Виктор Кабакин Ошибка олигарха повесть

         Виктор Кабакин
               
 Ошибка олигарха               
 (повесть)

                1

 Эдуард Матусович терпеть не мог общаться с журналистами. Потому что хорошо знал их натуру. Им только дай повод позубоскалить. Гоняются за сенсациями, грубо вмешиваются в то, что их совершенно не касается, часто извратят все, наворотят груды лжи… Впрочем, дело даже не в этом. Он не любил публичности, не  любил давать интервью, не любил никого впускать ни в свою личную, ни в деловую жизнь. По опыту знал: настоящие, серьезные дела  не терпят гласности и суеты, они должны вершиться по-тихому и узким кругом. Не надо высовываться. Едва появляется шумиха – тут же возникают разные сложности.   

 Уже потом, постфактум, можно кое-что сделать достоянием общественности, бросить кое-какой кусок на потеху публики. Причем весьма и весьма дозировано. 

 Этому правилу он строго следовал еще с того времени, когда только начинал свое восхождение на сложный, опасный, но такой заманчивый Олимп бизнеса и финансов.

 Эдуард Аркадьевич поморщился. Нет, этот настырный журналюга явно его достал. Как по-идиотски он сформулировал по телефону вопрос: хочу спросить у вас, зачем вам столько денег?
 
 Матусович усмехнулся. С таким же успехом он мог бы спросить, например, у художника Марка Шагала, если бы тот, конечно, был жив, – зачем он рисовал столько картин?  Или  скульптора Энтони Гормли…, или музыканта Элтона Джона…? Можно быть гением в литературе, музыке, живописи, архитектуре, науке. Он же, Матусович – гений в бизнесе. Иначе как бы он стал одним из самых богатых людей не только в России, но и в мировом масштабе! Да еще за такой короткий срок.
 
 Нет, настоящий талант не имеет границ и не терпит остановки. Он требует все новой и новой пищи. Застой равносилен гибели. Но быть гением непросто. Хотя бы потому, что  ты становишься объектом самого пристального внимания и зависти. А зависть уничтожает в человеке все живое и  тесно связана  с подлостью. Любой готов поставить тебе подножку. Любой злорадствует, если вдруг  у тебя что-то пошло не так. Поэтому гении, как правило, не имеют друзей. Они – одиноки. Да, есть компаньоны, партнеры по бизнесу, временные союзники, есть толковые исполнители, организаторы… Но только не друзья, ибо едва речь начинает идти о больших деньгах, бывшие друзья тут же могут стать непримиримыми врагами. Уж он, Матусович, знает это лучше других.

 Конечно вначале, когда  только вступаешь на тернистый путь бизнеса, деньги    являются самоцелью. А как иначе? Их надо заработать и много, чтобы двигаться дальше. Постепенно из цели они превращаются в средство. В средство для достижения новых целей. Вот такая диалектика. Материальные блага, комфорт жизни? Ну да, конечно. Но не это главное. Основное, несомненно, –  это влияние и возможности, возможности и влияние.

 Вот вершина, которая доступна единицам. Как в альпинизме – восхождение начинают многие, но пика достигают самые упорные, знающие и опытные. А сколько в процессе восхождения срывается в пропасть и погибает. Стоять на пике непросто, он такой тесный и острый, одно неловкое движение, и ты камнем летишь вниз. Да еще кто-то нарочно стремится тебя локтем подтолкнуть...

 Зато, какое упоение охватывает на вершине. Ощущение безграничного простора, осознание того, что перед  тобой практически нет преград, неоткрываемых замков и запоров... Тебе доступно и дозволено все. Ну, почти все. Крупные политики, ученые, люди искусства считают за честь общаться с тобой.  Самые великие мира сего… И ты один из них.

 Как все это объяснить  простому журналисту, весьма далекому от понимания жизни гения?

 Матусович любил этот утренний рассветный час, когда так хорошо, глубоко и умно думалось. Час, как говорят французы, между волком и собакой. В одиночестве стоял он на носу яхты, которая почти бесшумно раскраивала  серебристо-серое полотно моря. Прислуга знала, что в такие минуты попадаться на глаза хозяину, и уж тем более его беспокоить, ни в коем случае нельзя. Иначе… «Опять медитирует, –  усмехаясь, шептались они между собой. –  Значит, снова какие-то неприятности».
 
 Эдуард Аркадьевич замер в предвкушении предстоящего действа, давно знакомого, но всегда действовавшего на него неотразимо мощно.  Он испытывал почти первобытный трепет перед сценой, которая сейчас разворачивалась на его глазах.
 
 Заря на востоке разгоралась все ярче и сильнее. Постепенно розовела и морская гладь, торжественно готовясь к принятию нового дня. И наконец, вот оно – чудо, миг появления из глубинных недр кусочка огненного шара, который все больше пламенел и ширился. Солнце неторопливо поднималось, раскидывая повсюду багровую мантию. Постепенно преображая  мир вокруг себя, оно само ярко отражалось в зеркале моря, как бы любуясь собой. Море же, до этого  скучное, почти однотонное, словно обрадовавшись долгожданному свиданию, ликуя и торжествуя, начинало искриться и переливаться тысячами красочных оттенков. Проснувшаяся природа  заново себя воскрешала.

 За миллионы лет до его, Матусовича, рождения солнце вот так же всходило и потом,  когда его уже не станет, еще миллионы лет будет  создавать свои гениальные рассветные картины.  Ах, почему так до обидного коротка человеческая жизнь?! И миллиарды долларов тут ничего не изменят… Эдуард Аркадьевич улыбнулся своей, всем известной,  немного печальной и задумчивой улыбкой. В какие-то моменты он любил быть сентиментальным. Вот как сейчас.
Увы, привыкаешь ко всему: успехам и неудачам, к славе, богатству и всеобщему вниманию, даже к самой горячей любви, даже к собственной избранности и  начинаешь воспринимать их как  заурядную повседневность. А вот к этому чуду Матусович никогда не мог привыкнуть. Ему казалось, что именно он, как   повивальная бабка, принимает роды нового дня. И если бы его здесь не было, то и день бы не появился. В такие мгновения он явно ощущал сопричастность с таинством и величием природы и испытывал при этом особое благоговение. Его чувства обнажались и обострялись, разум светлел,  а после  такого величайшего душевного подъема он всегда находил верное решение самых трудных вопросов. Как будто сама природа давала ему правильный совет.

                2

 Андрей к завтраку не вышел. Матусович, нервно поправляя на коленях белоснежную салфетку, спросил у  официанта, где сын. Официант, который лишь несколько дней назад приступил к работе на яхте, испуганно произнес:
 – Он остался у себя, Эдуард Аркадьевич. Велел завтрак принести в каюту.
  В полном молчании Матусович закончил трапезу, затем вышел из столовой и направился к каюте сына. Несколько дней назад произошел инцидент, после которого Андрей  стал окончательно избегать отца.

 Дело было так. Спускаясь по лестнице на нижнюю палубу, Эдуард Аркадьевич вдруг услышал некий подозрительный шум. Под лестницей остолбеневший бизнесмен стал свидетелем весьма пикантной сцены. Юбка у молодой официантки была задрана, хорошо просматривались ее  стройные, загорелые бедра, сама же она руками уперлась в стенку, а сзади к красавице очень уютно пристроился Андрей. Увидев отца, он усмехнулся, не спеша оторвался от девушки, поправил брюки и медленно удалился. Побелевшая и онемевшая от ужаса девушка никак не могла поднять трясущимися руками трусики с пола … Матусович молча отвернулся и  быстро поднялся наверх.

 В тот же день официантка была уволена и отправлена вертолетом на землю.

 …Андрей лежал на диване, закинув руки за голову и отрешенно уставившись в потолок. Одет он был в светлые джинсы с дырками на коленях и оранжевую футболку с изображением чайки на груди. На столе стоял нетронутый завтрак. При входе отца он даже не повернул в его сторону голову.
Матусович медленно подошел к окну, долго глядел куда-то вдаль, потом, не оборачиваясь, тихо сказал:
 – Давай поговорим, Андрей.
 – О чем?
 – Может, ты все-таки поешь? – Эдуард Аркадьевич почти просительно взглянул на сына. Тот не отозвался. Молчание явно затягивалось. Матусович чувствовал, как его  прежняя решимость поговорить с Андреем куда-то улетучивается, а и продуманный план разговора явно ломается. Но тут молодой человек быстро соскочил с кровати и, как угорелый, стал метаться по комнате – туда-сюда, туда-сюда.
 – Может, ты думаешь, что я сержусь на тебя из-за недавнего случая с официанткой? Уверяю, что нет, – сказал Матусович.
 Андрей резко остановился посередине комнаты.
 – Причем здесь официантка. Да она сама типа напросилась на палку.
 Матусович терпеть не мог излюбленных словечек современной молодежи – «типа», «короче», «прикинь» и прочих, коими изобиловала речь Андрея, и всегда морщился, когда слышал их от сына. Но сейчас к его речевым особенностям – ноль внимания.
 –  Неужели ты так ничего и не понял? – сын пристально взглянул на отца. – Или, блин, прикидываешься?
 –  Ты о чем?
 – Так ведь это ты убил Катю!
 Андрей бросился ничком на кровать и накрылся подушкой.
 – Уйди, уйди. Ни видеть, ни слышать тебя не хочу, – замотал он головой.
 – Ее никто не убивал, – мягко сказал Матусович. – Она сама покончила с собой. И ты это знаешь не хуже меня.
 – А кто ее довел до этого? – Андрей почти истерично засмеялся. – Ты! Ты! Ты!
 – Да я никогда в глаза ее не видел.
 – Перестань…, – Андрей чуть не сказал – «отец», но быстро спохватился. – Неужели, я такой дурак и ничего не понимаю. Короче, я тебе этого никогда не прощу. Запомни. Никогда!
На скулах Эдуарда Аркадьевича заходили желваки. Он присел на кровать сына и мягко положил руки на его плечи.
– Послушай меня, сын. Я не меньше твоего переживаю по этому поводу. Но я ни в чем не виноват. Да, мне не очень нравилось, что ты встречаешься с этой девушкой, но... Уверяю тебя, я сделаю все возможное, чтобы инцидент с ее гибелью был тщательно расследован. И, возможно, тогда ты убедишься в полной моей невиновности.
– Я… Тебе… Не… Верю.
 Ненависть, с которой юноша посмотрел на Матусовича, поразила его.

                3

 Мог ли я предположить, что некое, совсем постороннее  событие   вдруг  кардинальным образом повлияет на мою дальнейшую судьбу и перевернет  в ней многое? Ну, решила  какая-то девушка свести со своей жизнью счеты, ну совершила самоубийство! Известие, без сомнения, является   трагичным для родственников, да еще, пожалуй, близких друзей опечалит. Для  всех остальных  пройдет незамеченным.

 Ко мне  дело о самоубийстве Кати Бежевой попало спустя месяц после происшествия. Начальник отдела, отпустив подчиненных с очередного совещания, многозначительно, совсем как известный персонаж в известном сериале о  советском разведчике Штирлице, произнес: –  А вас, Кузнечиков,  попрошу остаться.

 Я невольно усмехнулся. Полковник Саблин  был обычно со мной на «ты». Если же переходил на   официальный тон, то тем самым хотел  подчеркнуть  особую важность вопроса, который собирался озвучить. Вот и сейчас,  насупившись, он смотрел на тонкую папку, лежащую на столе,  затем постучал по ней  согнутым указательным пальцем:
 - Что-то  мне  здесь не нравится. – Николай Николаевич снова помолчал и прибавил с нажимом, вроде как  энергично  кому-то возражал: – Чтобы там ни говорили, но для самоубийства нужны очень веские основания. Тем более если это касается молодой и весьма преуспевающей девушки. Участковый инспектор списал материал в архив, не найдя состава преступления. Но интуиция мне подсказывает – дело отнюдь не простое. Возьмите его и  покрутите с разных сторон.

 Всем в отделе  известно, что интуиция  нашего начальника  – словно хороший локатор у подводной лодки:  обычно не подводит и дает правильные ориентиры  в любой ситуации. И если начальник сослался на свою интуицию, то перечить ему бесполезно.
 
 Я ждал, что Саблин,  в заключение, повторит свое любимое изречение: «Запомни, наиболее верное объяснение любой запутанной ситуации, как правило, очень простое. Не лезь в дебри, не усложняй, когда ищешь причину. Но и не забывай, что главная трудность часто  состоит  именно в том, чтобы найти это самое простое решение».
 Однако в этот раз начальник сказал по-другому:
– Не мне тебя учить, но все же учти, – постоянно играй на опережение. Ты должен управлять процессом, а не тянуться вслед за ним. Особенно в этом деле… Ты все понял?
 И он многозначительно посмотрел на меня. Ну, разве можно что-то возразить против такого мудрого напутствия.

                4

 …Несведущему человеку  трудно себе представить, что значит быть загнанным  в угол? Когда не видишь выхода из невыносимого положения. Ужаснее состояния нет. Я размышлял об этом, вчитываясь в сухие протокольные строчки материала. Недостаток информации восполняло воображение. 

 Вот прижизненные фотоснимки  не просто привлекательной, а, вне всякого сомнения,  очаровательной девушки. Из нее получилась бы настоящая королева красоты.  А рядом фотографии трупа – сначала висевшего в петле у окна,  затем  снятого с веревки: обзорный  снимок, крупный план, отдельные детали… Картинки  не для слабонервных.

 Тут же следуют протоколы осмотра, медицинского освидетельствования, объяснения… Какие-то  два  картонных кружочка, на одном из которых стоит короткое «да», обведенное жирным красным овалом, на другом – «нет». Словно брошенный жребий. Короткая предсмертная записка: «Будь  ты проклят!». Кому  она адресована: любовнику, знакомому, мужу…? Судя по справке, имевшейся в деле,  девушка в браке не состояла.  Почерк ровный, изящный, как будто   хозяйка его не предсмертную  в отчаянии записку писала, а аккуратно выполняла домашнее задание по  чистописанию.
 И еще схематичный рисунок: фигурка девушка, смотрящей, как над морем восходит солнце. Или заходит?
 И чудом сохранившийся, еле уловимый аромат    духов,  идущий от клочка бумаги.

 О чем Катя Бежева думала в преддверии смерти, что чувствовала? Об этом теперь никто достоверно не узнает.   Можно  сделать только приблизительную зарисовку.

 Вот она за столиком   пишет записку. Закончила и несколько  секунд сидит неподвижно, уставившись  прямо  перед собой. За ее спиной, страшным диссонансом к  роскошному интерьеру комнаты, покачивается привязанная к массивному оконному карнизу веревка с петлей. Никаких эмоций на бледном лице девушке,  все в ней сконцентрировано  на том  последнем акте, который вот-вот произойдет. Дьявол уже хорошо поработал и до основания выжег ее   душу.

 Наконец девушка встает и бросает невидящий взгляд   на окно – туда, где виднеется угол городской площади, золотистые купола   церкви, сверкающие в лучах заходящего солнца, где кипит жизнь, шумят автомобили и  снуют озабоченные люди. Какое ей  до всего этого дело! Тот мир   отныне ей не принадлежит. Так же, как и она ему.

 Катя подходит к туалетному столику (взглянула ли  на себя в зеркало?), поднимается на стул  и здесь  чуть-чуть задерживается,  как бы  в последнем раздумье. Потом глубоко вбирает в  себя воздух, решительно сует голову в петлю и даже слегка поправляет ее на шее, словно это воротник модной водолазки. Движения ее четкие, доведенные до автоматизма, как будто она тысячи раз выполняла эту дикую страшную работу.

 Что ощутила в тот момент, когда жесткая веревка коснулась кожи, а петля обвилась вокруг шеи? Пошли ли от ужаса мурашки по телу, содрогнулось ли  сердце? Или все ощущения уже полностью атрофировались?
 А самый последний проблеск сознания перед окончательным уходом в небытие, когда уже ничего невозможно исправить! Что в нем: вопль боли, протест, сожаление, удовлетворение? Кто может это знать...

 Девушка была явно не бедной, о чем  свидетельствовали ее  со вкусом подобранный гардероб, значительная сумма денег, найденная в сумке, дорогой номер гостиницы, в котором  она провела последние часы жизни.
 Молодость, красота, достаток и… такая чудовищная смерть – нелепое, необъяснимое с точки зрения здравого смысла, но, увы, реальное явление.
Что еще известно о девушке? Работала  Катя  в модельном бизнесе, часто    ездила за границу.  Вела замкнутый образ жизни, близких подруг среди коллег не  имела. Недавно похоронила мать, которая сильно болела. Много денег тратила на ее лечение. 

 Участковый, не мудрствуя лукаво, выдвинул  версию о том, что девушку  в связи со смертью любимой матери  якобы охватили   невыносимые душевные переживания, которые и послужили причиной ее  самоубийства.
  Появление  предсмертной записки с проклятиями в чей-то адрес он объяснил следующим образом: она, мол, имеет  отношение к  врачу, не сумевшему вылечить  мать потерпевшей.
 Коли так, то следствию  конец   и делу венец.

                5

 – Удалось установить, что за журналист мне звонил? – спросил Эдуард Аркадьевич начальника службы безопасности – элегантного, средних лет мужчину, в строгом черном костюме.
 – Да, сэр, – коротко сказал Вильямс, ведавший охраной как самого Матусовича, так и членов его семьи. Разговаривали по-английски, поскольку мистер Вильямс еще плохо освоил русский.  Еще год назад он доблестно служил ее Величеству королеве Англии,  обеспечивая ее покой. Но жалованье, которое предложено было русским олигархом, в конце концов  определило выбор безупречного англичанина. Предложение, от которого трудно было отказаться….

 Матусович тоже был доволен выбором главы телохранителей, считавшимся одним из лучших профессионалов в своей области. И вообще, у Матусовича была страсть – иметь все самое лучшее. Если яхта – то самая большая и комфортабельная, жена – то самая красивая, замок – то самый оригинальный. Он  задумал на острове в Карибском море  построить новый особняк, и сейчас собирался посетить свою  любимую Барселону, чтобы лучше ознакомиться с архитектурой Антонио Гауди…  Наверное, страсть к роскоши у него – своего рода отрыжка от бедного сиротского существования в детстве: в три года он остался круглым сиротой, и дальнейшим его воспитанием в городе Сыктывкаре занимался дядя в режиме чрезвычайной строгости и экономии…

 Тут надо пояснить, что сотовый номер, на который позвонил неведомый журналист, так взволновавший Матусовича, знал только самый близкий круг – его жена и еще несколько доверенных лица. Как этот папарацци сумел до него добраться? Впрочем, о чем тут говорить, если ты живешь в атмосфере неослабного внимания и слежки, в мире подлости, подкупа и предательства! Только за последний год Матусович раз десять менял номер своего мобильного телефона.
 – Кто же он?
 – Некто Кузнечиков, сэр. Вы его знаете. Если позволите, я напомню: вы в юности с ним учились на юридическом факультете Московского университета.

 Матусович  удовлетворенно хмыкнул: нет, не зря все-таки этот долговязый англичанин ест его хлеб – как ни крути, а службу он знает. Надо же, докопался даже до этого, хотя его просили только установить фамилию и место работы дотошного корреспондента. Он с трудом вспомнил своего однокурсника, у него еще прозвище было такое смешное – ну да, Кузнечик.

 Разговор происходил в кабинете Матусовича, расположенном в той части яхты, куда совсем не доносился шум двигателя. В соседней комнате находилась  его спальня, а чуть дальше – спальня жены. Матусович расположился в кресле, рядом с журнальным столиком. Напротив,  на диване сидел мистер Вильямс.
 – От какого издания выступает этот Кузнечиков?
 – Ни от какого? – невозмутимо ответил Вильямс. – Он вообще не журналист.
 – Вот как? – удивился Матусович. – И кто же он?
 – Полицейский следователь, сэр. Он расследует обстоятельства смерти Екатерины Бежевой. Сейчас от следствия отстранен. Более того, подозревается в коррупционной деятельности. Вот только странно…
 – Что именно странно?
 – Вроде, как Кузнечиков ушел в подполье, но… Мой агент позвонил на  номер, с которого  тот сделал вам звонок. Ответил  он сам.
 – То есть, вы хотите сказать, что он специально себя раскрывает.
 – Похоже, что так, сэр. Я навел справки – он опытный следователь, большой профессионал… Ему ничего не стоило сделать звонок с нейтрального источника, так что никто бы и не догадался, кто и откуда звонил.
 – Что же он хочет, как вы думаете? – спросил задумчиво Матусович.
 – Он явно ищет контакта с вами, сэр. А вот зачем, –  это предстоит выяснить.
 – Так…, – задумался Матусович, постукивая пальцами по крышке журнального стола.
 – Я уже принял кое-какие меры, – поспешно добавил Вильямс.
 – Только, пожалуйста, чтобы не получилось так, как с этой, как ее  –  Екатериной Бежевой… Чтобы никаких эксцессов, этих дешевых  приемов из затасканных боевиков… Терпеть не могу…  Докладывайте обо всем, что связано с Кузнечиковым. И еще, – добавил многозначительно Матусович, – очень прошу вас, проследите, чтобы нигде, повторяю, нигде не упоминался ни мой сын, ни я. Ни имени, ни фамилии – ничего. Моя репутация, как всегда, должна безупречной.
 – У меня есть план, сэр. Если позволите, я доложу.
 И оба склонились над столом, голова к голове, пока Вильямс вполголоса рассказывал о своем плане.

                6

 Знай я заранее, что   впоследствии окажусь втянутым в круговерть драматических ситуаций, сплетенных  вокруг таинственной незнакомки,  отказался бы от расследования ее странного самоубийства? Конечно, нет. Только, наверное, стал бы…,  нет, не то, что более осторожным.   Ко мне такое определение не   подходит.  Я  сторонник  активных действий и взвешенного  риска. Хотя бдительность еще никому никогда не мешала. Как говорится в поговорке, знать бы, где упасть, соломки  постелить. Тогда, возможно,  поворот событий не застал бы меня в какой-то момент врасплох… Однако все по порядку.

 Мне впервые досталось дело о самоубийстве, поэтому я постарался выяснить, из-за чего  человек обычно решается на  страшный крайний исход?
Отбросим психическое помешательство,  наркотическое или алкогольное опьянения.  В  данном случае к потерпевшей все это никакого отношения не имело.
 Дальше – несчастная любовь. Среди юных девочек с неустойчивой нервной системой этот мотив может быть определяющим. Наша  же «героиня» – взрослая, практичная, сформировавшаяся личность.  Хотя, кто знает... Сам я когда-то испытал крушение своего семейного корабля, но, конечно, о самоубийстве  у меня мысли не возникало. Впрочем, женщинами  любовная неудача воспринимается гораздо острее, чем мужчинами.
 Наконец,   следующее – неразрешимые жизненные проблемы, к примеру, огромный денежный долг, длительная безработица…  Но и такое объяснение к девушке явно не подходит. Внешне у нее полное благополучие: интересная работа, хороший заработок, активная, насыщенная жизнь.

 Вряд ли смерть матери, даже горячо любимой, могла настолько  повлиять на Катю Бежеву, что она, потеряв голову, сунула ее в петлю. Когда случается подобное печальное событие, мы, конечно, очень  переживаем, но  в глубине души осознаем  его естественность и неизбежность.

 Значит,  думал я, пока  можно сделать лишь самый общий предварительный вывод: произошло стечение  неких чрезвычайно неблагоприятных обстоятельств, которые наложились на особенности  психической структуры Кати, что в совокупности  привело ее к трагическому решению. 

