Ловелас

Ловелас, иногда благородный и
любезный, иногда чудовище – сии
два характера, говорю я, будут
удивлением всех читателей и всех
времен…

Николай Карамзин


Подтянутый, изыскано одетый человек приятной внешности сидел напротив меня. Выглядел он довольно моложаво, говорил энергично, даже эмоционально, много жестикулировал и, словно на суде, пытался доказать свою непричастность к происшедшей трагедии.
– Ну и что, вы мне теперь нотации читать станете? Я давно уже не ребенок! Своих имею... Я свободный человек и волен поступать так, как считаю правильным. Я вправе добиваться своего счастья всеми доступными способами... Причем в полном соответствии с главным правовым принципом – разрешено все, что не запрещено! Жизнь – она одна, и другой у меня не будет!

Я, не перебивая, внимательно слушал и пытался понять этого человека, то и дело якавшего и утверждавшего, что он не ребенок. А когда он, наконец, замолчал, попытался призвать его к совести:
– Все это, безусловно, так, однако поиски своего счастья не должны оборачиваться несчастьем для других.
– Снова вы за свое! – взорвался мужчина. – Ну, не люблю я ее... то есть не любил...
На последнем слове он запнулся.
– Когда-то любил, а теперь нет... Была любовь, большая, чистая, светлая... и вдруг ее не стало... И ничего с этим не поделать... Вот так вот!..
– К сожалению, не стало не только любви... – холодно отрезал я.
– Только вот не надо из меня козла отпущения делать... Совесть моя чиста!

Любезный читатель, здесь я должен прервать диалог и ввести вас в курс одной печальной истории. Ведь вам не известно ни то, кем был этот мужчина, ни то, что с ним произошло. А дело было так. Я шел в отдел забрать поступившие с моего  участка сообщения о преступлениях. Было раннее утро, на улице еще темно. Хруст снега под ногами редких прохожих да карканье сонных ворон – вот и все, что тревожит слух. Дежурный удивился моему раннему визиту.

– А ты-то чего так рано? Что, не спится?
– Работы много… не успеваю... Сам знаешь: и за себя, и за того парня... Три участка – не шутка! Как прошла ночь?
– Докладываю: нарушений госграницы не было, ядерные боеголовки не запускались, уровень радиации в норме... Что еще тебя интересует? – отшутился дежурный.
– Я смотрю, с чувством юмора у тебя в порядке... А как обстановка на моем участке?
– Без особых происшествий... Хотя погоди... Высотка на дороге – твоя?
– Да... А что?
– А то, что «парашютистку» заявили... С шестнадцатого этажа девка сиганула... Жаль дуреху... молодая совсем...
– Это уже не первый случай...
– На все воля Божья, – философски ответил дежурный.
– Кто она?
– Личность не установлена...
– Следственная группа выезжала?
– Разумеется.
– И что, очевидцы есть?
– Ты лучше спроси у патрульных… они первыми выезжали на место происшествия.
От коллег я узнал, что погибшая снимала квартиру в этой самой высотке. Решив выяснить обстоятельства происшествия, не дожидаясь отдельных поручений следователя, я направился к месту гибели девушки.

Только-только начинало светать. Подойдя к высотному дому, я невольно остановился. Шестнадцать этажей – это почти 50 метров от земли! Даже смотреть вниз страшно! С такой высоты люди похожи на муравьев... Это какая такая причина должна быть, чтобы залезть на крышу, подойти к краю и... Внимательно осматривая снег, я искал место предполагаемого падения, но так ничего и не нашел. Никаких следов, совсем никаких. Я, конечно, по опыту знал, что, кроме маленькой лужи крови да небольшой вмятины, и искать, собственно, нечего – такова уж специфика. «Может, снегом успело занести», – мелькнуло в голове. Худощавая фигура знакомого дворника, орудовавшего лопатой, привлекла мое внимание. Он расчищал занесенный снегом вход в подъезд.

