Фотография

Пока люди любят, они прощают.
Франсуа Ларошфуко

Вы не довольны своей жизнью? Допускаю. У Вас низкооплачиваемая работа? Вполне возможно. У Вас пьющий муж или сварливая жена? Ничего удивительного. Ваши дети вас не слушают? Как знакомо! Не расстраивайтесь: ничего действительно страшного во всем этом нет. Ну, нет, и всё тут! Конечно, хотелось бы чего-то лучшего… Хотя, скорее всего, дела обстоят у вас не так уж и плохо, как может показаться. Все в этом мире: как хорошее, так и плохое – познается в сравнении. Мы мало задумываемся над тем, что, как нет предела совершенству, так нет – и горю, страданиям и горьким-горьким разочарованиям.

То, о чем я собираюсь рассказать, увы, произошло на самом деле. Это было в январе. Уже несколько дней как температура воздуха не поднималась выше отметки в 35 градусов. Видимо, не выдержав морозов, отопительная система дала сбой, лопнувшая где-то труба на сутки оставила без тепла жителей многоквартирного дома. Благо у меня был электрический обогреватель, который поддерживал в моем кабинете температуру
около 14 градусов. Сказать откровенно, это довольно-таки холодно... Я сидел за столом в бушлате и меланхолично смотрел на кипу документов, лежавших передо мной. Тут и запросы из исправительно-трудовых учреждений, и заявления граждан, и жалобы, и... И чего только там не было!

Внезапно дверь в кабинет распахнулась, и в комнату вошла... хотя нет, не вошла, а просто ввалилась женщина. Вместе с ней ворвался морозный воздух, который, попав в относительно теплое помещение, превратился в туман и стал окутывать незнакомку с ног до головы замысловатой кружевной вуалью. Судя по виду – ей было лет сорок, на ней была старая поношенная шубка из какого-то меха, а на босых ногах – домашние тапочки. Было видно, что она собиралась второпях... От женщины за версту несло перегаром. Я встал из-за стола и собирался было отчитать посетительницу за появление в милиции в нетрезвом виде, когда увидел… И вообще я не сразу заметил главного. Да, да, иногда так бывает, что смотришь на что-то, но не видишь... Присмотревшись, я увидел, что лицо ее, ну, как бы вам сказать, по сравнению с ростом и комплекцией было слишком большим что ли... Мягкие ткани при «определенных обстоятельствах» имеют обыкновение раздуваться, и обычно милое личико превращается в бесформенную физиономию.

– Кто это вас так? – оценив ситуацию, как можно учтивее спросил я, жестом показывая женщине на стул.
– А ты как думаешь? – нагло ответила она и, игнорируя стул, смело подошла к столу. Я едва сдержался, чтобы не отпрянуть – гремучая смесь всевозможных запахов ударила мне в лицо.
– Чего нос воротишь, капитан? Да, я пьяна... Ну, уж простите, пожалуйста! В конце концов, не на свидание же я пришла? Ну, а что же мне еще делать? «Лечиться» же надо как-то?
– Женщина, вы кто? Представьтесь для начала, – я, немного ошарашенный таким бесцеремонным тоном, постарался придать своим словам строгость.
– Дура я и алкашка, – женщина явно провоцировала меня.
– Что? – удивился я.
– А что, правда глаз колет да ухо режет? – ответила она вопросом на вопрос.
Я не стал ввязываться в лингвистические дискуссии про «глаза и уши», так как передо мной стояла довольно прозаическая задача.
– Что же с вами произошло? Как ваше имя, фамилия? – задал я дежурные вопросы.
– Дура я, вот и весь сказ! Звать Зинкой, а фамилия моя тебе и вовсе не нужна, – в ее голосе звучала откровенная дерзость.
– Отвечайте на заданный вопрос, – не выдержал я.
– Какой же ты важный, капитан! Прямо спасу нет никакого. Что тебе моя фамилия? На что она? В ЗАГС что ли собрался?
– Рассказывайте всё по порядку, раз уж пришли, да поподробней, – потребовал я, проигнорировав ее «выпад».
– А я бы с большим удовольствием с тобой в ЗАГС отправилась. Что скажешь?.. – не унималась забулдыжка.

