Туман. часть третiя. глава девятая

          

               

                ЧТО  СКВЕРНЕЕ – ЯВНОЕ,  ЛИБО  ТАЙНОЕ?




                Время,    когда      знания    не в   почёте,                порождает героев. Время, когда мудрость не в почёте, порождает разрозненные знания. Печально, что время знающих героев не перетекает во время людской мудрости.
                (К.А.Ляцких, потомственный дворянин)


Сколь долго ещё двигалась кавалькада наших героев – кто знает. Хронометр, как на грех, был оставлен в доме, а определять истекшее время по ощущениям – так на то, ни у кого умения недоставало. А пока – солнце было высоко, а для отдохновения уж дважды останавливались. Семён дал обещание, что совсем скоро будет и третий привал, на котором он останется дожидаться возврата господ.

И правда, так оно и случилось. Путники вышли на безлесную поляну, вдоль одного края, коей, был овраг.

--Вот, господа, тут вам и привал. Далее – вы сами….

Провожатый смолк, с тревогою глядя перед собою.

Такую перемену в настроении подметили и путники и, переводя взоры с Семёна на овраг и обратно, спросили.

--Что примолк, Семён? Что увидал?

--Негожий день, ноне, негожий. Не ходите дале, давайте возвертаться.

--Семён,- строгим голосом проговорил штаб-ротмистр, - довольно причитаний и острастки. Говори, что тут не так?

--Не так? Туман в овраге не так! Об эту погоду его быть не дОлжно тут… а он – тут! Не так тут – не к добру! Давайте возвертаться!

--Постой, братец! Тут лес, низина, безветрие, сырость, овраг, наконец! Что ты такое говоришь? Я бы был более удивлён, не окажись его здесь, а не….

Слова Кирилла Антоновича прервал хруст веток и сухой травы. То Семён шагнул на непротоптанную часть тропинки.

--Слыхали? Трава сухая, словно порох! Откуда сырость-то? Да и овраг пустяшный, до дна, едва, две сажени… сырость-то, откуда? И Герасимцы, души заблудшие, и в сушь самую – туман…. Не к добру, говорю вам, не к добру!

--А я бы отважился идти дальше, - бодро сказал гоф-медик, и протянул руку к помещику за биноклем.

--Да, Семён, мы идём! Благодарю тебя за предостережение, но мы не отступим. Вы как, Модест Павлович?

--Идём, разумеется! Однако ступать станем, словно в дозоре – сторожко! Мне мой опыт подсказывает, что грех отмахиваться от любого предостережения.

--Вот так, Семён, мы тебя ослушались и идём далее. Какие ещё будут наставления?

--На то воля ваша, ступайте. Потрудитесь запомнить дорогу. Впереди, правее сухих кустов, видать вам?

--Да, видно преотлично! – Сказал Карл Францевич, неотрывно смотрящий в бинокль в сторону леса за оврагом.

--Хорошо, что видно! Правее стоит сухостоем сосна, видите? Как выберетесь из оврага, ступайте на ту сосну. За нею, тут же, зачнётся тропинка. С неё – никуды! Она вас к Герасимцам и доведёт. Там недалече будет. Может, передумаете? Ну, как желаете…. Тогда, вот ещё. Примите две тряпицы, да не растеряйте их! Коли нужда настанет в моей подмоге – сподобьтесь повязать чёрную тряпицу на ту сосну. Повяжите вровень с головою. Ну, а когда станете возвращаться, повяжите белую – я буду готов вас встретить. Боле сказать вам неча, окромя просьбы передумать.

--Чёрная – твоя помощь, белая – мы возвращаемся, верно? Ежели так – то в путь!

--Храни вас Господь!

Модест Павлович на глазок определил, что дальность до оврага без малого сотня саженей, такова же дальность от оврага и до сухостоя. Про то он и сообщил друзьям, и прибавил:

--Прибавим ходу, чтобы нам по ночи в обратную дорогу не идти!

Ответа не было ни от кого. Общительность, после предостережений Семёна, скоро сошла на нет, уступив место настороженности.

Остановившись у края оврага, друзья, не сговариваясь, поглядели друг на друга, словно стараясь привлечь внимание остальных – а видят ли они то же, что видит думающий о том?

Картина, которая привлекла их своей необычайностью, была завораживающей, необычайной и, помятуя прощальные слова Семёна, зловещей.