– Бог в помощь, Иваныч! Холодно?
– Нормально, – не прекращая работы, он повернулся ко мне: – Чего так рано?
– А ты ничего не слышал о ночном происшествии?
– О самоубийце что ли?
– Да...
– Слышал, что и все... Сам лично ничего не видел, дело-то ночью было...
– И куда она упала?
Дворник перекрестился.
– Бедняжка-то упала не на землю...
– Как так не на землю? А куда же еще?
– На козырек этот... что над нами... он взглядом показал наверх.
– Ах, вон оно что!..
– Говорят, она здесь квартиру снимала... На седьмом этаже...
– Не знаешь, у кого?
– Разве всех упомнишь! Раньше почти всех жильцов в лицо знал… А теперь! – он махнул рукой. – Одни квартиранты... И те то и дело меняются... Так что извини, командир, ты лучше спроси у старшей. Зайди к ней, может, еще дома...

Я зашел в подъезд, поднялся на второй этаж и вышел на «курительный балкон». Передо мной был тот самый козырек. Кругом следы от ног, а посредине запорошенное кровавое пятно. Было холодно. На соседнем дереве громко каркнула ворона и с шумом взлетела. Птицы не люди, им гравитация не помеха. Между тем народ стал собираться на работу, и подъезд ожил. То и дело был слышен шум лифта, поднимающегося и опускающегося по «требованию» жильцов. От старшей по подъезду я узнал, кому принадлежит  интересовавшая меня квартира. Вместе мы поднялись на седьмой этаж. Дверь в квартиру была заперта. «Удивительно, – подумал я, – а почему заперта? Человек, решивший покончить с собой, не станет беспокоиться о сохранности имущества...»
– Может, просто захлопнулась?.. – предположил я вслух.
– Вы будете вскрывать дверь? – спросила меня старшая по подъезду.
– Нет, не сейчас. Нам прежде нужно найти хозяйку квартиры.

В назначенное время я подошел к высотке. Все уже были на месте. По просьбе следователя хозяйка своим ключом открыла дверь. В комнате на столе лежал
тетрадный лист, где ровным почерком было написано: «Папа и мама, прощайте и простите! Никого не вините в моей смерти! Я сама... сама во всем виновата... про-
сто жизнь стала мне невыносима... Саша, прости и ты меня...» Там же лежал и паспорт девушки.
Я позвонил дежурному.
– Помнишь девушку? Ну, та, что с высотки упала...
– Как же не помнить!
– Паспорт нашелся... Записывай адрес.
Я продиктовал ему паспортные данные девушки и место ее регистрации.
– Оказывается, она из области…
– Да, не местная. Надо связаться с тамошним участковым, пусть сообщат родственникам, чтобы приехали.

Трудно выразить словами то, что стало с матерью, когда она узнала о смерти дочери. Скажу лишь одно – ее увезли на «скорой»...
Через несколько дней в отделе я случайно столкнулся со следователем, в чьем производстве находились материалы проверки. Мы разговорились.
– Кстати, нашли мы этого Сашу... – сказал он.
– Какого Сашу?
– Записка! Не помнишь?
– Неужели? И?
– Он на твоем участке живет...
– Надо же!.. А с делом-то что?
– Отказной... Самоубийство...

Уходя, я уточнил адрес, так, на всякий случай. «Самоубийство... суицид, – рассуждал я по дороге в опорный пункт. – Пусть уход из жизни молодой девушки был некриминальным, тем не менее, он не был беспричинным...» И что-то мне подсказывало, что здесь не все так просто… Я решил повидаться с Александром и поговорить с ним. Но о чем? Я долго думал, что именно скажу, когда увижу его. Ведь перед законом он был «чист»... А имел ли я право сомневаться в выводах следствия? Но как бы оно там ни было, закон о милиции обязывал меня выявлять условия, способствующие совершению правонарушений, проводить индивидуальную профилактическую работу и участвовать в пропаганде правовых знаний. Одним словом, я убедил себя в том, что просто обязан поговорить с этим человеком.