 Сидя за столом служебного кабинета, я начертил на  бумаге простейшую схему: одним квадратиком с буквой «а» посередине обозначил некие, важные для дела и требующие выяснения внешние обстоятельства. Второй  квадратик – под латинской буквой «в» – означал личность девушки и ее душевное состояние накануне самоубийства.  Наконец «с» – это неизвестный мужчина, проклинаемый девушкой. Соединив их  между собой непрерывными линиями, я получил классический треугольник.  Внутри него  нарисовал маленькую виселицу, она имела символ «d».   Затем вывел следующую  формулу: а+в+с=d… Рядом  поставил жирный знак вопроса.
 Я всегда считал, что к процессу следствия надо относиться, как к математической теореме. Из выявленных обстоятельств  с неизбежностью должен вытекать только один-единственный вывод, исключающий многозначность толкования. Так-то оно так...  Увы, жизнь всегда гораздо сложнее   любой, казалось бы, самой  правильной теории. Хотя привычка  сводить версии, требующие проверки,   к неким формулам  не исчезла, она  придает  моей работе последовательность и организованность.

 Девушка сознательно оборвала все ниточки, соединявшие ее с жизнью.  Теперь по неким признакам мне необходимо восстановить эти нити,  воссоздать, так сказать, тот  кусочек мира, в котором  она когда-то существовала.  Эта сконструированная виртуальная реальность должна быть  логически стройной и безупречно убедительной, чтобы в нее   поверили другие.

 Кстати, почему  в ее вещах не оказалось мобильника, – этого обязательного атрибута  любого современного молодого человека или девушки? То есть, ее последние разговоры, информация о круге знакомых, фотографии, эсэмэски – все куда-то исчезло... Подозрительно? Без сомнения.
 И конечно, в первую очередь  мне  хотелось бы узнать, кто тот мужчина, упомянутый с проклятьем в предсмертной записке.

                7

 Только  подумал об этом, как раздался телефонный звонок. Я давно заметил удивительное и необъяснимое совпадение: нередко, стоит мне вспомнить о ком-либо  из друзей, с которым давно не общался, как он тут как тут – сам звонит или приходит. Мгновенная телепатия, что ли? 
 Однако сейчас меня потревожил отнюдь не знакомый. Голос в трубке был мужской, с бархатными нотками  или, как нынче принято говорить, харизматический. Один раз услышишь – уже не забудешь.  Его обладатель вежливо поздоровался, назвал меня по имени-отчеству, представился Сергеем Владимировичем Демьяновым – знакомым Бежевой. 
 –  Мне известно, что вы расследуете обстоятельства  самоубийства Катерины. (Откуда у него такая информация, ведь дело я получил только вчера и никому о этом не сообщал? – тут же мелькнуло в моей голове). Хочу с вами срочно переговорить. Я нахожусь недалеко, могли ли вы меня сейчас принять?
 В его тоне чувствовалась убежденность, свидетельствующая о том, что в просьбе не откажут. Впрочем, желание наше было обоюдным.
 Ровно через пять минут  мужчина появился в кабинете.

 Первый мимолетный взгляд о многом говорит. В наш век одежной стандартизации Демьянов был одет изящно и со вкусом. Красивый легкий шарф в один оборот окружал его шею. И глаза – подернутые поволокой печали. Он присел (не сел) на край стула, вздохнул, провел рукой перед лицом, словно стряхивая ненужные для разговора эмоции, и сразу начал с главного.
 – Для меня смерь Кати – личная трагедия. Да-да, мы  с ней собирались пожениться. Мы идеально подходили друг к другу. Я никогда не думал, что нечто подобное  в действительности может существовать между мужчиной и женщиной.
 И снова я обратил внимание на его голос. Он  у Демьянова был удивительно гибкий,  легко передающий любые оттенки  душевного состояния.  Уж не из актеров ли он? Сейчас в  его тоне слышались нежно-печальные нотки, свидетельствующие о том, насколько велика для него память о Кате.
 – Именно так, – подчеркнул Сергей Владимирович. – Вы, может, не поверите, но мы чувствовали друг друга даже на расстоянии. Стоило мне  почему-то загрустить,  как Катя немедленно  звонила и  спрашивала,  все ли у меня в порядке. Или я, вдруг  ни с того,  ни с сего начинал ощущать тревогу, связывался  с Катей  и, вы  опять не поверите,  по первым звукам  голоса, по  дыханию и даже молчанию чувствовал ее настроение.
 – Почему не поверю? Охотно допускаю такую возможность, – отозвался  я.
 –  Эх, а вот самое страшное я и упустил…
 В речи  посетителя послышались    трагические нотки.
 – Вы знаете, – продолжал он, в волнении сцепив ладони рук, –  она очень переживала по поводу смерти матери – Натальи Кузьминичны. Просто места себе не находила. Она – единственная дочь, и мать для нее была – самым близким человеком. Кроме меня, конечно. Я, как мог, старался утешить ее, говорил, давай поедем за границу, ты успокоишься, отойдешь от трагедии. Она ни в какую не соглашалась.
 Он сжал в кулаки пальцы обеих рук, так что они хрустнули.
 – Но я никак не предполагал столь ужасных последствий. Ну почему она так поступила, не посоветовавшись со мной?  Убежден, тогда еще можно было что-то исправить. Ведь мы с ней договорились, что никакой информации, даже самой неприятной,  не будем скрывать друг от друга.  Просто, ума не приложу. И виню только себя…
 Он закрыл лицо ладонями, тяжело вздохнул.
 –  Расскажите о вашей последней встрече с Катей.  Была ли у вас с ней ссора? – произнес я, настраивая собеседника на конструктивный лад беседы.
 –  Упаси боже, –  встрепенулся Демьянов, – какая ссора! Мы с Катюшей  жили душа в душу.  Незадолго до своей гибели она заявила, что ее недели на три направляют  в заграничную командировку.  Такое случалось и раньше, поэтому я  этому сообщению особого значения  не придал. Она уехала, и каждый день мы с ней перезванивались. Катюша была как будто спокойна, говорила, что скучает, обещала скоро вернуться. Потом, это было  уже за неделю до ее  смерти, сообщила, что задерживается.  Но пусть меня это не тревожит, скоро все будет хорошо. И опять я  ничего не почувствовал. Боже, какой я был  глупец! Недаром говорят, что счастливые и влюбленные  – самые  слепые люди. А она в это время уже приняла роковое решение, которое вскоре и осуществила.
 – Когда  и где происходила ваша встреча? – спросил я.
 – Я же говорю, за месяц  до трагического дня. Мы  ужинали в ресторане, затем она сказала, что ей надо  собираться в дорогу,  и мы расстались.  Уже потом, когда это случилось, я поехал к ней на работу. Выяснилось, что ни в какую командировку Катю не посылали,  она по собственной инициативе оформила на месяц отпуск, и больше никто ее не видел. Все  ее сослуживцы были в страшном недоумении, они тоже ничего не знали.

 Демьянов снова потер ладонью лоб. Передо мной сидел убитый горем человек. Даже голос его потерял всю свою индивидуальность,  звучал монотонно и глухо. Сочувствуя ему, я подумал, что  большего от него добиться  невозможно. Задав еще несколько  уточняющих вопросов,  я с ним распрощался. Возле двери Демьянов обернулся и  неуверенно произнес:
 – Если для успеха расследования нужны деньги, то я всегда готов. При необходимости могу достать любую сумму.
 Я сделал протестующий  жест рукой. Сергей Владимирович, смущенно улыбаясь, сказал:
 –  Да-да, понимаю. Извините. – И добавил: – Про вас говорят, что вы ас в раскрытии любого дела. Очень, очень  на вас надеюсь.
 Он уже  собрался прикрыть  за собой дверь, когда я его  спросил:
 – И все-таки, как могло случиться, что вы не распознали состояние  Кати? Неужели  не замечали  ничего необычного в ее словах, действиях. Хотя утверждаете, что очень тонко ее чувствовали…
 Он вздрогнул.
 –  Я сам не могу  понять, –  с трудом выдавил он.

 …После того, как Демьянов покинул кабинет, я подошел к окну. Машина у него была совсем новая, из последних моделей, и дорогая. Сергей Владимирович  спокойной походкой,  словно  это не он  еще пару минут назад находился в глубоком отчаянии, подошел к машине, уверенно открыл дверцу, лихо развернулся и умчался.

                8

 Автомобильная трасса – это целый мир, со своими писанными и неписанными правилами и законами, страстями и эмоциями, трагедиями и победами. Характер человека на трассе проявляется в высшей степени наглядно: хамство и порядочность, беспечность и лихачество, мастерство и невежество, конфликты и разборки – все на виду. Жизнь здесь выпуклее, ярче и жестче. К тому  же граница между жизнью и смертью на трассе очень тонка – порой все зависит от одного неосторожного движения рулевого колеса…
 А еще азарт и адреналин по полной программе… Полторы –две тысячи километров острых ощущений, бесшабашной гонки, своеобразной игры с инспекторами ГИБДД и видеокамерами – кто-кого, попался ли за превышение скорости или проскочил; шоферской солидарности – сигнал дальним светом: будь осторожен, впереди «засада», и в знак благодарности – дружелюбная отмашка рукой встречного водителя.

 Однако тут-то и кроется опасность. Ибо драйв и находящаяся под твоей властью скорость вызывают  обманчивое чувство – что все тебе нипочем... И тот, кто поддается этому чувству беспечности, попадает нередко в смертельный капкан.

 …Владимир Кузнечиков уже проехал Ростов-на-Дону, радуясь тому, что трасса «Дон» наконец-то становится  более удобной: по две-три полосы в каждую сторону, с карманами для остановки и отдыха, то и дело встречающиеся мотели, кафе и заправочные станции. Не то, что лет 10 назад – с разбитыми дорогами, однополосным движением и постоянным «выныриваем» при обгоне на встречку с риской попасть на лобовое столкновение, изнуряющими многокилометровыми пробками и частыми авариями.

 …Но нет, пожалуй, поторопился он хвалить трассу. Вот она пробка, да еще какая! Дорога в сторону Москвы, по которой  двигался Владимир, была перекрыта полицейскими патрулями, которые задерживали машины в обоих направлениях, пуская их поочередно по одному узкому коридору. Владимир понял, что это надолго, и приготовился к томительному ожиданию. Когда он добрался, наконец, до причины затора, его глазам предстала страшная картина. Посередине дороги  дымился легковой автомобиль, перевернутый вверх колесами, а рядом лежали три бездвижных тела: двух юношей и девушки. Тут же суетились врачи «Скорой помощи».

 Бог мой! Еще каких-то сорок минут назад Кузнечиков встречался с ними на заправке. Парни ушли оплачивать бензин, а девушка беспечно сидела в кабине, как раз напротив машины Владимира, что-то напевала и, встретившись с ним взглядом, мило ему улыбнулась. Уже позднее они лихо обогнали его на трассе. «Не меньше 180 км», – с тревогой подумал тогда Кузнечиков. И вот, на тебе… Зачем? Зачем?

 …Пробка после аварии не рассасывалась. Владимир, еще не отойдя сердцем от увиденного на дороге, вспомнил, как недели две назад, когда он еще только ехал в  Ейск,  трасса впереди, на севере Ростовской области, ремонтировалась, так что, скорее всего, пробка растянулась на несколько десятков километров. Он достал карту местности и стал ее разглядывать. Ага, вот поворот на проселочную дорогу, по ней, пожалуй, можно будет объехать затор. Дорога не бог весть какая, но стоять в пробке на гнетущей жаре себе дороже. А времени у него в обрез.
 И Кузнечиков  свернул на проселок. Краем глаза заметил, что его примеру последовала еще одна машина.

 Так, держась друг друга, обе машины запылили по проселку, все дальше удаляясь от основной трассы. В какой-то момент прямо посередине подсолнухового поля второй автомобиль вдруг остановился и отчаянно, зовя на помощь, заморгал тревожными огнями. Кузнечиков затормозил и дал задний ход.
 В кабине сидела молодая женщина, силясь завести заглохший двигатель.
 – Кажется, у меня серьезная проблема…, – растерянно сказала она подошедшему мужчине.
 – Плохо дело, – заметил Кузнечиков. – Может, я попробую.
 Однако и его усилия к успеху не привели.
 – Что же нам делать? – проговорила женщина. – Мне надо срочно в Москву.
 –  Взять вас на буксир?
 Женщина с сомнением покачала головой.
 – Вряд ли  это целесообразно. По этой убитой дороге, да еще после недавнего дождя нам в связке не проехать. Завязнем. Да и где в этой глуши найти подходящий автосервис, чтобы починить авто. Как же быть?
 И, подумав, добавила: – Простите, пожалуйста, но вы не выручите меня?
 – Каким образом?
 – Может, вам покажется моя просьба странной, но не могли ли вы взять меня с собой, хотя бы до Воронежа?
 Кузнечиков внимательно посмотрел на женщину: невысокого роста, не красавица, но обаятельная, каштановые волнистые  волосы, касающиеся плеч, челка во весь лоб, чуть отстраненный взгляд. Да еще непонятная игра бесенят в легком прищуре светло-зеленых глаз и в капризном изгибе полных губ.  И никакого макияжа. 
 Что ж, разве настоящий водитель откажет коллеге в беде?
 – Конечно, конечно, – пробормотал он. – Только как быть с вашей машиной?
 – Не беспокойтесь, я  сейчас позвоню друзьям из Ростова, они заберут авто и отдадут в ремонт. А через несколько дней я за ним вернусь.

                9

 Людмила Алексеевна Вишнева, которую друзья ласково         именовали наша «черри-лю», хотя, наверное, правильнее ее было бы называть «колючим кактусом», по праву считалась самым авторитетным специалистом в области графологии и могла   по особенностям почерка не только определить психологическое состояние человека в момент написания текста, но и дать развернутую характеристику его личности.
 – Поясни, что тебе  конкретно надо? – худая, стремительная, как молния,    

 Людмила  загасила окурок  в пепельнице и тут же сунула в рот новую сигарету. Я поморщился.
 – Когда ты бросишь курить? Сколько помню тебя – вечная сигарета в губах.
 – Хорошо, хоть такую запомнил. А то, не кури я, совсем бы забыл, – отпарировала она. Ей палец в рот не клади. –  Ты,  верно, с ума сошел. Как  по  трем коротеньким словам я смогу установить, что собой представляет их автор! Для этого нужен текст не менее, чем на половине листа. Да еще контрольные экземпляры. Более 120 признаков почерка надо  выявить, чтобы сделать какие-то выводы.
 – Погоди,   я объясню. Ты мне нужна сейчас даже не столько в качестве специалиста, а скорее – как женщина…
 – Ой-ля-ля! Что я слышу, – тут же насмешливо отреагировала Людмила  Алексеевна. –  У  тебя возникли некие сексуальные проблемы?
 – Да выслушаешь ты наконец! – взорвался я. – С тобой невозможно разговаривать.
 – Все, – она уморительно  повела руками. – После того, как ты заинтересовался мной в качестве женщины, я  полностью в твоей власти. Говори.
 – Девушка, о которой идет речь, покончила жизнь самоубийством. Перед смертью оставила записку. Вот эти самые три слова. Я нашел образцы ее почерка, написанные ранее. Сравни их.
 – Ну и? – Людмила сквозь лупу  быстро просмотрела переданные ей тексты.
 – Понимаешь, перед тем, как решиться на такой чрезвычайный шаг, как самоубийство, человек  обязательно пребывает в  состоянии крайнего стресса. Тем более, если это женщина с ее подвижной эмоциональной сферой. Я думаю, что ее состояние как-то должно отразиться в  почерке. Однако обрати внимание: текст написан бестрепетной рукой, ровно, безукоризненно. Словно его автор, заметь,  это молодая девушка, находился в полном душевном равновесии. Не понимаю, как такое могло быть? Вот я и хотел, чтобы ты мне это разъяснила.
 – Так, так – в глазах внимательно слушавшей меня  Людмила зажегся  огонек. – Очень интересно. Сейчас посмотрим.
 Она включила компьютер, отсканировала текст, вывела его на монитор, увеличила буквы до нужного размера и углубилась в их изучение. Я по опыту знал, что теперь Людмилу ни в коем случае нельзя отвлекать – иначе нарвешься на яростную вспышку ее гнева. 
 По управлению даже ходила следующая байка: как-то вновь назначенный начальник, знакомясь с сотрудниками, делал обход служебных помещений. Зашел он и в кабинет, где Людмила  что-то исследовала.  Обычно, в таких случаях подчиненные вскакивают со  своих мест и, как говорится, «едят» глазами начальство в ожидании распоряжений.
 Людмила даже не повернула голову. Полковник постоял несколько секунд и кашлянул.
 – Какого черта! –  сердито воскликнула Людмила Алексеевна, не отрываясь от своего занятия. – Не видите, что я занята. Зайдите позже.
 Полковнику ничего не оставалось, как развернуться и уйти. Когда позднее Людмиле рассказали, кто к ней приходил, она нисколько не смутилась: ну и что, заявила она, я ведь не бездельничала, а ему надо было заранее меня предупредить…

 Пока эксперт увлеченно, что-то бормоча про себя, исследовала  текст, я в который уже раз  с  любопытством оглядывал ее кабинет. Он походил  на  необычную, удивительную  галерею. На стенах комнаты были вывешены десятки портретов одного и того же человека, только с разными  «лицами»: начиная от выражения буйного веселья и заканчивая бешеной яростью. А между этими крайностями располагались: спокойствие,  печаль, угроза, недовольство, изумление, умиление,  усмешка, огорчение… Под каждым портретным снимком – образцы почерка с выделенными признаками, которые соответствовали тому или иному душевному переживанию. Я нашел интересующую меня «физиономию». Она, на мой взгляд, больше других могла бы символизировать  состояние, в котором незадолго до смерти пребывала Катя Бежева – трагическое отчаяние… 
 – Что могу сказать? – наконец повернулась  ко мне Людмила. – Твоя пассия  была    явно неординарной женщиной. Ты говоришь, она работала манекенщицей? Вспомни  лица  моделей, когда они  вышагивают по подиуму – на них полное отсутствие какого-либо выражения. Недаром существует характерное определение – «мордочка манекена». У женщины, может, внутри  бушует буря эмоций, клокочут страсти, а на лице  тишь да благодать, походка идеальная. Это – профессиональное качество и вырабатывается оно долгой тренировкой. Полагаю, что, примерно, то же самое мы имеем в данном случае. Безукоризненный почерк, которым написана предсмертная записка, свидетельствует, что Бежева умела держать себя в руках  даже в самой критической ситуации. Такой  человек принимает  серьезные решения не в результате временных,  пусть и крайне сильных эмоций, а после тщательного и всестороннего взвешивания. И еще, когда наконец примет решение, то уже никогда от него не оступится.
 – Однако, если Бежева была  сильной личностью, какой ты ее характеризуешь, то, очевидно, лишь исключительные обстоятельства могли толкнуть ее на самоубийство. Так ли? 
 –  Ты сам и ответил на свой вопрос, – подтвердила эксперт. – В подобных ситуациях возникает мощный внутренний конфликт личности, который разрешается только чрезвычайным способом... 
 –  Смерть матери могла вызвать у Кати решение о самоубийстве?
 –  Сколько было лет матери?
 – Около пятидесяти пяти.
 –  Не думаю, – со свойственной ей категоричностью отрезала Людмила Алексеевна, – принимая во внимание не только возраст матери, но и то, что она  долго и серьезно болела. Ее дочь в какой-то степени подсознательно была подготовлена к возможному трагическому исходу.
 Я вытащил из папки два кружочка со словами «да» и «нет» и поинтересовался  у Людмилы, что они могла означать.
 – Где они были найдены? – спросила она.
 – Лежали в гостинице на столе  вместе с  предсмертной запиской.
 Людмила повертела кружочки в руках.
 – Тут все понятно, – сделала она свой вывод. – Девушка решила перед смертью  испытать судьбу. Гадала на самую себя, на уже принятое решение.  И у нее выпало «да». Видишь, она обвела слово губной помадой. Своего рода психологическое подкрепление, что она поступает правильно. 
 Людмила Алексеевна  заторопилась.
 – Если у тебя больше нет вопросов, выметайся отсюда. У меня еще масса работы. Не считай, что раз ты мой друг, то можешь злоупотреблять моим терпением. Подробное письменное заключение пришлю тебе завтра.
 
                10

 Участковый инспектор Калиушкин был  предупредителен, с хорошо подвешенным языком, быстро догадывавшийся, чего ждет от него начальство, и умевший  отвечать  так, чтобы при любом раскладе избежать руководящего гнева.  Одним словом – себе на уме. Еще он был аккуратист. На его рабочем столе в  крохотном служебном кабинете не было ничего лишнего. Только  папка со служебными бумагами и стаканчик с остро оточенным карандашом и шариковой ручкой.
 Когда я  созванивался с участковым инспектором, то не стал  по телефону объяснять ему причину встречи.  Решил, что не буду вызывать его к себе, а приеду сам. Хотел побеседовать  с Калиушкиным в привычной для него обстановке.
 Из окна его кабинета виден был новенький малолитражный автомобиль с полосой вдоль кабины «Участковый уполномоченный». Такой  вот подарок сделали недавно полицейскому местные власти, чтобы тот  успевал объезжать обслуживаемую территорию и активнее общались с населением.
 – Так вы по поводу той девицы, что покончила с собой? – переспросил Калиушкин,  когда я объяснил ему цель  визита. –  А я все думал,  с чего  вдруг  опять начальству понадобился. Как же,  помню то дело, будь оно неладно. О нем еще с самого министерства звонили,  интересовались…
 «Вот так сюрприз!» – отметил я про себя данное обстоятельство и спросил:
 – Вы ведь первым оказались на месте происшествия?
 – Совершенно верно. Я дежурил в тот день по отделению. Что-то не так? Вроде я все сделал правильно…
 Я успокоил его, сказав, что к нему никаких  претензий не имеется. Просто надо проверить некоторые факты.
 Он подробно рассказал, как выезжал на место трагедии, проводил осмотр, беседовал с работниками гостиницы… Заметил, что позднее прибыл  следователь  и медицинский эксперт. Но поскольку ничего криминального не было обнаружено,  то следователь не стал заниматься расследованием, оставив материал у участкового.
 Собственно ничего нового к тому, что  уже было известно, Калиушкин не добавил. Меня  главным образом интересовало,  с чего он решил, что  Бежева  ушла из жизни из-за своей «безграничной любви» к матери и переживаний на этой почве, так как  именно такую причину Калиушкин  указал в своем постановлении. Тем более, что разница между двумя смертями – более трех месяцев. Тут  участковый вдруг смутился.
 – Ну, вы понимаете, материал смотрели  мой начальник, прокурор, и не было ни у кого  сомнений в том, что она покончила с собой   на добровольной основе. То есть никакого тебе состава преступления…
 – Ясно, –  кивнул я головой, – потому вы и отказали в возбуждении дела…
 – Я же говорю, это не только мое мнение. Только нам непонятно было,  из-за чего она пошла на самоубийство.  Сначала думали, что потерпевшая является дорогостоящей проституткой, которая что-то   не поделила с сутенером или со своими товарками… Или, может, наркотиками баловалась. Но вроде ничего подобного не подтвердилось, доказательств не нашли. Ну, а потом поступил звонок с министерства…
 – Вот как? Кто звонил и зачем?
 – Он представился полковником…, полковником…, эх, забыл фамилию. Спросил, как идет разбирательство по поводу смерти Бежевой.
 –  Как он разговаривал?
 –  Так, как обычно говорит начальство с нами. Ну,  с теми, кто работает на земле. Очень солидно, авторитетным голосом. Я ему обо всем доложил, и пожаловался, что мы  не можем понять мотив самоубийства. Тогда полковник снисходительно рассмеялся и сказал: «Ты, лейтенант, много не думай, чтоб мозги не высохли. У Бежевой ведь мать недавно умерла, которую она очень любила. Я точно знаю, что она места себе не находила из-за переживаний по этому поводу. Чем тебе не мотив?». Вот, пожалуй, и все.   
 – С чего вы решили, что звонок   был из министерства? Может, с вами связывался кто-то посторонний, представившись полковником?
 – Нет, – убежденно заявил участковый. – Он звонил по внутренней связи, предназначенной исключительно для служебных переговоров. К тому же начальника  сразу по тону узнаешь. Он еще покашливал  очень многозначительно. У меня сложилось впечатление, что там, наверху внимательно  следят за этим делом.
 После того, как мы  с Калиушкиным закончили официальную часть беседы, он посчитал возможным доверительно  поделиться со мной мнением.
 – Не пойму, товарищ майор, зачем вам снова понадобилось возиться с этим делом. Ведь к материалу не подкопаешься, все ясно и логично. К чему эти лишние хлопоты…
 – Мне пока не все ясно, – коротко ответил я
 – Как хотите, но я уверен, что эта Бежева  все-таки была настоящей путаной.
 – Почему у вас такое мнение?
 – Да сами посудите: девица незамужняя,  красивая. Профессия у нее какая-то легкомысленная…, ну, в общем, на подобные мысли наталкивающая. На ее работе говорили, что уж очень она хотела выскочить замуж за крупного бизнесмена. Еще говорили, мужиков вроде меняла, как перчатки. Мои коллеги,  ну те, с кем я о ней разговаривал, именно  так и думают.
 – А что, если женщина, как вы говорите, легкомысленная, то ее надо со счетов списывать? –  усмехнулся я.
 – Не-а…,– протянул растерянно участковый. – Я не то имел в виду. – И, как примерный школьник на уроке, заученно отбарабанил: – У нас перед законом все равны, и проститутка, и порядочная женщина. И все защищаемы законом.
 – Вот поэтому я и расследую это дело. Кстати, вы не знаете, куда пропал ее мобильный телефон?
 – Мобильный телефон? – задумался лейтенант. – Да его с самого начала не было! Да-да, не было. Точно помню. Может, она сама его выбросила перед смертью, ну…, чтобы никто не копался в ее личной жизни.
 
