За Мишку!

         
          Пусть ярость благородная
          Вскипает, как волна, —
          Идёт война народная,
          Священная война!        (В. Лебедев-Кумач)

    Ленчик попал   в третью штрафную роту. Она состояла из четырех взводов: три стрелковых и один санитарный.  Разные люди были здесь: воры, бандиты, рецидивисты, прибывшие из тюрем и лагерей; вышедшие из окружения или побывавшие в плену солдаты и сержанты. Находились и случайно оступившиеся, а порой и безвинно пострадавшие и оклеветанные люди.
    Ленчик был вором. Ни карманником, ни домушником.  Квалифицированным бухгалтером-казнокрадом. На фронт попросился сам. «Это лучше, чем в тюряге прозябать, — решил он. — Буду там, где сейчас все нормальные мужики. Снимут судимость, и я снова — вольная птица».
    В отделении, куда он попал, было пятнадцать человек. Командовал ими бывший сержант Макар Братков, разжалованный в рядовые и отправленный в штрафную роту за нарушение воинской дисциплины. Ходила молва, что повздорил он со своим   лейтенантом и врезал ему. За что и попал в штрафную роту. И этому вполне можно было поверить. Он и здесь, снова став сержантом, занимался рукоприкладством. Когда вор, по кличке Рябой, попытался подмять под себя   отделение, Братков быстро сбил с него   спесь.
    Но совсем-то Рябой не сдался. Время от времени возникал и показывал, что и он здесь что-нибудь да значит.
    — За что сидел? — спросил он сразу у Ленчика.
    — За растрату. Бухгалтером я работал.
    — А растрата-то хоть приличная была? — деловито осведомился Рябой.
    — Приличная… Мы такую свадьбу с Лизкой отгрохали… — проговорил Ленчик и виновато улыбнулся.
    — Бухгалтер, — сказал с усмешкой Рябой и, сплюнув, добавил: — Это и будет твоей кликухой. Оглядев пришедшее пополнение, ткнул пальцем в молодого парнишку лет девятнадцати.
    — Ты как тут оказался, малявка?
    — Как все, — ответил он.
    — А как зовут?
    — Мишка. Михаил Добрынин.
    — За что тебя загребли? — не унимался Рябой.
    — За стихи.
    — Во! Будет у тебя кликуха — поэт. Таких у нас еще тут не было.
    Так все в отделении с его легкой или нелегкой руки получали прозвища.
    — Я не спрашиваю, братва, какой у вас срок. Потому что он теперь у всех одинаковый: три месяца совместного пребывания в этом кошмарном аду или, кому повезет — госпиталь, кому не повезет — погост. Вы теперь бойцы-переменники — переменный состав третьей штрафной роты.
    Состав менялся часто. Порой люди даже не успевали запомнить, кого как зовут.  Но рота всегда была укомплектована. В ней неизменно было от 150 до 200 человек.  На место убитых сразу поступало пополнение.

