На сцене

ТРИЛОГИЯ «На сцене», «На первый взгляд», «Подарок»
       
          «Quo vadis».*


Я  собирался посетить один  московский  театр.  В шутку сказать, на мне не было ни фрака, ни бабочки, ни лаковых туфель, всё было просто – старый подрясник, чёрное кашемировое пальто и потускневший протоиерейский крест, который я прикрывал  шарфом от прохожих, спешивших навстречу. Я шёл в театр. За годы священства мне довелось освятить приличное количество квартир, домов, земельных участков, была и экзотика, когда служил в Петербурге, кропил святой водой яхты и даже военные корабли, но то, что придётся взяться за самый настоящий театр, я не мог и представить.


У массивных дверей здания театра меня уже поджидал знакомый актёр. Наверное, приметив мою поседевшую длинную бороду в сумерках ноября, он улыбнулся и ловко сбежал по ступенькам. На вид ему было около сорока лет, больше похожий на учёного, чем на служителя сцены, высокого роста, сутуловатый, в очках с чёрной оправой, в вязаном свитере под горло, он подхватил меня под руку и мягко произнёс:
– Вы пунктуальны. Я сугубо извиняюсь, батюшка, что втянул вас в такое щекотливое предприятие. Подождите секундочку вот здесь, у служебного входа, вскоре я проведу вас.


Актёр скрылся за дверью, а я поднял воротник пальто, укрываясь от резкого ветра.  Отдать должное, мой знакомый тут же вернулся, делая знак рукой, что можно двигаться дальше.


Вместо охраны за стеклянной перегородкой я увидел симпатичную девушку в серебристой кофте, она поздоровалась со мной кивком головы и улыбнулась. Мы прошли небольшие лабиринты театра и по изогнутой крутой лестнице поднялись на сцену. Актёр резво нажал красную кнопку, и занавес пополз по сцене, пряча пустые кресла.


– Столько таинственности, – сказал я, озираясь по сторонам, – прям как у первых христиан!


– Да, батюшка, есть тут один нюанс, о котором говорил вам ещё тогда в храме. Как вы знаете, я являюсь заместителем художественного руководителя в театре. Понятно, что все вопросы, к сожалению, не решаю. Но за последнее время здесь происходят просто нечеловеческие интриги. Невозможно работать, всё летит кувырком. Сам босс не догадывается, конечно, что мы сейчас будем делать. Пришлось немного слукавить, сказав охране, что мы ждём замерщика сцены.
– Помоги  нам, Господи, – произнёс я, вздохнув.


– Но как только начинаешь освящать какое-либо жилище, и если кто-либо из семейных против, и делаешь это инкогнито, то обязательно появляется тот, от кого, собственно, мы  стараемся скрыться.
– Что вы, что вы, – замотал он руками, –  наш босс болен и стар и никогда не приезжает в такое время, тем паче, что сегодня спектаклей нет.
– Я лишь выражаю свои наблюдения.
– Не извольте беспокоиться, мы задёрнули занавес. Никто не будет мешать. Можно смело приступать  к освящению.


На лестнице послышались подкрадывающиеся шаги. Стало как-то неловко, и, вытащив из  требного  саквояжа кадило, я замер.


Поднялась девушка в серебристой кофте, та самая, которую я встретил на месте охраны.


– Познакомьтесь, моя коллега по цеху Ирина Николавна. Актриса, начинающая подавать большие надежды! Она встанет у лестницы и будет присматривать за дверью, чтобы никто не смог помешать нам, – сказал актёр и посмотрел на меня услужливым взглядом.


Какое-то непонятное  чувство овладело мною и не давало приступить к делу. То ли видя мою нерешительность, то ли обдумывая хитроумные планы дальнейших действий, актёр несколько раз взад и вперед быстро прошёлся по сцене, резко остановился, скрестил на груди руки и заявил:
–  Всё рассчитано с точностью до мелочей – репетиций, спектаклей нет. Охрана предупреждена. Мы совершаем, по сути, полезное духовное дело – чистим осиное гнездо! Тут уйма мусора, нужна ваша пастырская помощь!
– То есть, если нам официально обратиться к руководству театра, то мы получим отказ. Я правильно понимаю?
– Да, абсолютно так. Освящение невозможно. Будем называть вещи своими именами. Сам мэтр не ходит в храм, похоже, он законченный атеист. Одним словом, старый человек, у которого свои счёты с Богом. Да и свита у него – будь здоров! Вы на неё брызнете святой водой, и она испарится.


Стали готовиться к освящению. Принесли небольшой столик, поставили его прямо на сцене, зажгли свечи. Я стал рисовать на ребристой стене, что была прямо напротив занавеса, карандашом крест. Сама стена, так походившая на кусок скалы, девушка в светящейся кофте под неоновыми прожекторами наводили на странные мысли, которые уносили моё сознание так далеко – в первые века христианства. Когда-то вот так, видя нарисованную углём рыбу на каком-либо доме в годы гонений, можно было понять, что там за стеной бьётся христианское сердце. А красивая девушка, не желающая нарушать заветы Спасителя, могла совершенно не растеряться при блеске меча и спокойно   взглянуть в глаза палача.


– Вы читали... –  спросил я, обращаясь к актёру, –  вы читали исторический роман «Камо грядеши»?
Вместо ответа он лишь повёл плечами.
– Просто ассоциации тут возникают интересные. Смотрите, как красиво смотрится крест на стене. Прямо-таки веет древностью. В те века христианство было религией недозволенной. И мы как бы  прячемся...

 
Кадильный дым, аромат ладана и тихая молитва воцарились на сцене. Боковым зрением я видел, как актёр, скучая, несколько раз снимал очки и протирал их платком.  Ирина Николаевна, улыбаясь, говорила по мобильному телефону. Всё это были мелочи, чувствовалось, что освящение необходимо им, как вода жаждущему в пустыне, и мне казалось, что на моём месте другой собрат поступил бы подобно.


В самом конце обряда я отчётливо услышал за спиной старческий кашель. Пожилой солидный человек в тёмном костюме неожиданно возник из-за театрального занавеса. Видя расстилающийся по сцене кадильный дым, меня в подряснике с крестом, перепуганные лица актёров, старичок прошёлся по сцене, заложив руки за спину, и хриплым голосом произнёс:
– Что же вы не предупредили о таком важном деле! У нас гость, а я ничего не знаю! Тогда, пользуясь случаем, хотел спросить вас?
–  К вашим услугам, –  ответил я, немного смущаясь.
– Я редко бываю в храме, да, это факт. Но бабушка научила меня делать так... – произнёс  он и раскашлялся.
– Я на каждый свой вдох и выдох говорю про себя  Богу – благодарю. И это порой доходит до автоматизма. Можно сказать, что это моя молитва?
Не ожидал я  услышать из его уст подобные  вещи.


 – Да, можно заключить, что вы молились. Но хорошо бы для полноты прийти в храм Божий...
– Спасибо вам, только не нужно больше прятаться, вас здесь никто не прогонит, – сказал он и нажал на знакомую кнопку.


Занавес дёрнулся и вновь не спеша пополз, показывая пустые кресла. По боковой лесенке он важно спустился со сцены и, проходя сквозь скучные  ряды  малиновых кресел, остановился, обернулся  и громко сказал:
– А вы красиво смотритесь на сцене. Вот бы сделать обо всём  этом спектакль. А то куда мы придём со всем нашим репертуаром?


Его кашель и неторопливые шаркающие шаги были слышны долго, пока он не скрылся у парадного входа...
 

_______
* лат. Куда идёшь?