Над оврагом висел туман. Висел основательно и недвижимо, словно написанный художником на холсте. А ниже уровня края он, будто бы в ребячьей забаве «калейдоскоп», не спеша переливался разными колерами. От бледно зелёного туман хлопьями перетекал в розовый, схожий с цветами бабьей рожи, в обилии растущей у ограды в поместье Кириллы Антоновича. А далее, словно копируя небесные облака, собирались фиолетовые охапки.

Вся сия мешанина оттенков, форм и безветренной тишины, медленно, с едва приметным трепетанием колыхалась, напоминая набегающие одна на иную морские волны.

Оттого туман, качавшийся снизу и недвижимый наверху, на какое-то время лишил речи путников. Такого они не видали, и не слыхали про такое, а ещё и не в полной мере верили своим глазам.

Наконец, проведя руками по лицу, подал голос помещик.

--Надо, всё же, идти…. Мне думается, что надо.

И далее, подбадривая самого себя в душе, продолжил увереннее.

--Не возвращаться же нам!? И не такое препятствие побеждали, верно, Модест Павлович? Сами же видите, что от долгого стояния ни решимости не прибавится, ни цель не приблизится. Тем паче, что туман, даже, прозрачен на всю долготу вытянутой руки… почти прозрачен. Уговоримся так – я иду первым, за мною Карл Францевич. А замыкает, либо прикрывает нас, Модест Павлович. Так, цугом, мы и пересечём его. Бог нам всем в помощь!

Наложив на себя крестное знамение, и слегка согнув колени, помещик ступил ногою на едва видимый уступ, поросший травою.

Первый, а за ним и последующие шаги, оказались успешными, что и придало некую уверенность в движениях, но лишило всяческой осторожности, кою так просил блюсти штаб-ротмистр.

--Карл Францевич, спускайтесь! Тут довольно приличная тропа! Спускайтесь!

Про то, что голос прозвучал так, словно кричали в подушку, а пройдённые пять шагов оказались достаточными для того, чтобы уже не увидеть края оврага, Кирилла Антонович подумать не успел.

То ли сырая трава (эх, Кирилла Антонович, какая сырость, коли туман сух, как позапрошлогодняя солома) подкосилась, то ли кочка была слаба, то ли ещё несколько причин сошлись воедино, только помещик рухнул на бок, и покатился по склону.

Ухватиться рукою было не за что. Персты собирали собою мелкие комочки земли, выпрыгивающие из склона коренья травы и острые остатки старых стеблей кустарника.

Падение никак не прекращалось. Попавшиеся на его пути кучи засохшей глины подбросили Кириллу Антонович на несколько вершков над землёю и перевернули с левого бока на спину. И тут же опалило болью левую ногу, малость пониже колена.

Ещё секунда падения, другая и падение прекратилось так же нежданно, как и началось.

Последнее, что осталось в памяти у помещика, это перекатывание через голову от случившейся резкой остановки и удар о что-то твёрдое теменем.

Кирилле Антоновиче почудилось, что он тут же открыл глаза, как только откатилась первая волна боли. Ощупывание головы малость успокоило – ушибов, равно как и крови, не обнаружилось. Осталось беспокойство из-за боли в ноге.

«Нога не голова, а хромать – не думать!» - тут же сочинил помещик поговорку, позволившую ему подняться на ноги и оглядеться.

На дне того, куда он скатился, замест того, чтобы спуститься ногами «на пару саженей», туман был однообразен с тем, который разглядывался наверху.

Видимость вперёд, действительно, не превышала вытянутой руки. Оттого помещик, не нагибаясь, не видал того, отчего саднила нога.

Дожидаться в такой непроглядности друзей, либо ощупью пробираться вдоль оврага для их поисков, Кирилла Антонович счёл за неразумное, выбрав для себя движение наверх.

Действуя, скорее по наитию, нежели призвав себе в помощники все свои чувства, Кирилла Антонович сотворил шаг вперёд и остановился. Тишина, вокруг, была словно ватная, без обычайного звона в ушах. Отважившись на другой, а после и третий шаг с приставлением ноги, пришлось признать, что те два предостережения от Семёна и штаб-ротмистра, были не восприняты к исполнению напрасно. Настолько напрасно, что появилась опаска не обнаружить противуположный склон оврага, замест него, вышагивая вдоль низа оного.

