Королева Анна пришла умереть

Вды­хаю в ноз­дри за­пах цве­тов – жад­но, жар­ко, заг­ла­тываю его в се­бя, при­нюхи­ва­ясь, как ра­нен­ный зверь. Это – мое пос­леднее про­щай вос­хи­титель­ной вес­не, ко­торую мне так и не суж­де­но пе­режить.
Сту­паю по хо­лод­ным пли­там сво­его зак­лю­чения очень ос­то­рож­но. Глу­по бо­юсь по­ранить но­гу и ис­течь кровью, да­же не знаю, от­ку­да взя­лось по­доб­ное же­лание.
Мне бы пе­режи­вать ку­да силь­нее о сво­ем ок­ро­вав­ленном ло­не, ког­да оно вы­киды­вало мо­их же де­тей. Или о том, ка­кой бу­дет ве­личи­ны след на мо­ем крес­тце, ког­да моя го­лова най­дет свое пос­леднее прис­та­нище. Но ме­ня вол­ну­ет толь­ко, как бы не по­ранить но­гу.
На са­мом де­ле за гранью жиз­ни уже ни­чего нет, лишь ти­шина. Еще не­дав­но она пу­гала и унич­то­жала ме­ня, и я, как мог­ла, бо­ролась с ней, слов­но с монс­тром. Ти­шина и бы­ла мо­им монс­тром – без­жа­лос­тным и бес­по­щад­ным. Я вы­бива­ла ее из стен ку­лака­ми, вы­цара­пыва­ла ког­тя­ми из по­душек, рва­ла вос­па­лен­ным кри­ком из сво­его гор­ла, вып­ла­кива­ла сле­зами из за­кут­ков рес­ниц. А по­том приш­ло от­ступ­ле­ние.
Сей­час мне боль­ше не страш­но, как бы­ло тог­да, ког­да сно­ва и сно­ва, бес­ко­неч­но я хо­рони­ла тех, ко­го зна­ла и лю­била – не­мыми мо­лит­ва­ми ус­трем­ля­лась к бра­ту, ког­да он уми­рал и зак­ли­нала ус­лы­шать свой пред­смертный стон от­ца, ког­да он от­вернул­ся от ме­ня, пе­рек­рыв пос­леднее окош­ко, в ко­торое я жад­но выг­ля­дыва­ла из сво­ей тем­ни­цы, ло­вя каж­дый звук и каж­дый сол­нечный блик, не в си­лах на­дышать­ся воз­ду­хом.
Ка­кое се­год­ня чис­ло? Го­ворят, 19 мая. Мне на са­мом де­ле это без­различ­но. Я по­теря­ла вкус ко все­му. Ме­рила жиз­ни – мои счас­тли­вые вос­по­мина­ния – единс­твен­ное, что еще со мной, и кру­тят­ся в го­лове ка­руселью, не же­лая от­пускать. Так скор­бно, так пе­чаль­но, но их нич­тожно ма­ло. Ос­та­лись ка­кие-то жал­кие об­рывки, за ко­торы­ми я буд­то бы смот­рю со сто­роны. За ма­лень­кой де­воч­кой, ко­торая бе­жит к от­цу и не­жит­ся в его объ­ять­ях, за юной де­вуш­кой, что тан­цу­ет на ба­лу при фран­цуз­ском дво­ре (вос­хи­титель­ные бы­ли ба­лы).
Мне не хо­чет­ся вспо­минать те­бя. Я бы хо­тела за­быть на­шу пер­вую встре­чу, не чи­тать сти­хов, что ты да­рил мне, ра­зор­вать твои пись­ма в клочья, не лю­бить те­бя тог­да, на чуж­би­не, в от­ча­ян­ной на­деж­де, сок­ры­той за мас­кой уве­рен­ности, за­чать прин­ца – Ан­глии ну­жен был сын. Те­бе ну­жен был сын, что­бы боль­ше не ра­зоча­ровы­вать­ся, вся­кий раз смот­ря, как уми­ра­ют твои нас­ледни­ки, не бо­ять­ся ус­нуть и ни­ког­да не уви­деть ут­ра, ос­та­вив свою стра­ну си­ротой. Мне ну­жен был сын, что­бы сно­сить плев­ки в спи­ну, что вы­лета­ли из гло­ток прид­ворных, и что­бы от­ра­жать по­щечи­ны, на­несен­ные мне разъ­ярен­ной ру­кой от­вер­гну­той жен­щи­ны.
Нам ну­жен был сын. А ро­дилась Ели­заве­та.