    Уже через месяц от первоначального состава отделения почти никого не осталось.  Но Ленчик, Рябой и Мишка выжили.  Они теперь были, как кровные братья. Всегда   находились вместе и во всем поддерживали друг друга. Командовал отделением, как и прежде, Макар Братков.
    Не всегда были бои, случались и затишья.  Тогда все отсыпались или, разбившись на маленькие группки, говорили о любви, о войне, о том, что будут делать, когда она закончится.
    Как всегда, во время затишья, сержант достал кисет, отсыпал моршанской* махорки для самокрутки. Оторвал кусочек старой газеты, свернул ее кульком, перегнул, отделяя мундштук от «табачной части». Насыпал махры.  Получилась изящная  "козья ножка" с коленкой. То же проделали Рябой и Ленчик. Закурили.
    Мишка, лежа на спине и глядя в безоблачное чистое небо, мечтательно произнес:
    — Поступлю в институт, буду учиться…
    — В какой  институт-то? — спросил Рябой.
    — В литературный.
    — Будешь стихи писать?
    — И стихи — тоже.
    — А  я опять бухгалтером буду работать, — сказал Ленчик. — А что? Неплохая специальность.
    — Опять воровать будешь? — спросил сержант.
    — Не… Хватит одного раза. Попробовал…
    — А я не знаю, чем буду заниматься… Надоело по тюрьмам… А после этого ада, вообще,  хочется чего-то светлого, — мечтательно проговорил Рябой. И вздохнув, попросил:
    — Мишка, почитай стихи…
    — Какие?
    — Хорошие, добрые.
    — «Ты жива еще, моя старушка?
      Жив и я. Привет тебе, привет!
      Пусть струится над твоей избушкой
      Тот вечерний несказанный свет…»  — мягким голосом задушевно наизусть начал декламировать   Мишка, вызывая у сидевших рядом бойцов воспоминания о доме, о матери.
    И сразу к ним потянулись и остальные солдаты отделения.  Мишку любили все.  Он не в первый раз уже в часы затишья читал стихи любимых поэтов.
    Бойцы слушали молча. Сидели притихнув, прекратив разговоры.
    — Твои? — спросил Рябой.
    — Нет, Есенина. "Письмо матери".
    — А про любовь знаешь? — спросил верзила, по кличке Длинный, попавший в штрафную роту после немецкого плена.
    — Знаю.
    — Почитай.
    — «Ты сказала, что Саади
      Целовал лишь только в грудь.
      Подожди ты, Бога ради,
      Обучусь когда-нибудь!» ** — продекламировал Мишка начало стихотворения.
    — Ишь, ты в грудь… — мечтательно проговорил Длинный. — А я свою Нюрку только в губы…
    — В какие? — хрипло спросил Рябой и грубо засмеялся.
    — Как, в какие? — удивленно переспросил Длинный.
    Раздался дружный хохот.
    — Ну, и чего? Им нравится? — нагнувшись к Рябому, шепотом спросил   белобрысый боец небольшого роста.
    — Попробуй, узнаешь… — Рябой снова засмеялся.
    — Нельзя делом, так хоть словами побаловались, да? — произнес ворчливо сержант.
    — Не делом, а телом, — осклабился Рябой. А поцелуй, Макар… — это как удар тока.
    — Вот сейчас нас фриц   как поцелует миной… — проговорил кто-то из бойцов.
    И тут…  Как ухнуло… Потом еще раз.  Немцы начал артиллерийско-минометную подготовку.