 И уже в конце нашей беседы капитан полиции порылся в столе и вытащил фотографию, которую, по его словам, он не приобщил к делу, поскольку не видел в этом необходимости. «Ведь и так все было ясно», – снова повторил он.

                11

 Внимательно рассматривая фотографию, я в отличие от участкового, пришел к иному мнению. Это был фотоснимок с похорон матери Кати Бежевой. На переднем плане перед гробом она  в черном пальто, длинном платье и траурном платке. Рядом, бережно придерживая девушку под руку, с печальным видом стоял незнакомый молодой человек. Среди толпы, в стороне, я увидел и Демьянова.
И вот это-то мне показалось очень странным. В минуты траура близкие люди стремятся быть рядом и, как могут, поддерживают друг друга. Демьянов же, который в беседе со мной утверждал, что у Кати ближе него никого не было, словно посторонний, слишком уж спокойно наблюдает со стороны за происходящим. Да, здесь явно что-то не так.
 А как он мастерски в разговоре со мной разыграл психологическое потрясение! Как по-актерски  талантливо вибрировал голосом и играл глазами!
И что за неизвестный молодой человек стоит рядом с девушкой?
Да, похоже, интуиция моего начальника Саблина как всегда его не обманула. Хотя, может, Саблину известно нечто неведомое пока мне. И почему он просил меня держать ход расследования в секрете от других и обо всем докладывать лично ему?

 …Сейчас я как раз и направлялся с докладом в кабинет полковника. Он, нахмурившись, сидел  за столом, даже не подал мне руки, лишь кивком головы указал на стул. Порылся  в бумагах, лежащих на столе, взял какой-то листок, пробежал по нему глазами, снова бросил на стол.
 – В 1925-году, – начал говорить Саблин, не глядя на меня, – в  ленинградской гостинице «Англетер» нашли в петле мертвого Сергея Есенина, и до сих пор  люди судачат – сам ли он повесился или ему помогли. Хотя лично у меня, как профессионала, нет никаких сомнений в том, что он добровольно ушел из жизни. Я читал его дело, изучал экспертизы... Но, вот, людская молва: как можно, ведь  это знаменитый русский поэт…, нет-нет, Есенин не мог сам наложить на себя руки..., нет-нет, его точно убили  злобные мстительные чекисты...  Как будто не было личной драмы поэта, его неприкаянного одиночества. Как будто не было алкоголизма и депрессии... Как будто причина смерти в чем-то умаляет великое значение и мощь его поэзии! Да, людская молва – это страшная сила.
 Я в недоумении смотрел на начальника, пытаясь сообразить, с чего вдруг его потянуло на исторические параллели.
 – Подойди сюда, посмотри, что пишут в интернете о твоей самоубийце… Своих целей, мол, она добивалась через постель…,  занималась проституцией… Мол, обманщица и притворщица… К тому же, наркоманка… И это еще самое невинное… Ну, в общем, – неожиданно заключил Саблин, – это «аморальное» дело ты должен прекратить.
 – Что!? – я вскочил со стула, не веря своим ушам.
 – Что слышал. Приказываю тебе немедленно прекратить расследование, поскольку никакого криминала в деле нет. Ты меня понял? А тратить драгоценное время и государственные деньги на бесполезное занятие непозволительно.
 – Товарищ полковник! Вы же сами…
 Но Саблин не дал мне договорить, поднеся палец к своему рту – молчи. И показал пальцем вверх, мол, прослушивают. В это время другая его рука взяла ручку со стола и написала на листочке: «Сегодня вечером обязательно позвони мне домой».
 – Товарищ полковник! – счел нужным добавить я. – Следователь является самостоятельной процессуальной фигурой, и сам определяет, есть ли основания для прекращения расследования или нет. Я считаю, что нет. Разрешите идти?
 – Идите, – буркнул Саблин.

                12

 Они проехали    поселок Сетраки, затем сносная дорога довела их  до Тихой Журавки, что в Ростовской области. Отсюда рукой было  подать до трассы,  и скоро машина снова катила по основному шоссе. Громадная пробка, к счастью, осталась позади.
 За эти полчаса Марина, так звали неожиданную спутницу Кузнечикова, промолвила, поежившись, только одну фразу:
 – До сих пор не могу придти в себя. Какой ужас! Совсем молодые ребята. Никогда в жизни не видела ничего более страшного.
 Кузнечиков не ответил, помня неписанное шоферское правило: во время движения об авариях не говорить.
 Марина сидела на переднем сиденье и задумчиво глядела перед собой. Владимир  с любопытством поглядывал на случайную попутчицу. Но ни разу их глаза не встретились: у Марины было интересное свойство – искоса глянув, она моментально прятала взгляд.
 – А вы, похоже, водитель опытный, – наконец прервал он молчание.
 – Да, у меня уже лет десять водительского стажа, – ответила она. – А как вы догадались?
 – Когда идущая впереди машина начинает сбавлять ход, вы  машинально делаете правой ногой движение, словно тоже нажимаете на тормоз. Обычный пассажир так никогда делать не будет.
 – Надо же, – усмехнулась женщина. – Я  даже не заметила.
 Опять продолжительное молчание. Разговор как-то не клеился. Надвигался вечер. Солнце клонилось к закату, туда, где сгрудились разбухшие, беременные дождем облака, которые  зловеще начинали мерцать свинцовым отливом.
 – Кажется, будет дождь, –  заметила Марина.
 – Будет, –  коротко подтвердил Кузнечиков. – Да еще какой!
 – А я, когда еду в авто, очень боюсь грозы.  И сейчас с тревогой думаю, что случится в ближайшее время.
 – В ближайшее время мы приедем в Воронеж, и вы скажете, где вас лучше высадить.
 – Да-да, – как-то неуверенно произнесла Марина, и Кузнечиков бросил на нее удивленный взгляд.
 – У вас в этом городе родственники или знакомые? – спросил он.
 Она помотала головой. – Нет, никого нет.
 – Тогда почему вы попросили, чтобы я довез вас до Воронежа…
 – Я предполагала там пересесть в автобус или  поезд и добраться до Москвы.
 Снова молчание.
 – Странно, – сказала молодая женщина, разглядывая, как  светило опускается все ниже и ниже, сближаясь с тучами, готовыми вскоре его поглотить. – Днем на солнце просто так не глянешь. А вот утром и вечером оно позволяет свободно любоваться собой.  Словно здоровается и прощается. Я люблю смотреть на вечернее солнце. В закате всегда есть элемент грусти… А вы знаете, изображение солнечного заката и восхода на фото или картинах совершенно одинаково. И глядя на фото, не поймешь сразу – закат это или восход. Забавно, правда?  Да вы не слушаете меня…
 – Извините, да-да, это очень интересно, – пробормотал Кузнечиков.

 Его внимание неожиданно привлекла машина, которая следовала немного позади. Опытным взглядом он сразу определил – в кабине не просто люди, которые обычно мчатся по трассе, накручивая километры и желая быстрее добраться до места назначения… Без видимой причины машина то замедляла ход, то ускорялась, то вдруг перестраивалась на другую полосу. У людей, сидящих в ней, явно была какая-то своя цель. Первая мысль, которая мелькнула у Кузнечикова – его обнаружили, и теперь следят за ним...
 Между тем Марина, видимо, желая преодолеть неловкость от слишком затянувшегося ритуала знакомства, принялась оживленно рассказывать.
 –  У французов сумерки означают час между собакой и волком. Собаки укладываются спать, а волки выходят на охоту. В старину люди с заходом солнца,  не только в деревнях, но даже в городах, старались не выходить на улицу. Однажды, это было в ХV веке,  волки через пролом в стене  проникли  в Париж  и загрызли   около сорока человек. Во Франции много легенд связано с волками-оборотнями.
 – Откуда вам такое известно? – рассеянно спросил Кузнечиков, наблюдая через зеркало за маневрами автомобиля.
 – Я в свое время окончила исторический факультет, специализировалась по этой стране. Ой, – вдруг  вскрикнула она. – Что это? Глядите, зачем он  бросил в ту машину бутылку?

 Владимир тоже заметил, как подозрительная иномарка подобралась к  старенькому желтому «жигуленку», и из нее вылетела пластиковая емкость, наполненная водой. Она ударилась в  дверцу «пятерки», водитель которой, видимо, почувствовал удар, потому что отчаянно закрутил головой, пытаясь сообразить, что произошло.
 –  Сейчас вы все сами увидите, – сказал Кузнечиков,  притормаживая и перестраиваясь по ходу движения. – Тут, похоже, не ночные, а дневные волки вышли на охоту.
 Из окна иномарки высунулась рука и решительно замахала, требуя от водителя «жигуленка» срочно остановиться. Обе машины подкатили к краю дороги,  из иномарки быстро выскочили два коренастых молодых человека. Один из них подошел  к   водителю «пятерке»  и наклонился к нему.
 –  Внимание, – велел Кузнечиков Марине. – Наблюдайте за другим.
 Второй мужчина как бы случайно встал возле заднего правого крыла «жигулей» и  быстро провел по нему ладонью. Затем поспешно  что-то выбросил  на обочину.
 – Ничего не понимаю, –   в недоумении пробормотала Марина.
 – Не знаю, имеется  что-либо подобное  во Франции, но у нас это называется подставой. Другие словами – обыкновенное мошенничество, –  пояснил Кузнечиков. –  Думаю, пришла пора  вмешаться.
 Он  остановился позади машин и выбрался наружу.
  – В чем дело? – обратился  к нему один из мужчин, у которого была наголо бритая голова.
 – Увидел, что вы встали, вот и подумал, может, чем помочь надо.
 – А-а…, –  неожиданно обрадовался он. – Вы будете свидетелями. Вот этот «жигуль», блин, нарушил правила и при перестроении задел наш бампер. Глядите, – бритый дотронулся до бампера, и тот вдруг отвалился. Потом вернулся к «пятерке». – Посмотрите, сюда. Здесь ясно видны следы, появившиеся при ударе о нашу «тачку».
 Кузнечиков увидел на заднем крыле машины длинные свежие царапины.
 – Так что, отец, – повернулся  бритый к пожилому водителю «жигулей», – придется тебе раскошелиться. Ничего ее поделаешь,  улики, как говорится, налицо.
 – И сколько? – потерянным голосом пробормотал старичок.
 – Сейчас заскочим в автосервис и, как полагается, оценим. Чтоб все было честь по чести. Мы ведь не какие-то бандиты с большой дороги. Но сразу предупреждаю, машина у нас почти новая, дорогая, сам  видишь. Думаю,  ты подзалетел тысяч на пятьдесят.
 – Баюньки мои, – запричитал водитель «Жигулей». – Где же я такие деньги возьму. У меня пенсия всего-то восемь с половиной тысяч.
 – Не знаю, отец. Это твои проблемы. Займи у кого-нибудь.  Или ты  судиться хочешь? Так оно тебе дороже обойдется. Вот и свидетели подтвердят.
 – Понимаю, конечно, – сокрушенно закивал головой  бедный старик. –  Да я готов, раз виноват. Давайте проедем ко мне домой. Тут недалече. У меня  на книжке есть  кое-что, скопил   на черный день.
 – О кей, батя. Мужик, – обратился к Кузнечикову бритый, – ты нам больше не нужен. Езжай своей дорогой.  Дальше мы сами разберемся.
 – Постойте, – сказал Владимир. – По-моему, не все еще выяснено. Может, вы объясните, что это такое?
 Он наклонился и поднял с земли кусок наждачной бумаги. Бритый переглянулся со своим соучастником.
 – Понятия не имею. Мало ли что на земле валяется, – пожал плечами его  подельник.
 – Тогда скажи, –  невозмутимо продолжал Кузнечиков, – с какой целью  ты этой «наждачкой» провел по корпусу машины. А еще раньше бросил  баллон с водой, чтобы у водителя создалось впечатление, будто он  совершил  при движении столкновение.
 – Ты чего, чувак, белены  объелся! –   нагло заявил парень. –  На понт  берешь. Не выйдет.
 – Хорошо, – сказал Кузнечиков, записывая номер их машины и доставая сотовый телефон. – Сейчас вызову  полицию, и мы, не торопясь, разберемся, кто тут кого на понт хотел взять. Заодно и запись видеорегистратора посмотрим. Интересное, думаю, будет кино.
–  Подожди, мужик, – сделал успокаивающий  жест рукой бритоголовый. – Похоже,   вышло какое-то недоразумение. Сейчас все уладим. Вы, главное,  не горячитесь…

 Как по команде, оба мошенника бочком  стали пробираться к своей машине, а затем быстро залезли в кабину. Взревел мотор, и их  автомобиль стремительно умчался.
 Кузнечиков повернулся к водителю «Жигулей». Тот  часто моргал глазами, похоже, так ничего и не поняв.
 – Вас хотели надуть. Разыграли комедию, чтобы выудить  денежки. Никакой аварии не было.
 –  Как не было? –  не поверил старик. – А царапины?
 –  Один из мошенников вот этой «шкуркой» испортил кузов вашей машины. Это они вам, а не вы им,  должны  возместить ущерб.
 –  Значит, я могу спокойно ехать? –  еще не веря в удачу,  обрадовался водитель.
 –  Конечно, – ответил Кузнечиков. – Вот номер их машины, советую на ближайшем посту заявить о случившемся.
 – Да-да, –  забирая бумажку, поговорил водитель, но по его лицу было видно, что вряд ли он последует совету Владимира. Он завел движок и уехал.
Кузнечиков с Мариной тоже тронулись в путь.
 …Впереди все сильнее сверкали молнии, и перед самым Воронежем путники попали в такой мощный дождь, что в десяти метрах ничего не стало видно. Двигаться дальше в сплошной пелене было небезопасно. Кузнечиков съехал на обочину и остановил машину.

                13

 В последнюю неделю дня Андрей вел себя гораздо спокойнее. Он выходил вместе со всеми к столу, много гулял по палубе, купался в бассейне, разговаривал с обслуживающим персоналом, интересовался интерьером яхты и даже сыграл с Матусовичем партию в боулинг. И этим порадовал Эдуарда Аркадьевича.         

 «Кажется, сын, потихоньку приходит  в себя», – говорил он вечерами своей молодой супруге – Жанне, которая, после нашумевшей выставки живописи в Москве, недавно прилетела сюда на вертолете. Среди встречающих ее был и Андрей, который приветливо поздоровался с мачехой и даже перекинулся с нею парой любезных фраз. А потом долго рассматривал миниатюрный вертолет, на котором она прилетела, и который разместился  теперь на самом носу яхты. И, вот что примечательно: из его лексикона почти исчезли приблудные словечки «блин», «типа», «короче» и прочие, которыми он любил сыпать еще совсем недавно. Это тоже, по мнению Матусовича, служило хорошим признаком. Жанна искренне радовалась улучшению отношений между Андреем и отцом. Она знала, насколько крепка любовь ее мужа к единственному сыну. 

 Собственно в детские андреевы годы Матусович не только особого, а  вообще никакого внимания  воспитанию сына не уделял. Когда ж ему  это было делать? Он активно развивал свой бизнес, а это, как известно, требовало так много времени и сил, что для сына практически ничего не оставалось. Хотя, конечно, материально тот ни в чем не нуждался. Елена – первая жена Матусовича и мать Андрея – увлекалась шопингом, ее хорошо знали в знаменитых бутиках  и в модных ателье. Сыном в основном занимались гувернеры и да  с десяток охранников, ибо больше всего  на свете Елена боялась, что кто-то похитит сына. Поэтому дома ему устроили своего рода золотую клетку, где было все, что детской душе угодно, но с одним условием – минимум общения со сверстниками и посторонними.
 Может быть, поэтому Андрей, повзрослев и едва вырвавшись из золотой клетки, немедленно проникся пьянящим духом свободы и, не окончив университет в Кембридже, увлекся путешествиями и развлечениями, много ездил по миру и очень редко виделся с отцом… Не испытывая к нему теплых родственных чувств, он и к его делам никакого интереса не проявлял.
 Однако сам Матусович очень внимательно следил за перемещениями сына и особенно – кругом его общение. Его знакомству с Катей Бежевой сначала не придал никакого значения: мало ли подружек появляется у молодого богатого человека. Но отношения эти становились все крепче и серьезнее – в последние несколько месяцев Андрей всюду появлялся только с Катей. И вот тогда Матусович потребовал от своей службы безопасности собрать всю возможную информацию о девушке.

 … В тот вечер Эдуард Аркадьевич долго беседовал с Жанной, которая поделилась  с ним одной новой идеей. Он  души не чаял в своей все понимающей жене, умнице и красавице, всегда находился с ней, как он говорил, «на одной волне». И, конечно, поддерживал во всех ее начинаниях. Это и созданный музей современного искусства в Москве, и сеть модных магазинов, и разного рода благотворительные акции… Теперь  Жанна загорелась  мыслью открыть в России, нет, не в столице, а именно на периферии несколько  не совсем обычных учебных заведений. Как-то Матусович рассказал ей, какой тяжкий крест нес он в молодости на своих плечах, осваивая хитросплетения и тонкости бизнеса в трудные постперестроечные годы, в какие двери стучался и не мог достучаться, сколько при этом набил шишек, общаясь с многочисленной армией чиновников всех мастей, какие откаты и взятки  передавал, ну и прочее…  А сегодня разве намного легче?
 Практическая академия бизнеса (ПАБ) для тех, кто пожелает открыть собственное дело, – это, по мысли Жанны, должен быть минимум теории и максимум реальных и конкретных советов и рекомендаций. А еще помощь – юридическая, материальная, финансовая, организационная. Давать  консультации буду самые успешные бизнесмены, банкиры, трейдеры…
 Матусович, внимательно выслушав жену, одобрил ее план и посоветовал, чтобы учеба была не бесплатной. Ибо платное обучение, в отличие от бесплатного, значительно повышает ответственность. При поступлении  кандидат будет вносить своего рода денежный залог, который после окончания учебы будет ему возвращен, да еще с хорошими процентами. Эти средства и станут служить новичкам  первоначальным капиталом для открытия и развития  своего дела. Если же кто-то не справляется с учебой – то будет отчислен без возращения залога, который пойдет в общий фонд.
 Затем супруги поговорили об Андрее. Матусович горько посетовал, что  сын не интересуется его делами, и вообще, очень холоден к нему.  Разве он в чем-то виноват перед ним? Заботливая Жанна посоветовала мужу не только быть более внимательным к Андрею,  но и искать настоящую душевную близость с ним. То, чего сам Матусович был лишен в детстве, в чем постоянно нуждался в зрелом возрасте, и что, наконец, получил именно в лице своей молодой супруги.

 Увы, Жанна по состоянию здоровья не могла иметь детей, и сколько знаменитых врачей ни приглашалось, никакой пока надежды  на благополучный исход так и не появилось. Использовать гестационного курьера или, говоря по-русски, – суррогатную мать, ни Жанна, ни Матусович категорически не желали. Как так, возражал Матусович, наш ребенок будет слушать биение сердца чужой женщины, наполняться ее кровью, питаться ее соками. Нет, это не будет уже чисто наш ребенок. Поэтому Андрей и для него, и для нее – был единственной надеждой, оплотом, наследником и продолжателем общего семейного дела.

 …Молва гласит, что некий президент Франции, направляясь к своей любовнице, оставлял своему помощнику конверт с короткой записью: «Вскрыть только в случае войны». Внутри конверта был указан номер телефона, по которому  можно было найти главу государства. В иных случаях его беспокоить было категорически запрещено. Так вот, в спальне Матусовича на прикроватной тумбочке лежал изящный белый телефон, и звонить по нему  мог в самых экстренных случаях только один человек – начальник службы безопасности англичанин Вильямс.

 …В предрассветный час, когда, по преданию, волки уже исчезли, а собаки еще не проснулись, этот сверхсекретный телефон вдруг зазвонил. В абсолютной тишине каюты звонок прозвучал громогласно и требовательно, как набат. Первой его услышала Жанна, которая разбудила мужа.
 – Эдик,  дорогой, проснись.
 По лицу супруга, пока он слушал доклад Вильямса, она сразу поняла, – случилось что-то страшное и непоправимое.
 – Андрей исчез, – глухо сказал Матусович. – Угнал вертолет.
 Супруги сидели на постели, осмысливая случившееся. То, что это ЧП вселенского масштаба, сомнений не было. Хотя у Матусовича вначале еще была маленькая надежда – может, он полетает, покатается на вертолете и вернется. Впрочем, он сам понимал, что это даже не смешно: ночью не улетают на вертолетах, чтобы потом вернуться...
 – Как ты думаешь, куда он мог деться? – спросил, наконец, Матусович. Жанна, медленно поглаживая мужа по руке – вниз-вверх, вниз-вверх, сжала ладонью его плечо. Кто сейчас это может знать? Она представила, какая завтра поднимется шумиха во всех мировых средствах массовой информации, сколько ядовитой грязи и ушатов мыльной воды будет вылито… Нет, этого допустить никак невозможно.
 – Наверное, надо сообщить в полицию? – Эдуард Аркадьевич взглянул на жену.
 – Делать этого нельзя, милый, – тихо, но твердо сказала Жанна и добавила: – Позови сюда Вильямса.
 Тот явился немедленно. Ему было велено сообщить все с мельчайшими подробностями. Впрочем, рассказ был коротким. Когда ранним утром Вильямс пошел проверять, все ли на яхте в порядке, он вдруг услышал звук заведенного мотора, а пока бежал с кормы на нос корабля, а это более ста метров, то увидел, как вертолет поднялся над палубой, быстро развернулся и умчался в темноту. Единственное, что он заметил – в кабине сидел Андрей.
Матусович переглянулся с женой.
 – Я вас попрошу, – обратился  он к Вильямсу, – сделать все возможное…, узнать, куда полетел мой сын... И предупредите, пожалуйста, всех – никому никакой информации...
 Когда Вильямс ушел, Матусович снова лег на кровать, тяжело откинулся на подушку. Рядом, обхватив мужа рукой, прилегла и Жанна. Так, молча, обнявшись, они долго лежали без сна.