Не всегда клин вышибается клином – пришлось менять тактику.
– Хорошо, Зинаида, пошутили и ладно. А теперь давайте перейдем к делу. Итак, рассказывайте по порядку.
– А то ты не знаешь? – прекратила ерничать женщина.
– И что же я должен знать?
– Ну, как что? Муженек мой благоверный снова приложился ко мне... слишком близко приложился... Что, так понятнее?
– Когда, где, как? Меня детали интересуют.
– Детали ему подавай! А ты думаешь, я их помню?
Ты на мое лицо посмотри? Да и на теле ситуация не лучше... Хочешь, я покажу тебе всё, причем покажу детально да подробно?.. Хочешь?.. – сказала она, распахнув шубу.
– Нет, мне и так всё понятно.
Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить кровоподтеки и синяки на ее шее.
– Пишите заявление и не отвлекайтесь, – увел я разговор.
– Нет, не буду писать, – сказала Зина.
– Это почему же? – удивился я.
– Потому что ослица, дура, как хочешь, называй. Люблю я его...
– Ах, вот оно что... Любите, значит... Ладно, допустим, а зачем пришли-то? – сказал я и тут же осекся.
– Чтоб ты полюбовался...

Зина не упустила возможности снова съязвить. Должен признаться, что язык этой женщины был острее бритвы. Правда, это свойство не так уж и безобидно и порой способно провоцировать появление «отпечатков» на лице, как в случае нашей острячки... Да, чего уж там говорить, разговор наш не хотел укладываться в рамки должностных инструкций и правил поведения сотрудника милиции с гражданами. Мне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не сорваться. Тем не менее, иного пути, как продолжать опрос, у меня не было. Ведь эта непутевая женщина нуждалась в помощи, в защите. И, вне зависимости от ее состояния и настроения, я обязан был помочь ей.

– Хорошо, Зинаида, избил – значит, ответит... по всей строгости...
– Начальник, я тебя очень прошу, Христа ради, не трогай мужа... Только попугай его маленько... да так, чтоб неповадно было... и всё...
Я в очередной раз поразился женской логике. Маленько, но при этом, чтоб неповадно было! Это ж надо так завернуть!
– Что значит попугать?! Зинаида, нет такого наказания, профилактической меры и вообще юридического понятия, как попугать... Да будет вам известно: ответственность за побои предусмотрена законом. Не положено мне пугать, Зина, вы меня понимаете? Не положено!
– Ну ты же милиция, то есть вы... вы ведь... вы всё можете. Я тебя умоляю, капитан, сходи ты к нему и поговори по-мужски, мол, типа жена на тебя заяву накатала, мол, испытательный срок тебе, иначе тюрьма и всё такое... чтоб всё по-взрослому было... Ну, что, попугаешь?
– Пишите заявление, – устало сказал я.
– Это еще зачем? Мы ведь с тобой договорились вроде?
– Ни о чем я с вами не договаривался. Положено, чтоб бумага была. По закону! Ему подчиняются все! Нельзя иначе. Нельзя никак! Понимаете?
– Как так? А что разве милиция не закон? Милиция ведь всё может? – тараторила Зина.
– Каждый факт обращения человека в милицию должен непременно фиксироваться на бумаге, чтобы в случае чего можно было бы выяснить, что было да как? А то мало ли что может случиться? Люди разные бывают.
– Но что же мне делать? Я не хочу мужа сажать и терпеть не могу. Сил моих больше нет!.. Ну что я семижильная что ли?.. И потом, мне очень больно и до слез обидно... Хочется справедливости, чтоб ему тоже по башке надавали.
– Ладно, давайте так: пишите заявление, а потом мы подумаем, как из этой ситуации выйти. Тем более законом она предусмотрена.
– А не обманешь? А то я напишу бумагу, а ты ей ходу дашь...
– Пишите, иначе я сам напишу... рапорт о преступлении. Мол, пришла гражданка, избитая вся, а заявление писать отказалась.
– Хорошо, я напишу, только ты это... пожестче с ним, но не сажай. Ладно?
– Ладно, – махнул рукой я.