Мес­то мо­его упо­ко­ения все бли­же, бли­же, все твер­же зем­ля под но­гами, все даль­ше от ме­ня жизнь с сон­мом ее за­пахов, раз­ноцве­тий, го­лосов, зву­ков, с пе­рели­вами ее ра­дос­ти и сим­фо­ни­ей ее бо­ли. Я вы­хожу за хо­лод­ную ог­ра­ду, лег­ко ка­са­ясь паль­ца­ми ре­шет­ки. Слу­ги боль­ше не пок­ло­ня­ют­ся сво­ей Ко­роле­ве, лишь слег­ка нак­ло­ня­ют го­ловы, внеш­не рав­но­душ­ные, внут­ри же – ли­ку­ющие мо­ему ухо­ду. Они при­вык­ли скло­нять­ся пе­ред но­выми пра­витель­ни­цами как вол­хвы, что мо­лят­ся в се­зон­ные еже­год­ные праз­днества.
Этой стра­не нуж­но от­вы­кать от ме­ня. Сме­нить крас­ные цве­та на неж­но-ро­зовые, прос­тить­ся с фран­цуз­ской мо­дой, столь лю­бимой мною. Вмес­то ко­роле­вы Ан­ны упо­минать в мо­лит­вах ко­роле­ву Джейн. Мне же ос­та­ет­ся толь­ко мо­лить Бо­га, что­бы эта де­воч­ка бы­ла пос­ледней, ко­го пос­тигнет участь тво­ей же­ны и унич­то­жит клей­мо тво­его вра­га.
Еще нес­коль­ко ша­гов и, ка­жет­ся, уже гас­нет это ла­зур­ное не­бо на­до мною. Паль­цы рас­слаб­ле­ны, мне боль­ше не нуж­но чувс­тво­вать гра­вий под по­дош­ва­ми при ма­лей­шем дви­жении – все пус­тое….
Я ви­жу бу­дущее, что нас обя­затель­но нас­тигнет, мой ве­ликий и бес­по­щад­ный ко­роль, мой же­лан­ный воз­люблен­ный, мой ос­во­боди­тель и мой па­лач. Ког­да-ни­будь о нас сло­жат ле­ген­ду и бу­дут петь гим­ны ве­ликой, страс­тной люб­ви. Им нев­до­мек, что ни­каких по­доб­ных чувств мы не ис­пы­тыва­ли. Мой по­вели­тель был ув­ле­чен мо­ей юностью и кра­сотой, и все но­ровил сор­вать эк­зо­тичес­кий цве­ток, ко­торым я пред­став­ля­лась на фо­не чо­пор­ных ан­глий­ских ле­ди, что вос­пи­тыва­лись при его дво­ре. Ме­ня же пос­та­вили пе­ред фак­том, не осо­бо да­вая вы­бора. Мне не бы­ло боль­но или горь­ко, я не про­лива­ла слез от­ча­яния, как уз­ни­ца в зо­лотой клет­ке, но имен­но ею я и бы­ла. Ты был мо­лод, хо­рош со­бой, умел про­из­вести впе­чат­ле­ние, со­вер­шал пос­тупки, к ко­торым вряд ли бы рав­но­душ­но от­неслась лю­бая жен­щи­на.
Мне ли не знать, что из этой го­рячей кро­ви воз­росло та­кое силь­ное ув­ле­чение ко мне, что во имя его, ра­ди не­го, мой муж, тот, ко­го мне выб­ра­ли в муж­чи­ны, мой мо­нарх, рас­тор­гнет пу­ты ста­рой ре­лигии и соз­даст но­вую? Мне ли не пом­нить, что в этой пре­лес­тной мед­но­воло­сой го­лове яр­ки­ми вспыш­ка­ми ле­тали идеи, тво­ря и вер­ша но­вую судь­бу в ис­то­рии все­го че­лове­чес­тва – Ре­фор­ма­цию? Я слиш­ком хо­рошо об этом зна­ла. И я при­вык­ла к те­бе, о мой строп­ти­вый воз­люблен­ный, я при­няла твою лю­бовь и неж­ность, твое уп­рямс­тво и гор­дость, твою страсть и твое жиз­не­любие. Толь­ко сво­ен­ра­вия тво­его я не смог­ла при­нять. И сго­рела от не­го, по­тому что слиш­ком поз­дно ощу­тила, как ли­жет мое те­ло ад­ское пла­мя, и как жар­кая лю­бовь твоя прев­ра­ща­ет­ся в жгу­чую, страс­тную не­нависть.