                14

 Дача полковника Саблина находилась в Щелковском районе недалеко от знаменитого  Звездного городка – этой колыбели покорителей космоса. Он сам пригласил меня к себе после того, как я позвонил ему накануне вечером. Это был обычный дачный кооператив в небольшом лесном массиве, разбитый на крошечные участки по шесть стандартных соток каждый. Дача начальника была огорожена сплошным оцинкованным забором, за которым стоял  небольшой двухэтажный дом из бруса.
 Сам он встретил меня у ворот в шортах и футболке, совсем не похожий на подтянутого  и бравого полковника, каким я привык видеть его на службе. Пока я ставил машину, Саблин ворошил небольшой кочергой угли в мангале, разравнивая их под кусками мяса, нанизанными на шампуры.
 – Прошу в мою скромную обитель – «приют спокойствия, трудов и вдохновенья», – весело приветствовал меня Саблин.

 …На первом этаже дома была устроена русская баня, которую полковник успел натопить к моему приезду. Скоро я убедился, что полковник не просто любитель, а настоящий профессионал банной процедуры. Разогнав температуру до 110  градусов,  он велел мне лечь на лавку, а сам поддал такого пару, что  я едва мог вздохнуть, приказал терпеть и стал веником медленно проводить по моей спине. Потом принялся хлестать розгами так, что  кожа на мне  едва не треснула. Он приказал считать до пятнадцати,  и я, с трудом выдержав пытку, при счете «пятнадцать», как ошпаренный, выскочил из парной и побежал в душ под холодную воду. А Саблин, громко хохоча, остервенело настегивал себя веником...
 Затем, в перерывах между банными процедурами, мы пили из самовара чай с мятой, играли на втором этаже в бильярд, и только после этого на балконе принялись за шашлык под коньячок. У Саблина было благодушное настроение, да и у меня тоже. Ну,  а каким оно еще может быть в погожий летний вечер, после ядреной  бани, когда ты чувствуешь себя не просто посвежевшим, а  целиком очищенным  и душой, и телом!

 Однако вскоре разговор у нас потек совсем не в русле безмятежного вечера.
 – Знаешь ли ты молодого человека, с которым встречалась Катя Бежева? – спросил Саблин.
 – Сначала я думал, что этот некий Демьянов, но потом сильно в этом засомневался.
 – Почему?
 Я рассказал про фотографию, которую мне передал участковый Калиушкин.
 – Где она? – живо заинтересовался полковник.
 Я вытащил из сумки фотоснимок и передал Саблину. Он долго рассматривал его, потом ткнул пальцем в парня, который стоял рядом с Бежевой.
 – Ты его знаешь?
 – Нет, но очень хотел бы выяснить.
 – Этого парня зовут Андреем, – многозначительно посмотрев на меня, произнес Саблин, – и он является  никем иным, как сыном олигарха Матусовича. Думаю, тебе не надо пояснять, кто это такой…
 Как порой одна, неожиданно найденная и, на первый взгляд, маленькая деталь вдруг делает всю картину, над которой художник безнадежно бился долгое время, завершенной, так и слова Саблина, словно молния, внезапно осветили потемки, в которых я терялся в поисках истины. Как-то сразу выкристаллизовалась ситуация в целом. Простая девушка Катя и сын миллиардера… Кто она для него? Очередная пассия, временная любовница? Исходя из логики событий,  ясно, что  ее поведение во многом зависело от взаимоотношений с возлюбленным, и что эти отношения были далеко непростыми…   
 Еще, похоже, имеются некие силы, которые не желают, чтобы вся эта история вышла наружу,  и что мой начальник Саблин вынужден сейчас лавировать между сциллой и харибдой. А поскольку он является порядочным человеком, то не хочет идти на сделку с совестью и будет биться до конца. Иначе, зачем он стал бы меня приглашать на сегодняшнюю  «задушевную» беседу.
 – Этот Андрей, – стал рассказывать Саблин, –  как и многие парни из так называемой золотой молодежи, одно время был, ну скажем так, – плейбоем. Путешествия, развлечения, вечеринки, дорогие автомобили, девушки и прочие атрибуты роскошной жизни… Потом, как правило, эти молодые люди остепеняются, женятся на богатых девицах, становятся крупными банкирами, биржевиками, олигархами и пр., как и их отцы. В общем, свой круг. Конечно, и Андрею была уготовлена такая же участь. Пока он не познакомился с Катей Бежевой.
Встреча их состоялась в Праге в самый Новый год на Староместской площади под сияние фейерверка, грохот петард и брызги шампанского. С того времени – полгода страстной и нежной любви. Однако дня за четыре до трагического события Катя  и Андрей поссорились. Собственно, даже не ссора это была, а так, игра характеров. На какой-то вечеринке Андрей пару раз потанцевал с какой-то девицей. Катя заревновала, вспылила и между влюбленными произошла размолвка. Девушка убежала, запретив кавалеру себя провожать. А поскольку она – дама с характером, то в порыве обиды не стала с ним разговаривать ни на следующий день, ни позднее. Когда он пытался ей звонить, посылала его подальше… И вдруг он узнает, что она повесилась… Он в шоке, он не находит себе место, он винит себя во всем, он готов был даже наложить на себя руки… Да, как ни крути – современные Ромео и Джульетта.
 Саблин замолчал, задумавшись о чем-то своем, и  я смог наконец задать волновавший меня вопрос:
 – Откуда вам все это известно?
 – От Андрея Матусовича. Да-да, – видя мой изумленный взгляд, подтвердил Саблин, – об этом он мне поведал сам. Мой сын был знаком с Андреем еще со школьной скамьи, поддерживал с ним отношения, и как-то, обеспокоенный состоянием товарища, привел его к нам домой. Вот тогда Андрей мне все и поведал. Еще он сказал, что отец был категорически против его женитьбы на Бежевой. Да-да, у Андрея в отношении Кати были самые серьезные намерения… Зная, где и кем я работаю, парень попросил, выяснить все обстоятельства гибели возлюбленной.  Естественно, причиной самоубийства девушки не могли стать ни смерь матери, ни размолвка с Андреем. Что-то гораздо более весомое должно быть. Поэтому я и попросил тебя взяться за это дело. Вот только…
 Саблин опять ушел в свои думы. Переваривая услышанное, я не стал прерывать его молчание.
 – Давят, сильно давят, – поморщился полковник. – И формально они правы. Нет у нас состава преступления. Но ведь и человека нет… Злой, безжалостной рукой разрушен целый мир двух влюбленных. Значит, добра и любви на земле стало чуть меньше. Ну, а наша с тобой задача – сделать этот мир, по возможности, хоть чуточку чище.
 Он вдруг усмехнулся:
 – Эх, что-то потянуло меня на лирику и философию. Хотя иногда хочется. Да и обстановка располагает. Давай еще по рюмке.
 Мы выпили. Саблин включил ноутбук.
 – Посмотри-ка на эти видеокадры. Мне их передал Андрей.

 Съемки, как видно, происходили в разных местах. Вот зимняя Прага, хотя таковой ее можно назвать условно. Никакого снега, иногда даже по-весеннему светит солнце. Катя и Андрей, взявшись за руки, неторопливо шествуют по узким старинным улочкам, идут по Карлову мосту, рассматривают удивительные часы на Староместской площади, любуются роскошным собором св. Вита… Они улыбаются и часто переглядываются друг с другом, влюбленные, довольные  и счастливые.
 Вот Катя летом, в каком-то заграничном курортном городке, в длинном голубом платье и соломенной шляпке, из-под которой выбиваются ее светлые волосы. Она высокая и стройная, спускается по уличной лестнице особой легкой походкой манекенщицы, медленно, с достоинством прохаживается (дефилирует!) мимо магазинчиков и киосков с сувенирными товарами, изредка останавливаясь и рассматривая их… Сколько в ней грации, величавого и безмятежного спокойствия, так свойственного женщинам, которые сами очень любят и которые уверены, что их тоже любят. А вот она в купальнике на пляже бросается в набегающую волну и весело хохочет. Безмятежный смех счастливой женщины.  И снова с Андреем  бежит в море, он берет ее на руки, она обхватывает его шею. И они целуются…

 Одним словом, любовная история, вечная как мир, но каждый раз особенная, всегда по-своему  новая и волнующая.

 – Так вот, – сказал Саблин по окончании просмотра. – Теперь ты знаешь все. Неизвестно  только одно – что же все-таки произошло после размолвки Кати и Андрея. Именно это «что-то», по моему глубокому убеждению, и послужило непосредственной причиной самоубийства девушки.
 – Могу ли я увидеться с этим Андреем. Мне бы хотелось поговорить с ним лично. Иногда в ходе беседы  выявляются нюансы, которые могут стать важными…
 – Увы, он куда-то исчез. На телефонные звонки не отвечает. В общем, так, – заключил мой начальник, – дело прекращать не будем, пока не выясним до конца все детали. Мы им покажем, что тоже не лаптем щи хлебаем.
 Кому именно и что  конкретно он собрался показывать, Саблин не стал уточнять. И добавил: – Уже поздно, если хочешь, оставайся у меня здесь ночевать. Тем более, завтра – воскресенье.
 Я поблагодарил и отказался. Слишком много было такого, над чем мне крепко надо было подумать.

                15

 Они сидели в салоне, почти в полной темноте, ожидая, пока пройдет гроза. Кузнечиков при вспышке молнии видел лицо Марины. Он вдруг вспомнил где-то вычитанное: у актеров есть  очень точная фраза – «уметь держать тишину», что означает  красноречиво и емко молчать. Таким же  красноречивым сейчас было и молчание Марины… Кузнечиков сказал  ей об этом.
 – Я не люблю театра. Там все слишком  условно. А вы настоящий герой. Я за вас очень переживала. Как только не побоялись выйти к этим громилам, – восхищенно произнесла она. – Им же ничего не стоило избить вас.
 – Вряд ли, – пожал плечами Кузнечиков.
 – Почему?
 – Они мошенники. А для этой категории преступников важно как можно меньше светиться. Такие не любят осложнений. Если пошло что-то не по их плану, им проще по-быстрому убраться и найти новую жертву. Не исключено, что уже с кем-то другим они провели свою махинацию.
 – А вы что, специалист по преступникам?
 – В какой-то степени – да, – усмехнулся Кузнечиков. – Большой специалист.
 – И все-таки  вы поразили меня. Совершили настоящий мужской поступок.  Ведь никто, кроме вас, не остановился и не помог этому старику.
 В это время раздался мелодичный звонок. Марина достала из сумки телефон, быстро взглянула на номер и прервала связь.
 – Как он мне надоел…,–  досадливо сказала она.
 – Кто?
 Она не ответила и принялась усердно рыться в сумке. Достала пачку сигарет и попросила разрешения закурить.
 – Только приоткройте окно, – сказал Владимир.
 – Дала себе слово не курить. Но когда волнуюсь – не могу удержаться.
 – Понимаю, – кивнул головой ее собеседник, – сегодня у вас день, полный тревог: ДДП на дороге, искалеченные тела, сломавшаяся машина, случайный попутчик, мошенники. Теперь еще надо как-то добираться до дому…

 Он испытывал странное и давно забытое чувство. Он хотел понять, нравится ли ему эта женщина или нет, она его и притягивала, и одновременно отталкивала. Хотя, какое ему собственно до нее дело, если через короткое время она исчезнет?  Он  снова и снова ощущал на себе ее внимательный и оценивающий взгляд, но поймать его никак не мог… Словно она тоже исподтишка изучала его. Это и озадачивало, и почему-то невольно радовало Владимира – возможно, он для нее  становится не просто случайно встреченным на дороге человеком, с которым  она скоро расстанется и забудет навсегда.
 Сверкнула молния, и тут же загремел оглушительный гром. В порыве испуга женщина чуть прильнула к Владимиру, схватила за локоть и крепко  сжала.
 – Страх какой! – вскрикнула она и, медленно убрав руку, добавила, – Извините.  Очень боюсь грозы.  Я думала,  молния ударила прямо в нас.
 Подумав, Владимир сказал:
 – Знаете, а я  ведь тоже еду в Москву. Если хотите, мы можем продолжить путь вместе.
 – Спасибо, – как-то отрешенно сказала Марина, совсем вроде даже не обрадовавшись заманчивому предложению. – Не хотелось бы вас затруднять.
 – Что вы, какое затруднение. Мне будет даже веселее.
 
 …Тем временем дождь закончился, и обогнув с востока Воронеж по объездной дороге, Кузнечиков снова выбрался на   основную трассу. Сразу же за постом   ГАИ он решил сделать привал. Это  место  было  ему знакомо. Оно находилось примерно на половине пути от Москвы до Ейска, и здесь раскинулась цепь кафе, мотелей, мастерских автосервиса и заправочных станций. Поэтому многие автолюбители предпочитают останавливаться на ночлег именно здесь.
 Владимир припарковал машину в тени деревьев, неподалеку от сверкающей вывески мотеля и вопросительно взглянул на попутчицу:
 –  Приглашаю вас поужинать. Что касается ночевки, то я предпочитаю спать в кабине. Вы же можете устроиться в гостинице.

                16

 Как причудливо жизнь порой играет с людьми. Распутывая дело о девушке, которая оказалась в центре драмы с трагическим концом, я вдруг сам попал в сложную и даже опасную ситуацию. И  теперь должен был принять правильное решение. Но, как верно говорят мудрые люди, прежде чем на что-то решиться – надо сполна оценить все вероятные последствия. Увы, я должен признать, что цена нынешнего принимаемого  решения – не только судьба расследуемого мною дела, но и, возможно, моя собственная судьба, а то и жизнь. Итак, что же произошло в эти дни?…
 – Руки на стол. И никаких лишних движений.
 Два ретивых  оперативника  принялись делать в моем служебном кабинете обыск. У входа с испуганными лицами застыли понятые: одна из них была секретарем нашего отдела, другая – оператором компьютерного набора.
 Опера появились часов в одиннадцать и предъявили постановление на обыск. С удивлением я прочитал, что подозреваюсь  в получении крупной взятки.
 Служители закона  небрежно, скорее, для вида, проверили  шкаф для бумаг и содержимое моего сейфа. Затем попросили меня встать и отойти от  стола. Оперативник в звании капитана порылся в одном ящике, потом в другом. Наконец, из нижнего отделения торжественно вытащил что-то, завернутое в  бумагу. Развернул пакет, и  на стол   посыпались  купюры достоинством каждая  в   сто долларов.
 Понятые, обе молодые девчонки, с испугом глядели на кучку денег.
 – Откуда это у вас? – строго спросил оперативник.
 – Понятия не имею, – пожал плечами я.
 – Ну-ну, – с пониманием  кивнул он головой: мол, знаем  вас, не первый год замужем.
 Он посчитал деньги, аккуратно  положил их в конверт,  составил протокол, в котором расписались понятые. Я сделал письменное заявление о том, что кто-то в мое отсутствие подложил в  служебный стол  десять тысяч долларов, преследуя  цель  сфабриковать уголовное дело и скомпрометировать меня.
 – Ну-ну, – снова  с усмешкой повторил  опер. –  Сейчас мы с вами обо всем  этом подробно и поговорим. Девушки, вы можете быть свободными.

 Капитан по-хозяйски уселся в мое служебное  кресло, вытащил из папки бланки документов и разложил их  на столе. Его подчиненный встал у окна,  но так, чтобы можно было внимательно  наблюдать за мной. Ребята были опытные и знали, что делают.
 – Итак, вы категорически отрицаете, что получали взятку? – обратился ко мне капитан.
 – Конечно.
 Я заранее знал, какие сейчас последуют вопросы, так как  сам задавал их много раз: почему  в моем служебном столе оказалась такая сумма; что это за деньги; откуда они; кому принадлежат и т.д.
 Опера очень хотели  «изобличить»  меня в преступлении, поэтому было понятно, что любые мои возражения и доводы, какими бы основательными они ни являлись, просто будут оставлены без всякого внимания. Поэтому я  не стал затруднять себя тем, чтобы что-то объяснять, и на  все   вопросы отвечал односложно: не знаю.
 – Такие субъекты,  как вы, – вдруг с пафосом заявил сотрудник, стоявший у окна, – позорят честь офицерского мундира. Именно из-за вас  со страниц  прессы не сходит  тема о коррупции в наших рядах…
 Я поморщился: слишком уж фальшиво прозвучали слова опера. Видимо,  он и сам  почувствовал зыбкость  своего утверждения,  так как добавил, словно оправдываясь:
 – Если думаете, что у нас нет доказательств, то сильно ошибаетесь. В свое время мы их вам предъявим…
 Вмешательство в  ход допроса коллеги не понравилось капитану. Он грозно  просверлил взглядом  подчиненного, отчего тот обиженно сжал губы.
 – Вам знаком человек по фамилии Демьянов? – спросил капитан.
 – Да, он проходит свидетелем по делу, которое я расследую.
 – От Демьянова поступило официальное заявление о том, что вы вымогали у него  взятку, пригрозив ему привлечением к уголовной ответственности.

 Моему удивлению не было предела: Демьянов-то   здесь с какого боку-припеку? Хотя нет, от него как раз можно ожидать все, что угодно. Я вспомнил, как он хотел всучить мне взятку под видом оказания помощи в расследовании, как рьяно пытался повести следствие по ложному следу… После того, что мне стало известно из разговора с Саблиным на даче, я предполагал снова вызвать Демьянова на допрос, но, кажется, он опередил меня.
 – Демьянов, – пояснил опер, – подробно написал, где и   при  каких обстоятельствах передал вам десять тысяч долларов. Но будучи честным и совестливым человеком, потом раскаялся в содеянном и явился с повинной в прокуратуру.
 Я не выдержал и расхохотался.
 –  В то, что Демьянов может заявить  все, что угодно,  и даже ложно обвинить человека,  я охотно поверю.  Но чтобы у него взыграла совесть, и он добровольно явился в прокуратуру? Это из разряда фантастики. Кстати, где он передал мне деньги и за что?
 – Да в этом самом кабинете. А за что, вы сами нам расскажите. Или он вам напомнит на очной ставке.
 –  С Демьяновым я встречался несколько дней назад. И надо же, как последний дурак  держал все это время деньги здесь…
 Опера не поняли иронии и пожали плечами.
 – Да стал бы я мараться из-за каких-то десяти тысяч, –  усмехнулся я. – Если бы решил потрясти Демьянова, то слупил бы с него не менее пятисот тысяч.
 –  Значит, вы утверждаете, –  тут же пронзил меня  взглядом  опер, стоявший у окна, –  что хотели потребовать с Демьянова пятьсот тысяч долларов? Так и запишем. 
 –  Да не лезь ты, пока я веду допрос, – с раздражением бросил ему  старший. Тот, надувшись, демонстративно отвернулся к окну.
 – Итак, вы действительно замышляли получить с Демьянова  полмиллиона долларов? – опер с важным видом повторил слова коллеги.
 –  Ребята, у вас со слухом все в порядке? Я сказал, если бы пожелал…
 –  Как хотите, –  пожал плечами капитан. – Только мы вам  отнюдь не ребята... Посмотрим, как вы будете вести себя на очной ставке с Демьяновым. 
 Эти бравые парни почти ненавидели меня. Не потому, что я отрицал свою вину, к этому они привыкли. Ведь я взят как будто с поличным, деньги найдены  в моем рабочем столе, так что, согласно их логике, дело сделано, и мне  теперь не отвертеться.
 Их раздражало мое вызывающее поведение. Другое дело, если бы я стал униженно оправдываться перед ними. Тогда  они для вида, конечно,  повозмущались бы из-за того, что в их стройные ряды «блюстителей закона» затесался гнилой взяточник,  но лично ко мне  не питали  бы неприязни.
 Опера наконец закончили свои протоколы, взяв с меня расписку, что я не буду без их разрешения уезжать из Москвы.
 
 После их отъезда в дверь постучали, и вошла секретарша Ольга. Беспокойно оглядываясь, она приблизилась ко мне и быстро прошептала:
 – Владимир Викторович, я не верю в то, что вы   брали взятку. И многие придерживаются такого же мнения, но боятся об этом говорить. Вы, пожалуйста, держитесь. Все наладится.
 Я искренне поблагодарил ее. Молоденькая девочка, студентка юридического института,  она,  с ее  чистой душой,  верила, что  справедливость обязательно должна восторжествовать. Каково ей придется, когда она поймет, что подлость порой берет верх над порядочностью, а лицемерие над честностью. Не сломается ли она, не переменится?… Очень надеюсь, что нет.
 – На ваше имя пришел пакет, –  заговорщически сказала Ольга.  –  Он без обратного адреса. Я его не стала  регистрировать.
 Она пошла, конечно, на нарушение. Но ей хотелось подчеркнуть, насколько сильно она уважает меня и как сочувствует моему положению. 
 Когда Ольга покинула кабинет, я  бросил пакет на стол. До него ли мне сейчас?  Мне бы теперь со своими заботами разобраться.
 Раздался  телефонный звонок:
 – Владимир, – услышал я голос  Саблина. – Как дела?
 – У меня в кабинете только что был обыск, Николай Николаевич.
 –  Так, – задумался Саблин. Видно  было, что новость эта стала для него неожиданной. – Я сейчас на совещании в министерстве. Потом разузнаю, в чем дело, и сообщу тебе подробности.
 …Уходя из кабинета, уже у самого выхода я подумал, что у Ольги возникнут  неприятности, если на моем столе обнаружат  документ, о котором она не доложила начальству. Я вернулся к столу и бросил  переданный ею пакет в портфель.

                17

 Кузнечиков с Мариной   сидели  на веранде  придорожного кафе.  Он заказал ужин и бутылку  сухого белого вина.      
 Перед ними гудела трасса,  не затихавшая ни днем, ни ночью. Она напоминала живой организм,  что-то типа постоянно жужжащего  улья, в котором пчелы-машины с отчаянным упорством  выполняли одну и ту же, раз и навсегда заведенную работу. Некоторые  автомобили периодически отпочковывались от общего потока, устремляясь на отдых. Другие, наоборот,  неторопливо выруливали с места стоянки  и, замирая на миг у края дороги, вливались как бы захваченные мощным магнитом  в единую движущуюся массу.
 Глядя со стороны,  с тревогой думаешь, что невозможно выжить в этом  ревущем  стремительном вертепе, живущем по каким-то своим   диким законам. Но это  внешнее впечатление. Каждый опытный водитель знает, что внутри потока  действуют очень тонкие и важные правила, и только при их четком соблюдении можно  благополучно  преодолеть   подстерегавшие   опасности.
 Владимир любил трассу. В городской сутолоке езда на автомобиле – сплошная головная боль: пробки, остановки, передергивание ручки передач, постоянная игра педалями. Другое дело движение по магистрали. Оно  возбуждает, стимулирует и  щекочет нервы, давая своеобразное  ощущение остроты жизни. И, как ни парадоксально, успокаивает. Приятна гибкая послушность машины, с которой ты составляешь как бы единое целое.
 Еще Кузнечикову нравились мгновения вечерней передышки после долгой  и утомительной дорожной гонки.  Вот как сейчас. Несмотря на томящую усталость, с удовлетворением сознаешь, что  удачно  выполнил  трудную  работу. Напряжение, державшее весь день, постепенно улетучивается, уступая место покойному умиротворению.