Женщина дрожащей рукой стала выводить на бумаге: «Начальнику милиции... Прошу Вас привлечь к ответственности...». Через десять минут заявление было готово, и дело оставалось за малым: допросить потерпевшую, ее мужа и отправить все материалы в суд. Только оставалось одно «но» – я пообещал Зине хода делу не давать... В принципе это было возможно и главное – законно, только малоэффективно. Сама она не понимала, что руководствовалась не столько здравым смыслом, сколько своими чувствами и эмоциями. А я вот смело мог предположить, что ей ждать в будущем.

– Послушайте, Зинаида, а вы уверены, что он того стоит? Ну, не дело это женщину бить. Ладно, дал бы «леща» в сердцах, подзатыльник по-пьяни, это куда ни шло. Но ты гляди-ка, чего натворил, паршивец? Ведь не раз по твоему лицу прошелся своими кулачищами?
– Не раз и даже не два... И не только кулачищами, – грустно подтвердила Зина. – А ведь у него каждый кулак с мою голову!.. А какие ботинки? Сорок пятого размера! Их тоже я на себе не раз испытывала...– едва слышно произнесла Зина, снова распахивая свою шубу.
– Не надо, я верю... А вы говорите, попугай… Пусть суд решает его судьбу.
– Но ты же обещал, капитан... Закон позволяет... Ты сам это сказал... Ведь говорил?.. Или это так, для красного словца было сказано? – она посмотрела на меня такими печальными глазами, словно ребенок, которого обманули взрослые.
– Нет, нет у меня такой привычки врать. Сказал: позволяет, значит, позволяет. Дело ваше, личное, на юридическом языке называется «делом частного обвинения».
– Что за дело? Что за обвинение? Его же не посадят?
– Частное обвинение – это когда вы сами решаете, наказать его или нет. Вы и никто другой решает судьбу обидчика.
– Замечательно! Я так хочу! Меня это устраивает!
Не сажайте... но попугайте.
– Вы меня не поняли. Либо наказывать, либо нет, и никаких попугать... Пугать детей можно Бармалеем или бабой Ягой, – пытался я как можно спокойней объяснить ей.
– Нет, так не пойдет...– сказала Зина и прижала исписанный лист к груди.
– Не торгуйтесь, вы не на рынке! – не сдержался я.
– Но вы же можете? Я вас очень прошу, я вас отблагодарю…
– А вот за эти слова можно и срок получить. За дачу взятки.
– Нет, нет, простите меня, я просто не знаю, что мне делать. Я не со зла, я так... Простите... И что же мне делать? – перебила она меня.
– Развестись...
Зина выглядела приятно удивленной. Видимо, эта мысль не приходила ей на ум.
– Развестись! Это ж надо?.. А жить-то как? Кому я нужна? А дети?.. Если бы все так просто было... Да и куда я пойду? Куда я в таком виде? И потом, он меня
убьет... Я бы давно ушла... Но не даст он мне уйти, ирод, не даст... Если же вы его припугнете, то...

