на свете давно нет. И спросить не у кого, –– Мокоша задумалась.
 –– Да тут надпись есть! –– воскликнул домовой, вертевшийся вокруг камня. –– Клинопись, однако… Языческое письмо. Ничего, прочту. Я ведь в те стародавние времена родился.
 –– Читай уже! –– прикрикнула баба Надя, чтобы хоть на кого-нибудь крикнуть. Явно ей было жаль развороченного Мокошей огорода.
Чух пробурчал что-то на странном языке, потом обернулся к нам:
 –– Тех слов старинных сейчас никто не поймёт, поэтому сделаю литературный перевод.
 –– Делай! –– приказала Мокоша. –– Я всё равно неграмотная. Для непонятливых повторю: склероз у меня. Застарелый.
 –– Ага, с рождения. Дуростью называется, –– проворчала баба Надя.
 –– Как топну сейчас, всех в землю закопаю на веки вечные! –– рассердилась Мокоша. –– А тебя, Надька, глубже всех!
 –– Ой, испугала! Землеройка несчастная! –– баба Надя завелась не на шутку.
 –– На гада ползучего, на витязя невезучего! –– закричал домовой, перебивая взъерошенных бабусь. Чух выскочил из лифта.
 –– Фиг вам, а не меч! Вы ещё вспомните Мокошу! Я тебе такой неурожай устрою!
 –– Навозная жучиха! Без тебя справимся!
Я поняла, что Надежда на этом не остановится. Крикнула растерявшемуся богатырю:
 –– Меч!!!
Он сообразил и схватил оружие обоими руками. Меч легко выскользнул из камня, Семеон свалился на траву. Двери лифта захлопнулись, он провалился вниз вместе с разъярённой Мокошей.
 –– Что же Вы делаете, баба Надя?! А если бы Семеон Ерусланович не успел? Остались бы мы ни с чем! –– мне трудно было сдержать слова обиды.
Та довольно потирала руки:
 –– Ничего! Зато теперь Мокоше платить не надо. А вы всё успели, меч получили. Чего ещё надо? Волшебство, оно экономии требует. Та вы не волнуйтесь, садитесь скорее в ступу.
Спорить с ней не было времени, поэтому я и богатырь залезли в ступу. Пока Семеон закрывал дверь, щенок проскользнул у нас между ног, а кот-Баюн заскочил на край деревянного средства передвижения. Баба Надя вручила мне метлу:
 –– Действуй, как веслом! Покрутишь, вверх полетишь. Если перевернёшь палкой к земле, опускаться станешь. А так просто рули, куда надо. В добрый путь!
Я закрутила веником по часовой стрелке, ступа начала довольно быстро подниматься. Мне стало страшно. Перестала крутить, и ступа послушно остановилась, зависла метрах в десяти от земли. Я посмотрела вниз. Прикрыв глаза ладошками, баба Надя и Чух провожали нас тревожными взглядами. Набрав побольше воздуха, я снова закрутила метлой и нажала на единственную красную кнопку с корявой надписью «АВТО». Ступа рванулась в сторону и быстро помчалась на запад, к старому сосновому бору.


Глава 6

Во поле нечистом

Залетели мы далеко, двигались зигзагами, под нами плыл тёмный сосновый лес, дорог уже давно заметно не было, а солнце клонилось к закату. Кот Баюн внезапно вскочил и мяукнул, как милицейская сирена на перекрёстке. Я вздрогнула и глянула вниз, в направлении, куда шипел выгнувший спину котяра. Широкое поле открылось моему взгляду.
Туша Змея Горыныча медленно ползла по полю. Змей всеми тремя головами вгрызался в землю, как ковшами экскаватора. Попавшая ему на зубы растительность и не успевшая убежать живность перемалывались тремя челюстями. Полосы голой земли, отмеченные кучами навоза, тянулись за Горынычем, как и клубы дыма, периодически отрыгаемые им. Над навозными кучами кружили вороны.
