Плеть

Если тебя лягнул осел, не отвечай
ему тем же.
Плутарх


– Чего ломитесь? Как будто вас здесь ждут!
Из-за двери послышался заспанный женский голос.
– Открывайте: милиция, – ответил я дежурной фразой.
Дверь открыла молодая женщина и недовольно спросила:
– Чего надо? Вы бы еще ночью пришли!
– Я ваш участковый. Пришел по вызову. Представьтесь, пожалуйста.
– Ну, Тамара я, дальше что?
– Что у вас произошло?
– Ничего... хорошего.
Ей было лет тридцать или около того, на ней был халат и мягкие тапочки. Опухлое лицо да перегар свидетельствовали о ночных возлияниях.
– Меня интересует причина вызова милиции.
– Послушайте, товарищ милиционер, или как вас там, у меня нет ни времени, ни желания точить с вами лясы. Так что до свидания, – она стала закрывать дверь.
– Минуточку, гражданка, не так скоро, – остановил я ее. – Мне надо вас опросить...
– Ну, надо – так опрашивай, мне то что!
Она снова попыталась закрыть дверь.
– Вы меня не поняли, опрос – это когда вы говорите, а я записываю.
– О, Господи, дадут мне сегодня поспать!.. Черт с тобой, опрашивай.
– Зачем вы вызвали милицию?
– А тебе какое дело?
– Повторяю свой вопрос: зачем...
– Ладно, чего заладил, чай, не дура... Надо было, раз вызвала...
– И зачем же?
– А ты уверен, что хочешь знать?
– Гражданка... – начал, было, я, но она не дала мне закончить. – На, любуйся...
С этими словами она развела полы халата в стороны... Я оторопел.
– Видал? Проткнули меня малость... – сказала она, показывая пальцем на порез чуть выше пупка.
– Прикройтесь, вам не стыдно!
– Стыдно, у кого видно!..
– Что с вами стряслось?
– Ничего говорить не буду, заяв подавать не буду, показаний давать не буду! А тебе показала... так ты сам напросился. А впрочем, у меня все хорошо.
– Мне не понятен ваш настрой. Если у вас все хорошо, зачем надо было милицию вызывать, отрывать людей?..
– Я посмотрю, когда тебя резать будут, как ты запоешь. И потом, не больно вы и перетрудились...
– Не надо грубить, это вас не красит. Кто вас порезал?
– Конь в пальто! Ничего не было, ничего я тебе не показывала, тебе все это привиделось...
– Не хотите говорить мне, так расскажете в другом месте. Получается, что вы сделали ложный вызов спецслужб...
– Каких еще спецслужб?
– Милицию! Я буду вынужден подать рапорт...
– Не дури, начальник! Какой еще рапорт! Одни твои слова. А что видел меня голой... Ну, так кто ж тебе поверит? А будешь упираться, так вообще скажу, что ты ко мне приставал... Так что опрашивай и ступай восвояси.
– Гражданка...
– Послушай, мент, а может, лучше ты зайдешь ко мне, там и поговорим. Я тебя чаем попотчую, а может, чего покрепче предложу? А?

Годы работы в службе участковых вырабатывают в тебе такую выдержку, которая доступна не многим. Куда проще было бы плюнуть, развернуться и уйти, однако легкие пути редко бывает верными. И особенно, если ты участковый! Люди разные, и к каждому нужен свой подход.

– Вы, как я погляжу, настроены фривольно. Мне не до шуток. Одевайтесь и пройдемте в участок. На слове «участок» лицо ее изменилось, она настороженно посмотрела и как-то подозрительно покорно сказала:
– Хорошо. Только переоденусь... – после чего закрыла за собой дверь.
В какой-то момент я подумал, что она больше не выйдет. Однако она сдержала слово, и вскоре мы были в опорном пункте.
– Итак, ваше семейное положение? – начал я опрос.
– Замужем я.
– Дети есть?
– Только их и не хватало.
– С кем поссорились?
– Известное дело с кем: с мужем, будь он трижды неладен!
– Так, значит, это он вас?
– Что он?
– Как что, порезал...
– Кого порезал? Меня? Вздор! И откуда вы это взяли?
– Хорошо, чем занимается ваш муж?
– На нервах моих играет.
– Вы ведь не ребенок, ведите себя серьезно!
– А чего вы к мужу моему пристали? Дался он вам... Говорю же: ни при чем! Дайте, в конце концов, бумагу, я все напишу...