 Они  потягивали охлажденное вино и неторопливо разговаривали.
 – Как замечательно, – произнесла  Марина, – просто так сидеть и  ни о чем не думать. Совсем не хочется верить, что  где-то живут плохие люди,  вершатся ужасные дела.
 Она поежилась, словно  некие «плохие» люди вдруг предстали перед ней наяву и помешали спокойно наслаждаться отдыхом.   
 – Хочу  вас спросить, – Марина покрутила перед собой бокал с вином,   оценивая его цветовой    букет, –  вот только не решаюсь.
 – Спрашивайте, – пожал плечами Кузнечиков.
–  Как вы думаете, если  честного человека незаконно и несправедливо осудят,  можно ему оправдаться?
 Бог мой, что за мысли  бродят в голове этой диковинной женщины, да еще в такой прекрасный вечер! Впрочем, Кузнечикову следовало бы уже привыкнуть к тому,  что  ее логика порой не поддается разумному объяснению.
 – Я имею в виду – оправдаться не по суду, – уточнила Марина. – А в глазах людей. Очень легко вешаются ярлыки, и очень трудно они снимаются.
 – Вы о чем? – спросил Кузнечиков. – У вас какие-то неприятности?
 – Нет, – не сразу ответила Марина. – Дело не во мне. Просто мне кажется, что с вами произошло что-то серьезное…
 «Ничего себе, – подумал Кузнечиков, – в проницательности этой женщине не откажешь». Действительно, сколько событий в последнее время произошло с ним, и  ему на собственной шкуре  пришлось испытать, насколько непростым и запутанным может быть путь к истине и справедливости. Но ведь она об этом не может знать.
 –  Почему вы так решили? – спросил он.
 –  Так, –  уклонилась от ответа  она и поспешила сменить тему. –  Мой муж утверждает, что у любого человека есть грешок, за который его  всегда можно осудить.
 –  Так вы замужем? –  и Кузнечиков  тут же поморщился от досады: насколько бестактным был  вылетевший вопрос.
 –  И да, и нет, – словно не заметив его неловкости, спокойно ответила Марина.
 –  Как так?
 –  Формально числюсь за-муж-ем, –  последнее слово она произнесла  с растяжкой, нарочно поделив его на слоги. – Однако фактически считаю, что мужа у меня нет.  Вас это удивляет?
 Владимир пожал плечами: действительно, разве ему есть дело до этого?
 –  А вы женаты?
 –  Был. Сейчас нет.
 –  А почему развелись?
 –  Так получилось, – в свою очередь уклонился Владимир от ответа. Не объяснять же случайной попутчице причину его расставания с бывшей супругой.
 – Давайте закажем еще бутылку вина, – предложила Марина. – Так не хочется уходить.

 …Теплый вечер, заслуженный отдых, приятное вино и обаяние милой женщины, хотя и чужой и почти незнакомой, – давно Кузнечиков не испытывал  такого состояния комфортности и безмятежности. Все его тревоги   последних недель не то, чтобы куда-то улетучились,  они как бы поблекли и  перестали, пусть на короткое время,  терзать острыми шипами. За эти секунды он был благодарен Марине.
 –   Знаете, – с улыбкой заметила она, –  отнюдь неверно, что женщина любит только  ушами. Вы не говорите комплименты и вообще держитесь замкнуто, даже  порой как-то нелюдимо. Одним словом,  вы – вещь в себе. Но, как ни странно, мне  приятно  ваше общество. Наверно, потому что даже молчать можно по-разному. 
 И в раздумье Марина продолжала:
 – Иногда бывает так: вроде, знаешь человека много лет, а потом оказывается – он совсем не тот, за кого ты его принимала. И наоборот, только познакомились – а такое впечатление, что уже давно знакомы. Вот и сейчас мне кажется, что я вас  хорошо знаю. И встреча наша отнюдь не случайна. С вами как-то надежно… А может, сегодня – просто такой удивительный вечер!
 В ответ Кузнечиков улыбнулся.
 –  Можно мне  тоже переночевать в машине? – вдруг заявила Марина. –  Любопытно, ведь я никогда так не спала.
 Владимир ответил, что  особых удобств от ночевки в кабине  ждать не придется. В гостинице  было бы гораздо комфортнее.

                18

 …В ожидании зеленого света светофора я находился на  небольшом перекрестке. Машины  стояли  по два в ряд вплотную друг к другу. Я был  в крайнем ряду слева от сплошной полосы, разделяющей встречные потоки.
 В этот момент к перекрестку с оглушительным треском подъехал мотоциклист, который остановился возле меня. Он встал  так близко, что я   из кабины спокойно мог дотронуться до него рукой.  На  голове мотоциклиста был огромный шлем, а лицо прикрыто большими темными очками.  У меня  мелькнула  мысль, что в этом чудном уборе он похож на некое инопланетное существо.

 Дальнейшие  события развивались стремительно. Позднее по памяти я полностью восстановил их последовательность, но на тот момент  сначала  не мог  даже в полной мере осознать, что именно происходит.   
 Мотоциклист медленно повернулся ко мне, в его правой  руке  оказался пистолет, который  он плавным движением направил на меня. Словно загипнотизированный  смотрел я на темный  и таинственный кружок дула.    
 Странно,  но вид наставленного оружия не  ужаснул меня. Страха я не ощущал и совсем не думал о том, что сейчас могу умереть.  Было какое-то шоковое остолбенение и   изумление – что, мол, это  означает?  Как будто все происходило не со мной, а с кем-то другим.
 Тем временем палец мотоциклиста дважды нажал на спусковой крючок… Не могу, конечно, утверждать, но мне показалось, что я даже слышал визг летящих пуль. Хотя звук самих  выстрелов  почему-то остался вне моего внимания.
 В ту же секунду мотор мотоцикла взревел, и он стремительно умчался… Я откинулся на спинку кресла,  не имея сил   пошевелиться.
 Из  автомобиля,  стоящего за моей машиной, выскочил мужчина и подбежал ко мне.
 – Вы живы? –   он с тревогой склонился к окну.   

 Я был жив. Более того, у меня не оказалось ни единой царапины. Даже моя машина осталась невредимой: обе пули пролетели через открытые окна и  попали, как говорится, в «молоко». К счастью,   не были задеты и соседние автомобили. Это походило на чудо, если учесть, что в меня стреляли с расстояния, не превышающего  метра.
 – С вами все нормально? – спросил мужчина.
 С трудом я кивнул головой.
 – Помощь нужна?
 – Нет, – сказал я охрипшим голосом и прокашлялся.
 – Мотоциклист свернул налево, я видел. К сожалению, его номер  я не запомнил.  Если понадоблюсь, вы можете найти меня по этому  телефону. А сейчас, извините, должен срочно ехать.
 И он протянул мне свою визитную карточку.
 Меня стали объезжать автомобили, и сидящие в них люди  высовывались из окон и кидали любопытные и тревожные взгляды в мою сторону. Почти машинально я тронулся с места. Однако через какое-то время  остановился возле тротуара.   
 Мне надо было окончательно прийти в себя.
 В это время  мелодично запел мобильник. Номер абонента  на экране не высветился. Я почти машинально включил аппарат.
 – Запомни, это только цветочки…, – услышал я незнакомый мужской голос, а затем громкий  и ехидный смех. – Не суйся не в свои дела.
 И связь отключилась.

 Но тут телефон  заиграл вновь. В этот раз звонил Саблин. Не давая мне вымолвить ни слова,  он  в свойственной ему манере скомандовал:
  – Немедленно приезжай к Чистопрудному бульвару со стороны Мясницкой. Буду ждать тебя возле памятника Грибоедову.

                19

  На  Чистопрудном бульваре  было оживленно и  царило благодушие. Здесь отсутствовала обычная деловая суматоха, присущая центральным столичным улицам. Этот кусочек Москвы предназначался для отдыха.
 По аллеям степенно прогуливались  мамаши с детишками, на скамейках сидели пенсионеры. Весело перекликались друг с другом  студенты и школьники. От легкого ветерка нежно трепетали листья на деревьях.
 Здесь царила  атмосфера безмятежности, которая явно  диссонировала с тем, что совсем недавно произошло на одной из столичных улиц, где  лишь по счастливой случайности не пролилась кровь.

 Однако Саблин, которому  я рассказал о только что состоявшемся на меня покушении, придерживался иного мнения.
  – Никакой случайности не  было. Тебя  совсем не собирались  убивать,  – категорически заявил он.
 И, видя мое удивление, пояснил мысль.
  – Нет сомнений в том, что в данном случае действовал профессионал, а уж он-то, уверяю тебя,  не промахнулся бы. Значит, у него было задание  лишь напугать. Но  тебя предупредили, что шутить не намерены.
 Мы сидели на лавочке, и перед нами по изумрудной поверхности пруда гордо скользили два белых лебедя. Чуть подальше возле плавучего деревянного домика озабоченно крякала  серая утка, созывая повзрослевших и непослушных утят. Саблин вдруг засмеялся.
 - Какой, однако, удивительный оборот приобрело дело о двух несчастных влюбленных. Поистине шекспировские страсти… Кстати, этот  твой Демьянов – прелюбопытная личность.  Когда ты рассказал мне о нем,  я сразу заинтересовался, почему  он на допросе так рьяно  набивался в любовники Бежевой… И навел о нем справки. Оказалось,  уже долгие годы его связывает сотрудничество с Матусовичем. Точнее, Демьянов, являясь шефом крупной охранной фирмы, служит ему.  И надо сказать, очень верно служит. Когда Матусович приезжает в Москву, то Демьянов обеспечивает его безопасность. И, похоже, выполняет кое-какие «деликатные» поручения.  Если учесть, что Матусович-старший был категорически против женитьбы Матусовича-младшего на Бежевой, то ты теперь понимаешь, куда может тянуться ниточка…
 – То есть, вы хотите сказать, что Демьянов, реализуя возможный приказ Матусовича, как-то приложил руку к смерти Бежевой. Однако экспертиза никаких следов насильственной смерти не выявила…
 – Чтобы лишить человека жизни, совсем не обязательно лично  уничтожать его физически. Можно сделать так, чтобы он сам не захотел больше жить. Это прекрасно знают нынешние боевики-террористы, готовя смертниц-шахидок и обрабатывая их психологически и морально. Неудержимый религиозный экстаз, фанатизм плюс слепая ненависть  ко всем чужакам – вот  и готовая  платформа для  заключительного «героического акта». А как создать такую платформу в душе человека опытные мастера экстремистских дел хорошо знают. Но у нас, конечно, совсем другой случай. Скорее всего, Катя получила какую-то убийственную информацию  и в состоянии аффекта пошла  на последний шаг. А кто мог снабдить ее такой информацией? Вполне возможно, что Демьянов.
 – Да, – задумался я. – Но ведь это практически недоказуемо. И привлечь Демьянова к ответственности за доведение до самоубийства мы не сможем.
 – Есть, есть за ним кое-какие другие грешки. Например, увод денег через подставные фирмы, закупка нефти у сомнительных поставщиков… С этим надо еще разбираться. А пока…,–  Саблин по излюбленной своей привычке резко поменял направление разговора, – в общем, тебе хотят предъявить обвинение в получении взятки и готовят документы на твой арест. Туфта, конечно, вилами по воде писано, но потребуется время, чтобы атаку отбыть. А тут еще показательное покушение на тебя. Я советую тебе на какой-то срок исчезнуть. Сейчас ты мне напишешь рапорт на отпуск, и сегодня же уедешь из Москвы. Когда можно будет вернуться, я тебе дам знак. Все понял?

                20

 Вот теперь я стал как бы изгоем. Отныне меня будет разыскивать родная полиция, чтобы задержать, прокуратура, чтобы арестовать,  бандиты, чтобы убить. Закон и беззаконие каким-то странным образом переплелись друг с другом только для того, чтобы   покарать обыкновенного гражданина, который виновен единственно в том, что пожелал отыскать истину и восстановить справедливость.
 Но нет, братцы, не на того напали, мы еще повоюем.
 Хотя, пожалуй, только сейчас до  самого конца  мне удалось прочувствовать состояние Кати Бежевой,  которая, как теперь  и я, оказалась в свое время в сложной ситуации. Я вдруг ощутил, как некий вакуум окружил меня, отделил от других людей, остального мира. У всех, как всегда, обычные дела, они суетятся, живут привычными повседневными заботами, только мне сейчас до  этого нет никакого дела. Словно какая-то метка на меня опустилась, я почему-то выпал из обоймы и как потерянный патрон валяюсь где-то на обочине. Вакуум…, вакуум в тебе и вокруг тебя – вот что самое страшное. Как тут не совершить отчаянный поступок! И как важно в этот момент иметь хоть какую-нибудь опору, надежных друзей  или близких людей! У меня такие друзья есть, а вот у Кати, похоже, не было...

 Поэтому, в отличие от бедной девушки, я отнюдь не собирался лезть в петлю, а ночной порой мчался по шоссе вон из Москвы  в уютный городок Ейск на берегу  Азовского моря. Я ехал к своему преданному другу Михаилу Бондареву.
 Когда-то Бондарев служил начальником  исправительной колонии и однажды… Какие все-таки удивительные сюрпризы преподносит порой жизнь! В один прекрасный день Михаил стал владельцем крупного состояния. Точнее, он отыскал клад, который  закопал его дед – белогвардейский офицер, покинувший в двадцатом году прошлого столетия Родину. Разбогатевший Бондарев вышел в отставку,  женился и окончательно поселился в Ейске. Именно там, где когда-то  жила его бабушка,  которая  в годы революции пережила удивительную романтическую историю, о чем  Мишка не раз мне рассказывал. 
 
 Получив от Саблина указание  «срочно исчезнуть», я  связался с Михаилом и уведомил его  о том, чтобы  через день он ждал меня в гости. Бондарев радостно замычал в трубу, а потом я услышал, как он басом кричит своей жене:
 – Ириша,  ты слышишь, к нам едет Володя. Вот красота…

 …Встретил меня Михаил со свойственным ему радушием и отвел уютную спальню на втором этаже недавно отстроенного коттеджа. Сам  он с женой  обитал в трех  нижних комнатах. Ира находилась на седьмом месяце беременности, и вся семья пребывала в счастливом  ожидании желанного первенца.
 В честь моего приезда был  устроен настоящий пир в тенистой беседке, увитой виноградом, рядом  с журчащим фонтанчиком, который Михаил соорудил  на месте  откопанного  несколько лет назад клада. Мне  нравилось бывать у Бондаревых, я с удовольствием  ощущал  заботливый микроклимат, царивший  в их семье, и  бережное друг к другу отношение. Здесь я  чувствовал себя всегда легко и спокойно.

 В последнее время Бондарев активно занялся благотворительностью. Часть своих  средств  предоставил на  строительство  случайно сгоревшего дома для престарелых,  другую – на  реконструкцию интерната для больных ребятишек. А сейчас  был поглощен грандиозными планами создания на побережье Азовского моря так называемой «детской оздоровительной республики». Об этой   идее он за столом  с увлечением  мне и рассказывал.
 –  В бывшем  Советском Союзе что-то похожее на такую республику было в Крыму – это знаменитый Артек. А что мы имеем здесь? Детских санаториев нет, коммерция подгребла по себя почти все. И вот я подумал, почему бы в Приазовье не создать детскую республику? Здесь для этого  имеется все: теплое и мелкое море, благодатный климат, неосвоенные территории. Да ты сам не раз наблюдал, с каким  восторгом детишки резвятся в Ейском лимане или Таганрогском заливе. И родители спокойны, потому что утонуть невозможно: даже за сто метров от берега воды по пояс.
 – Ты не представляешь, Володя, каким  неисправимым альтруистом оказался наш «Топтыгин», – вмешалась в разговор Ира, называя мужа милым семейным прозвищем. – Возглавил инициативную группу, создал фонд для финансирования детской республики. Я своего мужа почти не вижу дома: то у него заседание, то встреча, то прием, то торжественное мероприятие… Может,  ты повлияешь на него, чтобы он больше  времени уделял жене.
 Впрочем, в словах Иры я не уловил упрека. Наоборот, видно было, что она гордится своим неугомонным мужем.
 – Я тебе вот что скажу, – у обычно спокойного, даже чуть флегматичного Мишки горели глаза, как у мальчишки. – Ейск  уже фактически превратился в зону детского и семейного отдыха. Десятки тысяч родителей с детьми ежегодно приезжают  сюда. Но для них здесь надо создавать современные условия...
 – Здорово ты агитируешь.  Прямо как на митинге, – похвалил я Михаила, поднимая обе руки. –  Сдаюсь.  Считай, что   с данной минуты ты нашел  еще одного сторонника.
 Ира рассмеялась.
 – Да не обращай ты на моего мужа внимания. Всех, кто к нам приходит, он начинает приобщать к своей идее. Со мной тоже  так разговаривает. 
 Михаил  смутился.
 –  Ладно вам издеваться. Нет, Володь, ты сам подумай: огромные деньги мне достались, можно сказать, даром. Просто повезло.  Я порой чувствую себя  так, как  будто оказался незаслуженно облагодетельствованным.  Ну, построил  себе хороший дом, купил машину, разбил прекрасный сад. А дальше что? Сидеть на деньгах, как скопидом, и млеть от восторга?   
 –  Ты еще расскажи Владимиру про свою теорию разумной самодостаточности, –  не унималась насмешливая Ира.
 –  Думаешь, стоит?
 Михаил вопросительно взглянул на меня. Я согласно кивнул головой. Очень, мол, интересно.
 –  Тогда, вкратце. Ты ешь, пожалуйста, этого осетра. Я его на углях специально запекал…
 –  Ириша, конечно, шутит, – продолжал Михаил, после того, как мы выпили и закусили, –  поскольку никакой теории у меня нет. Просто иногда приходит странная мысль, какое же количество денег требуется человеку, чтобы он чувствовал себя счастливым? Раньше, когда я служил, то офицерской зарплаты вроде как хватало. Потом  нашел клад, и денег стало очень много. Я сначала не знал, как толком  ими распорядиться, пока не занялся благотворительностью. Понятно, что  нищенская жизнь порождает опасную, нищенскую психологию. Но, уверен, что и чрезмерное богатство часто к добру не приводит… Вот я и подумал, что должен существовать некий критерий, который я  условно назвал уровнем самодостаточности. Примерно, как потребительская корзина, только  не по низшему, а по высшему уровню. Чтобы знать, сколько всего надо нормальному человеку для полнокровной и обеспеченной жизни. Улавливаешь, о чем я?   
 – Ну и? – с интересом спросил я. – Сколько же надо человеку для достижения нормального уровня самодостаточности.
 – Понимаешь, – смутился Михаил. – Мне кажется, что здесь нужен не количественный, а какой-то другой критерий… И он, наверное, лежит в сфере нравственности…
 Видя, что я о чем-то задумался и отвлекся от разговора, Михаил замолчал и  предложил  прогуляться. 
 
 Мы прошли по маленькому мосту через  уютный искусственный прудик, в котором плавали  золотистые рыбы, в самый дальний конец сада, где у раскидистого грецкого ореха Михаил остановился.
 –  Теперь говори, что у тебя произошло, – потребовал он. – Ведь вижу,  совсем не для отдыха ты приехал.
 – Угадал, – сознался я. – Привели меня   сюда не очень веселые обстоятельства.
 Я поведал  Бондареву о своих злоключениях, случившихся в последние дни,  а завершил повествование следующей фразой:
 – Так что, Михаил, отныне ты скрываешь от правосудия очень опасного преступника.
 – Кто может быть тем  демоном, который не дает тебе покоя? Как  думаешь? – озабоченно  спросил мой друг, не обращая внимания на мою реплику.
 «Демонами»  Михаил,  когда еще был начальником колонии, называл своих подопечных – преступников, отбывавших наказание. «Как иначе их именовать, – утверждал он, – если они подвержены всяким злым, стихийным  и темным силам».
 – Если бы знать, – пожал я плечами. –  Он играет с людьми в кошки-мышки и, похоже, получает от этого удовольствие.
 –  Для  демонов игра с людьми – самое завлекательное  в мире занятие.  Значит так:  ты  у меня  будешь находиться  ровно столько, сколько захочешь. Отдыхай, купайся, ешь фрукты, пей вино… Что нам делать дальше – будет видно. Ирише ничего не скажем, чтобы не давать ей повода для беспокойства.

                21

 Вечером, когда я в отведенной мне комнате распаковывал сумку с вещами, то на дне ее наткнулся на пакет, который мне в Москве в тот самый злополучный день передала секретарь Ольга. Я машинально сунул его в сумку и в суматохе последних событий забыл о его существовании. Повертел в руках: получателем значился я, но ни обратного  адреса, ни фамилии отправителя на конверте не было. В задумчивости я  вскрыл пакет и увидел внутри красивый блокнот.

 В наш стремительный век, перенасыщенный информацией, век мобильников и интернета, трудно найти человека, который писал бы дневник. Зачем тратить драгоценное время на долгое раздумывание и описание своих мыслей, доверяя их простой бумаге, когда можно быстро перекинуться короткими эсэмэсками с друзьями или пообщаться с целым кругом людей во всемирной паутине.  Мысли и чувства перестали носить интимный характер,  мгновенно становясь достоянием многих и переплетаясь с сотнями и тысячами других мыслей и чувств. И от этого личность словно обезличивается, нивелируется и в, конце концов, трансформируется и подгоняются под некий общий фон…  Хотя кому-то, может, совсем так и не кажется. Это, впрочем, мое личное мнение. 
 Однако, похоже, нежная девушка Катя представляла собой редкое исключение из общего правила, и то, что оказалось в моих руках – был ее личный дневник. Я уселся в кресло, пододвинул ближе настольную лампу и с волнением принялся за чтение. Дважды в дверях показывалась озабоченная фигура Мишки, приглашавшая меня на чай, но я жестами показывал ему, чтобы он отставил меня в покое.
 
 Аккуратный девичий почерк в подробностях рассказывал историю зарождения, развития и расцвета любви. Чистая, цельная  и ранимая душа предстала передо мной.  Меня, конечно, до глубины души тронули лирические строки влюбленной девушки, которая отзывчиво и требовательно относилась  к своему партнеру по чувству, и которая сама готова была ради любимого на полное самоотречение. Понравилось мне и то, что  когда Катерина узнала, что ее потенциальный жених  является никем иным, как единственным сыном миллиардера, это не вызвало у нее потока эмоций, как можно было бы ожидать от человека, которому в жизни выпал исключительный шанс. Впрочем, исходя из описаний девушки, Андрей никогда не кичился своим особым положением…

 Однако упертый следователь, сидящий во мне, искал в словах Кати все-таки нечто иное. И вот что он сумел выяснить.