Мы с богатырём Еруслановичем опустились ниже. Семеон выпростал из ступы длинный меч, нацелился на чудовище. Скомандовал уверенным голосом:
 –– Быстро вниз! На центральную голову!
Я опустила управляющую метлу древком к земле, наша летающая ступа стала падать. Если промажет мечом Семеон, деревяшка уж точно не промахнётся. Лишь бы мы сами уцелели.
Сквозь свист ветра в ушах я расслышала родное:
 –– Мама-а!!!
Я завертела головой, притормаживая. Щенок под моими ногами заёрзал и завизжал радостно. Кот залез на плечо Еруслановича, принялся мурлыкать.
Змей всеми жующими головами повернулся в нашу сторону. Длинные чешуйчатые шеи вывернулись, огромные глаза вперились в наше утлое судёнышко. Центральная голова облизнулась.
 –– Мама-а!!!
Сбоку на нас налетало чудовище меньшего размера. Я заорала на него, Ерусланович размахнулся мечом так, что едва не перевернул ступу. Метла вывалилась из моих рук и шлёпнула Горыныча по огнедышащему носу. Зверь обиженно заревел. Воздух завибрировал. Мы оказались в подвешенном состоянии, между небом и землёй, между огромным Змеем и просто большим змеёнышем.
 –– Это называется зависли… –– истерически хихикнула я.
 –– Отобьёмся! –– героически прокричал Семеон.
Змеёныш забил крыльями перед нашим носом, притормозил. Увидев, что на его спине сидят пассажиры я заорала Семеону:
 –– Не бей! Наши!
Не уверена, что он правильно понял, но меч просвистел мимо головы младшего динозавра.
Лизавета сидела верхом на светло-зелёном чудовище и правила им с помощью плетёной уздечки. За спиной надёжно страховал её от безрассудных виражей пацанёнок лет десяти-двенадцати, загорелый, костлявый и угловатый.
 –– Мам! Мы домой летим! Вы с нами? –– кричала Лизхен со спины малолетнего чудовища.
 –– Ступа, она зависла! Управление потеряно! –– отвечала я сквозь шум ветра, недовольное карканье взлетевших ворон и рычание старшего Змея.
 –– Что?!
 –– Метла упала! Туда! К змею! Она вместо руля! –– жестами я отчаянно пыталась разъяснить свои слова.
Мимо нас пролетело облако чёрного, пахнущего навозом дыма. Я глянула вниз. Горыныч пытался сбить нас с помощью своего огнемёта. Все три головы надували щёки и пускали в сторону висящей ступы струи оранжевого огня. Очередной залп окатил нас дымом. К счастью пламя не долетало до нужной Змею высоты. Тогда он начал подпрыгивать. Сначала у зверя ничего не получалось, но вскоре он смог прыгать и рыгать огнём одновременно. Ступа попала в нещадную и горячую болтанку. Нам с богатырём становилось всё хуже. Ерусланович мужественно прикрывал меня своей широкой спиной, но это помогало мало. Я чувствовала, как его кольчуга нагревается.
 –– А если он взлетит? –– спросила я Семеона.
 –– Отобьёмся! –– он крепко сжимал меч-кладенец. –– Все бошки посшибаю!!!
Я печально подумала, что без смертоубийства здесь никак не обойдётся.
Мы услышали мальчишеский голос с пролетающего мимо змеёныша:
 –– Нельзя Горю трогать! Он реликтовый!
 –– Ну и что? Истребить его –– и дело с концом! –– выступил воинственно настроенный богатырь.
 –– Нет! Он отец моего Маси!
 –– Чей? Я не понял.
Парень ткнул пальцем в дракончика:
 –– Это Масик, Мася, мой друг!
 –– А ты тогда кто? –– несколько оторопело спросил Семеон.
 –– Степан. Сын Кощея, младший. Да все Кощеи наши родственники. И Кощины, и Кощеевы, Костяковы и Костины тоже.
