Ох, удивительная жизнь моя!

Ох!у(д)ивительная жизнь моя!..

. Авраам родил Исаака;
 Исаак родил Иакова;
 Иаков
родил Иуду и братьев его;
Иуда родил Фареса и Зару от Фамари;
 Фарес родил…

- Клады ложишь или кладёшь?
 - Неееее! В землю закапываю!

Мы ещё поскрипим перьями по бумаге! Пошёл выбирать перья. Пока есть выбор. Орлиные - неплохо бы, да вот старенький стал, высоко летать боюсь. Вороньи - скажут: накаркал, да ещё по бокам наваляют. Куриные - полёта не видно. Выбрал гусиные. А что! А погоготать...


Когда человек по доброй воле и по собственному желанию срывается с насиженных мест, где веками обитали его предки, то это его качество, отсутствие синдрома оседлости, и будущему потомству прививается тоже. Склонности к бродяжничеству нет, а вот к перемене мест – влёгкую. Не держит его земля на одном месте и детям его этот вирус передаётся, однозначно. Им тоже не сидится на одном месте. Любопытство? Желание проверить себя? Попробовать свои силы? Да всё вместе!
Мои познания о моей родословной простираются не настолько глубоко в веках, как написано в эпиграфе, но лет на сто пятьдесят вглубь веков документально зафиксировано и хранится в архивах. Не всё доступно, как информация в интернете, но!  Кое о ком из предков отрывочные сведения до меня всё же дошли. Отцовская тётка рассказывала по вечерам о том, как в старые годы жили. Может и сказки она тоже рассказывала, но они были больше похожи на события из её жизни и жизни её родных и знакомых. Но больше всего мне запомнились события последних шестидесяти лет. Я их сам прожил, кое-что осталось в памяти. Конечно, события первых лет моей жизни очень отрывочны и бессистемны, но некоторые помню, некоторые рассказали мои родные, которые жили в те времена рядом. Итак – слушайте.
 Родился я в большом уральском селе Камышево недалеко от Свердловска, всего каких-то 60 км. Теперь город называется Екатеринбургом. Название, конечно, ещё то! По пьяному делу и не сразу выговоришь, да и по трезвому тоже язык вывихнешь, поэтому все в селе называли областной центр – Город. Куда поехал? – в город! И всем понятно.

Мать моя, Ангелина, была местная, камышевская. Из семьи Бочкарёвых. Они, Бочкарёвы, упомянуты в областных архивных книгах лет за двести до моего рождения как государственные крестьяне.
Отец, Виталий, и его семья оказались в селе в конце сороковых, вскоре после войны. Происхождение – тоже крестьяне, но были их предки когда-то крепостными или нет – вопрос сложный, скорее всего – нет, потому, что до исхода на Урал не бедно жили, но многолюдно. Фамилию по приходу на Урал они получили по первой переписи, как выходцы из Костромской губернии, это в память о том, где начался исход. Семья была большой и довольно зажиточной, имелись некоторые сбережения, на которые смогли, после выбора места для будущего поселения,  купить у башкирского мурзы участок земли и построить поселение на берегу озера Шаблиш. Собственно говоря, село там уже было, немного в стороне, но ещё было место, где была плодородная земля, где можно было остановиться и построить жильё, и обошлась покупка относительно недорого. Но революция и все последующие события перевернули  всё с ног на голову и смешали всё на свете. Буду вспоминать бабушкины сказки – расскажу.
Отец мой уходил в армию из родного села, он там из семьи один оставался, в рыболовецкой бригаде работал, а вернулся после службы уже по новому месту жительства матери и поселился вместе с ней и младшими братьями в полуподвале одного из самых старых сельских домов. Говорили, что это дом настоятеля местной церкви св. Георгия в Камышево. Но церковь с середины тридцатых была закрыта и использовалась совсем не по назначению. То в ней содержали военнопленных немцев, то хранили зерно, то сырьё для фабрики валяной обуви, то хотели вообще разрушить. Да рука не поднялась, красивая потому что… а потом её и вовсе забросили, разобрали и унесли пол. Кто-то из местных маргиналов у себя дома несколько зим печи топил. Хулиганы окна выбили, а рамы выломал тот же варвар, который полы выкорчевал. Пионеры крышу разобрали на металлолом. Хотели мужики и стены разобрать, кирпич кому-то понравился, хороший кирпич, самодельный, глину возле села брали и кирпич обжигали на месте. Вот только путного ничего не получилось. Раствор, на котором кладка держалась, оказался такой же прочный, даже прочнее, чем кирпич. Стену одну повалили, перегородку под колокольней, и ни одного целого кирпича не взяли, а кому щебень нужен? Да если только на дорогу высыпать, чтоб ухабы замостить, так вокруг камня разного больше, чем щебня и взять его проще, ничего ломать не нужно, копай в русле реки да вози на дорогу и трамбуй в грязь.

Как я уже упоминал, что село это – Камышево, которое на живописных берегах Исети и её притоках раскинулось вдоль по берегам на несколько километров. Когда-то было знаменито своими ярмарками. Расположено на старом торговом пути из Европы в Сибирь. Не на том, по которому гнали каторжан, а на купеческом тракту. Он тянется по берегам Исети и проходит южнее каторжного, там, где больше населённых пунктов и они находятся в непосредственной близости друг от друга. Не знаю, обращали ли вы, мои читатели, своё внимание, когда ездили по стране, что в той местности, где нет рек, все населённые пункты расположены на расстоянии 30-40 километров друг от друга. Используются для строительства любые водоёмы, а где нет таковых, выкопаны колодцы, но расстояние практически везде соблюдается строго. Это расстояние однодневного пешего перехода. И это практически по всем дорогам России. Так и за Уралом, где русские поселились. А вот на Урале народ плотнее селился, особенно вдоль рек, речек и даже ручьев. Дорог через Камень несколько, и все они дублируют друг друга, но купцы выбирали только те дороги, где населённых пунктов побольше, земля потвёрже и поверхность поровнее, нет крутых подъёмов и спусков. Поясню. Ну, последний-то пункт, надеюсь, понятен, по ровной дороге ехать удобнее. А вот другие… Вдоль русла рек лёгкие фракции в дождливую погоду смываются в реку, и весной тоже, талая вода их уносит. Значит на дороге остаётся только твёрдый грунт. Проще проехать груженым обозом по жесткому грунту, чем вязнуть по колено в жидкой грязи. Когда обоз идёт с грузом, перегонное время увеличивается и ночь может застать путников в любом месте, даже порой и сорок вёрст не прошагают, а двадцать только. А тут через каждые 5-7 вёрст стоит деревня, да ещё тянется вдоль берега реки километров на пять. Можно в любой избе на ночлег попроситься. И постоялые дворы и купеческие лавки, всё в Камышево было. Даже рыночная площадь. И ярмарки проводились вплоть до 1960 года. Даже я их помню, и тот рынок и торговые ряды отлично помню, и родители меня туда водили и отцовская тётка, которая с нами жила (вернее, это мы у неё в доме жили). Даже, когда Гоголя читал, его "Сорочинскую ярмарку", то камышевский базар представлял.

В нынешнем году селу исполняется 330 лет. 
И вот историческая справка: История свидетельствует. По данным краеведа А.Ф. Коровина, село Камышево основано в 1686-1687 годах слободчиками Шадринской слободы братьями Григорием, Иваном и Матвеем Сысоевыми по указу Тобольского воеводы А.Л. Гагарина. Село Камышево - единственный населённый пункт Белоярского района, на строительство которого сохранилась грамота. Под Камышевскую слободу землю отводили Иван Выходцев из Колчедана и арамильский приказчик Михаил Радионов с 26-ю колчеданскими и арамильскими пашенными крестьянами. Отводимая местность носила название «Красная гора». В Камышевской слободе селились выходцы с Поморья, Заонежских погостов, Костромы, Нижегородского уезда и беглые из вотчин бояр Романовых, ставших русскими царями. Из Ирбитской слободы в Камышевской слободе поселились братья Шипицины.

И даже золото в селе мыли. Драга была построена и не одна. Потом, на её месте мы с друзьями на ледянках катались. Видимо не настолько большой и богатой была золотоносная жила, даже до моего рождения не просуществовала, но кто-то успел поживиться. Через 20 лет после основания села, башкиры провели набег, разграбили и сожгли всё до основания, но в течение десяти лет мужики снова отстроились.
А вторая драга была ниже по реке. Там, где в Исеть Рябиновка впадает, только на другом берегу, на левом. Там  с Галочьей горы такие же уступы по всему склону, как лестница со ступенями. Склон, который в центре Камышево к Ключику с больничной горы спускается, напротив того места, где пекарня была – один в один, как спуск с Галочьей горы. Как воду наверх поднимали, история не сохранила. Даже рисунков тех приспособлений не осталось, только труха и остатки гнилых досок в земле, да площадка, где когда-то  была куча камней у подножья склона.
И Пугачева село помнит. Отбились от него. Заградотряд выставили с двумя пушками. Но через реку переправиться не позволили.

Вдоль по реке был каскад прудов. На плотинах устанавливали предприятия: фабрики, мельницы. Использовали силу воды. Вот и в селе тоже было две мельницы на плотине. Одна из них закрылась ещё до моего рождения, но в подвале оборудование ещё стояло. Мы с другом в щелку в воротах подвала заглядывали, видели. Но, когда я родился, в здании уже магазин был. ОРС, потом быткомбинат, а уж в те годы, когда я в старших классах учился, там вообще всё под жильё переделали, четыре семьи жили наверху, а пятая в подвале. А другую мельницу снесли и на её месте построили суконную фабрику, из которой после НЭПа получилась валяльная фабрика. Во время войны работала на армию. Выпускали валенки для солдат.
Традиции проводить ярмарку в Камышево осенью продержались до конца пятидесятых, примерно лет двести, пока колхозы не преобразовали в совхозы, и работники сельского хозяйства стали получать за свой труд деньги, а не натуральный продукт за трудодни. После этого торговать стало нечем и ярмарочная торговля сама по себе заглохла. Собственно говоря, торговать-то было чем, но теперь у каждого всё своё было, каждый имел своё личное хозяйство: и молоко, и мясо, и овощи, даже деньги появились и паспорта. Да и в магазинах разная мануфактура появляться начала. И посуда тоже, и обувь. Можно бы, конечно, заняться изготовлением обуви, да вот тоже незадача. Валенки в селе целая фабрика выпускала, можно было за три рубля и в магазине ОРС купить. Или за пять рублей (цены шестидесятых) предприимчивому мужичку заказать, который скатает из твоего сырья, так их пять лет относишь, подошьёшь, и ещё года три-четыре носить будешь, если моль не съест. А лапти в селе никто не носил. Или босиком – или в сапогах летом ходили. Может быть и делали бы их, лапти, да не из чего, липа в окрестностях села не росла. Пытались завести поначалу, саженцы привозили. Не прижилась, климат уж больно суров. Вымерзала липа зимой, да ещё зайцы и мыши только и дожидались весны, чтоб сладкой липовой коры погрызть. Мои два дядюшки, двоюродные братья отца, что проживали в отцовском родном селе, в Шаблише, они мёдом занимались, по нескольку семей пчёл держали, тоже пытались липу акклиматизировать под местные погодные условия, ничего не получилось. Даже стволы деревьев белили, чтоб от грызунов помогло – и ничего. Не прижилась липа.

Конечно, я сгустил краски, сказав, что лапти никто не носил. Носил, Колька Полетаев. Но исключительно для выпендрёжа. Наденет картуз с лакированным козырьком, рубаху-косоворотку. У него тех рубах было по дням недели, во все цвета радуги. Штаны льняные, серые и лапти. Садится на свою «ЯВУ», балалайку на багажник привяжет и в клуб на танцы. Известная личность, первый парень на деревне: Колька-рыжий-эмигрант.

Вот, а Камышево было в своё время большим ярмарочным селом. По берегам Исети было ещё несколько фабрик, кроме сапого-валяльной были ещё шпагатная и суконные. От них только перекаты на Исети остались да руины зданий и остатки плотин по берегам. И всё работало на армию. Устойчивый план, приличные, по тем временам, заработки. А когда дети рабочих выросли, оказалось, что рабочие места на фабрике и в совхозе ещё занимают их родители. Жить с родителями тесно, работать негде, вот и рванула молодёжь в города да на стройки народного хозяйства (в 50-е годы на целину, в 60-е в Заречный, а в 70-80-е вообще кто куда разъехались...). А между тем госзаказы закончились, сырьё подорожало и валенки стали не нужны по причине, что несколько зим подряд были относительно тёплыми, да и валенки из моды вышли, перед разными дутиками и берцами на меху спасовали. Фабрика в Камышево закрылась. Приехали дельцы и остатки разворовали, с чего ещё можно было хоть чем-то поживиться, весь металл увезли, даже трубу котельной свалили и котлы выкорчевали на металлолом. Вот так и стоит село, доживает свой век с маленькой надеждой на возрождение. А с валяльной этой фабрикой и связали судьбу все мои родственники. Мать пришла на фабрику 14-летней девчонкой, отец после армии в строительный цех устроился плотником. Братья моих родителей тоже на фабрике работали. Да и мне довелось поработать, но об этом речь позже, чтоб не с пятого на десятое, а по порядку. Согласно хронологии, или близко к ней.

Как мать с отцом познакомились? Да просто! У отца в Камышево дядя жил, он ещё до войны в село перебрался. В Шаблише-то он в двадцатые хорошо развернулся, да кому-то пришелся не по нраву в райцентре, раскулачить хотели. А мой родной дед был председателем сельсовета, предупредил старшего, выдал паспорта и помог экстренно эвакуироваться. Конечно, было за что раскулачить. Там давняя история. Мой прадед Фёдор умер в конце 90-х ещё в девятнадцатом веке и на руках молодой вдовы остались, можно сказать, трое малолетних детей (последний, мой дед, ещё не родился) и старый слепой дед. Тот дед, что всю семью на Урал привёл в середине 60-х в девятнадцатом же веке. Дед моего прадеда (именно дед моего прадеда, даже не отец, ему больше ста двух лет было, когда смерть за ним пришла). Местные Шаблишские мужики, которые побогаче были да покрепче хозяйством, после смерти моего прадеда решили между собой, что детей у вдовы нужно забрать на воспитание, что одной ей по хозяйству не справиться с такой оравой. Ну, ведь были же люди в те времена, общиной жили и вместе из беды выходили и в радости тоже вместе. Вдова бы просто так не отдала детей (донская казачка была, гордая и независимая), так придумали, что нанимают её детей к себе в работники. Короче, Максима забрал сосед. Воспитывал вместе со своими детьми, порой даже со своих спросу было больше, чем с приёмыша, ну, и работать приходилось по мере сил. Позже, лет через пятнадцать, Максим женился на хозяйской дочери, а что! Работник проверенный, хозяйство знает, дочка не красавица, да и умом не богата, а парню деться некуда, женился, на хозяйстве.

 А Александру, сестру деда, забрал местный настоятель в няньки к своим семерым детям. Мол, старшим нужно учиться в школе, некогда им за мелкими смотреть. Вот и попала отцовская тётка к попу в няньки в возрасте пяти с половиной лет. Аж на целых двенадцать лет в «кабалу». За это время выучилась грамоте, чтоб мелким могла книги читать. Да и воспитание получила соответствующее. А в 1914 году семнадцатилетнюю «гувернантку» вернули законной матери и в придачу дали ножную швейную машинку «ЗИНГЕР» и двадцать золотых десятирублёвок (о происхождении которых история умалчивает, потому, что обнаружились случайно в середине 70-х, в полой ножке кровати, которая осталась от прабабушки и стояла в сарае). Позже, когда обнаружился клад, у меня в памяти всплыли слова бабули (отцовской тётки): «я умру – кровать не выбрасывайте, она золотая, ещё всех вас переживёт». Но моя мать распорядилась находкой по своему, никому не впрок. Монеты продала заезжему армянину, который с её подругой шашни крутил, а деньги на книжку положила. В конце восьмидесятых. А в девяносто втором от её вклада осталось тех денег на кулёк семечек. Хорошо, хоть не стала свои государственные награды продавать, ордена и медали. Да ладно, Бог ей судья.

Короче говоря, все мои ближайшие родственники по отцовской линии к началу 50-х перебрались жить в Камышево. Отец приехал после армии к своим близким и встретился с моей будущей матерью. Завлёк своим белым с красными мехами аккордеоном «ГАЛОТТА», привезённым из Германии, охмурил тощую бригадиршу и женился на ней. Стали они жить вместе с отцовской матерью и двумя её младшими сыновьями в половине маленького домика на самом краю села по улице с живописным названием Пеньки. Откуда такое название? Сейчас поясню. Фабрика была обнесена трёхметровым забором и охранялась собаками, как стратегический объект, валенки на армию катали. А вековой сосновый лес примыкал прямо к самой территории. И только вдоль забора тянулась дорога. По ней ездили в заречье и по ней же возили торф, чтоб работала фабричная котельная. Между дорогой и забором оказалось несколько деревьев, которые после строительства узкоколейки от фабрики на Рябиновский торфяник и перекрытия естественного водостока железнодорожной насыпью оказались, если не в болоте, то в непосредственной близости от грунтовых вод. Естественно, что они засохли и были спилены. А пеньки вдоль дороги ещё долго оставались на радость прохожим. Вдоль дороги был деревянный тротуар, под которым даже в сухую погоду хлюпала вода, а тут идёт старуха с кошелками и вот они, пеньки. Сумку поставила, отдохнула, подхватилась и дальше потопала. А тут ещё часть этого соснового бора срубили по другой причине, когда тянули ветку узкоколейки, для неё построили путейские склады и дома для работников. Почему не на фабрике? Да по простой причине, поближе к месту строительства, чтоб хранить запас шпал вблизи дороги, которая ведёт к торфянику. Как таковой, узкоколейки ещё не было, была насыпь, по которой потом проложили ж.д. ветку, был участок, где сушили и смолили шпалы. И он находился на территории, вырубленного соснового бора. Несколько домов и сараев посреди поляны с торчащими пнями. Вот и Пеньки! Там в Пеньках, когда строительство узкоколейки закончилось, а хозяйственные постройки остались, оказалось порядка двадцати жилых домов и сторожка. Вот, в одном из этих домов под номером 17, в половине его, получила жильё моя бабушка Аполинария и её сыновья: Сергей и Владимир, а после к ним присоединился и мой отец Виталий. Вторую половину дома занимали соседи, многодетная семья с тремя детьми, потом ещё одна дочь родилась, в 1958 году. Улица вообще-то имела другое название, Коммуны, но к этому названию относили только два дома и барак, которые стояли на берегу реки совсем уж на отшибе, больше напоминали хутор. Конечно, впоследствии, они слились с остальным селом, народ по берегу застроил пустующий свободный участок, но тогда, до моего рождения, это были два отдельных государства. В Коммуне жили колхозники, а в Пеньках рабочие и служащие фабрики. Да и строились Пеньки именно для фабричных. В самом начале улицы был барак на два десятка семей. Комнаты получили только передовики производства. И барак тот получил название «стахановский». Невдалеке были построены казённые дома для главного инженера, начальника планового отдела и главбуха. Главбух поделился жилплощадью, отдал полдома начальнику техотдела. Всё это было в отдельном дворе и обросло хозяйственными постройками и огородами. По соседству был ещё один такой же двор, но он выполнял совсем другие функции, типа склада. Надо сказать, что фабрика работала на торфе. В лесу за перевалом (скорее, за складкой местности, которая миллион лет назад ещё была горным кряжем, но в современном мире была просто месторождением гранита, находящегося под тонким слоем почвы и поросшего лесом) разрабатывались два торфяника. Торф с одного из них Сыковского возили на лошадях, а в пятидесятые годы от конной тяги отказались, стали возить на автомобилях, а вот с Рябиновского доставляли по узкоколейной железной дороге. Так, что фабрика владела своей железной дорогой, длиной около восьми километров, а путевое хозяйство для её обслуживания находилось именно в том дворе, где поселились моя бабуля с семьёй. Там во дворе был запас шпал, рельсов, крепёжных приспособлений, деталей стрелочных переводов и целый сарай, где хранилась краска, белила, известь, старая роба и какая-то рухлядь.  Как я уже упоминал, дом номер 17 по улице Коммуны, в который меня привезли после рождения, был поделен на две части. В большей части дома жили Первушины с детьми, а в малой половине моя бабушка, мои отец с матерью, два отцовских брата: Сергей с Владимиром и я. Вернее, когда я родился, Сергей в то время уже служил в армии, но на свадьбе у моих родителей он ещё гулял, там события бурно развивались. Летом 1953 года отец мой демобилизовался и приехал в Камышево. В начале ноября того же года у моих родителей свадьба была, а в середине месяца Сергею повестка пришла. Чтоб на сборный пункт прибыть с мешком сухарей на два дня. Короче, на освободившееся койко-место меня и привезли после роддома в августе 1954 года. В том большом дворе, где поселились мои родители, был ещё один домик. Возможно это когда-то была сторожка, типа путейской, но в те времена, когда я уже был ходячий, там жила семья. Татарин, Миша Касимов и его жена, тётка Фрося. Путейцами на узкоколейке работали. Дочка у них была Галька (Галия). Красивая, как Алсу, стала, когда выросла, от парней отбоя не было. А что хотите? Метиска. Мать польская еврейка, отец – касимовский татарин. В конце шестидесятых местные парни каждый вечер собирались во дворе, в футбол играли на одни ворота и в волейбол. И ещё одна забава была. Лежала куча старогодных железнодорожных костылей, крепёж с узкоколейки. Так парни силушку буйную демонстрировали, те костыли в шпалу заколачивали. Так это ещё в пятидесятые, друзья моего крёстного, эти соревнования устраивали, несмотря на ругань тётки Фроси, продолжались это до тех пор, пока узкоколейку не закрыли. Соревновались, у кого меньше ударов на забивку костыля уйдёт. У некоторых с пяти ударов получалось. Тётка Фрося потешалась сначала, а потом, как-то взяла молоток путейский, да костыль в шпалу одним ударом по самую шляпку вбила. Мол, с такими работниками, как вы, на кусок хлеба не заработаешь, вон, возьмите лапу и, чтоб все костыли выдрали из шпалы, а ещё раз увижу – все ноги переломаю. А мы с Гошкой всё равно упражнялись. Как только Фроси дома нет, так мы за молотки и вперёд! Гвозди забивать. Помнится ещё такой момент. Даже не один. Раза два было. Много мужиков во дворе, инструменты на сани грузят и у всех на устах одно слово – «свалился». Ветка просуществовала больше 20 лет (даже паровозик был, ещё до мотовозов, стоял за нефтебазой возле забора, но в моём детстве уже был мотовоз). Пути только косметический ремонт получали, почти всё в негодность пришло, а в шестидесятые вообще фабрика на отопление углём перешла. Торфом топить нерентабельно было, он нужной температуры нагретого пара не давал, которая необходима была при сушке валенок. Процесс сушки затягивался часа на три, а то и больше, когда наступали холода. Да ещё целый штат торфорезов держать, деньги платить. И содержать узкоколейку.

А ещё детство наше действительно босоногим было. Фабрика на торфе работала, в смысле, фабричная котельная, и только в шестидесятых перешла на кузбасский и копейский уголь. Тогда и появился топочный шлак на дорогах. Стали рытвины и ухабы засыпать и разравнивать, дороги улучшать. Босиком ходить стало чревато. Но больших разливенных луж не стало посреди улиц, где целыми днями утки плавали. Конечно, автомобилей было не столько много, легковых, так вообще на всё село штук пять, все довоенные, да две полуторки в школе и одна в больнице. А в совхоз только на уборку урожая в конце лета приезжали, зерно с полей возили и силос на ферму. Были два фабричных ЗИСа, торф возили с торфяника, но только в хорошую погоду, а в плохую по той лесной дороге только на тракторе проезжали. Да по соседству Павел Гришанов жил. У него несколько мотоциклов было, в основном трофейные.

Ещё до моего рождения, сразу после свадьбы родителей, бригада плотников, в которой состоял мой отец, ремонтировала дом, который освободился после отправки на родину бывших военнопленных немцев. Видимо кто-то из них был болен туберкулёзом, вся отцовская бригада вскоре заболела, и отец мой в том числе, кого-то, кто покрепче, выходили, а многие умерли вскоре, не прожив и пяти лет. Отцу «повезло», он прожил 35 лет с камнем в лёгких. Может от того, что летом постоянно находился в лесу. А сосновые леса – панацея от лёгочных болезней. Дома отец бывал очень редко, то в тубдиспансере на лечении, то в санатории, но когда получил группу инвалидности, всё лето проводил в лесу. Меня тоже с собой брал. Как только я начал самостоятельно ходить, так мы с ним целые дни в лесу находились. Грибы собирали, чернику, шиповник, черёмуху, калину, рябину. Мать возглавляла первую в области комсомольскую бригаду, ей не до нас было. Да ещё и своим престарелым родителям помогала по хозяйству. Деду Василию в ту пору было уже около восьмидесяти лет, бабуля была немногим помладше, но дед ещё работал сторожем на лисьей ферме (колхоз чернобурками занимался и кроликами), а потом, когда камышевские и другие окрестные  колхозы слились в совхоз, кому-то показалось такое хозяйство слишком обременительным и лисятник сгорел. Лисы разбежались. Только многие потом обратно в село вернулись, как проголодались. Они ведь за много лет жизни всей популяции в неволе отвыкли от самостоятельного добывания пищи. Сколько мне лет тогда было – не помню, мы смотрели с дедом на пожар издалека и дед плакал. В тот день не его смена была. Дед стал работать сторожем в тепличном хозяйстве. Берданка у него была казённая. Двадцатого калибра. Попутешествовала она по селу после его смерти, но когда мне было уже тринадцать, вернулась ко мне, я про неё позже расскажу, когда доберусь в своём повествовании до того периода. А тогда, в середине пятидесятых, у деда было своё хозяйство, корову держали и всегда с телёнком, овец около десятка, куры, утки, гуси. Вот только с бабулей были давние проблемы. Видимо во время войны она перенесла какой-то стресс, возможно, что даже инсульт, и у неё что-то случилось с головой. Она стала очень странной, и это было заметно многим, кто находился рядом. Она узнавала всех родственников даже на расстоянии. Их дом так стоял, что из крайнего фасадного окна было видно всю улицу до самого начала. И она видела всех, кто идёт, узнавала всех жителей соседних домов, но совершенно не помнила того, что было с ней и её семьёй на протяжении жизни. Она не воспринимала информацию на слух. Можно было десять и более раз рассказать ей одно и то же, например, рассказать, чем занимаются мои родители, но каждый раз при новом повторении рассказа, ей было всё вновь. Она просто слушала и сразу же забывала. Казалось, что она только слушает и ей это нравится. По дому она уже ничего не делала, даже посуду никогда не мыла. Стакан из-под молока сполоснёт холодной водой и нальёт в него чай из самовара, нальёт в чай молока и мочит в нём хлеб. Зубов у неё не было уже давно, поэтому и вся пища была – чай с молоком и хлеб. Вероятно, это были последствия инсульта, который она перенесла во время войны, но кто тогда мог это определить в селе, и тем более, вылечить. А везти в город… ходит сама, ковыряется, проголодается, сама себя накормит, не лежит – и ладно. Дед стеснялся её такую, в гости никуда с ней не ходил, у себя гостей не принимал и старался одну надолго не оставлять. Дед не употреблял спиртного, не курил. Много знал, был грамотным и начитанным. Когда-то был председателем коммуны. Народ по старой памяти всегда у него совета спрашивал: как пчёл разводить, где что сеять, какой сорт на семена оставить. Доставал дед свои старые амбарные книги – там у него за прошлые годы календарь сельхозработ записан был, зачитывал., что на таком-то участке горох был посеян в таком-то году, потом там то-сё росло, значит давай туда картошку нынче сажай, а подсолнухи у себя в огороде. Всё куда-то после его смерти исчезло. Появилось подозрение у меня на одного человека, который после смерти деда у бабули по чердаку полазил. Тимуровец, блин! В доме бабуля недееспособная да дочка её старшая, с онкологией, лежачая, а тут тимуровцы уличные. Пионеры: кто полы помыть, кто окна, кто печку истопить, кто еду приготовить. Девочки-то по хозяйству и крутились, а этот змеёныш берданку с чердака тиснул, патроны, капканы, коньки, инструмент плотницкий. Потом-то я всё у него отнял, но это уже нам с ним, когда почти по 14 лет было. Уже вышли из пионерского возраста.

 Моя мама наведывалась пару раз в неделю к матери и сестре, кое-чем занималась кое-как, а у ней и своих домашних дел было невпроворот, муж больной, тётка мужа, которая с нами жила, тоже инсульт в 1960-м шарахнул. Оклемалась, но не совсем, рука тряслась и нога подволакивалась. Да ещё и в 1961 году у меня младшая сестра родилась. А мать выдвинули бригадиром бригады коммунистического труда, первой в Свердловской области. И даже после, в середине 60-х, Орденом Ленина наградили. Она на работе жила. И работой. Даже еду готовить толком не умела. Если только блинов напечь, пельменей настряпать да кашу манную сварить. Или картошку в мундире приготовить. Так это на Урале и пятилетний пацан сумеет запросто. А надо сказать, что у мамы моей было четыре родных сестры и брат. Мамины сёстры из дому рано ушли, кто в город перебрался, а кто и вообще из области уехал. Не у всех жизнь удачно сложилась, может только в какой-то мере повезло третьей дочери маминых родителей, Зинаиде да сыну Ивану. Они до преклонных лет в семьях в любви и согласии прожили, вырастили детей, отметили золотые свадьбы, а у остальных маминых сестёр всё как-то не по борозде.  Брат моей мамы, Иван, сначала с родителями жил, но когда у них в семье дочь родилась, вскоре, построил свой дом рядом с отцовским подворьем. Дед даже ходил, помогал ему по мелочам, но после переезда сына в новый дом дед вскоре умер, а к бабуле перебралась старшая дочь, года три она ещё вполне нормально себя чувствовала, но после слегла с онкологией и уже не вставала.

Дочери, конечно же, наведывались к родителям, но не часто, а вот детей своих на лето отправляли к деду и бабуле, да и после их смерти внуки и внучки часто в Камышево бывали.
Но я тут намного забежал вперёд, аж лет на десять.

То, что в памяти осталось до года – многие говорят, что ребёнок не помнит. Не всё, конечно, но были события, которые надолго в памяти.
Мать на работе, бабуля (отцовская мать) тоже. Она в бане работала, за порядком следила, чтоб вещи не воровали и после уборкой помещений занималась. Меня отец кашей кормит за столом в кухне. А в комнате мои друзья расшалились. У кошки трое котят было, уже довольно резвых. В моих детских играх участвовали, я их в коробке на верёвочке по избе катал по очереди, а то и всех сразу. Батя в них сахарницей залимонил, чтоб меня от еды не отвлекали. Не попал, но разогнал всю стаю.

 Больница. Лежали с матерью. Видимо у меня зубы полезли. Нет, не первые, а те, которые клыки, это я уже ходить начал и говорить. Месяцев восемь мне было или десять. Естественно, понос. Еле откачали. Когда выздоравливать начал, хомячил всё подряд. По всем палатам ходил, оладьи выпрашивал: «дай валадю!». Там дед был, басом разговаривал – я его боялся.

 Лес. Заросли черёмухи на берегу лесной речки Рябиновки. Отец нагнул ствол дерева к самой земле и подвесил на него велосипед и двухколёсную тачку. Чтоб дерево не выпрямлялось. Сам собирает ягоды двумя руками. Я ем с ветки, косточки выплёвываю, как учили, Жек тоже ест, только глотает вместе с ветками, косточки не выплёвывает. Жек – собака. Во дворе на цепи сидела. Иногда в лес с собой брали. Вернулись, опять на цепь посадили. А у неё запор. Сидит, тужится и плачет. Слёзы текут. Отец ему намял живот – пробило. Тот на радостях такой весёлый стал. Скакал, прыгал, всех старался в лицо лизнуть. Да он мог и не прыгать, и даже на задние лапы не вставать, так бы любого до лица достал. Потому, что алабай. Как он цепь перекрутил – никто не понял, но оказался стоящим на задних лапах, подвешенный, притянутый к проволоке, что была натянута во дворе, а цепь скручена возле шеи в клубок. Откачали.

 В гостях у отцовской тётки. Я с голой задницей на столе возле стены сижу, на столе стряпня. Пельмени стряпают, а я сырое тесто ем. Может быть это мне уже больше года было. День рождения у меня в августе, а пельмени с мясом – это еда зимняя, значит к дню седьмого ноября назревало мероприятие, значит мне было чуть больше года. Почему я с голой задницей? А я все пелёнки уделал. Меня козьим молоком напоили. Парным. Мочегонное. И не только.

 Свердловск. Областной тубдиспансер. Рентгенкабинет. Врач показывает в угол и вверх, мол, смотри вон туда, там паровозик сейчас будет красненькими колёсиками крутить. А потом меня начали одевать и паровоз не показали. Вот я ревел от обиды!
Потом я бывал в этом здании, в семь лет, в четырнадцать, в восемнадцать. В семь лет я удивлялся, почему всё вокруг так знакомо, вот тут поворот и по лестнице вниз, а там налево по коридору и ещё раз налево, там окно, где дают медкарты, а потом обратно и по лестнице вверх на второй этаж. Там в конце коридора слева рентген, а дверь напротив – врач. Значит память сохранила в подсознании, что когда-то уже был здесь.

Отец подсадил меня на ветку сосны, я срываю и ем нераспустившиеся ещё молодые побеги из которых потом пыльца будет сыпаться. А вместе с нами соседский Гошка Первушин. Ему тоже хочется крупянок, но его не подсаживают на дерево, а я его дразню сверху: - Гошка-картошка.
Мне чуть больше двух. Выхожу во двор с двумя кусками хлеба. Оба намазаны сметаной и посыпаны сахаром. На мне новенькая клетчатая байковая пижама. Один кусок Гошке, другой себе. И кто Жека с цепи спустил! Гошка возле калитки ждёт, не заходит, а Жек примчался и один кусок у меня отнял. Не пойду же я за вторым, который для Гошки припас. Я разломил свой и спрятал за спиной, мол, в какой руке? А ни в какой! Жек обе половинки тоже сожрал. Пока за спиной были, налетел ураганом и даже не жевал, так проглотил.

 А пельмени в семье, да и в селе тоже многие, стряпали по любому поводу и случаю. И даже без повода. Особенно зимой. Впрок, аж по два-три мешка намораживали. Зимой пошёл, насыпал из мешка пару десятков, сварил, съел, бульоном запил и снова на улицу. В сугробах лабиринты копать. Позже, когда нас стало больше, ну, мы с братом двоюродным подросли, у родителей друзья и подруги свадьбы сыграли, у них дети появились, каждый выходной у кого-нибудь собирались. Водку и вино купить было накладно. Зарплаты на фабрике небольшие, а в совхозе – вообще копейки. За дневную норму платили 24 рубля (в ценах до 1961 года, за месяц получалось 600, да минус подоходный налог, бутылка водки, «московской», дороже стоила, аж 28 рублей 70 копеек, это с белой головкой, а с красной головкой 21.20, простая водка), а норму перевыполнять начнёшь – расценки урежут, народ и не рвался. Нет, самогон не гнали, за него карали строго, даже если для себя гнал, а уж на продажу, так и вовсе. Брагу ставили, медовуху, настойки разные из сухофруктов и лесных ягод. Я как-то по бабкиному недосмотру вишни такой наелся, из настойки вынутой. Потом еле откачали. И с утками тоже было домашнее шоу. Купили на ярмарке по весне рублёвых утят (по рублю за штуку). Наверное штук полсотни. Кормили их, сторожили, чтоб хищники не унесли, а чтоб полноценными были, было в хозяйстве две утиных семьи со старыми утками. Вот и водили они всю стаю. Конечно, всех до единого утёнка не уберегли, но штук сорок до осени дожили. Утром наедятся во дворе и на реку, через пару часов уже опять во дворе – жрать давай! И так за день раз пять. Всю дорогу от дома до пруда выбелили. После два года трава не росла.

А тут бабуля из вишнёвки ягоды выкинула, наверное полведра. Нет бы куда на мусорник, так прямо во дворе. Утки наглотались, а это уже после Ильина дня было, ночью прохладно. А днём жара, духота и утки по всему двору валяются дохлые. Бабуля их ощипала, которые помягче перья и пух, мол, на подушку. Ни одна утка признаков жизни не подала во время эпиляции, ни разу не крякнула. Ну, всех в мешки загрузила и на свалку за деревню на тачке вывезла. Мешки обратно домой привезла, жалко, да и пригодятся осенью. Уж скоро картошку копать надо будет. А утки проспались и вечером домой приковыляли. Стыдоба! Так до снега со двора никуда не выпускали.  После только гусей держали, утром накормил, выпустил за ворота и на весь день. Уйдут на луг и только вечером домой. Только за два года изменились условия. Дорога около дома стала очень проезжей. За рекой строевой лес начали заготовлять и соответственно вывозить. Машин ежедневно штук по двадцать в будни. А гуси к такому не привыкли, какие под машины попадали, а каких шофера поворовали.

Овец держали и коз. Ягнят после рождения в дом забирали. Они месяца два в стайке жили за печкой. Мать или бабуля их покормить выпускали и порезвиться. А для них горку делал. Завернусь в телогрейку и лежу на полу, а они через меня прыгают. Вот, и научил я барана бодаться. Маленькие-то были ничего, а подросли, он мне проходу не давал. Как увидит во дворе, летит навстречу и со всей дури меня рогами. С ног собьёт и стоит рядом, а подниматься начнёшь – он ещё раз долбанёт рогами и опять ждёт. Первым осенью на мясо пошёл. Из овечьей шерсти потом валенки всем катали, а козы – молочное производство. Телёнка под мясо покупали, бычка, но с ним целая эпопея случилась, так, что лет десять эту затею больше не повторяли. А было такое в хрущевские времена, что каждый владелец крупного рогатого скота обязан был сдать государству молоко или масло энное количество продукта, получить расписку и показать её в сельсовете. И никому не докажешь, что бык не даёт молока, да и телка до двух лет тоже. Вынь и положь. Вот и приходилось в город ехать, покупать масло и сдавать его в заготовительный пункт. Мы с отцом в город за маслом ездили. Приедешь, а в магазине таких, как мы неудачников две очереди. И дают полкило масла в руки. Два раза в очереди отстоишь, купишь масло, хлеб круглый чёрный, штук пять саек с изюмом, варёной колбасы батон и домой. Мне тогда интересно в город ездить было, особенно, когда ещё шоколадное масло покупали. Было такое в продаже.

Отцовская тётка на семейном совете решила, что мы переедем жить к ней. Мать со свекровью не ладили, нет, не скандалили, но житья матери не было никакого, то ложки не промыты, жирные, то соли мало, то масла много, то картошка вдрызг разварилась. А тут ещё средний сын, любимчик, должен из армии вот-вот прийти. А младший в армию ушёл. Придут – тоже жениться будут. Вот будет четыре хозяйки на кухне задницами толкаться… а в доме кухонька три на три метра, да комнатка три на пять.

Переезжаем. Тачка на велосипедных колёсах, узлы какие-то, подушки, швейная машинка и самовар. И я сверху, самоварную трубу держу. Танк такой!
С первого же дня, как мы поселились в доме у отцовской тётки, она взяла меня под свою опеку. Дом уже старый был, ей по наследству достался от прежних хозяек. Жили две старых тётки, одна во время войны умерла, простудилась, а та, что постарше, сразу после войны, лет сто ей было или больше. Когда помоложе была – «ворожила», травами занималась, а старая стала, пустила жильцов с условием, мол, поможете по хозяйству и дом вам отпишу, наследников никого нету, а самой уже тяжело одной всё на себе тащить. Так вот и досталась развалюха тётке моего отца. Завалины были земляные вокруг дома до самых окон, нижние венцы совсем сгнили, но у дома подвал был, туда даже квартирантов пускали. Тридцать рублей в месяц (по ценам пятидесятых). Сначала Шура Капустина жила, дочку родила, потом уехала в город, после неё Галя Распопова, эвакуированная во время войны из Ленинграда, детдомовская. Людку родила, потом квартиру получила, а в гости по старой памяти наведывалась. Каждую субботу у нас гостили с дочкой. Как после бани идут – так к нам. Как в клубе мероприятие какое – Людка у нас, а тётка Галя с моими родителями в клуб. Может быть, у них и оставались в Питере родственники, но тётка Галя в войну маленькая была, никого не помнила, она в 1935 году или даже позже родилась, а после искала родных через передачу, которую Агния Барто вела, но результат отрицательный.

Потом, в начале 60-х дом в негодность пришёл, нижние венцы сруба сгнили, дом по самые окна был землёй засыпан, завалинами, выбрали время, привезли материал, подготовили за зиму низ сруба, а весной перестроили, поддомкратили верх, разобрали хлам, сделали бетонный фундамент и подвели новый низ. Подвальной комнаты не стало, но в доме после ремонта ещё 28 лет жили, и лишь после смерти отца мать моя дом продала и уехала в Комсомольск-на-Амуре, где в то время жила моя младшая сестра с семьёй. А дом до сих пор стоит. После моих родителей уже четверых владельцев сменил. Это за прошедшие после продажи 28 лет.
А тогда, в 1956 году бабуля заявила, что незачем загромождать дом детскими кроватками, и так места мало. И меня определили на жительство в бабулиной кровати. Вот тут-то я сказок и послушал! Вернее, не сказок, а бывальщин. Про всё, про деда и его брата, как она у попа в няньках жила, про гражданскую войну, про красных и белых, про её родное село и про соседние народы, про городскую жизнь, про детство моего отца (а она была ему крёстной). И всюду, куда бы она не пошла, я с ней ходил за ручку.

Лето 1956 года было суровым. Сначала засуха, картошка уже отцвела и пошли дожди. До середины августа всё заливало, а потом тепло пришло. И весь урожай картошки был – сплошные уродцы, все картофелины с писюнами. Их срезали и выдерживали в ящике с золой,  а весной следующего года пустили на посев. Урожай 1957 года был настолько удачным, что заполнили погреб и подпол под самую завязку, а что не вошло – повезли на продажу. Сначала отец нанял лошадь с телегой и повёз на станцию к рабочему поезду, из города приезжал народ в Марамзино, покупал сразу мешками, грузился в вагоны, пока тепловоз обгонялся, и отправлялся домой. Десять мешков продали за полчаса. Приехали мы с отцом ещё утром. А вся площадка возле пассажирской платформы уже заставлена телегами. Мужики, что пошустрее, ещё с вечера вчерашнего тут всё оккупировали, и успели утром брагой похмелиться. Кругом мат-перемат, но батя место нашёл. Правда не сразу и не сам, а с помощью. Ушёл, меня на возу оставил, на мешках. Сижу, на тепловоз смотрю. Рядом стоит, метрах в двадцати. Машинист завтракает, а помощник по низу ходит с лейкой. А я смотрю. Машинист батон белого хлеба вдоль разрезал, маслом намазал, колбасу кружками нарезал, разложил по батону, быстро съел, запил чем-то из большого чайника, может с ведро такой, зелёный, эмалированный. Меня увидел, высунулся в окно, заулыбался, да как за верёвку дёрнет, тепловоз, как загудит! А я как зареву! И описался прямо на картошке. Вылез машинист, подошёл к телеге, а отец уже бежит с площадки, торопится. Поговорили они, земляками оказались, только машинист постарше отца был, сели оба на телегу и поехали на площадку, поближе к поезду, там машинист подошёл, разогнал какую-то пьянь на телегах, а нас поставил к самому входу в вагон. И покупатели быстро нашлись. А потом, в следующий выходной, приехала машина с закрытым кузовом прямо к нашему дому. Загрузили всё, что у нас ещё в сарае хранилось (если бы не увезли, то в первые же заморозки всё помёрзло, конкретно, хранить негде было, все домашние хранилища под завязку забиты были): картошку, лук, морковь, свеклу. Отца с матерью посадили в кабину, двое мужиков, что с шофером приехали, в кузов загрузились, меня на колени к отцу в кабину закинули и повезли нас в город. Прямо к депо. Пока меня дяденька-машинист по депо водил, мои родители все овощи продали, меня ждут. Конечно, я мало что запомнил из той экскурсии, правда, что там в три года, но после, когда сам стал работать машинистом, как-то всё знакомым казалось, особенно, когда в паровозной кабине оказался. Обстановка знакомая, раньше видел. А со слов отца, тот машинист – герой труда, всю войну на паровозе работал, авторитетный дядька в депо, подсказал своим коллегам, с начальством договорился, чтоб машину выделили и для своих рабочих привезли овощей и для деповской столовой. И мог это сделать элементарно любой начальник депо по просьбе коллектива, выделить деньги на продукты для столовой. А сейчас материальную помощь на ремонт зубов хрен дождёшься. Видимо с отцом тот машинист ещё при первой встрече договорились, адресами обменялись. Потом ещё приезжали в другие годы, покупали картошку у нас в селе и не только у нас, но и у многих соседей тоже.

