Проникающий в сны. IX. Виктор. Моя вина

Едва открыв глаза, я бросился к телефону и набрал номер Джеффри:
— Ну давай же, ответь.
Но в трубке были лишь длинные гудки. Моё сердце боялось биться, пока я звонил Хастингсу, камердинеру Джеффри. Наконец-то раздался его сонный голос:
«Ланкастер Холл, Хастингс у телефона».
— Это Виктор Легран. Прошу Вас, проверьте, как там сэр Джеффри.
«Но он категорически запретил беспокоить его в ночное время».
— Под мою ответственность. Умоляю, Хастингс, быстрее! Это жизненно важно.
«Хорошо, сэр. Я загляну к нему».
— Я подожду.

Ну скорей же, скорее. Мысленно я бежал по коридорам и лестницам особняка в спальню Джеффри, обгоняя Хастингса. А на самом деле замер, в чём мать родила, вжимая телефон в ухо. Но уверен, что холодно мне было не из-за этого. Через мгновение я почувствовал тёплый плед на своих плечах — Жасмин накинула его на меня.

Через несколько бесконечных минут я снова услышал голос Хастингса в телефоне и интонации его были красноречивее слов:
«Сэр… Вы ещё здесь?»
— Да, конечно.
«У него плохо с сердцем. Я вызвал скорую».
Господи, но он хотя бы жив.
— Я сейчас приеду.
Жасмин уже собиралась. Я спешно подобрал свою одежду с пола и кое-как натянул плохо слушающимися руками.

Через пару минут мы уже мчались в машине к имению Джеффри. Но я старался вести осторожно — не хотел убить ещё и Жасмин. За всю дорогу мы не произнести ни слова. И я был благодарен Жасмин за её молчание. Её поддержку я чувствовал и без слов.

Чугунные ворота усадьбы были распахнуты, а перед крыльцом стояла скорая. Не помню, как я припарковался и выскочил из машины, но как раз в тот момент, когда из дверей врачи вынесли Джеффри. Слава тебе, Господи — не в чёрном пакете.
— Что с ним? Куда вы его везёте?
— А Вы кто?
— Его крестник.
Врач на мгновение остановился рядом со мной:
— Похоже на инфаркт. В центральную больницу.
Носилки погрузили в реанимобиль, и он, мигая огнями и оглашая округу сиреной, помчался по дороге в город. Мы с Жасмин пристроились следом.

Джеффри забрали в реанимацию. А мы остались ждать в коридоре.
— С ним ведь будет всё хорошо, правда? — произнёс я, обращаясь не то к себе самому, не то к Жасмин.
Она накрыла мою сжатую в кулак руку своей тёплой ладонью.
— Только не забирай мою боль. Не надо. Я хочу её чувствовать. Я…
Жасмин хотела что-то сказать, но я не дал:
— И не надо говорить, что я не виноват. Это не так. Я втянул их с Оливером в это, — меня настигла другая мысль, — Оливер… Он-то как? Нужно ему позвонить.
Я набрал номер монастыря. По времени они должны были готовиться к заутренней. Трубку взяли быстро. Я спросил настоятеля. И через минуту я услышал взволнованный голос Оливера:
«Что случилось, Виктор?»
— Джеффри в больнице. В реанимации.
«В какой?»
Я назвал ему адрес.
«Сейчас буду», — он положил трубку.

Что, что я ему скажу?
— Как ты думаешь, они помнят, что было во сне? Оливер и Джеффри, — Жасмин робко смотрела на меня. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять — она уже боялась моей реакции. Мне стало стыдно:
— Прости. Я… опять веду себя как эгоист и истеричный ребёнок. Нет, не обязательно, что помнят. Мы ведь не всегда запоминаем сны. Даже если это кошмары.
— Я к тому: если кто-то из них спросит, что там произошло…
— Если не вспомнят, то лучше им и не знать. Я так думаю. Во всяком случае, Джеффри. Боже, я не думал, что это настолько… ранит его, — я потёр лоб ладонью и запустил пальцы в волосы.
— Он очень чувствительный.
— Ты ведь знала, да? — я взглянул на Жасмин.
— О его любви к Оливеру? Да.
— Его поэтому напугали твои способности?
Она кивнула:
— Об этом не так трудно догадаться.
— Я просто однажды… увидел один его сон — и понял. Но Джеффри не знает об этом. А Оливер, как ты думаешь?

Жасмин закусила губу и несколько мгновений молчала.
— Догадываться и знать — это разные вещи. Знать и слышать это из уст другого — тоже. О чём-то догадывается. Но не мы с тобой должны сказать ему об этом. И уж тем более не Этьен. Так что, да, ты прав — это должно остаться между ним и Джеффри.