Новая попытка громким криком привлечь к себе внимание, либо определить место нахождения попутчиков, осталась тщетной. Помещик достал револьвер и дважды выстрелил в туман. Глухие и, только ему одному слышимые звуки выстрелов, разбудили в мозгу Кириллы Антоновича первые проблески отчаяния. Да, чего уж тут скрывать, отчаяния и растерянности.

Обдумывая скверность и необычайность своего положения, помещик, совсем неприметно для себя самого, сотворил ещё три шага в ту же сторону, в кою сотворялись ранишние шаги.

И вот – последний шаг изменил тягостное течение размышлений! Нога почувствовала изменение ровности дна – начинался уклон! А то, что подобный уклон мог оказаться обычайной кочкой, так такое и в голову не приходило!

Для проверки догадки Кирилла Антонович наклонился, присел и ощупал рукою сие малое изменение дна. Нет, это, таки, настоящий подъём, и это, таки, иной, противуположный склон оврага!

Уж более не разгибаясь, помещик по-обезьяньи принялся вскарабкиваться на пологий край (хотелось бы сказать западни) оврага.

Только на миг одна скорая мысль была распознана обрадованным рассудком – разорвана левая часть брючной пары (самой любимой пары, цвета негритянской головы), и изрядного размера рана на ноге кровоточит. Распознана и тут же позабыта – ничто не должно отвлекать от дальнейшего избавления от объятий сего тумана. Овраг, как препятствие на пути, таковым более не воспринимался.
 
Вот и переливы колеров исчезли, уступив место бездвижному, голубоватому мареву. О, вот и дальность видимости пяти, а то и семикратно приумножилась! Вот и сухая сосна, словно маяк, стала видна со всеми подробностями! Вот и ровная полоска земли у самого склона оврага!

Помещик, не скрывая облегчения, распрямил колени и спину – овраг побеждён!
Теперь самое время оглядеться по сторонам – до сосны три, нет, четыре сажени, никого из попутчиков не видать, звуки (Кирилла Антонович несколько раз хлопнул в ладоши) стали обычными, а рана на ноге стала болеть сильнее, окрашивая левый башмак в цвет крови.

В кармане отыскались тряпицы, даденые Семёном, как сигнальные знаки. Пользовать их для перевязки, либо сохранить их по уговору? «Не думаю, что одно повредит иному», - решил про себя помещик, и сотворил на ноге повязку.

Бог с ним, с туманом, Бог с ней, с раною, друзья-то, где?

Сколь ни гляди по сторонам, нового не сыскивается. «Что делать, друг сердешный?»
-Спросил у самого себя Кирилла Антонович и скоро, как уж стало быть привычным для философствующего помещика, назначил себе новую цель.

--Могли они миновать овраг и решить, что я выдвинулся вперёд? Да! Могли они остаться на той стороне и ожидать весточки от меня? Да! Одно предположение исключает последующее. Каково же решение? Будет таким образом – я отправляюсь далее и застаю их у Герасимцев. По другому предположению я отправляюсь далее и, узнав то, что задумано, спешу обратно, и застаю их у оврага. В обеих задачах решение одно – идти вперёд, а встреча состоится всё едино в одном их предсказанных мест. Считаю, что действую верно! Так, где тут тропинка за сухостоем? Вотона! Ну, здравствуй, тропинка! Доведёшь меня? Тогда, в путь!

Каким бы это не показалось необычайным, но тропинка, словно сдружившись с помещиком, ответила ему на его добрые слова так, что довольно скоро довела его к жилищам Герасимцев.

Либо к тому, что от него осталось.

Растерянность, единожды посетив помыслы Кириллы Антоновича, хорошо запомнила дорогу к нему и, на сей раз, шустро отыскав его, просто ворвалась в мысли помещика безо всякого на то позволения.

И, честно вам скажу, ея приход был уж никак не случайным. Виною всему стала картина, которую лицезрел помещик, всё ещё не придя в себя.

На сём месте некто не обитал, по меньшей мере, добрую половину столетия.

 Оставленные без хозяйской руки маленькие домики, в которых едва могли проживать не более одного-двух человек, почти что полностью обветшали, некоторые небезопасно покосились, а всё пространство, ранее бывшее свободным, густо поросло травою и кустарником.