    В тот день штрафная рота получила приказ: взять укрепленную высоту №207 и удерживать рубеж до подхода главных сил. 
    А немцы, словно чувствуя опасность, без передышки шпарили минами. Полыхали оранжево-красные взрывы.  Земля перед окопами дрожала, вздымаясь вверх черными «облаками» с неровными рваными краями.
    Командир штрафной роты лейтенант Иванов был боевым офицером, уже имел ранние и награды: медаль и орден. Он понимал, что поднять людей в атаку при непрекращающемся артиллерийско-минометный обстреле, практически невозможно, но необходимо.  Рота должна была выполнить этот приказ.  Штрафников всегда ставили на наиболее трудные участки. Их не зря окрестили «смертниками». 
    Оставалась надежда на правильную организацию атаки и счастливый случай.  Собрав низовых командиров, он определил задачу каждого отделения.
    Обстрел не прекращался.  В траншее где-то близко   разорвалась мина.  Ленчик бросился на дно окопа, обхватив голову руками. А когда, преодолев страх, приподнялся, то увидел, что Мишки рядом нет.
    — Мишка! — закричал он, стараясь преодолеть звук воющих мин. — Мишка! — Вскочил на ноги, огляделся. 
    Друг лежал чуть поодаль на спине. Глаза его были широко раскрыты, как тогда, когда он читал стихи и, мечтая, глядел в небо.   На груди алело большое мокрое пятно.
    Ленчик склонился над ним:
    — Санитара, мать вашу! Санитара сюда! — прокричал он.  Никак не мог поверить, что Мишка мертв, что его больше нет.
    — Не нужен ему санитар. Что, не видишь? Мертвый он, — зло проговорил Рябой.
    — За Родину! – крикнул Макар Братков, подымая штрафников своего отделения в атаку. Но только он один и выскочил из окопа…   Никто не хотел умирать…
    Ленчик посмотрел безумными глазами на мертвого Мишку, потом на стоящего во весь рост сержанта.
    — За Мишку! — скрежеща зубами, прокричал он,  выскакивая вслед за Макаром  из  укрытия.
    Навстречу им летели мины. Одна разорвалась совсем рядом.  Ленчика подбросило взрывом и плашмя опустило на землю. Поднялся… И снова побежал… И только тут понял, что бежит на укрепления врага без винтовки: «Потерял при взрыве, мать твою…» — промелькнула мысль. Промелькнула, не заставив остановиться.
    — Убили Мишку! — снова закричал Ленчик.  И добавил к своим словам любимое выражение Рябого:
    — Разорву, гады!!!
    И без винтовки, только со своей злостью и жаждой мести бросился к вражеским окопам. Вокруг свистели пули, рвались мины. А он бежал и бежал дальше среди этого жуткого марева. Ни одна пуля, ни один осколок мины не задели его.  Казалось, что они сторонились, давая ему проход, обходили  стороной.
    Вслед за ним и другие выскочили из окопа. Бежали и падали, шли и взлетали на воздух бойцы-переменники третьей штрафной стрелковой роты.
    Ленчик первым ворвался в окоп, схватил за горло попавшего под руку немца.   Давил, давил изо всех сил, как автомат повторяя:
    — За Мишку, за Мишку, гад…
    Глаза у Фрица вылезали из орбит. Он задыхался, отбивался руками и ногами. И наконец, затих и обмяк.  А руки Ленчика, клещами державшие горло немца, одеревенели и не хотели распрямляться.
    — Чего застыл? — рявкнул Рябой. — Сдох он, сдох.
    Руки Ленчика разжались. Схватив валявшуюся около немца винтовку, он побежал вдоль окопа вслед за Рябым, работая штыком и прикладом.
    — Я вас гадов…  я вас гадов… — кричал он, нанося смертельные удары.
    «Главное быстрота и натиск, как говорил лейтенант», — быстрей, чем Ленчик, бежали его мысли.
    — Второй, третий, четвертый, пятый… — подбивал он баланс.
    Ленчик был бухгалтером и любил во всем точность.
       
    Штрафная рота отбила высоту. Командир подразделения лейтенант Иванов  докладывал по телефону:
    — Мишкину высоту отбили, товарищ генерал!
    — Что отбили???
    — Виноват. Высоту №207.
    — А при чем тут Мишка?
    — Если бы не он, не отбить бы нам ее.
    — Представить к награде, — раздался в трубке голос.
    — Убили его, товарищ генерал, — лейтенант хотел рассказать подробности этого боя. Но генералу было некогда.
    — Представить посмертно, — проговорил он и связь прервалась.
    Лейтенант Иванов представил к награде двоих: Мишку и Ленчика. Наградили одного Михаила Добрынина, посмертно медалью за отвагу.
    Рядового Леонида Небогатого  после госпиталя перевели из штрафной роты в нормальную воинскую часть.
    Сержант Братков   в этом бою погиб, кровью искупил свою вину…  Да так ли уж велика была его вина? Может он за дело врезал лейтенанту?
    Рябой после этого боя остался   жив и получил кликуху Счастливчик. Ему, еще месяц оставался до снятия судимости, если, конечно, в следующем бою не убьют и не ранят. Лейтенанту  Иванову присвоили звание старшего лейтенанта.
   
    Свято место пусто не бывает. И уже на следующий день в штрафную роту пришло пополнение. Сержант, которого все звали Счастливчиком, принимал в свое отделение новых штрафников-переменников.
            
    Примечание: *  Моршанская табачная фабрика в г. Моршанске Тамбовской области. 
    Пополняла стратегический запас махорки.
                * * С. Есенин «Ты сказала, что Саади…»