Постановление

Длинный, сутулый, в номенклатурном пальто cухоручка говорит мне с прищуром: «Хули ты лыбишься? Щас как ебну по морде этим вот кирпичом!» Я оторопел. Это Дмитрий Григорьевич Козко, председатель Государственной комиссии по приемке готовности Соловков к открытию туристического сезона-85. За спиной его на две головы ниже, плотная, как бультерьер, на коротких кривых ногах легендарная на Севере Марфа. Она председатель областного отделения ВООПИиК. В прошлом многоопытный функционер - секретарь какого-то большого партийного босса. Ее широкое дебелое лицо со следами оспы говорит мне в упор: «И правда! Что ты лыбишься? Перед тобой начальник Управления культуры области!»

Я знаю, начальник этот - выскочка. Бывший директор какой-то сельской школы. Нашего школьного директора, например, мы звали «колобок». Он был пухленьким румяным коротышкой и выделялся среди всех прочих невиданной аккуратностью. Его жена - писаная красавица, учительница начальных классов, была выше его на голову и приходила в школу с бордовыми пятнами на шее. У ребятни это вызывало совершенно дикий восторг. По всей школе только и слышалось: «Засосы! Опять засосы!» В конце концов большие ребята так покатали в осенних сумерках Колобка, что он больше недели не появлялся на работе. А потом, словно Лиса его слизнула, и вовсе пропал вместе со своей женой красавицей. Директора же местной, соловецкой школы ребята зовут «Борманом». Он очень похож на артиста Визбора, сыгравшего в телесериале «Семнадцать мгновений весны» роль соратника Гитлера, Бормана. И тоже никогда не улыбается. Один мой приятель как-то затопил его карбас, так как он не хотел честно рассчитаться с ним за работу. Этого Бормана я лично не знаю, но жену его – местную зубную врачиху - очень хорошо. Она выдергивала мне больной коренной зуб руками с желтыми прокуренными пальцами, не доставая из своего щербатого рта беломорину.

Культура же в Совке понятие относительное. Есть даже анекдот. Звонит телефон, снимает трубку министр культуры: «Але». Кто-то спрашивает: «Это прачечная?» «***чечная! – взрывается министр. – Это министерство культуры!» Вот так. А настоящая фамилия у нашего министра культуры была Фурцева. Что в переводе с немецкого означает пердунья. Я представляю, какую иронию вызывали у иностранцев ее официальные визиты за рубеж! Впрочем, традиции продолжаются, ведь многолетнего министра образования у Путина и нынешнего его советника зовут Фурсенко...

Потом Козко я не подчиняюсь. Он, как и Марфа, мой заказчик. Я - начальник реставрационного участка. Кручусь на островах и по всей области ради идеи. Ради той самой культуры, которую их поколение превратило в прачечную. Они здесь год нос не показывали. А могли бы приехать зимой, посмотреть, в каких условиях живут и работают те, чьими усилиями восстанавливаются замечательные памятники Отечества. Но прилетели нынче по оттепели, как перелётные птицы. Только из-за галочки. Чтобы пропеть нам арию: молились ли вы перед сезоном, трудяги? И очистить совесть перед своими покровителями - столичными виртуозами потемкинского метода.

Членские взносы в организацию Марфы, то есть во Всесоюзное Общество Охраны Памятников Истории и Культуры, я платил регулярно и значительное время еще будучи студентом. Это было принято по всей стране. Поэтому, скорее, это я вправе спросить результаты работы этой общественной организации с Марфы.

Однако мне смешно! Кто-то из местных соловчан к приезду высокой комиссии очень постарался. На каждой ступеньке трехэтажного Прачечного корпуса –  памятника истории и архитектуры XYIII века - навалил по хорошей куче своего дерьма. Хотя в Соловецком музее-заповеднике, подчиняющемся Козко, есть смотрители памятников, находящихся на балансе минкульта, и Прачечного корпуса в том числе, а мой реставрационный участок охраной, уборкой и туристической деятельностью не занимается, я не возражаю представителям поколения атеистов, по-русски - поганых. Я просто попрошу убрать кал из Прачечного корпуса одного из своих безотказных работников, симпатичного трудягу по кличке Шаман. За месячную зарплату уборщицы и отгул он сделает это за час. Хотя по мне было бы лучше, если бы сделал это сам Козко.

Но я продолжаю улыбаться еще и потому, что у меня свежо в памяти то, как на днях, будучи в командировке, я чуть не спалил весь центр города Архангельска с исполкомом области, вместе с кабинетом Козко. Пятнадцать двухсотлитровых бочек с бензином, которые я получил по бартеру у военных, договорившись как-то с одним из штаба армии, сидя за бутылкой коньяка в поезде Архангельск - Москва, я перевозил из нашего гаража у исполкома в железном кузове грузовика, приспособленного для совершенно других целей. Для перевозки леса с лесной делянки. В центре днища кузова было отверстие, в которое бензин лился струей на разогретую выхлопную трубу из опрокинувшейся на тряской архангельской дороге бочки. Если бы я во время не заметил в зеркало заднего вида, что за нашей машиной стелется густой молочный инверсионный след, точь-в-точь такой, какие оставляют сверхзвуковые самолеты, Козко бы занимался другими проблемами.

Все это вспомнилось мне вновь после случайной встречи на улице Архангельска, откуда я недавно вернулся. Я едва обратил внимание, настолько осторожно кто-то позвал меня со стороны. Это был скрюченный старичок в том самом номенклатурном, но уже поношенном пальто. Он обратился ко мне почтительно, по имени и отчеству. И спросил, не узнаю ли я его. Но толи из-за давности, толи из-за многочисленных забот я никак не мог его вспомнить. Однако, как только он назвал Соловки, я узнал в нем бывшего начальника культуры области. Сейчас таких называют министрами. Он посетовал на какое-то специальное постановление правительства, после которого его сняли и он вынужден был дорабатывать до пенсии в архиве. Я сочувственно покивал головой и, сославшись на спешку, попрощался. Спешил я в баню, где каждый свой приезд на Север встречаюсь с друзьями. Там, рассказав эту историю в красках и насмеявшись до слез, я вдруг вспомнил, что сам же и инициировал то постановление. Собрал с друзьями компроментирующие документы и передал их вместе с жалобой председателю правительства РФ через героя Советского Союза летчика-космонавта Севастьянова... Мне стало как-то не по себе. Зачем я это сделал?! Все-таки тот же Ульянов-Ленин отомстил царю за казнь родного брата, а Козко то меня хотел только по морде ебнуть. Ну не ебнул же!