Ос­та­нав­ли­ва­юсь. Вот он, эша­фот, толь­ко про­тяни ру­ку и кос­нешь­ся его. А вот и тол­па зе­вак, что уже соб­ра­лась пос­мотреть на мое па­дение. Пе­реси­ливая се­бя, заг­лу­шая стра­дания счас­тли­выми урыв­ка­ми мо­его прош­ло­го, де­лаю пос­ледние ша­ги навс­тре­чу смер­ти. От­ре­шен­ность – то, что я сей­час чувс­твую. По­чему-то в уши про­бил­ся, поп­ро­сил­ся, сту­ча, крик мо­ей до­рогой до­чери, Ели­заве­ты, в тот миг, ког­да я ро­дила ее и еще ра­дова­лась маль­чи­ку. Мне ска­зали, что это не сын, и за­хоте­лось сбе­жать. И ког­да ты при­шел, мой муж, мой лю­бов­ник, мой ко­роль, я все еще ве­рила в то, что это ди­тя ты при­мешь, и ес­ли не воз­ра­ду­ешь­ся ему, то хо­тя бы не пог­не­вишь­ся. Ты лишь пос­мотрел на ме­ня ук­радкой, пол­ным през­ре­ния взгля­дом, и, ко­рот­ко бро­сив сквозь сжа­тые зу­бы: «Мы еще мо­лоды, у нас еще бу­дут де­ти», ушел. С это­го на­чалась моя смерть, день за днем она кра­лась ко мне, а три дня на­зад при­бежа­ла ги­гант­ски­ми ша­гами и об­ня­ла за пле­чи. И я прод­рогла от ее хо­лод­но­го мра­ка.
Па­лач ста­новит­ся пе­редо мною на ко­лени, как и ве­лено, про­сит про­щения. Знаю – он убь­ет ме­ня не со зла, та­кова уж его ра­бота. Хо­тела заг­ля­нуть в его гла­за, но бо­юсь, что слиш­ком силь­но по­люб­лю жизнь те­перь, ког­да дол­жна ее от­пустить. Что ему ска­зать? Не знаю, ме­ня ник­то ни­ког­да не го­товил к это­му. Пусть вы­пол­нит хо­рошо свою ра­боту, и да, пусть сне­сет мне го­лову од­ним уда­ром. Так ми­лосер­днее. Сколь­жу взгля­дом по соб­равшей­ся тол­пе , мне те­перь уже и не ска­зать, что они – мои под­данные. Они вве­ря­ют се­бя дру­гой, мо­ложе, кра­сивее, мол­ча­ливее и по­кор­нее ме­ня. День ото дня я ви­дела ее и про­щалась со сво­ей лю­бовью, в ее ли­цо бро­сала кап­ли кро­ви, что бы­ли мо­им не рож­денным ди­тям, к со­жале­нию, лишь мыс­ленно. Она ста­нет не­мой тенью сво­его тщес­лавно­го ко­роля, и, мо­лю, не­беса – пусть пос­ледней.
По­дош­ли слу­жан­ки. Что им? Ах, да, от­дать ман­то и снять ук­ра­шения. Как это сим­во­лич­но! Там, где те­перь мой дом, ник­то не нуж­да­ет­ся ни в жем­чу­гах, ни в ко­рал­лах. Ка­са­юсь собс­твен­ной ко­жи, пы­та­ясь впи­тать ее мяг­кость в кон­чи­ки паль­цев. Что-то же я дол­жна за­пом­нить пе­ред смертью? Пусть это бу­дет бар­хат мо­ей ко­жи. Од­на се­реж­ка за­дер­жа­лась и не хо­чет по­кидать моч­ку уха, на ко­торой приг­ре­лась. Ну, ну, не сто­ит так. Воз­можно, ее от­да­дут дру­гой вла­дели­це, и я бы не хо­тела, что­бы бе­лый жем­чуг ок­ра­сил­ся мо­ей кровью. Вкла­дываю в ру­ку по­дос­певшей слу­жан­ке, ко­торая ис­крен­не и бе­зутеш­но пла­чет. Улы­ба­юсь ей, в по­пыт­ках ус­по­ко­ить. Не сто­ит бо­ять­ся и пе­режи­вать о смер­ти. Од­нажды по­няв это, ед­ва оп­ра­вив­шись пос­ле эпи­демии пот­ни­цы, я уже боль­ше ни­ког­да не му­чилась этим стра­хом. Мои по­пыт­ки уте­шить бед­ную де­вуш­ку не увен­ча­лись ус­пе­хом, на­де­юсь, Гос­подь воз­награ­дит ее за сле­зы, про­литые по не­вин­ной мо­ей ду­ше.
Мо­лить­ся. Опус­тить­ся на ко­лени, чувс­твуя ко­жей хо­лод под­мос­тков, и со­вер­шить пос­ледний об­ряд. Я – та, что по­каза­ла Ан­глии чу­деса но­вой ве­ры, и я же та, что умер­ла, уте­ша­ясь ею. Гос­подь мой за­щит­ник и бла­годе­тель, да не ос­та­вит Он ме­ня в бе­де, да сми­лу­ет­ся Он над мо­ею ду­шою, да за­щитит и ук­ро­ет.