Я молча кивнул. Господи, не дай Джеффри умереть. Не потому, что я буду чувствовать себя виноватым. Он не должен умереть так. И не сейчас. Пожалуйста.

В коридоре послышались шаги, и я поднял голову. Я не сразу узнал Оливера — он был без облачения, в старом джемпере и брюках. И выражение лица его было таким непривычным: потерянное, беспомощное. Лишь глаза — как две чёрные бездны. Он подошёл и сел рядом со мной:
— Как он?
— В реанимации. Врачи пока не выходили, — я боялся, что ещё он спросит. Но Оливер сидел молча, оперевшись локтями на колени, сцепив пальцы рук и глядя перед собой. Через несколько минут он всё же заговорил:
— Что случилось, Виктор? Я проснулся с ощущением, что произошло что-то ужасное. А потом твой звонок… — он посмотрел на меня.
Я не мог ему врать:
— Этьен раскопал кое-что о прошлом Джеффри. Случай с гибелью рабочего на фабрике.
Лицо Оливера дрогнуло:
— Это то, что было во сне? Смерть Томми?
Я кивнул:
— И то, что ты защищал Джеффри в суде.

Оливер вздохнул:
— Да, это болезненная история. Не знаю, что сказал там этот… но вины Джеффри в произошедшем не было — хотя он и винит себя. Он пытался доказать, что Томми столкнули преднамеренно — ему показалось, что именно это он и видел. Но когда на суде речь зашла об их отношениях… — Оливер закусил губу, — Отец Джеффри запер бы его в психушке, если бы узнал, что он — гей. Предпочёл бы не иметь сына вовсе. Но почему Джеффри скрывал это от меня — я не знаю. Мы ведь дружим со школы. Джеффри бывает таким скрытным. Как, впрочем, и я. Но тогда ему больше не к кому было пойти — и он рассказал всё мне. Это было моё решение — сказать на суде, что всё это время Джеффри проводил не с Томми, а со мной. Иначе бы не только открылись их отношения, но и подозрение пало на Джеффри: что это он убил любовника и теперь наговаривает на других. Его слово против слов причастных рабочих. Присяжные поверили молодому семинаристу, то есть мне. Да и в семье парня не знали об их с Джеффри отношениях — в рабочей среде такое не приветствуется. Доказать, что это было убийство, а не несчастный случай, не удалось. Так что, для всех было спокойнее забыть об этом. Но Джеффри, как видно, не забыл, — меж бровей Оливера легла горькая складка.

Да, но гораздо больше он боялся, что кто-то узнает о его чувствах к тебе. И прежде всего, ты сам. Он слишком боится тебя потерять. Хотя… я не верю, что что-то могло бы оттолкнуть тебя от него. Не его любовь, во всяком случае. Но, может быть, и лучше, что ты не знаешь — это ведь усложнило бы жизнь вам обоим, не так ли?

— И это всё, что произошло? — Оливер внимательно смотрел на меня.
Я кивнул. Хотя, возможно, не очень уверенно.
Оливер вздохнул:
— Года через три после того, как я стал монахом, мой отец умер. Я не особо сожалел об этом — он был не лучше отца Джеффри. Мать осталась одна. Но, казалось, и она вздохнула с облегчением. Я переживал, что не могу помогать ей; а она была рада тому, как у меня всё складывалось — не знаю, почему, но она гордилась мной. Потом у неё нашли рак. И она ничего не сказала мне. А я слишком редко был рядом, чтобы вовремя заметить. Я не был ей хорошим сыном. Хотя… чем бы я мог ей помочь — денег у меня не было, и нет. И лишь после ее смерти я узнал, что ей помогал Джеффри. Он навещал её, покупал продукты и лекарства. Умирая, она сказала, что спокойна за меня — потому что рядом со мной есть человек, который любит меня, — голос Оливера дрогнул, он резко встал и отошёл к окну.

Я молча смотрел на его высокую фигуру, такую непривычную без сутаны. Лишь в её отсутствии я заметил, что Оливер похож на сжатую пружину — напряжение копилось в нём и не находило выхода. Он сдерживал себя, потому что должен был. Он должен быть наставником и пастырем, заботиться о других. Но кто бы позаботился о нём самом? Единственный человек, которому это было под силу, лежал сейчас в операционной. И мы лишь молились и надеялись, что с ним будет всё хорошо.