Стоящие вокруг капища, либо иначе прозванного молельного места, сии домишки покрылись мхом и лишайником. Тёмные от того, что насквозь пропитались лесной сыростью, они, похоже, более и не скрипели от ветра, который мог бы заглянуть не сию поляну. А в самой серёдке предпоследней избушки, стоящей по правую сторону, пробила крышу в поисках света и свободы стройная берёза.

Свой собственный погост, бок о бок соседствовавший с избами и капищем, угадывался лишь по крестам, стыдливо выглядывавшим поверх высокой травы.

Тут и вправду никто давно не жил. Откуда же в Лог могли приходить сии отшельники? Ежели не из этих мест, то для какой такой нужды Семён привёл их сюда? И поселковый голова и сам расчудесно видал, куда они направляются. И молчал? Что это… что тут происходит?

--Не ожидали такового увидать? – Раздался хрипловатый голос откуда-то из-за спины помещика. – Думали, доберётесь сюды, поспрошаете, и вам будут дадены все отгадки? А оно, вона, как случилось! Нетути боле никого, дружок мой сердешный, нету!

Супротив собственного ожидания, Кирилла Антонович стремительно не оборотился назад при первых звуках голоса.

Не найдя схожести ни с одним из памятных ему голосов, помещик приказал себе стоять так же, как и стоял, блюдя выдержанность и самообладание. «Так бы поступил Модест Павлович, так и я поступлю» - пафосно подумал Кирилла Антонович, и рассудительно додумал.

--Ежели, как тать, тайком не напал со спины, то вреда чинить мне, пока что, не стремится. Обойдёт меня, там и поглядим, как далее случится.

Верно, подметил помещик, говоривший не намеревался чинить худого тайно, а лишь обходил Кириллу Антоновича по правую руку. Про то «говорила» трава, шелестящая и ломающаяся под ногами нежданного гостя.

Вот, и появился перед глазами, сей странный человек. Ба! Да сие суть тот самый бородатый юродивый с Посадского кладбища! Тот, что кричал «нет человека, есть рок» и кушал земельку, запивая ея слезьми. Как же его кликали тогда? Нет, никак не припомню.

--Верно, не припомните, как кликали. Да, и к чему вам то? Облик припомнили, да и ладно.

Юродивый неторопливо огибал помещика, однако ближе трёх саженей не подходил. Походку делал с раскачкой и совершенно не глядел под ноги.

«Что у него в правице?» - Подумал Кирилла Антонович, поскольку высокая трава скрытно утаивала всё, что находилось ниже груди юродивого.

«Револьвер у меня в левом кармане. Надо быть готовым ко многому» -снова пронеслось в голове помещика и в сей же миг испарилось, натолкнувшись на голос кладбищенского знакомца.

--Вам, тута, - сказал он, отчётливо выделяя словцо «тута», - ваше оружие не поможет. Хотите, изымите его, оно же в левом кармане, так? А то, что я имею в правице, так я охотно вам то покажу. Полюбуйтесь!

Юродивый высоко поднял правую руку, и помещик рассмотрел в ней… нет, такого просто не может статься! Ах, Кирилла Антонович, как же не может статься, коли глаза-то, видят!

И увидали те глаза отсечённую голову Карла Францевича. Боже, что тут творится?!

--Спужались, нешто? Ай-яй, прошу пардону у вашей милости всепокорно! Не то я взял, дурья моя башка, не то вам показал! Вот что я хотел показать!

Более помещик не стал дожидаться того, что представит для обозрения на сей раз это исчадие. Выхватив правою рукою револьвер, Кирилла Антонович трижды выстрелил в юродивого.

Иногда диву даёшься, как же слаб наш разум, как же несовершенно то творение, призванное стать образом и подобием Божеским! Вот и в теперешний миг помещик запросто лишился дара хотя бы самую малость что-либо осязать, ощущать и понимать. Он стал неким подобием соляного столба, в коем и человеческого было-то, всего и ничего – только подвижные глаза.

Именно глаза! Только они следили, как из ствола револьвера, словно старые осенние мухи едва выползли пули и совсем уж неспешно, медленно крутясь, полетели к юродивому.

Поверьте, тут было от чего потерять в один миг все человеческие ощущения и помыслы.