 …Наконец-то на страницах дневника появился Демьянов. Девушка рассказывает, что он стал регулярно  приносить ей букеты цветов во время показа мод. Так делали многие поклонники красавиц-манекенщиц, поэтому Катя к таким подношениям отнеслась спокойно. Но потом Демьянов неожиданно прислал на ее электронный адрес длинное послание с признанием в любви, чем подверг девушку в некоторое смятение. Он стал  упорно добиваться свидания, она же согласилась лишь на короткую встречу, на которой ясно и недвусмысленно дала ему, как говорится, от ворот  поворот. На некоторое время он исчез, но потом появился вновь и смиренно предложил в этот раз Кате вечную и верную дружбу. Видно было, что она с некоторой настороженностью отнеслась к этому предложению…
 Вот описание вечеринки, на которой произошла размолвка девушки с Андреем. Собственно никакого серьезного повода, как мне показалось, для ссоры не было… Хотя кто знает тонкости движения души влюбленных девушек, которые порой  сами себе не могут  объяснить, почему именно так поступили? Мало ли  какие капризы могли появиться у своенравной Катерины?
 На другой день с утра она с нетерпением ждала, что Андрей позвонит ей, и они помирятся. Но он не сделал это, так как не считал себя виноватым и решил выждать паузу. Это еще больше рассердило Катю, и когда вечером он все же связался с ней, гордая девушка сгоряча наговорила ему много лишнего. Потом долго плакала… Он не звонил и не появлялся еще целых два дня. Она не находила себе места.
 На  третий день появился Демьянов, который сказал, что надо срочно и очень серьезно с ней поговорить. С видом глубокого сочувствия и со скорбью в голосе (а он умеет это делать блестяще) Демьянов предъявил ей некие доказательства легкомысленного поведения Андрея.
 Девушка не пишет, что конкретно рассказал или показал ей Демьянов. Но по ее душевной реакции, нетрудно было догадаться, что произошло нечто катастрофическое. А что может быть страшнее для влюбленной девушки, чем узнать о предательстве любви?! И что может быть сладостнее для подловатой души, чем торжественно преподнести гаденькую информацию?!
 На последней страничке дневника – одни эмоции: отчаяние, боль, пустота, ощущение внезапно развернувшейся страшной и непроходимой пропасти, цитата: «Юпитер пренебрегает клятвами любви…» и наконец, короткая и емкая  фраза: «Как жить дальше!?»…

 …В доме уже все спали, когда я вышел в сад. Мне надо было привести в порядок взбудораженные мысли. Удивительное ночное небо раскинулось передо мной. Вообще ночь на юге гораздо контрастнее, ярче и выразительнее, чем в средней или северной полосе. Небо кажется ближе, звезды не просто тускло мерцают в недосягаемой вышине, а мощно и призывно сияют где-то совсем рядом. И ты невольно ощущаешь нерасторжимую связь с безграничным космосом. И от этого, наверно, чувства и мысли твои невольно очищаются и успокаиваются.
 Я думал о том, что если бы не было нелепейшего стечения обстоятельств, то, возможно, и никакой трагедии не случилось бы. Глупая ссора, амбиции и… чья-то коварная воля, которая вовремя подвернулась и ловко внесла свою зловещую лепту, направив ход событий по желаемому ей руслу. Возможно, злая сила не думала убивать девушку. Но это не важно. Она подключилась именно в тот момент, когда жертва морально и психологически было готова подчиниться ей. И вот это самое страшное... Казавшийся прочным и надежным замок любви стремительно рухнул и превратился в мелкие осколки разбитого стекла. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…

                22

 Начальник службы безопасности Вильямс в очередной раз докладывал Матусовичу.
 –  К сожалению, о вашем сыне пока нет никаких известий. Поверьте, мы делаем все, но наши возможности не беспредельны…
 Эдуард Аркадьевич тяжело вздохнул, уголки его  тонких губ горько опустились. Эти несколько дней после бегства сына не прошли для него даром. Он как-то даже постарел, а на голове как будто даже стало больше седых волос. Давно он не был в ситуации, когда ход вещей шел не по тому сценарию, как он предполагал. Он с его предусмотрительностью и осторожностью вдруг оказался не хозяином положения. Собственный сын не просто вышел из-под его контроля, между ними произошел полный разрыв, разверзлась пропасть… Как так? Почему? Что он не так делал? Это нервировало, раздражало и огорчало Матусовича.
 – Еще одна новость, сэр. Исчез Кузнечиков, за которым вы поручили вести наблюдение…
 Тут Матусович не выдержал, вскочил с кресла и стал гневно ходить по каюте. Он остановился возле Вильямса, обычно мягкий задумчивый взгляд его серых глаз на сей раз заблестел металлом. Он холодно произнес:
 – Вы меня разочаровываете… В последнее время у вас одни проколы. Смерть Бежевой… Бегство  моего сына… Наконец, потеряли этого следователя.
 – Простите, сэр, – Вильямс побледнел, но ни один мускул на его лице не дрогнул. – Думаю, вы не правы. Я должен высказать свои соображения, чтобы оправдаться. Вы сами приказали изолировать Бежеву от вашего сына. Мой подчиненный Демьянов разработал хороший план, он стал усиленно ухаживать за Бежевой, но она, как говорят в России, – его отшила (это слово Вильямс произнес по-русски). Тогда в сети и в некоторых средствах массовой информации с нашей подачи стали появляться сведения, компрометирующие   девушку... Между ней и вашим сыном произошла серьезная ссора, они не встречались больше недели. Наконец Демьянову удалось подсунуть Бежевой фотографии, на которых, простите, сэр…, но там ваш сын был изображен в очень интимных позах с двумя девушками… Правда, такой факт имел место еще до знакомства Андрея с Бежевой, но в данном случае это было неважно. Как потом мне докладывал Демьянов, он  сам не ожидал такой реакции – с Бежевой случилась истерика, а через два дня она повесилась…
 Что касается бегства вашего сына, то вы не давали инструкций ставить охрану возле его каюты. Он был свободен в своих передвижениях внутри яхты. Уверяю вас, сэр, если бы вы даже обратились в полицию, она не сделала бы и половины того, что  уже предприняли мы для поисков  Андрея. А русского следователя, думаю, мы скоро найдем. Кое-какие ниточки уже нащупали…
 Матусович вернулся к столу, встал возле кресла и, не глядя на Вильямса, сказал:
 – Извините, меня. Я был не прав. Я всегда вам доверял, и вы никогда меня не подводили.
 По лицу начальника охраны  едва заметно промелькнул лучик удовлетворения.
 – Благодарю вас, сэр, – поклонился он. –  Разрешите высказать еще некоторое соображение. Думаю, вам все-таки желательно вступить в контакт с Кузнечиковым. Не исключено, что он знает, где может находиться ваш сын.
 Матусович несколько раз потер ладонью подбородок, то место, где когда-то у него была бородка. Этот жест означал, что Эдуард Аркадьевич находится в  состоянии самого глубокого размышления.
 – Я подумаю над этим.
 Молча, он  долго сидел за столом, как  будто позабыв, что  перед ним стоит его начальник охраны.
 – Разрешите мне идти, сэр.
 Матусович поднял на него глаза и словно впервые его увидел.
 – Знаете что, Вильямс. Сядьте, пожалуйста, – он нажал кнопку на столе и сказал появившемуся в дверях стюарду.
 – Принесите бутылку виски, ну, и еще сами знаете что.
 Очень скоро все заказанное появилось в каюте. Матусович отпустил официанта, сказав, что в услугах его не нуждаются, сам разлил спиртное по рюмкам и предложил Вильямсу выпить. Тот встал с кресла.
 – Простите, сэр, но в служебное время я не пью.
 – Считайте, что на некоторое время я освободил вас от службы, – усмехнулся Эдуард Аркадьевич.
 Они выпили по одной, и Матусович тотчас повторно наполнил рюмки. Снова выпили, закусили.
 – Знаете что, Вильямс. Давайте поговорим с вами по душам...
 – У русских поговорить по душам означает – откровенно. Но в Англии не принято говорить по душам с патроном…
 – Вы сейчас не в Англии, Вильямс. А у русских поговорить по душам – значит, передать частицу себя другому, в чем-то довериться ему.  Впрочем, как хотите… Скажите,  у вас дети есть?
 – Да, сэр. Три сына. Двое уже  учатся в университете, младший –  в Clifton College. Это очень дорогой колледж.
 – Вильямс, почему вы уволились с королевской службы и перешли ко мне. Только из-за денег?
 – Так точно, сэр. Учеба, знаете, стоит  дорого. А я очень люблю свою жену, своих детей и делаю все, чтобы они ни в чем не нуждались.
 – Если кто-то вам предложит больше денег, чем я, вы уйдете.
 – Да, сэр. Каждый желает жить хоть немного лучше, чем живет в данный момент. Но, – быстро добавил он, – я сейчас всем доволен.
 – А как к вам относятся дети?
 – Очень хорошо.
 – Но вы  же неделями не бываете дома…
 – Неважно, я всегда  и везде их чувствую, и они меня тоже.
 «А я  вот совсем не чувствую своего сына», –  вдруг подумал Матусович, а вслух сказал:
 – Я тоже очень люблю своего сына. И  делал все, чтобы он ни в чем не нуждался…
 – Понимаю вас, сэр.
 – Да ладно, Вильямс, ничего ты не понимаешь, – воскликнул  с досадой Эдуард Аркадьевич. – Думаешь, нам, олигархам, жить легко? Все вы судите лишь по внешним признакам: по одежде, особнякам, приемам… А на мне вот эта дешевая футболка за пятьдесят евро. Эх….- вздохнул Матусович,- есть верное правило: если что-то идет не так, значит, где-то ты совершил ошибку. Или в самом начале, когда только затевал заведомо безнадежное дело. Или уже в  самом процессе… Исключений из этого правила нет. Кажется, я совершил сразу две ошибки: одну в самом начале, другую – в процессе…
 – Не понимаю, сэр.
 – И не поймешь. Где тебе, когда у тебя  так все хорошо. Русская поговорка гласит – сытый голодного не разумеет... Ладно, идите.
 У самой двери Матусович остановил начальника службы охраны.
 – Я вас очень прошу, Вильямс, отыщите моего сына. Пожалуйста.

                23

 Уже больше недели  я гостил у Михаила. Дни проходили в беззаботных курортных занятиях: походах на пляж, купании, морских прогулках. Даже  состоялась одна ночная рыбалка. Мы тогда поймали  с десяток  чехоней и кучу бычков, из которых  потом наварили отличную уху.
 Правда, не обошлось  без приключений. Резиновая лодка, на которой  мы с моим другом забрались далеко в залив, неожиданно дала течь и стала быстро наполняться водой. Конструкцию лодки позволяла ей держаться на плаву, но у  нас не было никакой емкости, чтобы  вычерпывать воду, поэтому скоро мы оказались  полностью мокрыми. Нам ничего другого не оставалось, как прыгнуть в море и, подталкивая руками лодку, вплавь добираться до берега.
 После продолжительного ночного купания у Михаила воспалилось горло, и Ира  теперь каждое утро усаживала его перед портативным ультрафиолетовым излучателем, чтобы, как она говорила, «уничтожить инфекцию». Бондарев нехотя повиновался.  Принимая в очередной раз процедуру, он попросил  у меня разрешения почитать дневник Кати Бежевой.

 …Покачиваясь в гамаке, я с удовольствием уплетал только что сорванную с дерева  душистую грушу. Ирина в легком сарафане, торжественно неся впереди себя круглый живот, неторопливо прогуливалась по саду. Иногда она поглядывала на меня и улыбалась. От нее веяло спокойствием, уверенностью и той неотразимой красотой женщины, которая готовится скоро стать матерью и нынче исполнена сознанием величия своего высокого предназначения. Я показал жестом – большой палец вверх, мол, ты хороша, и я любуюсь тобой. Она поняла и ответ засмеялась.

 Тут передо мной появился Мишка и с заговорщическим видом  велел немедленно отправляться за ним.
 Когда мы прошли в его кабинет, он  взял со стола дневник Бежевой и молча протянул  его мне. Ну и что, с удивлением посмотрел я на Михаила.
 – Понимаешь, – торопливо стал объяснять друг, – я, как обычно, включил аппарат, а дневник раскрыл и положил перед собой. И вдруг вижу: на пустой странице стали вырисовываться какие-то буквы. Они становились все четче и понятнее. Я изумился, так как вначале ничего не понял. Но потом до меня дошло.  Текст был написан специальным карандашом, который при обычном свете остается невидимым и проявляется только под воздействием ультрафиолета. Я тут же помчался к тебе.
 Некоторое время  мы вдвоем с Михаилом колдовали с ультрафиолетовой лампой, пока   зашифрованный умной девушкой текст не стал полностью доступен для чтения.  Конечно, я немедленно принялся  с ним знакомиться.

 Здесь надо вернуться к  той части дневника, который я уже читал раньше. Катя подробно описывала момент, когда Андрей сделал ей предложение, что, естественно, для нее было очень важно. Это случилось погожим весенним днем в глубине московского парка Сокольники, где оба сидели на лавочке возле поляны, окруженной старинными дубами. Они говорили о предстоящей свадьбе, о том, как и где ее проведут, о  поездке в свадебное путешествие и обо всем таком прочем, что всегда так волнует и радует всех без исключения женихов и невест…
 Собственно на этом заканчивался видимый текст, а дальше шла пустая страница, которую я при первоначальном чтении просто перевернул, не придав никакого значения. Вот именно на этой странице под ультрафиолетом  и проявилось весьма интересное продолжение, которое мы с Мишкой с волнением прочитали и которое Катя по понятным мне теперь причинам скрыла.
 
 …Андрей сказал ей, что его отец, скорее всего, не будет присутствовать на свадьбе, так как, якобы, чрезвычайно занят. Девушка огорчилась,  а ее жених со смехом вытащил из спортивной сумки увесистый пакет, обернутый  целлофаном, и заявил, что отец, мол, подарил им на свадьбу эти деньги. Здесь было пятьсот тысяч долларов, сумма совершенно невероятная для обычной девушки. Андрей рассказал ей о своей  оригинальной задумке. Он предложил спрятать деньги в дупло дуба, а в день свадьбы приехать сюда вместе с гостями, и на глазах изумленной публики  разыграть сцену волшебного «денежного дуба». «А не украдут их?» – встревожилась Катя.
 – «Ничего, я накрою сверху трухой, так что будет незаметно. Ведь это всего на месяц…», ответил Андрей.
 А дальше шло подробное описание, где растет этот самый «денежный дуб» и как его найти...
 
 Находясь в сильнейшем волнении, я развел руками.
 – Ну, и везет же тебе, Мишка. Второй раз в жизни ты находишь клад.
 – Не без твоей помощи. Что думаешь делать?
 –  Мне необходимо срочно ехать в Москву, – заявил я.
 Подумав, он кивнул головой и тут же добавил:
 – Я с тобой.
 – Нет, – категорически возразил я. – Тебе надо находиться рядом с Ирой. Сейчас ей  особо требуется твое внимание. За  меня не беспокойся, все будет нормально. Теперь я знаю, что должен  делать.
 – Будь осторожен, Володя, – друг очень переживал из-за того, что   ничем не мог мне помочь. – Пожалуйста, держи меня в курсе всех дел. Если что, я моментально примчусь.

                24

 Владимир откинул  в автомобиле спинки   передних сидений в горизонтальное положение  и застелил их одеялом. Марине  отдал маленькую, походную подушку, которую      всегда возил с собой, а себе под голову подложил  пакет с одеждой. Получились две сносные постели. Они забрались на них и приготовились ко сну.
 К  стоянке то и дело подъезжали легковушки  и грузовики. Некоторые  из них оставались здесь до утра, другие после небольшого отдыха снова  устремлялись в путь. Шум машин Кузнечикова совсем не беспокоил. Ему не засыпалось по другой причине.
 Он смотрел через  окошко на кусочек неба с  блеклыми звездочками и испытывал острое волнение из-за того, что в непосредственной близости от него лежала  молодая женщина,   о  существовании которой еще  утром он понятия не имел. «Интересно, как она отреагирует, если я дотронусь до ее руки», – мелькнула шальная мысль, которую Владимир тут же отбросил...
 – Ведь вы не спите, – вдруг услышал  он  тихий голос, который, впрочем, не  спрашивал, а  наоборот, констатировал нечто само собой разумеющееся.
 – Да, – подтвердил Кузнечиков.
 – Мне тоже не спится. Давайте побеседуем о чем-нибудь. Расскажите о себе.
 Владимир поморщился. Вот уж чего не любил, так это о себе говорить. Даже его  мама, когда он еще в школе учился, сердилась. «Ну что из  тебя все приходится клещами вытаскивать!» – в сердцах восклицала она.
 –   Почему вы все-таки развелись? – не унималась Марина. – Вы ее разлюбили? Или она вас?
 – Скорее второе.
 – Понятно. Значит, сильно переживали.
 
 Опять с его стороны молчание. Почему он должен  раскрывать свои личные секреты малознакомой женщине? Хотя, и он уже открыто  признавался себе в этом, –  было в Марине нечто такое, очень к ней располагающее. Его  тянуло к ней  – явно и неудержимо. 
 – Вы знаете, – снова заговорила Марина,– а я нисколько не тревожусь из-за того, что у меня  сегодня испортилась машина. Мне даже нравится, что со мной произошло маленькое приключение. В этом есть что-то романтичное.   Вы не находите? Впрочем, я уже поняла, что вы –  далеко не романтик. Вы – зануда и  прагматик, хотя и порядочный человек. И мне с вами совсем не страшно. Даже наоборот… Ах, не обращайте внимания на мою болтовню, мне это требуется для того, чтобы быстрее уснуть. Когда я так разговариваю, то постепенно погружаюсь в сон. Вот, мои глазки  уже совсем закрываются... Спокойной…
 Голос ее звучал все  медленнее и тише, и она действительно забылась сном. Кузнечиков подивился столь диковинной манере засыпать, но вскоре, сломленный усталостью, тоже  отключился от действительности.
 Проснулся   среди ночи от того, что кто-то осторожно трогал его. И сразу понял: прикосновение   было не случайным. Чужая  настойчивая рука нашла его ладонь,  умело и нежно водила по ней пальцами. Некоторое время Кузнечиков лежал, не  шелохнувшись, ощущая, как все  сильнее разгорается в нем  вспыхнувший  пожар. В какой-то момент  справиться с ним стало невозможно, и Владимир почти машинально сжал ласкающую его руку. В   следующее  мгновение  больше уже ни о чем не думал.
 Стремительно оказавшись  на соседнем сиденье, мужчина крепко обнял женщину. И тут же ощутил  горячий поцелуй,   порывистое ответное  объятие и гибкое движение ее тела, стремившееся удобнее  устроиться на диване.
 Ни теснота кабины, ни отсутствие комфорта не являлись помехой неожиданному любовному слиянию. Реальность исчезла, проникновение в женщину создавало  ощущение, будто  тело мужчины  растворилось в безграничном пространстве.  Он чувствовал, что из его с каждой секундой  исторгается колоссальная энергия, державшая   в напряжении в течение долгого времени, а взамен  накатывается стремительная сладостная волна, которая, подхватив и подмяв под себя, на какой-то момент поглотила и его самого,  и  все остальное вокруг.
 
 …Когда  Владимир пришел в себя, то выяснилось, что он опять  уже  находится  на прежнем месте, а  рука женщины  ласкает его, но не  требовательно, как несколько минут назад,  а расслаблено и признательно. Он  ответил ей таким же благодарным пожатием.
 И только в этот момент подумал о том, что они находятся в оживленном месте и, возможно, их пылкая любовная игра отнюдь не осталась без  пристального постороннего внимания. Ругая себя за беспечность, Кузнечиков  приподнялся и выглянул в окно:  от любопытных взоров их надежно скрывала тень от близко стоящих густых деревьев. Соседний автомобиль находился метрах в пяти. Но и оттуда вряд ли могли что увидеть – машина стоял к ним не передом, а    багажным отделением.
 Однако  зародившееся тревожное волнение  почему-то не покидало Владимира. Он  отнюдь не являлся сторонником легких любовных приключений, и только что свершившееся сексуальное общение стало первым после разрыва с  женой.

                25

 – Что-то не так? – озабоченно спросила Марина, когда утром после завтрака  они тронулись в путь. Кузнечиков сидел за рулем нахмуренный и молчаливый.  Его попутчица  то и дело бросала на него беспокойные взгляды.
 Скоро Владимиру стало стыдно, и он мысленно отругал себя: почему Марина должна испытывать на себе  последствия его плохого настроения, к которому она никакого отношения не имеет.  Он  дружелюбно улыбнулся ей  – ничего, мол, все в порядке.
 – Сколько нам еще осталось ехать? – попыталась она  разговорить Кузнечикова.
 – Километров пятьсот. Думаю, что к вечеру будем дома.
 Несмотря на то, что Владимир пытался бодриться, разговор  не клеился. Требовалось внутреннее усилие, чтобы его поддерживать, а длинные паузы  свидетельствовали о том, что  между ними возникла некая стенка. И причиной, как ни странно,  послужило  неожиданное ночное происшествие.
 Для Кузнечикова, прежде чем перейти главную границу в отношениях с женщиной,  требовалось некоторое время. В данном случае  все произошло слишком стремительно,  без обычных и естественных этапов постепенного сближения. Наверное, поэтому  в воздухе  витал неопределенный вопрос: а что  дальше?
 Чтобы снять напряжение, он принялся рассказывать, как несколько лет назад примерно на том же месте, где они сейчас находились, у него вдруг заглох мотор и никак не хотел заводиться. Пришлось вылезти из кабины и голосовать. Однако, как назло, никто не останавливался. Тогда он бросил   машину, а сам пешком  потопал до соседней деревни. Договорился с местным трактористом, который за пару бутылок водки дотянул автомобиль на буксире до ближайшей автомастерской.
 Марина выслушала его и,  улыбнувшись, заметила:
 – И кто вчера говорил, что об авариях  в пути нельзя рассказывать?
 – Да это  я к слову, – стал  оправдываться Кузнечиков. – А то мы оба сидим, как мыши, надувшиеся на крупу. Расскажите, Марина, где вы учились, чем занимались?
 – А мы на «вы» или на «ты»? – неуверенно спросила она.
 – Хорошо, давай на «ты», – охотно согласился Владимир.
 – Особо говорить нечего, –  ответила Марина. – После школы   училась на историка в институте. Но карьера учителя меня не привлекла, и я стала искать свое место под солнцем. Устроилась сначала ассистентом на телевидение, проработала там какое-то время. Затем участвовала в конкурсе, который организовал известный модельер, набиравший  группу девушек. Не прошла. Занималась журналистикой, была даже охранником в агентстве телохранителей… Словом, вела разносторонний образ жизни,  как  и многие  представители нынешнего молодого поколения, стремящиеся, образно говоря, найти и сделать самих себя.
 – И кто ты сейчас? Если не секрет?
 – Ныне я менеджер в фирме по продаже одежды.  По  коммерческим делам ездила в Ростов-на-Дону как раз  накануне нашей с тобой встречи.
 –  Говоришь, даже в охранном агентстве служила. Неужели, стрелять умеешь и приемами   владеешь?
 – Немного умею. Во всяком случае, постоять за себя  могу. 
 – По твоей хрупкой комплекции этого не видно.
 – Не смотри, что  я худая. Я – сильная. –  Тут Марина без всякого перехода запустила  в собеседника внезапным вопросом и даже нетерпеливо топнула ногой. – Ну и?
 – Что? –  не понял Кузнечиков.
 – Может,  вы, наконец, поведаете  о себе, неучтивый сударь.
 – Хорошо, –  пожал  плечами он. – Служил в полиции, но недавно был отстранен от работы. В настоящее время, можно сказать, безработный. Пожалуй, все.
 – Не густо. О твоем семейно-разведенном положении  мне уже известно. Дети у тебя есть?
 – Детей нет.
 – Ты ведь не думаешь оставаться навсегда безработным?
 – Естественно. Но пока у меня есть некоторые очень важные  дела.
 Марина, глядя  через лобовое стекло на стремительно убегающую дорогу,   нерешительно предложила:
 – Знаю, что означает  быть безработным. Сама  в таком положении не раз находилась. Может, смогу тебе  помочь. У меня имеются кое-какие связи
 – Вряд ли ты мне поможешь, – с сомнением покрутил головой Кузнечиков. Потом, усмехнувшись,  добавил:
 – Странно как-то   у нас получается. Сначала мы с тобой переспали и только потом решили подробнее узнать  друг о друге.
 – Раз интересуемся, значит,  ни ты мне не безразличен, ни я тебе. Ведь так?
 Ее  широко распахнутые глаза, блестя лукавством, уставились  на Владимира.   
 – Не знаю. Хотелось бы это верить.
               
