Осторожно, - книги летят!

Мелкий моросящий дождь сбил на землю цветы с величественных
султанов каштана и теперь цветы казались невзрачными в лужах
асфальтного цвета. Рядом с мусорными баками лежала стопа
перевязанных веревкой книг. Дождь уже проник через твердые
обложки на листы, и я, с извинениями перед всеми авторами этих
книг, и возможными читателями, поднял стопу, и перенес под
жестяной навес мусорки. Возможно ли, что таджик дворник
заинтересуется этими бедолагами,- навряд ли. Мне стало грустно.
Вспомнил своего деда, участника революции и двух войн, который
в свои преклонные годы, когда ему было далеко за семьдесят, носил
стопки старых газет, обменивать их на книжные талоны, а потом
выкупал на них свежеизданные книги, которые он никогда не читал в
молодости, но так хотел бы прочесть хотя бы в старости.
Вспомнил и бабушку, его спутницу жизни, которая в свои семьдесят,
с упоением читала "Графиню де Монсоро" поругивая деда за то, что он
так поздно предоставил ей возможность ознакомиться с такой
интересной книгой.
Бабуля, ворошиловский стрелок и сотрудник ОБХС в молодости,
отнюдь не была склонна к забавам кисейных барышень, но вполне могла
заинтересоваться авантюрным сюжетом книги или чужой любовной
 историей, всерьез переживая её, как собственную, жизненную
коллизию. Мой дед, по матери, генерал-лейтенант авиации и когда-то
заместитель  министра высшего технического образования Латвии,
вообще, в свободное от работы время, не выпускал книгу из рук.
Когда моя мать привезла мемуары маршала Жукова, ему в подарок,
он расцеловал её, сказав - Дочка, лучшего подарка мне никто никогда не делал.
Так относились эти близкие мне люди к книге, любя её и уважая нелегкий
 писательский труд и те события жизни, наблюдения и выводы, которыми
писатели всегда готовы были поделиться. Наверное правы те, кто говорил,
что писатель в России, - это всегда некто больший, чем просто пишущий о
чем-либо или ком-либо, человек. Часто, - пророк, который всё же есть в
своем отечестве, или иногда случается. О моей матери, единственно
связанным на всю жизнь с литературным трудом,человеке, в нашей семье,
 и не приходится говорить. К книге она относилась всегда бережно, даже
когда это были самиздатовские и самопереплетенные листы.
Этот период, ранних семидесятых, я хорошо помню,  потому, что сам
скромно участвовал в создании этих томов произведений Гумилева,
Волошина,Солженицына,Федорова,Соловьева, и многих других,
востребованных, но не печатавшихся по разным соображениям,авторов.
Книги, из-за отсутствия двусторонней печати получались увесистыми и
занимали не мало места на полках наших малых квартир, но всегда стояли
или лежали на особых местах. Все эти мысли проносились единым разом, как
проносится листва гонимая осенним ветром, когда я видел небрежение к этому
царственному труду создания книги. Будучи уже художником-графиком, я
полностью ощутил и тот внутренний труд, не видимый читателю, - труд
художественного создания и оформления книги.
Когда ты сидишь часами и неделями над созданием образов, иллюстраций и
элементов оформления, с неуверенностью,что они понравятся. Потом
издательский худред будет указывать на недочеты, а ты, снова переделывать.
И всё это, руками, кистями, карандашами и перьями, а не цифровым рукоделием.
 Сегодня это были детские книги выброшенные в мусорку, вчера вечером
мимо меня пролетело что-то, как птица машущая большими крыльями, и упало на
мокрую траву. Подошёл, - книга, слегка растрепанная, но вполне целая.
Перевернул, прочитал титул - М.В. Ломоносов. Собрание произведений, Москва,
1986,том 2. Невольно пришла мысль после этих событий - Что же произошло с
нашим народом, что он с такой легкостью расстается с живой книгой, частью души
человеческой. Омертвела душа? Тянется к гиблому? Одноглазый бандит - разорил
дом. Неужели сбывается мрачный прогноз Бредбери из его "451 градуса по Фаренгейту", и пришла пора отеческих аутодафе. Вернувшись домой, с особым бережением стал рассматривать старые тома библиотеки. Вот они, мысли ушедших людей, лучшее из того, что они смогли сохранить и передать потомкам. Вспомнилось, что страницы книг живут почти столько же сколько и сам человек, а потом желтеют, становятся хрупкими и истлевают. Только немногим счатливчикам, созданным из тряпичной бескислотной бумаги, удается пережить человеческий век. Взял с полки книгу чей возраст был  уже в половину ей отпущенного - Жан де Лабрюйер. Характеры. Единственная книга написанная этим умнейшим человеком и  правоведом эпохи Людовика XIV. Ну, что может дать эта книга современному недорослю из России, конечно же полетит в окно. На вскидку открываю раздел "О вельможах", и читаю - Сравнивая меж собой людей двух  наиболее далеких друг от друга званий, то есть вельмож и простолюдинов, я вижу, что последние довольны жизнью, хотя обладают лишь самым необходимым, а первые - бедны и неспокойны, хотя утопают в излишествах. Человек из народа никому не делает зла,тогда как вельможа никому не желает добра и многим способен причинить большой вред; один живет, занимаясь лишь полезными делами; другой убивает время на дурные забавы; первый простодушен, груб и откровенен, второй под личиной учтивости таит развращенность и злобу. У народа мало ума, у вельмож - души; у первого - хорошие задатки и нет лоска, у вторых - всё показное и нет ничего, кроме лоска. Если меня спросят, кем я предпочитаю быть, я, не колеблясь, отвечу: " Народом". Следует добавить, через почти триста пятьдесят лет, что только не тем народом, который выбросит тебя в окно. Впрочем, лежать рядом с Михайло Ломоносовым, не так уж и зазорно.