О Рублёвской Троице

Посвящается Насте

Однажды, уже много лет назад, к нам в церковь приезжал один маститый специалист по иконам, известный реставратор и корифей. Я спросил его об иконе Троицы Андрея Рублёва.
- Ну, что, – сказал он, – красиво нарисовали (он имел ввиду реставраторов).
- Так выходит, она не настоящая?
- Ну, почему же не настоящая? Доска, например, точно, настоящая.
Летят годы, столетия, а голос звучит всё тот же: «Нет, не умрёте!» Ладно, пусть художник был не тот, пусть не Рублёв, пусть Иванов. Значит ли это, что и Бог не тот? Я думаю, что нет, я думаю, что Дух Святой всё Тот же, не другой!
Но что же видим мы на иконе теперь? Ясно, что долгие столетия потемневшее со временем покрытие иконы скрывало её изображение. Но вот она открыта и отреставрирована. Что же мы видим? Здесь начинается невероятное. Если послушать многочисленных экспертов и толкователей, то ответов будет множество, самых невероятных и, зачастую, явно противоречащих тому, что, например, вижу я. Как быть? Может, я брежу?
Так, например, иеромонах Габриэль Бунге в своей книге «Другой Утешитель» утверждает, что Ангел, изображённый на иконе слева, вопреки «очевидному восприятию», соответствует Богу Отцу.  При этом он ссылается даже не на изображение дома, якобы относящееся к этой фигуре и символизирующее Бога Отца, нет, он объясняет это «обратной перспективой». Он утверждает, что при наличии обратной перспективы, «первый план изображения в действительности находится сзади» (стр. 93) (все дальнейшие ссылки относятся к страницам из книги «Другой Утешитель» иеромонаха Габриеля Бунге). Так вот, если мы посмотрим сзади, где по словам схиархимандрита Гавриила находится первый план, то левый ангел окажется как раз посередине! Какой замечательный пример католической схоластики! Они зачастую не могут вовремя остановиться и заезжают на своей логике туда, куда никто не просит. Всё, что не соответствует теории, делается соответствующим, пусть даже вопреки здравому смыслу, и очевидным фактам.
Это напоминает мне моего бывшего бригадира Василия Ивановича Семёнова. Когда ему говорили, что мы криво поставили дверь или встроенный шкаф, он всегда отвечал, что шкаф нормальный, а дело всё в том, что недовольный просто неправильно смотрит – он должен наклонить свою голову немного набок, и тогда всё будет ровно. Вот так и при чтении подобных книжек у меня постоянно возникает неприятное ощущение, что кто-то упорно пытается повернуть мне голову набок. Что же касается «обратной перспективы», то мне нравится её известное объяснение, состоящее в том, что параллельные линии нашего мира пересекаются в бесконечности. Но там, за этой точкой пересечения, в мире за бесконечностью, они идут дальше, они пересекаются и начинают расходиться. Этот то преображённый, иной мир, мы и видим на иконах. Не знаю, кому принадлежит это замечательное объяснение, но мне оно нравится.
Кроме того, я мог бы предложить и своё, так, как я его чувствую. Мне кажется, что через линии «обратной перспективы» иконы воздействуют на смотрящего на них, они «работают». Поэтому человеку, смотрящему на такую икону, мучительно хочется восстановить гармонию с ней, увидеть её так, как должно, и для этого хочется попасть в точку, где сходятся эти «обратные линии» - внизу перед иконой. Там, на коленях, человек только и может обрести гармонию с иконой, имея её перед своим мысленным взором. Я чувствую это так, но не настаиваю на своей правоте, возможно, что это чувство чересчур субъективно и спорно, и я его никому не навязываю. Но мне бы хотелось вернуться к иконе Троицы и договориться о вещах бесспорных и очевидных.