                26

 Вечерняя столица, опоясанная миллионами огней, утопавшая в разноцветном сиянии  причудливых реклам, в обрамлении ярко освещенных зданий  выглядела роскошной. Однако сейчас она  казалась Кузнечикову коварным призраком, мифическим монстром,  тщательно скрывавшим за внешним великолепием свою порочную сущность.
 Колеся по улицам Москвы, он с удивлением наблюдал за Мариной. По мере приближения к дому она становилась все более задумчивой и печальной, и он терялся в догадках, не понимая, почему. Она как будто отдалялась от него.
 – Ты чем-то встревожена? – спросил Владимир.
 Марина промолчала. Они подъехали к  нужной  улице  и остановились возле высокого дома №13. Настали минуты прощания. Но Марина не торопилась выходить из автомобиля.
 – Вот и закончилось наше удивительное путешествие, – грустно  произнесла   она. – Ты мне позвонишь?
 – Не знаю, – честно признался Кузнечиков.
 – Может, зайдешь ко мне? – предложила она. – Не знаю, правда, чем  тебя накормить, но  кофе или чай у меня найдутся.
 Они прошли мимо консьержа, который внимательно их оглядел, поднялись  на тринадцатый этаж и оказались возле квартиры  под номером «113». Такое удивительное сочетание «рокового» числа заставило Кузнечикова усмехнуться и невольно покачать головой.
 В небольшой   чистенькой кухне Марина достала из холодильника бутылку водки,  сыр, банку красной икры и крупные маслины. Глядя на ее  хлопоты, Владимир подумал, что нынешний вечер, похоже, ему  придется провести не дома. И был  этому очень рад. Не только потому, что  в собственной квартире  его могли бы подстерегать неприятные сюрпризы. Просто не хотелось оставаться сейчас одному.
 У Марины отсутствовал хлеб, и она попросила Кузнечикова сходить в ближайший продовольственный магазин, который  в этот поздний час  еще был открыт. В холле первого этажа Владимир снова  ощутил на себе недоверчивый взгляд охранника и  спросил, в чем дело?
 Тот  смутился и промямлил:
 – Извините, служба такая. Вы ведь гость Марины Сергеевны?
 – Вы  прекрасно видели, что я пришел вместе с ней.
 – Да-да, еще раз простите.
 Привратник  Кузнечикову  не понравился. Скользкий такой тип. Впрочем,  возможно, он сам  стал слишком недоверчивым, и любая мелочь, на которую обычно даже внимания не обращаешь,  теперь казалась ему подозрительной.
 Когда   он вернулся из магазина, стол был накрыт, а  сама Марина успела переодеться, принять душ и  даже сделать легкий макияж.  После  ужина   она   сказала:
–  Обычно я посторонних в своей  квартире на ночь не оставляю. Но ты, если хочешь, можешь остаться.
 Этот жест доверия Кузнечиков с признательностью оценил.
 Без лишних слов она раздвинула софу в одной  из комнат, застелила ее широкой простыней и бросила две подушки.   
 Кузнечиков провел одну из самых странных ночей в своей жизни.  Марина, эта  худенькая бестия со стройными ногами и огромными глазами, в минуты любви, казалось, не ведала запретов: была страстна, изобретательна, послушна и ненасытна.  Но едва угас пожар страсти, как она отвернулась к стенке. Владимир попробовал ласково дотронуться до ее плеча, но молодая женщина торопливо отдернула его. Попытки обнять ее также были безуспешны. Марина  попросила  оставить ее в покое. Однако,  поняв, что обидела партнера, сказала:
 – Прости, но я привыкла спать одна. Пожалуйста, не беспокой меня.
 Некоторое время они,  молча и без сна, лежали  рядом друг с другом.  Потом она поднялась с постели.
 – Не возражаешь, если я постелю себе отдельно в соседней комнате.
 Кузнечикову ничего другого не оставалось, как  пожать плечами.
 Однако Марина и  там не   смогла уснуть. Владимир слышал, как она несколько раз вставала с постели, бродила  по квартире, ставила на кухне чайник, чувствовал запах сигарет.
 – В чем дело? – терялся в догадках Кузнечиков. – Что беспокоит ее?
 Задремал он  только под утро.
 Проснулся от того, что Марина стояла    возле софы   и  внимательно смотрела на него.
 –  Пойдем пить  кофе, –  сказала она.
 Мужчина рывком поднялся с постели.
 –  Ты хоть немного поспала? – спросил он за столом  Марину.
 Она помотала  головой. Бессонница, впрочем, не очень отразилась на ее лице. Оно выглядело свежим, хотя легкая бледность и круги под глазами не  могла скрыть ночных  похождений Марины.
 – Может, объяснишь, что все это значит? Ты оставила меня у себя, а сама вела себя так, будто я был непрошеным гостем.
 – Ты  здесь не  причем, – ответила Марина. – Я   давно плохо сплю. Просто нервы расшалились.
 – Объясни толком, – потребовал Владимир. – Это как-то связано со мной? С твоим мужем?
 – Частично и  с ним. Хотя мы вместе не живем,  –  в глазах Марины неожиданно появились  слезы. –  Пожалуйста, не торопи меня. Я должна  еще кое-что для себя решить. Требуется  совсем немного времени. Обещаю все тебе рассказать.  Только чуть позже.
 
 Она принялась мыть посуду, а Кузнечиков бродил по комнатам, рассматривая обстановку.  Марина жила  в   трехкомнатной квартире, которая недавно  была хорошо отремонтирована и обставлена дорогой мебелью. Несмотря на позднее утро, плотные шторы на окнах  задвинуты. Как пояснила хозяйка, она не любит яркого дневного света, поэтому в ее владениях постоянно царит полумрак. О вкусах и пристрастиях Марины свидетельствовали многочисленные развешанные на стенах безделушки,  мягкие  зверюшки и куклы, разбросанные то тут, то там.
 Переходя из комнаты в комнату и размышляя о непонятном поведении хозяйки, Владимир снова  подумал о том, что  совсем  ее  не знает.  Чем она жила в прошлом, какова ее настоящая жизнь? На  полке книжного шкафа   увидел какой-то  фотоальбом и машинально раскрыл его.
 Первая же фотография заставила его вздрогнуть. Это был снимок Кати Бежевой!

                27

 Мысли Кузнечикова суматошно завертелись. Значит, Марина была знакома с Бежевой! А если так… В голову вдруг  пришла ее фраза, вскользь брошенная в машине, о том, что их встреча была отнюдь не случайной.  Сейчас она вдруг приобрела совсем другой смысл, чем тогда. Неужели все было подстроено?
 Однако что  теперь делать? Сделать вид, что ничего не видел, ожидая дальнейшего развития событий? Пожалуй, это самое разумное.

 …В это время  из прихожей донеслись звуки, свидетельствующие о том, что  в дверной замок вставили ключ и пытаются его повернуть. Но поскольку замок был поставлен на предохранитель, то дверь не поддавалась. Тогда неведомый посетитель  нажал кнопку звонка. Прошагала по коридору Марина, дверь с шумом распахнулась, и мужской голос  недовольно спросил:
 –  Зачем ты закрылась?
 – Разве в своей квартире я не имею права делать то, что хочу, – отпарировала она.
 Мужчина что-то пробурчал, и, судя по звуку шагов, оба удалились на кухню.
 Только этого не хватало для полного «счастья»! Похоже, явился муж Марины, и Владимир сразу узнал его по голосу. Это был ни кто иной, как небезызвестный ему Демьянов.

 Вот так история! Вдобавок ко всему Кузнечикову, кажется, выпала  еще и незавидная роль любовника, застигнутого на месте преступления. Ему ничего не оставалось делать, кроме как  сесть в кресло и ожидать развязки внезапно затянувшегося узла.
 В это время на кухне разворачивался очень интересный диалог.
 –  Откуда ты узнал, что я приехала? – спросила Марина у Демьянова.
 – Ты почему-то забыла мне об этом сообщить, хотя еще вчера вечером появилась здесь. Но земля, как говорится,  слухами полнится, – насмешливо ответил он.
 («Наверняка ему доложил стукач-привратник», – подумал Кузнечиков, представив его лакейски услужливое лицо.)
 – Рассказывай,  – попросил  ласковым голосом Демьянов.  – Удачно ли прошла твоя миссия?
 – Давай, Демьянов сразу договоримся, – сказала хозяйка квартиры. –  Мне нечего тебе  рассказывать. Вообще, оставь меня в покое. Мы с тобой расстались,  и я не желаю больше иметь с тобой никаких дел.
 – Ну и ну! – с удивлением воскликнул Демьянов. – Что с тобой? Уж не влюбилась ты? А я ведь тебя предупреждал, насколько это опасный и хитрый человек...
 («Неужели все это действительно было только игрой? – констатировал про себя Кузнечиков. – И он, опытный следователь, попался как мальчишка. Хотя причем здесь следователь? Однако, какое разочарование. Ну да ладно. Ему ли плакаться, когда жизнь наносит очередную пощечину! И все же! Эх, Марина, Марина…»).
 Разговор на кухне, между тем, продолжался.
 – Ну и подлец же ты, – с чувством произнесла Марина. – Мне ли тебя не  знать! Очернить честного человека, тебе ничего не стоит. А если к тому же  почуешь запах денег, то из кожи вылезешь, чтобы  любого в грязь втоптать.
 – Кто еще обо мне позаботится, кроме самого себя, – усмехнулся Демьянов. – Уж не ты ли? Кстати,   не забыла ли  уважаемая Марина о том, что должна мне кучу денег? Мы ведь договорились: я  прощу большую часть долга, если ты принесешь нужную информацию. Как  тебя сейчас понимать?   
 – Я   верну долг, только позже и по частям.
 – Э, нет. Так не пойдет. Ранее ты  была мне  плохой женой, а теперь  еще оказалась предателем в деловой сделке. Такое не прощается. Мне  деньги нужны все  и немедленно.
 – Кто бы о верности говорил, господин Демьянов, –  горько засмеялась  Марина.   
 – Ох, мать, на скользкую дорожку вступаешь, – холодно  произнес он. – У нас такое не прощаются...
 Разговор, кажется, стал принимать  опасный поворот, и я решил, что дальше медлить нельзя и  надо  вмешаться.
 … Когда я появился на кухне, то Демьянов, сидевший за обеденным  столом, чуть не упал со стула, а затем с оторопелым видом уставился на меня. Но быстро пришел в себя и с издевкой  произнес:
 – Ой-ля-ля, да здесь и в самом деле  любовное свидание. И это при живом-то муже. Поздравляю вас, Марина Сергеевна! Кстати, господин Кузнечиков, как поживают ваши незыблемые моральные принципы? Неужели совесть вас совсем не гложет?  Ай-ай-ай, сделали меня рогоносцем. Правда, вынужден вас огорчить: все, что вытворяла Марина, шло в строгом  соответствии с нашим совместным с ней планом. Так что, я на вас не в обиде и на дуэль вызывать не буду.
 – Ну и сволочь, ты Демьянов. Какая же сволочь! – закрыла лицо руками Марина
 – Убирайся отсюда…, – Кузнечиков сделал шаг навстречу Демьянову. – Пока я…
 – И что ты сделаешь? –  Демьянов встал из-за стола, нагло усмехаясь. – Я, между прочим,  нахожусь у собственной законной жены, можно сказать, почти  дома. А ты – преступник, которого разыскивает полиция. Сейчас  позвоню, куда следует, и сообщу, где ты находишься. И тогда выяснится, чем ты здесь  в действительности занимался.  Может, вместе с моей незабвенной  супругой  придумывал очередную пакость…
 
 Трах… Лицо Демьянова перекосилось, он согнулся от резкой боли, вызванной  попаданием чужого кулака в его солнечное сплетение. И еще один удар.
Как приятно бить подлеца! Самое великолепное в мире занятие. Кузнечиков схватил его за шиворот и поволок, словно куль с тряпками, к    входной двери.  Распахнул ее, выкинул гада из квартиры и спустил  с лестницы.

                28

 – Только прошу, не делай   поспешных выводов, – Марина, вытирая кончиком платка слезы, умоляюще смотрела на Владимира. – Я, конечно, перед тобой  очень виновата. Но никому не дано понять, как  я сейчас сама себя проклинаю…
 –  Зачем ты это сделала? – глухо спросил Кузнечиков.
 – Дурой доверчивой  была.  И попалась на крючок. Мой бывший супруг умеет, когда надо, притвориться искренним. Он называл тебя человеком, по которому плачет тюрьма, говорил, что ты требовал у него  взятку… И еще, что ты украл какой-то документ. Я должна была войти в тебе в доверие и разузнать,  где он находится.
 – Какой документ?
 – Дневник одной девушки. Якобы там содержится очень важная информация.
 – Так, – задумался Кузнечиков и спросил. – Ты знакома с Катей Бежевой?
 – С Катей Бежевой, – задумчиво повторила Марина и покачала головой. – Нет, я ее не знаю.
 – Как же? – воскликнул Владимир. – В твоем альбоме лежит ее фотография…
Удивленная Марина принесла из комнаты альбом, потом долго рассматривала фотографию.
 – Красивая. Очень красивая, – наконец произнесла она. – Демьянов однажды мельком рассказал, что какая-то девушка покончила жизнь самоубийством. Это она?
 Кузнечиков  подтвердил.
 – Однако как здесь оказалась фотография? – размышляла Марина и уверенно сказала. – Да, никто, кроме Демьянова ее принести не мог. Бог мой, – воскликнула она, – до меня только сейчас дошло. Неужели весь сыр-бор был заверчен Демьяновым из-за этого самоубийства? Тут явно какая-то грязная игра, нечистоплотная интрига, в которую он вовлек и меня…

 Кузнечиков внимательно слушал Марину. Противоречивые чувства владели им. Следователь, сидевший в нем, профессионально отмечал, что «внедрение агента» было проведено  безукоризненно. У него, даже при всей его осторожности, не возникло  сомнений  в том,  что Марина не та особа, за которую себя выдавала. Случайная встреча на дороге, «поломка» ее машины, беспомощность попавшей в беду женщины – все было разыграно, как по нотам… Еще бы, ее инструктировал такой искусный актер, как Демьянов.
 Потом эта ночь в машине, долгие, почти душевные разговоры – неужели все это только спектакль?
 И вот сейчас – ее раскаяние.  Насколько оно искреннее? Если бы знать...    

 Владимир молча достал из сумки дневник.
 – Вот то, ради чего была затеяна эта игра. Только не Демьянов  главный  здесь игрок, – сказал он.
 Марина взяла дневник, присела за стол. Пока она читала, Кузнечиков наблюдал за ее реакцией. Буря разных эмоций промелькнула на ее лице: сочувствие, негодование, ярость, ужас, сострадание… Потом, окончив чтение, она долго молчала.
 – Предательство…,– наконец произнесла Марина. – Бедная, бедная девушка, как я ее понимаю.  Не смогла выдержать…, не знала, что лишь время лечит от этой болезни. Или не захотела... У-у-у, Демьянов, – она сжала кулаки. – Ненавижу. У меня сейчас такое чувство, будто меня окунули в яму с дерьмом.
 Владимир не ответил. Больше всего на свете ему хотелось сейчас остаться одному. Марина искоса наблюдала, как он собирал свои вещи. В прихожей она с грустью сказала:
 – Я все, конечно, понимаю. Мне, наверное, нет прощения. Но хочу, чтобы ты знал. Ты не похож на  тех мужчин, которых я знала раньше. И еще, никогда  в жизни я первой не призналась бы в любви. Тебе – могу.

                29

 – А в дипломате, конечно, миллион? – парень,  вынырнув  из гущи толпы, подтолкнул Кузнечикова локтем и, кося плутоватым взглядом,  подмигнул. Владимир вздрогнул и только неимоверным усилием воли заставил себя сохранить  спокойствие.
 – Ну, не миллион, –  усмехнулся он, поддерживая  шутку. – А что-то около этого.
 – Сейчас такие дипломаты, как у вас, можно только в кино увидеть. Там в них  бандиты доллары таскают... 
 "Это что? Проверка на вшивость? – мелькнуло в голове Владимира. – Может, его специально ко мне подослали, чтобы отвлечь и проследить, как я себя поведу, а сзади  уже подбираются дюжие ребята, готовые меня схватить». 
 Однако парень быстро переключил  свое внимание на какую-то старушку, которая с трудом несла через турникет тяжелую  сумку, и закричал:
 – Бабуля, я тебе  сейчас помогу.
 Моментально позабыв о Кузнечикове,  он кинулся к пожилой пассажирке, немного ошарашенной  от его стремительного напора…
 Владимир с облегчением перевел дыхание: парень был не совсем трезв  и приставал   к каждому  встречному. Просто так,  от полноты  чувств, подогретых алкоголем. 

 …Наверное, трудно  себе представить, чтобы в разгар дня, на вокзале,  среди  спешащей толпы мог идти мужчина средних лет и непринужденно нести  дипломат,  набитый деньгами. Подвыпивший парень, сам того не подозревая, попал, как говориться, в  «яблочко». В дипломате действительно был,  ну если не целый миллион, то половина – точно.

 …Кузнечиков действовал в соответствии с «инструкцией», которую подробно изложила в своем дневнике Катя Дежнева. В парке «Сокольники» от Большого круга он направился направо, долго шел по  лучевому просеку, сделал еще несколько поворотов, пока не очутился на поляне, окруженной старыми дубами.
Владимир огляделся. Неподалеку на лавочке сидела влюбленная парочка, которая, впрочем, была настолько занята собой, что не обращала на него никакого внимания.  Вот  также в тот далекий майский день здесь находились счастливые Андрей и Катя и строили планы на будущее.
 Прогулочным шагом Кузнечиков подошел к дубу с дуплом на высоте чуть меньше человеческого роста, просунул  в большую щель руку, чувствуя,  как сильно бьется сердце в груди.  Есть! Он нащупал в  трухе увесистый пакет…
 Вытащив пакет и положив его в сумку, которая висела  через плечо, Владимир быстрым шагом вернулся к своей машине, оставленной неподалеку от входа в парк.  Там  он переложил деньги в дипломат  и поехал к Ярославскому вокзалу, чтобы сесть на пригородный поезд... Вся «операция», если не считать прикола подвыпившего парня, прошла без сучка и задоринки.

 … На остановке Тайнинская бдительный Кузнечиков решил покинуть вагон – так, из соображений безопасности, чтобы еще раз проверить, нет ли за ним хвоста. Вышедшие из поезда пассажиры быстро покинули перрон. На платформе он остался совершенно один. Все в порядке, можно ехать дальше. 
 Он дождался  электрички, следующей до Монино. Народу в вагоне  было немного, и  ему не составило труда убедиться  в том, что и здесь  его личность ни для кого интереса не представляет.
 Через скамейку лицом к нему сидела девушка и пила из банки коктейль. Она неторопливо смаковала напиток, а  между очередными глотками смотрела в окно. Лицо девушки выражало полное удовлетворение. Кузнечиков позавидовал   маленькой радости незнакомки и еще больше – ее  спокойствию. Как давно он не испытывал подобного состояния!
 Его путь лежал на станцию Осеевская. Когда-то в окрестностях близлежащей  деревни он  знал  почти все тропинки, чуть ли не каждый кустик. В этих местах прошло его  детство, вплоть до поступления в школу. Его отец учился тогда в монинской летной академии, и  семья снимала жилье в неказистом деревянном  домике.
 Да, деревенька Соколово  была в то время совсем   другой. Десятка три-четыре домов располагались вдоль узкой пыльной дороги, один маленький магазинчик, в котором мало что можно было купить. Поэтому продукты в основном приходилось привозить из Монино или Москвы. Сейчас это крупный поселок с преобладанием красивых кирпичных коттеджей, укрытых глухими заборами. За ними другие люди, иная  жизнь.
 Детская память навсегда  сохранила  образ той деревни как некий  островок   безмятежности и благополучия. Нас всегда  тянет туда, где нам было хорошо. Кузнечикову повезло: пару лет назад  у одной старушки, уехавшей к дочери,  ему удалось за небольшую плату взять в аренду старенький, чудом сохранившийся домик, похожий на тот, в котором он со своими родителями жил в далеком детстве. И  в минуты душевной невзгоды или просто в силу лирического настроения он время от времени приезжал сюда. Об этой тайной обители не ведала ни одна душа.
    
 …В маленькой полутемной комнате  Кузнечиков положил  дипломат на стол. Повозившись с замками, открыл крышку.  Чемоданчик  был  набит пачками долларов, переплетенными бумажными лентами. Он сел на табуретку и долго глядел на деньги.
 Что ни говори, но ему как-то не очень  верилось в то, что в шумном городе Москва в  дупле какого-то дуба, мимо  которого ежедневно проходят десятки людей, может храниться в течение нескольких месяцев огромная сумма денег. Нереально как-то  все это. И вот они перед его глазами.
 Нет, конечно, он не собирался присваивать их себе. Как ими распорядиться, он подумает позже.
 Кто-то здесь наверняка подумает – вот, дурак, что тут сомневаться, тебе, мужик, здорово повезло, о деньгах ведь никто не знает, живи себе на полную катушку и радуйся... Ну, как говорится, кто, как думает, тот так и поступает.
 И все же, что должен ощущать человек, нежданно-негаданно  ставший владельцем кучи деньжищь? Раньше  Владимир никогда даже  не видел такого  количества денег, не то, чтобы имел возможность обладать ими. Но сейчас он не ощущал ни щенячьего восторга, ни даже самой маленькой радости. Перед ним находились полновесные валютные полмиллиона, на которые он взирал…,  нет, конечно, совсем не спокойно, а с чувством  грусти и сострадания. Вот они,  эти деньги, когда-то залог возможного счастья для влюбленных, а нынче – словно символ трагедии и несбывшихся надежд...

                30

 На другой  день позвонил Саблин:
 – Ты где? Уже в Москве. Отлично, – коротко, по-военному чеканил Саблин. – Сразу сообщаю, что дело в отношении тебя прекращено.  Так что, ты полностью реабилитирован и восстановлен на работе. Обо всем остальном поговорим позже. Еще позвоню. А сейчас, извини, мне некогда.
 И он отключил аппарат.

 …Кафе на Арбате не очень подходило для серьезных разговоров, так как в нем всегда было много народу. Заведение славилось недорогой и вкусной кухней. Но в его подвальном помещении, стилизованном под мрачное средневековое подземелье, все-таки можно было уединиться, спрятавшись за толстенными опорами, которые поддерживали каменные своды.
 За дальним столиком Кузнечиков увидела Саблина, который накануне назначил ему здесь  встречу. Он поднялся навстречу и, здороваясь, хлопнул Владимира по плечу.
 – Поздравляю с маленькой победой. Провокация не прошла.
 – Ну, это не моя победа. Воевать-то пришлось вам.
 – Ладно, ладно, – махнул рукой полковник. – Делаем общее дело, значит и победа одна на двоих.
  Они заказали по кружке пива и креветок.
 – Теперь говори, что у тебя нового? – потребовал Саблин.
 Кузнечиков подробно рассказал про Катин дневник, ее тайную запись, про деньги в дубовом дупле в Сокольниках… Единственное, о чем не стал распространяться – это о знакомстве с Мариной и о встрече с ее мужем – Демьяновым,  уже здесь в Москве. С этим он решил разобраться самостоятельно.
 – Каким образом у тебя оказался дневник? – спросил полковник
–  Мне передала его наш секретарь Ольга.  А вот как он попал к ней –  для меня тоже было большой загадкой. Пока совсем недавно не пришла эсэмэска от участкового инспектора Калиушкина, того самого, кто вначале занимался материалом Бежевой. Оказывается, этот участковый изъял дневник  из номера гостиницы среди других вещей погибшей девушки. Но к делу не приобщил, так как начальство посчитало, что по своему содержанию дневник не вписывался в удобную версию о самоубийстве из-за смерти матери. Но совесть, как написал Калиушкин, не позволяет ему брать грех на душу, поэтому он отсылает дневник мне, чтобы я распорядился им, как посчитаю нужным.
 – Что ж, – усмехнулся Саблин, –  если совесть еще в нем играет, значит, не все еще потеряно у господина Калиушкина. Ну вот, кажется, мы с тобой приблизились к развязке трагедии. Теперь ясно, какую роль во всем этом сыграл Демьянов, этот злобный интриган и порученец Яго. Но ничего, скоро он доиграется… Компромата на него – полна коробочка. Кстати, я думаю тебе поручить расследование его криминальных похождений.
 – Нет-нет, – категорически запротестовал Кузнечиков. – Прошу вас этого не делать. Боюсь, что я не буду объективен.
 Саблин внимательно посмотрел  на него и снова чуть лукаво усмехнулся.   Иногда Кузнечикову казалось, что его начальник владеет свойством читать все, что происходит в потемках людской души. От него ничего не скроешь. Впрочем, о чем тут толковать! Человек, который более тридцати лет  жизни отдал распутыванию самых  загадочных хитросплетений и ухищрений, выяснению причин поступков многих далеко не идеальных личностей, перед которым прошли тысячи разных характеров и психологий,  вероятно, и в самом деле  начинает обладать таким талантом.
 – Ладно, – заключил полковник, – согласен. А теперь слушай, что я тебе скажу. Только предупреждаю – информация оперативная и пока огласке не подлежит. Как мы и предполагали, главная движущая сила во всей этой истории с Бежевой – миллиардер Матусович. Поскольку он очень противился женитьбе сына на ней, то именно с его подачи разворачивались интриги против девушки. Чем все это для нее закончилось, теперь известно. Что касается его сына…,– тут Саблин замолчал, покачал головой, потом достал  смартфон в белом чехле, настроил его, включил видеоряд. – Вот, гляди.