А тут дядька Сергей из армии вернулся. В парадной форме. В фуражке с синим верхом, в яловых сапогах. А служил он в Питере в полку комендантском. Все три года что-то такое охранял и сопровождал, что нам и знать было не положено. Пришёл он к нам утром, весёлый, шумный, танцующей походкой в своих кованых сапогах к отцовской тётке подрулил: «ну, здравствуй, крёстная!», - а они отцовскую тётушку, Александру Фёдоровну все «крёстной» звали, не только племянники и племянницы, а все их друзья и супруги друзей, даже так, просто знакомые и друзья называли, кто «крёстная», кто «лёлька», кто «лёля». Может это и прозвище деревенское было такое, почётное… а на проверку, ну не могла же она быть крёстной матерью по минимуму человек у трёхсот. Ну, работала санитаркой в больнице в родильном отделении, потом прачкой, так даже работники больницы её крёстной называли, а для меня она была бабушкой. Даже роднее родной, отцовской матери. Вот она меня и воспитывала до шести лет, сказки по вечерам рассказывала, к подружкам своим ходила вместе со мной, стихи разучивала, песни пела, на ножной швейной машине на педали давала покачаться, когда я ещё помещался под станиной, даже давала ручку крутить. Не умела она шить при помощи ножной педали.
Молитвам учила. «Богородица, Дева радуйся, яко спаса…», а я за ней басом «ты коспаса…», а все бабки, подружки её, фыркают. И крестила меня тоже она. В селе после войны оставалась община староверов, те, что старой веры придерживались, двумя перстами крестились. Священника у них не было, а руководила старушка, наша соседка. Жили напротив нашего дома через дорогу. Там подворье было древнее, Главновских. По паспортам-то они все Чернышевы, а за глаза - Главновских. Вот их старшая женщина в семье и заправляла всем. И меня у них в общине крестили погружением. То есть в алтарь не заводили, священника-то мужского пола не было, да и алтаря тоже, но в святой воде побывал. Это точно. И даже крестик был, медный, но мама моя была комсомолкой, а что в разрез с идеями партии, да ещё не имело товарной ценности – всё в печку. Потом, когда в 1988 году уезжала на Дальний Восток, все мои фотографии, что я сделал за восемь лет до армии, все негативы, что у меня хранились в жестяной коробке из-под чая, где не было родственников в кадре, всё полетело в огонь, полдня печку топила. Да и книги многие тоже там оказались. Ну, зачем ей «Библия» 1796 года да ещё без корочек и четырёх страниц в начале книги и вся воском закапанная!!!  Ну, чуть моложе сала, в котором я родился, лет на десять. Зачем ей такой хлам, члену партии. Но это я ушёл опять от темы.

Поддерживали мои бабули связь с малой родиной. Каждый год на Ильин день туда ездили, меня с собой однажды взяли, да пожалели после. Я там среди местных сверстников, за две недели, пока взрослые на покосе были, так материться научился, что у бывалого Прони-беспалого (был у нас такой в селе мамин родственник, в сельсовете и в сельпо сторожем работал, а в базарные дни на рынке налог собирал с продажи) в базарный день на рыночной площади уши повяли и язык отнялся. Потом полгода меня отучали, какие слова говорить не надо, что это некрасиво и неприлично, особенно при женщинах. Я это усвоил, посредством берёзовой лапши, но материться не разучился.

Первое моё знакомство с отцовской родиной началось с дороги. Шаблишский дядя, двоюродный брат отца, Александр, шофером работал в колхозе, проездом был в Камышево, он в Черноусово за паклей ездил, кто-то из его друзей строился, так стены конопатить. Машина была бортовая, но полуторка или трехтонка – это я в те времена не разбирался, для меня все они большие были. Вот мои бабули и напросились с ним в попутчицы, мол, съездить на родину. Всё-таки престольный праздник – Ильин день, хоть церковь и не работает, а с друзьями детства да с роднёй браги попить. И меня с собой взяли. А поехали по старой дороге, не через Каменск-Уральский, а вдоль Исети. Видимо поездка была, скорее всего, левой, что так было законспирировано всё. Да вот незадача, ночь застала в дороге, и что-то с рулём случилось, чуть в реке не оказались, остановились возле самой воды, мы все в кузове, прохладно, меня в кофты замотали до глаз, но от комаров всё равно отбоя не было. Тогда я услыхал впервые слово «шпонка». Ржали, на руле шпонку срезало, рейс левый, вот и завернули налево, чуть в Исети не искупались, вот такой вот Перебор получился (в смысле, село Перебор, место, где остановились). Сходили мужики на местную МТС, выпросили рулевую колонку на время, мол, через пару дней привезём, только до дома доехать – там, в гараже есть. Со всеми мытарствами ближе к следующему вечеру приехали. А на следующее утро детвора проснулась местная и повели меня знакомить с окрестностями. Анька, Мишка, Виктор, дети дяди Егора да ещё соседских человек пять. Сначала показали, что растёт в огороде. Первое, что поразило, в огороде огуречник отгорожен ещё одним плетнём. На высоких кольях через весь огуречник натянуты четыре верёвки, метров по пятнадцать длиной и все завешаны рыбой. Вялилась на продажу. А под несколькими рыбинами специально подставлены были железные миски. В них с рыбы капал жир. Что за рыба? – рипус. Рыба из семейства сиговых. Как жир перестаёт капать – сразу снимают с верёвки и даже не везут продавать, а приезжает мужик и всё скупает оптом. Хорошо платит. А потом мы сорвали по большому огурцу и пошли купаться на озеро. Заборы по всему селу у них не заборы, а плетни. Нормального леса нет, так возле озера ивняк рубят и из него всякие загородки наделаны. А леса нет – там до войны сильный пожар был, полсела сгорело и лес тоже. Да и лес там был не сосновый, а так, в основном осины да ивы, места низкие, заболоченные, а в год, когда пожар был, была засуха, даже озеро наполовину пересохло, и все болота горели. Озеро мелкое, от берега можно на километр отойти и всё по пояс взрослому будет, но нам так далеко идти не надо было, где мы купались, там мосток деревянный, к нему лодки привязаны, а фарватер, по которому за камыши на лодках выходят, даже от ила расчищен вот мы там в чистой воде и купались. Чем там местные питаются? А в основном рыбой и картошкой. Караси и окуни в то лето некрупные были. С ладонь взрослого человека размером. Вот, и жареный в сметане карась – первое деревенское блюдо. Оно, по идее, не первое блюдо. На первое всегда бывает суп. А рыбный суп – это уха. Вот только уху в домах варить было не принято. Только на берегу, только на костре или на очаге, который сложен из каменных плиток и скреплён глиной. За камнями ездили к западному берегу озера, там каменная осыпь была, а глину копали на перешейке между озёрами, рядом озеро Червяное, километра четыре до него, оно солоноватое слегка и с другими озерами ничем не соединяется, а берега глинистые. Вот там и брали глину. Даже стены у домов глиной обмазывали, а уж печку сложить – милое дело. Уху наши родственники тоже варили на берегу. Что там под уху было приготовлено, какое питьё и напитки – я не знаю, мало этим интересовался. Знаю, что уху варили из трёх рыб. Сначала в ведро опустили ершей, как сварили – вынули и бросили уткам, потом в бульон запустили карасей, посолили, варёных карасей выложили на лист фанеры и напоследок в уху бросили окуней, какие-то приправы, несколько луковиц, когда рыба сварилась – её тоже вынули, а в бульон разбили несколько сырых яиц и высыпали пару горстей пшена. И ещё из четвертинки вылили водку. Правда, половину водки из четвертинки дядя Егор отпил, но граммов сто в уху точно вылил. Я сам видел! Только мне ухи в тот раз так и не удалось попробовать. Пока её ждали – я рыбы наелся и захотел спать, поэтому меня в дом унесли.

 А на другой день меня позвал с собой другой родственник. Он пошёл на тракторную бригаду и на мельницу, а я с ним отправился, посмотреть, как из зерна получается мука. Мельница была в здании бывшей церкви, а жернова вращались  от электромотора, что там за мука получалась – вспоминаю с трудом, может быть даже комбикорм из зерна делали.  Мне там стало неинтересно и я отправился домой. Да нужный перекрёсток прошёл и протопал лишних пару километров по дороге. По обеим сторонам когда-то были дома и кое-где ещё оставались плетни, но всё заросло бурьяном выше моего роста, так, что осмотреться, куда меня занесло, я не мог, понял, что заблудился, повернул обратно, а на перекрёстке уже ждали родственники. Мне было настрого запрещено выходить из своей улицы дальше того самого перекрёстка. Причина: там, где когда-то была улица, в усадьбах много заброшенных колодцев. По одному или по два на каждый двор, сейчас они открыты и запросто в бурьяне не заметишь, как окажешься на дне. И уж тогда точно никто не найдёт. А колодцы делали по два тоже со смыслом. Один поближе к дому для питья, а второй на огороде для полива. И ещё ближний  специально зимой внутри обливали по стенкам водой, чтоб намёрз лёд. А летом его закрывали крышкой с утеплителем и использовали для хранения продуктов, как холодильник.

 А потом я пустую бутылку разбил. Двор у дяди Егора был выложен гранитными плитками. Не целиком, а с промежутками, чтоб по ним в сырую погоду по двору ходить и ноги не пачкать. Вот я и шарахнул бутылку об камень, а когда взрослые с покоса вернулись, и вся ребятня выскочили из дома их встречать – я выскочил во двор вместе с остальными, наступил на стекло и неделю лежал забинтованный, громко матерился. А там все матерятся. Это даже не мат, а разговорная речь. И я научился. Потом долго строжили, чтоб я таких слов не говорил. Говорить-то я не стал, но слов тех не забыл. Когда взрослым стал – пригодились. Когда мы вернулись оттуда, сейчас уже не помню, или это был конец августа, или начало сентября, бабули только после стрижки овец домой отправились, но ехали мы опять с дядей Александром и добрались без приключений.

А камышевские мужики в последующие годы часто в Шаблиш на рыбалку ездили, останавливались у наших родственников, там бабулин родной брат, Николай, жил и два его сына Егор и Александр. У них и останавливались, а потом гостинцы привозили. Рыбу озёрную. Свежую, вяленую, солёную, копчёную. И ещё мёд. Отец мой туберкулёз лечил народным средством. Помимо таблеток, что врач прописал, ещё делали ему настойку из мёда, столетника и кагора, всю смесь выдерживали в тёмном месте неделю, а потом он по рюмке три раза в день принимал. Да ещё картошку на барсучьем сале жарил для себя и ел, когда погода промозглая была. Помогло или нет, но в 1961 году туберкулёзный процесс заглушили и даже группу сняли. Работать пошёл на фабрику, устроился в строительный цех плотником. Но это было потом.

В феврале 1958 года мне выделили путёвку в детский санаторий в Крутиху. Саму деревню я не помню, но там, поблизости от санатория, на реке была небольшая плотина и стояла мельница. Нас туда на экскурсию водили в марте, а потом вся группа была посажена на карантин. Свинкой заболели почти все. Некоторые болели долго, а кому успели до заезда в санаторий сделать прививки от этой болезни – отделались лёгким недомоганием. Я тоже в их числе оказался. Вот только моё пребывание там из-за карантина растянулось аж до конца июня. Домой добирались на перекладных. И вообще весь Белоярский район настолько неудобный в плане поездок между населёнными пунктами тюменского и курганского направлений, что только руками развести. Напрямую расстояние километров двадцать, а в дождь и в распутицу только через Развилки. Там в районе и по сей день так добираются. Быстрее получается из-за плохого качества дорог местного значения. Вот и мы с отцом целый день добирались домой. Хорошо, что солдаты на грузовике проезжали, так нас пожалели, голосующих на обочине, и до Златогорово довезли. А домой когда приехал, на следующий день  меня познакомили с двоюродным братом, с Виктором. Я пока в санатории был, у дяди Сергея и тёти Тамары сын родился. В марте.
Знали-то они друг друга давно, а встречаться начали только после его демобилизации, когда он на фабрике работать начал. Там дядюшка Сергей и познакомился с будущей женой, Тамарой, да привёл её не к родной матери, а к крёстной, что скажет она. И уж потом только, когда день свадьбы назначили, об этом родной матери заявил. То-то визгу было!

И Володя, младший отцовский брат свою Римму Ивановну тоже сначала с крёстной познакомил. Такая вот популярная «старушка-бабушка» была шестидесяти годов от роду. Теперь-то по прошествии лет я понимаю, бабулька была хорошим психологом, людей с первого взгляда определяла, кто хороший, кто плохой, кто сума перемётная. Вот и вели к ней своих невест, знакомили, а на деле получалось, что просто за резолюцией приходили, можно с этим человеком судьбу связывать или продолжить поиски в другом месте.

Первая моя любовь жила в соседнем доме. Зойка. Лет на десять постарше, может и красивая была, сейчас уже не помню, но тогда, жили по соседству мать с дочерью, дочь замуж вышла в конце войны, да муж не очень долго прожил. Он и пришёл-то по ранению комиссованный, но потомство от него осталось, Зойка эта самая родилась. Постоянно около моей бабули крутилась, да и со мной занималась, дурачилась, ей ещё в куклы играть, а взять негде, вот тут я и пригодился, со мной занималась. А я официально всем заявил: Зойка - моя жена. Вырасту – домой к себе приведу, у нас жить будет. Полгода надо мной потешались, а потом идём как-то из бани с отцом, а возле соседского дома на дороге лужа. Народ особо не парился, могли куда угодно воду выплеснуть да и помои тоже. Деревня. А в нашей семье такое не принято было. Есть определённое место в огороде, куда все пищевые отходы и траву после прополки гряд сваливали, туда и помои выливали, потом, когда перепреет, шло на удобрение участка. А тут на дороге возле дома лужа. Ну, отец меня и подковырнул. Мол, ты Зойку любишь, а она вон, жена твоя, на дорогу ссыт! Тут вся моя любовь и прошла в один момент. После начнут разговор, мол, как Зойка, жена твоя, поживает, отвечал, что не жена она мне больше, не нужна мне такая зассанка.

У моей тётки Маргариты, маминой сестры было двое детей, Ирина, постарше меня на пять лет и Василий, на четыре года меня старше. У них букварь был один на двоих, сначала Ирка его изучала, потом Васька, а потом мне привезли на новый год в подарок, а к лету и я выучился читать. Не сам, я ведь не Тарзан какой. Мне бабуля помогла. По букварю читать научила, то есть где-то года в четыре я читать научился. Даже две немецких буквы знал «G» и «L». Они в названии отцовского аккордеона были написаны «GALOTTA».

А тут получилось так, что у отцовской двоюродной сестры Валентины Максимовны, моей крёстной, муж получил новое назначение и переехал в Ватутенки в Подмосковье. Вскоре и семью за собой потащил. Только у крёстной какое-то нехорошее предчувствие было, что ненадолго это. Она в свою комнату, в которой жила, прописала крёстную моего отца, чтоб совсем без жилья не остаться, если что-то случится. И не ошиблась. Прожили они в Подмосковье полгода и вернулась моя лёля Валя с сыном Виктором обратно в Свердловск. Бабуля наша тогда легла на операцию. Катаракту удалили на одном глазу. Так она после и ходила в очках +8 на правом и +2 на левом глазу. И читать уже не могла. Когда бабуля в больнице лежала да в городе жила, а моя мама уходила на работу в ночную смену (отец тогда в тубдиспансере лечился), со мной дед Василий оставался или меня к нему мама уносила, так он мне книги тоже читал. Про Мюнхгаузена и Рейнеке-лиса. Родная бабушка от меня тогда наотрез отказалась. У дяди Сергея Витька родился. Это от любимого сына любимый внук, а остальные так, вынужденные обстоятельства.

А вот  Витьку Шустова лёля моя, Валентина Максимовна, привезла своей матери, бабушке Анне Петровне, вдове деда Максима  (он умер в 1956 году в феврале за месяц до своего 60-летия от астмы). И приехали они, как нельзя, кстати, для сплетен. У неё проблемы в городе после возвращения из Подмосковья начались. Прописка, работа, ребёнка в сад устроить, мол, поживёт пока у бабки, а она, там, в городе одна быстрее разошьётся с заморочками. Вечером мой отец поправлял забор у матери и значительную дозу бражки освоил, приехал домой, а мать суп сварила из картошки, макарон и самодельных фрикаделек, фарш оставался, днём пельмени варили. Естественно, к десяти часам вечера макароны разбухли до толщины пальца. Миску с этой едой мать перед отцом и поставила. И тут его разобрало. Миска в угол полетела, батя встал и вышиб все до единого стекла в окнах, что на дорогу и во двор. Утром проснулся, стыдно, давай стеклить, а тут сестра идёт с чемоданом. Естественно, слово за слово – батя её и послал… к матери. Она может у крёстной хотела перекантоваться пару дней, пока там мать в гневе от её семейных разборок. А тут накося! Лет десять друг дружку не воспринимали.

Бабуля, отцовская мать, в те времена, когда ещё с семьёй дяди Сергея жила, меня воспринимала, как внука, но когда мы с Виктором, сыном дяди Сергея, вместе оказывались – её это очень напрягало. Витька послушный, когда один, а при мне постоянно дурака валять начинал, и бабуля старалась меня поскорее с рук сбыть. Как-то мы её допекли до упора, когда у неё на хозяйстве оказались, и повела она меня к родителям, а дома никого нет. Изба на замке. Ну, а что, мать на работе, отец в тубдиспансере на обследовании, отцовская крёстная в городе, у Шустовых в квартире за сторожа, к операции готовится, катаракту удалять собралась. А ходили все втроём. Пока шли вдоль фабрики, Витька с каждого пенька в лужи прыгал. Я, если был в грязи и в брызгах, то это бабулю мало волновало, зато, когда Витька грязный, то бабке ответ перед тёткой Тамарой держать. Витька с разбегу в лужу, а мне затрещина. Так и шли обратно в Пеньки, всю дорогу мат-перемат, питимать. Да ещё гроза надвигаться начала. Но до дождя успели, а дождь с градом. Я тогда впервые град увидел. Крупный, величиной с грецкие орехи, которые дядька Владимир из Баку присылал. Он там в армии служил да и остался там после службы, работал, пока среднюю школу не закончил.

Рыбачить летом с удочкой меня отец приучил. Река Исеть рыбная. Сказать сколько пород и видов рыбы живёт, сложно, но я так думаю, что больше десятка точно. И раки водятся. Очень крупную на удочку поймать - мелкота не даст. Серебрянка: сорога, плотва, краснопёрка, подъязок, голавль, елец, подлещик, синец, чехонь, верхоплавка разная в такой дикой каше замешаны, что даже не угадаешь, кто там на крючок зацепился, пока не вытащишь. А ещё пескари, гольяны, вьюны, окуни, щуки, караси двух видов, карпы трёх видов, линь, налим, даже сом попадается и раки встречаются. Говорят, что ёрш тоже есть, но ни разу на удочку не ловил. С отцом начали рыбачить ходить, мне около четырёх лет было. А когда отец уезжал на покос или в лес на заготовку дров, то я ходил рыбачить один или с другом Валеркой. Мы с ним познакомились, когда нам по три года было. Мне велик купили трёхколёсный. Он под горку к «раструсу» хорошо ехал, а в гору его самого катить надо было. Потому, что педали на переднем колесе. Я под горку удачно скатился, а там слез, чтоб его обратно в гору вкатить, да запнулся, а он у меня с полгоры из рук выскользнул и закатился в лужу. И не достанешь никак. А тут парень, ровесник. В резиновых мамкиных сапогах. Помоги, говорю, достать, прокатиться дам. Он и залез в лужу да в сапоги начерпал. Вот и побежали к нам. Бабуля сапоги помыла в бочке, а нас на печку загнала и вяленой отварной моркови дала. Так и познакомились. Моей матери он, как и его матери я… ну, не очень жаловали они нашу дружбу. Да и дружба у нас была странная. Я по натуре одиночка, больше нравилось одному что-нибудь мастерить. Если только у самого не получалось какую-то задумку в жизнь воплотить – а Валерка на что! Матери наши в одну смену работали. Отца у него не было, вернее, он был, где-то, но с ними не жил. Валерка полдня дома один, а если мать у него в вечернюю смену, то мы допоздна чем-нибудь занимались. То лодку из фанеры шили, то в шахматы играли до одури, то патефон слушали, то по огородам промышляли, то кроликов разводили у него в подвале под домом, так мы им сено заготовляли и берёзовые веники. Но это уже, когда подросли. Обычно я идею выдвигал, а Валерка загорался; и тут начиналась бурная деятельность. Но чаще всего мы просто шли рыбачить. Его дом стоял возле самой плотины, так мы каждое утро с удочками на берегу, а после обеда всегда находили себе занятие. То самопалы себе делали, то луки со стрелами, то рогатки. Придёшь домой вечером, свою порцию берёзовой лапши получишь, если где-то задержался и домой пришёл после матери. Залезешь к бабуле под одеяло и очередную бывальщину выпросишь.

Как Костромины на Урал пришли.
Большое село было под Костромой. Богато жили да только семья была большая, тридцать шесть человек под одной крышей и на сезон даже работников не нанимали, когда урожай убирать, своими силами справлялись, а тут ещё и младшие подросли, женились, а дом тесноват и едоков прибавилось. Да вышла государственная программа, предложили за Урал перебраться, земли осваивать. Подъёмные хорошие предлагали. Сколько там да чего, - только семья разделилась. Получили подъёмные и те, что постарше, погрузились на телеги и в путь отправились. Половину денег оставили тем, что не захотели уходить с насиженного места, забрали с собой дедушку, самого старого в семье и отправились в компании с соседями да односельчанами. По дороге сошлись с попутчиками из Архангельской губернии и из Московской тоже, большой компанией оно веселее да и безопаснее. А то слухи прошли, что за Вяткой-рекой народ озорничает, проезжих грабят, но всё обошлось. За Камень перевалили, Азия началась, остановились на ночлег возле озера с названием Шаблиш. Башкиры там лошадей и овец пасли. Земля хорошая, чернозём. И озеро рыбой богатое, а озеро такое, что в распадке, рядом ещё штук пять или шесть озёр поменьше и тоже все рыбные. Вот и решили остаться. Пошли к башкиру, мол, продай нам земли немного, мы построимся, хлебом тебя снабжать будем, сена тебе накосим, если что, а то в снежную зиму у тебя половина скота погибает от бескормицы, когда снег глубокий, а сам ты на свои стада заготовить не можешь, народу у тебя в хозяйстве мало. Тот подумал, вроде бы согласился, только дело за ценой. Ну, ему и сказали, что купят землю на условиях: сколько прикроется бычьей шкурой – за то рубль целковый серебром. Согласился, купчую составили, запили это дело. Мурза уже руки потирал, что серебро на возу домой повезёт. А утром вытащили шкуру бычью, разрезанную в тонкую ленточку непрерывным кольцом, да раскинули на поляне, а она чуть не полдесятины перекрыла. Понял, что промахнулся, вместо двух десятин половину своей земли за 500 рублей продал. А когда единородцы узнали, что их самый главный богатей так жидко промахнулся, да начали над ним смеяться, то он урусам остатки своей земли за триста рублей продал вместе с табуном и овечьей отарой и уехал куда-то к родственникам. А мужики на остатки денег лес строевой прикупили и село построили. Только шли за Урал вместе, а строились по землячествам. Из Устьинского уезда Архангельской губернии выходцы и костромичи вместе, вдоль берега озера построились, москвичи на перешейке между озёрами, а донские казаки свои куреня тоже улицей расположили, но во втором порядке, прикрывали село с юго-востока со степной стороны. Оно, хоть и не было угрозы набега со стороны степи, а вот дедовские обычаи у них в крови. Там, в Шаблише, может быть, и сейчас живут потомки тех Бажиных и Кадочниковых, просто я не знаю, не был в тех местах аж с 1970 года. А кто был, говорят, что там всё уже давно по другому. Но кто ездил туда, говорят, что дедовский колодец ещё стоит. Хоть и не мои родственники возле него живут, но содержат «Тураёв колодец» в порядке.

Вот только у бабули моей много условностей в рассказах. Согласно архивным данным село лет на 150-200 старше выходит, чем она рассказывала. Вот документ из интернета, который ссылается на Челябинский областной архив.
«Это стало понятным, когда, преодолев 17 км грунтовки, мы въехали на окраину села. Местных жителей мы не обнаружили: большинство домов или закрыто на висячие замки (скорее всего, это уже чьи-то дачные участки), или брошены. Сопоставляя скудные данные о селе, разбросанные в различых интернет-сайтах, можно предположить, что село Шаблиш существовало еще до образования Багарякской слободы или образовалось в те же годы, что и слобода. К 1747 году село Шаблишское входило в состав Багарякской слободы и имело население в 213 душ. В 1781 году село выделилось из Багарякской слободы в самостоятельную Шаблишскую слободу с населением 696 душ. Наш интерес в посещении этого пункта состоял в том, что на Урале термин «село» предполагает наличие в данном населенном пункте храма, церкви или часовни. С окраины Шаблиша ничего похожего на храм не наблюдалось. По разбитой дороге на центральной улице медленно двинулись на другой конец села, протянувшегося вдоль озера и заболоченного берега километра на 2.5. И, действительно, на другом конце мы обнаружили развалины: справа от дороги одинокий столп, который мог быть центральной опорой не очень большого храма, а слева от дороги остов здания, напоминающий братский корпус. Закралось подозрение: не перепутали ли в Багаряке относительно месторасположения женского монастыря во славу Симеона Верхотурского. Очень уж шаблишские развалины напоминали и по месту расположения и по архитектуре именно монастырские постройки».

Я про монастырь никогда ничего не слышал, а вот церковь была. Координаты сейчас припоминаю с большим трудом, но мы пришли туда пешком из той улицы, где жили Егор Устьянцев с семьёй и шли примерно полчаса (какой ходок в четыре года!) в сторону соседней деревни, которая называется Москвина. Она была по ходу слева от дороги. А церковь та была во славу Ильи пророка. Престольный праздник был в селе Ильин день ( а в Камышево праздновали Егорий 6 мая, а церковь построена во славу Георгия Победоносца). Вот только в Камышево церковь была намного позже построена и в два этапа, поэтому и сохранилась неплохо, а в Шаблише уже в конце 60-х стены, как мне кажется, ещё стояли, но в церкви уже ничего не было. Мы с отцом там были в тот год, когда он палец на руке сломал, а это именно в то время, когда мне четырнадцать исполнилось. Там, в селе, только клуб стоял, но его внешний вид я не помню. То, что отец мой с Мишкой, с племянником, в кино ходили и на танцы остались посмотреть, и батя чуть с местными не подрался. Только меня тогда в детали не посвящали. Да только какой из моего отца драчун, он тогда после операции на больничном сидел, на левой руке две фаланги большого пальца ампутировали. Но я опять забежал вперёд.

Возможно, что там, где в Шаблише церковь была, со времён Екатерины Второй, рядом было небольшое село, а вот земли по восточному берегу озера русским не принадлежали, поэтому в рассказах бабули именно так и получается складно, что покупали землю у башкира именно переселенцы середины 19 века, а может всё вместе смешано, в архивах бы поискать, да вот про Багаряк история, что все метрические книги у них в начале 19 века сгорели вместе с церковью, а про Шаблиш в интернете только о том пишется, что там можно дом за поллимона купить да рыбалка там клеевая. Говорят, что за дополнительную плату тебе даже пескарей на крючок сажать будут. Но, тем не менее, я вернусь к истокам.

К "словарю уральских фамилий" Алексея Геннадиевича Мосина.
Комментируя фамилию Костромин и некоторые другие фамилии (в том числе ВЕТЛУГИН, МОСКВИН, САМАРИН — см.), Б.-О.Унбегаун писал: «Имена многих известных русских городов происходят от названий рек, на которых они стоят, и часто они омонимичны этим названиям. Что касается фамилий, образованных от них, то нет полной ясности относительно их первоначального источника. Для старых фамилий более вероятно предполагать образование от речных названий, чем от названий городов» (Унбегаун. С.115; см. также: Грушко, Медведев. С.330).

В данном случае исходное прозвище мог получить как уроженец города Костромы, так и выходец из уезда или губернии, административным центром которых он являлся; поэтому определение, что прозвище дано «человеку, приехавшему из Костромы» (Е.Н.Полякова. С.119), представляется неполным.

Нельзя исключить также возможности происхождения прозвища от каких-то значений нарицательного кострома, прежде всего — от связанных с народными поверьями и обрядами: «Кострома — в восточнославянской мифологии воплощение плодородия. В русских обрядах «проводов весны» («проводов Костромы») Кострома — молодая женщина, закутанная в белые простыни, с дубовой веткой в руках, идущая в сопровождении хоровода. При ритуальных похоронах Костромы ее воплощает антропоморфное чучело. Чучело хоронят (сжигают, разрывают на части) с обрядовым оплакиванием и смехом, но Кострома воскресает. Ритуал призван был обеспечить плодородие. Название «Кострома» связывают с рус. «костерь», «костра» и другими обозначениями коры растений» (СМ. С.231).

Ср. также: кострома — «игра»; тул.«розги, пук прутьев, батоги»; тобол.«низкий сорт мыла» (Даль); «святочная песня»; карел.«баба-яга» (СРНГ).

Прозвище известно с XIV в.: «Кострома, дьяк вел. кн. Ивана Калиты, писал его духовную грамоту, 1328 г.» (Веселовский I); «Левонтей Кострома, псковский посадник, 1369» (Тупиков). В Приуралье фамилия документируется с конца XVI в.: «Чердынец Никитка Семенеев сын Костромин, 1596» (Полякова).

В 1701 г. вклад в Далматовский монастырь сделал подьячий тобольской приказной палаты Яков Костромин (Манькова. С.146).

Одним из родоначальников Костроминых на Среднем Урале был крестьянин Невьянской сл. Евтихий Григорьевич Кострома, 1640-е гг. (Преображенский. С.356; ИУ. С.217); вероятно, им была основана д.Костромская (сейчас д.Кострома в Алапаевском р-не), в которой переписью 1680 г. учтены дворы его сына, Евдокима Евтихиевича Костромина, у которого были сыновья Потап и Михаил, и Григория Тимофеевича Костромина, с которым жили сыновья Борис, Кирилл, Мокей и Елисей.

В границах будущего Камышловского у. фамилия известна с начала XVIII в. В д.Бобровской (42:3) жил крестьянин Семен Никифорович Костромин (перепись 1719 г.). Крестьянин д.Травянской (3:1) Тит Иванович Костромин был «причислен в Багаряцкую слободу» (II ревизия, 1745 г.).

Предками Костроминых из прихода с.Грязновского были крестьяне д.Чюдовой (39:4) братья Михаил и Потап Евдокимовичи Костромины, переселившиеся из д.Костроминой (см. выше), а также сын Потапа Михаил, живший своим двором (перепись 1719 г.).

Предками Костроминых в Шаблишской сл. были крестьяне «деревни над Шаблишем озером» (прежнее название слободы) братья Федор (с сыном Сысоем, у которого были сыновья Ларион и Фотей), Онуфрий (Анофрей; с ним жил племянник Алексей Андреевич) и слепой Терентий (с ним жили сыновья Сила, Прокопий, Петр и Ферапонт) Стахиевичи (или Евстафьевичи — «Стахеевы») Костромины (перепись 1719 г.); ср.: в документе начала XVIII в. упоминается крестьянин Каменской сл. Терентий Костромин (Шишонко III. С.838).

В 1822 г. в Камышловском у. фамилию носили крестьяне (в с.Грязновском также солдатка). Фамилия распространена в Богдановичском (Память — 24 чел.), Далматовском (Память — 7 чел.) р-нах, встречается в Каменском, Камышловском, Пышминском, Сухоложском р-нах, в Екатеринбурге (Память; Т 1974).

10.1. Шаблишская слобода, приход Архангельской церкви Шаблишская слобода, «деревня над Шаблишем озером» (1719), с 1732 – слобода

15.1. Тамакульская слобода, приход Георгиевской церкви Тамакульская слобода

15.3. Атяш(с)кая деревня, приход Георгиевской церкви Тамакульская слобода, дереня Атяш (Отяш), 1869

 

39.1 Грязновское село, приход Богородицкой церкви село Грязновское, деревня Грязнуха (1710); село с 1807

39.2 Голопупова деревня, приход Богородицкой церкви село Грязновское, она же Орлова (1923)*

39.4 Чудова деревня, приход Богородицкой церкви село Грязновское

Текст  приводится из книги Алексея Геннадьевича Мосина «Словарь Уральских фамилий», издательство "Екатеринбург", 2000 г. Все авторские права защищены. При цитировании текста и использовании его в публикациях ссылка обязательна.

Первую зиму переселенцы в землянке перезимовали и, как озеро замёрзло, начали с другого берега лес возить и готовиться к строительству. А, как снег сошёл, начали строиться. Решили колодец копать на участке. Выкопают метра четыре – три метра чернозёма, метр песка, а дальше камень. И по всему участку так. Решили проблему старым испытанным способом. На камне, что в яме, костёр разведут, нагреют и водой обольют. Камень и дал трещину, а оттуда вода пошла. Поднялась над камнем на метр и остановилась. Сначала в яму сруб опустили, а лет через десять заменили его каменной кладкой. Так до сих пор и стоит.

Дедушка Артемий – родоначальник. Пережил и своих двух сыновей и внука. Одного сына Сидора похоронили в первую зиму ещё, на рыбалке простудился, а у второго, у Наума, тоже в жизни не всё гладко было, первый ребёнок сын родился, Фёдором назвали, а потом одни дочери. И тоже все как-то быстро убрались. Во всяком случае бабуля про них ничего про взрослых никогда не упоминала. Фёдор женился на казачке из семьи Бажиных. Правда, там всё условно было. Возможно, что Бажины там раньше жили, ещё до прихода Костроминых и Устьянцевых, как казачье поселение вдоль ручья под названием Исток. При первой же переписи всех переселенцев записали под теми фамилиями, откуда пришли. Так и стали Тураевы и Наумовы Костромиными, а остальные тоже по исходу. У Фёдора было два сына, Максим и Пётр, да дочь Александра. После смерти Фёдора вскоре и дед Артемий умер. Только Фёдору и сорока не было, а дед его прожил сто два года. Старших детей в работники «наняли», а младший, ровесник века двадцатого, с матерью остался. Про него отрывочные сведения. В революции не участвовал, в гражданскую не воевал, лошадь в хозяйстве была, ожеребилась раза четыре, жеребят продавали, а старую лошадь потом в колхоз отдали, овец с десяток было. В начале 20-х служил в армии. По гражданской профессии. Кузнецом в конном полку. Просто всё дело в том, что его сестра про его юность мало, что знала, ведь она сама в людях жила, а если выберется к матери на какой престольный праздник, так с братом и словом некогда перемолвиться. А вот после демобилизации дед мой присмотрел в Шаблише девицу, да и сам, видимо, ей понравился. А жили в те времена мои предки в Устьяне, которая в Шаблишский сельский совет входила. Только семейка бабушки моей была зажиточная, из ранних переселенцев, ещё Екатерининских времён, просто так девку за председателя комбеда не захотели отдавать. Пришлось украсть. Её батя, дед Иван и его сын Николай трое суток искали в степи воров и беглянку. Не нашли, пришлось попуститься. Ну, раз такое дело – пусть живут, коли сама так захотела. Но приданного за ней не дали. А молодые, поехали тут, по соседству, в село Боёвка на графитно-вольфрамовый рудник, потом в Касли на чугунолитейный завод, потом ещё в одной из деревень  поблизости жили, в Багаряке дед работал в золотоскупке, потом председателем сельсовета в родном селе, в Шаблише. Образование – четыре класса церковно-приходской школы да служба в армии, давали какую-никакую гарантию трудоустройства с выбором. Это в то время, когда все в округе только читать по слогам умели, да вместо подписи крест ставили. Такие, как дед, даже армиями командовали, некоторые.

Вот только почудить дед любил, да так, что порой всё село на уши ставил. Нет, не дрался, не пил. Просто здоровьишком Бог не обидел. Ну, двадцатисемилетний мужик. Мог кобылу подковать, не заводя её в станок. Деревенскую баньку, что на берегу озера выстроились в ряд, мог за угол приподнять. Так, мимоходом. Утром сети снял и ремонтировать понёс. Щука порвала в нескольких местах. Сеть-трёхстенка мокрая, длиной метров полста, свёрнутая в рулон, на одном плече, полмешка карасей в руке несёт домой. А девки молодые в бане с утра постирушки затеяли. И мальчонка возле бани крутится, в щели подглядывает. Дед ему: «- чё делаешь?» – «там девки моются!» – «а ты девок голых не видел!? На! Держи!» - Сеть положил на траву, мешок с рыбой пацану дал, и баню за угол приподнял: - «вон побежали, смотри!» - А девки из бани в озеро. В чём были. На сельском сходе разбирались после. А у него один сказ. Бань понастроили, а следить за ними и в порядок приводить дядю ждёте! Нет бы, пошли да хоть щели законопатили, чтоб ни у кого соблазна не было подглядывать. Да печи перебрали, а то и до пожара недалеко. И, ведь, как в воду глядел. Сгорело полсела, правда не из-за бань, другая причина была. Сухая гроза, ветер поднялся, молния ударила, а до того всё лето дождя не было. А тогда, на сходе, всё равно на червонец оштрафовали за хулиганство.

У деда с бабулей до войны родилось трое сыновей. Бабуля, она больше нарожала, только до начала войны осталось трое сыновей. Самому младшему, Володе, пять было, Сергею – семь, а отцу моему Виталию, почти четырнадцать, когда война началась. Дед ушёл добровольцем. Прошёл от Москвы до Праги. Был ранен, контужен. Вернулся домой, но по здоровью уже не мог выполнять тяжелую работу. Работал приёмщиком в конторе заготскот и там его в 1947 году крепко подставили. Продали корову из гурта, что на бойню гнали, деньги пропили, а сказали, что не было животного, вон начальник дом строит – туда и денежки ушли. Посадили деда на 3,5 года в тюрьму в Златоуст да там и умер в первую же тюремную зиму от воспаления лёгких. В возрасте 48 лет.

 Бабуля, Аполинария, после его смерти прожила ещё сорок лет. Жила сначала с семьёй Сергея, среднего сына, потом, когда младший сын, Владимир, женился, перебралась к нему, но, ни с одной снохой не сжилась. Тогда, после одного курьёзного случая, на семейном совете решили, что нужно ей построить домик, чтоб жила отдельно. Бабуля решила проверить, чем её Володя с молодой женой занимаются в чулане после обеда, интересно! Занимаются-занимаются, а детей нет. Вот и решила - подсмотреть. Забралась в чулан под кровать и затаилась. Молодые пришли, и спать в чулане завалились. Только мать раньше уснула и захрапела в самое невовремя. Была поймана, схвачена и охреначена! Поэтому и решили её выселить.

Место на берегу реки нашли, тихое и спокойное, построили избушку четыре на пять метров, пристройки разные: сарайчик, стайку. Забрала она свою живность: собачку с кошкой, козу на верёвку привязала и переехала на новое место. Мы с Виктором, сыном дяди Сергея часто летом у неё обитали. Рыбачили, в лес ходили. От её дома до воды было метров двадцать, а до леса чуть дальше, метров на пять. И малинник она развела сотки на две. Варенья мало варила, с её пенсии в 45 рублей сахар покупать накладно было, она больше собирала малину, мяла её и раскладывала на листьях, сушила, а потом продавала. Да и так заваривала, когда чувствовала, что простыла. Дрова на зиму ей сыновья всегда заготовляли и привозили, но ей казалось, что запас маловат и каждый день ходила с тележкой на заготовку хвороста. Летом топила очаг и готовила еду, использовала исключительно те дрова, которые саама собирала. Пока бабуля хворост заготовляла да на тележку укладывала, мы грибы собирали. Там с июня месяца с грибами  всегда урожайно было, до самого снега. Маслята, сыроежки, грузди, моховики, рыжики – час походил и ведро полное. А вот за опятами приходилось километров за пять ездить, где старый берёзовый лес стоял. А земляника, черника и брусника – это метров двести от её дома. Там в лесу гранитный кряж проходит. Он вдоль реки километров на семь вытянулся, а может и больше, может даже от Двуреченска. Весь корабельными соснами заросший был в те времена. Сейчас-то уже нет тех старых сосен. Им и тогда уже лет около двухсот было, так просто не дожили до современности. А молодые сосны, мои ровесницы, и сейчас там стоят и ягоды с грибами не перевелись. Просто тогда, в пятидесятые-шестидесятые, народ был более занятой, им некогда было по лесам бродить, это мы, мальцы, да старухи в лесу промышляли.

А старики? Стариков после войны в селе не больше двадцати человек оставалось. И все работали, а если в лес шли, так только на покос да на заготовку дров и подальше от села. Лес рядом с селом не трогали, оставляли для того, чтоб могли больные и немощные тоже дарами природы попользоваться. Это уже потом, в конце шестидесятых, как только ягодный и грибной сезон начинался, то всё городское население, как с ума сходило. Автобусами, автомобилями с крытыми кузовами, на мотоциклах и легковых машинах, начиная с обеда пятницы и до утра воскресенья сплошным потоком, караванами через плотину и просто вброд через реку массово выезжали в леса. По опушке выстраивались порой до 90 (сам считал) грузовиков и автобусов, а народ агукался и визжал в лесу. По тем местам, где всегда местная ребятня собирала землянику и маслят, а чуть позже грузди и рыжики – прошли тётки с граблями. Вся хвойная подстилка была так перерыта, что диким кабанам было бы страшно в такой лес заходить. Единственное спасение лесу было только отсутствие нормальных дорог. Лесозаготовители постарались,  тракторами набили в глине колеи по всем лесным дорогам, да такие, что трёхмостовый ЗИЛ проехать не мог. Поэтому вся городская техника на опушке оставалась, а горожане, не зная леса, от неё далеко уходить боялись. Хоть в этом местным повезло, не весь лес горожане смогли увезти. И опять я в сторону ушёл, а ведь рассказ веду про бабулю, отцовскую мать.

Мясом бабуля на зиму всегда запасалась. И первая заповедь у неё была – НИКОГДА НИЧЕГО НИ У КОГО НЕ ПРОСИ. ТОЛЬКО НА СЕБЯ НАДЕЙСЯ. Овец держала, козу с козлятами. Сеном и берёзовыми вениками запастись помогали сыновья, а по мелочам: забор поправить и хворосту из леса привезти для летнего очага – мы с Виктором. Процентов восемьдесят её стола составляли пельмени. Бабуля их стряпала с разными начинками. Такого даже знаменитым уральским кулинарам в голову не приходило, чтоб пельмени были с начинкой из свиного сала, свежего зелёного лука, укропа, варёных яиц, крапивы, щавеля и свекольного листа, а тесто из смеси толокна и гречневой муки, замешенное на яйцах. А уж когда было мясо… или речная рыба. Собирались все родственники у неё только четырежды в год. В день рождения 6 мая, сажали картошку. Потом окучивали тоже все дружно за один день, копали и в четвёртый раз, как подморозит и снег выпадет. Когда живность резали на мясо. Тогда целого барана на пельмени заряжали. Мы с Виктором крутили мясорубку, тётка Тамара, мать Виктора, месила фарш, моя мать готовила тесто, отец и дядя Сергей скали сочни и потом лепили пельмени, а мы с Виктором садились за сочни. Семейный подряд. Тысяч пять настряпаем и на мороз их, а потом в большой рогожный мешок и в деревянный сундук, оббитый понизу железом. В доме у бабули хоть и жила кошка, но к мышам она относилась с равнодушием. Поймает, наиграется и отпустит. Поэтому и подстраховывались, чтоб мыши до пельменей не добрались. А после бабули, в следующий выходной собирались у других родственников или у нас, тоже заготовку пельменей делали на пару месяцев и так до середины декабря. За работой пели песни. Запевала – тётка Тамара. Она и песен знала много, в хоре с подругами в клубе пела, а дома – уж это обязательно. Ещё в те времена, когда они с дядей Сергеем неженаты были, только дружили, вместе с ней всегда три или четыре подруги приходили. Голосистые. Напоются, пельменей после наедятся, бражки или вишневки попьют и в клуб на танцы. Потом-то семьями обзавелись, так встречи и посиделки такие реже стали.

А тогда, в конце пятидесятых у отцовской крёстной всегда молодёжь толпой гуляла. Отец мой и дядька Володя на аккордеоне играли, Сергей на балалайке, сосед Валик Попов на гармошке, Чусовитин дядя Вася,  главный инженер с фабрики, на гитаре и Сапуненко дядя Саня тоже. Такие бывало концерты домашние, а избушка наша восемь-на-семь-пополам, стеной разделённая да с русской печкой в пол-избы, ходуном ходила. Мы с Виктором на печи с мешком вяленых морковных парёнок. Сверху всех видели. А однажды на такое мероприятие купил дядюшка Сергей несколько бутылок водки. Брага-то в доме тоже была, да не выбродила ещё, вот и купил на всю премию пять бутылок. Да видно на заводе что-то в технологии напутали, в бутылках чистый спирт оказался. После первой рюмки у всех дух перехватило, и глаза на лоб полезли. Как прочухались, собрали все деньги, у кого сколько было и гонца ещё раз в магазин зарядили. Только поздно, продавцы уже товар попробовали и сняли с реализации. А тут сосед в гости зашёл. Дядя Вася Чусовитин. Он главным инженером на фабрике работал, но выпивал иногда, по праздникам. А тут зашёл, мол, ребята, я до магазина пошёл, если что нужно в магазине, то подсказывайте, куплю, после рассчитаемся. А у нас уже гонец вернуться должен вот-невот. Ну, ему, Георгиевич, на-ко рюмашку, махани на ход ноги да пельмени попробуй, только что настряпали. А у нас в семье народ такой, мелкой посуды не признаёт! Маханул дядя Вася сто пятьдесят из того сосуда, из которого пить начали. На старые, видать, дрожжи… продышался… и никуда не пошёл. Сел на порог и давай анекдоты травить про Пушкина с Лермонтовым.

Последние такие семейные посиделки у нас были в августе 1978 года. Тетка Тамара, как всегда, запевала, её подруги и подруги моей мамы подпевали, мы с Виктором тоже. И все песни, что пелись в тот день за столом, я их, оказывается, знал и помнил с детства. Все слова и мелодию, оказывается, просто нужна компания, и даже инструменты не нужны, чтоб это всё пелось без бумажки.

С двоюродным братом, с Виктором у нас разница три с половиной года, а в те времена, когда он в школу не ходил, мы с ним всё время вместе, а когда он в школу пошёл, мы с ним года четыре учились в разные смены, только летом вместе проказничали. «Стукалки» делали, «скрипки». Стукалки, это когда к длинному шнуру привязывали картофелину, а картофелину к стене дома или верхнему наличнику окна. За верёвочку подёргаешь, сидя в палисаднике соседского дома, который через дорогу стоит и ждёшь реакции, верёвочку натянешь, чтоб картофелину не было видно. А скрипка – это другое, тоже шнурок тонкий, очень прочный. Мы использовали пожарный рукав. Он по хитрой схеме изготовлен. Сначала укладываются продольные нити, а после через них проплетается по спирали единственная нить. Вот её и использовали. Она из льна, очень прочная. Отец её всегда на дратву использовал, чтоб валенки подшивать. И меня научил. Дратва, это когда нить гудроном пропитываешь или битумом натираешь для прочности, а если натереть канифолью, то получается, как волос у скрипичного или виолончельного смычка. А если по натянутому наканифоленному шнуру провести любым металлическим предметом, то звук раздаётся, специфический. Как будто пытаются оторвать доску, прибитую к стене ржавыми гвоздями. Но тут мы уже старались за поленницами прятаться. Мало ли какая мысль у хозяина, а вдруг с ружьём выбежит, когда мы около его дома на скрипке играем, а стену дома или наличник используем, как резонатор.
 