А стоявший в трёх саженях сей… как его возможно назвать? Изверг? Чудовище? Колдун? Как? Ладно, Бог с ним, с названием! Сие подобие человеческое такоже заинтересовалось полётом пуль, и встало точнёхонько на их пути, подманивая их перстом, как подманивают дитя, дабы подарить ему сладость.

Когда же те самые пули, наконец-то, долетели до него, он с издёвкой принялся сшибать их, щелкая по ним так, как щелкают по носу нашкодившего пса.

--Одна, другая, третия! Более нету? Лукавите, ещё одна есть в барабане. Поберегите ея, вам она пригодится, - юродивый постучал перстом по виску. – А предупреждения моего услыхать не удосужились? Говорил ведь, что тута, - сызнова с нажимом сказал словцо «тута», - ваше оружие не поможет. Вас маменька в детстве не шлёпала за непослушание?

Юродивый не прикрыто издевался, да и наслаждался тем! Однако быстро сменил тему разговора.

--То пустое, выкиньте из головы. И придите, наконец-то, в себя! Довольно стоять истуканом! Это я с вами разговариваю!

Ответом было молчание растерянного человека.

--Ну, хорошо, будь уже, по-вашему – нет у меня головы вашего гоф-медика. Она по-прежнему сидит на нём, и он живёхонек. А по-настоящему, у меня в руке вот что.

Сей бородатый издёвщик сызнова поднял правицу вверх. В ладони оказался зажат ствол трёхлинейного карабина Мосина.

--Видно ли вам, что сие?

Кирилла Антонович явственно начал ощущать, как будто разрывая его платье, а следом и кожу, расталкивая его внутренности, в него ринулись все его растерянные до недавнего момента помыслы, понимания, память, способность говорить и думать, его желания и вся его рассудительность. Последним, с самой большой неповоротливостью, втиснулся в него его характер.

Когда же собралось всё, прежде растерянное, и было вновь обретена способность прежнего философского осмысления бытия, появилась остерегающая мысль о том, что сей юродивый точно ведает обо всех мыслях помещика. И какое же действие надобно предпринять в происходящем сумбуре событий? Видимо, что одно – соблюдать спокойствие.

--Пришли в себя? Подойдите, присядем и потолкуем.

Кирилла Антонович предпочёл не двигаться.

--Вы, таки, побаиваетесь меня? И это с вашим складом ума? Как же хочется убрать вас с моего пути раз и навсегда, ежели бы вы только это знали! Но, я не могу! Подобное мне запрещено! Идите, наконец, поговорим уже.

В ответ помещик ничего не поменял в своём поведении.

--Да, что же вы за Фома неверующий, а? Глядите сами!

Юродивый вскинул к плечу винтовку и передёрнул затвор. Из него с такою же неохотою выпрыгнула пустая гильза и, немного повисев в воздухе, словно подыскивая место, куда удобнее упасть, плавно начала опускаться и, вскоре, совсем скрылась в траве.

«Не соврал Семён, гильза-то, в действительности была в магазине. Но, ежели, он высвободил место, убрав негодную более гильзу, то на её место тут же станет….».

--Настоящий патрон, тут вы снова правы! – Договорил юродивый словами невысказанную мысль Кириллы Антоновича. – Теперь глядите прямо в ствол!

Раздался выстрел, и пороховой дым на пару-тройку мгновений сокрыл и винтовку, и стреляющего.

Повторного растерянного состояния у помещика более не случилось, но он не совершал попыток, хоть каким-то манером увернуться от выстрела. Он просто стоял и ждал подтверждения осенившей его догадки – случится ли то же самое, что и с револьверной стрельбой?

Догадка оказалась верной во всех её возможных отображениях. С видимой неохотой пуля проползла сквозь редеющий пороховой дым и, так же вращаясь, направилась в сторону помещика.

И диким, и до невероятности любопытственным было подобное зрелище! От такового видения,  возможно было похолодеть от ужаса и, вкупе с тем, бесконечно наслаждаться созерцанием подобного.

Но, Кирилла Антонович уже стал тем самым Кириллой Антоновичем, который лишь когда-то был изнеженным философствующим помещиком, претворившись ныне в человека, способного на многое.

Он додержал неподвижность тела до самого подлёта пули в несколько вершков от него, поднял руку и схватил ладошкой смертельный свинец.

Ещё самую малость пуля, вращаясь, толкалась в сжатой ладони, пытаясь вырваться на свободу. Но, одного ея стремления оказалось мало, а ладошка сжималась всё крепче и крепче. Оттого пуля притихла, перестав быть «смертоносной дурой».