 …Длинная вереница, нет, не людей, а каких-то бездушных «юникронов» в черном одеянии и без лиц, в масках с прорезями для глаз, а между ними – люди в красном. Они медленно идут вдоль кромки воды, с одной стороны – море, с другой – пустыня. Останавливаются. Вот людей в красном заставляют встать на колени, лицом к морю и закатному солнцу, за их спинами, широко расставив ноги, возвышаются черные дьяволы в балаклавах... Все отрепетировано, каждая деталь продумана, словно снимается какая-то фантасмагорическая лента. Если бы только это не было страшной реальностью… Крупным планом показана фигура молодого человека в красном, руки связаны за спиной, лицо без всяких эмоций, в глазах пустота, нет, пожалуй, – полная покорность судьбе и безнадежная обреченность. Я сразу узнал его – это  был Андрей Матусович. Некто в черном  берет правой рукой его за волосы, а левую с длинным кинжалом подносит к горлу…
 Весь ход убийства снят в деталях, смотреть на это нормальному человеку невозможно, даже такому вроде привычному ко многому, как Владимир Кузнечиков. Он прикрыл веками глаза, помотал головой, как бы желая отогнать страшную картину. Саблин забрал у него смартфон.
 – Андрей попал к этим нелюдям случайно, он летел на отцовском вертолете, у него кончилось горючее. Его взяли в плен. И устроили показательный урок расправы с неверными.  И такое происходит в наш просвещенный, гуманный и толерантный век… Что это? Атавизм дикого средневековья… Или начало заката цивилизации, которая не умеет за себя постоять?
 Саблин вздохнул:
 – Знаешь, что мне показалось странным – он ведь так и не признался в том, кто его отец. Тот, конечно, за любые деньги выкупил бы сына.  Но Андрей, увы, этим шансом не воспользовался…
 Саблин снова помолчал, потом добавил:
 – Поистине, старое, как мир, но по-прежнему актуальное – «нет повести печальнее на свете…». Твердят о пресловутом прагматизме и бездушии, присущем современной молодежи. Но не все так просто...
 Кузнечиков надолго задумался, медленно, почти автоматически, очищая креветки от панциря. К пиву за разговором они так почти и не притронулись.
 – Завтра я встречаюсь с Матусовичем-отцом, – наконец глухо сказал он.
 Саблин удивленно уставился на него. Неожиданное, однако, заявление.
 – Когда вы велели мне покинуть Москву, – продолжал Владимир, – я звонил Матусовичу. Тогда он мне отказал во встрече. А вот сегодня утром он сам предложил встретиться. Он инкогнито прибыл сюда.
 – Так-так, – задумался Саблин. – Как ты думаешь, зачем ты ему понадобился?
 – Не знаю, – пожал плечами Кузнечиков. – Я ведь давно знаком с ним, еще со студенческой доски, даже один год мы жили в одной комнате общежития. Никогда, правда, друзьями не были. А после учебы наши пути совсем  разошлись. И вот теперь… Конечно, он знает, что я занимался делом Кати Бежевой. Наверное, хочет узнать подробности.
 – Скорее всего, ему еще ничего  неизвестно о судьбе сына. Ты расскажешь ему?
 – Не знаю, – повторил Владимир.
 – Вот что, – на прощание сказал Саблин, –  не мне предупреждать тебя о бдительности и осторожности.

                31

 Стоял прохладный августовский день, предвестье осени, шел мелкий дождик, и на дорогах было скользко. Хотя до вечернего часа «пик», когда люди возвращаются после работы домой, еще далеко,  но Ярославское шоссе уже  почти «стояло». В иное время я, как любой нормальный автомобилист, по данному поводу сильно бы   нервничал. Но сейчас меня это даже почти устраивало.
 Я ехал к Эдуарду Матусовичу,  и мне  почему-то хотелось, чтобы дорога к нему стала как можно более долгой.
 
 …Меня уже поджидали, потому что ворота, ведущие в элитный   поселок, распахнулись сразу,  как только я подъехал. Хорошо одетый молодой человек  велел мне следовать за ним, а сам сел в стоявший рядом автомобиль и сопроводил до нужного  здания, окруженного высоким забором. Здесь  также  без всяких задержек нас пропустили в  большой и   чистый   двор, на котором резвились две афганские борзые.
 И вот я  вхожу в дом и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Молодой человек перед входом в комнату еще раз внимательно и подозрительно оглядел меня. «Неужели будет обыскивать?», – мелькнуло в  голове. Нет, не стал… Он толкнул створку широкой двери и пропустил меня вперед.
 За массивным  столом в глубине  зала сидел Эдуард Матусович, который при моем появлении поднялся с места и быстро  направился   ко мне. На его лице сияла радостная, приветливая улыбка, какая  обычно бывает при встрече старых и добрых друзей.
 Он распахнул объятья и со словами: «Рад, очень рад тебя видеть», обнял меня. Потом отстранился, долго разглядывал  и с грустью в голосе произнес: «Увы, годы берут свое. Как быстротечно время. Нет-нет, друзья просто обязаны чаще встречаться».
 Не знаю, насколько радушие у Матусовича было искренним, но сам я не испытывал подобного чувства. Полутемная уютная комната, горевший камин, бутылка виски на столе, закуска, фрукты. Все это явно должно  было  бы располагать к разговору по душам.
 Он схватил меня за руки, подвел к креслам возле камина, усадил. 
 – Рассказывай, рассказывай, как ты живешь, чем занимаешься?
 – Ну, чем я занимаюсь, ты, конечно, знаешь, – усмехнулся я.
 – Что ты смотришь на меня так настороженно. Я действительно очень рад встрече с тобой. Ну да, я сейчас не похож на того студентика с пышной шевелюрой и бородой, но остался прежним... Давай первый тост «за встречу».
 Мы выпили.
 – Помнишь нашу комнатку в общежитии, – с чувством продолжал вести разговор Матусович. – И мы бедные, можно сказать нищие студенты, которым всегда не хватало стипендии. А хотелось многого. Я тогда  подрабатывал на мясокомбинате. Помнишь, как вечерами мы варили в  эмалированной кружке эскалопы, которые я притаскивал с мясокомбината, заедали их хлебом, который тогда можно было бесплатно брать в студенческой столовой, и запивали все это кефиром. А наши задушевные беседы, юношеские мечты о будущем! Честное слово, я вспоминаю порой эти дни, как самые дорогие для меня… Эх, милый Владимир, тебе, наверное, неведомо состояние, именуемое как «сентиментальная пустота». Это когда у тебя есть все, что душе угодно, а сама душа неспокойна и требует чего-то большего…  Ну, почему ты не представился, когда звонил мне тогда? Я ведь не знал, что это ты. Подумал, какой-то очередной настырный журналист. И что за идиотский вопрос  ты мне задал по телефону: «Зачем мне столько денег?». Глупо, глупо так спрашивать...
 
 Матусович все говорил и говорил, не давая мне и слова вставить. Спрашивал и как будто не ожидал ответа. Совсем не был похож на того сдержанного, задумчивого олигарха Матусовича, каким его обычно изображают на телевидении. Может, действительно рад встрече. Или  притворяется. Я ждал, когда он выговорится.
 – Я ведь хорошо понимаю, что тебя интересует. Та девушка, обстоятельства смерти которой ты расследовал, – наконец Матусович сам подвел к теме, ради которой собственно я и согласился встретиться с ним. – Скажу сразу – не виноват. Я не хотел ее смерти. Да, я не желал ее встреч с сыном. Посуди сам: девица сомнительного поведения, заарканила моего сына, понятно, что ее цель  не он сам, а большие деньги… Ты как бы повел себя в такой ситуации?
 – Откуда у тебя такая информация?
 – Так мне докладывали, – после некоторой запинки сказал Матусович.
 – Тебя неправильно информировали. Наоборот, это твой сын приложил немало усилий, чтобы добиться расположения девушки, уговаривал ее выйти за него замуж, а она сомневалась…
 – Но ведь у него уже была невеста, из очень приличной семьи, все  уже было определено. И вдруг он спутывается с этой Бежевой, да так, что теряет голову. Подумаешь, этакая черешня скороспелая! Что я должен был делать – сказать родителям невесты, мол, извините, мой сын влюбился, и свадьбы не будет? А это уважаемые, известные на весь мир люди, с которыми у меня прочные деловые отношения… Нет, в нашей среде так не поступают. У нас есть понятие чести. Поэтому я попросил моих людей сделать так, чтобы, по возможности, разлучить ту девушку и моего сына. Ведь любовь – состояние эфемерное, сегодня она есть, а завтра улетучивается. И я не хотел, чтобы сын потом всю жизнь мучился.
 – Но это их личное право, – заметил я. – Это их выбор, их собственный путь. Нельзя осчастливить против воли.
 – Конечно, я своих людей категорически предупредил, чтобы все было деликатно, – словно не слыша меня, продолжал Матусович. – Но ты ведь знаешь исполнителей – они или делают вид, что активно работают, а на самом деле саботируют и решают свои делишки. Или, наоборот, в административном усердии чересчур перегибают палку, как в этом случае. И еще неизвестно, что хуже. Ты же юрист – понимаешь, что такое эксцесс исполнителя…
 –  А показное покушение на меня, провокационное дело о взятке – это все из той же оперы?
 Тут Матусович улыбнулся своей знаменитой застенчивой и чуть виноватой улыбкой – мол, я совсем не хотел этого, но что поделаешь, таковы обстоятельства, а они порой выше и сильнее нас.
 – Скажи, а тебя не мучает совесть? – снова спросил я.
 – Совесть? – переспросил Матусович. – А почему собственно она должна меня мучить? Да, я сожалею, что все так получилось. Мне искренне жаль той девушки. Но нет, совесть меня не мучает…
 – Хорошо. Тогда ответь, что для тебя дороже: честь, как ты говоришь, репутация бизнесмена или судьба единственного сына?
 Матусович усмехнулся и подозрительно взглянул на меня.
 – Вот как ты подвел. Провокационный, однако, вопрос. Спроси еще, что важнее  – горячий луч солнца или холодный свет звезд. И то, и другое... Но коли так прямо  ты поставил вопрос, то отвечу: конечно, судьба сына.
 Я с сомнением  покачал головой.
 – А почему ты спросил? Ты что-нибудь знаешь? – быстро спросил он
 Я молчал.
 – Ну, хорошо, – продолжал Матусович. – Коли речь зашла о чести, то… Я абсолютно уверен, если даже самому честному человеку представится возможность украсть, но так, что об этом никто и никогда не узнал, – он это обязательно сделает. Это, брат, психология, это – натура человеческая… Она вечна и неизменна, как мир… Хочешь пример, доказательства?

                32

 С минуту он  с задумчивым видом  шагал по кабинету, а затем встал  прямо передо мной. Он весь как-то подобрался и теперь напоминал хищника, приготовившегося к решительному броску.
 – Пойдем со мной.   
 Мы перешли в соседнюю комнату. Меня удивило наличие скульптурных портретов древнеримских императоров на мраморных постаментах, расставленных вдоль стен.  Когда я присмотрелся, то обнаружил некую странную закономерность. Портретов было ровно десять, и изображали они или действительно выдающихся, или самых одиозных императоров, прославившихся исключительной жестокостью и всякими дикими выходками. Здесь находились скульптуры Цезаря, Августа, Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона, Коммода, Каракаллы,  Гелиогабала, Максенция.
 Эта помпезная комната предназначалась для отдыха. Тут был домашний кинотеатр с большим экраном, стояли стеллажи, полные книг, висели картины, размещена  мягкая и уютная мебель.
 Эдуард выдвинул из стены какой-то  секретный ящик, порылся в нем и неожиданно вытащил… желтый, блестящий пистолет. Он подержал его в руке, как бы взвешивая и искоса поглядывая на меня, а затем положил  рядом с собой на полку.  Я внимательно наблюдал  за его манипуляциями.
 – Этот пистолет из чистого золота мне подарил один ближневосточный шейх. Он заряжен  всего двумя золотыми патронами.
 Видя, что я к пистолету не проявил должного внимания, он добавил:
 – Но я   тебя сюда совсем для другого, конечно, пригласил.
 Матусович достал из ящичка диск,  который вставил   в  приемное устройство домашнего кинотеатра.
 – Ты садись уютнее, – заботливо предложил он мне. – Сейчас  будет очень занимательное кино.

 …На экране сначала появились  деревья, потом знакомая мне дорожка в парке, по которой шел… мужчина. (Это был я.) Вот мужчина остановился,  нагнулся, словно у него развязался  шнурок на ботинке, осторожно оглянулся по сторонам. Поляна, окруженная дубами, скамейки… Мужчина  направился к большому дубу, потоптался возле него, снова оглянулся, затем  засунул руку глубоко в дупло. Обратно он вытащил ее с большим пакетом. С этим пакетом под мышкой мужчина  быстро, не оглядываясь, пошел к выходу из парка. Видеокамера довела его до машины, стоящей неподалеку от станции метро…
 Матусович внимательно наблюдал за мной, ожидая, что я скажу. А  я словно проглотил язык. Что тут говорить? Все было ясно. Меня обставили, можно сказать, со всех сторон, фиксировали каждый мой шаг и, в конце концов, провели, как мальчишку. Со мной играли, как кошка забавляется мышкой. Чтобы растянуть удовольствие,  меня не стали даже брать, как говорится, с поличным – с пакетом, набитым деньгами. 
 И, наверное, для того, чтобы уж окончательно меня сразить, Матусович засунул руку за спинку кресла, на котором сидел, и, стал медленно вытаскивать ее обратно. Вслед за  его рукой   явился  (тут я не поверил своим глазам)… дипломат.  Да-да, очень похожий на мой (или это мой?), светло-коричневый, изящный чемоданчик с изображением льва на стенке, в который я, будучи уже в машине, переложил из пакета деньги.

 Удар был нанесен с такой продуманной точностью, что я очутился как бы в сильнейшем нокдауне. И действительно представил себя лежащим  на ринге, надо мной склонился рефери, который ритмично вел счет… Секунды стремительно убегали, я понимал, что должен подняться, но туман в голове никак не рассеивался. Лишь усилием воли,  заставил себя   встать на ноги…
 – Ну, – Матусович заговорил тихим, едва ли не задушевным голосом, – может,  все-таки объяснишь, зачем тебе это понадобилось?  Впрочем,  я  сам, пожалуй, разъясню. Ты превратился в  жалкого жулика. Посмотри внимательно на экран – у тебя там даже  походка стала вороватой. Идешь, а у самого поджилки трясутся – ну,  как сейчас поймают. До чего ты, брат, докатился! Тайком чужие деньги решил прикарманить… Нет, чтобы ко мне прийти за советом  или обратиться за помощью. Тут мы гордые. А вот исподтишка стибрить – пожалуйста.
 Он  задумчиво смотрел на злополучный дипломат, который лежал  перед ним  на столике.
 – Деньги… Деньги…, – Эдуард укоризненно качал головой. – Что вы только делаете с людьми! Из-за вас я  теперь могу окончательно лишиться друга.  Увы, проверка большими деньгами, словно  рентгеновскими лучами,  позволяет каждого прощупать и  поставить ему точный диагноз.  Сразу видно, что собой представляет человек. И ты тоже ее не выдержал.
 –  У меня  совсем не было намерения    похищать деньги, – возразил я.
 – Конечно, сейчас можно  все, что угодно говорить.  Но от фактов никуда не денешься. Не думаю, чтобы  ты, похищая полмиллиона долларов, предполагал,  как наивный Деточкин, отослать деньги в детский дом.  Будучи юристом, ты прекрасно понимаешь: сначала появилось дело о твоей взятке, теперь к нему прибавится хищение в особо  крупном размере.  Все это в совокупности лет на    пятнадцать - двадцать потянет…
 Вот куда клонит мой бывший сокурсник Эдик Матусович. Я уже окончательно пришел в себя. Сначала показное радушие, а на самом деле – камень за пазухой. Привычка постоянно ожидать подвоха, никому ни в чем не доверять, не верить  в честные людские намерения, похоже, стала его главной натурой. Причем, не только  в делах бизнеса, а вообще – в самых обычных человеческих взаимоотношениях. Ну, а я, разумеется, должен с ним быть начеку  и не только в силу своей профессии.
 – Однако раз дипломат находится в твоем доме, значит, у меня никаких денег нет, – сказал я.
 – Ты уверен? – усмехнулся Матусович.  – Ну, давай, поглядим. Раз-два, фокус-покус, опля…
 Он взял за ручку, резко тряхнул дипломат. Крышка  с треском  распахнулась:  чемоданчик был пуст. Олег потряс им, словно   подчеркивая, что там действительно ничего нет.
 – Повторяю, я всегда  считал тебя  порядочным человеком, – в  голосе Матусовича  звучали  нотки снисходительного сожаления. – И когда мне показали это, – он кивнул головой в сторону экрана, – моему удивлению и огорчению не было предела.  Я даже не поверил своим глазам – ты  ли это, образец честности и принципиальности? Конечно, в прежние времена люди, для которых честь  являлась превыше всего, попав в аналогичную ситуацию, чтобы избежать позора, стрелялись! Но нам подобные крайности ни к чему. Более того, – тут он сделал многозначительную паузу, – сейчас ты увидишь, что и в наши дни не перевелось подлинное благородство. Думаю, ты оценишь мой поступок по достоинству.
 Но сначала давай  немного поговорим вот на какую тему.  Я плюю на то, что обо мне судачит темная и неблагодарная толпа. Обывателю  нравится посплетничать, он видит только внешнюю сторону: мол, кто-то из олигархов опять купил яхту, замок за границей, спортивный клуб, отдыхает на самых фешенебельных курортах… Кстати, а каким иным должен быть образ   жизни человека, который волен распоряжаться своими деньгами так, как пожелает?
Обывателя хлебом не корми, но дай позлорадствовать, когда его кумир, которому он еще вчера рукоплескал и которым восторгался, вдруг случайно споткнется… Но он никогда не поймет, сколько   сил, нервов и здоровья тратится на то, чтобы достичь вершины,  неважно, – богатства ли, власти, признания или славы. Хотя каждому о своем здоровье, конечно, не станешь распространяться.
 Мне, повторяю, плевать на обывателя. Однако, уверяю тебя, мне совсем небезразлично  мнение друзей.  К примеру, – твое,  Владимир. Признаюсь, я  пристально наблюдал за тобой,  когда  ты расследовал обстоятельства  смерти Катерины. И по мере необходимости я поправлял тебя. Уж извини, если некоторые мои действия  были немного жесткими. Но ты сам виноват, так как тебя порой сильно заносило.
 Тем не менее, считаю,  ты  по праву заслужил  настоящей награды.  Поэтому я не требую  возврата полмиллиона долларов и дарю их тебе  в качестве премии за блестяще проведенное расследование. А также в знак нашей дружбы.

 Это была яркая речь с очень эффектной  концовкой.  Не трудно представить, на что именно рассчитывал Матусович. Вероятно, думал, что  я растрогаюсь,  вскочу с кресла, стану его горячо благодарить,  пожимать  руки, уверять в своей преданности.
 Но я не трогался с места. Потому что это была самая лицемерная речь, которую я когда-либо слышал в своей жизни.

                33

 Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Что  сумел прочитать в моих глазах Матусович, я не знаю. Но в глубине его взгляда мелькали насмешливые искорки, которые можно было истолковать следующим образом: вот так, дорогой Владимир, тебе ли со мной тягаться…
 – Однако деньги, которые ты якобы собрался подарить мне, принадлежали
не тебе, а твоему сыну, – сказал я.
 – Откуда они могли взяться у Андрея? Это я ему дал, так как он решил купить себе новую машину, – возразил Матусович.
 – Нет, он хотел потратить их на свадьбу.
 – Откуда тебе это известно? – олигарх поднял удивленно бровь.
 – Из дневника Кати Бежевой.
 – Разве он сохранился? Мне докладывали, что он потерян.
 – Нет, не потерян.
 Матусович задумался. Ясно было, что эта новость неприятно шокировала его.
 – А что еще тебе известно?

 Я промолчал. Я отнюдь не собирался показывать Матусовичу дневник. Я прекрасно понимал, что для него он имеет значение лишь в том плане, как бы горячая информация об Андрее и Кате не попала в руки публики, жадной до всякого рода подобных сенсаций. Ему в данном случае важна была репутация, а до другого нет особого дела.
 И словно подтверждая мою мысль, Матусович продолжил:
 – Есть только один человек, который мне по-настоящему дорог. Кроме жены, конечно.  Это – мой единственный сын,  наследник всего, что останется после меня. Он  не будет, как мы в юности с тобой, нищенствовать. Папа создал для него крепкий фундамент и выстроил надежную крепость. Ради его благополучия я готов на все.  Он сейчас смысл моей жизни и моя надежда. А на  остальное – наплевать.
 И осторожно, с надеждой, добавил:
 – Ты, конечно, знаешь о моей  некоторой проблеме? Мой сын решил полетать на вертолете и вовремя не вернулся. Возможно, просто задержался где-то, загулял, дело-то молодое. И все же… Ты занимался делом этой Бежевой. Может, тебе удалось что-то узнать об Андрее?
 Вот тот самый вопрос, на который мне очень не хотелось отвечать. Но врать, юлить, говорить, что ничего не знаю, я не имел права. Поэтому я прямо сказал:
  – Мужайся, Эдуард. Твой сын погиб.
 Я  заметил, что оба глаза Матусовича задергались  в нервном тике, с которым он никак не мог справиться.
 – Не может быть, – прошептал он.
 Я рассказал ему все, что мне стало известно от Саблина. И передал диск, на котором была запечатлена казнь Андрея.

 … Эдуард долго сидел,  не шелохнувшись и закрыв лицо руками. А когда, наконец,  я вновь увидел его, то был поражен: лицо напоминало безжизненную маску старика. Буквально за несколько минут Матусович   постарел. Он обхватил ладонями виски и стал раскачивать голову из стороны в сторону.
Я невольно бросил взгляд на желтый пистолет, лежащий на столе. Матусович перехватил мой взгляд.

 – Не бойся, стреляться не буду. – И тихо добавил: – Ты иди, Володя.  Я должен сейчас остаться один…

                ***

 В последующие месяцы произошло еще несколько событий, касающихся  действующих лиц  этого «аморального дела».
 Демьянов получил пять лет условно. Увы, за экономические преступления у нас очень либеральные наказания. Подумаешь, украл десять-двадцать миллионов. Но человек-то он хороший. К тому  же Матусович нанял ему кучу известных адвокатов. А  за моральные преступления у нас вообще никто никакой ответственности не несет.
 Олигарх Матусович перебрался жить на один из островов Карибского моря. Его жена Жанна выдержала редкую и сложную операцию, которая прошла успешно. И теперь они с нетерпением  ждут пополнения семейства.
 Мы с Саблиным продолжаем заниматься тем, чем и обязаны по  нашей должности. За расследование дела Кати Бежевой меня наградили денежной премией в размере месячного оклада.
 Марина стала моей женой, и  вот-вот у нас родится сын.

 На могиле Кати Бежевой я поставил памятник из белого мрамора, на котором  золотом была выгравирована надпись: «Здесь лежит солнечная девушка, которая очень хотела любить и быть любимой…». В середине  – портрет Кати, смотрящей вдаль, туда где, поблескивая лучами, над морем закатывается солнце. Или восходит?
 Остальные деньги, взятые мною из дупла, я перечислил в фонд Мишки Бондарева на организацию детской оздоровительной республики…

                Конец