  Мои родители не особо старались общаться с друзьями, а только по праздникам. Бабуля заболела. Хоть и любила она компании весёлые и озорные, но после инсульта ей всё в тягость было, хватало её от силы на час. Нужно было отдохнуть и уже ни до кого нет дела. Всё в напряг. Поэтому и не собирались у нас. В основном у дяди Сергея или у маминого брата Ивана. А пока взрослые развлекались -  мы тоже, только по-своему. На каток шли или с сараев в сугробы прыгали, а ещё лабиринты в сугробах строили и снежные дома, наподобие эскимосских иглу. Ветер по большей части всё время западный. Он осадки на Урал приносит, а дом, где мы жили, стоял в таком месте, что со всего пруда, как только снег выпадет, да подморозит слегка, градусов до десяти, да ветер поднимется, то со всего пруда снег сдувает, а у нашего дома кусты насажены были, чтоб вешние воды плодородную землю не смывали и снег задерживали, чтоб сугробы в огороде лежали. Мы с отцом ещё и приминали снег в огороде, как только выпадет, так пойдём и снег помнём, чтоб он весной подольше таял. Ну, а возле соседского сарая всегда сугроб наметало, иногда до трёх метров высотой. Вот в нём и строили всякие избушки ледяные и лабиринты. А с весны, как снег сходил – в лесу пропадали. Дядя Сергей охотник был. Порох, дробь мы у него постоянно подворовывали из начатых ёмкостей. Потом, когда в лесу кусок кабеля метров двадцать нашли в свинцовой оболочке, то Петровича мы раскулачивать на дробь не стали. Обходились только порохом, а дробь сами делали. Правда, по живности мы не стреляли. Только по мишеням. Какой смысл летом белок стрелять или зайцев. Ни мяса – ни шкуры. Одни мослы. Вот пару чернобурок осенью, как снег ляжет – другое дело, но тоже лучше капканами поймать. Шкуру чтоб не испортить. А в те времена мы своё оружие у бабули Аполинарии в сарае прятали. Пока Андрюха Петухов соседку чуть не пристрелил. Тогда наша бабуля все наши стрелялки в печке сожгла. 
 
Петухов себе сделал поджиг из трубки, что на свалке нашёл. Трубка из кровати. Внутренний диаметр около 6 мм. Сделал себе дуру с прикладом, только без курка, а на стволе сбоку дырку пропилил и туда из спичечных головок присыпку делал и поджигал фитилём. Сделал орудие, зарядил, а куда стрельнуть – соседский туалет к их участку задней стенкой выходил. Правда расстояние метров сорок и два огорода, но без общего забора. Пошёл, на соседском туалете на железном листе мишень нарисовал. Отмерял пятьдесят шагов, прицелился. Присыпка прогорела, а выстрела нет. Пошёл в сарай, проковырял присыпку, новую сделал и опять на линию огня. А пока в сарае ковырялся – соседка по малой нужде в свой туалет забежала да присела. Тут у Андрюши орудие и жахнуло со всей дури. Заднюю стенку туалета навылет и дверь с крючка сорвало, настежь открылась. Соседка, как была вприсядку, панталоны между колен, так и на крыльцо к дому прибежала. Отлежалась и к участковому. Тот живо супостата выявил!  Эксперимент провели – промахнись Андрюха по мишени на пяток сантиметров ниже и бабке бы всю башку разнёс. Слухи по селу проползли, что будут таких стрелков отлавливать и в колонию отсылать у кого поджиги найдут и самопалы разные. Вот наша бабуля и опередила события. Хорошо, что стволы не заряжены были и порох не нашла, а то бы тоже дел поимела.

Однако. Как отцовская крёстная у попа в няньках жила.
Отец настоятель с семьёй возле самой церкви жил. Дом большой, но бестолковый и холодный. А в церкви он не один служил, ещё было три духовных лица да дьякон с регентом. В хоре человек десять пело, а по праздникам, так на хорах и не протолкнуться было. А в приходе около десятка деревень. Вот и решил настоятель построить новый дом, чтоб дети не мёрзли и не болели. Видать ещё и епархия денег выделила, но построился. Семья у него была около десятка детей. Старшие-то уже в школу ходили, а младшего попадья только родила весной. Вот к нему и взяли няньку пятилетнюю, да ещё и остальных дошколят присматривать. А их четверо. А пока жила у них в няньках, так попадья ещё за двенадцать лет пятерых родила. За стол 19 человек ужинать садились. Приехал архи-какойтотам-мандрит, дом новый освятил, сто рублей взял, нажрался за столом, как свинья, в самый большой ночной горшок по нужде сходил, мол, на улице холодно и уехал. Ну, дом тёплый, а вот в воскресенье к заутрене всех мелких собрать надо, одеть и в церковь привести да принести тех, кто ещё не ходит. В санки насажаешь, втроём со старшими за верёвку и побежали в церковь и всю службу попадье помогаешь, а потом всех обратно домой. А летом, как утка с утятами через всю деревню. Чтоб к матери сходить проведать – неделю выпрашиваться надо, а отпустит  батюшка на часок – и то хорошо. Брату младшему пряник в гостинец отнесёт. А потом и вообще в другой приход настоятеля перевели, в Рыбниково. За семь вёрст от дома жить стала. Тут и отпускать не стали. Хоть там и не было лихих людей, а вот волки были. Зимой опасно было ходить. Мужик приехал на возу с рыбой. Лошадь в пене вся, хоть на улице и мороз под тридцать градусов, на мужике полушубок – живого места нет, весь в клочья порван. Говорит, стая волков набросилась. Сначала мороженой рыбиной отбивался, потом уж совсем невмоготу стало, так часть улова в зверей пришлось бросить. Отстали, но до самой деревни проводили. Видать вожак молодой был. Был бы матёрый – задрал бы сначала лошадь, а там уже и до остального добрались бы. Повезло.
Про гражданскую войну.

Отцовской крёстной чуть за двадцать было. От попа она вернулась из нянек, жила у матери. У матери астма, домик ветхий, без мужской руки можно сказать, почти двадцать лет простоял и построен ещё в первые годы, как на новом месте поселились. Отцовская крёстная, когда белые в село приходили, а были они два раза, когда наступали на Екатеринбург и когда обратно в Сибирь белых погнали, так она  косила под дурочку, а что! роста невысокого, на лицо страшненькая. Погрязней да похуже одежду на себя наденет и сидит на завалинке молитвы поёт, у попа-то в няньках научилась. Вот и не трогали её, блаженную, а так, когда отступали, задержались беляки дня на четыре, потом, когда услышали, что в Багаряк уже красные пришли, то в степь отступили на юго-восток.

А мой родной дед в то время где-то в лесах партизанил возле Тыгиша, был горой за красных, но в то время не прибился к регулярным войскам, ни к тем ни к другим. Уже после того, как вернулся из партизан, да в армии отслужил  и женился, только тогда возглавил комбед, а после стал председателем сельсовета в Шаблише. Баба Шура ушла в Екатеринбург, он тогда уже Свердловском назывался после 1924 года. Там земляки жили на ВИЗе на улице Торфорезов, вот она туда и подалась. Немного пожила у родных, сошлась с земляком Кадочниковым, да что-то не пожилось, разбежались, он уехал на Алтай, а дом Шуре оставил. Мать к ней перебралась, да в городе со своей астмой жить не смогла, хотя лет десять там прожили, потом дом продали и перебрались в Камышево, уже перед самой войной. Отец на каникулы летние к своей крёстной и к бабушке Прасковье часто приходил. Что там, сорок километров лесом, но тогда они жили на подсобном хозяйстве, что в устье Рябиновки. Да и дед мой с женой туда часто приезжал, мать и сестру навестить, а старший, Максим, к тому времени уже лет десять в Камышево жил, в сельпо работал снабженцем. Потом на фабрику ушёл в отдел сбыта. Дочерей у них с Анной было четверо и один сын, Анатолий, отца моего на год старше. Молодёжь дружили между собой, а деды-братья не очень ладили.

Про дядюшку Владимира. Перед войной ещё было, ему ещё пяти лет не было, когда ему отец привёз игрушку. Модель саней, в которых лошадей запрягают, только размерами намного меньше. Но со всеми прибамбасами: с упряжью, хомутом, седёлкой, дугой, уздечкой, вожжами – полную копию настоящих. Вот только запрягать было некого. Один кот Васька. Вот Петрович на кошках и тренировался. Запряжет кота в санки, а тот валяется, везти не хочет, тогда берётся кнут. После кнута вся упряжь убегала вместе с «конём» за печь и надолго. Я у бабули на чердаке после, уже в конце шестидесятых увидел что-то подобное. Тоже санки деревянные и с упряжью, спросил, а она, мол, это Володино, он собаку запрягал. Конечно размерами побольше той, детской игрушки. После того, как в Камышево переехали в 1948 году, Володе уже двенадцать лет было, и собака у них была крупная, вот он сам и сделал все приспособления, чтоб пешком не ходить. Да только поездил одну зиму, а потом вырос за лето, пошёл учиться в ФЗУ и детские забавы закончились.

Бабуля, что меня в детстве воспитывала, говорила: не верь ушам своим, если твои глаза этого не видели. И глазам своим не всегда верь, если в собственной руке не держал. И приводила пример. В селе, где я родился, фабрика работала, во время войны выпускала валенки для фронта. Прикиньте, где Урал и где фронт. Так вот, зимой прилетал самолёт, приземлялся на льду пруда, загружался валенками и улетал на запад. Так народ собирался только для того, чтоб потрогать самолёт руками. Когда пилоты пытались людей остановить - те просто умоляли, мол, дай потрогаю, ни за что не поверю, что такой сарай по воздуху летает, пока своей рукой не потрогаю. Я это к чему: что глазам своим тоже доверять нельзя, а уж тому, что в книге написано... Задача автора произведения написать так, чтоб читатель представил себе живую картину написанного и поверил в то, что вообразил его мозг.

Довоенное всё только из бабушкиных уст. То, что запомнил - от неё, как-то родители мои не особо на этот счёт рассказами делились. Были моменты, идёшь с матерью по улице, все друг друга знают, здороваются. - Мам, кто это?  - А, родня какая-то! – после начинаешь выяснять и уточнять, оказывается это её двоюродная или троюродная сестра. И таких в селе почти четверть жителей. Нравилась мне девочка Наташа. С детского сада ещё нравилась, а оказалось, что мой дед Василий и её дед Дмитрий двоюродные братья. Прадеды родными братьями были. Я позже с ней переписывался, после того, как нам за пятьдесят перевалило, выяснил, что у нас только в Камышево генеалогическое древо человек двести общих родственников содержит. А вот Костроминых в Камышево никого не осталось. Как пришли в конце двадцатых (к ним потом в сороковые ещё родственники добавились), так и ушли потом, начиная с 1959 года, потихонечку, понемногу переселились в другие города и сёла и исход из Камышево закончился в середине девяностых.

А теперь про Егарму. Что за зверь? А кто его знает. Зверь наверное. Им маленьких детей пугают. Самых непослушных и вредных. Мы тогда только переехали из дома бабы Пани в дом бабы Шуры. Всё было мне позволено, даже пустые стаканы со стола на пол под стол кидать. Да-да, те самые, которые Мухина изобрела. Да у нас тогда в ходу других и не было. Сервиз? Да! Первый сервиз мать с отцом купили уже в шестидесятые. Столовый. И чайник заварной тоже. А тогда, в конце пятидесятых несколько коньячных рюмок было, стояли на полке рядом с образами, там же и бутыль была с настойкой на корешках. А стаканы… ну, доставали их по праздникам. А по будням отец чай в двухлитровой кастрюле заваривал с шиповником пополам и пил этот отвар из пол-литровой банки, а у остальных железные эмалированные кружки были. Я даже со своей кружкой в армию уходил потом. Двадцать лет служила. А когда гости собирались, то бабуля доставала стаканы. И если был слышен клич: Петька, бросай стаканы под стол, недорого стоят! – значить баба Шура уже в кондиции, сейчас будут песни, чечётка на листе фанеры и аранжировка берёзовым голиком на оцинкованном банном тазике.

А тут начало лета. Огурцы цветут, аж в парниках рамы подымаются, а плодов нету. Засаду устроили  и поймали меня, грешного. Оказывается, это я завязи огурчиков ещё в стадии корнишонов по сотне и больше штук срывал и хомячил, не отходя от грядки. Всёёёё! Пугать!(хорошо, что не стрелять!). Чтоб неповадно было. А был у бабули полушубок, крытый тканью снаружи, а внутри подкладка собрана из разных шкурок. И овчина разных расцветок и кроличьи и беличьи шкурки и лисьи и собачьи и кошачьи. Всё так живописно, что никому не показывали изнанку. Тепло и ладно. Вот, вывернула она этот обдергай мехом наружу, напялила его на себя, старую ушанку надела, красные сапоги, лицо углём мазанула и легла возле грядки с огурцами. Мать меня с утра отловила, как я в огуречник намылился и показывает, мол, туда нельзя, там сейчас Егарма живёт. А бабуля рада стараться, воет, рычит, ходит на четвереньках вдоль гряды. Короче, так напугала, что я после три года в огород без взрослых не ходил.

А осенью 1960 года решили меня в детский сад отдать. Дома-то всё один да с бабулей, да с Валеркой иногда на рыбалке. Другие-то ребята, что по соседству жили, намного старше. Ведь в возрасте до десяти лет разница в три года – это уже много, целая эпоха. Выеду за калитку на велосипеде – на нём вся улица катается, кроме меня. Я только за седло держусь и за велосипедом бегаю, а команда уличная собиралась, человек до двадцати только парней в возрасте от четырёх и до десяти лет и ещё девчонок десятка полтора. Я чуть позже про них расскажу, а сейчас о детском саде. Воспитатели быстро сообразили, что я умею читать и этим часто пользовались. Принесут книгу с цветными картинками, мне подсунут, остальные дети возле меня соберутся, а я им читаю.

Бегать мне запретили. Я по коридору бегал с красным флагом, а друг Валерка принёс в сад оборудованную леску с крючком, поплавком и грузилом. Ему мать купила, а он похвастаться решил. Размотали леску на всю длину, а тут я бегу. Ну, и зацепил. подсечка получилась, уж не знаю как, но парень, что держал в руке дощечку с мотком лески, её удержал, а крючок Валерке в щёку воткнулся. Врачи были на высоте. Даже шрама не осталось. а потом в июне нас выпустили из сада. Некоторые, ещё оставались в саду до самой школы, а мы с Валеркой и Наташкой Белешко изучали окрестности села. В августе даже на железнодорожную станцию ходили за семь километров в лесополосу за китайкой. Там яблони стояли с большим урожаем. Отец мой привёз, варенье сварили прямо со стебельками. Я друзей угостил и у Валерки загорелось. Всё! За яблочками. Вот и пошли. Нарвали сумку, мол, придём домой – варенье сварим. Пока шли эти семь километров, яблоки съели по дороге.

А тут время подошло мне в школу собираться. Читать я уже умел, мне даже неинтересно в школе показалось. Да ещё моя леворукость. А учительница Валентина Андреевна, вбила себе в голову, что все должны писать правой и весь первый год меня переучивала своими методами. Как увидит ручку у меня в левой руке – так подкрадётся незаметно и линейкой по руке. Был момент, что так врезала – я после вообще ничего делать не мог, даже пуговицы на рубахе застегнуть. А матери это было пофиг! Учителям, тем более заслуженным, почёт и уважение. Им не важно, что у левши мозги по другому повёрнуты. Могу свои ощущения описать: что умею, а что для меня сложно. Вам это интересно будет?

Ну, во-первых: память на события. Особенно на те, что были со мной. Просто, более ранние события, могут перебиваться более поздними рассказами родственников. Память на местность и ориентация на местности. Я могу не вспомнить, как называется улица, какой номер дома, но выйду именно на нужную квартиру в нужном подъезде только по коврику под дверью и кнопке звонка, если нажимал её. Математика давалась без проблем, и задачи решал чисто логически, но память на цифры практически отсутствует. Телефоны запоминал в тех случаях, если выстраивалась логическая цепочка. Пример: телефон диспетчерской 6-го троллейбусного парка Москвы - 287-31-05 (водка за два рубля восемьдесят семь копеек на троих одна пол-литра) или свой сотовый телефон 8-905-532-27-86 (Россия, билайн на пятёрку, пять равно три плюс два, двадцать седьмого августа стал машинистом тепловоза после того, как правильно ответил начальнику депо на шесть вопросов). Хочу только сказать, что у меня ужасная память на цифры (очень избирательная), но отличная память на события, которые происходили со мной или в моём присутствии. Я могу не вспомнить название улицы, номер дома, квартиры, дату, но без проблем найду то место, где когда-то хоть однажды побывал. Даже в лесу. Стараюсь не смотреть в лицо людям с которыми общаюсь, если они мне не знакомы, чтоб не запоминать их. Это для того, чтоб потом, при случайной встрече не ломать себе голову в догадках - где я мог этого человека видеть. И ещё: меня совершенно не волнуют сплетни о жизни тех или иных деятелей эстрады, бизнеса, политики... и даже тех людей, с кем рядом живу или работаю. Дальше о своих ощущениях. Не люблю замкнутые пространства. Переношу нормально, но в тесноте работать не люблю. Езда за рулём или контроллером, смена обстановки и работа в разнообразных новых условиях более приемлемо, чем монотонная работа. Токарем до армии работал, но это не моё. Стоять в полусогнутом состоянии и смотреть в одну точку мне быстро надоело. Машинистом работать для меня удобнее, чем шофёром. В общем, мне нужна постоянная смена картинки перед глазами. Место машиниста в кабине справа, но левше за управлением удобнее. При проверке на тренажере выполнение задания с отвлекающими факторами без ошибок, только с задержкой на полторы-две десятых секунды на операцию, но во временные нормы укладываюсь.
Пишу правой. Валентина Андреевна била линейкой по рукам. До сих пор руки в шрамах. Инструменты могу использовать в любой руке. Кроме ножа. Нож держу только в левой. Часто такая универсальность с инструментами типа дрели, молотка, ножовки очень удобна в мелких домашних поделках особенно в углах квартиры и в неудобных местах.

Книги читаю и помню прочитанное. Даже не путаю, кто и что написал. Фамилии авторов, имена персонажей могу не вспомнить, а вот действия героев (типа: а он тому, как даст, а тот ему сдачи, а там эти прискакали, как начали саблями махать и всех туда загнали, а там воды во, по сих пор, ну, в общем, вам по пояс будет, а они там тоже драться начали...) и их принадлежность к представителям добра или зла, ошибки в действиях (что бы я сделал, окажись на его месте). И ещё: не люблю любовные романы и боевики. Такая интрига! То за нос водит, то, как собака на сене, то морды бьют, то мир спасают. Всё мышиная возня. Только история, география, биология. Ещё фантастика, причём, только научная (не фэнтези и не мистика).

 Я и по сей день левшой остался, только универсальным. Могу всё делать одинаково и правой и левой рукой. Бросить какой-нибудь предмет правой рукой не смогу дальше, чем левой, и нож держу только в левой, если что-то отрезать нужно. Из лука стреляю, как правша: в левой руке лук, в правой стрела на тетиве. А тогда, в начальных классах, это была трагедия. Учительница даже костыль об мою парту сломала, визжала и на своей одной ноге подпрыгивала. Даже хотела меня в параллельный класс сбагрить, да только одно её сдерживало, что учился я практически отлично. Ну, несколько четвёрок было, но это по рисованию, чистописанию и пению. Ещё по физкультуре, так тоже, я левой рукой мяч бросал на сорок метров, а правой всего на пятнадцать. И даже то, что я проболел скарлатиной полторы четверти, всё равно я во второй класс без троек перешёл. Летом 1962 года младший брат отца, Владимир, с женой уехали в Москву поступать в институт. Тётка Римма сразу поступила, а дядюшка только через рабфак и только на заочное отделение. Домой в Камышево они так и не вернулись, остались в подмосковном Воскресенске.

Второй класс помню плохо, только неприятные моменты. Стихи я не запоминал. Мне проще услышанное своими словами пересказать, но запомнить – проблема. Опять моя леворукость. Вот после уроков и оставляли стихи учить, да ещё учились во вторую смену. Вечером придёшь домой, быстренько уроки выполнишь и спать. До 12 часов дня. Отец на обед домой придёт, пообедаем, он дальше на работу, а я в школу. Так и год пролетел. Были у двоюродного брата бабушки Александры Емельяновны, Михаила Митрофановича Белова в гостях. Мой отец с ним часто рыбу ловили сетью. Они на реке, а я телевизор смотрел. А на столе в железной банке всякие разные пуговицы и значки. Когда рыбаки с уловом вернулись, я прицепился к деду: - дай поносить. Ну и нацепил себе на пиджак все, что у него были. А там кроме значков ещё орден Боевого Красного Знамени. А на следующий день при параде я в школу пришёл. Так у меня ещё до уроков орден Гришка Гилязев отнял. Отец потом разбираться ходил, вернул. Интересная ситуация, ордена которыми награждали в начале войны, которые без банта, до сих пор смотрятся, как новенькие, а те, которыми в конце войны награждали, почернели и эмаль выцвела.

А в третьем классе нас в пионеры приняли. Как и параллельный класс. Название отряда, форма пионерская, пилотки зелёные, как настоящие. Погончики на рубашках. А пилотки шили, взяли обычную солдатскую, распороли её и потом по её образцу сшили. Отряд назывался «пограничники». Вожатые у параллельного класса скрысятничали, в своём подшефном классе такие же всем сшили, только синие, и назвали отряд «моряки», да и мамаши там были более деятельные, а не как моя, на работе горы свернёт, а к сыну в школу приходила на собрания, наслушается и дома после мне берёзовым голиком доставалось за поведение. А даже порой попадало ни за что. На перемене первоклашка какой-то со всей дури разогнался и налетел на меня в дверях и мне своей головой нос сломал. Я его даже разглядеть не успел.  Заревели оба, а у меня и слёзы из глаз и кровь носом, ну, у него на лбу шишка и синяк под оба глаза. А его старший брат, второгодник или многогодник. Он за семь лет начальную школу так и не закончил, он до нас учился во втором, потом мы третий закончили, он ещё во втором остался, а старше нас года на три. Вот этот, Женя Котов, не разобравшись, вступился за брата, врезал мне существенно. Но он-то не предполагал, что я сопротивляться буду и сдачи ему дам, да ещё то, что я левша – ему вовсе непривычно и в драке я не сцепился с ним, типа побороться, он бы меня массой задавил, а я, как кошка, врезал и отскочил. И так несколько раз. Бил его, пока он не упал. А потом он бросил книжки в школе и побежал жаловаться директору. Вот и собрали собрание общешкольное с родителями. Меня уже хотели из пионеров исключать, да учитель физкультуры заступился, не наш, который в начальных классах был, а тот, что со старшеклассниками занимался, Махаев Пётр Филимонович. Он своё веское слово сказал, и от меня отвязались, просто поставил нас рядом и сказал, что нужно сравнить сначала весовые категории, а то, что я молчу и не оправдываюсь, значит, за собой правоту чувствую. Правда после материнской экзекуции я недели две гранит науки грыз только стоя. Сидеть не мог.

А потом пришла весна. Каникулы!, приехал брат троюродный, Витька Шустов, внук деда Максима.  Тут мы с ним круизнули на льдине. Весна ранняя была, в неделю всё начало таять. А у нас в селе пруд, километров на семь в длину и от ста до трёхсот метров в ширину. В горах снег резко сошёл, и в пруду лёд весь к плотине прибило, мужики дежурили на водоспусках, льдины проталкивали, чтоб затора не было, а нам, мелким, в интерес, ниже пруда водоворот метров двести в диаметре, а по дальнему от нашей улицы берегу, вдоль фабричного забора, основное русло реки. Мы на слабом течении на льдинах катались над заливным лугом, около своего берега, можно сказать, возле собственного огорода, а потом уровень воды в пруду резко поднялся, буквально за час, может где-то выше по течению плотину прорвало. Потоки воды ниже пруда тоже стали интенсивнее. И нас начало сносить на быстрину. Мы засуетились, к берегу пытались прибиться, а доска сломалась, которой Витька грёб. Один из друзей, что с нами был третий, с льдины спрыгнул в воду и на берег, а мы  с Витькой побоялись. Вот и понесло нас с одной гребной доской. Вниз по реке. Потом на перекате тормознуло, льдина пополам, мы в воду. Там вроде бы и не глубоко, но течение с ног сбило и понесло-подхватило, правда немного в воде пробыли, минут пять, вроде бы неглубоко, но сносит и на ноги встать не даёт, под ногами лёд, что к берегу примороженный. За кусты всё же зацепились, вылезли на берег. За конец села вынесло. Уже даже по дальнему от нас берегу дома закончились. А по нашему берегу  там заливные луга, и воды на них - где до колен, а где и по пояс будет. Мы ещё там полкилометра до высокого берега пробирались вброд. И домой бегом. А на пути два ручья. Летом перешагнёшь и не заметишь, а тут бурные потоки, лошадь с ног свалят. Пришлось в обход, по мостам, а это ещё километра два.

Потом бабуля нас тройняшкой оттирала и налила по рюмке какой-то гадости. Она называла "настойка на корешках". После этого, когда температуру измерили, мать за фельдшером сбегала. А мы после с Витькой даже с печи не слезали. Задницу свесишь, тебе укол всобачат и дальше лежишь. Я на четвёртые сутки слез и клюкву горстями жрать начал. А болячки, наверное, недели через три начали сходить. Все бока были в коростах. Герпес выступил и на губах и на рёбрах. Зато после, чуть сквознячок и всё, все губы и ноздри в коростах, наверное класса до седьмого.

 А в это время параллельный класс, пионерский отряд «моряки», начал готовиться к проведению КВН. Тогда модно было: КВН, «ЗАРНИЦЫ» разные. Нас вызвали на «дуэль» провести КВН, неделю дали на подготовку. Мы конечно проиграли, но не с разгромным счётом. Только благодаря нам с Натальей Бочкарёвой, моей сестрицей троюродной, и с нашей с ней эрудицией и экспромтами мы не дали себя разгромить, чего очень хотели даже не параллельщики, а их вожатые. Вот тут я уловил, что наш класс не очень дружен. Если в параллельном классе все были завязаны на трёх лидерах-девицах, очень дружных между собой, то в нашем классе уже в то время было три группировки, угорские, постройские и центровские. И лидеры между собой не дружили, а постоянно оспаривали первенство. Они даже не лидеры были, а подпевалы. Лидеры  были, только не в классе, а уличные, из тех, что постарше, но при случае всегда приходили и раздавали затрещины тем, кто на их уличных соратников покусился. А вот коммунских и зареченских  (баженовских) в школе не трогали, по той причине, что они все учились в вечернюю смену и ходили всегда в школу и из школы большой толпой. Так случилось изначально, что, начиная с первого класса, когда делили учеников по классам и учителям, подбирали команду по месту жительства. Зареченские и коммунские шли в класс «б», а из соседних деревень после начальных школ, в пятом классе набирали класс «в». А сейчас экскурс в территориальные группировки. Центровские (к ним относились томиловские, ческидовские), угоровские (к ним присоединились ключевские), постройские, зареченские (баженовские, просто все улицы за рекой назывались «баженов край» и там тоже две группировки было, ближние и дальние), коммунские, головыринские и златогоровские. В те времена, когда дети, рождённые в течение десять-двенадцать лет после войны пошли в школу, в селе проживало более 8 тысяч жителей. Это потом начали разъезжаться в разные соседние города и посёлки, где можно было получить работу, приличную зарплату и жильё. И в начале 60-х миграционный процесс ещё только начинался. В школе училось примерно 600-700 человек, если считать всех детей с первого по десятый класс. А в селе было несколько группировок по территориальному признаку. Крупных побоищ и массовых драк никогда не было, обычно мелкие стычки, да и то они вскоре заканчивались мирными переговорами. Школа мирила всех. Да и группировки были приблизительно равные по количеству и возрастному составу, а потом и вовсе слились воедино, особенно после того, как в клуб пришла новая заведующая и организовала сразу несколько кружков по интересам. А самое главное, был образован вокально-инструментальный ансамбль. Его состав с годами менялся, но всегда состоял из представителей разных территориальных группировок. Поэтому на танцах в клубе между собой не дрались. Иногда только гоняли приезжих, да, за какую-нибудь падлянку проводилась за клубом воспитательная работа, или от какой-нибудь подруги претендентов отваживали. Вот.

А это заметно было уже с третьего класса. В параллельном с моим классе, третьем «б» девчат было больше, там парней было человек восемь и они оказались, в основном,  маменькиными сынками, а те, что поактивнее и посерьёзнее, такой был один на весь класс, неторопливый, вдумчивый и осторожный. На роль лидера он не подходил. Зато там были три таких заводилы-подруги, что вели в поводу весь класс. Нет, не хулиганки, не бандитки. Именно хорошие, компанейские девчонки. С выдумкой, не стеснительные и не буки с бяками. Просто заводилы. А за ними и весь класс держался дружно. Ну, может при их активности и неудержимом рвении к общественной деятельности, причём целенаправленном рвении, они просто не везде успевали. И книг мало читали и радио не слушали и телевизор не смотрели. Короче, кругозора не хватало, но, тем не менее, класс у них был дружнее нашего.
Зато у нас было два отличника, которые не примыкали ни к одной группировке. Правда потом, уже в восьмом классе они с угоровскими больше контачили, но  в те времена, когда учились в третьем классе,  у них была одна  задача – учиться и не влезать ни в какие сомнительные мероприятия, класс с его жизнью для них был далёк, как китайская провинция Сунь Ху-вчай. После восьмого класса они поступили в радиотехникум, работали после где-то по связи и сейчас их уже давно нет в живых, у одного был с детства порок сердца и что-то с сосудами, а второй просто и банально спился.

Лидер класса среди угоровских, по прозвищу Шабашкин. У него была мелкашка ТОЗ-8, не совсем исправная, но ещё старший брат-мордоворот, который вскоре стал ментом. Вот возле Шабашкина и крутились все окрестные, может стрельнуть даст, да и брат у него на выдумки был мастер. То на рыбалку всю уличную мелюзгу тащил с собой, с ночёвкой, то в лес картошку на костре печь, то в поле в стогу соломы мышей ловить. Другая группировка – постройчата. Там было десятка три парней всех возрастов, но наш одноклассник, Витя-Аппарат, он постарше нас был почти на год и, что главное, не он был уличным лидером, а Ваня Косачев да безбашенный Сала Белкин у него в друзьях. Если Аппарату настучал кто-то по морде или по рёбрам – назавтра припрутся в школу Ваня с Салой и устроят разборку, если сами не справятся, то придёт Вова Плешков. Кто-нибудь всё равно придёт.

Центровские жили вблизи школы в нескольких прилегающих улицах. Клуб, библиотека, основные магазины тоже были все рядом. Любого обидчика могли встретить и наказать запросто, поэтому с ними старались не конфликтовать. Какого-то ярко-выраженного лидера не было, но были заводилы среди всех возрастов. Ребята постарше организовали в клубе боксёрскую секцию, каждый день там проводили тренировки и пускали туда всех. Так уж вышло, что в своём классе я среди центровских оказался самый молодой. Но у меня был друг Валерка, постарше месяцев на пять. Конечно, он немного другой по характеру, порой ему не хватало выдумки, но он беззастенчиво пользовался моими идеями (как и моими сигаретами, когда стали постарше), моментально схватывал суть и разворачивал бурную деятельность, так, что иногда приходилось сдерживать себя и свой язык, чтоб не совершить какой-нибудь опрометчивый поступок. Но кое-что всё-таки наружу выползало, стоит только какую мысль озвучить. Если бы нас уличили тогда хоть в части деяний, даже не во всех, то за все нами содеянное, сидеть бы нам каждый вечер с голой задницей в мешке со свежей крапивой до самой пенсии.   Но как-то всё с рук сходило. Может просто, продуманы были вместе с предстоящей каверзой и пути отхода, отмазка, может быть, скорее всего.   

Вот и тогда, в третьем классе, когда проводили КВН, у меня было много идей. И если бы класс поддержал. А то, все группировки самоустранились от подготовки, выбрали в команду нас с Наташкой и ещё двоих отличников, да самых таких девиц, которые в повседневной жизни больше умничали, блистали своей красивостью, и были вовсе не в восторге от того, что их вытащили на посмешище, сидели, губы поджимали, а все те пацаны, что не центровские, да и центровские тоже, просто сидели и откровенно ржали над моей клоунадой (песня, танец «гопак» или «трепак») да Наташкой, которая сначала была просто в растерянности, а потом подхватила мой кураж и вместе со мной тоже начала форменным образом, издеваться над одноклассниками. А я тогда в конкурсе на лучшее домашнее задание сказку собственного сочинения рассказал. Не поверили, что сам сочинил, пытали после, кто автор. Оценили, но баллов меньше набрал, чем супостаты за хоровую песню.
Идею-то сказки, конечно сосед подал. Одним сказанным словом. Мы с его сыном в сугробе себе нору выкопали, а там, внутри, камеру в полный мальчишеский рост, наподобие, как иглу у эскимосов. Сена туда натаскали, свечки принесли. Возьмёшь с собой чёрного хлеба и варёного мяса и на целый день туда. А там тепло, без шапки можно сидеть даже в те дни, когда снаружи минус тридцать, а в солнечные дни ещё и светло. Снег ведь – та же вода и солнечный свет пропускает. И взрослые не достают, через плечо в книжку не заглядывают, не проверяют, уроки ты учишь или книги читаешь. В общем, сидим мы, сказки читаем, а сосед вышел из избы на крыльцо и кричит: - Эй! Тундрюки, шли бы вы домой, сейчас по телику сказка начнётся про Емелю.

 Ну вот, с его подачи и сказка родилась: «Кто такие тундрюки, где они живут и, как дома строят». Мы тогда в своём снежном доме сказки читали, разные, и русские народные и Бажова, и Писахова и Шергина сказы. Вот у меня и родилась такая сказка. Тундрюки – это такой народ, который сам по себе. Они в горах, рядом с границей Европа-Азия живут . В горах живут, в Азии. В Европу в магазин ходят, близко потому что. И на работу в Европу тоже, а что! Живут в Азии, а все поля колхозные в Европе. Вышел утром из дома, повернулся спиной к солнышку, а перед тобой Европа. Вся на ладони. Ну, это, когда с горы смотришь. Вон соседка по двору побежала в туалет. Тундрючка тоже. Дом в Азии, а туалет в Европе. А он у неё такой же, как у всех в Азии,  и тоже в стороне от дома стоит. А нет! Нет, не в туалет, мимо пробежала,  в стайку, корове сена задать, вот, тундрюки, народ ушлый. Живут сами в Азии, а скоты у них в Европе живут! И дома строят по-умному. Окна главные на юг выходят, а не главные на восток. Тоже с расчётом. Солнышко встаёт, хозяйка к печке спешит, а солнышко ей с востока в окна заглядывает и ей у плиты светло и целый день светло в доме. А с севера вообще окон нет, стена глухая. А с запада все дворовые пристройки, а даже иногда двор весь сплошь крышей закрыт и пол во дворе деревянный, чтоб скотина копыта не отморозила зимой. А у кого двор открытый, так они всё равно вход в дом с запада делают, с северо-западного угла. И крылечко высокое. Чтоб снегом вход сильно не заваливало. Да чтобы ещё скотина со двора в избу не забралась. А то, разве полезет корова по крутым ступенькам на крыльцо! И вход в дом, в дверях верхний косяк низко. Тут с умыслом, когда входит гость, чтоб поклонился хозяевам, а то башку себе расшибёт, если не поклонится. И врагов встретить, когда незваны с оружием  ввалятся. Он в дверь, а ты его топором по кумполу. Да ещё лаз в подпол возле самой входной двери. А в подполе лесенка крутая приставлена. Зайдёт незваный гость и себе ноги да рёбра переломает, пока в подпол летит-кувыркается. Хоть одного да всё с собой оприходуешь. И сени решетчатые, тоже с умом, чтоб снег выдувало. Ветра-то у нас всё время с запада да с запада, вот и строят, чтоб поменьше уборки во дворе. А с севера как задует холодом, а у хозяина с той стороны ни одной щелочки нету. Ну, а туалет подальше от дома, чтоб запаха не слышно было. Это в Европе туалетов понаделали в домах, и нюхают день и ночь свои ароматы. И стайки для домашней живности по-хитрому строят. Окошки маленькие, чтоб даже лиса не смогла пролезть, а двери из толстых досок, чтоб наружу открывались и железом оббивают, чтоб волки и медведи вовнутрь не ввалились. Да и при пожаре, не дай Бог случится, если дверь наружу, то такую дверь корова на рогах вынесет. По ходу, ломанется, когда припекать начнет. Это лошади, когда пожар, норовят в своём стойле спрятаться. Если не выведешь, то сгорят вместе с конюшней. Волки-то зимой часто к деревням приходят. Даже собак сманивают и с собой в лес уводят. Пойдёт хозяин собачки той, что волки сманили, потом по следу и цепь найдёт или остатки от ошейника.

А вот медведя последнего в округе тётка Афонасья из-за реки до инфаркта довела. Она по-утрянке свою козу отвела на берег и оставила там, на привязи возле кустов, а сама домой вернулась. Решила малину собрать на варенье. Приходит в свой приусадебный малинник, а там бурушка какая-то непонятная промышляет, на весь огород чавкает. Тётка-то сослепу решила, что это соседская Бурёнка забралась, взяла орясину, подкралась да и вытянула животину вдоль хребта с воплем «ТПРРУСЯЯААА!!!». А то мишка, гость такой неожиданный, в малиннике промышлял. Оно ведь любо-дорого, когда малина рядками вся, подвязана, каждую ягодку видно, ну, он от неожиданности рявкнул, когда по хребту орясиной получил, оросил тётку фонтаном неожиданности, от приключившейся с ним внезапной жидкой фазы медвежьей болезни, перемахнул через забор и скончался посреди дороги, отбежав от села метров сто, не больше. Видимо медвежья болезнь заразная бывает. Тётка только через неделю вставать с постели начала, но ничего, оклемалась. Видать покрепче была, чем пестун полуторалетний. Ну так! Революцию строила, в гражданскую воевала, в колхозе овощеводческой бригадой руководила. Такая бы и с бегемотом справилась.. А вот где мишкины родители – всё село долго в непонятках ходило. Так и не объявились, чтобы тело забрать. Но дорогу ту, на которой потом медведя нашли мёртвого, так до сих пор Медвежьей дорогой называют. Вот такая сказка.

А меня после года три Сказочником называли. Прозвище прилепили. Так что самое интересное, про медведя того, истинная правда, так и было, никто не знает, откуда он мог взяться. На сорок километров вокруг села все леса обжитые, то сено косят, то ягоды-грибы собирают, то живицу сосновую, а то и просто с ружьишком промышляют. Никогда раньше медведей не встречали. Лоси, косули, волки, лисы – этого зверья всегда хватает, а медведь один, да и тот какой-то чудной, с перепугу так бабку уделал, что пришлось всю одежду после того в печке сжечь, потому, что малиновый сок отстирывается плохо.

 Когда на совете отряда был разбор полётов, было заявлено, что никто не собирался подписываться на явно провальную авантюру. Всё равно бы проиграли. Поэтому никто и не захотел участвовать в команде, чтоб потом посмешищем выглядеть, а на шоу припёрлись все! Но счёта разгромного не получилось только потому, что мы выиграли викторину по географии и зоологии (у меня в те времена «лесная газета» Бианки была дома настольной книгой, и о Кубе я тогда много читал, ведь она тогда, после их  революции, Куба у всех на слуху была, а вопросы были только на эти темы) и в конкурсе вопрос-ответ я разгромил их команду, потому, что за словами не лазил по карманам, а битву капитанов по очкам выиграла Наташка. А вот домашнее задание и финал выиграли наши супостаты, за счёт многодневной подготовки. Так, что мы проиграли по очкам. Потом хотели собрать команду и провести КВН на первенство школы, конечно, оборзели слегка, пионеры-третьеклассники со своей наглостью, да вот не срослось. Тогда, в 1964 году, эту лавочку, которая КВН называлась, прикрыли по всей стране, стали реже по телику показывать, даже поговаривали, что ведущего (или руководителя проекта) посадили за что-то, и больше нам играть не довелось.

Каждый год летом меня родители в пионерский лагерь отсылали. И после пятого класса тоже ездил. После первого класса попал в самый младший отряд. Там даже пятилетние были вместе с нами. Да вот только погода всегда подводила. Как меня в лагерь, так дождь дней на двадцать. Даже неинтересно. Туалет на улице от зданий далеко. Столовая ещё дальше. Сходишь по нужде, или поесть в столовую всех отведут, и после возле печки обувь сушишь. Даже вспомнить нечего. Единственный момент запомнился, парня из соседнего отряда гадюка укусила. Жив остался, вовремя жгут наложили и сыворотку ввели. Там, на территории пионерлагеря стены какого-то сооружения стояли, прямо за зданием столовой. Кто-то из стариков поговаривал, что это мельница, кто-то говорил, что это суконная фабрика Ушкова, кто-то про дробилку золотодобывающего предприятия говорил, мол, тут обогатительная фабрика стояла. Но, мне кажется, что та самая дробилка выше по реке в километре была. Там и гора круче и берега все шурфами и траншеями изрыты и на берегу здоровенные каменные жернова валялись, а на месте плотины перекат на дне реки. Мы туда с друзьями рыбачить ходили, когда подросли. А в те развалины на территории пионерлагеря ходить запрещали, там змеи водились.

Четвёртый класс мне запомнился тем, что у меня, после урока внеклассного чтения на перемене, пока мы стояли в школьном буфете в очереди за пирожками, украли книгу «Человек-амфибия» Беляева. Не нашёл. Предполагаю, кто это сделал, но за руку не поймал. Пусть будет на его совести.  А в конце учебного года мы отправились на экскурсию в Смолинские пещеры и в посёлок Перебор на картонную фабрику. Набрали с собой фонариков, два километра верёвки и поехали всем классом. Учительница с нами не пошла. Куда ей на одной ноге и с костылями. С нами физрук поехал. Нашли вход, спустились, включили фонари, прошли, молча, пару сотен метров… и спугнули стаю летучих мышей. Дальше не пошли. Страшно, когда такие твари над головами порхают. Вернулись на поверхность. Приехали на фабрику, нас быстро по ней провели, накормили в столовой и отправили домой. По дороге машина застряла в грязи, шофер решил спрямить путь и поехал по такой дороге, что пришлось всему классу пешком шлёпать 12 километров. Фонарики пригодились. А потому, что вернулись домой после полуночи.

В пятый класс мы пришли почти в полном составе, двое одноклассников нас покинули. В  то время по соседству, всего в сорока километрах от нашего села начали строить Белоярскую атомную. Собственно говоря, строительство там раньше началось, а вот городская инфраструктура посёлка Заречный началась именно в середине 60-х. Народ  туда потянулся работать, в основном, для получения жилья и семьями начали уезжать. В селе можно было начать строительство, только всё упиралось в дороги и в транспорт до ближайшего асфальтированного шоссе три километра, а дорога – сплошные рытвины да ухабы. И зарплата тогда на фабрике прибавилась народ, кто работал, получал до двухсот рублей. А машину для перевозки стройматериалов заказать – не каждый шофер согласится в выходной день ехать. Правда, в совхозе рост зарплаты не ощущался, но у каждого было своё хозяйство. Ведь покупали в магазинах только хлеб, сахар, конфеты, курево да спиртное. Остальное было всё домашнее. Если отбросить табачные да ликёро-водочные изделия, ну, совсем их не употреблять, то на участке 15 соток даже в условиях Среднего Урала можно неплохо развернуться. Только мне не повезло. Я ленивый. Не знаю, мама моя рекорды на работе ставила, ордена и медали зарабатывала и получала за труд, но я её видел дома – вечно у неё ноги в потолок. Она вымоталась за смену, но я же вижу, что она ничего не делает. И батя, выпивает часто, курит. А если не пьёт, и приезжает с работы трезвый, то книжки читает. И с кого тут пример трудолюбия брать? А потом ещё меня воспитывать начинают берёзовым голиком: учись, а то пойдёшь грузчиком работать! Подумаешь, трояк получил по пению! Грузчику-то ведь кроме «Дубинушки» и песни-то никакие не нужны.  А эту песню и пьяные поют в «Пронькином ресторане» хором. Стройно получается. Даже лучше, чем у трезвых.