Она не хотела меня понимать или просто не могла.
– Хорошо. Ответьте, пожалуйста, что вы имеете в виду, когда просите меня попугать мужа? Как мне его попугать? Может, и план есть? Неужели вы думаете, что он испугается моих слов? А если и испугается, то ведь до первого стакана, а там трава не расти... Или я не прав?
– Возможно...
– Ну, так прав или возможно?
– Да, возможно, и правы...
– Вы поймите, Зинаида, я ведь только для вашей пользы говорю, вам с ним жить... А ответственность людей в чувство приводит, многих, по крайней мере...
– Нет, – решительно сказала Зина, забирая заявление, – можете считать, что я сюда не приходила и вы меня в глаза не видели.
С этими словами Зина встала и пошла к выходу.
– Стоять, – гаркнул я. – Быстро вернулась и села на место! А бумагу... положила туда, откуда взяла!
Женщина, не ожидая такого обращения, словно завороженная точно выполнила приказание.
– Вот и с ним бы так, голубчик, он сразу поймет что к чему, он трусливый... Я думаю, подействует, он поймет...
Зина снова завела свою «шарманку», но уже намного спокойнее.
– Зинаида, опомнитесь, неужели вам не понятно, что никто ничего не поймет? Однако ладно, тема закрыта, раз слово дал, значит, сдержу. Поговорю с ним, и точка.
– Да, да, хорошо, как скажете.
– А сейчас идите в больницу, вам там окажут необходимую помощь. А потом я дам направление на экспертизу.
– Не-е-е-т никуда я не пойду, брось... те это. Чего я там не видела, пустое всё... Да и как я назад вернусь... Не пойду и всё...

Зина попыталась было протестовать, однако я, наученный горьким опытом, молча набрал «03» и вызвал «скорую помощь». Перед приездом «скорой» я сфотографировал ее синяки. Фотографии нужны были мне на тот случай, если Зина из больницы сбежит. А так у меня будут доказательства побоев. На следующий день она снова пришла.
– Из больницы я, правда, ушла... Ну, тошно мне там, а полежать я и дома могу…
– Я так и предполагал… Хорошо, сейчас я дам вам направление на судебную экспертизу.
– Нет, не надо… я ничего не хочу… и вообще я передумала...
– Ну, знаете!..
– А можно фотки посмотреть? Вы ведь меня сфотографировали... Я ведь даже в зеркало не гляжусь... уж много лет как не гляжусь... Не хочу расстраиваться... Я же женщина все-таки...
– Вот, смотрите на здоровье, – неудачно предложил я.

Она нерешительно взяла фотографию в руки. С минуту сидела неподвижно, разглядывая себя.
– Господи! Неужели это я? – наконец произнесла она.
Усилием воли она заставила себя еще раз взглянуть на изображение и, не удержавшись, громко зарыдала. Я смотрел на нее и не мог понять, в чем же дело.
– Зинаида, вы чего? Почему вы плачете? Что не так?
– Нет, ничего... Просто мне и тридцати лет нет...
– Сколько?!.. – теперь настала моя очередь удивляться. – Извините, Зина, – сконфуженно произнес я.
– Ничего... А ведь когда-то моей внешности все подружки завидовали... Можно я эту фотографию себе заберу?
– А вам-то она зачем? Ведь без слез не взглянешь...
– Я знаю, что выгляжу ужасно и смотреть на нее... то есть на себя не собираюсь, да и людей пугать у меня нет никакого желания... Просто у меня нет больше других фотографий, вообще нет... и, скорее всего, уже и не будет... А вот возьму я и помру завтра... И что, могила моя без фотографии будет? Не по-людски как-то... А так хотя бы будет, с чего фотку на памятник сделать, а синяки... да бог с ними, с синяками... Ходила с ними на этом свете, похожу и на том, не велика беда...

Последние слова бедняжки буквально растрогали меня. До суда дело она так и не довела, но как ни странно профилактическая беседа с «кухонным бойцом» дала неожиданный результат. То ли он, действительно, испугался, то ли… А через какое-то время Зина переехала и где теперь обитает неизвестно. Однако я очень надеюсь, что жизнь у нее все-таки наладилась, что синяки исчезли с ее лица раз и навсегда. И, возможно, наконец у нее появился альбом с множеством красивых фотографий... для друзей и знакомых, на память детям или просто для души...

Много воды утекло с тех пор, и только оставшаяся фотография напоминает мне о том, что всегда есть люди, которым живется, ну как бы вам сказать, не так просто, что ли, а порой очень даже не просто. Часто эти люди где-то совсем рядом, но мы о них ничего не знаем. Мы слишком заняты собой и редко задумываемся над тем, что 9х12 может быть не только фотографией «юного странника» из известной песни, но и изображением молодой несчастной женщины на надгробном памятнике...