Песнь вторая. Эписодий пятый

От злости я сдавил в руке ягоду из папье-маше. Я почувствовал, как из нее на ладонь брызнуло что-то липкое. Наверняка, это был клей, который, видимо, еще не успел засохнуть. Я повернул ладонь к себе внутренней стороной – действительно: на ней рядом с раздавленным муляжом земляничной ягоды виднелась струйка густоватой бледно-розовой жижи. В воздухе еще сильнее запахло земляникой. Я бы и не вздумал сделать то, что через несколько мгновений сделаю, если бы не этот знакомый мне с детства запах. Клей так пахнуть не мог, и в моем мозгу медленно всплыл вопросительный знак, вместе с которым поселилась мысль «А что если…»
Я поднес ладонь ко рту и языком коснулся вытекшего из муляжа ягоды клея со знаком «?». Я не сильно удивился, обнаружив, что это был не клей, а самый настоящий земляничный сок. Неужели неизвестный скульптор/художник/дизайнер – чорт знает, как его обозвать – неужели некто, создавший эту поляну, решил склеивать слои папье-маше при помощи настоящего земляничного сока? Нет, это невозможно, ибо какова тогда склеивающая сила земляничного сока? Или он подмешал в клей земляничный сок? А, может, он подмешал в земляничный сок клей?
Стоит, однако, отметить мастерство этого неизвестного гения, ибо сделана ягода была так аккуратно, что казалась прямо-таки настоящей, и не решись я полакомиться земляничкой, я пребывал бы в полной уверенности, что окружающий меня сад – произведение природы, а не творение рук человеческих.
Вероятно, я даже сейчас пребываю еще в плену его иллюзионистского искусства, ибо я зачем-то сунул ягоду в рот. Ну хорошо, уже сунул, попробуем. По вкусу это – настоящая земляника. Ни клея, ни бумаги я не почувствовал.
Итак, резюмируем: только что я съел ягоду из папье-маше, которая по вкусу и запаху была ничем иным как настоящей земляникой. Что тут можно сказать? Я не знаю. Я устал удивляться. Попробую еще что-нибудь съесть из этого сада и тогда уже будем делать какие-то выводы.
По очереди я нюхал, давил, затем опускал в рот по одному/одной плоды/ягоды
рябины,
груши,
черешни,
малины,
ежевики,
черники,
и даже боярышника и клюквы, а напоследок сорвал огромный апельсин.
И что же? Все, съеденное мною было как будто сфабриковано из папье-маше, и, между тем, все, съеденное мною, имело натуральнейший запах, из всех этих поделок мне на ладонь брызгал натуральнейший сок (к концу моих экспериментов по моей ладони можно было бы обучать учеников какой-нибудь художественной школы различать самые разные градации красного), и, наконец, все съеденные мною фрукты имели наинатуральнейший вкус. Гадать, как это получилось? В чем тут фокус? Ждать, что вот сейчас, в эту минуту, в саду появится какой-нибудь господин, убеленный сединами, вот так возьмет и появится, подойдет ко мне и скажет: «Приветствую тебя, О, Избранный! Это древний волшебный сад (не иначе – Потерянный Рай, да, да), а я – твой волшебный помощник. И сейчас я поведаю тебе тайну, зачем и как ты избран, и что здесь происходит, и все такое прочее»?
Чорт меня побери, если я поверю в подобную чушь. Не тот это жанр, да и не тот это художественный мир. Проще лечь, протянуть ножки и ждать смерть, что гонится за мной. Но лучше уж я обожрусь фруктово-ягодной радостью и  дальше.
Конечно, некоторые опасения у меня имелись. Могут ли быть последствия от обжирательства плодами из папье-маше, которые имеют натуральнейший вкус, натуральнейший сок и натуральнейший запах? Например, -  несварение? Или понос? Что-нибудь еще? Могут. Будут ли? Это станет ясно потом.
И я принялся объедаться шаровидными зеленовато-желтыми с красной штриховкой плодами яблони, затем взялся за сочные налившиеся груши, после этого обратился к красным костянкам черешни, от нее перешел к глянцевитым черным с сизым отливом плодам ежевики, далее стал запихивать в рот сочные розово-красные ягоды малины, и хотел уже было окончить пиршество поглощением синевато-черных с восковым налетом ягод черники, как мое внимание привлекло какое-то движение на краю сада.
Я застыл в довольно нелепой позе. С распахнутым от удивления ртом, вымазанным соком самых разных ягод, с нелепо повисшими руками, липкими от сока и пестрящими всеми оттенками красного, я и сам напоминал теперь плодовое дерево с черным стволом и двумя алеющими плодами на корявых ветках рук. Мое тело словно вросло в почву, а затем вдруг исчезло, и от тела остались только глаза, вернее, все тело превратилось в глаза, и через них, нет, ими весь я внимательно ждало (тьфу!) – ждал – увидеть то, что вызвало колебательные движение растений на краю сада. Там вдруг снова зашевелилось, и несчастное мое тело распалось уже на слух и зрение.
Что ж, Смерть, ты нашла меня в тот момент, когда я обжирался ягодами из, которые, при этом, а также, однако так просто я не сдамся, слышишь, Смерть! я…
Но вместо смерти на поляну стремительно вторглось сначала одно существо, а следом за ним – столь же стремительно – второе. Приглядевшись, в первом я распознал нечто оленеобразное, во втором – нечто тигроподобное. Оленеобразное явно убегало от тигроподобного, тигроподобное явно догоняло оленеобразное. Тигром и оленем назвать этих существ мой розовый от ягодного сока язык почему-то не повернулся. И не зря, ибо когда мне удалось разглядеть их получше, я осознал, что то были не тигр и олень, а весьма нелепые детские плюшевые игрушки. Клянусь, я бы никогда не купил своим детям такие игрушки.