А тогда, в пятом, у нас в классе новенькая появилась. По возрасту-то она старенькая, её одногодки уже в восьмом учились, а она с нами оказалась, второгодница. Меня с ней и посадили за одну парту. Вот тут-то я и обнаружил, что девочки от мальчиков внешне отличаются. У моей соседки по парте всё по взрослому, даже титьки есть. Я даже застеснялся своего наглого желания их потрогать. Только это заметила и моя классная дама. Меня в другое место пересадила. Заметила, что на контрольной по математике я чужой вариант решаю и я стал сидеть за третьей партой. Один. Чтоб никому списывать не давал и не решал чужих контрольных. И учителя пришли в школу молодые, историю вела Эльмира Ивановна, интересно было, в краеведческий музей ездили, полюбоваться на деревянного идола с языческого капища. Впечатлились по полной программе. После поездки все луков наделали себе со стрелами, на охоту ходили. Но тоже до поры. После того, как паренёк один, постарше меня на год, выстрелил из лука в стену сарая да попал младшему брату в глаз. Тот в щель подглядывал из сарая, а надо же было стреле прямо в щель угодить! Географию вела Кибисова Луиза Лоргиевна. Осетинка. Фанатка своего предмета. Назови любую страну, она расскажет о всех достопримечательностях, расскажет о людях, о столице. После, когда мне довелось побывать в Париже, в Москве, в Питере, в других городах, часто её вспоминал. Особенно её рассказы. Идём мы по улице, вспоминаю её рассказ, что вот за этим зданием, на котором памятная доска вот тому конкретному лицу, за углом справа церковь такого-то святого… точно! Стоит, тут она! Та самая церковь. Пошли в поход на Сосновское озеро. Она в уральском лесу впервые. Но я-то в том лесу, как у себя в огороде. Меня туда отец ещё годовалого возить начал. Я иду и на губной гармонике играю. Всех достал. Дошли до лесной развилки. Прямо дорога малохоженная, но она к самому озеру выходит, на лесистый берег. Там под деревьями и палатки поставить можно и дровами запастись и ветер плавучие острова к другому берегу угнал, а по накатанной дороге к центру села выйдешь, потом по заболоченному лугу вокруг озера по берегу километра полтора ноги мочить будешь. Говорю: - сюда пойдём! - Но там же Шабашкин! Лидер, блин, угоровский! Короче, мы с Луизой и ещё с нами две девчонки по моему маршруту пошли, а остальные за Шабашкиным. Мы уже палатку поставили. Рядом с рыбацким шалашом. Даже куча хвороста заготовлена и не нужно было в сумерках в поисках дров шарашиться по лесу. И тут класс является!!! Мокрые до колен, по росе да по заливному лугу вдоль берега шли, злые. А мы карасей на удочки ловим и уже двух поймали. И костёр у нас горит. Правда, в котелке не булькало, но воды мы из Рябиновки зачерпнули, когда мимо проходили. В озере вода не очень хорошая, там даже в колодцах по всему селу вода гнилая. Можно даже по тому судить, что у местных жителей к сорока годам во рту ни одного нормального зуба нет.
В общем, угоровские на меня с наездом, что всезнайка прогнулся перед учительницей, поссорились – я и ушёл оттуда в ночь. Домой отправился. Палатка всё равно не моя была. А они мне отомстили. Не знаю кто, но месть была жестокой. У Шабашкина была круглая баночка в которой хранились рыболовные крючки, блёсны, мормышки и всякая такая мелкая хрень для рыбалки. Мне эту жестянку кто-то в рюкзак подкинул и я её только дома обнаружил. Начал ребят спрашивать, - чья? Подсказали, а когда к нему принёс, чтоб отдать – оказывается, там: того нету – и сего нету, и мормышка крутая пропала… да оказывается, что я ещё и вор. Хорошо, что брат его старший дома был, вышел во двор, увидел, о чём базар, взял ту коробочку у меня, ассортимент проверил, брату затрещину выписал и предупредил, чтоб ко мне больше не приставал. Всё там на месте.
Больше я с классом в походы не ходил, только с друзьями.

Каждое лето фабрика останавливалась на профилактику. Восемнадцать дней не работали. За это время ремонтные бригады проводили ремонт оборудования, чистку паровых котлов, покраску и побелку помещений и цехов. У рабочих за это время было несколько выездов в городские театры, в цирк, да и так, массовые гуляния проводили в лесу и на стадионе. Даже с выездным буфетом. Мы тогда момента не упускали, собирали и сдавали стеклотару. По десять копеек (вместо двенадцати) у ребятни бутылки принимали. Но за день можно было трояк запросто себе заработать, только не лениться, пробежать по тем местам, где компании уже расползлись по домам и по окрестным кустам проказничали в непотребном виде. На стадионе было ещё интереснее, особенно, когда пиво было не бочковое, а бутылочное. В лесу-то какие зрелища: выпил и отполз в тень, чтоб солнышко не напекло, да и пиво в лесу никто не пил, только вино и водку, а вот на стадионе, то – да! Да ещё если футбол с командой из соседней деревни…

Летом я загорелся желанием купить себе фотоаппарат. Решил сам заработать. В совхозе поработали пару недель на прополке лука. Норма дневная в оплате 2.40, поле пропололи, две недели кверху раком простояли, обгорели все, облезли, шкура лоскутами сошла, а нам потом посчитали и получили мы тогда по шесть рублей с копейками. Батя мне посоветовал, мол, заготовкой веников берёзовых займитесь и в банные дни возле бани продавайте. С Валеркой так и сделали. Дело быстрее пошло. За пару веников двадцать копеек, а в баню полсела народу ходит. За две недели по 25 рублей, как с куста! Купили себе по фотоаппарату, причандалы все, чтоб плёнки проявлять, плёнки свемовской и фотобумаги накупили разной. Только фотоувеличителя не было. Потом, осенью я ещё на грибах немного заработал и фотоувеличитель купил. Вот и занимаюсь с тех пор уже полсотни лет. Сколько фотоаппаратов через мои руки прошло? Своих, собственных штук восемь, да телефоны и смартфоны, да видеокамеры две…

В шестом классе нас из трёх шестых объединили в два. Народу опять убавилось, в селе никакого строительства не велось, дом построить из дерева – где лес на строительство взять? рядом с селом сосновый лес ещё молодой, чуть подальше от села ЛЕСХИМ обосновался, смолу сосновую собирает, тоже рубить не дадут. Издалека везти? А на что купить? А потом ещё издревле повелось, все леса заводам принадлежали, владельцам заводов, у каждого своя «дача» лесная была. Вот у них точно леса не допросишься, а сельская община лесными угодьями, хоть и располагала, да жалела лес, не особенно его рубили, если только малоценные породы на дрова. А строевой лес дорогой. Больших зарплат ни у кого нет. Да ещё менталитет такой у всего села – буржуй! строится. Хоромы  себе отгрохал. Наворовал, небось! Если бы внутреннее помещение можно было сделать, хотя бы, вдвое больше наружной оболочки… это бы никого не задевало. Одни ходят, возмущаются, а другие своей крутизны стесняются, как бы среди остальных не высунуться выше на длину причёски. А тут уехал куда, поработал пару лет, квартиру получил, семью из села забрал, дом – в доме старики остались, не продал, пригодится. Вот купит себе автомобиль и будет к старикам ездить картошку окучивать. А пока каждый выходной на пригородный поезд и вперёд, к деду порыбачить. И всегда народ удивлялся, почему вокруг села строевой сосновый лес, а домики строили небольшие. Ведь, если взять, к примеру, Архангельскую область, казалось бы - там севернее и намного холоднее зимой, а дома строили из всего леса... Да и зимой расход дров ненамного больше... однако! Всё дело в том, что на Урале просто другие условия, которые не зависели от строителей и заказчиков. Всё упиралось в ... "не выпендривайся, не высовывайся, не рекламируй свои доходы - иначе раскулачат!" и «не болтай, а то увезут на Алтай». Вот поэтому и старались не отличаться от соседей. Даже в домах из кирпича, что были построены ещё в начале ХХ века, проживало по две семьи. Зато сейчас некоторые понастроили теремов, отгородились от односельчан трёхметровыми заборами. А основная масса жителей так и остались простыми и открытыми для всех. Вот только, начиная с 70-х стали, уходя из дома, двери и калитки на замки закрывать от лихих людей. А раньше было - воткнул щепку в петельку в воротах, заложил за неё скобку и всё! Хозяев дома нет,  а тогда, народ уезжать начал из села, чтоб жильё получить и осталось у нас на все шестые классы 64 человека на всю округу: село и три окрестных деревни. В наш класс влились головыринские, а в параллельный златогоровские. Нормальные ребята, такие же, как и мы. Сдружились быстро.

Только мы с Валеркой опять прославились. Пошли в лес пострелять из поджигов. Пороху он где-то выменял или купил, сечка свинцовая у меня была, аккумулятор разбитый нашёл и остатки раскурочил. Наплавил свинца и измельчил крупные куски. Спичек Валерка дома прихватил и отправились. Так ведь надо было догадаться, чтоб возле стога соломы рядом с селом разжечь костёр. Потушить не смогли, убежали в лес. Партизанили до вечера, а потом домой пошли. А нас поджидали уже. Постройские «друзья милиции» по всей опушке посты расставили.  Оружие и спички мы в лесу спрятали, шли безо всего, но вышли на засаду. Нас привели к какой-то тётке,  которая нас и опознала по одежде. Привели к участковому, а тот послал всех.. лесом… и спать лёг. Нам за солому ничего не было, от совхоза никаких претензий. Только по школе слух, да до конца шестого класса прозвище прилепили «фейервейкеры», а «Сказочник» был забыт.

После шестого класса я решил себе заработать денег на велосипед с моторчиком. Чтоб за грибами ездить и не крутить педали. С начала сезона вязал и продавал возле бани веники, немного заработал. Правда народ в селе ушлый, как только увидели, что есть способ заработать, так сразу конкурентов появляется толпа. Просто получилось так, что мы с Валеркой уже не первый год в деле, у каждого свои клиенты, в долг? Да ради Бога! Деньги будут – отдашь. И ведь без обмана, а у некоторых новоявленных торговцев и почина не было, простоит полдня возле бани пьянь сельская и на пиво не заработает. Да ещё подковырнёт кто зубастый, мол, шёл бы ты со своими вениками да сам попарился, а то перегрелся тут на солнышке, вспотел, воняешь на всю площадь. Мальчишки вон при деле, с родителей денег не тянут на книжки-тетрадки, а ты пошёл друг… в баню! Немного в совхозе поработали на сборе огурцов в поле. Сорт муромские. Плеть не больше метра, огурчики мелкие, не длиннее спичечного коробка, но такие урожайные! Штук по сорок с плети за сезон. Вроде бы вчера прошли по полю, всё чисто собрали, а сегодня опять столько же. Вот только какая бл…ща догадалась на огуречное поле привезти флягу молока, мол, ребятки молочка свежего попьют. С молодыми огурчиками. Короче, поле для следующего года удобрять не стало необходимости. Плюнул я на это огуречное дело, неделю дома просидел. Пока ежечасные позывы не прекратились. Потом я возил грибы из леса, пока грузди молодые и мелкие были, навозил в домашнюю засолку почти полную бочку, литров семьдесят засолили. А когда уже в лесу только крупные грузди остались, начал на грибоварню сдавать. 180 рублей за лето заработал. Купили с батей велосипед с моторчиком. Только обидно. Велосипед новый батя себе забрал, а мне отдал свой старый. Да я и на старом неплохо поездил. Почти четыре года он у меня на ходу был, пока мотор не заклинило. На сорок километров вокруг села все лесные дороги изучил и грибные места знал. И даже в райцентр ездили за учебниками перед каждым новым учебным годом. Правда, только в то время, когда дождя не было.

Лето для меня начиналось в марте. Как только солнце начинало припекать, так я с учебниками и тетрадями перебирался на задворки сарая с южной стороны усадьбы. После школы пришёл домой, пообедал и на задворки, естественно, когда солнечная погода. Загорать. Уроки делать. Книги читать. Такое место было, от всех ветров и сквозняков закрытое. К тому времени, когда на пруду купальный сезон начинался, я уже был с приличным загаром, на зависть многим односельчанам, а весенний загар самый цепкий. Один из друзей в Артеке побывал, приехал домой – такой вороной был. До первой бани. А тот загар, что я на Урале получил, даже через год не весь сошёл. Вот. А в мае я уже полностью перебирался жить в сарай. Дома тесно. Места своего постоянного не было, спал на раскладушке и каждое утро моцион: собрать свою постель, сестре на кровать убрать и аккуратно застелить, а раскладушку на печи спрятать. Пробовал на печи спать – протопят – часа не вылежишь, а если не топили – того меньше. Да и боялись, как бы своды не обвалились. Потому, что весил уже около 60 кг. А когда в сарай уходил на всё лето, у сестры постель только тогда в порядок приводилась, когда мать гостей принимала. Дом-то насквозь просматривался. Если ждали в гости кого-то, то всё в доме лихорадочно, в авральном порядке, приводилось в божий вид. Я, проживая в сарае, в таких мероприятиях не участвовал.

Летом, пока в лесу не начинался сезон ягод и грибов, каждое утро мы с друзьями проводили с удочками на плотине. Или вниз по реке уходили. Там рыба не была крупнее, просто подальше от дома, да ещё от назойливых и любопытных прохожих. Ну вот представьте, рыбу ловить любили все, как же, жить возле реки и не рыбачить. Только не у всех на рыбалку время было, вот и идут мужики с работы или на работу, каждый норовит тебе в садок заглянуть или в ту ёмкость, что возле тебя стоит. С часу дня и до трёх часов, если ты в это время на плотине ещё, домой не ушёл, человек сто к тебе в ведёрко заглянет. А по вечерам мы наживку добывали: личинки и куколки муравьёв, ручейников. Червей на свалке копали, кузнечиков и мух ловили, мотыля мыли, тесто замешивали, перловку варили. Единственно, в селе брезговали опарышами. Никогда никто  такой наживкой не пользовался. Ну, и вечерний выпас коров. Стадо часов в семь вечера с пастбища возвращалось. После дойки все друзья выводили своих бурёнок на луг к реке. Дрова по берегу собирали. Разный плавник, ветки, хворост. Иногда из дому каждый пару поленьев прихватывал. Коровы на лугу пасутся, а мы возле костра. Тогда в моду гитары шестиструнки только начинали входить, а гармошки и балалайки почти в каждом доме были, только редко кто из моего поколения играл на них. Может человека три на гармошках и трое на баяне. Но гитары начали осваивать уже серьёзно. Многие на берег со своими инструментами приходили, друг у друга аккордам учились и бою. Мне батя не разрешал аккордеон брать. Берёг, чтоб не повредился. Мало ли – роса, да и играл я не очень хорошо. А так, до полуночи на лугу чудили и колбасились. Порой собиралась компания человек двадцать. Поначалу, пока светло было, играли в лапту, а уж когда мячик не видно – разжигали костёр. Коммунские, те с вечера играли в чижа, а потом уходили в лес. Там был построен шалаш и в нём был сложен очаг из камней. С настоящей железной плитой. Прямо на плите жарили подсоленные ломти картофеля. Называлось это блюдо «рябчики». Так они там в любую погоду по вечерам обитали. А шалаш был построен настолько удачно, что даже в дождь внутри было сухо. Несколько лет он у них простоял, пока кто-то его не сжег.

Зато у нас, в центре села, раньше всего сходил снег. Уже в середине апреля мы возле церкви собирались поиграть в «колышки». Делились на две команды, проводили границу, на равном расстоянии от неё вбивались три колышка, двое их охраняли, а остальные старались унести колья у противника. Больше одного за одну вылазку брать не разрешалось. Касание противника на своей территории и он был заморожен, не имел права двигаться с места, пока двое из его команды его не выносили на свою территорию, чтоб он не коснулся земли во время транспортировки. Если касался, или кого-то из троих задевал рукой противник, то замёрзшими становились все трое. Это уже потом, когда появлялась трава на лугу, и туда с коровами выходили, а пока только на тех участках играли, где не было снега, и была просохшая земля. После того, как из церкви вывезли всё зерно и церковь определили под фабричное хранилище шерсти, мы часто в плохую погоду играли в церкви в «12 палочек». Собственно, палочек было по количеству игроков, но не меньше 12 штук. На кирпич,  поперёк укладывали доску и на один конец доски, палочки. Один водил, а остальные прятались между кипами с шерстью. Как только ведущий обнаруживал кого-то – касался доски, тот выбывал из игры. И так до последнего. Если ведущий кого-то не успел обнаружить и тот ударял по доске, все снова разбегались по церкви, а ведущий укладывал палочки на доску и снова начинал выискивать игроков и выводить их из игры. А ещё летом ухитрились за 7 км из соседней деревни украсть самодельный теннисный стол и сплавить его по реке. Затащили его на чердак церкви и два с половиной года играли там зимой и летом, пока его хозяева не обнаружили. Мы-то его летом «приобрели», а у нас его забрали зимой. Как же они, бедолаги, мучились, когда домой с ним шли. Проще было новый стол сколотить.

Друг Валерка где-то раздобыл пневматику, свинцовыми пульками стрелять. Только не советского производства, которые взводятся, когда ствол к прикладу подгибаешь, а РЕМИНГТОН, у которой возле спускового крючка специальный рычажок для подкачки воздуха в цилиндр. Три раза качнул – поршень взводит весь механизм для выстрела. И бьёт такая дурра метров на полста. Купил я коробку свинцовых пулек. Аж четыреста штук. Пошли в церковь, по весили мишень и с 20 метров по ней стрелять начали по очереди. Пять выстрелов я – пять Валерка. Так ведь ему не интересно, вон, тётки две по дороге идут. В модных болоньевых плащах красного цвета. Да ещё какую-то подругу встретили, остановились пообщаться. А Валера тут и был, по плащам в филейные части тела. Оно не смертельно, но, видимо уловили, что не комары их кусают, отошли в сторону и за забором прикрылись. Тогда мы к другому окну перешли, а там мужик с дочкой грядки копают. От нас недалеко, метров тридцать. Валерка сначала по девице, когда наклонилась. А она почесалась, лопату в грядку и домой ушла. Тогда мужику, он так подскочил от неожиданности, что фуражка с головы слетела. А тут моя очередь стрелять. Я в фуражку. Мужик её только в руки возьмёт, а я в фуражку. Она метра на два отлетит. Мужик за ней, а я ему опять в фуражку и так пять раз. А тут его соседка вышла и спросила что-то через забор. А к нам спиной стоит. Валеркина очередь стрелять. Он мужику в колено, а потом той тётке в бок. Ох они и вызверились друг на дружку. Я думал, мужик лопату об забор сломает, но обошлось. Его жена домой позвала. А вот унести оружие из церкви домой оказалось сложнее, пришлось мне домой идти за мешком, укладывать в мешок бредень, а потом в церкви упаковывать в бредень воздушку и только так мы к Валерке домой пошли. Но убойная сила у неё сильнее, чем у наших. Крысу в голову с десяти метров навылет.

В первых числах августа с отцом поехали в Шаблиш. По дороге отец рассказывал много разного, что помнил о своей родине. Что в начале тридцатых был сильный пожар, и выгорело полсела, после чего война, отсутствие строевого леса, отсутствие мужского населения и село постепенно начало приходить в упадок. Но тогда, в конце 60-х в Шаблише ещё работал клуб и отец мой с племянником, сыном дяди Егора ходили вечером в кино и на танцы. Вот только сейчас в памяти мало что сохранилось. Две улицы от озера к дороге, улица на отшибе, вдоль ручья и развалины церкви, а центральной улицы не помню. Только где-то возле развалин церкви громадная лужа относительно чистой воды и в ней плавают гуси, это запомнилось. Рыба: караси и окуни. Вечером, с нашим приездом, отец и дядя Егор отметили встречу, а утром мы отправились на лодке проверять сети. Пока в лодке были, кое-что рассказал дядя Егор про село.

Как он говорил, что в тот год в начале тридцатых, многие деревни в окрестностях повыгорели. Сосновское тоже. А вот в 60-х, когда на "Маяке" оказия случилась, там, на западном берегу озера Шаблиш, все деревни бросили и переселялись многие. Кривошеино, Ларино, Боевка и еще несколько, что под облако попали, оттуда все уехали. Шаблишане тоже многие, хотя до Шаблиша радиация не дошла. Но наши родственники уже всерьез подыскивали место, куда переехать. Поначалу даже в Камышево, только потом успокоились и не стали дёргаться, а потом, забегая вперёд, скажу, в семидесятых у Егора старшие дети уехали в города, самому ему было место где жить, а Александр только дом построил, ещё не весь отделал даже, в сенях по двум половицам ходили и в доме на полу спали. Зато пасека была, больше десятка ульев было. Мёд продавали литров до сотни в год, если, конечно, год хороший. Как-то так, а в хозяйстве даже автомобиль был «Волга» ГАЗ-21. А дядя Егор, как ветеран и инвалид, на горбатом «запорожце» ездил. Тоже пасекой занимался, а ещё в город возил вяленую рыбу, огурцы и лук. Сдавали оптом какому-то земляку, а тот на рынке сидел. Егору на новое место тоже не хватило смелости уехать.

Рыбалка в тот год, когда мы с отцом у родственников гостили, удачной не была. Лето жаркое, карась в тину зарылся, а окунь ушёл на глубину. Да какая в озере глубина, там у западного берега метра три всего, а у восточного, так там можно и пару километров от берега уйти и всё по пояс будет. Но штук двадцать карасей в сети всё-таки запутались, да окуней штук полсотни. Только окуни видимо ещё с вечера в сеть влетели, уже протухать начали. Которые ещё не совсем пробрели, дядя Егор в отдельное ведро сложил, изрубить и уток накормить. С уловом пришли, отец мой сидит карасей потрошит в засолку, кишки и жабры удаляет, а дядя Егор окуней сечкой в корыте рубит и уткам бросает. Тут на крыльцо выходит его внук, сын Валентины Егоровны, дочери. Года три парню. Рубашонка до пупка. Пописал с крылечка не касаясь крантика, посмотрел из-под руки на деда, да как заорёт на весь двор: - дед, ё… твою мать, …лядь голубая! Всех окуней уткам, …лядь скормил! Сам вечером чё жрать будешь!? Пи…дюк старый!
Мы с батей чуть с крыльца не рухнули, а Егор сидит довольный, как кот. – во! Хозяин растёт! 

Пришли после обеда с отцом к дядьке Александру, а тот только что мёд выгнал и самогона нагнал. Сделал ликёр. Смешал пополам и на стол. Мне поставил миску мёда, дал столовую ложку, каравай хлеба порезал крупными ломтями и молока принёс трёхлитровую банку. Я мёда пока отъел граммов двести, взрослые уже половину трёхлитровки ошарашили. Неделю мы с отцом гостили – столько витаминов набрались. Я батю еле до дому дотащил. Нет, ну там, в автобусах-то он себя пристойно вёл, а вот от Златогорово до дома три километра, не захотел домашним показывать, что у него посошок с собой в кармане, выпил, как из автобуса вылезли, тут батю моего слегка развезло, в колею не попадал. Да ещё сумка с банками мёда, да рюкзак с вяленой рыбой. Так я всё нёс и его придерживал.

Ближе к осени, когда созревали овощи, начинали действовать огородные бригады. В домах и погребах не трогали ничего, а вот в огородах проверяли огуречники, морковные грядки, репу, брюкву, подсолнухи, ягоды - постоянно кто-то жаловался, что его обнесли. Яблони были только в шести садах, да и то полудикие или выродившиеся, а груши только у одного хозяина. Только те груши нужно было собирать аккуратно и подвешивать в тёмном прохладном помещении. Они бы к новому году дозрели бы. Но мы им не давали ни одного шанса. Особенно страдали от нас самые вредные по характеру бабки. Морковку проредить или без гороха оставить – милое дело! На кой ей горох, если жевать его нечем. Или подсолнухи. Зимой мы им могли завалить ворота снегом или поленницу дров перетаскать к соседям и там сложить. Пойдёт такая к участковому жаловаться на зимние наши шалости, а он ей: - жизнь – это движение. Чем больше двигаешься – дольше проживёшь. Вышла, поразмялась, дрова свои перенесла в свой двор обратно, снег поразгребла, да ко мне прибежала – глядишь и кровь по жилам забурлила. Вижу, что жива-здорова, а то уж хотел идти смотреть – может и не живая вовсе, а то за воротами снег не стоптан. Вот если бы совсем украли – я бы дело завёл, а так! Себя молодую вспомни! Тоже была озорница ещё та! Фыркнет бабка и домой пошла. По пути ещё подружкам про Володю Калинина, участкового нашего, расскажет и его оздоровительно-физкультурные методы. Вместе поржут и на том разойдутся все довольные. 

Летом 1978 брат моей мамы, Иван, был назначен директором фабрики. Мама к тому времени уже была «кавалером» Ордена Ленина, депутатом районного Совета, вступила в партию. Даже заводила с ним разговор о жилье, просила квартиру от фабрики. Фабрика к тому времени построила два деревянных дома на Постройке и собирались закладывать ещё несколько домов, но у дяди в планах был переезд в директорский дом. Прежний фабричный руководитель был назначен директором Свердловского пивзавода и казённое жильё освободил за выездом. Иван свой дом предложил сестре, мол, переедете, поживёте сколько, как свою хибару продадите – после рассчитаемся. Короче, заткнул сестре рот на время. И осенью мы переехали в его «хоромы» - размеры помещения впечатляли. Метров пятнадцать в длину, шесть в ширину, до потолка метра три, водяное отопление, веранда, здоровенный сарай с навесом и бревенчатая стайка для коровы с телёнком, свиньи и десятка овец, огород из двух участков на 20 соток, колодец с трубопроводом для летнего водопровода… живи и радуйся. Только зима показала, что на отопление дома ушло за зиму 12 кубометров дров и 17 тонн угля. Вся водяная система требовала постоянного поддержания огня в печи. Как только в печи всё прогорело – через три часа в доме температура опускалась до минусовых температур. За ночь приходилось трижды вставать и каждый раз подкидывать  в топку ведро угля. Да ещё март начался с кошачьих концертов на чердаке. Я залез и начал гонять всю эту разномастную свадьбу. Кинул в кота лыжной палкой. Не попал, зато палка воткнулась в верхнее бревно сруба, да так, что опорное кольцо на палке оторвалось. Когда начал осматривать причину, обнаружил, что бревно-то трухлявое. Да и остальные брёвна по всему верху сруба такие же. Вечером отцу показал. Короче, в мае мы вернулись в прежнее жильё. Там я обнаружил, что мои гири и гантели, которые в сарае хранились, и мы с собой их не увезли при переезде осенью, кто-то унёс. Я в то время серьёзно лыжами занимался и в стрелковую секцию ходил. Муж соседской дочери, Вячеслав Беленкевич, проводил занятия с парнями, призывного возраста. И я с ними, с теми призывниками, тоже занимался. Гирями по 24 кг руки качал, а с гантелями по утрам зарядку делал. А там, в доме, больше и взять было нечего, так выкрутили лампочки, открыли подпол и нагадили туда, а оконной занавеской задницу вытерли. Знаю,  чья это работа. Гири свои у него во дворе под навесом увидел. Мы с ним за одной партой сидели, с Женькой. Его работа. И книгу «Человек-Амфибия» тоже он из парты у меня украл. И братец его двоюродный такой же, тот, что дедовский бердан у бабули с чердака украл.

Дальше рассказ про то, как я себе ружьё вернул. Когда мы переехали в дядюшкин дом, я уже ходил в восьмой класс, со мной постоянно в попутчиках была толпа народу. Там человек шесть жило поблизости друг от дружки, а ближе всех Трифоновы. Так вот, мой одноклассник, ещё при жизни моей бабушки, под видом тимуровца, помочь по хозяйству, печку протопить, украл у неё с чердака «бердан» и два десятка капканов. Причём все капканы были подписаны инициалами БВП (Бочкарев Василий Прокопьевич). Пришлось слегка наехать и забрать дедовское наследство. Да заодно и патроны двадцатого калибра тоже, 24 штуки я забрал. Без скандала и драки. Даже коньки мне Сашка отдал, что в том же сундуке на чердаке прихватизированы были. Правда, я из того «бердана» только один раз выстрелил летом следующего года и ружья больше не стало. А тогда забрал и всё. До лета у меня хранилось всё добро на сеновале. Потом дяде Сергею капканы отдал, когда его сливу и яблоню зайцы присмотрели себе на еду. А про ружьё. Пошёл я поохотиться на ондатр, может и не надо было, но блажь в голову ударила. Сидел с удочками, а они, зверюги, прямо возле поплавков плескались. Всю рыбу распугали. Я на следующий день ружьё в мешок сунул, патронов пару штук в карман, удочку взял и туда, на своё место. А их, как назло, ни одной. А домой возвращался и в устье ручья, в холодной воде омута, смотрю – бревно плавниками шевелит. Сом! Я ружьё достал, зарядил, подкрался поближе да ствол слегка в воду засунул и выстрелил. Очнулся через полчаса в кустах метрах в трёх от берега. Сом кверху пузом плавает. На нём ни одной царапины. Приклад с развороченным стволом на берегу валяется. Затвора нет… чувствую, руку поднять не могу. Боль в плече адская. Свитер снял – всё плечо чёрное. Ключица цела, кости остальные вроде тоже. Я там обломки ружья возле берега в песок втоптал, рыбину удочкой подтащил к берегу, забрал и домой пошёл. Сказал, что на удочку поймал, а что синяк на плече – когда вытаскивал, об камни ударился. Вес рыбины? А кто его знает. Десятикилограммовый пружинный безмен зашкаливал, ну, значит в нём побольше было, чем десять килограммов. Только невкусный сом. Может он и вообще мелкий невкусный. Ребята угощали после, копчёным, давали кусочек небольшой, так у них был зверюга килограммов на шестьдесят. Вот тот – вкусный. А этот так себе. Больше сам пострадал, чем наелся.

После седьмого класса мы на ремонте школы отрабатывали трудовую практику. Штукатурить научился, потолки и стены белить, полы красить. С восьмыми классами отрабатывал. Им свидетельства о восьмилетке не выдавали, пока две недели не отработают. Получилось так, что мне нужно было уехать именно в то время, когда наш класс был намечен по графику на практику, так я пришёл и попросился пораньше поработать. С девочками познакомился. А у них в классе всего четыре парня было из двадцати девяти человек. Самая красивая Анюта Кадочникова была, а её родители из тех мест родом, что и мой отец. Может даже родственники с ней. Уточнять не стал. Просто общались. Раньше опыта общения с противоположным полом не было, сёстры мои не в счёт, да они и старше меня, сёстры мои, аж на пять лет. А младшая моя сестра, которая Ольга, родная, так ей и затрещину иногда можно было отвесить за её вредность. Оказывается не так уж и страшно с чужими. И уже не смущался совсем, как раньше с одноклассницами. А может просто они так себя вели дружески, как сто лет знакомы были. Две недели весело пролетели.

В поход после седьмого класса я не ходил, срочная работа дома была. В тот год у отца палец ампутировали на руке и он сидел на больничном, а по дому мною руководил. Оставшимися пальцами показывал, что нужно сделать. А так, как трезвый он руководить не мог, то был с утра пьян и себе на уме. Поэтому я в Двуреченск не попал, когда весь класс в поход отправился, хоть и с вечера рюкзак был собран. Если бы я вышел из дома минут на двадцать пораньше, то был бы тогда с ними ... но не успел. Батя в 4 часа утра сгонял в Коммуну к родной матери и откушал пару кружек браги. Вернулся, а тут я с рюкзаком. Вот он мне и устроил поход - на Щучье. Там он, оказывается, договорился с лесником на санитарную рубку в сосняке. Тонкие сосенки проредить, чтоб друг дружке расти не мешали, ну, а срубленный материал - плата за труды. После, как просохнет, жерди и штакетник будут для поправки заборов вокруг дома.

А Авдий Иванович, наш учитель географии, это вообще уникальный человек. За свою жизнь закончил пединститут и ЧЕТЫРЕ факультета Уральского Горного Института. В восьмом классе, когда девочки ходили на факультативы по пению и музыке (на всю школу орали на уроке "Манжерок". Мы, это Лёха Абрамов, Вовка Кузнецов, Вовка Кунщиков, я и ещё кто-то пятый был, не помню. Мы изучали топографию, минералогию, климатологию, археозоологию и ещё ряд довольно интересных моментов и теорий происхождения и формирования земной коры и биосферы. Не знаю, что помнят парни, с кем рядом я за партой сидел, но я даже сейчас без труда гранит от базальта отличу.
А мамонта от слона (на фото). Вот только периоды и эры немного путаю. Триллобиты в Юрском периоде в осадок выпали или в Триасовом. Хоть убей, не помню.
А вдоль реки Сысерти очень много выходов медной руды. Полевской, Северский рудники, они к Сысертскому горному округу раньше относились. А в Двуреченске в горных породах выходы халькопирита да и гряда горная, что тянется вдоль правого берега Исети уникальная. Там встречается гранит больше десятка разновидностей и расцветок. И заканчивается эта гряда возле Камышево где было место массовых гуляний, так называмые "кирпичные сараи". Фундамент и крыльцо церкви в Камышево сложен из двух разновидностей, головыринского гранита (крыльцо) и камышевского розового (фундамент).

Мне нравится малахит, яшма, мрамор. Кстати, где-то в окрестностях Маминского есть мраморный рудник. Чистейший белый крупнокристаллический мрамор. У меня было в юности два куска килограммов по тридцать каждый. Я вместо гирь их использовал, когда качался. Чем мёртвое железо тягать, лучше камень. Вот только потом оказалось, что это какие-то камни из надгробья. Ведь то место, где стоял дом отцовской крёстной был построен на месте старого кладбища. И только лет сто-сто пятьдесят, как начали хоронить на угоре за ключиком, а так, весь пригорок от мостика, где святой источник, и до самого «Раструса» – это всё в 17-18 веках было кладбищем. Когда огород около дома лопатами перекапывали весной, то иногда попадали кости, но всегда они ассоциировались с костями животных, которых использовали в семье, как источник мяса. Кости, которые оставались после супа, бросали в печь и после, золой удобряли огород. А когда начали пахать огород пароконным плугом, вывернули на поверхность надгробную плиту из мрамора. Там на ней какая-то молитва была выгравирована, но отец не дал дочитать, перенесли её в угол огорода и снова в землю закопали.

А коллекцию камней, что я насобирал в детстве, там было около сотни всяких, но в основном яшма, агаты и гранаты, всё это предприимчивые люди потихоньку растащили пока я в армии служил и вообще из дому уехал. Маме ничего не нужно было, а я приезжал редко... вытащишь коробку, раскроешь, посмотришь, а в ней чего-то уже не хватает... внуки гостили, играли, может быть заронили где. Убираться буду - найду. Вот и весь сказ. А найдёт, то вместе с мусором на навозную кучу. А может и не было такого, просто прихватили внуки с собой и в Комсомольске игрались после...

Восьмой класс начали с новой учительницей по литературе. Нормальная тётка очень начитанная. Особенно русскую классику, начиная от Карамзина и до Шолохова включительно знала хорошо, только у неё заморочка одна была. Все стихи, что по школьной программе, нужно было обязательно ей рассказать. Иначе она оценку за четверть не выводила. Ну, левша я, ну не запоминаю я стихов. Совсем. У меня такое с рождения. Вот запомнил то, что когда-то с бабушкой по вечерам разучивали, так я и помню: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…». Я ей как-то вечером после уроков, когда весь класс уже по домам разбежался, а я один на один и высказал вот это всё. Посмеялась вместе со мной, но четвёрку поставила за полугодие. Да и то, только потому, что изложение на отлично написал. А остальные преподаватели все считали, что я просто лодырь несусветный. Мог бы и лучше учиться, а я что с урока запомнил – то и в голове. Дома даже книг не открываю. Знали бы они, что я только географию, историю и биологию учу, да и то, что только внешкольную литературу читаю. Я собирался в лесотехнический техникум поступать. Вот к этому и готовился. Да только не срослось у меня. Мать мою убедили, что я должен школу закончить, что мне кроме девятого класса никуда не нужно. Может и вправду задатки какие-то видели, только я, хоть и пошёл в девятый, а из вредности забросил всю учёбу. Ходил на уроки, чтоб учителей «доставать» да дурака валял. Школу-то я закончил, и вполне нормально закончил, особенно для таких, как я, кто просто время там отбывал. Даже потом, когда через пять лет после окончания школы, влёгкую поступил в Московский Энергетический институт, сам себе удивился, что на такое оказался способен, а в школе мне было скучно. Приходил на уроки развлекаться и покурить на переменах.

Маму мою тогда выдвинули в члены обкома партии. Правда, с фабрики она не ушла, так и продолжала возглавлять бригаду, но в город ездила постоянно. Каждую неделю заседания, собрания, конференции. Подвязали выписать партийную литературу аж на 20 рублей в год. Вот где было раздолье для меня! Читал всё подряд. И потом пригодилось на истории и обществоведении. На уроках постоянно Юрию Петровичу свинью подкладывал. Я Назарову Валерке вечером политинформацию проводил, а он на уроке потом историка доводил до истерики. Вопросами его доставал. Тот думал, что до пенсии с одной тетрадью, где у него законспектирована была вся школьная программа, обойдётся, а тут два варяга подставных, Назаров Валера да Саня Иванов, ему пару вопросов в начале урока – и всё! Пока суть да политику разжуёт и урок закончился. Домашнее задание записали, а на следующем уроке: кто и что не понял? Назаров руку тянет: а я не понял вот это! И погнал опять историка в холодный пот! А когда Назарова из школы исключили, в последней четверти десятого класса перевели в вечернюю школу, и мне приходилось Юрия Петровича напрягать.  А тогда, на уроке «Новой истории», я его про тред-юнионы спросил и он такую околесицу понёс, а я перед этим в журнале «молодой коммунист» статью прочитал, именно по теме. И вступил с ним в полемику, причём аргументировано, со ссылками на советских и зарубежных авторов. Начиная с зарождения движения и всю подноготную, так он, гад, выкрутился, мол, вот! Коли всё знаешь, так чего глупые вопросы задаёшь. Тогда классная команда возмутилась: - как! А почему они этого не знают, и их об этом никто не информирует, а вдруг это всё будет вопрос на экзамене по истории! А Папуас нам, мол, вот, Костромин знает – пусть он вам об этом и доложит. Тогда класс в пику, мол, кто среди нас авторитет! Костромин не авторитет, а авторитет – учитель истории. Вот и хотим его заслушать. Урок сорвали. Потом собрание класса, учителя - чуть не весь педсовет собрался. Предоставили мне слово для защиты. Я тогда и выдал, что история – это процесс, который постоянно в движении, каждый день открываются новые факты и ежедневно происходят события, которые уже завтра станут историей, а Вы, уважаемый учитель, хотите с одним своим студенческим конспектом всю жизнь в школе свой предмет преподавать!!! И ушёл из класса, хлопнув дверью. А остальные одноклассники за мной следом. Что там было на педсовете после нас – не знаю. Только лет через тридцать общался с тем историком, и он сказал «спасибо!» за тот урок, что я ему преподал, и не только ему, а всему педсовету.

Все мои одноклассники достигли четырнадцатилетия ещё в седьмом классе, ну, может трое или четверо были августовские. Пора в комсомол вступать, кому срок подошёл, а мне подошёл ещё осенью, как в восьмом учиться начали, только после стычки с директором школы на ниве просвещения, секретарь комсомольской организации не спешил мою кандидатуру продвигать. Разных брошюр и уставов на всех принёс, кто в классе не комсомолец, сказал, чтоб учили, в райкоме спрашивать будут. А мне на выпускной вечер в восьмом классе костюм в ателье заказали. Вернее, я сам заказал, но мать десять рублей дала, значит, она тоже принимала участие, короче – заказали. В магазине было бы рублей на двадцать дешевле, да вот решили, чтоб выглядел прилично. По фигуре одетым. Нестандартный потому что. Брюки нужны 44 размер четвёртый рост, а пиджак 48 размера, третьего роста. Какой же продавец такой комплект продаст. Вот и сшили на заказ. Обновил я его, когда в райком комсомола поехал. Белая рубашка, костюмчик с иголочки, сшит по фигуре. А самое главное - капроновый галстук-сеточка на резинке. Всю дорогу до райцентра стоя в автобусе ехал, чтоб штаны не помялись. Самый первый пошёл сдаваться. Зашёл, как учили, представился. Пошушукались тузы промеж собой и самый мордастый вопрос задаёт – какую последнюю книгу прочитал? Думаю, сказать, что устав ВЛКСМ, так начнут по уставу вопросы задавать, а я, может быть, упустил какую мелочь, невнимательно прочитал и облажаюсь. Я журнал МОЛОДОЙ КОММУНИСТ достаю и показываю. Статья: «Карл Маркс и его отношение к реформе иудаизма в Германии в 1820 году». Все присутствующие в осадке, больше вопросов не было, а после минутной паузы сказали, что далеко пойду, а пока, мол, сходи в буфет, покушай, после обеда в актовом зале состоится вручение комсомольских билетов. А я далеко не пошёл, только в универмаг,  фотоплёнки купил 10 кассет и грампластинки Тома Джонса и Марка Арьяна, Лили Ивановой, Шарля Азнавура и Дина Рида, те, что гибкие по 30 копеек за штуку.

На Пасху, когда учились в восьмом, приехала в Камышево моя крёстная, Валентина Максимовна. Мы с её сыном с Виктором когда-то на льдинах катались и болели вместе, а тут она с моими родными пообщалась, на кладбище порядок навела у отца на могиле, а когда уезжала, пригласила на майские праздники приехать к ней в гости, что я и сделал. У них с соседом по квартире общее хозяйство было и у каждого по сыну. Парни оба гитарами занимались. Юрка на праздники к родной матери уехал, а мы с Виктором оторвались по полной программе. Пока взрослых дома не было, купили бомбу портвейна, сигарет. Отпили граммов по триста, покурили на балконе, побросали с балкона угольные грампластинки в забор мясокомбината. Очень нас заводило, когда цепные собаки, что по периметру участок забора охраняли, бросаются на грохот железного забора. Потом остальное вино выпоили коту и пьяного выпустили погулять во двор, а вечером пошли к друзьям потусоватся на соседнюю улицу, где в сквере, аж на трёх гитарах сразу его друзья музицировали. Милиция подъехала, послушали, но никого не тронули. После один из друзей сказал, что если бы начали разбегаться, то точно кому-то пришлось бы в отделении переночевать, а так, что за собой ничего криминального и трезвые все, то ничего они не сделают. .

В поход пошли на Соколиный камень, да неудачно всё сложилось. На подходе к горе на нашем пути возник ручей, который в мае превратился в бурный поток. Постояли, посмотрели. Вброд перейти никто не рискнул. Вернулись к обелиску на границе Европа-Азия. Пофотографировались, чтоб одна нога в Европе, а другая в Азии и пошли на электричку. Рыбалка в выходные тоже не состоялась. Приехали на Флюс, закинули удочки, поймали одного окуня, да и то потом отпустили. Зачем нам такой заморыш из которого икра во все щели брызжет.

Потом Виктор приезжал летом, около месяца гостил у нас, но мы постоянно днём отсыпались на сеновале или жарились на солнышке на берегу пруда, а вечером уходили в лес, а там, в шалаше коммунские собирались на посиделки и мы с ними по ночам  песни пели. Виктор уже прилично на гитаре играл и песен знал много, тем более гостил он со своей гитарой. Вот моей матери и ещё один крупный козырь в руки попал, что нас в городе нельзя двоих вместе соединять. Но больше она не хотела меня туда отпускать ещё по той причине, что у её сестры, Маргариты, сын Василий пришёл с зоны после второй ходки. Первый раз он попал в малолетку за драку с милиционером. Сама драка – так, ерунда, оказал сопротивление сотруднику милиции, грубо отмахнулся, губу разбил, но процесс – показуха. И сразу три с половиной года колонии. А второй раз вляпался, в автобусе ехал, присмотрел мужика спящего с портфелем. Он этот портфель и притиснул. А посмотрел – ничего интересного, выбросил в общественном туалете, нашли, сдали в милицию, а Васю по отпечаткам пальцев вычислили. Ещё два года дали. И вот тут ему бы летом и прийти после второго срока. Поэтому моей матери, момент сей был, как кость в горле. Но Вася долго не задержался на воле, недели две. Угнали с другом троллейбус и поехали по городу. Малый рулил, а Вася за кондуктора. А тут ревизоры - и загремел Вася на нары в третий раз, потом за что-то в четвёртый, в пятый, в шестой… потом где-то по жизни затерялся, а точнее, я после службы в армии домой не вернулся и только отдельные эпизоды иногда слышал о его жизни и проделках.

Девятый класс у нас получился сборный. Те два восьмых, что от них осталось, и ещё с трёх соседних сёл молодежь присоединилась. Всего сорок два человека в классе. По составу мальчики-девочки примерно поровну. Первые полгода притирались, присматривались друг к другу. Из тех лидеров, что с нами в восьмом учились, не осталось ни одного парня, зато девчата быстро сдружились во главе с той троицей девчат из бывшего восьмого «Б». Да ещё дочка завклуба с нами в классе училась, и всё свободное время мы стали проводить в клубе. Мы с Валеркой и ещё с нами Серёга Оносов и Санька Иванов, в основном, в бильярд играли. Возьмём билеты на четыре часа, подумаешь, отдашь по 20 копеек за час, по двугривенному с носа и гоняешь шары пара на пару. За зиму так натаскались – в селе равных не было. Потом наука пригодилась. В армии, меня командир взвода с собой в пару всегда брал, весь полк ободрали, а тогда, в девятом классе, бильярд, танцы, ансамбль, танцевальная группа. Учиться некогда было. Завклуб, Надежда Павловна, до чего дошло, в клуб нашу компанию без проверки дневников не впускала. До смешного: дневник покажи, двадцать копеек плати и тогда в кино пойдёшь. А после фильма да после танцев девчат по домам провожать. Порой проводишь, да ещё возле их домов подурачишься, снеговика слепишь из всего снега, что возле ограды, это когда оттепель. В холодную погоду даже идти на край села неинтересно. А когда тепло, то с превеликим удовольствием. Хозяин выйдет утром дорожку около дома прочистить, а у него весь снег стоит за воротами в виде снежной бабы с двухведёрным бюстом и лопата «на караул!», а вместо носа морковка и на голове трёхведёрная корзина вместо ведра. А после мы домой идём и вспоминаем, что нам в школе задавали и придумываем, как достать историка или математичку (истерика и маразматичку).