Начнём с того, в чём схиархимандрит Гавриил, по-моему, совершенно прав и с чем нельзя не согласиться. Главное – все три Ангела единосущны и равны друг другу по достоинству, и очень похожи друг на друга, но различны, по их личностным, ипостасным свойствам, они очень разные. Между ними существуют взаимоотношения, которые мы можем видеть на иконе (стр. 97,98). Но дальше схиархимандрит Гавриил утверждает вещи спорные и даже очевидно ложные. Так, он утверждает, что фигуры среднего и правого Ангелов наклонены к левому и смотрят на него. Но, во-первых, средний Ангел вовсе не склоняется перед левым, а даже наоборот - сидит к нему боком (с какой стороны ни посмотри), и только повернул к нему голову. При этом он смотрит на него сверху вниз (в силу своего расположения на иконе). А во-вторых, и правый Ангел вовсе не склоняется перед левым, а просто сидит как бы поникнув, и, что совсем очевидно, он совсем не смотрит на левого, хотя тот и устремил на него вопрошающий взгляд. Никакой реставратор не смог бы при таком положении фигуры правого Ангела направить его взгляд на левого, нет, он смотрит вниз. Он смотрит вниз и на позднейших копиях с иконы. Я думаю, что это важно. Да и сам схиархимандрит Гавриил понимал, что это важно, ведь именно эти обстоятельства «делают левого Ангела доминирующей фигурой всей композиции» в глазах схиархимандрита Гавриила. И, как он сам говорит, «из этого и должно исходить наше толкование» (стр. 98). Вышедшее же из ложного утверждения толкование, опираясь на логику, неподконтрольную здравому чувству, отправляется дальше своим путём. Результат этого движения, как нельзя лучше, отразился в заглавии самой книги: «Другой Утешитель». Фраза, сама по себе являющаяся точной и бесспорной цитатой (Ин 14:16), вырванная из контекста, вместо своего изначального смысла (Утешитель вместо Меня), обретает иной, жутковатый смысл – «Другой Утешитель» (!?) – Зачем?
Я считаю необходимым признать утверждение о доминировании левого Ангела основанным на ложных фактах и не соответствующим действительности. Конечно, его роль очень важна, он как бы связывает двух других Ангелов между собой. Но давайте ещё раз посмотрим на икону. Что видим мы ещё? Конечно, доминирующей по форме на иконе является фигура центрального Ангела. Уже в силу своего центрального положения. От него исходит инициатива, он собран, его посох зажат в левой руке, правая будто благословляя, легла на стол – он принял решение, он готов отправиться в путь. Этот путь, дорога, очень явно чувствуется на иконе. Это ощущение возникает из-за сдвинутости предметов, символически относящихся к соответствующим Ангелам, назад и влево. При этом ясно, что дом относится к среднему Ангелу, хотя бы потому, что он развёрнут к Нему своим фасадом, направлен к Нему линиями своей перспективы. Также сдвинуто и дерево, относящееся к левому уже по своей форме, повторяющей форму Его фигуры, и по зелёному цвету. Эта склонённость Ангела и дерева, как и форма скалы, подчёркивают направление предстоящего пути, создают ощущение «тяги», «ветра времени», направленного туда. Эта одинаковая склонённость Ангела и дерева создаёт странное состояние тишины и бури одновременно. Но этот «ветер времени» вовсе не касается центрального Ангела, скорее этот «ветер» является Его продуктом, проявлением Его воли. И Он обращается к левому Ангелу, Он словно говорит: «Пора!» и ждёт ответа. Но вопрос этот через левого Ангела обращён к правому, который и является наиболее важной фигурой на иконе, по сути происходящего. К нему обращён всем своим телом центральный Ангел (на него Он указывал пальцем до реставрации, если верить источникам схиархимандрита Габриеля (стр.93, 104)). А левый Ангел как бы является связующим звеном между двумя другими. Он тоже готов идти и твёрдо держит посох в левой руке, но правая рука застыла в воздухе как бы в нерешительности, он ждёт согласия Правого. Но Правый... Левая рука едва придерживает выскальзывающий жезл… Правая безвольно лежит но столе… Голова опущена, глаза смотрят вниз… Что здесь происходит? О чём идёт речь? Куда и зачем они должны идти? Ответ на этот вопрос нам известен из Библии. Начало их движения означает конец земной жизни для погрязших во грехах людей. Наверное, прав схиархимандрит Гавриил и, действительно, можно считать икону Рублёвской Троицы также и иконой Пятидесятницы (стр. 108). Но она же является и иконой Страшного Суда. Не так же ли думал и Андрей Тарковский, когда показывал важность этой темы для святого преподобного Андрея Рублёва в своём фильме? Я не знаю… И тех, кто, возможно, станет читать эти строчки, мне бы хотелось спросить: «Так ли, братья?»
Пора! Всё замерло в ожидании. О чём здесь идёт речь? – это, конечно, и «Есть ли там ещё пятьдесят? …тридцать? … десяток?» Но не в этом главная причина задержки. Эти вопросы решаются уже на ходу, а Они медлят. Он словно задумался, словно вспоминая будущее или, будто прислушиваясь, может быть к голосу своей человеческой Матери? А может Он слушает кого-то стоящего теперь на коленях у Его ног? Рука Его безвольно лежит на столе. Он медлит…
Господи, помилуй нас, грешных!