Я дал ей чистый лист, ручку, и она стала писать. Удивительное дело, пока бумага не марана, она всего лишь бумага, но стоит на ней написать нужные слова – и это уже документ! От него людские судьбы зависят...

Закончив, она огляделась и с явным удивлением посмотрела на меня.
– Что это все значит?
– Что всё?
– А всё! Это не участок, а выставка какая-то! Прямо пансион благородных ментов! Картинки у тебя здесь какие-то, чистота всюду, порядок... Непорядок!
– Я вас не понимаю!
– А чего тут понимать? Атмосфера здесь неподходящая, совсем неподходящая...
– А что вам не нравится? Живопись положительно влияет на человека, в частности, снижает уровень страха или беспокойства.
– Нет, несерьезно все это как-то... совсем несерьезно. А уровень страха не снижать, а повышать нужно... Без него никуда!
Она замолчала, достала из сумки сигареты и хотела закурить.
– Здесь не курят.
– Ну, говорю же – пансион! Курить здесь, видите ли, нельзя! Даже в самолетах пепельницы предусмотрены! Чего еще здесь нельзя? Наверное, ругаться матом? Угадала?
– Само собой разумеется.
– Вот ты... ты с кем работаешь? С кем дело имеешь? С профессорами, может, с академиками или с уголовниками да проходимцами всякими?.. Это милиция!
– И что, что милиция?
– А то, что бояться должны, тогда и уважать будут. Некоторые так только язык силы и понимают...
– Часто убеждение бывает действеннее, чем сила. А что касается уважения, то, для начала прекратите... тыкать.
– Нет, мне здесь и слова не дадут сказать!..
– Почему же – говорите.
– Вот это кто, например? – спросила она, меняя тему и тыкая пальцем в репродукцию, висящую на стене.
С холста на женщину укоризненно взирал первый министр внутренних дел.
– Это Кочубей... – начал, было, я отвечать на вопрос, но она не дала досказать.
– Можешь не отвечать, это совершенно не важно. Сюда если и следовало чего повесить, так это... хорошую плеть.
– Что?
– То, что слышал: плеть. И каждый негодяй будет поглядывать на нее и все свои грешки в душе перебирать. Все вспомнит: и чего делал, и чего не делал...
– Здесь бывают разные люди. В человеке плохое и хорошее уживаются удивительным образом. Вот, например, вы...
– А что я?
– Я уверен, что в вас хорошего намного больше.
– Интересно, откуда такая уверенность? Ты меня знаешь всего ничего, а говоришь...
– Все плохое в людях привнесено обстоятельствами, извне, так сказать, и очень непрочно. А вот хорошее – это...
– А это кого казнят? – снова спросила она, разглядывая другую картину.
– Какая вам разница, это же неважно...
– Не скажи, эта вот поуместней будет... Казнь все-таки! Кого?
– Степана Разина...
– Вот оно что! Ишь ты, музей здесь устроил! И потом, а почему нигде нет окурков?
– Каких еще окурков? – удивился я.
– Каких, каких! Самых обыкновенных, тех, что бычками называются...
– Вы понимаете, что говорите?
– Значит, не куришь... Плохо! Кто не курит и не пьет, тот...
– Гражданка, прекратите паясничать.
– Не нравится? Вот ты говоришь, что я тыкаю. Встречный вопрос: почему ты выкаешь? Меня все эти телячьи нежности нервируют, знаю, что все это притворство и лицемерие... – она замолчала. – Показуха, одним словом. А на деле...
– А что на деле?
– Ничего, проехали...
– Вас что, кто-то обидел? В ваших словах много грубости, а в душе – злоба и тоска...
– Какое дело тебе до моей души? Может, ее вообще нет! Уже нет...