Теперь, читатель, когда суть дела стала вам известна, мы можем вернуться к прерванному диалогу. Итак, услышав мой упрек, Александр возмутился:
– Только вот не надо из меня козла отпущения делать... Совесть моя чиста!
– Часто люди гордятся чистотой своей совести только потому, что они обладают короткой памятью...
– Вы что, проповедник что ли?
– Не я, а Лев Толстой...
– Неважно, не вам судить! Следователь сказал, что было самоубийство... Черным по белому написано! Что не понятного?
Я молча смотрел ему в глаза, пытаясь прочесть в них то, что обычно пытаются скрыть «между строк»...
– Что вы смотрите на меня так, словно я вам денег должен? Я невиновен! Мало ли кто кого бросает? Мало ли кто кого любит? Любовь взаимной бывает крайне редко... И потом, вы же мужчина, неужели вы не можете меня понять?..
– Речь не обо мне...
– Нет уж, извольте ответить. Неужели вы, в самом деле, не можете меня понять?.. Ведь мы мужики, в конце концов!
– Сейчас речь не обо мне... – сухо повторил я. – И потом, что вы хотите от меня услышать? То, что вы поступили правильно? Да, вы не нарушили закон... уголовный. Но вы поступили неправильно, не по-людски... Вы нарушили нормы морали, Божью заповедь, наконец... и результат не заставил себя ждать...
– Ваши штучки на меня не действуют, я атеист... Не убивал я никого, не убивал!.. Она сама... Что же я, по-вашему, должен был погубить свою жизнь рядом с нелюбимой женщиной? С горя должен был спиться или удавиться?.. А ведь у меня жена, дети... Думаю, что если бы я был виновен, то судьбу мою решал бы суд... А вы в душу не лезьте, это не входит в ваши должностные обязанности... И потом, давайте называть вещи
своими именами. Мужчины вообще полигамны, нашему брату подавай разнообразие! Иначе никак... Вы это сами прекрасно знаете...
– Знаю что?
– Только не надо из себя святого строить... А что касается меня, да, я грешник, признаюсь... ну, не терплю я каких бы то ни было «диет» в плане женщин... Что ж меня теперь на гильотину за это?!
– Вы не во Франции… К тому же, гильотина была запрещена в сентябре 1981 года, после отмены смертной казни, – безразлично ответил я, давая понять, что наш разговор окончен.
Он ушел, а мне пришлось довольствоваться осознанием того, что не всякий грешник – преступник. И потом я старался быть объективным. Может, и в самом деле он был ни при чем? Мало ли какие могут быть обстоятельства?

Только после того случая жизнь Александра пошла наперекосяк. Началось с того, что у него возникли проблемы в семье. Он приходил жаловаться, что жена не дает видеться ему с детьми, не пускает даже на порог. Я пытался ему объяснить, что решение гражданских споров не входит в мои должностные обязанности, и посоветовал обратиться за защитой своих прав в суд...

Прошло много лет. Как-то весной в опорный пункт за нарушение общественного порядка доставили потасканного мужчину в годах с подозрительно молоденькой девушкой. Оба они были пьяны. Сразу доставленного я и не узнал. Его спутница, развязная и вульгарная, оставляла впечатление гулящей девки, а он – обычного забулдыги. И это был Александр! От былого позерства, манерности и лоска не осталось и следа. Он стал уверять меня, что они просто повздорили, вел себя по-панибратски, словно мы давнишние знакомые. И не прекращая, твердил: «дела, мол, семейные, сами разберемся». К его неудовольствию эти самые «семейные дела» как раз и входили в круг моих должностных обязанностей...

С тех пор мы встречались не раз. Со своей новой подружкой Александр стал настоящей «звездой» района. Не проходило и месяца, чтобы им не «засветиться» в участке: то пьяная драка, то сцена ревности, то жалоба от соседей. А через какое-то время ему проломили голову. Травма была настолько серьезной, что он не мог самостоятельно передвигаться. Подружка его стала ему открыто изменять, мужчин меняла словно перчатки, бессовестно водя их прямо домой. А наш ловелас, будучи прикованным к кровати, был вынужден все это наблюдать, мирясь со своей далеко не завидной ролью «зрителя»... Думаю, что эта девица в корне изменила его взгляды на мужскую полигамию...