 –– А… Ну тогда… –– начал было богатырь.
 –– Мы метлу достанем! Вперёд! –– прервала ненужный спор Лизавета и лихо порулила в сторону огнедышащего трёхголовика.
Горыныч никак не ожидал, что перед его мордами станет кружить мелкий летающий скакун с наездниками на спине. И то ли он не распознал в горячке сынка, то ли просто к нему неважно относился, но Горыныч начал охотиться на дракошу. И на мою Лизавету!
 –– Ах, ты так! –– я выхватила у богатыря меч и запустила им во вредного Змея. Попала в переднюю лапу.
Дракон взвыл. Принялся зубами одной головы выдёргивать железную занозу. Язык другой головы вылизывал рану, третья башка отбивала наскоки динозаврика. Когда меч был извлечён из раны, Горыныч презрительно выплюнул его и уставился на нас, примериваясь.
 –– Уводите Змея! Отвлеките его! –– пробовала докричаться я до прямолинейной Елизаветы.
Но она всё пыталась достать метлу из-под брюха разъярённого Горыныча. Змей зацепил зубами за крыло зелёного малыша. Масик завизжал и отлетел от злого папаши. Моё сердце замерло от страха за ребёнка.
И тут раздался топот и грохот. Будто стадо слонов и бегемотов ломилось через вековой бор. Одна из голов Змея повернулась в направлении леса. Сосны разлетелись, как щепки, и оттуда вымахнул другой Змей, тоже огромный, только одноголовый. Он накинулся на Горыныча, да так врезал ему своим хвостом, что Горя перевернулся на спину и задрыгал лапами. И только сейчас я заметила, что задние лапы у Горыныча стреножены, поэтому он и не смог подняться в небо. Такой туше и разбег соответствующий для взлёта нужен.
Одноголовый встал над поверженным зверем и грозно зарычал на него. А мелкий Масик приземлился около лап одноголового и прижался к его светлому брюху, как котёнок к пушистой кошке.
 –– Ма-а! Ма-а! –– довольно замяукал малыш, тыкаясь носом в живот гиганта.
С земли кричала Лизхен:
 –– Мама! Это его мама! Не бойтесь, мы сейчас!
Горыныч подёргался и затих под грозным взглядом своей подруги. Что-то жалобно проныл, показывая на покалеченную лапу.
Лизавета со Степаном извлекли нашу помятую метлу, сели на Масика и принесли её нам. Я взяла руль, направила ступу к земле, но подальше от семейства Горынычей. Лиза приземлила зверёныша неподалёку. Масик, смешно переваливаясь на коротких лапках, заспешил к мамочке. Лизавета бросилась мне на шею. Щенок с подвизгами носился вокруг нас, пытаясь облизать Лизавету. Даже кот Баюн в порыве соучастия с ликующим урчанием драл когтями кольчугу Семеона. Тот не выдержал покушения на имущество и сбросил кота наземь. Насупившийся паренёк наблюдал за нами , стоя в сторонке.
Я стояла на подгибающихся ногах и рыдала. Лизавета и богатырь успокаивали меня, как могли.
 –– Хочешь, я его в куски порублю?! Хочешь? На холодец, а?! –– всё порывался сбегать за мечом Ерусланович. –– Задушу гада! Вот этими руками! Хочешь?
Пацанёнок из рода кощеева мужественно преграждал ему дорогу. Он сам готов был расплакаться. Мальчишеский нос подозрительно краснел и шмыгал.
Я постаралась успокоится:
 –– Не надо никого душить. И крошить не надо. Поехали домой, а?
 –– Поехали, –– cогласилась со мной Лизавета, как будто я была тяжело больной, мало что соображающей женщиной. –– Прямо сейчас и полетим.
Пацанёнок буркнул:
 –– Сначала лапу Гори осмотреть надо…
 –– Лапу?! А чего он на мою маму набросился?! Так ему и надо, вредине! –– выступила Лизавета.
