Таня

Иногда у меня складывалось чувство, будто я вышел гулять с ребёнком. Весь вечер она держала в руке малютку кактуса и умилялась им.
Сегодня у нас был такой себе поход по местности города. Шли мы медленно, в развалочку, болтая о обычных вещах. Временами она умолкала и наблюдала, как мимо нас проходили военные.
 - Тюти мои мальчики, - высоким голоском щебетала она. На щёчках появлялись ямочки, а под глазами складывались морщинки от расплывающейся улыбки. А если она встречалась с ними взглядами, то моментально краснела и пряталась за копнами фиолетовых волос. Когда, они промаршировывали мимо, она снова поднимала глаза, провожая их взглядом, вспоминала про меня.
Мы держали путь к реке. Пройдя арену, перед нами раскрылись небольшие поляны и лесок. Мы шли в самой гуще зелени, слушая шум воды. Нужно было видеть эти глаза. За счёт ожившей весенней зелени, которую они отражали, глаза становились изумрудными и счастливыми.
Здесь, в дали от людей и смешавшись с природой, она напоминала мне зверька, который шныряет по полю. Она забиралась худыми ногами по деревьям, выравнивалась и выглядывала из под веток, как будто за чем-то наблюдала. Такой себе маленький худой сурикатик.
Мы по-прежнему болтали ни о чём. Да и зачем заморачиваться? Чистый воздух, шум реки, минимум цивилизации – идеальное состояние. Мы брели и брели, пока на часах не стукнуло семь. Мы сошлись на том, что пора уходить, скоро стемнеет. Так мы вернулись на арену.
Люди. Они гуляли, держались за руки, живо беседовали, выгуливали собак. А я шёл с ребёнком. Мы селе в беседку отдохнуть и немного помолчать. Её хватило не на долго, и она начала метаться. Сначала приставала к улиткам, и она забавно кривилось, когда они начинали выползать. Она бегала и сдувала одуваньчики, фыркая как котёнок, когда они летели ей в лицо. А как она смотрела на кота, которого выгуливали вместо собаки.
Она умиляла меня, и я дышал спокойно. На улице начинало темнеть. Мы вышли на аллеи, которые переплетались, как паутины. Её взгляд привлекла пожилая пара, они шли в обнимку.
- Ну вот как? Как они это делают? - её голос смешался с отчаяньем и она затихла.  Зелёные глаза потускнели.
Мне кажется, мысль не задержалась в её голове, потому что через несколько минут она уже заворожёно смотрела на багровые томные тучи, которые нависли над нами.
- Они такие, красивые и одновременно страшные, - сделав фото, мы побрели дальше. Часы тикали восемь.
Когда мы вышли на проспект и зашли на бульвар, усеянный кафешками и лавочками, от ребёнка не осталось ничего. Она смотрела на пары, на то какие они счастливые и понимала, что никогда не будет такая как они. Что она никогда не пройдётся с кем-то под ручку, и не будет целоваться под деревом, делая вид, что вокруг никого нет. А я понимал, что не помогу ей. Я не возьму её за руку и не обниму. Хотя люблю её.
Голос дрожал, голова забита воспоминаниями. Её недавно эти события она рассказывала мне с детским возбуждением и горящими глазами. Сейчас я слышу только разочарование и благодарность за минуемость момента. И мне больно. Но я могу только идти рядом и курить.
Сегодня я больше не услышу «тюти пути», а глаза больше не загорятся. И я не смогу ничего сделать, хотя очень хочу. Мы сойдёмся, на том, что жизнь дерьмовая штука и ничего тут не попишешь. Поговорим о том, как хочется жить,  анне выживать. Она покроет благим матом всех прохожих, и мы скроемся в тени. Я же могу только курить.
На часах уже девять часов, улицы заполнила тьма. Только маленькие участки покрываются тусклым светом жёлтых фонарей. Повеет холодный ветер, луна выглянет из-за почерневших туч. Я буду всё ещё курить, а она плакать. Нет, не при мне, а там глубоко, а я не подам и платка.
Мы идём по пустой улице. Я уже гуляю не с ребёнком, а с уставшим человеком, который хочет спать. Мы дойдём до дома, я вновь закурю и убью себя этой сигаретой, а она убьёт себя дома. В тишине, под бликами телевизионного экрана, а я не подам и платка.