Дверь отделения реанимации открылась, и вышел врач. Я вскочил ему навстречу.
— У Вашего крёстного был микроинфаркт. Сейчас состояние стабильное, но он ещё нуждается в постоянном наблюдении. И, конечно, ему необходим абсолютный покой.
— Когда его можно увидеть?
— Если осложнений не будет, то во второй половине дня.
— Спасибо. И если можно, передайте ему… что его близкие здесь, и пусть поскорее выздоравливает.
Доктор кивнул:
— Вам не обязательно быть здесь всё время — мы сообщим вам обо всех изменениях.
Я взглянул на Жасмин, а потом снова на врача:
— Если Вы не возражаете, мы останемся.
— Можете подождать в комнате отдыха. Обратитесь к дежурной сестре, она покажет вам.
Врач ушёл.

А мы трое остались на своих местах — никто не нашёл в себе сил уйти, хотя напряжение заметно спало. Помолчав, Оливер произнёс:
— Думаю, кофе нам не помешает. Пойду раздобуду. Вы как?
Мы согласно кивнули.
— Что-нибудь ещё захватить?
Я улыбнулся:
— На твоё усмотрение.
Он кивнул и ушёл.

— Мне кажется, ему просто нужно побыть одному, — я обернулся к Жасмин.
— И оставить нас вдвоём, — она смотрела на меня.
Я вздохнул и обнял её:
— Как-то всё нескладно получилось. Совсем не так, как должно было быть.
— Ничего. В другой раз получится лучше, — Жасмин улыбнулась.
– Хм. Значит, у меня есть шанс… — я улыбнулся в ответ, но тут же вспомнил, где я и почему:
— Это я виноват. Я подставил Джеффри.
Выпустив Жасмин из объятий, я отвернулся — не мог смотреть ей в глаза:
— Я не хочу, чтобы такое случилось с тобой или Оливером. Не хочу… потерять вас.
— Ты не потеряешь, — голос Жасмин звучал мягко и нежно ободряюще.
— Но Джеффри… — я взглянул на нее.
— Нас с Оливером нечем шантажировать. Да и здоровье, думаю, покрепче.
— Джеффри выглядел вполне крепким.
— Только внешне. А я вот и внутри стерва, — но, заметив шутливый скепсис на моем лице, Жасмин добавила, — Вернее, могу ей быть. А Оливер, как мне кажется, очень цельная личность — его не возьмешь просто так.
— Так и есть.

Я обернулся. Оливер стоял неподалеку с кофе и сэндвичами в руках и улыбался:
— Спасибо за такое мнение.
Он подошел ближе:
— Вот, держите. Взял на свое усмотрение, как ты сказал.
Снова усевшись на банкетках, мы принялись за завтрак. Где и просидели, разговаривая, почти до обеда.

Оливер рассказал, как они подружились с моим отцом и с Джеффри в старших классах школы: о том, как Джеффри чуть не побили хулиганы в его первый день в новом классе, и Оливер за него вступился. И как те же парни отобрали у моего отца домашнюю работу по химии, а денег на новые реактивы у него не было; и тогда Джеффри сказал: о'кей, я куплю всё необходимое, но ты поможешь нам сделать это задание. И с тех пор мой отец помогал друзьям с химией, физикой и биологией, Джеффри — с математикой, литературой и прочими общественными и экономическими предметами, а Оливер… Оливера в то время боялись самые отъявленные хулиганы.

Через какое-то время к нам подошла медсестра и сказала, что мы можем зайти к Джеффри, но только по одному и если обещаем не тревожить его. Мы с Оливером переглянулись, и он сказал:
— Иди сначала ты.
Я кивнул. Медсестра проводила меня в палату.

Джеффри лежал с открытыми глазами и чуть повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Лицо его было бледным и уставшим. Но в глазах была жизнь.
— Как ты? — спросил я как можно более твёрдым голосом.
Он постарался улыбнуться:
— В порядке. Прости, что напугал.
Я показал головой:
— Тебе не за что извиняться. Как ты себя чувствуешь?
— Боюсь, так же, как выгляжу, — ответил он с той же улыбкой.
— Выглядишь ты неплохо, — соврал я, — так что, постарайся и чувствовать себя не хуже.
Лицо его стало серьёзным:
— Виктор, я… плохо помню то, что случилось. Я…
— Это не важно. Ничего такого и не произошло. Тебе не о чем переживать и волноваться. Выздоравливай, пожалуйста. Ты так нужен нам.
— Нам?
— Мне и Оливеру точно, — заверил я.
Джеффри на мгновение задумался:
— Он здесь?
Я кивнул.
— Он же был во сне, да? — Джеффри нахмурился.
— Послушай, — сказал я как можно мягче, — Сны — это всего лишь сны. Не нужно придавать им слишком большое значение. А правда жизни в том, что и я, и Оливер любим тебя.
Джеффри молча смотрел на меня, а потом отвернулся. Но через какое-то время снова взглянул и произнёс:
— Пожалуйста, позови его.