 –– Он же не знал, что твои друзья прилетели.
 –– Интересно, он у вас на всех бросается?
 –– Вовсе нет. Только на тех, кто мечом машет, –– покосился Степан на богатыря. –– Он зло помнит.
Семеон захорохорился:
 –– Ты чего это с больной головы на здоровую сваливаешь? Мы девушку украденную выручать летели. От Змея Горыныча и Кощея Бессмертного. Разве из беды выручать –– это зло?!
И так достаточно смуглое лицо паренька потемнело от румянца:
 –– Горя не нарочно Лизу утащил! Нечаянно.
 –– Как это, нечаянно?
 –– В общем… Это я виноват. Меня и наказывайте.
Я уточнила:
 –– Ты виноват, да? Хочешь сказать, что натравил на мою дочуру Горыныча ты сам?
Паренёк замялся, потом обречённо вздохнул:
 –– Горя погулять просился. А папа к маме уехал. Они мирятся, вроде бы. А пока в разводе…
 –– Слышали, –– поторопила я мальчика.
 –– Вот я его, Горю то есть, выпустил. Только сразу лапы не связал, думал, он рядом погуляет. А он улетел. Потом Лизу принёс. Так я его словил, Лизу освободил, хотел домой отвезти. Папе не говорите, ладно? Он мне Масика не доверит, пока большим не вырасту. Это так долго… –– расстроено закончил пацан.
 –– Ладно, три к носу! –– ободрила я его. –– Никому не скажем, только ты свой зверинец держи на привязи. Вот видишь, Лизонька, как сложно бывает иногда с домашними животными!
Но Лизавета мои поучения пропустила мимо ушей.
 –– Мам, а почему мы ни разу, пока со Змеем воевали, не колдовали? Разве запрещено?
Я развела руками:
 –– Не знаю…
 –– Давай испытаем! Может, колдовство и на расстоянии от Щукарихи действует?
 –– Как?
 –– Не вопрос! По щучьему велению, по моему хотению, появись передо мной… лейкопластырь бактерицидный медицинский, самый широкий на свете!
Через несколько секунд перед девчонкой шлёпнулся пакет с пластырем. Надпись на английском и хинди, видимо, разъясняла, для каких именно животных он предназначался. Для ясности на пакете красовался рисунок длинноухого слона.
 –– Класс! Теперь, Стёпка, идём Горю лечить! –– Лиза подхватила пакет и побежала в сторону Горыныча, задремавшего во поле чистом, нет, скорее в нечистом.
Только отойдя от шока, я различила, какие запахи витают вокруг. Будто стадо бегемотов разбросало навоз по среднерусским просторам. Стаи ворон уже опустились на землю и принялись кормиться. Я попыталась остановить Лизавету, что в принципе не имело смысла. Дочура с младшим Кощеем уже залезала на шкуру раненого Горыныча. Они вдвоём протопали к змеиной лапе, радостные, приклеили пластырь на больное место. Похоже, Горынычу новая повязка понравилась, тем более, рана уже затянулась новой кожей. Ребятки спустились с толстого живота зверя, отошли в сторонку. Пацан что-то крикнул Змею, тот грузно раскачался и встал на ноги.
Богатырь попробовал было меч забрать у Горыныча, но тот рыгнул в его сторону огнём. Семеон отскочил, только усы его слегка подгорели.
 –– У! Зверюга! Моя бы воля!..
Степан спокойно приблизился к Горынычу, прутиком постучал по его боку. Змей послушно развернулся и принялся жевать травку, чавкая и настороженно поглядывая в сторону богатыря. Его подруга, прихватив детёныша, направилась в лес. Степан сын Кощеев поднял меч, принёс его богатырю, пряча его от Горыныча за спиной.
 –– Держите, только Горе не показывайте. Он нервничает.
Богатырь съехидничал:
 –– Гляди, какие мы нежные!