Возвращались с другом из соседней деревни. Девчат после танцев провожали да задержались малость - почти до утра. Когда в своё село входили с песнями, то местные дворняги встретили нас дружным лаем из каждого двора. А надо сказать, другу моему, Валерке, тётка привезла подарок из Казахстана, волчий малахай. Так на него-то собачки и реагировали бурно. Идём мы по улице и по мере продвижения, обратили внимание, что брешут, когда мы далеко, а как ближе подходим - замолкают. Как только чуть удалились - начинают вновь брехать с пеной у рта, и буйствуют, что от заборов щепки летят.
Друг мой не поленился, вернулся к одним из ворот, где во дворе алабай сидел на цепи. Собачка такая ростом с телёнка. В общем: снял с себя малахай, да и сунул под ворота, лай стих, а собачка, поджав обрубок хвоста, ломанулась вместе с цепью и будкой в открытые сени, сбив по дороге хозяина, который вышел на крыльцо посмотреть причину шумного поведения братьев наших меньших. Дальше события развивались по сценарию для детей 16+. Взял мужик ружьё, зарядил картечью. Выволок он этого алабая на огород и пристрелил с приговорами. Одни убытки от тебя. Жратвы тебе на раз полведра нужно, а отдачи никакой, даже дом свой сторожить не умеешь. Жаль мне на тебя патрон, но что поделаешь. Повесить - так мужиков звать надо, одному не поднять, а мужиков звать - на водку больше потратишь. Дешевле пристрелить. Мы, конечно же, с Валеркой долго не смотрели, присели пониже и вприсядку вдоль по улице и поближе к заборам, а то ещё в сердцах по нам огонь откроет.

Мы только на уроках немецкого себя хорошо и пристойно вели. Учителя уважали. Пётр Филимонович - капитан запаса, танкист, который закончил войну в Берлине и оставался ещё в Германии несколько лет, пока в восточном секторе не появилась своя армия. Потом вернулся на родину. Вот он и преподавал нам немецкий. Берлинский диалект. Почти хохдойч (с русским акцентом). Я школу закончил в 1971 году. Если мне попадала в руки газета либо книга на немецком, то я понимал смысл написанного. Да и сейчас понимаю, просто не могу на их языке сказать ничего. Не учат в русских школах говорить, а учат только переводить тексты, так проще. Впервые попал в Германию в 1999 причём в западную. В разговоре взрослых местных понимал только отдельные слова, тоже свой диалект. А вот когда общались между собой дети - понятно было каждое слово. Подумал, может быть, я ещё настолько умишком слаб, что до уровня взрослого немца не дорос... А после пришла в голову мысль - у немцев два десятка или больше диалектов, а они друг друга понимают - а может единство наше надо с детства воспитывать. Неважно, на каком языке или диалекте мы говорим, самое главное - мы друг друга понимаем... Мой дед закончил войну в Праге! Я бы на его месте не останавливался до Атлантики, но так случилось, от пригородов Берлина завернули оглобли налево! Так что мой дед в Эльбе сапоги не мыл. Что мой отец в Шпрее сапоги не мыл. Он в Лейпциге служил. Было!

Что я в Рейне сапоги вымыл. С западного берега местных покоробило, но промолчали.
Дед завещал: немцы - живые люди, уважать российские обычаи их научили. Пусть нас не любят, но у них есть выбор: или бояться - или уважать. Или-или... или снова придём!

А тогда, в девятом, в нашем классе, чисто по стечению обстоятельств, практически все девочки разом повзрослели и оказались привлекательны внешне. Только мы ещё были не готовы к этому. Да и на нас они мало обращали внимание. Ну, если только математику или физику с химией списать. А так, если только подурачиться, с горки покататься на фанерке, так это зимой в девятом классе резко прекратилось. Оно раньше прекратилось, ещё в восьмом, когда Витька Аппарат Риммку Медянцеву в сугроб посадил с разбегу, а там под снегом донышко от бутылки с длинным куском стекла и обломилось в ягодице. После этого у нас вся дурь прошла на такие вещи и детские шалости закончились. На новогоднем вечере в школе вдруг обнаружилось, что танцевать медленные танцы мы не умеем, а только быстрые и в куче, когда толпой. А тут ещё в десятом классе новогодние вечера одновременно с нашим, с девятиклашками, сразу три класса гуляют, только в разных аудиториях. Мне до крайности нужно было соседа, Вадима, увидеть. Я и попёрся к их классу, а там десятиклассниц, двадцать восемь человек и четыре парня. А у них урок домоводства только закончился и на столах 28 различных салатов! Гуляли-то в самый последний учебный день перед каникулами. Меня просто силой затащили попробовать и не отпустили, пока не отведал из всех салатниц по ложке. А ведь и нужно-то было всего лишь несколько раз в течение первого полугодия Аннушке Кадочниковой и Галине Решетовой по геометрии задачки порешать. Ничего удивительного, я в восьмом классе с задачами по алгебре и геометрии справлялся, там же не арифметика, где цифры, там символы, буквы и логика. Так всё просто. А потом меня сытого танцевать учили. Мои одноклассники даже обиделись, особенно одноклассницы. А после в клубе вечер новогодний. Там полсела собралось. Как обычно, торжественная часть, концерт, танцы, вино, пиво из бочки. Вина и пива нам не досталось, пока в зале сидели на концерте – там без нас всё раскупили. Так вот, мы с Анютой в зале сидели, и она моё внимание обратила, что девочки из моего класса, которые кадриль танцуют (или «казачок») на сцене, все в коротких юбочках и в капроновых колготках. Тогда эта разновидность женской одежды только начала входить в моду и за ней завклуб спецом в Москву ездила, стояла шесть часов в очередях и купила на весь танцевальный ансамбль несколько штук. И до самого выступления хранила их в морозилке, какая-то технология модная была для сохранения прочности вещей. Вот тогда Анюта и сказала, что от таких бы колготок тоже не отказалась, только знакомых нет, чтоб помогли достать. Я ей, мол, моя мама часто ездит, на всякие свои конференции и совещания, попробую через неё, может быть купит. А то пойдём с Ирки снимем после концерта, у неё как раз нужный размер. Поржали, а в памяти отложилось, что у Ирки тоже фигурка справная. Ничем десятиклассницам не уступает. Тогда-то я после того новогоднего вечера и начал себе объект для дружбы выбирать в своём классе. Аннушка же просто друг, и, возможно, родственница. Её отец и мать из соседней деревни на родине моего отца.

 Долго ждать не пришлось, на  23 февраля вечеринка в классе. Мы с Валерой после уроков, как два путёвых спеца, пошли в магазин, купили бутылку вишневого пунша и пачку сигарет «ВИЗАНТ». Покурили за углом у школы, там же и пунш выпить хотели, да передумали, пошли к Валерке домой и посидели у него. Пунш закусили перловой кашей, а потом пошли на вечер в школу. Вот там-то я впервые с одноклассницей танцевал. С Татьяной Анкудиновой, а потом, видимо вино подействовало, куда застенчивость пропала, начал приглашать всех, кто мне из одноклассниц нравился. И с Татьяной Кожневой и с Татьяной Елизаровой и с Татьяной Михайловой. Однако с Анкудиновой понравилось танцевать больше всего. Мы по росту подходили друг  дружке. Да и бюст у неё был пообъёмнее, чем у остальных, и прижималась она в танце, а остальные строго пионерское расстояние выдерживали.  А тут, где-то вскоре, на центральной усадьбе совхоза Храмцово состоялись проводы русской зимы. Я туда не попал. Мы с отцом в тот выходной в лес ездили. В то время фабрика готовилась к замене оконных рам в некоторых цехах и заготовляли брёвна на разделку. Вековые сосны валили. А меня отец взял с собой сучья обрезать и укладывать, что потолще - в штабель, чтоб потом домой на дрова забрать. Оно, по идее, нужно было всё сжечь, прямо там, на делянке, но идея, привезти всё домой на дрова – экономия в деньгах. А на следующий день мне Валерка прожужжал все уши, какая там у него подруга появилась и какие у его подруги есть подруги, которые непременно хотят со мной познакомиться. Тот ещё плут! Прикинул, что до соседнего посёлка 8 км киселя хлебать разбитыми сапогами, одному скучно – вот и начал подъезжать, чтоб я ему компанию поддержал. Мол, там такая Мальвина! Дождались мы выходного и отправились в Совхозный днём. Я настоял, сначала с местностью ознакомиться, чтоб потом ориентироваться – куда бежать и где прятаться, если местные соберутся нам рыло начистить. Приехали, а там уже лужи на дорогах до отворотов сапог, народ только по деревянным тротуарам ходит. Встретились с одноклассником, Санькой Лотовым, купили литр яблочного пунша, банку квашеной капусты, полбуханки чёрного хлеба. Подумали: а не купить бы нам ещё одну бутылку пунша… и купили. И пошли на чердак двухэтажного барака. Оприходовали, пошли с местными достопримечательностями знакомиться. А вскоре Лотов нас покинул да и мы встретились с Валеркиной подругой Ириной по прозвищу Кузина. Они с Людмилой Алексеевой пошли на станцию Эльвиру-Мальву с поезда встречать. А та не приехала. Вернулись мы к клубу, там одноклассников встретили, да и с другими местными ребятами перезнакомились. И оказалось, что в том посёлке не так страшно по улицам ходить.

 Когда домой возвращались, я выдвинул идею, если получится, то буду встречаться с Татьяной Кожневой. За неделю я её достал перепиской на уроках. Сейчас молодёжь продвинутая, СМСками общаются, а в те времена мне тетради на день не хватало для самовыражения в эпистолярном жанре, по два-три тетрадных листа за урок изводил, ей по ушам ездил, но добился своего. В ближайшую субботу с ней встретились, в кино сходили и до дома проводил. И так до лета а летом к ней на велосипеде ездил. Только всё мимо кассы. Какие-то у нас отношения были очень непонятные. Потому, наверное, что ей больше мой друг нравился, Валерка, а он в то лето уже с Фридой встречаться начал, что-то с Ириной у них не срослось. Когда он с нами был, Татьяна как-то даже преображалась вся, даже голос менялся, а я просто не замечал этого, молодой был, совсем глупый. Только выпускной в десятом классе ей глаза открыл. Вернее даже не сам выпускной, а ночь после него, но тогда я был от неё очень далеко.

Летом, после девятого, нас всех отправили в спортивно-трудовой лагерь. Тут же, в своём селе в барак поселили. «Шанхай» называется. Там по осени на уборку с городских предприятий порой до ста человек молодёжи приезжало. Шефы нашего совхоза. А на прополке городские тоже бывали, только немного. Совхоз на нашем отделении овощей мало выращивал. Земля неважная, но морковка, капуста и лук нам достались для прополки. Вспоминать особо нечего, четыре часа в поле, а после обеда культурно-массовые мероприятия. Волейбол, да книги. Ещё учитель физики шахматный турнир устроил, а кто не играл в шахматы – откровенно спали. Выспишься днём, а ночью на подвиги. В теплицах уже огурцы пошли. Вот мы и наметили вылазку. Как только дежурный учитель уснул сном усталого младенца… правда храп издавал отнюдь не младенческий, мы открыли окно и дружно отправились на промысел с двумя большими хозяйственными сумками. Только, как не выгадывали, получилось неудачно. Днём урожай в теплицах собрали, нам досталось только то, что при сборе пропустили, а это килограммов пять на всю орду. Даже по паре огурцов не выходило. А тут Мишка Ипатов, давайте, говорит, я у себя в посёлке эти огурцы на спирт обменяю. Медички знакомые у Разбицкого работают, запросто согласятся. Так и сделали. Нашли велосипед, и отправили Мишку на задание.  Вернулся через пару часов пустой. А спирт? Не раньше следующего понедельника… следующий понедельник был через год, сразу же после выпускного вечера в десятом классе… кинул нас Мишка с огурцами. Пошли дружно спать. Злые. Ещё бы что-нибудь начередить. Пошли и девчат  тёплой зубной пастой перемазали. Тёплой? А когда холодное к лицу прикладывать начнёшь – проснётся и остальных разбудит. Самая гадкая паста «поморин». Утром наши одноклассницы проснулись с волдырями, как от ожогов. Их месть зрела постепенно.

И Трофимыч, физик наш, продажной крысой оказался. Вступил с ними в сговор. Нет! Нас не мазали зубной пастой. Нам устроили кару очень утончённую. Мы на верхнем ярусе спали и моя шконка самая дальняя от входа, рядом Валерка, потом Серёга Оносов, Санька Лотов, Олег Ершов, Уфимцев с Бабановым… я проснулся от знакомого запаха. Своих соседок по парте (с которыми довелось рядом на уроках сидеть) я мог  определить по запаху, кто есть кто. Ну, духи, там, запах тела, волос. Он же у всех разный. А у меня в памяти, как в архиве, отложилось. На мне сидела верхом Ирина Бахарева. На животе, кто-то расположился и на моих ногах, а чтоб я не поднял шум своими воплями, мне рот поцелуем закрыли. Только запах волос незнакомый. Я и сдался на милость победительниц. Когда ещё доведётся… Потом неделю ходил ко всем принюхивался, чтоб определить, кто меня осчастливил столь долгим лобызанием? Но только с целью, чтоб научила тому, что не умею я. Да я и вааще целоваться не умел. Только после выпускного научился, да и то не сразу. А эта сисястая банда, пока меня держали, пришивала Валеркино одеяло к матрасу и простыни, а простыню к трусам. Когда всё закончили, спрыгнули с верхнего яруса, запустили в Валерку сапогом и рванули на улицу. Отбежали на безопасное расстояние, и присоединились к остальным, которые на улице дожидались. Валера издал вопль, схватил сапог и кинулся за ними вдогонку. За ним простыня, одеяло, матрас и тут… трусы, естественно, слетели. На крыльце барака – явление народу, Валера без трусов и с сапогом в руке в лучах восходящего солнца…  а остальных парней с верхнего яруса просто зашили в одеяла, как в конверты, и тем, кто внизу спал, на нижнем ярусе, ноги связали. Причём не каждому в отдельности, а всех по очереди, одного с другим, цепочкой. Верхние из своих мешков вылезть не могут, а нижние с нар попрыгали и верёвками за стойки верхнего яруса зацепились – все на полу лежат. А я один не пострадал. Может от того, что моей мести боялись больше всего, если бы сделали то же, что и с Валеркой – то пощады не было бы ни кому, даже крысе Трофимычу.

План мести мы вынашивали долго, но так ничего до конца своей «каторги» придумать не успели. Может быть, и получилось бы, останься мы с Валеркой среди всех остальных, только непредвиденный случай. В клуб привезли фильм «миллион лет до нашей эры». Дело в субботу было. Мы после работы по домам, а вечером сбор у Валерки со всеми заначками. Выпили немного, пошли в клуб. Да по пути сделали крюк. Ещё выпивку купили. Лишнее, конечно, можно было оставить на потом, но уж, коли купили… пьём до упора. В клуб немного опоздали. Хоть и пришли почти за час до начала сеанса. Билеты нам достались на места в первом ряду. Пришли в зал, разместились, и давай по сторонам озираться, кого бы на своё место, а самим подальше от экрана. И вдруг вижу, что моей младшей сестре какой-то шкет затрещину отвесил. Да это ещё когда я под градусом! Ну ладно, я сам ей по заднице нашлёпаю, чтоб матери не жаловалась. Я могу и пинка врезать в воспитательных целях… а тут … короче, встал я во весь свой рост и… до подмышки ему. Но у меня аргумент! Сестру обидели! Я и врезал тому отпрыску приезжему с левой, в прыжке, что он с копыт напрочь и до конца журнала на полу. А я со своей анестезией даже не почувствовал, что третью фалангу у большого пальца сломал. Вернулся на своё место и кино смотреть начал. Просыпаюсь, а на меня ползёт большая черепаха, я заорал и ползком по проходу подальше от экрана. А Валера за мной. Когда я заорал – он проснулся и тоже черепаху увидел…

А потом мне медики освобождение дали от сельхозработ. Перелом штука серьёзная. Только опухоль неделю сходила. А, глядя на меня, и Валерик закосил. Тоже с болячкой пришёл. У него пальцы были раньше выбиты, когда в волейбол играли, вот он и пришёл в больницу, пожаловался, а его в область на рентген, а там ломать, потому, что старый перелом и срослось неправильно. Вот и лечились оба. Поэтому и не стали над девчатами мудровать.

Пока я с забинтованной кистью руки ходил, решили мы с братом Виктором в Шаблиш поехать. Деньги у меня были, Виктора я отпросил у тётки Тамары, остальные тоже не против нашей поездки были. Приехали с ним в Каменск, вышли на том месте, где автовокзал был, а его на новое место передислоцировали. Вроде бы вот, совсем недавно я с отцом туда ездил, а всё по-другому уже, изменилось всё. Но до Рыбниково добрались без приключений. Да и дальше тоже нормально по дороге топали. Правда, нас там никто не ждал, с прохладцей встретили, так они же люди занятые, а мы дурака валять приехали. С дядей Егором сети проверять выходили пару раз, потом к нему на выходные какие-то родственники из Каменска приехали, уху на берегу варили, но нас даже к «столу» не пригласили, хотя рыбу мы ловить им помогали, невод тащили за ближнее к берегу крыло. И уезжали в понедельник утром в Каменск, нас с собой не взяли, а места в кузове и нам бы хватило. Дядя Егор утром уходил на работу, показал, с какой верёвки можно забрать с собой вяленую рыбу, мол, тётке и братьям в гостинец. Предлагал ещё свежих карасей, но мы отказались. Жарко днём, привезём тухлятину, пока доедем. Да и той, что он нам дал, килограммов двадцать было. И всё! Это была моя последняя поездка на отцовскую родину. Потом у Егора Николаевича Анюта, дочь, замуж выходила, но меня туда с собой не взяли. Всё упиралось в домашнюю живность. Поросёнка держали каждый год, а иногда и не по одному, а двух. Коз и овец в хозяйстве уже не было. Молоко покупали у соседей, а вот свиней постоянно держали. А в тот год такой озорной подсвинок был. Постоянно старался из своей стайки выскочить и забуриться где-нибудь в огороде. Бабуля с ним не справлялась, да и вынести для него ведёрную лохань еды, ей уже было не под силу. Вот меня и оставили для этого. Да ещё мать считала, что на таких мероприятиях мне бывать рано. На том и порешили.

 А в июле мать принесла мне путевку на одну из уральских турбаз недалеко от станции Коуровка. Молодежный заезд. Оказалось, что это и не турбаза вовсе, а обычный дом отдыха на берегу горной речки. Взрослых почти никого не было, ну может человек полсотни, девчат разместили в зимних корпусах, а парней поселили в палаточный городок. Одновременно человек четыреста. Мы там весь день на рыбалке, а вечером на танцевальной площадке. Ребята из Ирбита, из Нижнего Тагила, из Серова. Один из парней, у него отец лесничий в Ирбитском районе, всех достал, мол, приезжайте. Сделаем вылазку в кедровник за орехами, нынче год урожайный, вот в конце августа – начале сентября самое то, по паре мешков орехов на всю зиму затаритесь. Ну, мы и рискнули. Человек восемь приехало. Встретили нас на «газончике», попросту, на «козле». Привезли на зимовье. Конечно у некоторых кое-какие харчишки с собой были. Тогда по всем магазинам тушенка «великая стена», китайская, действительно стеной стояла. Я банок десять с собой привёз, а там, на месте, в магазинах её ещё больше, только дороже на две копейки. Ну, ничего, купили хлеба, соли, два ведра картошки и в кедрач. Там ещё одна избушка, а от неё до кедрового леса километра полтора пешком. Возле избушки печка, чан стоит вмурованный, барабан, чтоб шишки разминать, какой-то железный короб с дырками, потом я понял, что в этом коробе орехи просеивают от чешуй. В избушке нары на 12 человек. Печь-буржуйка и керосиновая лампа. Шишки там сбивают совсем не таким способом, как в Сибири. Не при помощи здоровенной колотушки, а надевают монтажные когти и пояс. привязывают к поясу шнур, а на этом шнуре шест привязан, такая толстая удочка. Когда влезают до сучьев, пристегиваются к стволу дерева поясом, подтягивают к себе шест и сбивают шишки шестом. Такой сбор меньше портит ствол дерева в том месте, где строевая древесина без сучьев. Ну прикиньте, на высоте 2,5-3 метра по дереву ежегодно стучать в одном и том же месте. И деформация и испорченный кусок ствола. А когда в когтях, то только кору чуть местами поцарапаешь. Ну вот, там мы и расположились. Дня четыре всё нормально было. Обязанности распределили: кому на деревья залезать и сбивать шишки, кому их под деревьями собирать, а кому в кипятке ошпаривать и после разбивать и выколачивать орехи. Работа уже спориться стала, да тут случай непредвиденный. Малый, что на кедр залез и шишки сбивал, увидел на соседнем дереве мужика в полушубке. Ну, и легонько того шестом приложил в спину, мол, какого хрена на нашей делянке шишкуешь, а тот рявкнул и с дерева рухнул с высоты, метров с десяти, прямо около нас упал. Подскочил, обгадил жидко метров пять позади себя и дал дёру, только кусты затрещали. Медведь оказался. Мы тоже оттуда в сторону зимовья рванули. А тот малый, что на кедре сидел, поначалу так ничего и не понял, только потом, когда увидел, что под деревьями нет никого, и мужика упавшего нигде не видно, врубился, что «хозяина» с кедра столкнул. До вечера на дереве просидел. Пока  мы всей толпой, с егерем во главе, не пришли туда с ружьём. Только после слез. Короче, плюнули мы на всё шишкование и по домам. Вдруг «хозяин» вернётся с разборками. Я полмешка орехов привёз и десяток шишек. А медведя так и не нашли. Прошёл егерь, что с ружьём был, километра три по следу, нигде мишку не нашёл и вернулся. И нас обули с орехами. Сказали, что сбор исполу (50/50), а на деле, использование инструментов и инвентаря платное, кто без харчей приехал – за банку тушенки пятикратно, ведро картошки десять рублей вместо рубля в других местах, за аренду помещения (лучше бы мы на улице спали) тоже орехами удержали. Им, лесничеству, это надо было. Они новые плантации на вырубках закладывали, а нас, дураков, орехами соблазнили.

А тут и десятый класс, последний год в школе начался. Классный руководитель нас начал  с первого дня строить. Рассаживать по своему, чтоб заводилы не оказались в одном месте по несколько человек сразу, а самые шкодливые к учителю поближе. Если в девятом так получалось, что я сидел, в основном, с девочками, то в десятом моё законное место было на первом ряду слева, а справа сидел Толян Недокушев.  И до конца учебного года только так. Мы классному отомстили потом. Взобрались к нему ночью на крышу по приставной лестнице, и кусок стекла на печную трубу сверху положили. Печь затопят – весь дым в избе. Снизу в трубу глянет – небо видно. Только через неделю догадался на крышу залезть, посмотреть сверху. Только у него не одна печь была. Ещё и голландка в другой половине дома. Там труба сложена лабиринтом для большей отдачи тепла. Стекло-то он с неё тоже снял, а в трубу глянуть не догадался. А мы туда голубиное перо опустили. К камню верёвка привязана, а к верёвке голубиное перо. Как печь затопят, тёплый воздух тягу образует в трубе, а перо взлетает и начинает крутиться. Тяга пропадает и весь дым в избу. Ну, там он с первого раза догадался, налил сверху в трубу керосина и поджег. Тяга крутая в тот момент была, чуть голландка не рассыпалась.

Как было в девятом? Скажу прямо, ведь немало лет уже, а юношеские заморочки до сих пор вспоминаю. Некоторые из них даже не совсем пристойно в компании озвучивать.
Ирке Бахаревой я постоянно за пазуху пялился, момент ловил. У неё зелёная рубашка была, наподобие мужской, только с выточками, а у той рубахи третья пуговица сверху всегда расстегивалась, особенно, когда смеётся или полной грудью дышит. Вот я и травил анекдоты на каждом уроке. Момент ловил, от каких больше смеётся. Цель? Сами догадаетесь! У Людки Ковач глазищи красивые, постоянно любовался, а она знала это и никогда глаз не отводила. У Лидки Ершовой фигурка классная, маленькая, такая вся компактная, но царапалась - как кошка. Сейчас-то все её отметины сошли, уже 45 лет прошло, а тогда у меня все руки до локтей, как в пасти тигра побывали. С Татьяной (сейчас она Сазонова) было приятно танцевать, она грудью плотно прижималась в танце.

Ты думаешь это всё? нееет!!! Я ещё постоянно любовался красивой попой соседки по парте, это пока учились в 9-м, да и в 10 классе тоже, только нас рассадили к тому времени. Я же в 10 сидел за первой партой в первом ряду. Василий Николаевич допустил грубую ошибку, когда меня туда посадил. Я весь класс видел, потому, что всегда сидел в пол-оборота к доске, ну, и подсказывал часто тем, кто у доски отвечал, если учителя на батарее возле первой парты задницу не грели. Татьяне Елизаровой подсказывать на уроках не нужно было, она неплохо училась, а я постоянно её хотел видеть. Да и других Татьян тоже. Учитель только начнёт своё: к доске у нас сейчас пойдёт… а я ему с места шепотом; Елизарова! Он (или она), учитель, за мной бездумно: Елизарова. И Танюха у доски, особенно на математике и физике, когда задачи нужно было у доски решать… тут Танюха разворачивает свой «мерседес» кормой к классу, а я к доске ближе всех!

И ничего не сказать про школьную техничку, тётку Ульяну Палтусову! Ругалась – бесподобно. Если бы матом, давно бы из школы выгнали, а у неё ловко так получалось, как стихи читала: «В трон, в закон, в семьдесят икон, в тридцать три святителя, в сорок четыре благотворителя, в хвост и в гриву, в томатную подливу, в ведёрную клизму, чтоб не дожить до коммунизму, в звидюлину в глазу и в сено на возу, чтоб не дна вам не покрышки, только синяки да шишки, чтоб хрен на лбу вырос, чтоб это, как на бабу залезать и портки не снимать, а головой работать, ходят тут всякие, в натуре, грязь таскают, ошмётки после за ними выгребай, а потом тормоза не тормозят и башка клинит... или наоборот: тормоза клинит и башка тормозит. Вон корыто, мой свои бахилы, как следует мой, что, нагнуться не можешь, отрастил брюхо, кабан».

 И вот эту даму во время урока так допёк, через меня пострадавший, Серёга Бабанов! А дело было так, это в октябре случилось, когда уже в десятом учились. Мы с Валеркой по осени  каждый выходной в Совхозный мотались, там веселее было, или нам так казалось. Я с Татьяной встречался. Иногда встречался, когда ей родители разрешали вечером на прогулку выйти. А потом, как расстанемся, дождусь на перекрёстке, когда Валерка со своей подругой нацелуется, сеструху её младшую насмешу и домой топаем. Часа в два ночи придёшь, поешь чего-нибудь, что ещё не совсем остыло, и спать, а в семь утра умылся, зубы пересчитал и в школу. А первый урок физика. Электростатика. По указанию Трофимыча и под его чутким руководством Серёга Уфимцев приволок в класс электростатическую машину. Трофимыч куражится, понтуется перед классом, а я дремлю, мордой под парту. Он: - вот накрутим рукоятку, банки зарядятся, а потом сдвинем шарики… а я под парту: - а не ё…нет! Он: - нет, не ё…нет! Кто сказал!? Бабанов! Это ты сказал!? Свинья! Жирная! Вон из класса!

А Бабанов только перед уроком анекдот про эту машину рассказывал. Они с Уфимцевым, два блондина, морды у обоих красные, сидят в покатушках, ржать уже не могут, слёзы вытирают. И тут Трофимыч его из класса гонит. Серёга ещё около выхода присел шнурок на ботинке завязать. Трофимыч подбежал и коленом его под зад, в коридор отправил. А там тётка Ульяна полы помыла. Они ещё не просохли, как на чистовымытое Бабанов вылетает в грязных ботинках. Как она его проглядела, когда он в школу в таких грязных бахилах проскочил! Вопли стояли на два этажа. Вся школа в тот день обновила лексикон минимум в три раза! Да ещё Серёга имел наглость что-то ей ответить! И тут грохот вдоль по коридору и вопли. Сначала в одну сторону, потом грохот и вопли в другую сторону, и так раза четыре. Кто там из парней сидел к двери поближе, потихоньку в двери выглянул и обратно в класс.  – они там ломом, как копьём друг в дружку швыряют…

С разрешения Фриды Реймер вставлю фрагменты нашей переписки…
… Я тебя знаю, как девушку моего друга детства, может и общались-то в те стародавние времена несколько раз в присутствии того самого друга моего детства. да ещё к тому же, если девушка нравилась не только моему другу, но и мне тоже, а когда я видел, что ваши чувства были взаимными, то мне ничего не оставалось, как помалкивать о своём в тряпочку. Меня бы всё равно поняли неправильно. Какая недосказанность или невысказанность, которая осталась с тех пор, сейчас уже мною раскрыта, а то, что в моей жизни случилось после того, как я уехал с Урала, сейчас для меня, как бы правильнее сказать, ну, наверное, события более свежие, хотя те давние тоже не забыты. А то, что было в юности, многое можно и не печатать, слишком много там всякого разного. И то, что я про коленки твои написал (только ты не смейся!), просто я выше глаза поднять не смел! робел перед красивой девушкой. Это сейчас наглую морду наел и любой комплимент сказать смогу прямо в глаза, а тогда, в ранней юности...
Для меня ты была очень красива, и я просто, молча, завидовал Назарову, что он с тобой встречается...
Эльвира Реймер - это было не моё!!!, слишком благородная особа, особенно для тех, кто свой нос рукавом... вытирает!"
О чувствах своих, которые тогда меня обуревали, конечно написать можно, да к тому же я был, как и все подростки того возраста, у кого кожа на лице нуждается в обработке клерасилом, я был готов наброситься на всё движимое от 12 до 50. Только помалкивал. А больше всех мне нравилась в старших классах Кожнева Татьяна. Но кроме этого я всегда любовался грудью Бахаревой Ирины, Анкудиновой Татьяны, попой Елизаровой Татьяны, глазами Ковач Людмилы и сестёр Реймер. Тут ещё один момент, чем я любовался (он сегодня прозвучал в самом начале диалога). И мне со страшной силой хотелось самому дотронуться до всего, ну кроме глаз, конечно, дотронуться, да нет, скорее подержаться или даже потискать своими руками. причём настолько страшная сила была, что рот переполнялся слюной, так, что не то, что двух слов сказать не мог, да я рта открыть не мог, боялся, что на рубаху потечёт, а проглотить - боялся захлебнуться слюной. Только после выпитого стакана эти позывы притуплялись, и немного язык развязывался. А у моего друга Валерки всё наоборот. Его до стакана поговорить тянуло, а после стакана уже на подвиги подвизало.
Видимо мы находимся уже на той ступени, когда оглянувшись на пройденный путь можно с уверенностью сказать, что за всё, что с нами было - нам нечего стыдиться, всё было правильно. Пусть мы не достигли тех высот и общественного положения чтоб прославиться и быть всенародно узнаваемыми, но!!!
За себя говорит отношение к тебе твоих одноклассников и одноклассниц. Сразу столько к тебе внимания! Вот, что бы казалось, только праведно и правильно проживи жизнь после школы до пенсии! И, когда встретишься с одноклассниками, тебе выложат все откровения, что о тебе думали в юности, что о тебе мечтала половина класса, а может быть и школы.
А С ЛИДОЙ И ЕЁ ПОДРУГАМИ ВЕСЕЛО БЫЛО, ПОСТОЯННО ПРИКАЛЫВАЛИСЬ И РЖАЛИ, МЫ ДАЖЕ ЧТО-ТО НАЧУДИЛИ С БЕЛЬЁМ НА ВЕРЁВКЕ И ОБУВЬЮ НА КРЫЛЬЦЕ, СЕЙЧАС УЖЕ НЕ ПОМНЮ, НО ПРИ СЛЕДУЮЩЕЙ ВСТРЕЧЕ НАДО МНОЙ И НАЗАРОВЫМ ВСЕ ДОЛГО ПОТЕШАЛИСЬ. А С ЭЛЬВИРОЙ Я ДАЖЕ В ОДНОЙ КРОВАТИ У ЧУРСИНЫХ В САРАЕ ОКАЗАЛСЯ.
СЮЖЕТ ТАКОЙ: МЫ С НАЗАРОВЫМ ПРИЕХАЛИ В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ НА СТАДИОН, ТАМ КАКОЕ-ТО МАССОВОЕ ГУЛЯНИЕ НАМЕЧАЛОСЬ. МЕСТНЫЕ СИДЕЛИ С ВЕДРОМ ПИВА, В КОТОРОЕ ВЫЛИЛИ ДВЕ БУТЫЛКИ ВОДКИ. У НАС С НАЗАРОВЫМ БЫЛО 6 ЧЕТВЕРТИНОК ПЕРЦОВОЙ. МЫ ЛОТОВА И ПУДА ОТОЗВАЛИ И В ЛЕСОПОСАДКАХ ВЫПИЛИ БЕЗ ЗАКУСКИ. А ПОТОМ МЕНЯ ПРИВЕЛИ К ЧУРСИНЫМ И СУНУЛИ СПАТЬ В САРАЙ НА КРОВАТЬ. УЖЕ НИКАКОГО!!! ЧАСА ЧЕРЕЗ ДВА ТЁТЯ НАСТЯ ПРИВЕЛА ЭЛЬВИРУ ТОЖЕ НИКАКУЮ И ПОЛОЖИЛА РЯДОМ СО МНОЙ, А МЕНЯ РАЗБУДИЛА И СКАЗАЛА, ЧТО ОТОРВЁТ МНЕ ВСЁ НА СВЕТЕ, ЕСЛИ Я К НЕЙ ПРИКОСНУСЬ. ПОТОМУ, ЧТО ЕЁ АЛДОНИН ОБИДЕЛ, И ОНА СНАЧАЛА ПЛАКАЛА, А ПОТОМ С ГОРЯ НАПИЛИСЬ С ТЁТЕЙ НАСТЕЙ. ЭЛЬВИРА ПОЖАЛОВАЛАСЬ ЕЙ НА СВОЮ ПЕЧАЛЬ-КРУЧИНУ, ВОТ ОНИ И НАСЮСЮКАЛИСЬ ВДВОЁМ.
Я В ТОТ ДЕНЬ ЧУТЬ НЕ ОПИСАЛСЯ В ОЖИДАНИИ, КОГДА ЭЛЬВИРА ПРОСНЁТСЯ, ВЕДЬ СКАЗАНО БЫЛО, ЧТОБ К НЕЙ НЕ ПРИКАСАЛСЯ, А ОНА С КРАЮ ЛЕЖАЛА, СЛОЖНО БЫЛО ПЕРЕЛЕЗТЬ И НЕ ПРИКОСНУТЬСЯ
ТЫ ЗНАЕШЬ! А Я ТАКИЕ СОБЫТИЯ, КАК ПРИСУТСТВИЕ РЯДОМ С СОБОЙ КАКО-ЛИБО ОСОБИ ПРОТИВОПОЛОЖНОГО ПОЛА ПОМНЮ ПРАКТИЧЕСКИ ДО МЕЛЬЧАЙШИХ ПОДРОБНОСТЕЙ, ДАЖЕ ДЕЛО НЕ В ТОМ, БЫЛО У МЕНЯ С НЕЙ ЧТО-ТО ИНТИМНОЕ ИЛИ НЕТ. ЕСЛИ ЧЕСТНО - ТО В АРМИЮ Я МАЛЬЧИКОМ УХОДИЛ, КАК И ВЕРНУЛСЯ. А МОЯ ЖЕНА БЫЛА МОЕЙ ПЕРВОЙ ЖЕНЩИНОЙ. ВОТ ТАТЬЯНА АНКУДИНОВА (МОЯ ОДНОКЛАССНИЦА) ОНА ЛЮБИЛА В ТАНЦЕ ПОТЕРЕТЬСЯ ГРУДЬЮ ПО ОДЕЖДЕ ПАРТНЁРА ПО ТАНЦУ. ТАТЬЯНА КОЖНЕВА ТЕРПЕТЬ НЕ МОГЛА, КОГДА Я ЕЙ РУКУ НА ПЛЕЧИ ЛОЖИЛ, ЕЙ НРАВИЛОСЬ, КОГДА Я ЕЁ БЕРЕЖНО ПРИДЕРЖИВАЛ ЗА ТАЛИЮ, ПРОВОЖАЯ ДОМОЙ, ПРИЧЁМ, ЧТОБ Я ШЁЛ СЛЕВА ОТ НЕЁ! ФРИДА РЕЙМЕР - ТУТ НЕ БУДУ СКРЫВАТЬ, Я СВОЕМУ ДРУГУ НАЗАРОВУ ПРОСТО ЗАВИДОВАЛ, А ТАНЦЕВАЛИ МЫ С ТОБОЙ ВСЕГО ТРИ РАЗА. НА КАКОМ-ТО ВЕЧЕРЕ В ШКОЛЕ, НА ДНЕ РОЖДЕНИЯ У КОГО-ТО ИЗ ДРУЗЕЙ В СОВХОЗНОМ - ПРОЩЕ - У ПУДА ИЛИ У АЛДОНИНА, И В КЛУБЕ В ВАШЕМ ПОСЁЛКЕ. И ЕСЛИ ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ СЛУЧАЙ ПРОИСХОДИЛ ПОД БДИТЕЛЬНЫМ ПРИСМОТРОМ НАЗАРОВА, КАК БЫ ЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ, А ВДРУГ НА ЧЕСТЬ ДЕВИЧЬЮ ПОКУШУСЬ (ИЛИ ПОКУСЮСЬ) И, ЧТОБ Я СОБЛЮДАЛ ДИСТАНЦИЮ, ТОТ ПЕРВЫЙ СЛУЧАЙ У МЕНЯ СЕЙЧАС ПЕРЕД ГЛАЗАМИ! НАЗАРОВ ГДЕ-ТО МОТАЛСЯ ОКОЛО ШКОЛЫ, ГОТОВИЛ СТАКАНЫ, ЗАКУСКУ, ВОДКУ, ВИНО (КТО И ЧТО БУДЕТ ПИТЬ)
И ЧТОБ УЧИТЕЛЯ НЕ ПРОСЕКЛИ. У НИХ С СЕРЁГОЙ ОНОСОВЫМ ОДНА ЗАДАЧА БЫЛА: ДОСТАТЬ ВИНА ДЛЯ ВСЕХ, РАСКРУТИТЬ ТОЛПУ НА БАБКИ, А ДЕНЬГИ ПОТОМ ПРОПИТЬ.
НО ЭТО Я ОТВЛЁКСЯ. ТАК ВОТ - ТАНЕЦ С ФРИДОЙ РЕЙМЕР - ЭТО ПРОСТО СКУЧНОЕ, ДЛЯ НЕЁ, ТОПТАНИЕ НА ОДНОМ МЕСТЕ ВОКРУГ МОЕЙ ПРАВОЙ НОГИ, НО!.. ОБАЛДЕННОЕ ТЕЛО, БЕЗ КАКИХ-ТО ИЗЛИШЕСТВ ПОД ПРАВОЙ РУКОЙ, КОТОРОЙ Я ПРИДЕРЖИВАЛСЯ ЗА ТОТ УЧАСЛОК ТЕЛА МЕЖДУ ТАЛИЕЙ И ЛИНИЕЙ БЮСТГАЛТЕРА. НИЧЕГО ЛИШНЕГО И РЁБРА НЕ ПРОЩУПЫВАЮТСЯ!!! А КАКАЯ ГРУДЬ ПРИКОСНУЛАСЬ КО МНЕ В ТАНЦЕ! НЕ ПРИЖАЛАСЬ, А ПРОСТО НЕСКОЛЬКО РАЗ ПРИКОСНУЛАСЬ ВО ВРЕМЯ ТОПТАНИЯ НА ОДНОМ МЕСТЕ!!! А ПОТОМ ИЗ ШКОЛЬНОГО ДВОРА ПРИМЧАЛСЯ НАЗАРОВ И РАЗБИЛ НАШУ ПАРУ. ДА, КСТАТИ, В ТОТ МОМЕНТ С КОЖНЕВОЙ Я УЖЕ НЕ ВСТРЕЧАЛСЯ, А ПОДДЕЖИВАЛ НАЗАРОВА В ЕГО ПОХОДАХ В ХРАМЦОВО, Я ТОГДА ХОТЕЛ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ТВОЕЙ МЛАДШЕЙ СЕСТРОЙ, С ЛИДОЙ, НО ОНА, ХОТЬ И ПРИОБРЕЛА ЖЕНСТВЕННЫЕ ФОРМЫ, НО ПО СУТИ, ЕЩЁ ОСТАВАЛАСЬ РЕБЁНКОМ. МЫ ПРОСТО ДУРАЧИЛИСЬ И ШКОДИЛИ СОСЕДЯМ! УЖЕ ПОСЛЕ, КОГДА Я В АРМИИ СЛУЖИЛ, ПЕРЕПИСЫВАЛСЯ С НЕЙ. ПРОСТО ПИСАЛИ ПИСЬМА ДРУГ ДРУЖКЕ, БЕЗ ВСЯКИХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, ДРУЖЕСКИ, БЕЗ КАКИХ ЛИБО ОБЕЩАНИЙ. ПРОСТО НОВОСТИ И ПРОСТО ПЕРЕПИСКА. НО ЭТО БЫЛО, КОГДА ЛИДА В ДЕСЯТОМ УЧИЛАСЬ.

В  посёлке Совхозный, большой старый сад был на том месте, где сейчас школа. Правда, мы летом уже реже, практически 3-4 раза в месяц, в Совхозный наведывались. По выходным. Занятий летом и в Камышево хватало. У меня норма была 900-1000 ведер воды с реки принести на поливку огорода. Это до того времени, пока батя с соседскими мужиками не договорился о летнем водопроводе. Потом легче стало, так я к тому времени уже год, как школу закончил и в Совхозный, вроде бы, уже и ездить не к кому стало. Только по привычке с Назаровым иногда Лотова и Чурсиных навещали да с Виктором Матц встречались.
Мой дом был напротив церкви, Ленина 47, там, где дорога к плотине проходит в траншее, а за водой метров 300, там, где начинается плотина. Только мы воду носили до угла участка, там стояли бочки и в заборе был приделан железный лоток, приходишь, полные вёдра на тот лоток выливаешь, вода по нему в бочку утекает, а ты обратно к реке. Я с тремя вёдрами ходил. Два на коромысле, а третье в руке, по очереди, одна ходка в левой, другая в правой... пока дойдёшь до реки и обратно, а мать уже из бочек всё под кусты или на грядки вылила… выручить могла только дождливая погода.

Когда особенная сушь стояла - родители даже картошку поливали до середины августа.
Картошку окучивали на два раза, участок - весь, что под домом и под мелким и под картошкой был примерно соток 15 около дома, но картошки только 8 соток, а вот где сейчас Камышевский сельсовет, недалеко от школы на высоком берегу, так вот на месте здания сельсовета, но больше с той стороны здания, где почта, там ещё было примерно 6 соток, просто огород под картошкой. Там песчаный участок и картошка у нас хранилась отдельно от той, что осенью собирали урожай около дома.
Отец зимой из неё "рябчики" делал, выбирал картофелины покрупнее и когда топился очаг, он резал очищенные картофелины ломтями, солил с двух сторон и жарил прямо на чугунной плите очага, периодически переворачивая, чтоб не подгорало.

С Татьяной размолвка произошла по моей вине. Слишком много детства и детских обид. Ведь я даже понятия не имел, что её мама прикована к постели. Что Татьяне не каждый день есть возможность выйти на улицу и просто постоять, пообщаться. Мама болеет. Да и не нравился я ей, Татьяне, уж если быть откровенным. Только я этого не замечал. Не вышла! А я восемь вёрст пешедралом, чтоб в ясные глаза глянуть! Всё! Я столько всякого разного в Камышево пропустил. Тут моих друзей из ружья дуплетом из-за угла дробью покалечили, а я только в понедельник в школе узнал. Какой-то праздник был, то ли день комсомола, то ли седьмого ноября. Какому-то мужику морду набили, а перед этим у него мотоцикл угнали, накатались и бросили. Вот он и прибежал домой с расквашенной мордой, схватил ружьё и к клубу. Из-за угла, не целясь, выстрелил в толпу дуплетом. Потом его всей деревней гоняли, пока у него патроны не кончились. После этого его участковый забрал. А мы это пропустили, не видели.

На зимние каникулы меня пригласили к себе в гости дядя Анатолий и тётя Маргарита. Там у них три сына тогда было, жили с родителями, правда, не все. Старший, Александр, уже женился, где-то с женой отдельно жили. А Виталька и Гришаня с родителями. Витальку осенью в армию не взяли, а Гришаня меня на год моложе. Магнитофон у них, «Днепр», целыми днями музыку слушали, а вечером на каток, мастерство оттачивать. Всё-таки в городе молодежи больше, и каток цивильный, с музыкой. Каникулы даже не заметил, как пролетели, домой вернулся.

 А тут чемпионат мира по хоккею начался. А у Валерки телик маленький, а у моих родителей гнутый. Что-то с разверткой. Мы повадились в фабричное общежитие ходить, по телевизору хоккей смотреть. Там в красном уголке человек тридцать собиралось. А у друга Вовчика бабушка вахтёром работала. Мы к ней: тетя Настя, как бы телик посмотреть? – а вы, ребятки к Тамаре Васильевне…
 Я дома свой телик сфоткал, экран, когда он фигурный балет демонстрирует, фото сделал, показал Васильевне, та долго ржала, что у неё такой же аппарат и разрешила хоккей смотреть. Только сидеть перед телевизором справа от неё, чтоб под рукой и никуда ни шагу, а то девки озорные в общаге, уведут в перерыве между периодами и, пока клюшка не согнётся, будешь шайбы в трое ворот забивать. И друзей моих тоже не трогала, пока хоккей смотрели, а потом всех на крыльцо и …. адьё, мальчики, ауфвидерзеен… и какого лешего мы с Валеркой в Совхозном тусили? В Камышево веселее было: школа, клуб, общежитие. А с Совхозного семь километров пешком… А потом, надо было завязывать над учителями мудровать. Шло дело к аттестату. Историк в истерике, математичка никакая, физик шёл на уроки,  как на каторгу, биологию преподавал Палкин, которого мы так и не раскусили,  но тоже не подарок.

Химик – химик наш классный. Голова – органайзер. Но если только на уроке начались воспоминания, как он оказывал военную помощь братскому китайскому народу и один победил квантунскую армию, при этом положил из пулемёта две дивизии япономатери, то всё! в девятом «Б», после нас, урока химии не будет.