Пос­ледний долг вы­пол­нен. Пос­леднее сло­во ска­зано. Я про­шу свой на­род, зе­ва­ющий и нап­ря­жен­но наб­лю­да­ющий, ра­ду­ющий­ся и скор­бя­щий, рав­но­душ­ный и доб­ро­сер­дечный, мо­лить­ся об их ко­роле – за влас­ти­теля, за муд­ро­го пра­вите­ля, ве­дуще­го их твер­дой сво­ею ру­кою к но­вой эре. Я про­шу их мо­лить­ся за сво­его ко­роля – за муж­чи­ну, ко­торо­го я лю­била, и ко­торый сжег ме­ня в ог­не сво­их куд­рей, и унич­то­жил, кру­жа в воль­те. У те­бя еще так мно­го впе­реди, лю­бимый мой гос­по­дин, и да не ос­та­вят те­бя не­беса, ког­да воз­ра­ду­ешь­ся ты, и ког­да бу­дешь в пе­чали, пусть да­рят они те­бе свое сог­ла­сие во всех де­лах, что ты за­думал, и пусть наг­ра­дят тем, кем я не смог­ла – здо­ровым маль­чи­ком, сы­ном, нас­ледни­ком, бу­дущим ко­ролем. Будь счас­тлив, мой гос­по­дин, мой влас­те­лин, чу­жой муж­чи­на, мой суп­руг и мой па­лач. И вспо­минай ме­ня иног­да в сво­их мо­лит­вах, как я сей­час мо­люсь за те­бя.
Па­лач да­рит мне про­щаль­ный взгляд, спра­шивая, мож­но ли ему ме­ня убить. Ни­чего не от­ве­чу, ни­чего не ос­та­лось в сер­дце, в ду­ше, в го­лове. По­дари­ла ми­молет­ный взгляд ему, что­бы он по­нял, что я сог­ласна при­нять свою участь, и да­же ки­ваю.
Хо­лод­ное лез­вие то­пора ды­шит ль­дом в мою хруп­кую шею. Ах, не сто­ит, она у ме­ня тон­кая, я ис­пачкаю кровью платье. Ка­кова же моя кровь на вкус? Алая, или же бу­рая, как ви­но, что мы пи­ли при дво­ре, си­дя ру­ка об ру­ку с то­бою, воз­люблен­ный?
А на вкус? Со­леная, как мои сле­зы, или горь­кая, слов­но моя боль?
Под­ни­маю гла­за на не­бо, чис­тое, го­лубое, с эти­ми неж­ны­ми об­ла­ками-ба­раш­ка­ми. Не нас­ла­дилась им спол­на в зем­ной жиз­ни, да и сей­час, в пос­леднюю се­кун­ду не нас­мотрюсь. Ко­жа мок­рая, что это? Сле­зы. Нет, ко­роле­вы не мо­гут пла­кать, ког­да на них смот­рит их на­род. Я обе­щала се­бе не пла­кать. Ос­тавша­яся не вып­ла­кан­ная жизнь пря­чет­ся в бар­хатном прис­та­нище мо­их рес­ниц.
Не смот­рю боль­ше на вет­вистые об­ла­ка, при­чуд­ли­выми узо­рами гу­ля­ющие по не­бу. Толь­ко скло­няю го­лову, пе­ред на­пором ле­дяно­го то­пора, ко­торо­му суж­де­но от­нять у ме­ня жизнь.
И вдруг – ни­чего не ос­та­лось. Отец, дер­жа­щий на ру­ках крош­ку - ме­ня, и сме­ющий­ся мо­им за­бавам. Я люб­лю те­бя, па­па, и бла­года­рю за счас­тли­вые мгно­вения.
Ели­заве­та, ми­лая де­воч­ка, теп­лым ком­ком свер­нувша­яся у ме­ня на ру­ках.
Я бла­гос­ловляю те­бя, ми­лая до­чень­ка, будь силь­нее ме­ня, будь ум­нее ме­ня, будь храб­рее ме­ня, и да пош­лет те­бе Гос­подь счастья, и да да­ру­ет он те­бе ве­ликую судь­бу, мое дра­гоцен­ное, лю­бимое ди­тя.
Джордж, мой до­рогой брат, зо­вущий ме­ня к се­бе сво­ими алы­ми ус­та­ми. По­дож­ди ме­ня, мой ми­лый, я не дол­го, ско­ро мы вновь бу­дем ря­дом.
Пос­ледний вздох, пе­ред тем, как без­жа­лос­тный то­пор от­де­лит мою го­лову от те­ла.
Про­щай­те все. Ко­роле­ва Ан­на приш­ла уме­реть.