Я привёл Оливера и вышел из палаты. Но… я слишком переживал за них, потому прикрыл дверь за собой и замер.
— Ну и напугал ты меня, — Оливер пытался говорить бодро.
Ответа не было. Я услышал лишь шаги Оливера, подошедшего к кровати. И снова тишина. Я не выдержал и осторожно заглянул в палату: Оливер стоял рядом с изголовьем кровати, прикрыв глаза рукой.
— Если бы ты умер… — он покачал головой, и чуть слышно выдохнул:
— Не оставляй меня одного.
Казалось, эти слова вырвались помимо его воли. А потом, уже громче, он сказал:
— Прости.
Джеффри взял его за руку:
— Спасибо, что ты есть, Оливер.
Я ушёл, стараясь не издать ни звука.

Жасмин ждала меня на той же банкетке:
— Ну как он?
— Выглядит не очень. И, боюсь, далёк от покоя. Но, надеюсь, Оливер это исправит.
— Думаю, так и будет, — и, помолчав, она добавила, — Какие у нас планы?
Я сел рядом и задумался. Я не хотел и не мог допустить, чтобы кто-то ещё из моих близких пострадал. Но как защитить их? Что же касается Жасмин… Как я могу думать о ней, когда она сидит рядом?
Я взглянул на неё. Она улыбнулась:
— Я не читаю твои мысли, ты помнишь?
Я не удержался от улыбки в ответ:
— Иногда кажется, что это не так, — и невольно поймал себя на том, что мне хотелось бы оказаться с ней в совсем другом месте: тёплом, уединённом, и повторить то, чем мы занимались прошлой ночью. Прежде, чем уснули и вернулись в кошмар.
— Что я знаю твои чувства, тоже помнишь? — Жасмин взглянула на меня чуть исподлобья, застенчиво и лукаво одновременно.
— Ага. И мне нравится делить их с тобой, — моя улыбка стала ещё шире, и тут же я почувствовал укол вины: состояние Джеффри ещё далеко от радостного. Да и наша схватка с Этьеном только началась.
— Не вини себя — ты и так не страдаешь излишней жизнерадостностью, — сказала Жасмин тихо и мягко.
Чёрт, да я, похоже, нашёл идеальную женщину.

Через некоторое время к нам вышел Оливер. И мне показалось, что «пружина» внутри него хоть немного да разжалась, позволяя дышать свободнее:
— Я ещё побуду с ним, но потом мне придётся уехать. А пока вы можете передохнуть, — Оливер чуть улыбнулся.
Я кивнул:
— Пожалуй, мы так и сделаем.

Мы зашли в кафе и пообедали. Большую часть времени мы сидели молча — нам оказалось комфортно молчать друг с другом. Жасмин и так знала, что у меня на душе. А я… всё ещё боялся лезть ей в душу. Мне казалось, если она захочет, то скажет сама. Ведь, в отличие от меня, Жасмин легко выражала свои чувства.
Вот и на этот раз она заговорила:
— Если я не нужна тебе прямо сейчас, может, отвезёшь меня домой? Хочу проведать маму. У неё сегодня выходной.
Я кивнул:
— Конечно. Скажешь, когда зайти за тобой. Или позвони. А я вернусь в больницу.

Когда мы подъехали к её дому, Жасмин улыбнулась и сказала:
— Когда всё закончится, ты не против познакомиться с моей мамой?
Видя мою озадаченность и смущение, она рассмеялась:
— Никакой официальной встречи. Просто, думаю, маме захочется хоть мельком взглянуть на человека, с которым её дочь проводит столько времени.
— Ты…
— Теперь ты не хочешь, чтобы я говорила, что мы встречаемся? — она лукаво смотрела на меня.
— Да нет… — я совсем запутался.
— Ладно, не переживай. Я всё поняла. Я сказала именно то, о чём подумала: неплохо бы, чтобы моя мама познакомилась с человеком, который так важен для меня.
Я ещё больше смутился:
— Да. Я не против. Тем более, ты уже познакомилась с моей семьёй.
Жасмин, улыбнувшись, кивнула:
— И мне очень нравится твоя семья.
— Потому я и подумал: понравимся ли мы с твоей мамой друг другу, — сказал я тихо.
— Хм. Думаю, вы найдёте друг друга приемлемыми, — Жасмин чмокнула меня в щёку и вылезла из машины, — Я позвоню.
Я кивнул и молча смотрел, как она идёт к подъезду и исчезает в нём. Когда дверь закрылась за ней, я всё так же сидел, представляя себе, как она вызывает лифт, поднимается на свой этаж, достаёт ключи и входит в квартиру. Мне уже не хватало её рядом. Я нажал на газ и повернул руль, возвращаясь в больницу к Оливеру и Джеффри.