Она снова взялась за сигарету.
– Как-то нас, девчонок молоденьких, менты загребли... Мы тогда из села приехали, поступать хотели... Дурехи! Не знаю, может, нас за путан приняли, может... Не знаю... Короче, доставили всех нас в участок. Этот участок я на всю жизнь запомнила... Стоим, мнемся, а там накурено, как в аду!!! И везде окурки, окурки... В пепельнице, на столе и даже на полу... Нам, дурам, все хихоньки да хахоньки... Глянь, а там на стене висит плеть... черная такая, крученая... настоящая плеть. Точно такая у нас в деревне на конюшне была, лошадей стегать...
Она замолчала, потом стала нервно вертеть в руках сигарету.
– Курите, если невмоготу...
Она закурила, сделав глубокую затяжку, после чего затушила сигарету.
– С тех самых пор у меня нет души... умерла она, зато сердце ожесточилось, – наконец, произнесла она. – А сюда пришла – проверить: может, и у вас тут плеть имеется... А тут на тебе – батюшки, пансион!
– Если вас лягнул осел, не стоит отвечать ему тем же. Если вас кто-то обидел, это не повод мстить всему миру.
– Повод! Еще какой повод! Теперь я всех ненавижу! Хотите правду?
– Ну, говорите.
– Будь у меня возможность, я превратила бы всех вас в муравьев, а потом раздавила.
– Обидеть – дело не хитрое, лучше подумайте над тем, что, если желаешь превратить кого-то в муравья, значит, уже сама в него превратилась... Мечтая о мести, ты становишься вровень со своим врагом, а, прощая, превосходишь его. Ну, а если простить вы пока не в силах, просто забудьте...
– Я не злопамятная... просто злая я, да память у меня хорошая.
– Память здесь ни при чем...
– А что при чем?
– Вы знаете, чтобы доказать чью-либо вину в преступлении, нужно доказать, что преступник мог поступить иначе... В народе говорят, что обстоятельства
выше нас. И порой мы не в силах не сделать того, что делаем... Даже те, кто совершил самые ужасные преступления, когда-то были невинными детьми. Но эти дети росли во взрослом мире... Они тоже ссорились, как и взрослые, обижали друг друга и обижались сами. Им было с кого брать пример... Они взрослели, взрослели и их обиды, они росли, обиды тоже росли. Мы все полны обид, мы идем по жизни с грузом обид, с тяжелым бременем, и за нами тянется их длиннющий шлейф. Кого-то обидели мы, кто-то обидел нас, обиды копятся, делая нас хуже, отравляя, ожесточая, оскверняя. Чем мы старше, тем их шлейф длиннее, а мы хуже... Обиды слепят нас и искушают на новые. Несмотря на то, что их нельзя увидеть, мы их очень остро чувствуем. Мы живем в атмосфере обид, и порой они страшными ливнями войн и междоусобиц обрушиваются на наши головы...
– Да вам адвокатом работать!
– Участковый – это и адвокат, и прокурор, и в какой-то мере судья в одном лице.
– Я вижу...
– Плохо не только вам, у каждого своя беда. Только она не всегда видна... Бывает, посмотрит кто на кого со стороны – обзавидуется! Только забывает завистник, что внешность-то обманчива, и порой на душе кошки скребут, или того хуже – хоть в петлю лезь... Странно, но когда плохо не только тебе одному, становится легче. Так уж устроен человек... Те, кто тебя обидел, достойны не столько мести, сколько жалости. Они уже наказаны судьбой, и что им пришлось пережить, ведомо лишь им. Не зря Христос, умирая, просил пощады для своих палачей: «Отец, прости их, ибо не ведают они, что творят». Возможно, и тебе это знание принесет облегчение. Но чтобы стать по-настоящему счастливой, нужно научиться радоваться не чужому горю, а чужой радости... Это очень и очень непросто! Но других путей к счастью нет.
– Прости... те меня.
– Не стоит... Заявление писать не надумали?
– Незачем, я сама во всем виновата... Мужа обидела, вот и вас ни за что обидела...
– Род человеческий един, и часто за грехи одних ответ несут совсем другие...
– Знаете, возможно, это я сама себя ткнула... может, по-пьяни, может, сдуру, может, чтоб мужа напугать, а может, попросту жизнь потеряла смысл...
– Смысл жизни придают дети, и, если ваш дом не наполняют детские голоса, его наполнят ругань и грызня... Подумайте над этим.
– Вот! – она протянула мне лист, где написала, что травму получила по собственной вине и в помощи милиции не нуждается.
– Простите, что отняла ваше время... Спасибо... И еще... я тут... ну, это... в общем, у вас здесь очень красиво.