--Я же вам говорил, а вы не верили. К слову, то же самое произойдёт и со штыком. Но, мне недосуг вам показывать мою правоту. В третий раз предлагаю вам присесть и поговорить.

Юродивый опустил в траву винтовку и направился к капищу, на котором лежало поваленное дерево.

Подчиняясь, скорее любопытству, нежели уговору, помещик решился приблизиться к юродивому настолько, что и присел рядом с ним.

--Мне кое-что хотелось знать. Ответите? – Спросил Кирилла Антонович, и поправил мокрые от крови тряпицы.

--Ваш срок ещё не истёк, отчего же не ответить?

--Начну по порядку. Куда, хотелось бы знать, подевался ваш простецкий мужицкий говор? Что вы имели в виду, говоря с нажимом, и повторяя словцо «тута»? Что это за место такое, в коем пули не убивают? Откуда у вас голова доктора? Что вы с ним сотворили, и где сейчас мои друзья? Какой есть мой срок, и отчего он должен истечь? Кто….

--Стойте, стойте, не так резво, иначе я полжизни отвечать буду. Всего того, что вы назвали, вам знать не надобно. То, для вас, лишние знания, а проще говоря – обуза для мыслей. Хотя…, - тут юродивый оживился, повернулся в пол оборота к помещику. Кирилле Антоновичу даже померещилось, что у него заблестели глаза от желания вступить в разговор.

--… я исполню вашу просьбу, и отвечу, даже, есть в мои планы и не входило угождать вашему любопытству. Итак – говор. Я стану говорить так, как соизволю применительно к моменту, происходящему вокруг меня. «Тута» - это здесь и в сей момент. А ваш географический интерес о местоположении и вовсе ответа не имеет. «Тута» - это за чертой тумана, за кою вам не след было заступать. Обратной дороги для вас не сыскать, как вы не старайтесь. «Тута» - это не место, а событие. Далее. Не покажи я вам голову вашего дражайшего доктора, предъяви, скажем, обритого у цирюльника зайца, вы бы не показали своих явных намерений, без коих сего разговора и вовсе могло бы не состояться. Либо беседа случилась бы пустой, многословной и лишённой всяческого смыслового итога. Ваши друзья при головах, при жизни и при том же здравии, в коем они прибыли к оврагу. Ваш срок – это то, что есть в прямой связи с «тута». Любое совершённое вами деяние не имеет отметок во времени. Бездействие, либо таковая болтовня, в кою вы с головой окунулись, убыстряет бег времени настолько, что имей вы на руках хронометр, вы не уследили бы глазами за оборотом стрелок. И последний, не до конца заданный вопрос – кто я таков? Моё имя вам без нужды, знание его вам ничем не поможет, равно, как и ничем не повредит. Я тот – кто знает различие промеж жизнью и…. Знаете, я более не стану употреблять это дикое по звучанию словцо «тута», заменив его близким вам по понятливости – черта. То есть я тот, кто живёт везде – в вашей жизни, и за оною чертой. То, что вам посчастливилось сюда попасть, вовсе не означает заслугу вашего характера, вашей настойчивости, либо ещё какой-то черты, коей вы так кичитесь в вашей «жизни». Вы здесь оттого, что у вас есть крепкий заступник, который мне не по зубам.

Тут юродивый оскалился, ну чисто по-волчьи, обнажив крепкие и ровные зубы, коих вовсе не было видать при «кладбищенском знакомстве».

--Пока не по зубам. Это ваш заступник не даёт мне с вами расправиться, как с непрошеным гостем. И то, что я не смог попасть в вас по дороге в Лог, ни в дому, тоже его заслуга. И напоследок ваших вопросов. Я тот, кому вы сильно помешали.

--Я услыхал ваши слова, и принял их к сведению. А что касаемо последнего вашего высказывания, что я вам помешал. Мне сейчас следует испугаться?

--Бравируете? Что ж, этот вам свойственно.

Юродивый отвернулся от помещика, потеряв тот живейший интерес к разговору, который, с упоминавшимся блеском глаз, появился в начале.