 И лишь одна Валентина Адольфовна Залюбовская… когда-то давно, она стала (или её зарядили) классным руководителем у моего двоюродного брата. Это была не учительница, а педагог, всё в одном флаконе: математика, физика, литература, история, биология, домоводство, химия, немецкий, польский, украинский, французский, итальянский, английский, музыка. Для сельской школы такой учитель – находка, предел мечтаний. Там не всё чисто было у её мужа. Картёжник и шулер, попросту катала, ему нужно было где-то в тихом омуте отсидеться после крупного выигрыша. Вот они и приехали в наше село до конца своих дней. Не буду кривить душой, даже я к ней ходил на уроки домоводства. Поначалу с её мужем, Николаем Малых; Швейные машинки настраивать, а потом и салатики у девчонок пробовать и даже супы и борщи тоже. Никола мудрый мужик  был. Жена в школе до десяти вечера, дома два куска хлеба и  банка горчицы, а нас, обалдуев деревенских, человек пять вместе с хозяином в полемику ударились: кто благороднее, Гамлет или Ромео. До пены у рта! Пойдём, Адольфовна нас рассудит, девка грамотная, не то, что мы, олухи царя небесного… приходим – а там за стол! А руки мыли? Мыли! Вперёд! А в соседней аудитории два десятка девиц ждут резолюции, оценки своего творения.

Блин! Как же девчата готовили! Нет! Не с голодухи нам казалось, что готовили шедевры! Это сейчас, когда разносолы , аж столы в подсобках ломятся, а вот когда четыре овоща и пара рук, попробуй приготовить суп рататуй! А мои одноклассницы умеют! И уж очень редко, трояк, бывало, Адольфовна поставит. Да ещё и пообещает, что муж будущий накажет, что к сковородке еда пригорела.
 
Позже я тоже своё мастерство показал Адольфовне, когда способ  холодной засолки груздей продемонстрировал, но это было уже позже, летом 1973 года, год на грибы урожайный был. Просто так, дружески. А тогда, зимой 1970-71, мы просто ходили в школу поесть. Не пропадать же добру. Ну, и мимоходом швейные машинки ремонтировали и настраивали.

Да! я ведь в последний год, после того, как Назаров в армию ушёл, ещё раз несколько в Совхозном появлялся, но ходил только с велосипедной цепью, на левой кисти руки намотанной, или с цепью от бензопилы на правой кисти! С Кожневой у меня всё закончилось перед выпускным балом! Татьяна Черепанова масла в огонь добавила. Математику я решил на экзамене за полчаса и всем, кто спереди и сзади на варианте сидел - сбросил. Потом решил вариант, что у Кожневой был, ей подкинул, но она им не воспользовалась, у Серёги Уфимцева списала (на четвёрку), а Черепанова сдала на 5, у меня списала. После объявления оценок Черепанова на меня запрыгнула от радости, обхватив мою талию ногами в обхват, и целовала, как умела!!! Что-то в этом Кожневой не понравилось (да, она и вообще-то на Назарова глаз положила, а я тогда, хоть уже и не котировался в провожатых, но ещё занозой сидел в памяти), ну, о дальнейшем история умалчивает!!! Но это было позже, а тогда приближались праздники.

Новый год, дни рождения, восьмое марта. Мы дружно готовились к каждому. Так, как испытывали некоторое внутреннее стеснение, то перед каждым праздником всегда собирались дома у Валерки, запирались в чулане, включали самодельную плитку, чтоб помещение нагрелось, и снимали мандраж небольшим количеством спиртного. А тут на октябрьские праздники такая ерунда: вино и водка в магазинах только продуктовыми наборами. Не знаю, кто придумал, но продавали бутылку вина, бутылку водки, пакет крупы, две банки консервов, одна из банок обязательно с морской капустой, а в другой банке окунь-терпуг в томатном соусе. Бутылка шампанского с такой же нагрузкой, только вместо водки виньяк «Жупски рубин». И шоколадка, срок годности которой закончился в позапрошлом году. А у нас денег трояк с полтиной. И в соседнюю деревню за пять километров сгоняли. Там такая же ерунда. Райпотребсоюз один на весь район. Пошли в аптеку, мол, или пустырник или боярышник купим на все деньги. Дёшево и сердито. Только не одни мы такие догадливые. Нам осталась только упаковка настойки чеснока. 80% спирта, 20% сок чеснока. Вот это было крутое питьё! Мы два десятка фунфыриков по 20 мл в ковшик вылили, разбавили холодной водой. Валерка принёс кастрюлю горячих щей. Выпили содержимое ковша в один приём, заели щами. Вспотели оба, пот градом. Посидели полчасика, решили остальное не пить. Без того круто. Потопали в клуб. Там уже торжественная часть закончилась, концерт тоже. Музыканты из ансамбля к танцам готовятся, инструменты в углу фойе настраивают. Мы среди молодёжи покрутились, перездоровались со всеми, покурили, а как первая мелодия – мы в зал и скакать. Ну, тут вокруг нас свободного места всё больше и больше, просторно так стало, народ косится, но пока молчат. А на медленный танец Валерка решил кого-то пригласить. Конечно, девочка та давно уже на него глаз положила, может быть подошла бы на белый танец, ему предложила потанцевать, а он её опередил. Только она пожалела о своём опрометчивом согласии. Сначала она лицом в разные стороны крутила, чтоб не так сильно ароматы ощущать, но у Валеры отрыжка подошла. Он и отрыгнул аккуратно, совсем беззвучно. И выдохнул через нос… Больше в тот вечер они не танцевали.

 Да и мы в тот вечер оба больше не танцевали. Сначала пошли и под колонкой долго рты промывали холодной водой, но эффекта не достигли. Тогда с расстройства пошли к Валерке в чулан и допили остатки, что там ещё оставались. И я домой пришёл ещё до полуночи. Нет бы, сразу в сарай спать залечь. Ночь тёплая была и без снега ещё совсем, так нет. Я в избу попёрся и на раскладушку спать завалился. А у нас кошка была, если я сплю в доме, то она спала только со мной. Забиралась аккуратно под одеяло в ногах, потихонечку ползла вдоль меня и высовывала голову только на подушке нос к носу со мной. А тут я ей под одеялом пукнул. Она заметалась, разодрала мне когтями кожу на животе и убежала вместе с одеялом под кровать к отцу. Батя не выдержал такой интенсивной газовой атаки, вышвырнул кошку в сени, следом за ней полетело одеяло, и потом подошла моя очередь. Ночевали мы с Муськой в сарае. Утром состоялась разборка, пришлось сознаться, что мы у Валерки поели щей с чесноком вприкуску. Обошлось без экзекуций, только на последующие праздники мы уже больше не экспериментировали с такими напитками.
 
А тут про кошку вспомнилось. Это была простая серая гладкошерстная. Моя подружка. Я её котёнком от Мезеновых принёс. Так она только со мной дружила, остальным никому в руки не давалась. Если только подойдёт к столу, у отца пельмень выпросит. А тут год выдался такой, что пришлось много рыбачить. Пескарей банками ловил. На пол-литровую банку воронку делали из рубероида и привязывали к горлышку шнурок метра три длиной. А внутрь белого хлеба корочку. Забрасывали в реку. Таких снастей было восемь. Все закинул и можно уже начинать проверять улов по очереди. Ведро пескарей за пару часов. Поросёнка родители купили, а корм в деревне летом только зелень да овощи. Вот для пополнения рациона и приходилось рыбу ловить. Крапиву ещё косил и в корыте рубил сечкой. Рыбу и картошку варили, добавляли морковную и свекольную ботву, рубленную крапиву, делали смесь, всё посыпали комбикормом и варёной пшеницей и три раза в день по ведру. Кошка и котята её, их несколько было, моя сестра не дала отцу их уничтожить, уже инстинкт приобрели, как только снасти начинаю собирать на рыбалку, ведром брякну, так они все дружно у меня под ногами, орут, хоть уши затыкай. Вот я и решился на эксперимент. Переловил всех и в сумку посадил да и вынес на берег, а как начал улов из банок вынимать – кошек выпустил. Пусть на берегу едят, сколько влезет. Пару раз так их на берег отнёс, а потом они сами со мной стали ходить. Наедятся рыбы прямо на берегу и домой уходят. Так ещё и из того бачка, в чём поросёнку еду замешивали, лапами достанут и наедятся. Морды были у всех, как у Ельцына.

Я тут не совсем точно хронологию выдерживаю, но вот новый год в десятом классе, это 1971 год встречали, я поехал к тётке Марфе. Они ещё летом приезжали с соседкой за ягодами, землянику в лесу собирали. Дочерей своих привозили, да только девчата крупные, обе выше 180 см, когда-то в юношеской «Уралочке» тренировались. В волейбол играли. Им в лесу неинтересно было, а вот вечером они вдвоём против целой улицы играли в волейбол во дворе у Первушиных. Вот это был мастер-класс. С разгромным счётом всех, как котят драли. А на новый год мать мне, мол, отвези Марии (тётку Марфу так по домашнему звали в семье) картошки, морковки, луку с чесноком да сала кусок. А оттуда муку привезёшь, она купила там 10 кг, забрать надо. Ну, я и поехал. Приехал тридцать первого декабря, успел, сестру дома застал. Она уже к соседкам на пятый этаж собиралась. Там у них девичник намечался. Ну и пошли мы с сестрой, с Раисой, наверх. В дверь позвонили, открывают изнутри, а в прихожей темно и тесно, хрущёвка. Меня Раиса в квартиру подталкивает в спину и сама за мной следом. Я шаг вперёд делаю и упираюсь носом во что-то мягкое. В прихожей темно, а сзади Райка напирает. Свет включается. Оказывается я какой-то девушке носом в грудь упёрся. По сторонам озираюсь, а там все такие же и даже выше. Одной из них, так я вообще  ниже бюста. Райка им, мол, знакомьтесь, это мой брат, а я, говорит, сейчас, только домой сгоняю, глаза накрашу и вернусь. Конечно, круто было, когда девчата все босиком, без обуви, без шпилек, а ростом под два метра и выше. И размер обуви не меньше сорок второго. После, когда смотрел «джентльменов удачи» всегда вспоминал ту компанию при фразе: нужны женские туфли 42, 43 и 44 размера. А потом пошли с горки кататься. Сейчас молодёжь в возрасте до 20 лет, особенно девчата, самостоятельно ни в жизнь с горки не поедут, если их кто-нибудь не столкнёт, а тогда запросто. Конечно, такие все высокие, толпа глазеет. А когда вернулись да за стол сели, вроде бы и одинакового роста с ними. Потом сравнивал себя и Татьяну. У неё рост 194 см, а длина ноги 106 см, а у меня длина ноги 86 см при росте 176 (тогда было, я в армии ещё на три сантиметра вырос), поэтому, сидя, мы с ней одинаковые ростом, только у неё коленки под столом в Райкины коленки упирались. А Валентина, та вообще меня со своего места, под  столом запинала. Всё: пойдём да пойдём танцевать. Только смотрелись мы с ней в танце, как пограничник с собакой (естественно, я в роли собаки, такой маленький афганский борзой кобель среди русских псовых борзых). 

Многие потом из этой нашей новогодней компании в «Уралочке» у Карполя в волейбол играли и в сборной СССР тоже. Они до Карполя начинали в молодежке, может даже в детстве начинали, когда по окрестным школам подающих надежды девочек собрали в секцию волейбола, но только с приходом Карполя команда развернулась и таланты раскрылись. Он в 1969 пришёл и совершил чудо, когда длиннорукие и длинноногие нескладные гадкие утята превратились в стаю белых орлиц. А тогда, в тот новогодний вечер, это была дружная компания девчат без комплексов. А они меня постарше на пять лет и, поэтому, не особенно стеснялись. Даже танцевали в «хрущевке» шейк, некоторые, упираясь головой в потолок. Ну, представьте рост чуть больше двух метров, а «хрущевка», пятый этаж – ни подпрыгнуть, ни колесом пройти. Только моей сестрице не повезло и её подруге Валентине, отчислили (может и сами ушли, но…). Не знаю, в чём причина, но обеих так и понесло вширь. У Валентины бюст за год разнесло, аж до шестого размера, а Раиса вес до ста килограммов набрала за счёт полноты бёдер. Стали обе непрыгучие. Ну, Райка-то ладно, она замуж вышла, а вот Валентина, у неё, может быть, как у Ани Семенович, природный дар и никакого силикона.

На восьмое марта класс решил, что проведём праздничное мероприятие в школе соседней деревни. Там у Саньки Иванова мама была старшей учительницей. У нас была составлена концертная программа для всех мам, чьи дети учились в той школе. Зрителей собралось человек полста. А мы перед тем, как туда отправиться, собрались все у Иринки в квартире, принесли туда три трёхлитровых банки портвейна и перед выходом выпили для куража содержимое одной банки. Остальное с собой прихватили, закуску, какую приготовили и отправились. Концерт прошёл на ура, а после, когда местный народ разошёлся по домам, остались одни, своим классом, и тут понеслось. Пили все. Просто интересно было после наблюдать, кто как себя ведёт, когда выпьет. Я там был за ди-джея. На предыдущей вечеринке в школе кто-то прихватизировал мою коллекцию пластинок. Штук двадцать унесли без разбора, хоть они и подписаны были, когда домой уходили – я своего добра не нашёл. Конечно, я за пару недель собрал, что смог, купил,  пару раз cъездил в город, потратился рублей на пятнадцать на пластинки, но в тот вечер от стола с проигрывателем не отходил, поэтому оказался самым трезвым и наблюдал за остальными. Дюндин и Бахарева рыдали от неразделенной любви. Друг к другу. Их посадили рядом за один стол, но они продолжали рыдать и не видели в упор друг дружку. Слегка поддатые девочки, сидя на лавочке, ждали принца на белом коне. Каждая своего.

Принцы, по очереди, выбегали на улицу и передразнивали местного козла, который блеял во дворе соседнего дома, рядом со школой. Они харчи метали за углом. Одну трёхлитровку оприходовали наполовину и уронили её, недопитую, с крыльца школы. Вдрызг. И только две пары танцевали. Я поставлю быструю мелодию, а подходит Уфимцев Серёга и ставит «Александрину». Потому, что им с Наташкой обниматься хочется. Как расходились - жуть! На дороге прикатанный снег, днём подтаял и к ночи снова замёрз. А мы все в туфельках на кожаной подошве. Я парней имею в виду. Ноги разъезжаются, падаем, встаём, дальше идём. Дошли до клуба,  нападались, а там уже всё закончилось, замок висит. Пришёл я домой и спать. Начал утром проверять свою дискотеку. Выбросил всё на помойку кроме двух маленьких пластинок, остальные все повредил, когда на дороге падал. Если бы на выпускном вечере у нас не играли бы ребята из ВИА, то и потанцевать только под баян да под тра-ля-ля. Может быть, у кого-то из класса тоже была собрана дискотека или на магнитофонах записи были, но в школу почему-то никто свои записи не приносил. А у меня на покупку новых дисков уже не было денег. Фотографировать тоже никто не стал, хотя фотоаппараты были с собой у троих. Зачем на себя заводить компромат.

Экзамены в десятом прошли как-то незаметно, и без мандража, только математика запомнилась, тем, как меня за шпаргалку Черепанова отблагодарила, а остальные все сдал играючи. Или билеты все попали лёгкие, или лотерея, так удачно всё выпало, что всё, кроме сочинения, сдавал без подготовки. Про сочинение отдельная тема. Почему-то преподаватели литературы, а их было двое, были уверены, что будут конкретные темы по Толстому, Пушкину и Шолохову. Так оно и вышло. Ну, я и раскрыл образ деда Щукаря и его аналоги в исторической литературе: шут Балакирев при Петре Первом, свадьба шутов в ледяном доме при Анне Иоанновне, дед Мазай у Некрасова и противопоставил им на другую чашу весов целеустремлённые образы. А в заключение вынес резолюцию, что без таких героев, как дед Щукарь и Василий Тёркин и жизнь будет пресной.

Да ещё про шпаргалки. Девчата самые трудные билеты у себя на бёдрах зашпорили. Потом подолом платья прикрыто и не видно. У некоторых по шесть билетов на ногу вошло. Тезисами. А у Галки Васильевой только по два. На физике мандраж. Я со своим быстро билетом справился, да и билет ерундовый попал, а потом наблюдал, как Серёга у Иринки Бахаревой списывал. Третий билет от колена. Хорошо, что не шестой. Там впору было красивой ногой полюбоваться, но Серёге не до того. У него мандраж, что билета не знает и списать спешил побыстрее. И только. Да и Ирина сильно не тушевалась, просто приподняла край подола до нужной высоты и украдкой поглядывала, смотрит на них Трофимыч или нет.

Выпускной. К нему мы готовились заранее. Достали мотоцикл с коляской и отправились ночью на охоту. На шоссе Каменск-Уральский – Свердловск. Там участок был, где проводили ремонт дорожного покрытия и все машины ездили вдоль шоссе по грунтовому объезду. А из Каменска в Свердловск на автомобилях по ночам водку перевозили. Дорога не очень ровная и машины двигались медленно, чтоб товар не повредить. Мы выжидали такую машину, пристраивались к ней в хвост и Серёга перебирался в кузов, а я с заднего сидения в коляску. С первого захода крупно повезло. Сняли три ящика водки с двух разных машин. На следующую ночь чуть не облажались. Видимо прошла информация, что на дороге проказничают. В кузове экспедитор оказался. Чуть Серёга не вляпался, успел из кузова выпрыгнуть.

Больше рисковать не стали. Да и этого хватило, чтоб самим по чуть-чуть принять и отцов накачать. Принесли весь свой боезапас ещё засветло, спрятали ящики возле школы в дровах, а когда торжественная часть и застолье с первым тостом бокалами с шампанским прошло, перешли к танцам и играм, то подходили к отцам, естественно, не к своим, заговорщицки им, мол, бери со стола чем закусить и пошли со мной, а там уже ребята банковали по два-три отца сразу прикладывались, чтоб не создавалась толпа, и сразу в зал уходили, а им на смену приходили другие. Да отцы-то у нас тоже молодцы, не думали, что мы такой пир за углом закатим, со своим добром пришли. Вот и получилось, что к полуночи некоторых пришлось по домам развозить, кто близко живёт, и спать укладывать. Конечно, о происхождении водки знали только мы трое. Серёга с класса за водку деньги собрал, а потом пропил те деньги с братьями. Коммерческая жилка у них в крови у всех. Недаром семейный бизнес открыли, на перекрестке при въезде в Златогорово кафе построили. Лет пятнадцать уже процветают.

Валерка пришёл на выпускной в новых туфлях: индийские, плетёные из ленточек натуральной кожи, на тоненькой подошве. Стоили аж сорок три рубля. Красивые… вот только размер сорок четвёртый. А меньше не было. А ему сорок первый в самый раз. Догадался, надел вязанные шерстяные носки, сверху на них синтетику безразмерную, под цвет галстука, а может тоже носок был на резинке привязан. Никто же не проверял. И пришёл на выпускной. А с вечера роса выпала. Пока он водкой банковал за углом, по мокрой траве походил, а потом танцевать. Приглашает кого-то из девчат, а она ему на ноги смотрит и ржёт. Ноги в носках ровно стоят, пальцами вперёд, а туфли носами в разные стороны смотрят. Подошвы где-то потерял и даже не почувствовал. Оказывается это обувь для покойников, чтоб в последний путь обрядить. Там подошвы из картонки. Пришлось ему бежать домой, переобуваться, а потом, когда рассветало, подобрал подошвы. В магазине без звука возврат приняли, не он первый на такое налетел. Рассвет мы встретили на плотине, потом пошли доедать салаты, что на столах ещё оставались и пошли провожать тех, кто далеко живёт. Пришёл домой в девять утра, а мать докладывает, что ночью отец пьяный буянил, а как проснулся – уехал к матери. А ведь мог бы к школе подойти, там ещё семь бутылок оставалось, с собой на плотину брали, да никто уже её не хотел. Обратно принесли. Такой вот выпускной вечер в сельской школе.

Ну, кто согласятся ночь на кладбище провести? Доказать всему миру, что там совсем не страшно? Что нужно живых бояться, а не мёртвых?
На эту тему воспоминания.
В добрые старые времена... как давно это было... ну, мне ещё восемнадцати не было... проходили учения УРАЛ-71 и недалеко от дома моих родителей, на перекрёстке, поставили пост из двух молодых солдат, чтоб они колонны техники в нужном направлении заворачивали. Ребята трое суток по очереди стояли, а мой батя распорядился, чтоб я их позвал к нашему столу, мол, пусть зайдут, хоть горячего поедят, да и спать, чтоб приходили по очереди на сеновал или в сарай, куда захотят. Потом проезжала машина ВАИ и собирала все эти посты. Парней по-быстрому загрузили в кузов, а их плащ-палатки и противогазы остались у нас на сеновале.

А дальше будет уже деревенское развлечение. Проэкспериментировал я с противогазом под окнами у соседки. Вреднющая тётка была. Надел поздно вечером противогаз и, как только соседка свет погасила в доме, отходя ко сну, я ей в окно постучал. Она свет включила и к окну, посмотреть - кого это к ней, на ночь глядя, принесло. Пронесло. Её пронесло. Вот я и решил ещё кого-нибудь попугать. Вспомнил. Совхозное общежитие! Барак на берегу ручья. «Шанхай». В нём на время прополки и уборочной городских шефов размещали. И мы там после девятого класса жили. Спортивно-трудовой лагерь. Бывало, человек до сотни молодёжи приезжало. Вечером там весело. Волейбол, танцы под магнитофон, костёр, картошка, огурцы, парное молоко, местный хлеб с пекарни (почему-то выпечка всегда ночью была). Вот! Я туда. По ходу дела в одном дворе пододеяльник белый с верёвки дёрнул... а надо сказать, напротив этого "шанхая" отцовский брат жил, дядька Сергей. С семьёй. Они от совхоза полдома получили, когда Сергей Петрович техникум закончил и управляющим в отделении совхоза работал. А кузену моему, Виктору уже исполнилось 14 лет и он в «Шанхае» у девчат городских, как свой был.  Кличка: СОСЕД. К нему постоянно вечером девчата приходили. Вернее, не к нему, а к тётке Тамаре, матери его. За молоком. Приходили заранее, чтоб другие не опередили, а то могло молока и не достаться. Корову доить учились, телевизор смотрели, новости.

Я хотел его в свой план посвятить да не успел. Пришёл туда, в "шанхай", а мне говорят, что Витёк девок на кладбище повёл. Показать, что ночью там не страшно. Ну, они-то по улице пошли, а я с шанхайским малым напрямик, через кукурузное поле. У него фонарик двухбатареечный, а у меня противогаз и пододеяльник. Пришли раньше, чем толпа народу. Расположились в оградке рядом с центральной аллеей. Я противогаз надел, в простыню завернулся и стою в оградке, а Славик, что со мной пошёл, в куст сирени спрятался. Как только толпа к нам подошла поближе (а шли с разговорами, кто о чём, мол, вон белое колышется над могилой, а брат успокаивает, мол, это венки на кресте висят, а чтоб подольше сохранились, на них полиэтиленовый мешок надет из-под удобрения). Несмотря на то, что разговорами себя успокаивают, а идут всё тише и медленнее. Когда метров десять до меня осталось, Славка фонариком меня осветил, а я начал головой крутить, чтоб стёкла в луче фонаря блестели, а сам выть начал. Тут толпа в полсекунды была уже на пути к выходу с кладбища, а вдогонку им Славик ржал, а я выл, ржал и ухал, сняв противогаз. Потом мы кукурузой рванули напрямик и в "шанхае" появились минут за пять до прихода экскурсантов. Естественно, противогаз и белую тряпку забросили у дядюшки на сеновал, а то... мало бы нам не показалось.

Тут я продемонстрировал толпе сеанс экстрасенсорики. Заставил брата и всех остальных замолчать, и рассказал, что с ними на кладбище было и даже то, что было сказано. Дословно. Сначала минуты две была тишина. Потом - взрыв возмущения. Потом... Никто до утра не спал. Нас со Славиком гоняли по лесу за ручьём. Если бы догнали... не знаю. Читали бы вы сейчас эти строки...

Когда летом городская молодежь в «шанхае» жила, привезли они много сленговых слов, которые у нас в селе почти не употреблялись. Вот мы и нахватались новизны. «Большая клюшка» - взрослая девушка, которой в магазине (в шайбе) запросто продадут три бутылки по 0,8 литра (бомбы) портвейна 777 (топоры). На чирик (червонец, десятка, десять рублей) как раз получалось три бомбы. И даже ещё сдача оставалась. Только в 1971 году уже эту стеклотару не принимали никуда. Прикол был в Омске на станции. Там на перроне стоит памятник Ленину. Кто-то подшутил. Авоську большую, наполненную бутылками по 0.8 подвесили ему на пальцы вытянутой руки. Двое ментов вокзальных обнаружили непорядок, а снять не могут. Вроде невысоко, а не достать. Пока один ходил в вокзал и искал стремянку - собралась толпа человек полсотни. Все ржут, прибежали начальник станции, притащили лестницу – короткая оказалась, пожарные на машине приехали, давай ворота открывать, чтоб на перрон выехать, ключ не могут найти. Перекусили дужку замка... Кто-то подвесил в пять секунд, а тут учения развернули больше чем на час. Даже из обкома партии приезжали деятели. Ногами топали. Это в июле 1971 года было, часов в восемь вечера. Откуда знаю? Нет, сам не видел. И не причастен. Мне местный мужичок рассказал, мы с ним поезд ждали, сидели возле памятника, а то в вокзале ночью невыносимо душно. Температура и на улице под тридцать даже ночью, а что говорить о помещении.

Там даже рыбу ночью ловят на удочку с тремя крючками без насадки, только на крючок белая нитка намотана. И клёв - не успевают с крючка снимать. Спрашиваю, а днём тут клюёт? А днём тут катер спасателей пришвартован. Они  ловить не дают, сами рыбачат. А  почему только здесь так клюёт? А  тут из городской бани очистные трубы. Водосброс. Вода  тёплая, вот чебак и пришёл в тёплую воду икру метать. А  по факту - Иртыш, он откуда-то с гор начало берёт и не успевает согреваться даже пока до Омска вода доходит. Даже  в июле вода такая, что двести метров ширина реки, а вплавь бы не рискнул, мало того, что вода ледяная, так она ещё такая мутная, что на глубине сантиметров пять уже ладонь под водой не видно. Пару раз нырнёшь и на берег. А потом полдня песок из волос вычёсываешь. Омск? А я туда ездил, чтоб в военное училище поступить. А омское училище запомнилось тем, что жили абитуриенты в палатках, по десять человек в каждой, каждый вечер выкуривали из палатки мошку, потом закрывались, затыкали все щели, спали в одежде, с головой под одеялом, но эти твари забирались в палатки, под одеяла, под одежду и грызли, а не впивались хоботками. У меня искусанные ноги были расчёсаны до колен и заживали до осени.

Тянули кабель всей толпой. Через каждые пять метров друг от друга становился абитуриент, брался за кабель и по команде тянули его в сторону города вдоль канавы. В соседней палатке ребятишки после отбоя пели песни под гитару. Пришёл дежурный по части и выгнал всех мести плац. Пока они трудились, пришли курсанты и унесли у них все чемоданы с гражданскими шмотками. Чемоданы потом нашли, пустые, а шмотки нет. Там интересная картина складывалась. Курсантам не разрешалось иметь при себе гражданской одежды. Только спортивную и с символикой и аббревиатурой училища. Это, чтоб при увольнении в город, а, тем более, при самоволках, выявлять своих. Курсанты пользовались случаем, знакомились с местными, уходили в увольнение вечером в субботу, переодевались и уже смело куролесили в городе, а потом с утра в понедельник переодевались в форму и ехали на занятия. Вот и разживались неучтённой гражданской одеждой, кто как мог. А ещё, когда я увидел в воскресенье утром, как нарядили и постригли группу, что сдавала последний вступительный экзамен в пятницу, а в субботу стояла в очереди на мандатную комиссию у начальника учебной части. Причёски, сделанные овечьими ножницами. У меня всякое желание там находиться отпало. Я в понедельник на мандатной комиссии отказался от поступления, поэтому и домой вернулся. Военком так орал, что из соседних кабинетов писаря сбежались. Ну, при свидетелях он быстро успокоился, да так успокоился, что мои документы после нашли в его кабинете за шкафом. Документов-то моих во втором отделе не оказалось, и про меня забыли на некоторое время. 

Валеркины родители квартиру получили в новом доме на втором этаже. У Валерки отдельная комната, с балконом. Эх, как я ему завидовал! А ведь могла бы и моя мать, такая заслуженная со всех сторон, тоже жильё получить от фабрики, дома только начинали строить, каждый год по одному под крышу подводили. Когда у неё с братом разговор состоялся на эту тему, а он в то время директором фабрики был, ей был такой ответ, мол, а что люди скажут? брат сестре квартиру сделал… о людской молве и собственной репутации позаботился, а о сестре и её детях совсем не подумал. А может и правильно. Я сейчас, по прошествии лет, думал над этим и пришёл к выводу, что всё правильно было. Я, после службы в армии, уехал в Москву поступать в институт и назад к родителям не вернулся. И это было правильное решение. Может быть, и не спился бы, и работу себе нашёл, и от друзей дистанцию держал, вот только ленивый я и нет во мне коммерческой жилки. А тогда просто белой завистью завидовал.

Большая часть одноклассников, ближе к осени, разъехалась по соседним городам и посёлкам городского типа, в основном на учёбу, правда многие уезжали, чтоб, в перспективе, получить жильё. Мы с Валеркой и Серёгой поехали в Сысерть. Там училище готовило топографов и геодезистов. Серёга ушлый, прикинул, или слышал где-то, что профессия востребованная, ни один объект без съёмки плана местности не будут строить, а зарабатывают ребята прилично. А уж те, что съёмку местности в тайге проводят и работают с геологами, нефтяниками, то те вообще баснословно зарабатывают. Вот он нас и сманил за собой. Все уши пропел. Мой лесотехнический институт накрылся медным тазом. А ведь я мечтал… да мы с Валеркой о многом мечтали, что будем генералами и Героями Советского Союза в 26 лет! Все девки наши! Приедем в Совхозный на танцы в клуб, выйдем, каждый из своей  бронированной «ЧАЙКИ» и на танцпол, а там белый танец. Кузину – нафиг! Михалыч, может быть я не отказался бы с ней потанцевать! – нафиг! Кожневу – нафиг! Михалыч, только из уважения к тебе! Фридку – нафиг! – а её-то за что! – а просто так! Повыпендриваться. Близняшек Крыловых пригласим! – Михалыч, так танец-то белый, а вдруг они к нам не подойдут приглашать? - Куда они денутся! Генералы мы или нет!

А про лесотехнический мечтал: закончу институт, пойду работать егерем в заказник. Квартира в городе, дом в лесу. Хозяйство своё. Машина полноприводная, лошади, коровы, свиньи, сена мужики накосят. Автономный генератор поставлю, отопительную систему, охотники будут приезжать, буду им лицензии на отстрел выписывать, а стрелять будут по бутылкам. Спецом, буду спиртное завозить и угощать, чтоб ни одно животное не пострадало.

Короче, и эта мечта не состоялась.
Поехали мы в Сысерть, документы задали, собеседование прошли, мы с Валеркой. А Серёгу не приняли. У него день рождения весной, но на год раньше, чем у нас. Побоялся директор училища, что Серёге доучиться не дадут, весной в армию загребут. Отказал ему. А народ собрался – оторви и брось! Многие уже поработали в партиях, покормили мошку в тайге, с уголовниками из одного котла питались. Нам, домашним, это в дичь было! Только через неделю привыкать к их сленгу начали, а тут решили организовать поход на озеро Тальков Камень. Озеро, по сути, не озеро, а карьер. Тальк добывали, линзу выбрали и ушли в другое место. А котлован водой заполнился. Там на глубине более сорока метров, на дне водоёма, каждый камушек видно. Даже Гришкин (моего троюродного брата) велосипед. Они после дождя туда купаться поехали, а тальк – это такая порода, которая и в сухом виде скользкая, а уж мокрая – так вообще, как мыло. Вот он и не смог остановиться, летел юзом на боку до берега. Велосипед на дно, а Гриня ключицу сломал. Туда мы и пошли. Ночь в лесу застала, в распадке между двумя сопками (или горами). Наспех, уже при свете костров, палатки поставили. Мы с Валеркой в этом деле опытные, выбрали ёлку погуще, под ней поставили палатку, входом из-под горы. Быстро справились, пошли дров наломали, костёр развели, суп сварили из консервов. Ну, староста, Зоя Дугинова была, она ведро киселя решила сварить. Справилась. На второе у нас была рисовая каша с говядиной из железных банок. Поели быстро и спать, кисель пить не стали, когда сварился, закрыли крышкой и на ёлку подвесили на один из нижних сучьев.

А ночью дождь. Ливень, холодный, с грозой. Вся толпа в нашу палатку. Прикиньте, у нас двухместная палатка, и в ней поместилось 14 человек. У удмуртов палатка стояла по центру распадка в низине, вода с обеих гор по распадку и под их палатку ревущим потоком, еле выскочить успели. Палатку не снесло, но стояла она  среди потока воды, и в ней было до колена грязи и хвои. Дождь прекратился, костёр наш смыло, сухих дров нет. При свете луны всё своё барахлишко быстро собрали, свернули и пошли искать дом лесника. Через час нашли, разбудили мужика. Он нас разместил, кого куда смог, девчат в избу, ребят, кого в сарай, кого на сеновал, кто не курит, а мы с Валеркой в сенях на лавках легли. Удмурт один всё сокрушался, кеды у него смыло во время дождя, нашли, конечно. Днём. В озере они плавали. Только доставать их пришлось хозяину самому, какой дурак в озеро полезет, если температура воды меньше десяти градусов. Но это днём, а ночью к ведру киселя паломничество было. Заходят в сени, кому не лень, крышкой громыхают, черпают кружкой, пьют. Ведро-то возле меня на лавке стояло. Снял я крышку, чтоб спать не мешали. Хозяйская собака пришла, тоже киселя напилась, спать под лавкой завалилась. Во сне у неё охота началась, погоня, лапами скребёт, скулит, хвостом по полу колотит. Выгнал я её во двор, так Зойка, староста, пришла, давай рядом со мной моститься. Погреться. Мы-то с Валеркой не промокли, а те, что не в нашей палатке оказались, мокрые все,  потом кто-то из девчат пришёл и давай на хозяина жаловаться, мол, храпит, как трактор и громко воздух портит. Какой тут сон, просидели на лавке втроём до утра, в мой спальник завернулись и сидели в обнимку. Во, по лесу погуляли! Вернулись вечером на базу и двое суток палатки сушили.

Сосед по комнате Вова Юдин. Волгарь из города Бор. Неторопливый, говор на «О». Присмотрел, что в магазине водка в ящиках стоит в торговом зале, пошли, говорит, двое товар покупать будут, какого в торговом зале нет, а за ним нужно в подсобку идти, а третий водку аккуратно возьмёт без шума и уйдёт, пока продавец за товаром отлучится в подсобку. Пришли, там очередь человек пять, перед нами тётка мятные пряники берёт. Продавец за ними ушла, вот и я стою за пряниками. Но для начала колбасы взял, две банки килек в томате, хлеба буханку, а уж потом пряников. Только продавец в подсобку, а Вова к ящикам, да за лист железа запнулся, который возле печки лежит, и всю стопку ящиков с водкой повалил. Бутылок сорок вдрызг! Вскакивает с пола и на улицу бегом. Продавец вылетает из подсобки и за ним, мы с Валеркой тоже: держи его! Лови! Стой гад! Не уйдёшь! Тётку обгоняем, Валерка ей, мол, мы там свой товар не взяли, вернитесь, а то, не дай Бог, ещё что-нибудь утащат. Там и касса открыта, а мы, мол, постараемся этого поймать. До конца улицы за ним пробежались, это метров сто примерно. Остановились все трое и ржём. В какую секунду Валерка бутылку водки прихватил – он и сам не понял, но из-за пояса брюк донышко бутылки торчит. 

 А потом поехали в подшефный колхоз, зарабатывать себе овощи на пропитание. Учёба на полном гособеспечении, с трёхразовым питанием. Завтрак и ужин тридцать порций, а в общаге нас человек пятнадцать из группы жило. Остальные городские. Они в училище только обедали, а завтрак и ужин нам оставался. Вот и поехали в Бородулино, картошку копать и капусту рубить. Две недели, как один день пролетели. Когда вернулись – в нашей комнате стояли только кровати, шкаф, стол и тумбочки. Всё остальное украли, даже матрасы. Пошли к директору, тот посетовал на жизнь, пообещал помочь, но так, за неделю, палец о палец не ударил. Тогда мы забрали свои документы и собрались домой. Даже, чтоб уехать, пришлось идти на станцию и выгружать вагоны со щебнем, чтоб на дорогу денег заработать. Да только получили за выгрузку вагона не мы. У нас паспортов с собой не было, мужик подсуетился к нам, мол, давайте, наряд на меня оформим. Делать нечего, согласились, ну, он за хлопоты с нас трояк запросил. Только из двенадцати рублей, что нам причиталось, он нам два дал, а червонец, мол, сейчас разменяет, зашли в магазин с Валеркой, а я на улице остался. Этот мужик через чёрный ход сбежать хотел, да на меня выскочил. Я его с ног сбил подножкой, а червонца у него так и не нашли, хоть и долго его пинали. Просто вырубился он быстро, не надо было по голове пинать.

Пришлось идти на поклон к бабке Анне Петровне, вдове старшего  брата моего деда. Занял я у неё трояк до вторника, мол, как домой приеду, так сразу после выходных телеграфом пришлю. А выходные в воскресенье и понедельник. Короче, на билеты нам с Валеркой хватило. Вернулись домой налегке, одна сумка на двоих и две гитары. Всё остальное у нас унесли. Даже учебники за 9-10 класс, что с собой брали. В воскресенье утром с первым автобусом является в гости Анна Петровна. За своим трояком приехала! Мы все так и охренели. Поездка с пересадкой, билет на автобус из Сысерти до Свердловска 30 копеек, а к нам в Камышево ходил мягкий автобус, билет 1 руб.17 коп. То есть, получается транспортные расходы 2 рубля 94 копейки. Вернула с трояка 6 копеек! Отдал я ей трояк, конечно.  Довольная, пошла на автобус и сразу же уехала тем же рейсом, которым приезжала. А у нас дом стоял от остановки метрах в пятидесяти и автобус по прибытию из города отстаивался минут двадцать. Так, что она успела все свои дела сделать. Даже в туалет забежать не забыла.

А ещё через пару дней я пошёл на фабрику, где работали мои родители, и устроился в механический цех учеником токаря. Эпопея дальних дорог, сиреневых туманов и романтических баллад у костра под аккомпанемент гитары закончилась. Определили меня в ученики к Борису Осинцеву. Он быстро просек, что навык работы на токарном станке у меня есть. В школе был токарный станок, доводилось работать, так я, будучи учеником, пахал по эскизам, детали точил разные, болты и гайки резал, а Борис постоянно в кузне или у жестянщиков в цехе сидел на подоконнике, а вот Валерке пришлось учиться по полной программе. Его к Беленкевичу определили, тот с него семь шкур снимал за смену. Срок обучения примерно месяца четыре, но мы только к маю месяцу получили разряд и начали работать самостоятельно. И неплохо нас научили. Мы даже самостоятельно смогли нарезать вал и гайку с двухзаходной питчевой резьбой. Оставили нас двоих молодых в вечернюю смену, а на одном из станков в оправочном цехе привод от редуктора к подвижной раме, который через вот этот самый вал раму в движение приводил, сломался. Ну, и, вал пополам, а в гайке, которая жестко на раме крепилась, резьбу напрочь снесло. Мы даже двух часов не возились, сделали и поставили на место. В цехе план не сорвался, а нам утром премия по 10 рублей.

После этого мы короли! Нам на ночь дадут задание, определённое количество гаек или заклёпок выточить, мы пройдём по цехам, в слесарках наворуем гаек, пока мужики не видят. Для отвода глаз, пока начальство не ушло из цеха, десятка два нарежем новых гаек и пошли по цехам, к девчатам приставать. А в обеденный перерыв к нам в механический цех ещё из цехов молодые ребята и девчата собираются. В бильярд поиграть. Нормировщик кии у себя в шкафу на замок закрывал, так мы ухитрились, сковырнули заднюю стенку у шкафа и всё вытащили. И кии и шары. А после, как все по своим цехам разойдутся, поиграем часок и всё на место хранения обратно уберём, как было. А потом спать домой. Тогда, чтоб от нас отдача была, перевели весь штат токарей на двухсменку. Только станков всего пять, а токарей двенадцать. Вот и приходилось нам, у кого разряд низкий, поочерёдно, то в горячий цех на прорыв, то за экспедитора на металлобазу, то за кипами с коровьей линькой в Камышлов ехать. Там, на месте, нагрузят краном или укладчиком, а домой приедешь – сгрузить нужно и в склад перенести. И платили около ста рублей, но на такой работе нисколько не наломаешься. А как в цехе в вечернюю смену работаешь, приходит Саньки Бачурина подруга, на тельфере катается по цеху. Санька-то в армию осенью ушёл, но святое место пусто не бывает, Галина, она со всеми с нами дружила, со всей компанией, только недолго. Уехала на родину весной.

 Пришёл из армии ещё один Санька, по прозвищу Граф Ашмарин. Озорник, заводила. Чего нашкодить – в первых рядах. Как поработать – если только случайно нарвётся, выскочит начальству на глаза. Просто нюх у него был обострённый, когда какая-то работёнка наклёвывалась, типа канаву копать или на станцию ехать, уголь из вагонов выгружать, то Графа с собаками не найдёшь. А уж если выпить, то в этом случае теория вероятности буксовала на ранней стадии, тут Граф всегда в первых рядах. Нет, на работе мы не пили, однозначно. Вообще на территории фабрики даже с перегаром не появлялись. Только в пятницу после работы и в субботу угощались, если у кого-то собирались компанией. Вылазки на природу как-то были не приняты, обычно заваливались дружно к кому-нибудь в гости, повод всегда находили, выпивку тоже. Летом и осенью цветы, зимой – кочан капусты, если к девчатам в гости, или берёзовый веник, если к пацану шли. Баня и банные дни были возведены в культ. Баня, пиво после бани кружки четыре и по домам, переоделись и в клуб на танцы. А с кочаном капусты в гости ввалиться – это моё изобретение было, потом фишкой стало, когда на день рождения приходят пять или шесть парней и каждый вместо букета цветов несёт кочан. Ну где зимой в деревне цветы возьмёшь! Когда к одной подруге (не буду говорить к кому, ещё обидится, что тайну выдал) седьмым  пришёл в гости Валерка и тоже подарил кочан, виновница торжества попыталась возмутиться, мол, вы что, издеваетесь, на что намекаете, куда, мол, мне капусту. Меня, мол, и так уже прёт, как на дрожжах, четвёртый номер уже в бюстгальтер не помещается. На что ей Валерка ответил, что будет выбирать жену только такую, которую посадит верхом к себе на живот, возьмётся за обе груди, сведёт соски и прикусит сразу за оба. Тогда хозяйка ему, мол, ну-ка продемонстрируй, если укусишь сразу за оба – всю капусту, что принесли, сырую съем. Короче, поржали, потренировались, капусту всё равно оставили хозяйке, у неё ещё не выросли сиськи до нужных параметров.

А тут в декабре меня в военкомат повесткой вызвали. Спрашивают, куда документы подевались, которые для поступления в военное училище получал. У них там я числюсь, как слушатель военного училища. Ищите, говорю, у военкома за шкафом. Он их в меня через весь кабинет швырнул, не попал. Пошла девочка, нашла, принесла, фыркает в кулак. А я ещё от начальника отдела втык получил, за то, что из Омска вернулся.  Направление   мне выдали на учёбу, на три месяца в танковую школу ДОСААФ. На механика-водителя танка учиться. Приехал домой, на фабрике показал предписание военкомата. В отделе кадров получил командировочное удостоверение, напутствие, рукопожатие, пошёл в цех, там тоже много приятных слов выслушал и наставлений тоже и с понедельника отправился на учёбу. В коридоре школы встретил своего одноклассника, Витьку Аппарата. Мы вместе до восьмого класса учились, потом он в город уехал, закончил ПТУ и работал токарем на УРАЛМАШЕ. Он с горвоенкомата был направлен, а я из своего района. Определили нас в группу, повезли в рабочую общагу на ВИЗ, разместили. В комнате пять человек оказалось. И с нами ещё один земляк, тоже камышевский, Лёха Поскачинов. Только его родители из Камышево в Уральский переехали, когда он в пятый класс перешёл, и учился в школе он позже нас на год. А ещё один парень из Совхозного, Серёга Кавченко, тоже знакомый по нашим с Валеркой посещениям Совхозного. А на следующий день, когда приехали на занятия, ещё знакомых встретили, каждый своих. Собралась команда человек восемь.