Я рассердилась:
 –– Подумаешь, не дали Змея Горыныча ему покалечить! Нечего травить животное! Домой пора, –– развернулась и полезла в ступу. –– Доча, иди ко мне!
 –– А я как же? –– растерялся могучий Семеон.
 –– Ты сюда не войдёшь, тесно. Вон на Горыныче или на сынке его прокатись. А вообще-то… Может пастухом змеевым останешься?
 –– Ещё чего! Ты моя наречённая, невеста ненаглядная, так что я от тебя не отстану! –– взъерошился Семеон Ерусланович.
Напрасно он это сказал! Теперь точно побегает ножками по белому свету. Или… Я на мгновение задумалась, а потом сказала как можно ласковее:
 –– По щучьему велению, по моему хотению, милый мой, превратись-ка в ужа!
Семеон подскочил, как ужаленный, а на землю приземлился уже в виде змейки с жёлтыми пятнышками на голове. Растянулся беспомощно и глаза закрыл.
 –– Мама… Ты чего?! –– возмутилась Лизавета.
Если честно, не знаю, что на меня нашло. Но я сделала вид, что всё нормально. Подняла ужа и сунула его в карман сарафана:
 –– А что? Теперь все в ступу уберёмся.
 –– А… –– всё ещё недоверчиво протянула Лизхен.
 –– Лиз, а Лиз… –– неуверенно позвал младший Кощей.
 –– Ну! Не тяни кота за хвост!
 –– Может, останешься, погостишь? Скучно здесь одному…
 –– Ты же говорил, Масика дрессировать надо.
Пацан вздохнул тяжко:
 –– Надо… А до школы ещё далеко, поговорить и то не с кем…
Тут вмешалась я:
 –– Поговорить, говоришь? Бери нашего котика, он волшебный, Баюн. Говорит, как пишет! Сказок целую энциклопедию знает. Бери!
Хоть и было заметно, что мальчишка надеялся на другое, он всё равно повеселел:
 –– Спасибо большое! Какой тяжёлый! –– Степан взял кота на руки.
 –– Ты его молочком покорми, он и заговорит, –– посоветовала я самым добрым голосом.
Лизавета хотела что-то добавить, но я ущипнула её пониже спины. Она ойкнула и обиженно уставилась на меня. Я достала из кармана ужика и показала ей. Догадливая девочка заткнулась.
 –– До свидания, Степан! Спасибо тебе за всё! Передай привет папе и маме.
Парень замахал рукой вослед поднимающейся ступе:
 –– Прилетайте к нам ещё! Скоро Масик вырастет, покатаемся!
Не поднимаясь до облаков, я развернула наш воздушный кораблик в сторону дома и включила автопилот. Мы помчались, оставляя позади страшное приключение. Предзакатное солнце светило в спину, освещая путь. Я вставила метлу в ступу и крепко-крепко обняла Лизавету.

* * *

Конечно, вы понимаете, что на этом наши приключения в волшебной деревне Щукарихе не закончились. Не стану описывать обычные житейские хлопоты по вступлению в права наследников. Мы с Лизой договорились, пока я не решу вопрос с работой, приезжать в Щукариху только по выходным. А в остальное время в нашей избе живут домовой Чух и богатырь Семеон Хлебало. Да, да! Я превратила его обратно в человека. Благо, предлог подвернулся: нужно было подремонтировать опалённую змеевым огнём ступу.
Кота Баюна нам вернули помирившиеся родители Степана. Они специально прилетали на Горыныче, переполошили деревню. Зато теперь кот питается только рыбой или сухим кормом, поэтому баять перестал.
Так и я заканчиваю эту почти правдивую повесть. Возможно когда-нибудь мне снова захочется рассказать новые истории из нашей Бабьей Яговой жизни. А пока я и Лиза учимся секретам волшебства. Как сказал Чух:
 –– Получили, –– пользуйтесь!
Ох, пользуемся!..