--Теперь мой черёд. У меня к вам один вопрос, и дальнейшее будет зависеть от того, какой ответ я получу. Вообразите себе, что вы отец, и у вас есть малолетний сын. Он мало послушен, постоянно шкодит, балУется, суёт свой нос туда, куда не следует. Вы накажете такового сына? Ну, хоть раз?

--Иными словами, вы – мой отец?

--Не ёрничайте, я задал вопрос, а вы потрудитесь ответить с тою же ясностию, с коей я ответствовал вам.

--Из простого любопытства я приму ваши правила, и отвечу. Да, за явное непослушание и чрезмерное любопытство, не позволительное для его возраста, я бы его наказал. Видимо, не крепко, но наказал. Однако у меня нет сына.

--Это мне известно. Итак, вы бы наказали на непослушание и чрезмерное любопытство. Подтвердите правильность моего понимания вашего ответа.

--Я не совсем понимаю, каков смысл в вашем вопросе, но подтверждаю – вы верно поняли мой ответ.

--Тогда скажите, как я должен поступить с тем, кто всего лишь человек, за его непослушание и любопытство?

--Это… вы обо мне?

--А вы видите здесь ещё кого-то?

--Я, милостивый государь, вам не….

--Перестаньте паясничать! – Громкий окрик прервал помещика на полуслове. – Я вам не милостивый, я вам задал вопрос, на который, у вас, не сыщется ответа, кроме выражения глупой гордыни. Я знал, что вы не сможете ответить, просто я дал вам шанс, обречённый на неудачу. Разговор с вами более мне не интересен, и говорить я стану сам. Своим приходом вы вмешались в те события, в коих вам нет места. Вы грубо вторглись туда, где для вас, кроме наказания, ничего хорошего не случится. Но, я оговорюсь, что с неохотой, но признаюсь, что для вас я милостивый государь, а посему, по великой милости своей, не подвергну вас в одночасье жестокой каре, а предложу два выхода из случившегося. Всё на ваш выбор. Первый – вы останетесь на сей поляне. Выбирайте себе избу на свой вкус, и живите. Грибы собирайте, ягоды – голодной смертию не помрёте. Когда же будет завершено задуманное мною, я, возможно, смогу выпроводить вас в вашу жизнь. Однако, в виде гарантии вашего повиновения, и моего исполнения обещанного, я сотворю с вашим другом гоф-медиком то, что вы изволили видеть. Таковым будет то малое наказание за ваше детское непослушание и любопытство. В противном случае, ежели, вы соблаговолите всё едино поступать согласно своей необдуманной, а импульсивной идее чьего-то спасения, погибнет Карл Францевич и второй вас приятель штаб-ротмистр. Я устрою им наиболее ужасную кончину. К своему сожалению, вам лично я ничего сделать не могу. Решение надлежит принять незамедлительно.

Кирилла Антонович закрыл глаза и опустил голову.

Вот скажите мне, какое из двух предложенных решений, предпочли бы вы? Гнусное первое, либо более гнусное другое? А времени, для размышления-то, нету! Вот такая вам задачка! И предугадывание того, что решит Кирилла Антонович, такоже лишено возможности. Моя тревога, как рассказчика, не меньше вашей, как читателя. А сотворил я такое отклонение от повествования лишь оттого, что помещик молчал, а более ничего не происходило.

Нет, признаюсь, что я слукавил. Происходило. В голове Кириллы Антоновича. Ведь не зря он воспитывал свой разум в сложнейшей философской системе! И что она, та самая система? А она – дала многое! Помещик перестал думать, как думает обычный человек, ровня мне и прочим – словесами и предложениями. Он уж успел понять, что юродивый слышит те слова, коими мы, в обычай, думаем. Следовательно, надо думать иначе. Как? Образами! Да-да, я не оговорился, именно, что образами! И ими же помещик ухитрился обойти излишнее внимание к настоящим мыслям. Ай, да, Кирилла Антонович! Вот, переполняет меня из-за него гордость!

Но, вернёмся к образам, иначе, доложу я вам, никак.

Помещик представил себе унылую, опостылевшую поляну с остатками селения, по которой он слоняется в поисках пропитания, и в ожидании избавления. А над ним, в том же образе, разумеется, на небеса замест дневного светила, висит громадного размера циферблат хронометра с резво бегущими стрелками.