У нас вводная лекция, преподаватель упирается, рассказывает: что можно, что нельзя, какая кара последует за то, что мы совершим деяние, которое из той части списка, где заголовок НЕЛЬЗЯ. А мы с Витькой на задней парте анекдоты травим. Полгруппы ржет. На следующую пару пришёл наш куратор. Выбирать актив. Витьку сразу в старосты группы выдвинул, а у него образование восемь классов. Тогда выбор на мне остановился. Естественно, учёбу мы с отличием закончили. Да и что там учить-то. Как ездить? А так же, как на тракторе, только окошек в кабине поменьше, да пушка с пулемётами пристроена. А остальное? Наливай и пей! На обед ходили в столовую винзавода. Там кроме комплексного обеда можно было за 40 копеек  в автомате портвейна стакан купить. А на обратном пути в тир заходили, из воздушки пострелять. Две копейки выстрел. Возьмёшь пару десятков пулек, пристреляешь себе оружие и спортивную мишень за 50 копеек возьмёшь. Первый выстрел пристрелочный, а остальные пять, если выбьешь все десятки, то приз пять рублей.  Короче, постреляешь полчасика и четыре рубля, как с куста. Раза три так тир обыгрывал, а потом владелец (сиделец) меня запомнил и у него для нас спортивных мишеней не стало. По смешанной мишени, а там та же система, только, приз три рубля. Мужик стал у воздушек прицел сбивать, стволы погнул. Не прокатило, обыгрывал я его. Тогда он прикинул, в какое время мы к нему заходим, и стал тир на обед в это время закрывать. Наша лафа отошла. Только в те времена в городе не один тир был. Их много было по всему городу, мы после занятий на Ленина-Толмачева (перекрёсток улиц) стали в тир заглядывать. Не каждый день, а так, пару раз в неделю, чтоб глаза сидельцу не намозолить. Обычно по субботам. За месяц рублей пятьдесят навыигрывал. А однажды выходим из тира, и на остановку троллейбуса идём, навстречу нам компания девчат. Витёк посторонился, пропустил их и вслед шутку высказал, чьи-то ножки похвалил. В ответ, мол, подождите, мальчики, сейчас в туалет сбегаем и подойдём. Вернулись минут через десять, и тащат нас в первый же подошедший троллейбус, мол, подальше отсюда, а по дороге скажем почему. Пару остановок отъехали, пересадку сделали и подруги проболтались, что у какой-то богатой тётки кошелёк вытащили. Согласились к нам в гости поехать в общагу. А мы после выходных из дома привозили еду, чтоб на неделю хватило. Картошку, ведро каждый привозил, сало, оно у каждого дома было. В те годы все уже на государственную торговлю надеяться перестали, в каждом хозяйстве живность держали на мясо. Вот и брали с собой картошку, сало и мясо, чтоб сварить или изжарить. В магазинах только хлеб, сахар, заварку и сигареты покупали. И ещё вино. Водку не пили, как-то она не очень шла, или просто не знали своей дозы, выпьешь немного – не вштырила, а добавишь – уже перебор. Винцом баловались. Приехали с новыми знакомыми на ВИЗ, а возле ДК афиша висит. В 20:00 в ДК танцевальный вечер. Мы, конечно, в гастроном, купили вина, пять «бомб», через вахту с бабулей договорились, что только поужинаем и на танцы пойдём, Витька бабулю ту с собой позвал, мол, билет для неё купит, похихикала с нами, но девчат пропустила.

После ужина отправились в ДК. Пятеро девчат и нас четверо. Славич с нами жил, мариец по национальности. Вино не пил, сало не ел. И вообще старался с нашей компанией не связываться. Месяц с нами в общаге жил, а потом на занятия стал из дома на электричке ездить. Ну, ему близко было добираться, остановок пять на электричке и двадцать минут на трамвае. Да мы особо и не парились – не хочет, ну, и не надо. А тогда потанцевали, проводили девчат до трамвая и в общагу. Звали их с собой да они отказались, не пошли с нами, а мы не стали настаивать.

Наутро стук в дверь. Зашли мужик средних лет с молодой тёткой. Мол, здесь живут: Алексей, Виктор, Пётр, Сергей? - Ну, мы! А что случилось? Вчера вы с девушками знакомились на троллейбусной остановке? Ну, да. - Вот отсюда поподробнее, только сначала покажите паспорта. Надо сказать, что нам ещё никому не исполнилось восемнадцати, может это была наша удача. Вино мы покупали на свои деньги. А то бы за вовлечение в пьянство несовершеннолетних нам бы мало не показалось. А тут, подумаешь, малолетки выпили вина (вон бутылки стоят, продавца привлекайте, почему продал), ну, и на танцы сходили. Какой криминал. Мы, естественно, только одно не упомянули, что у девчат чужой кошелёк с собой был. Ведь его из нас никто не видел, подумали, что салаги понтуются и всё. А они, подруги эти, приехали из Ташкента, поступили в ПТУ, но за что-то их отчислили (это же надо так извернуться, чтоб из ПТУ отчислили)!

Они жили где-то в подвале на Вайнера, промышляли на вокзале (и окрест) по трамваям. Ну, и нарвались на засаду. Пришли в свой подвал, а там их уже ждут. Заставили проверить, всё ли у нас цело, может что-то пропало из вещей, денег, документов. Всё цело, тогда про половые связи спросили, тоже ничего не было, ну тогда до свидания. Мы до вечера сидели, как в бочке с дерьмом побывали. Всё! Больше в нашей комнате ни одной козы!

В день получки зашёл сосед. Мол, ребята, мне в ночь на работу, а у нас, мол, в комнате народ на головах ходит, получка, можно я у вас пару часиков покемарю? Да ради Бога! А  он в ремонтной, в авральной бригаде на ВИЗе работал. Ночное дежурство предстояло. Там у него по плану ежечасный обход территории и цехов. Это сейчас везде видеокамеры стоят, а в те годы только визуально. Ночной сторож, только колотушки с собой нет. А то бы: СПИТЕ ЖИТЕЛИ БАГДАДА! В ГОРОДЕ ВСЁ СПОКОЙНО! ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! Вот он нас и позвал с собой на экскурсию по заводу, одному-то скучно ходить. На том заводе трансформаторную сталь делают. Мы всё посмотрели. Мартеновские печи, конвертеры, дуговые печи, розлив стали, разогрев болванок, прокат, штамповка (обрезка), обработка кислотой, изготовление железного купороса и в завершение экскурсии в ремонтном цехе я себе подобрал несколько оправок резцов, на которые закреплялись твёрдосплавные и победитовые насадки. В разных вариантах, треугольные, квадратные, пятиугольные. Всех по несколько штук. Ну! Я же ведь будущий токарь, а у нас на фабрике ничего такого не было, из стали Р18 сами резцы ковали. А тут такое богатство. С завода мы вышли так же запросто, как и вошли. Там у каждого сторожа ключ от служебной калитки – через неё он и выпустил нас.

Перед восьмым марта наше обучение закончилось, выдали нам свидетельства, сказали, чтоб раньше 12 числа в военкомат не показывались, поздравили всех с успешным окончанием учёбы и отправили по домам. Еду в автобусе, а со мной рядом попутчик с жутким акцентом одной из приволжских автономных республик, в нетерпении пообщаться со мной. Только никак не въеду, кто он, только чую, не чуваш, не удмурт, не мариец, не татарин, не башкир. Оказывается эрзя – мордвин. К сестре едет, она у нас на фабрике работает. Разговорились, он приглашает вечером в общагу подойти, у них с сестрой день рождения, близнецы, оказывается. А я её знаю, знаю даже, где работает, только чумичка какая-то, не компанейская, малоразговорчивая, стеснительная. Ну, а что я хотел! Одна из своей деревни, ни родных, ни знакомых, ни подруг, ни друзей, да ещё в комнату поселили, где одна Нелка что стоила. Удмуртка. Поговаривали, что у неё ребёнок не своей смертью умер, а, будто бы под подушкой задохнулся после того, как её муж за женские шалости с соседом побил. Но оправдали за недостатком улик. А вторая, татарочка Рая, полсела парней лобковыми вшами угостила. Даже мой друг, Валерка, что-то тоже керосин в гараже у мужиков спрашивал. И технологию: как применять: струёй проблемные места обливать или смоченным в керосине тампоном протирать. С такими соседками… я бы тоже в задумчивости ходил.

В Златогорово Витька Аппарат в автобус заходит. Ему на камышевский автобус билетов с местом не досталось, так он на каменском до Златогорово, а там минут двадцать подождать и камышевский подходит. Даже двух сигарет не успеешь выкурить. Но подороже копеек на пятнадцать–двадцать. Ну, я ему попутчика-то и сбагрил. Чтоб до общаги проводил. А вечером Витёк за мной заходит, к деду ходил и по пути зашёл за мной, мол, нас на именины приглашали. Я ржу, лезу в подпол за последними кочанами капусты. Витёк в непонятках. Говорю, ты к девке на день рождения, а цветы? Что! «Букет Молдавии» дарить будешь? - Нет! - Тогда вот! Вместо цветов. Ты цветок и я цветок, а портвейном пусть она угощает. Ну где ты цветы в это время возьмёшь, если они в городе у армян на базаре три рубля за гвоздику. Бери, Витёк, не парься, уже сколько раз прокатывало! И пошли с ним в гости. Правда. Классно получилось. Витёк экспромтом, мол, вот от меня бутон нераспустившийся, такой же, как виновница торжества, плотный и упругий. Если Масия захочет, чтоб он распустился, то поставит в воду, и он выкинет стрелку, которая покроется цветами, а если не будет ждать, когда расцветут цветы, то такому бутону можно в любое время найти другое применение. Вариантов много, держи! В девичьем хозяйстве всегда пригодится.

Сейчас смешно вспоминать, тем более, когда вышел из дома и в любой цветочной палатке букет роз, да хоть в три часа ночи. А тогда, в начале семидесятых, где их взять в глухом селе. А  у некоторых девчат от такого подарка смешанные чувства, и сердиться и, мол, на что намекаете, что сиськи маловаты, или наоборот, пора худеть, и смешно, и приятно. Иногда даже до слёз. Только посидит такая клуша, подумает, раскинет мозгами и заржет над нашей находчивостью. Может это и не совсем моё изобретение, задумка такая, дарить капусту или пучок зелени на восьмое марта или другой какой праздник. Может быть, это в детском возрасте, ещё в пятидесятые было мной увидено и отложилось в подсознании, когда в гости с поздравлениями в праздничные дни заходили братья отца или их друзья и дарили такие шуточные подарки, а потом всё всплыло в моей памяти через пятнадцать лет, но я считаю, что это моя идея. Да и друзья в то время так считали. Но принято это было на «ура»!

Восьмое марта «порадовало» своей погодой. Вернее, седьмое на восьмое в ночь. Седьмого было уже плюс три, снег таять начал на дорогах. В клубе собрались на танцы, танцевали, веселились, а межу тем на улице разыгралась непогода. Ударил мороз под сорок и с ветром. А девочки наши все на понтах, сейчас бы сказали, что все были в капроне и в лабутенах. Но в тот вечер было не до смеха. Хорошо было тем, кто от клуба в трёх шагах, а кому на край села, пусть по ветру, а на плотине тулуп на голову заворачивается, такой сквозняк! Надо было девчат выручать. Пусть некрасиво, пусть смешно, но не холодно. Я домой рванул за ватными штанами, за теми, что с батей на лесосеку ездили. Принёс двое таких и телогрейки тоже, ну, немного в сосновой смоле, бензином от них воняет. Потому, что бензопилу к ним прижимали. Аська и Танька без разговоров, оделись, телогрейки поверх демисезонного пальто набросили, а Риммка! Решила, что её смерть не возьмёт. Пошла, можно сказать, в своей миниюбочке, которая едва закрывала голую часть бёдер от чулок до трусов. Ну и отморозила себе ляжки, да так, что до мая в бинтах ходила. А потом, летом, стеснялась на берегу раздеться.

Возвращались домой после того, как девчат проводили с Виктором Стафеевым. Ну, недопил малый, побороться душа рвалась. Да ещё видел гад, что у меня руки шмотками заняты. Его так и раздирало приёмы джиу-джитсу продемонстрировать, тем более, что я в тот вечер обдумывал одну идею, намечался день рождения, вернее 60-летие одного из коллег, тоже токаря (ему бы сейчас уже за стольник перевалило, если бы жив был). А Виктор – достал! Положил я свёрток с ватниками, врезал супостату с левой. Только перестарался. Хорошо врезал. Пришлось его до дома тащить вместе со шмотками, крюк по селу топать, только у себя на крыльце, когда пару горстей снега за шиворот ему попало, очнулся! С вопросом: где я? Сдал его матери с рук на руки. Живой и ладно. Пошёл спать.

Шестидесятилетие Андрея! На моё предложение поздравления мужики отреагировали скептически, мол, молод ещё идеи выдвигать, посолиднее товарищи есть, чем я и постарше, но, если хочешь принять участие – вот деньги – купи в аптеке 60 презервативов. Нет, купи побольше, а то вдруг при надувании лопнут. И дали три рубля, купи на все деньги, может ещё кому-нибудь пригодятся. Над Андреем постоянно прикалывались, а мне он нравился. Он контуженный с войны, слуха лишился, но станок чувствовал на ощупь. Руку положит на переднюю бабку и всё слышит. 

А с мужиками у него постоянно тёрки. Ну, есть ведь такая команда звиздюков, только дай поприкалываться, а когда их самих зацепят, то потом всех порвать готовы в клочья. Меня за стишок до сих пор вспоминают, наверное, если кто из них жив остался. Они все меня старше были, самый младший лет на семь. Тогда фабрика деньги выделила на строительство домов для рабочих, закупили цемент, кирпич, и всё остальное, что нужно. Первый дом бакинские армяне строили, их в селе грачами называли (ну, кто такие чёрные носатые с юга раньше всех прилетают?), закончили, второй дом закладывать пора, собрание собрали, мол, а мы чем хуже, давайте сами строить. И дешевле будет и деньги из села не уйдут. Руководство согласилось. Сколотили бригаду. Вот я про них и сочинил стихи, что не грачи они, а стая разношёрстная, чижики все пестрожопые, и среди них грач всего один, но , вся стая, которая решила по весне себе скворечник построить, у них за одно лето ни хрена не получилось, а птенцов они в подвале предстоящей стройки зачинали. Я уже сейчас не буду всех перечислять и все их деяния, но обидел их круто, да ещё и ославил на всё село. Жулан – Коля Макатан, Филин – Коля Головырин, чёрный ворон – Володя Миронов, а главное, парторгу цеха, русскому ГРАЧУ - Александру Кузьмичу, в жопу вставили свечу! И про подвал на стройке - туда к ним, как и к предыдущей команде строителей, местные тётки наведывались. Было такое, всему селу рот морковкой не заткнешь. Кузьмич потом на мне свою обиду выместил, когда директор нашей фабрики, брат моей мамы, Иван, уволился и в город уехал. Но об этом чуть позже, а тут про Андрея рассказ.

Ему всякие каверзы строили, то голубиных яиц в карманы аккуратно подкинут, а потом закурить попросят, а он себя хлоп по карманам. То коровий хвост сзади на пояс телогрейки привяжут и он целый день так ходит по цеху, то кирпич или кусок железа в сумку подбросят, в ту, в которой он тормозок на работу приносит. А тут придумали затейники, надули гелием 60 презервативов и ему к токарному станку привязали. Он пришёл, увидел такое дело, сказал, что они опоздали со своим подарком, что ему это хозяйство было крайне необходимо, когда у него двое парней родилось, а то после них ещё шестерых жена родила. Бесконтрольно. А в его возрасте 60 штук уже ни к чему, если только взлететь над землёй, так этого мало, только зря продукцию испортили, она бы и самим пригодилась в подвале новостройки.

Естественно, что презервативы покупал я. На спор. Мне бутылку водки проспорили. Купил. Причём пришлось два раза покупать. По сто штук каждый раз. Так уж получилось. Первый раз купил, принёс домой и в коробку от фотоаппарата положил, а коробку красной ленточкой перевязал, чтоб она не открылась. Очень плотно набита была. У меня мать была любительница разные тайники выискивать, а что на виду лежало, порой даже и не думала обследовать, лежит и лежит. Раз не спрятана и на видном месте – значит там и смотреть нечего. А тут тётка в гости зашла, жена маминого брата. Меня дома не было, мать поросёнку еду замешивала, а тётка коробочку с красным бантиком увидела. Развязала бантик, а оттуда и полезло всё хозяйство наружу. И записка: «два возьми, а остальные упакуй, как было!» Ох! Ах! Мать – морда красная! Собрала всё и в печь. Я домой вечером поздно прихожу, а мне аплодисменты по щекам. Я её, мать, то есть, подставил, опозорил перед родственниками, как людям в глаза смотреть!? Естественно, никакие аргументы не принимались.

Пришлось в аптеку ещё раз идти (через два дня после первой покупки) и покупать ещё сто штук. У аптекарши глаза были! С коровью лепёшку! Но продала. Знал бы, что Андрею на станок привяжут – хрен бы с выигрышем! Купил бы я им ту бутылку водки и пусть возле аптеки на спичках тянут, кому за покупкой идти.

Весна началась с проводов в армию. Шестерых одноклассников проводили за две недели. Причём, проводы на выходные дни выпадали. Болтались по селу из конца в край, чтоб у каждого посидеть и не обидеть никого. Мы и предыдущей осенью некоторых друзей провожали, тех, что постарше меня на год, Серёгу Оносова проводили, но там как-то не так было, а тут почти весь класс у каждого собирался. Знал бы я, что те, которых проводили осенью, демобилизуются и приедут домой, на мои проводы успеют! А тут у каждого на проводах гармошки, гитары, баяны.  Володьку Кунщикова проводили, два ведра самогона выпили, отправили на станцию, а он через сутки вернулся и ещё неделю с друзьями квасил. После обильного застолья всё время с песнями по всему селу до утра бродили. Бдительные родители своих дочерей в чуланах запирали на замок, чтоб только за нами не увязались. Ну, не до такой же степени мы были опасными, хоть и не ангелы, просто имидж да слухи по селу про нас нехорошие.

Шестого мая (я уже раньше упоминал об этом событии) сразу у трёх моих бабуль в один день, на Егория, был день рождения. Самую-то старшую уже похоронили к тому году, который описываю, а следующая по возрасту – отцовская крёстная. Ей 75 исполнилось. Собрались все родственники, чествовали. Бабуля слово молвила, что она себя старой не чувствует, мол, ещё не старая, просто долго живёт. И всего одна морщина, на которой сидит. Тогда дядька Сергей с места: «Крёстная, а ты не сиди на своей морщине, а вставай периодически да её разглаживай. Дольше проживёшь».
 
В День Победы мы с отцом пораньше встали и до девяти утра успели посадить картошку в огороде, а потом на митинг. А там друзья. Суперпоход в лес на пикник, на Галочью гору. Места там относительно безлюдные, но красоты неописуемой. Особенно в солнечную сухую погоду, когда осень золотая. Но попробую всё-таки рассказать о тех местах, хоть и словами той красоты не передать. Река Исеть протекает километра три по долине, русло с пологими берегами ту долину рассекает на протяжении примерно трёх километров. Неспешное течение, прибрежные кусты, как и у любой другой уральской реки, которая вырвалась из горных теснин на относительно ровное место. И тут на её пути горный кряж. Высота левого берега примерно двадцать метров. Склон крутой, но поросший соснами и берёзами. После того, как река достигла подножья кряжа, она делает крутой поворот на запад и течёт вдоль него около километра, пока не упирается в его продолжение на другом берегу. Оттуда река поворачивает на юг и течёт по узкой долине ещё километров пять. Кряж на правом берегу снесён до основания. Там лет триста назад была обнаружена кварцевая золотосодержащая жила, которую интенсивно разрабатывали и сравняли скальные выходы с окружающей долиной. На левом берегу кварц тоже в скале присутствовал, но золота в нём не оказалось. Слюда, но не очень крупные включения, молибденит, полевой шпат, пирит. Шурфов накопали по всему протяжению кряжа, но то, что нашли, не годилось для промышленной добычи и всё забросили. Пока разрабатывали правый берег, добывали золото – на левом, на спуске с кряжа, соорудили драгу для промывки породы и поставили мельницу для дробления крупных фракций, а после промывки и дробления агломерат везли а Сысертский металлургический завод, но это было так давно, что уже почти никто не помнит, где конкретно стояла мельница, в устье Рябиновки или полутора километрами ниже. Потому, что развалины технических сооружений и  остатки плотин были в двух местах.

Зимой с горы парни ходили кататься на санях. Не лень было дровни туда угнать в начале зимы и кататься с горы на них. Трасса узкая, розвальни там даже местами не проходили между деревьями, так украли в совхозе на конном дворе дровни, они уже по габаритам в трассу вписывались, только по весу килограммов на полсотни тяжелее, да ещё с узкой платформой. Вытащат их на гору, садятся дружно человек десять, трое или четверо сани разгоняют и на ходу запрыгивают. Такой бобслей примитивный, только неуправляемый, но если хорошо разогнать, да трасса от подножья кряжа по долине укатана, то полкилометра, а то и больше по инерции потом едут. А после опять сани на гору поднимают. На следующий год приспособили колодезный ворот и верёвку метров сорок, чтоб сани в гору затаскивать. Прицепят и крутят ворот по очереди, дело веселее пошло. И ведь не лень было за шесть километров по сугробам тащиться туда, чтоб с горы на санях прокатиться. Да только совхозное руководство тоже не дремало. Определили, где их пропажа находится, приехали и увезли равлекалочку. А летом и весной там милое дело погулять на природе.

Прихватили мы с собой выпивку, закуску и отправились. Оно даже можно у подножья прямо с берега рыбу половить и клёв хороший. Рыба только икру отметала, даже на красную ленточку, что на крючок привязана, только так бросается. Жор у неё в эту пору. Щук там крупных нет, но травянки до килограмма весом, можно штук десяток за день заблеснить. Правда мы не рыбачить пришли. Расположились на поляне возле самой высокой точки,  Галочьего Камня, костерок разожгли, поздравили друг друга с праздником. Гонца заслали, чтоб ещё огненной воды привёз, удовольствие продлить, когда запасы к концу подойдут. Он около часа ездил, а до магазина и обратно за полчаса можно добраться, пришёл к нашему стану, а велосипед без педали. Потерял, когда уже обратно из магазина поехал, не нашёл. Хорошо, что сам приехал.

Я уже сейчас не помню, что Наташка от меня хотела, когда отозвала на пару слов, чтоб остальные не подслушивали, но подозрения нехорошие остались. Отошли мы два десятка метров от нашего бивака, а в тенёчке под деревьями ещё снег лежит. Холодно там, грязно, неприглядно. Приличного места нигде не нашли, пошли, сели на поваленную берёзу рядом с костром, Сашка Князь ещё по стаканчику нам налил водки и я больше ничего не помню. Просыпаюсь возле той берёзы, на которой сидели с Натахой, на мне снегу слой сантиметров пять, а вокруг всё белым бело. Друзей никого, велосипед, на котором за водкой ездили, в кустах валяется, из снега руль торчит. Где костёр был – белая поляна, даже проталины нет, где горячие угли оставались. Поднял я велосипед, заорал – нет наших никого, не откликаются, только кто-то снизу в ответ прокричал что-то неразборчивое. Пополз я туда с велосипедом, а там ребята рыбачили, другая компания, не наша, моложе нас лет на пять, но все знакомые. Спрашиваю про своих друзей, а пацаны мне, мол, ещё час назад или около того толпа прошла, только вон один Князь в палатку к ним забрался и храпит, а толкать начинают – матерится и брыкается. Пошёл я, разбудил друга, а он относительно сухой, под снег не попал. Мне ребята говорят, что он ещё до снегопада пришёл, всех растолкал, сказал, чтоб его через час разбудили и уснул.

Пошли мы с Князем, велосипед с собой, зуб на зуб не попадает. В спину солнце светит, кругом снег лежит, и ветер северный навстречу дует. Дошли до пионерского лагеря. Конечно, там в это время, в майские праздники, всё закрыто и по территории псы носятся, величиной с телёнка, так, что пришлось вдоль забора в обход топать. Идём и мечтаем, хоть бы забор без дыр был и без выломанного штакетника. Собаки-то параллельно идут, только с другой стороны забора. Но нормально всё обошлось, вышли к посёлку обслуживающего персонала, а там, на крыльце одного из домов, почти вся наша команда сидят и курят. Мы к ним, мол, где Натаха? Отвечают, нашли, сейчас в доме спит на печи, обсыхает. А вы почему не мокрые? А вон, Сашка Скобелин, он тут часто рыбачит, как снегопад начался, принёс откуда-то штук двадцать мешков из-под пластиковых гранул, все себе накидки и юбки сделали, поэтому и сухие, а Наташку в сугробе нашли, только по розовой кофточке. А про меня совсем забыли и про Сашку Князя тоже. Всё! Мы пошли к Наташке на печку, а вам задание, нашу одежду посушить, почистить и погладить, если друзей бросаете – мы в обиде и месть наша, в случае невыполнения нашей просьбы, будет бесконечной. Разделись мы до трусов и полезли на тёплую печь. 

Натаха, конечно такого подарка не ожидала, когда два охлаждённых бройлера к ней под одеяло  начали пробираться. Да и согрелась она к тому времени. Быстренько с печи удрала, а мы часок полежали. Жарко стало, просто в печь ещё кто-то дровец подкинул, не выдержали, слезли. Одежду свою надели на себя, правда ещё непросохшую и рванули по домам.  А вечером все в клубе на танцах встретились. Сашка в ансамбле на бас-гитаре играл.

Народ, когда мы с отцом картошку сажали, скептически на наши хлопоты смотрел, мол, помёрзнет. А, нет! Нормально взошла. Причём – вся. И выкопали её потом в середине августа ещё до начала дождей. Нормальная была, а кто до сентября протянул, раньше не выкопал, у тех потом всё в погребах погнило. Перемокла в сентябре.

День рождения Сашки Клюкина начался субботним утром со свиста под моими окнами. Только я в сарае спал, выглянул за ворота, а они стоят вдвоём с Валеркой, мол, пошли с нами, есть повод и, соответственно, всё необходимое, для того, чтоб не болела голова. Но голова у меня не болела. Болел зуб. Тогда пошли лечить мой зуб. Заодно и про Сашкин день рождения вспомнили. Пришли в магазин, купили вина три бутылки (на мои деньги, в основном), смотрю – колбаса СТЕПНАЯ по 2.50, беру килограмм и буханку хлеба. Колбасу встретили неодобрительным гулом. Блин, мужики, да в кои-то веки в Камышево летом в магазине ЕСТЬ колбаса! Причём не жирная совсем, да ещё в колбасном фарше кусочки ветчины встречаются, причём довольно часто. Убедил. Пошли к Валерке, попили вина и сожрали всё! Справились. И опять началось нытьё, на кой хрен ты колбасу брал, вот, вино никак не пьянит под хорошую закуску. Всё! Ляха, теперь будешь у меня из вон той большой миски тюрю из браги и накрошенной чёрной буханки ложкой хлебать! Дозвизделся! День рождения у тебя, а пока ещё только я банковал. Ты даже копьём в кармане не прогремел, с чем тебя и поздравляю. Мало! – Беги! Пошёл Сашка в ближайший магазин, а Валерка начал кашу варить. Вот, кому – как!

 Некоторые перловку только для рыбалки варят, а у нас с Валеркой любимая каша была. Хорошо разваренная, и заправленная вместо масла сметаной. Вернулся Сашка, ещё три бутылки принёс, выпили под кашу. Пойдём, говорит, большуху подоим. Сестру старшую Сашкину. Пришли, а там ему можно было сестру не на четыре бутылки вина, а даже на пару литров водки раскрутить, её благоверный муж уже с утра немерянную дозу принял, а большуха с любовником в той же комнате на полу утехам плотским предаётся, сидя на том сверху. Ну, там, если что – встала и отбежала! И тут братец её ловит на горячем. Любовник, естественно, штаны в зубы и в окно, хорошо, этаж первый. Сашка с наездом, мы в свидетелях. Короче, ещё по бутылке вина выпили. Сеструха его уже начала нам с Валеркой глазки строить, да Сашка её поползновения опередил, зятя разбудил. Потом пошли  к Сашке домой, и я там спать завалился. Не выдержал. А когда к нему шли, по дороге ещё друзей встретили на плотине, они нас угостили вином  и с нами пошли. А я не выдержал просто от того, что перед этим две ночи уже не спал нормально. С зубом мучился, а тут пробило, может ещё и спичкой дупло расковырял и у меня флюс пропал, только гадость сплюнул и всё! Расслабился и уснул возле стола.

 Просыпаюсь в шестом часу вечера на диване в чуланчике, вернее, будят меня, мол, держи деньги, ребята просили, чтоб ты на восемь вечера в кино билеты купил на всех, сейчас мы с тобой выпьем по стаканчику, и отправляйся, а они потом попозже подойдут. Это батя Сашкин, мой тёзка. Мужик мировой. Да, наверное, те мужики, у которых пивную кружку в сжатом кулаке не заметно, они все такие. Добродушные увальни. Но если осерчает да кулаком приложит, то не всегда последствия предсказуемы. Выпил я ещё посошок, обулся и пошёл прямой дорогой. У них  через участок можно было на соседнюю улицу выйти в специальную калитку. Попутно я прошёлся по огуречной грядке, повалялся в кусте крыжовника, но дальше дорога была ровная, и до клуба я добежал без приключений.

Приключения начались после того, как я купил билеты. Друзей встретил. Они меня пивом угостили. А столь экзотический напиток для села, тем более для нас, для пацанов, непривычен. Ну, было дело, пили пиво после бани в чайной, так какое там пиво, там из бочки пятидесятилитровой могут литров восемьдесят продать. Настоящего вкуса мы и не знали толком. А тут даже не сказали, что у них в ведро пива три бутылки спирта вылито. Я стакан выпил и дальше всё. Все события пунктирной линией. В кинозал я вошёл вместе со всеми, даже сколько-то минут высидел, но потом меня начало тошнить, я вылетел на улицу, хватанул свежего воздуха и успокоился на скамейке возле входа в клуб. Через некоторое время что-то замёрз, пошёл на территорию детского сада, который ремонтировался и стоял без окон, дверей и даже полов в помещениях не было. Залез вовнутрь, открыл вьюшку у голландки, загрузил в топку разные деревянные отходы, обрезки, щепки, детские облезлые кубики, растопил печь и начал греться. Сторож, по всей видимости, увидел дым, пришёл и меня выгнал. Я возле церкви под водоразборной колонкой попил воды и опять провал в памяти. Помню, что какие-то девушки со мной пытались пообщаться, вопросы задавали, когда я сидел на лавочке, потом куда-то я с ними шёл. Долго шёл.

И проснулся в пять часов утра на нарах в совхозной общаге. Местные ребята меня признали. А то ведь девчата-то, которые меня нашли возле колонки, подумали, что я шанхайский, как и они, поэтому с собой забрали. Одежда на мне была сшита не городской манер. В селе свой быткомбинат, и у них свои лекала, а у меня в городе сеструха двоюродная на Московской в швейном ателье работала, вот мне там и шили брюки. А уж потом местные дизайнеры по моим одёжкам на половину камышевской  молодёжи  шмотки шили. А я выспался хреново, башка чугунная, во рту вкус железа. Но встал нормально, не штормило. Пошёл домой. Осталось каких-то метров двести до дома, только от ручья на бугор подняться. Недалеко от меня пастух на рожке играет. А тут ручей, холодная вода, а у меня трубы горят. Я припал к воде и пью. Слышу рядом приглушенные шлепки по воде, голову поднимаю, а метрах в десяти от меня выше по течению корова в ручей какает. Тут меня и вывернуло. Хорошо, что выходные дни были. Как только подумаю о том, что коровья задница передо мной, и хвост задран, а  из под хвоста фарш лезет - мне опять плохо! А потом сказали, что я некачественным спиртом и просроченным пивом отравился. Я после того на выпивку месяц смотреть не мог.
 
А тут у Валерки какой-то конфликт с Фридой получился. Он один уже, без меня в Совхозный ездил, у нас тогда соседи летний водопровод придумали тянуть, меня тоже запрягли поработать, траншею под трубу копать. Не всё же с реки воду кубометрами носить, а свой колодец копать на угоре до водоносного слоя метров двенадцать. Даже если в самом нижнем участке огорода выкопать. А потом ещё и воду доставать, ни один бытовой насос не поднимет с такой глубины. Вот и решили тянуть трубопровод от больничной кухни. Согласовали с руководством, в чьём ведении водопровод находился, с больничным руководством, а потом траншею копали, так, что мне с Валеркой и встречаться некогда было.

А, когда завершили, да вырвался я на волюшку после каторжных трудов, я и узнал о его решении найти подругу из тех местных девчат, что на год-два моложе нас. Целый вечер сидели, гадали, перебрали полсела: эта с парнем дружит, эту предки в чулане держат, эта в село через выходной приезжает, эта мордой лица не баскАя, у этой ноги кривые, у этой ноги тонкие и сама плоская, как рукоятка от лопаты, а эта вообще дура набитая и вся конопатая, как сорочье яйцо, а у этой старших братьев трое. Ну, так ведь с серьёзными намерениями, а так, прикинь, подруга всем взяла. Красивая, фигуристая, озорная, а главное, общительная. И подруги у неё тоже нормальные девчата. Короче, сосватал я его. Даже помог с разработкой плана «случайного» знакомства. Конечно, в нашем селе, где мы имели счастье проживать, нас все знали, вечно на слуху. Не проходило месяца, как мы что-нибудь совершали, какое деяние, вызывающее пересуды остальных жителей и, что коробило нравы некоторых односельчан и, поэтому, общественное мнение было не в нашу пользу. Значит нужно было встретиться с той девушкой,  как бы, случайно, быть трезвыми, чтоб с собой имелась, хотя бы, одна гитара, и чтоб это было в воскресенье, чтоб в клубе был фильм, а танцев не было. Встретиться нужно недалеко от её местожительства. Так и сделали. В субботу убедились, что те, на которых мы положили глаз, в клубе на танцах были, но только на танцах, значит, в воскресенье в кино точно пойдут, что уже радует.

В клуб мы с Валеркой в воскресенье не пошли, сели на плотине с удочками, в засаду. Вернее, не на плотине, а на деревянном мосту возле фабричной проходной. Уж там-то мимо нас не пройдут. Точно! Так и оказалось. Расчёт был верен, и пока всё складывалось в нашу пользу. Надежда и Людмила, а с ними ещё трое девчат мимо нас прошли. Ещё кто-то из них вопрос задал, мол, чего в кино не идёте, - а чего туда идти, там пообниматься не с кем, все в город уже уехали, а там в клубе одни малолетки соберутся. Они, естественно, возмутились, как это! А они?! – Конечно малолетки! Вон, даже туфли без каблуков! В клуб мы не пошли, посидели ещё часок возле воды и по домам, удочки побросали, Валерка взял гитару и на перекрёсток, где за фабрикой дорога разветвляется на два рукава, один в направлении тех улиц, где девчата живут, а другой ведёт в Коммуну. Легенда: ходили в Коммуну, хотели пойти в лес, в шалаше песни попеть, а там никого, все разъехались. Прокатило, когда произошла встреча с «кинозрительницами», первый вопрос: «какими судьбами? Нас ждёте?». А у нас готовый ответ, полный возмущения (смотреть выше).  – ну так, пойте здесь, все уже собрались! – да вот, шапку дома забыли… - зачем шапка? – а деньги складывать от благодарных зрителей. Будем музицировать, но при одном условии, если будут подпевать. Ну, тогда пошли к нам, поближе к дому, что тут на перекрёстке торчать, там лавочки есть, да и одежонку какую поплотнее наденем, чтоб комары не сожрали.

Так вот и сдружились, легко и непринужденно общаясь. Видать стратеги мы были неплохие, с задатками. А может быть мы просто на их интерес, скажем так, нарвались. Им тоже было интересно, что парни постарше и отпетые проказники на них внимание обратили и совсем мы не страшные, как по селу молва идёт. А тут ещё строго в полночь мы откланялись и, было, совсем уж домой собрались, да вспомнили, что девчат нужно по домам проводить. Так и сделали, пошли всей компанией, проводили, Надежда, она в начале улицы жила, тоже с нами ходила подруг провожать, а когда к её дому вернулись – Валерка ей предложил встречаться. Ответ положительный. Так он с ней до осени и дружил и в армию она его проводила. И даже ждала. Полтора месяца. До нового года. Но это был её выбор. А тогда не-разлей-вода были. Вокруг этой пары и формировался наш дружный корпоратив. Расскажу поподробнее.

 Нас, токарей, на фабрике 12 человек было, а тут подошёл день рождения Сашки Ашмарина. 21 год исполнилось. Он и пригласил нас к себе домой после работы. В чём были, так и пошли. А село – есть село. Многие после работы так и ходили в робе домой, не переодевались. Ещё какую-нибудь по дому работу сделают, пока светло, а потом мыться, переодеваться и ужинать. В дом не пошли, куда в робе-то, а расположились во дворе под навесом, дружно усидели на свежем воздухе два ведра домашней настойки, плотно закусили топтаной картошкой с мясом и малосольными огурцами, и по домам, а на ходу разогрелись, да тут ещё одному из нас, Саньке Иванову, блажь в голову ударила, мол, Беленкевич от коллектива отбился, его нужно срочно начать воспитывать. Вырвал штакетину из ближайшего забора и за Беленкевичем погнался, тот видит такое дело и по улице галопом. А мы все за ними, а вдруг догонит, хоть штакетину отобрать, а то даже гвозди не загнуты. Догнали, Валерка штакетину отнял и выбросил через забор в чей-то палисадник. А там хозяйка грядку полола. Её и приложило дрыном поперёк спины. Вопли, мат-перемат. Мы рванули из улицы раза в два быстрее, чем, когда за Ивановым гнались, чтоб штакетину отнять, когда он ею на бегу размахивал. Но возле фабричной проходной мы нарисовались вовремя.

Пятница – день укороченный, да в бане женский день. Народу толпа, в основном тётки. И тут мы на площадь выплываем. Никакущие. Пробежались – развезло напрочь. Те мужики, что постарше, особо не задерживались с нами, сразу на мост и по плотине чуть не галопом, а мы, что помоложе, ещё в скверике возле конторы принялись бороться. Потом борьба плавно переросла в драку, сначала один-на-один, но после приобрела массовость и так же плавно утихла, как не было. Матери моей кто-то доложил, что я участвую в пьяной драке возле проходной, естественно, она вылетела, как орлица, но, скорее, не разнять драку и не на мою защиту, а чтоб мне навалять, а если уже наваляли, то ещё добавить домашнюю порцию дюлей в воспитательных целях. Но, когда выскочила на крыльцо проходной, мы уже мирно беседовали возле водоразборной колонки, разогнав супостатов. Всей компанией повернулись к ней с недоумением и даже с возмущением – извините, какая драка? Никакой драки не было. При этом все дружно прятали ободранные кулаки в карманах одежды и по очереди пили воду.

 Мне было волевым жестом показано направление в сторону дома, и команда поступила – домой! А на торце здания конторы здоровенный плакат, в половину стены: «ВПЕРЁД, К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА!» И Ленин нарисован – тоже направление показывает. Я вслух сравнил, мол, вот, не прошло и пятилетки, как в партию вступила, а уже научилась языку партийных жестов. Только оно, народный жест отрицания был раньше придуман и века переживёт… И вообще, я в кино пойду, вот только переоденусь дома. Конечно, я не стал родной матери тот жест показывать, но друзья меня с полуслова поняли. Заржали.

А тут Володька Федотовских увидел, как нашу компанию старательно обошла стороной, причём на приличном удалении, Наташка Белешко. Она секретарем-машинисткой у директора фабрики работала. И малый, как увидел секретаршу – всё! Пропал! Тащит меня не судом, мол, пошли, познакомишь с Наташкой. Мол, в одном классе учились, хорошо её знаешь. Почему ко мне, вон Сашка с Валеркой тоже вместе с ней учились, даже парты рядом стояли, через проход, а Валерка, так тот в детском саду с ней в одной песочнице куличики лепил. Давай, будем трезво рассуждать: оба в робах, хотя времени уже прошло, будь здоров, как с работы ушли, руки и морды грязные, от обоих перегаром несёт, а идти свататься без цветов и без гармошки – уж совсем несерьёзно. А Наташкина мать, тётка Маруся, на колонку за водой пришла, стоит рядом с нами, с моей матерью и ещё с какой-то тёткой общаются, смотрит на нас, головой качает и улыбается. А я её, как увидел, говорю: Володька, у тебя один шанс из тысячи, который лишь однажды в жизни выпадает. Вот перед тобой будущая тёща стоит, падай в ноги, кланяйся, проси руки её дочери, пока у неё настроение не испортилось, а завтра официально пойдём, гарантию даю, при свидетелях. Тётка Маруся чуть не описалась от хохота. Потом долго вспоминала. И правда, после нашего сватовства, у них всё нормально было, всё сложилось, Наташка с Володькой встречаться стали и осенью того года в армию его проводила, и верно ждала два года, только он служил на Камчатке и там остался на сверхсрочную службу. Когда  за Натальей приехал, она отказалась с ним ехать в Елизово, дома осталась и вскоре за какого-то Славика замуж вышла.

А в то лето наша компания продолжала расти. Витёк Стафеев со своей подругой сначала к нам примкнули, но ненадолго, там у них любовь далеко зашла, до постельных сцен, а мы всё в пионеров играли. Костры, песни под гитары, чаепития, которые плавно переходили в виножратие, танцы в клубе, только сбора макулатуры не было, но курятники мы в окрестностях проверяли регулярно. И часто наличие обитателей курятников утром не соответствовало вечернему пересчёту. Ну, чего пустой-то чай луськать! А закусить?

У меня разболелся зуб. Снова.  В пятницу. Чего он разболелся? Дупло в нём образовалось. А тут маринованными помидорами что-то закусили, и семечко из помидора в дупло попало. Я его выковырял спичкой, да, по всей видимости, ковырнул глубоко. Вот он у меня и разболелся. А зубной врач только в понедельник с одиннадцати утра принимает. Я уж и анальгин упаковками грыз, и вату с корвалолом, с валерианкой, с одеколоном в дупло запихивал. Сначала помогало, а потом снова боль - готов по стенам бегать. В понедельник пошёл в больницу, записался к зубному. Посидел возле кабинета, второго человека дождался, кто за мной будет и галопом к роднику. Воды в рот наберу холодной – боль стихает. Только вода согреется – снова, хоть волком вой. А родник тот за усадьбой Прокопия Алексеевича Бочкарева. Его все звали Проня Беспалый. У него на руках только один целый палец был, а все остальные укорочены на две фаланги. Отморозил где-то ещё до войны. Мужики в дни получки и в случаях, когда деньгами обзаводились, затаривались в магазине спиртным и шли к роднику. Дружно рассаживались у Прони вдоль забора и так же дружно квасили, иногда даже с гармошкой там сидели. Конечно, не всегда дружно расходились, иногда даже дрались, как наквасятся. Старые обиды припоминали. Вот это урочище и называли в селе «Пронькин ресторан под тополями». Я туда и пришёл, чтоб зубную боль унять.

А там мужики сидят с коробкой одеколона. Видят моё состояние и вопрос задают, мол, что! Зуб? Иди к нам. Наливают одеколона в стакан:  - Держи, полощи зуб. Да не сплёвывай! Глотай. Ну, я пока ждал начало приёма, флакон «тройного» и уговорил. Отдал я мужикам рубль, как-никак, одеколон-то денег стоит. И пошёл к стоматологу. Зуб у меня болеть перестал уже, но ко врачу я всё равно пошёл. На работе-то ведь отгул взял. Хоть справку получить, что был у зубнюка. Захожу в кабинет. Первая ласточка. Врач, девушка молодая, некрупная, весом килограммов на полсотни всего. Меня в кресло, а сама принюхивается, мол, какой неожиданный букет. Так, говорю, с пятницы, уж, чем только не полоскал. Ну ладно, открыл рот по её просьбе – только рвать. Инструменты у неё готовы, укол всадила, а новокаин не берёт. Минут пять прошло, она ещё один укол. Губа вроде бы занемела. Давай, будем рвать. До того она мне его докрутила, всё уже, на ниточке болтается, а оторвать не может. С ногами на кресло залезла, да сорвалась со своими пассатижами и затылком об косяк ударилась, голову разбила. Всё в кровище: дверь, порог, халат на ней, я у неё пассатижи те забрал, зуб свой выдрал напрочь и бегом в регистратуру, хочу что-то сказать, а язык не ворочается и полный рот крови. Переполошил всех в больнице, сбежались в зубной кабинет, привели девку в чувство, кровь остановили, два шва на затылке наложили. А у меня, после того, месяца три ещё осколки челюстной кости из десны выходили. Такие вот в моей молодости операции были по удалению зубов.

У всех моих друзей подруги были, только у меня подруги не было. А тут в клубе на танцах подходят две девушки. Незнакомые. Говорят, что меня знают, они меня в «шанхай» пьяного увели. Нашли спящего на лавочке возле церкви, приняли за своего. Подхватили под белы рученьки и в общагу. А утром куда-то пропал и две недели глаз не показывал. Я им, что, мол, обещал жениться? – Да нет, просто интересно, Людка, вон, глаз положила. Оно как-то стрёмно стало, когда вот так, напрямик и по-простому. Не по деревенски как-то. Ну, да ладно, познакомились, потанцевали, проводил в тот вечер до «шанхая», но как-то не было большого желания встречаться. Ну, так, и для чего? Они приехали на месяц-полтора на прополку, в головах одно – оттянуться. А оно мне надо! Пусть тянутся с кем угодно, хоть с пожарником из пионерлагеря. Да ещё казус случился. Сижу я возле «шанхая» на лавочке. Подходит компания девчат. Одна с разгона бух! ко мне на колени. Хорошо, что лавочка возле стены стояла, а то бы рухнули с ней и грянулись оземь. Удержал я эту Таню, а брюки на мне сзади от шва до шва лопнули. Пришлось домой топать, переодеваться. Больше я туда долго не ходил.

Да ещё друзья из нашей компании, Наташка с Володькой, решили меня познакомить с новенькой. После окончания Копейского техникума на фабрику приехала молодой специалист, экономист, Люда Сурова. Они там, в конторе, с Наташкой познакомились, покумекали слегка и сделали вывод, что моя кандидатура Людке очень даже подойдёт. В любом плане. Автоматом вступает в нашу компанию, значит, по выходным скучать не будет. Директор фабрики – мой родной дядя, а это ещё один плюс. В случае чего – родство. Да и по внешним данным, по всей видимости, ей понравился. После первой встречи. У меня день рождения намечался, восемнадцать мне тогда исполнилось. Я за неделю всех друзей проинформировал, чтоб на субботу ничего не планировали, а все ко мне. Ну, и к директору зашёл с той же целью. С приглашением. Наташка, секретарша, за машинкой сидит, документ выстукивает, рядом с ней пухленькая девочка сидит, общаются. Спрашиваю про шефа, говорит, что свободно, можно зайти, ну, я пошёл без стука. Правда, я к нему на работе официально обращался, но дома всегда по-простому. Пригласил его на день рождения, чтоб с женой пришли, а когда вышел, Наташка одна в приёмной. Я и её пригласил тоже, мол, ребят в цехе уже пригласил и Валеркину подругу тоже. Родственники все знают. Получил согласие и в цех.