Вероятно, вам такое покажется, словно я описываю тяжкий сон Кириллы Антоновича. Но, это не так. Это манера иносказательности, помогающая разоблачить обман. Ведь оставшись здесь, за чертой, да в бездействии, его часы очень скоро отсчитают дни его жизни до самого финала. И означает сие – остаться тут на верную погибель, не получив вреда со стороны юродивого.

Далее образы показали стреляющий револьвер, стреляющую винтовку, отсечённую голову Карла Францевича. И тут….

Да, именно тут, очень и очень осторожно, и не упуская образы далеко от появившегося понимания, помещик снова представил револьвер в своей руке – тяжёлый, стальной, не стреляющий. Но – тяжёлый. Выходит, что невозможность нанести увечия тут, за чертой, имеет касательство лишь к стрельбе, а не к … стоп!

 «Стоп» - это скомандовал сам себе Кирилла Антонович, едва не сорвавшись в своих размышлениях на словеса.

Снова погрузившись в образы, теперь уж касаемые друзей, их вероятной гибели, оврага и остриженного у цирюльника зайца, помещик исполнил то, что страстно хотел исполнить, пряча истинные намерения за образностию.

Поднявшись на ноги, и прохаживаясь в задумчивости взад и вперёд, он, словно ненароком, оказался позади юродивого.

А далее – дело, для коего довольно и одного мгновения. Выхватив револьвер, Кирилла Антонович с силою опустил его на голову злодея.

Юродивый оглянулся, и попытался подняться на ноги, но новый удар, затем ещё и ещё, повалили мерзавца, на смятую траву, без чувств.

--Что же с тобой делать, а? Прибить, или….

Поискав в высокой траве, помещик отыскал винтовку, и отсоединил ремень. Связав худосочные руки юродивого за его спиною, помещик и с расстройством, и с нарастающим ужасом увидел, как прямо на его глазах начали затягиваться раны на голове, нанесённые револьверной рукоятью.

А далее было вот что. Более не руководствуясь благородными поговорками о том, что лежачего бить не позволительно, Кирилла Антонович снова приложил злодея по голове. То ли от удара, то ли ещё от чего, но раны перестали заживляться. Надолго ли?

--Послушайте, - обратился помещик к бесчувственному телу, - не могу же я до конца моих дней стоять около вас и стучать вам же по голове? Как мне вас успокоить?

Первое решение, приходящее при острой нужде, чаще всего считается неверным, и долго, самим же просителем скоро решения, обсуждается, рассматривается со всех сторон и благополучно отметается. И напрасно! То, самое первое, и было, и есть, по сути, самым правильным и, безусловно, действенным.

Прекрасно помятуя о таковой особенности нашего разума, Кирилла Антонович мгновенно принялся исполнять то решение, кое, при его просьбе о помощи, получило нумер первый.

Кряхтя и стеная, сдирая кожу с ладоней и ломая ногти, помещик смог, таки, перекатить бревно, кое пользовали не так давно для сидения, на грудь юродивого.
«Бревно его не раздавит, но и выбраться со связанными руками скоро не даст. А мне важно выиграть время».

Так думал Кирилла Антонович, торопливо, и уж не обращая внимания на рану в ноге, шагая к сухой сосне, как к маяку.

--А для чего мне нужно время? Не знаю, для чего я про него вспомнил. Да, и знать не желаю! Мне предстоит спасти друзей, а уж после и рассуждать о времени!

Вот и сосна! По-приятельски похлопав её по стволу, помещик направился туда, где, по его представлению, ожидал Семён.

Но, на третьем шаге Кирилла Антонович остановился, словно вкопанный….

Тумана впереди не было, он исчез. А вместе с ним исчез и овраг.


Рецензии
Уф... выдохнул читатель... потому что во время оной главы... дыхание несколько раз останавливалось...
Восхищаюсь автором и выдержкой, смекалкой, смелостью, находчивостью, самообладанием Кирилла Антоновича...
В ожидании продолжения, Т.М.

Татьяна Микулич   24.05.2016 21:09     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Татьяна!
А у меня во время оной главы почти останавливалось сердце - всё казалось, что притянуто за... одним словом - притянуто. Всё кажется, что медленно и скучно развиваются события - ан нет! Ежели Вам нравится, то, стало быть, можно писать продолжение.
С уважением!

Олег Ярков   24.05.2016 21:51   Заявить о нарушении
Нужно, Олег!!!!
С интересом, Т.

Татьяна Микулич   24.05.2016 22:07   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.