Пришёл, а там, в кабинете начальника, Володька Федотовских с кем-то по телефону разговаривает. Выходит и ко мне, мол, Наташка спрашивает, а что, если с ней ещё одна девочка придёт, которую я в приёмной видел, когда к начальнику заходил. Да ради Бога, хоть две! Только её нужно обязательно познакомить со всей нашей компанией до дня рождения. А то будет выглядеть пёстрой курицей в бочке с молоком. Сейчас вон Михалыч придёт, перетрём момент, сообразим чего-нибудь. А Михалыч – это Валерка. Предложили встретиться вечером у него – а он только за! Опять возлияние, за знакомство. Короче, в шесть часов вечера у Валерки уже начали собираться члены команды. В семь за стол сели. Тост за тостом, когда на столе поубавилось посуды, Вовчик вдруг начал прикладываться к подлокотнику дивана щекой. С извинениями, что плохо спал прошлой ночью, с братом сети проверяли и потом занимались уловом, мол, на часик прикорну и пойду домой. Надюха, Валеркина подруга, домой засобиралась, Валерка провожать пошёл. Наташка, мол, меня Володька проводит, когда проснётся, мол, без него никуда не пойду. Людка заявила, что никуда без Натахи не пойдёт. Короче, остался я за дежурного, посуду мыть. Да пусть хоть что мне говорят, но это было сделано с той целью, чтоб я с Людкой наедине остался. Валеркины родители оба на работе были, младшая сестра к бабуле ушла, Федот на полу раскинулся на ковре, Натаха тоже, и ему на живот ноги положила, мол, затекли в туфлях и, пока я посуду мыл, они дружно уснули или вид сделали. Только одна Людка верно ждала моего возвращения с кухни, а ещё через пару минут я уже запустил по очереди свои холодные руки в вырез её платья. Почему холодные? А потому, что в квартире у Валерки не было горячей воды, только холодная. Холодной водой посуду мыл. А ещё через полчаса вернулись Валерка с Надюхой. Они никуда не уходили, сидели на лавочке возле подъезда, посуду мыть не хотели, гады! Людка сразу отозвала Надюху для оказания помощи, застегнуть сзади деталь одежды, которую я, кстати, не расстёгивал. Оно само расстегнулось! Не нужно было делать глубокие вдохи и напрягаться, когда размер «С» надеваешь на размер «Е». Самая настоящая подстава получилась!

А когда вышли во двор, чтоб девчат проводить, оказалось, что в квартире под Валеркиным жильём, только на этаж ниже, во всю прыть идёт свадьба главного механика фабрики и начальницы ОТК. Сразу мысль! Причём сразу пятерым! И все в голос: - давайте невесту украдём за выкуп! Возле подъезда на лавочке спит местный участковый. Капитан милиции Владимир Калинин. В цивильном. Локти на столе перед лавочкой. Подбородок на локтях. Круто спит. Беспробудно, но, если что – можно будет на него сослаться, что закон и порядок во дворе на лавочке прикорнул в отрубях. Если  невесту украдём, спрячем, а друзья жениха начнут двери ломать, чтоб пленницу выручить без выкупа, то будем отбиваться, как защитники Брестской крепости. Только ничего не нужно оказалось. Невеста с подругой во двор вышли проветриться, а там Натаха-секретарша и Людка – старший экономист.

Слово за слово, похихикали и невесту к Валерке в квартиру под замок. Мы стоим у подъезда курим. Три обалдуя. Один с первого этажа выскочил, растеряха. Второй! Тоже глаза в разбег, дальше, чем очки. Нашу невесту не видели? – а чё дашь? Неее! Три рубля мало! Червонец?  Да ты хоть сам-то невесту видел? Или когда на неё смотрел, так у тебя очки от волнения запотели? Там товару только за пазухой рублей на полсотни, да ещё филейная часть то ли семь - то ли восемь пядей каждая половина! Блин, мужик! Ох, и влетели вы на бабки! Короче, мы там у вас в прихожей бочку пива видели. Давайте её на второй этаж катите под дверь – невесту вашу покажем. А за её голову выкуп отдельно! Без торгов. Тыща рублей, три стакана водки и солёный огурчик на три части порезанный. Тут высыпали остальные, кто ещё был на первом этаже относительно способен к общению. Минут двадцать торговались.

 А, между тем, на втором этаже всё отлично слышали, невеста даже была рада такому приключению. Нет, жених – парень прекрасный. Положительный во всех отношениях. Для семейной жизни Сашка Боголюбов был клад. Но с его мамой и бабушкой, да с его друзьями, которые за свадебным столом у друга затеяли партию в шахматы… она их готова была порвать и пинками выгнать на улицу. А тут мы, местные раздолбаи… короче, Сашкины гости вкатили бочку пива, правда начатую, на второй этаж, мы вернули невесту, но тут уже условия ставила она, невеста, чтоб мы тоже гуляли все на ЕЁ свадьбе. А после мы оттянулись по полной программе. Валерка притащил гитару, оказывается, все песни, которые пели семнадцатилетние, хорошо знали почти все возраста, от семнадцати и до сорока. А пиво мы вернули обратно. Как только решился вопрос, что мы должны срочно раствориться среди приглашенных, так поступила команда: кто поднимал бочку наверх, дружно подхватили её и катят вниз.

Валерку вызвали в партком фабрики. Одного, без свидетелей. Вышел злой, долго плевался, потом немного остыл – рассказал. Оказывается, приехал к парторгу его, Валеркин, биологический отец и начал через парторга забивать клинья, как бы так сделать, чтоб Валерка признал его отцом. Восемнадцать лет ни слуху, ни духу, а тут – нате его, нарисовался. Короче, Валерка послал их обоих без предъявления счёта. Далеко послал. С моим одобрением!

На моё восемнадцатилетие собралось 22 человека. Часа три посидели за столом, но рассказывать долго, о чём говорили и что желали в день рождения, тут, надеюсь, всем понятно. А выпивка без закуски, если все за столом, это просто пьянка. Закуски тоже расписывать не буду. Что о них говорить, если в августе у всех одна закуска, салат из свежих овощей со сметаной, молодая картошка с тушенкой и солёными груздями, а какое же на Урале застолье без пельменей. Да ещё специально для праздничного стола мать испекла пару куличей, и мы с Валеркой постарались, ещё в конце июля прошлись с бреднем по речным просторам. Несколько штук приличных лещей зацепили, которые пошли в пряный посол, а после оказались на столе в виде рыбного филе. Самое муторное дело – косточки из филе выбирать, но когда рыба крупная, каждая особь больше двух килограммов весит, то и косточки у неё, как зубья у граблей. Хорошо вынимаются. Потом мы оставили моих родственников допивать начатое, а сами пошли в клуб. Там что-то не клеилось. То на басу играть некому, то микрофон не работает, то магнитофон не подключается, потому, что шнур не тот. Но я подозреваю, что это всё из-за меня. Когда пришли в клуб, то кто-то из нашей компании объявил о моём дне рождения и после поздравлений и откровенных намёков проставиться, все собравшиеся в клубе, дружно прореагировали на моё предложение, продолжить танцы во дворе моего дома. Только я всех предупредил, что у меня выпивки маловато, всего литров сорок настойки на ирге. Ирга – это ягоды такие, пресно-сладкие, похожие одновременно на чёрную смородину и крушину. Только после такой настойки наутро никаких последствий похмелья.

Были взяты из клуба три гитары, усилитель, колонки, малая ударная установка, всё это погружено на две садовых тачки и передислоцировано ко мне во двор. Ещё родственники не успели разойтись, как мы все явились. Пока ребята подключались и настраивались, у меня с матерью произошёл разговор по поводу угощения. Порезаны огурцы и помидоры, которые кто-то собирался наутро мариновать, поставлена на плиту ведёрная кастрюля молодой картошки, вновь открыта и ополовинена ёмкость с солёными груздями. Вынесен стол и тарелки во двор. Вынута настойка из подпола. Только ведь друзья-односельчане (если честно, я и не думал, сколь популярен в селе, даже среди других односельчан, не говоря уж об одноклассниках) пришли все не просто так. Откуда взялось вино и водка на столе, причём, не меньше ящика каждого - тайна покрытая мраком. Во дворе толпилось, наверное, человек пятьдесят.

Как на американской вечеринке (только вместо бассейна во дворе стояла двухсотлитровая бочка с водой, но желающих нырнуть не было). И тут прозвучал первый аккорд! Лёнька Махаев провёл медиатором по струнам гитары. Толпа завопила. Все, кто спешил в клуб – сворачивали в мой двор. Народу прибавилось ещё. А ведь каждый шёл в клуб и нёс с собой заначку, чтоб с друзьями её за углом клуба оприходовать, а тут просто выставляли на стол и присоединялись к компании. Отец мой смотрел на это с усмешкой, молча, а мать была в шоке, какое в шоке! В ступоре! Дядя Иван снисходительно, как и все директора, видимо с мыслью, что семья в селе, всё таки, не на последнем месте в рейтинге, если у такого раздолбая-племянника столько друзей и знакомых. Впрочем, я в его мысли не заглядывал.

Дядя Сергей, брат отца, и сосед, дядя Миша Бабанов, естественно, встали на раздачу, а тётушки, Тамара и Алевтина, просто влились в коллектив. Они же пели в клубном хоре когда-то, лет 15 назад, и тут запели, а ансамбль им аккомпанировать начал. И нашёлся человек на басу поиграть. А, самое смешное, отцовская крёстная присоединилась к ансамблю с берёзовым голиком и стиральной доской. Такой простой народный музыкальный инструмент. Батя мой даже пожалел, что двор мал и тесен, предложил сарай разобрать, но все дружно отказались, мол, в другой раз. Закончили мероприятие уже на рассвете.

Люда Сурова закипела ревностью, когда я начал угощать старшую сестру Валеркиной подруги, Надюхину сестру Веру, мол, что будут пить? На столе был выбор. Вино, шампанское, водка, настойка, а они с подругой, Валентиной Поташкиной совершенно трезвые. Уговорил их выпить со мной на брудершафт, с Валентиной за знакомство, и сразу на «ты». Сурова обиделась и сбежала. И начались догонялки, в начале плотины догнал её, вернул, еле уговорил, чтоб успокоилась, убедил, что в такой компании, где каждый человек одинаково мне дорог, уделить внимание кому-то одному и уединиться с ним на весь вечер - это будет неуважением ко всем остальным. Мол, потерпи сегодня, а завтра, хоть на лоскуты порви, я поперёк слова не скажу.

На следующий день с утра зашла в гости  соседка, что жила напротив и подарила «Евангелие». Поздравила, долго сидела и общалась с моими бабульками, бутылку кагора ради такого случая мать откуда-то достала. Мы в это время с отцом приводили в порядок двор, убирали последствия ночного «урагана». Допивали водку, что осталась на столе. Хоть и говорят, что русский мужик выпьет всё, даже если всего будет много, а если мало – то тоже ничего не оставит. Видимо, моих друзей это не касается. Осталось, хоть и немного, для большой компании, но осталось приличное количество, хватило, для того, чтоб мой отец пошёл спать  в изрядном подпитии.

Вечером я пошёл к Суровой на растерзание. Но, видимо я не из тех людей, которым можно навязать чью-то волю, если у меня на то нет желания. Про себя решил, что в случае, если мною будут пытаться управлять – собираюсь и ухожу без объяснения причины. Тем более, никакие постельные сцены и половые акты нас не связывали. Была компания, дружная и в той компании каждый был личностью. И на  свободу и независимость любого каждого никто не наезжал. Ну, целовались при расставании, когда кого-то из девчат провожали домой компанией. И все на это адекватно реагировали, без претензий. Проводили Надюху домой, пока всех не перецелует – калитку не откроет, чтоб во двор войти, потом мы все отойдём шагов на двадцать, а Валерка прощаться остался, и ждём, пока они нацелуются. Да ещё с подковырками, мол, что так громко, вон, аж Бабановы с фонарём на крыльцо вышли, проверяют, кто у их коровы по ночам молоко сцеживает. Громко чавкает. А тут подруга, не успела ещё ноги раздвинуть и калитку распахнуть, а уже решила, что все бубенчики на упряжи для неё звенят! В общем, расстались мы с ней, даже не начавши ничего. Видимо у неё был посыл, чтоб меня захомутать, и я его смог осилить, её чарам не поддался. А может быть ещё тот момент, что какую-то силу почувствовал в себе, что смогу просто пообщаться, поговорить и смогу убедить любую, что найду на это слова и аргументы. После этого стал отрабатывать в себе это свойство. Мне не нужно было такого, чтоб доведённую оппонентку до состояния «В КОЙКУ! БЕЗ РАЗГОВОРОВ!», обязательно затащить в постель. Просто довести. А потом и вывести обратно, чтоб остаться друзьями, а не расстаться врагами. Я и девственником оставался до тех пор, пока не встретил ту, с которой вот уже больше сорока лет вместе.  Только она. Одна она. Моя Ольга. Я о ней позже расскажу, до нашей встречи ещё почти пятилетка. А тут столько всего за пять лет свершилось…
Конец августа. Погода – царская. Ночью плюс двадцать, а днём солнышко с утра и допоздна. В лесу – сушь. Ни ягод и ни грибов. А мы работаем. Валы точим – гайки нарезаем. А в Подмосковье леса горят.

Вечером сидели с Валеркой, планы строили на неделю вперёд. Что-то не совсем у нас срастается. Пойдём в пруду окунемся. Вышли на берег. Сумерки, но у вытянутой руки ладонь ещё видно. Решили, что трусы мочить не будем, спрятали одежду в крапиве. А что там из одежды, футболки, плавки, штаны да тапочки. А в тот год мода была у пацанов, всё лето из обуви только кирзачи в дождь да комнатные тапки в сухую погоду носили. По погоде. Накупались, на берег вылезли, а в крапиве только футболки и тапки. А на бугре над прудом две девицы. Нинка Кучина и Людка Иванова. Видели, когда мы в воду полезли, спёрли часть нашей одежды. Брюки перепрятали там же на берегу, а трусы с собой забрали (может быть по ночам нюхать будут). А они с бугра ещё и издеваются. Ладно, штаны мы искать не стали, пока Валерка остался им зубья заговаривать, я натянул ту футболку, что подлиннее была, тапки, и рванул домой. Благо, что до моего дома метров двести от пруда. Быстро прошвырнулся по своему сараю, нашёл в ящике двое трусов и двое штанов (правда, мои штаны Валерке длинноваты, но он их после подвернул до колен) и назад на берег. Вернулся так, чтоб тем тёлкам путь к отступлению перекрыть, чтоб убежать не смогли. Естественно, отловил обеих, Валерке с бугра шмотки скинул. Подруги те у меня вырвались и убежали. Конечно, с нашими трусами. Пошли мы свою одежду отнимать. Эх! Два телка были безголовые! Там такой полигон, такой сеновал! И девки на всё согласные… А мы за своими трусами… Но отняли. Вернее, я уговорил, чтоб отдали. Мои отдали. Валеркины себе на память оставили.

 Валеркина подруга, Надежда, в сентябре в десятый класс пошла. А мне тогда её соседка на глаза попалась. Миниатюрная такая вся, ростом невысокая, но складная фигурой и озорная. Тем более, наши матери подругами были в молодости. Решил я за той Галкой приударить.  С Валеркой вопрос обсудили. Он со своей Надеждой перетёр, та с Галкой пообщалась – вроде бы согласовала. Осталось только какую-нибудь показуху выкинуть. А у меня нож был сделан из куска полотна с пилорамы. Хромирован, наточен, как бритва. Пошёл я по улице днём, прошёлся, посмотрел, прикинул, у кого цветы в палисадниках приличные, а ночью пошёл по улице и своим ножом нарезал по клумбам в палисадниках лилий две охапки. Одну Галке во двор через ограду кинул, а вторую на подоконник, в её комнату, в открытое окно положил. Те, что во двор упали, достались овцам. За ночь овцы съели всё, только отдельные лепестки остались. А что на подоконник положил, утром мать Галкина, обнаружила! Скандал! Не мне. Дочери скандал закатила. Вышел дядька Константин и окно закрыл. Так, мало того, ещё и гвоздями забил, чтоб открыть нельзя было. Хорошо, что Гальку в чулан не запер под замок. Не вышел у меня номер. Она принародно со мной общалась, даже танцевала, когда приглашал, но из клуба исчезала, что даже не успевал заметить, когда и в какую сторону. Видимо чёткая была домашняя установка. В отношении нас с Валеркой в особенности.

Зима в 1972 году накатила ранняя. Уже в середине октября снег выпал и выпал неожиданно, в оттепель. Сначала мороз ударил. Без снега. На реке лёд замёрз, что уже через пруд ходили по льду, человека держал, не проваливался. А потом резко оттепель, ну чуть в плюс, градуса на два, и снегопад. Надюхина подруга, Людмила Плотникова. Они в то время постоянно вместе были. Может, у девчат в плане и было, чтоб я с Людмилой поближе контактировал, но в ту осень просто были дружеские отношения. У Надежды возле дома общались. Девчат вечером после школы провожали и стояли возле дома. Решили из всего снега, что перед домом лежит, скатать снеговика. Скатали два больших колобка. Почти одинаковые по размерам. Кажется, что второй, который потом средним оказался, даже крупнее был, чем нижний. Притащили две доски, закатили один ком на другой. Накатали третий. Представьте плетёную корзину, в которой запросто можно насыпать три ведра картошки. После того, как третий ком водрузили на плечи будущей снежной бабы, поместили корзину сверху и морковку принесли, чтоб нос был. И угли, чтоб были глаза. Укрепили всё, утрамбовали. А ночью мороз ударил. Не сильный. Градусов около двадцати и продержался почти месяц. Баба так схватилась на морозе, что только в середине апреля следующего года растаяла.

Володьку Федотовских с Валеркой призвали с разницей в пару дней. Только сначала не их, а Серёгу Кузнецова, сына Коли Цыпушки. Отплясывали по полной программе, изба ходуном ходила. А баянист был, Сашка Попов, Заглотыш. Сказали, Заглотышу больше не наливать, ещё стакан – и под тра-ля-ля плясать будете. Спать завалится. Так он обиделся, расстроился, заплакал. Как врежет баяном об пол! Вдрызг.

С этим Заглотышем у нас ещё случай был. Он слесарем работал. На обед домой ходил. Жил недалеко от фабрики, да и коллеги запросто подстраховать могли. Приходит после обеда и заявляет: мать брагу поставила, нашёл, где спрятала. После работы все ко мне, а то уже стыдно людям в глаза смотреть. Все угощают, а один Заглотыш без отдачи. После работы собрались и все к нему. Обидится и потом на проводах «прощание славянки» не сыграет (а играл, как Бог). У него не один баян был, тот, что он у Кузнецовых разбил – это был тульский, так, ерунда. У него дома ростовский ещё был. Вот тот был БАЯН! Но речь не о баянах. Пришли мы тогда к нему домой. По стакану выпили – сладкая вода с дрожжами. Ещё по стакану… Все дружно сидим со спущенными штанами в рядок, вдоль забора в огороде. Во главе с Заглотышем. Кто-то спрашивает: - Сашка! А когда твоя мать брагу поставила?  - сегодня утром. Я на обед приходил. Короче, в 10 утра бутыль зарядили, в 17 пить начали. Она даже согреться за печкой не успела. Не то, что забродить.

Следующий на очереди в армию был Володька Федотовских. Чем-то особенным его проводы не отличались и почти не запомнились. Только помню, что было пиво и перцовка. Моя слабость. Выпил четвертинку перцовки и пару литров пива. И опять пищевое отравление. Что несвежее было – не знаю. Но скорее всего селёдка под шубой. Да потом ещё разборка с поддатой Людкой Суровой. Почему я не стал с ней спать. Вот! А на фиг мне хомут с бубенцами, если мне через пару недель в армию. Вернусь и поговорим на эту тему, если будет с кем поговорить.

Отец перешёл на работу в столярку. Раньше всё плотником работал, а тут к станкам допустили. Какой-то старушке с Постройки рамы зимние сделал. У ней были, на чердаке хранились да только на чердак пацаны забрались и сломали. Стёкла все разбили. Она и заказала новые. Отец готовый заказ отвёз, вставил, а пока вставлял, подрядился бычка зарезать. Один побоялся, думал, что не справится, меня на помощь взял. Короче, освежевали мы того бычка, хозяйка печени поджарила кусок, водки бутылку выставила, сидим, закусываем. Тут соседка пришла с чайником браги, мол, попробуйте, что получилось. Батя не отказался. С этой соседкой чайник осушили. Она, мол, давайте, ещё за одним сходим с кем-нибудь. Я прикинул, до дому километр топать, да половина дороги в гору, а батя, если ещё стакан махнёт, то мне его на себе тащить. Он уже даже не говорил, а только кивал. Я тоже не пошёл. Ну, не понравилась такая настойчивость. У той тётки сын меня моложе на три года, а я пойду с ней за брагой. Помог отцу одеться и отправились домой. Метров двести прошли и батя прикладываться начал. Поспать где-нибудь. А около магазина были. Я в магазин, а за прилавком моя одноклассница, Римма. Выпросил я у неё фанерную крышку от ящика, в котором спички развозили с Кировской спичечной фабрики. Нашёл проволоку, привязал к углам фанерного листа, погрузил батю на фанеру и повёз его домой.

Та тётка, что меня за брагой звала, после, когда я уже перешёл из механического в валяльный цех, подставила меня на трояк, но я жестоко отомстил. До сих пор в селе тот случай вспоминают, но об этом чуть позже. В хронологическом порядке.

На Валеркины проводы собралось народу человек сорок. Потом, в процессе, ещё друзья подходили, но надолго не задерживались. Напутствие, дежурный стакан и гость по своим делам отправился, а мы дальше продолжаем. Выпили изрядно. Уже почти все разошлись. Тётка Анна мне, мол, давай, ложись, рано утром вставать, провожать к поезду. Так нет, только прилёг, в уголочке на полу постелено было, как котёнок хозяйский устроил охоту на мои пальцы ног. Я его выставил за дверь – а он скандал устроил, стал в дверь биться и орать. Кто-то – добрая душа, запустил, а он начал снова за моими ногами охотиться. Пришлось встать и идти домой. Короче, не дошёл я до дома метров полсотни, упал в сугроб и уснул. Тётки меня какие-то подняли, разбудили мать, помогли мне до дома добраться. Отпоили меня горячим чаем. Оделся я потеплее и вернулся к Валерке. Проводил его, а потом вернулся домой и слёг с температурой. Вот, с тех пор я уже не пою. Качественно простудился. Долго восстанавливался. Остался без голоса. Конечно, петь пытаюсь. Сам для себя. Что-то получается, что-то нет. И  часто голос подводит. Срывается. Особенно, когда оркестровка для тенора расписана, а у меня баритон. Я аккордеон осваивал отцовский дома на задворках в стогу сена. Но не проникся. Руки у меня разные. Каждой в отдельности играю, а сразу двумя не получается. На губной гармошке лучше. А аккордеон забросил. Правда, после армии дважды в руках держал. Однажды доверили подержать ВЕЛЬТМЕЙСТЕР, а второй раз - тот, отцовский, на котором учился, взял в руки и оценил, что с ним сделали племянники...
Да ещё и в армию на целый год отсрочку получил. Только через год после Валерки ушёл. День в день. Правда он в сугробы ушёл, а я в грязь. Перед моими проводами даже лёд на пруду растаял.

Первого декабря начальник цеха вызвал к себе и заявил, что меня отправляют  на месяц поработать на крашении валенок. То есть в основное производство. Сашка Ашмарин едет в Москву поступать на рабфак при Текстильном институте. Станок освободится, будут работать вновь пришедший Юрик Стафеев и Санька Иванов, а в январе с Ивановым мы поменяемся. Он пойдёт на красилки, а я токарить. Всё равно станков пять, а токарей одиннадцать. Начальник у нас, конечно, был мужик злопамятный.  Припомнил мне стишок «русскому грачу, Александру Кузьмичу, в жопу вставили свечу». Да ещё с амбициями. Он пришёл со среднетехническим образованием, а главный механик, зам директора и парторг с десятилеткой. Главный инженер тоже со среднетехническим образованием, но уже пенсионер и выше не рвётся. Парторг учится в университете Марксизма-Ленинизма и кроме своей работы никуда не лезет. А тут директор уезжает в город. Его  директором пивзавода назначили. На его место ставят зама, моего дядю, Ивана, главного механика его заместителем, на место главного механика ставят молодого парня, только после техникума, а Кузьмич так и остался без продвижения. Решил отыграться на племяннике нового директора. Если меня поначалу не трогал, то когда место главного механика для него обломалось – развернулся в каверзах на полную катушку.

Только я не сразу его политику раскусил, прошло больше месяца, пока въехал, примерно за неделю я уже полностью освоил работу, ещё за неделю научился выносить валенки с фабрики. Технология относительно проста. Часть валенок не всегда прокрашиваются, часть наоборот, те, что не нуждаются в окраске, случайно попадают в краситель. Их, естественно, возвращают в цех, для повторного окрашивания. Вот, среди них, уже готовых, но забракованных по какой-то причине, подбираешь две пары, загибаешь голенища. Готовые валенки со стандартной длиной голенищ, если их не загнуть, сзади упираются под колено и не всегда удобны при ходьбе. Да и к загнутым валенкам, если в них идёшь через проходную, у вахтёров нет претензий. Половина села ходит в фабричных валенках, а их может выписать, как спецовку любой рабочий. На работу приходишь в ботинках и друг твой тоже, а с работы через проходную идём уже в валенках мимо других вахтеров, они же не видели, в чём мы пришли на работу. Я прохожу через проходную, а друг идёт в транспортный цех и перебрасывает мне сумку с ботинками через фабричный забор, потом выходит через проходную и у нас по три рубля заработано. Да! Пара валенок на чёрном рынке в селе стоила три рубля. В соседнем селе можно было продать за пять, но тащиться туда с мешком валенок, да ещё лотерея: продашь или нет. Но зимой всегда получалось удачно, при зарплате около двухсот рублей ещё заработать полсотни на карманные расходы. Мне их вполне хватало на занятия фотографией. На плёнку, бумагу, реактивы. Была мысль, купить солидный фотоаппарат, но всегда находилось какое-то мероприятие, которое нужно было субсидировать. Поэтому 240 рублей на ЗЕНИТ-ТТЛ за год так и не смог собрать. Но зато за 210 рублей купил себе переносной магнитофон. И в неделю только червонец улетал на покупку батареек.

Новый год отмечали у Галки Пилецкой. Той красавицы, с которой, совсем ещё маленькими, жили в одном дворе в Пеньках. Она, конечно постарше меня, даже успела побывать замужем за моим другом, Сашкой Медяковым, сыном учителя географии. Только при родах её ребёнок погиб. Затянулась пуповина на шее. Сашка после этого запил и утопился в пруду. А по осени ещё, Граф Ашмарин, когда поехал на учёбу в Москву, устроил себе проводы, там были ребята из его улицы и девчата из того цеха, где работали наши с ним матери. Вот оно и получилось, что с проводов  у Графа образовалась весёлая компания. И на Новый год мы все вместе оказались у Пилецкой.

Как моя мать не хотела, чтоб я в той компании общался, но, ведь всё назло. Просто из принципа. Ну, чем они плохие, те девчата, ведь сама же молодая была. И по фотографиям смотришь, тоже гуляли, будучи молодыми, и оттягивались в праздники. Не только на работе рекорды ставили. А тут! А вот! До свадьбы забеременела! Позор! Какой там позор, себя в деле проверила. Всё на месте, всё получается. Всё равно позор! А вот! Другая подруга! На работу проспала! Ну, так не сталинские времена, где за опоздание на работу срок давали… Аха! Пришли её будить, а она с чужим мужиком спит! Ну и что! Может она одна спать боится. Посмотрим, лет через пять, как твоя дочь себя вести будет… ещё не вечер. А, по сути, как в воду глядел. Ну, может на год ошибся, моя младшая сестра в девятнадцать с половиной лет замуж вышла, а с будущим мужем года полтора до свадьбы во всю прыть спали.

В январе, после нового года, вернулся в цех, мол, готов к станку. А мне – продолжай работать на красилках. Как? Почему? Ведь на работу, связанную с отвлечением от основной деятельности, не больше одного месяца в год. Так, я отработал… а год-то новый начался. Тогда я пишу заявление о переводе на красилки полностью, а токарем, даже если будут начальники в ногах валяться и упрашивать – только с оплатой по шестому разряду выйду, может быть. Как в воду глядел. Ребята, что токарями работали, часть из них в армию весной ушла, часть на пенсию, а некоторые в автошколе за зиму выучились и шоферить ушли. На всю фабрику два токаря осталось в механическом цехе. Пришёл Герасимов с уговорами, получил от меня список моих требований, подписал оба экземпляра, но с условием, если начальник валяльного цеха, Бачурин, не будет против моего ухода, то – да, а если он упрётся – то я останусь на красилке. А с Бачуриным разговор ещё в декабре был, я ему ситуацию нарисовал, что будет в конце мая, он, естественно, проникся. И послал Герасимова лесом. А про себя я прикинул, даже если я перейду обратно в механический, а у меня отсрочка до осени по здоровью. Значит, меня возьмут в армию. Токарь по шестому разряду зарабатывает двести чистыми. Я на красилках зарабатываю 220, то всё равно я в валке заработаю до осени на двести рублей больше. А если с валенками «налево», то ещё больше.

Конечно, в валенках летом через проходную только больной во всю голову пойдёт, но в конце марта мне пришла неплохая идея. Мой  друг из Совхозного посёлка работал водовозом на автомобиле ГАЗ с цистерной. А если несколько пар валенок поместить в водонепроницаемую тару. В мешок из-под удобрений, допустим, а его, в свою очередь, ещё в один мешок, а потом весь свёрток загрузить в бочку и наполнить водой. Возле горловины не видно ничего, а когда сольёт воду, то валенки можно свободно достать и продать. Виктор приезжал на территорию фабрики два раза в день и набирал воду в бочку, а потом возил на ферму. В совхозе какие-то проблемы были с колодцем. Навозная жижа просочилась в грунтовые воды и в колодце, что был при ферме, воду нельзя было использовать для нужд фермы. Даже для питья не годилась. Поэтому ежедневно вывозилось по две бочки питьевой воды. И по пять пар валенок. У меня  появились деньги. Пусть небольшие, но твёрдые.
Вот я и решил перед армией немного подзаработать.

 А кроме хорошего заработка - молоко причиталось, за вредность. В столовой его выдавали по талонам. 0,5 литра молока за рабочий день. Привозили молоко в флягах прямо с фермы, даже не пастеризованное, разливали в поллитровые банки и ставили в витрину-холодильник. Талон отдал - молоко взял. Взял я два вторых, котлеты с картошкой и банку молока, в обеденный зал прохожу с подносом, а там за одним из столиков мамина подруга и с ней ещё две тётки какие-то, только обедать начали. Эта тётка Галя руками машет, мол, присаживайся к нам. Ну, я без задней мысли, с подноса сгружаю тарелки, банку с молоком ставлю, поднос отнёс, вилкой вооружился и за стол. Ем, молоко пью, чувствую, верёвочка какая-то из молока между зубов в рот проскользнула, а в зубы какой-то комочек упёрся. Я зубы сжал и наклонился над столом, этот комок с верёвочкой на стол сплюнул. Смотрю, мои соседки все трое разом побледнели, рты позажимали и на улицу бегом. Я на стол глянул, что там за хрень, а это мышь дохлая. Хоть я и не брезгливый, но харчи заметнул дальше, чем те тётки, что со мной за одним столом сидели.

Да, а ещё иногда предлагали выйти на подработку, когда сушилка плохо работала, копилось много полуфабриката и по цепочке сказывалось на всех цехах. Основальный цех завален, у нас в валяльном штабеля стоят. И тут в сушилке устанавливают новые вентиляторы и промывают секции теплообменников. Производительность сразу возрастает в полтора раза. Приглашают все цеха по цепочке на прорыв, чтоб сушилка не стояла. Выйти в ночь с пятницы на субботу. Подобрать хвосты. За это премия. Три рубля наличкой, сразу же, как на работу вышел. И, естественно, сколько заработаешь, само собой, но уже в получку. Даже те на работу вышли, кто с утра работал, ну, и подруга та, которая нас с батей угощала брагой, когда мы её соседке бычка резали, она тоже пришла. Мастером сменным она в нашем цехе работала, только в другой смене. Слесарей дежурных двое, два брата, электрик Михаил. Эти хлопцы быстро определились, как купюру в 25 рублей разменять. Часть денег раздали, которые мелкими были, а четвертную решили на выпивку пустить. Мне трояка не досталось, но я согласился работать с условием: от выпивки отказываюсь, а чтоб сдачу три рубля принесли и мне отдали. К трём часам ночи работа моя закончилась, все основы, что сверху в цех поступали, остались только для солдатских валенок и в покраске не нуждались. Подхожу к мастеру, мол, давай трояк, а она – возьми, говорит, у слесарей, они в магазин бегали. Естественно, про меня они забыли, как водку увидели – память напрочь отшибло, потратили весь четвертной. А ведь я эту Зинку просил по человечески, что деньги нужны, что пить с ними не буду. Расстроился и пошёл в душевые. Потом, чтоб домашних среди ночи не будить своим грохотом, пару валенок кинул на лавку, себе под голову, и спать завалился в раздевалке. А в бытовке дым коромыслом. Пьют, балдеют, орут, песни запели. Да ещё вибрация от работы вентиляторов. Того и гляди мозги вылетят. Ну, прошло часа три. Думаю, время уже часам к семи подходит, пора домой топать. Оделся, иду через цех, а на меня штабель полуфабриката валится. Я подскочил, хотел придержать, а не успел, он рухнул, проход загородил, а за штабелем Зинка  пьяная спит. Во сне ноги раскинула в разные стороны и валенки уронила, весь штабель. А у неё кроме халата и одежды никакой. Да и халат тот больше лицо закрывает, чем тело. Тут я и вызверился! Ах, сучка! Ну, получи на весь трояк! Пошёл в подсобку, где краситель хранился, зачерпнул полкило на совок, вернулся и ей всё на промежность высыпал. А для закрепления набрал разбавленной кислоты в литровую банку, смешал с тёплой водой и тонкой струйкой вылил на краситель. А она, когда тёплую струю почувствовала, своей рукой мне помогла, по всему животу размазала, а потом на живот перевернулась. Я пошёл, ещё красителя и кислоты набрал и повторил операцию ещё и сзади. Отнёс совок на место и домой ушёл. Короче, меня после того, как я от слесарей ушёл беспонтово, больше в цехе никто и не видел. В понедельник наша смена с утра, бабы шушукались до обеда, а потом доложили, мол, Зинку слесаря оприходовали в два смычка, а потом приходный орган красителем охреначили от пупка и до коленок спереди и сзади. Жестоко, конечно, но за три рубля нужно было. И её, что меня без денег оставила. Да и слесарей тоже по делу подставил. За тот трояк всё на них списали.

Когда Назаров в армию ушёл,  меня начали таскать по ментам за угнанный мотоцикл у Витька Самарина.  А угнали этот ВОСХОД кто-то из братьев Берберовых, и я, чтоб меня больше не привлекали, просказался, что их видел в тот день в Камышево, когда вечером шёл от Назарова. Что в 11 часов вечера Назаров был у себя  дома, никуда не собирался. А мотоцикл угнали именно в это время. Что у нас в свидетелях Валеркина соседка, она высунулась с какими-то к нему претензиями, когда я уходил, а он за мной закрывал входную дверь.  Одного  из братьев после суда посадили, он действительно мотоцикл угнал, нашли у него в сарае двигатель от угнанного мотоцикла, а со вторым я встречался несколько раз на выходе на камышевскую дорогу, но он не рискнул на меня поднять руку, т.к. у меня, всегда наготове, была цепь от бензопилы. Но это было уже в те времена, когда Назаров полгода отслужил.

В конце марта неожиданно умерла отцовская крёстная. Бабушка Александра Фёдоровна. Ночью во сне. У неё ещё в марте начался процесс. Видимо был очередной удар, просто она тщательно его скрыла. Но было заметно, что речь изменилась, стала слова тянуть. И стала хуже владеть ногой, которая у неё ещё раньше потеряла чувствительность. Даже пару раз  неудачно упала во дворе, после чего всегда была под присмотром. Кто-то из нас всегда был рядом с ней или поблизости. Утром того дня, отец в половине восьмого утра с ней разговаривал и она отвечала ему, а в десятом часу утра мою младшую сестру (были весенние каникулы в школе) разбудила кошка, и своим возбуждённым видом дала понять, что в доме что-то произошло. Сестра дотронулась до бабули, а та уже не дышала. Похоронили через три дня рядом с её матерью, моей прабабушкой.

А кошка начала хулиганить. Огурцы в парнике объедать стала и котят научила. Батя как-то раз пришёл на обеденный перерыв домой, а вся стая в огуречнике пасётся. Егармы на них уже не было, но на удочки они реагировали хорошо. Батя их всех в сумку посадил и увёз в лес к соседней деревне. Если и выйдут из леса, то дорогу домой вряд ли найдут. Фигушки! Все домой пришли. Но больше огурцы есть не стали. Поняли, видимо, что в один из дней могут и не только в лесу оказаться, но и в пруду, в завязанном мешке и с булыжником впридачу.
 
Потом проводы в армию Толика Недокушева. Я в тот день, а была пятница, договорился, что мастер меня пораньше с работы отпустит. Она сходила в основальный цех и их мастера попросила, чтоб в конце смены не подавали основы для покраски, а только солдатские. В шесть вечера я освободился, принял душ и в семь уже был у Недокушевых. Да он и приглашал всех к семи, но приехал друг и одноклассник его брата и всё мероприятие началось ещё в пять часов.

 Когда я вошёл в квартиру Толика, все уже были изрядно навеселе. Мне сразу подали стакан с водкой, мол, штрафная причитается. А стакан такой, граммов на триста. В таких салфетки в столовой стояли. Даже не дали куртку снять. Выпил, а мне в руки ковш суют, мол, на! запей быстренько. А в ковше водка. Я пару глотков отпил, чувствую, что не вода, вернул ковш, закусил солёным огурцом, разделся, прохожу в комнату, а там ещё друзья. И снова штрафная. Так ведь я только что выпил, ещё закуску не прожевал. Ничего не знаем, никто этого не видел, и подают губастый с водкой под ободок. Тут я закусил мясным салатом. Сел на диван и медленно потух. Примерно через час. Помню только передо мной два одинаковых свитера. Прикрою глаз рукой – и в одном глазу двоится. Пойду их рассажу подальше друг от друга, чтоб не смущали, присяду на диван, а они опять рядом сидят. А я им ничего уже сказать не могу, язык не ворочается. Тётка Дуся, мать Толика, видит моё состояние, мол, пойди в чулан, там на сундуке постелено, поспи, легче станет. Я на сундук завалился, а там холодно, и каждый, кто заходит в чулан, сверху меня чем-нибудь укрывает. Напоследок притащили свёрток половиков и тоже на меня положили. А сундук-то подо мной холодный! Выдержал я ещё полчаса этой пытки и в дом. А там на печь. А на печи бутыль с брагой. И все ходят, проверяют, чем я на печи занят. Каждый норовит занавеску отодвинуть, а мне свет в глаза, лампочка на 250 свеч в метре от меня. Короче, выжили меня с печи. Нашёл я свою куртку, попрощался с хозяевами, пожелал удачной службы, а на посошок тётя Дуся мне бутылку в карман засунула.

 А по дороге домой я Кольку Сомова встретил. Хотел его угостить, а он, мол, не буду из горла без закуски, к жене иду, пошли, там выпьем и закусим. Пошли с ним в фабричную общагу. Зинка, как нас увидела – сразу в позу! Ну, думаю, здесь закусить не дадут. Короче, увидел на тумбочке возле кровати пустой стакан. Отлил в него из бутылки половину водки, бутылку с остатками водки в карман и домой пошёл. По дороге, чтоб водку не разлить, отломил сучок от тополя и горлышко заткнул. Выставил бутылку в сарае за поленницу и в койку. Там же в сарае. Проснулся около полудня, отец во дворе на подсвинка ворчит. Вынес ему еду, а тот половины не съел, перевернул свой тазик и по двору носится, тазиком в футбол играет. Я пару глотков водки отпил, а остальное отцу отдал. Сам дальше спать завалился. Во! Проводил в армию соседа по парте!

Это было весной, а в начале лета 1973 года, меня "достала" медсестра Татьяна из больницы у Разбицкого, ни на шаг не отходила. Она там, при больнице жила, типа, в общежитии. Целыми сутками на работе. Я  там лежал после неудачного прыжка в воду. Лоб разбил об дно реки, и глаза заплыли, как на пасеке без намордника мёд добывал. Две недели не мог видеть из-за опухоли на лице и Танюха меня даже в туалет и обратно до кровати за руку водила. Кормила с ложки... а я куражился, мол, горячее, подуй на ложку! Мужики стойко и выдержанно НЕ РЖАЛИ, чтоб меня не подводить. Потом  она меня в армию проводила осенью.

В Камышево тоже больница была. И порой до двух десятков больных лежало, да ещё родильное отделение. Только мне со здоровьем повезло. Первый раз лежал, ещё года не было, а второй раз почти в 19 лет. Да и то не в Камышево. Когда голову пробил об дно реки, долго не могли кровь остановить. Я полотенцем середину лба зажал и поехали на больничной машине в Совхозный. Там в момент всё отремонтировали и положили меня под наблюдение. А когда глаза открываться стали, выпустили домой. Я ещё пару недель в амбулатории под наблюдением был. Ходил по селу, как красный комиссар.

А потом на фабрике плановый останов начался. Всех в отпуск. Мне профком путёвку выделил в дом отдыха в Дегтярск. Я пришёл больничный закрыть, а мне в отделе кадров, мол, зайди в профком, а там – на, держи путёвку, мол, молодёжный заезд там. – а когда ехать? – уже вчера! – а медосмотр – уже прошёл, вот печать и подписи медработников! – а деньги? С чем ехать? Получка только через четыре дня. - Не волнуйся, иди в кассу, сейчас позвоню и всё будет. Прихожу, а в кассе рубли мне отсчитывают. Зарплата за июль, отпускные. Всего пятьсот двадцать рублей и кассир кричит: - вот деньги, пересчитывай, мешок верни. Выдали. Рублями. Юбилейными. В кепку высыпал. Принёс домой, отсчитал полсотни, чтоб с собой взять. Остальные матери отдал. Она до ноября с ними в магазине за продукты расплачивалась. Сразу все нигде менять не хотели.

Приехал в Дегтярск. Вернее, сначала в Ревду электричкой, потом в Дегтярск автобусом, оказалось, что мимо дома отдыха проехали, надо  было парой остановок раньше выйти. В магазин зашёл, купил водки и вина по паре бутылок, сел в автобус и поехал, вышел, где нужно. Место красивейшее. Еловый лес  и корпуса для отдыхающих на склоне горы, как лестница. До самого верха. А внизу большой пруд. Речушка запружена, есть лодочная станция. По берегам заросли малины и княженики (ягода, похожая на малину, только у неё в отличие от малины нет шипов на ветках). Только сразу разочарование. Не молодежный заезд, а семейный. Почти все с маленькими детьми приехали. На весь дом отдыха нас трое одиноких парней, да четыре девушки. Меня к парням поселили в номер. Парни постарше меня. Одному двадцать восемь, Никола, машинист паровоза из Нижнего Тагила, холостой. На вагоностроительном заводе работал. А  второй, Юрец,  водопроводчик, разведённый, возраст – тоже лет за тридцать. После ужина танцы под баян, пошли туда, познакомились с остальными свободными от семейных уз обитателями. Теми, что женского пола. Татьяна, 27 лет, врач, замужем не была. Возраст не скрывает. Её подруга, Лена, возраст непонятен, потому, что карлик. Руки и ноги, как у пухлого десятилетнего ребёнка, да и рост не выше 140 см. тоже медик. И две девушки лет шестнадцати. Сводные сёстры. Родители их недавно поженились. Уехали на медовый месяц к морю, а девиц поручили бабушке (или тёте), которая администратор того дома отдыха. Куда я попал!!!

На следующий день я выпросил у поваров большое пластиковое ведро и пошёл в горы за грибами. Короче, от завтрака до обеда сделал две ходки за ограду дома отдыха и оба раза приносил килограммов по десять молодых подосиновиков. Где-то сушить или мариновать условий не было, просто отдавал поварам, а они на наш стол готовили грибной суп и жульен. Конечно, не каждый день, иногда и просто грибы с картошкой жарили. А после обеда и небольшого отдыха собирались человек десять на волейбольной площадке и до ужина играли в волейбол. Там, конечно же, играли, в основном семейные, но я в их компанию удачно влился. Некоторые тоже со мной стали по утрам за грибами ходить. Или на лодке за малиной. А тут ещё сезон груздей начался. Я даже пожалел, что с этой путёвкой связался. Ходил бы сейчас за грибами дома. Больше пользы бы было.

Свой день рождения праздновал с соседями по номеру. Без женской компании. А приглашать было некого. Малолеток-девиц родители забрали. Они номер откололи. Вернее, не они, а их друзья. Приехали из города на мотоцикле, с собой выпивку привезли. Всю ночь квасили, блажили на всю территорию, а потом пустыми бутылками с горы начали бросать. Шифер побили у корпусов, что под горой стояли. А остальные подруги не пошли к нам после восемнадцати часов. Медики, что с них возьмешь. А я так старался, мне повара на девятнадцатилетие большой пирог испекли. Это за то, что им грибы приносил, а денег с них не брал. Сами тоже к нам идти отказались. Персоналу нельзя, если «мама» увидит – пойдёшь в городе работу искать…

Да ещё Никола-паровоз отчудил. Оказывается, ему пить совершенно нельзя было. Он и держался стойко первую неделю. А у меня на дне рождения выпил и пошёл в разнос. Съездил в Дегтярск, затарился, вернулся и начал квасить. На шестой день запоя выпил флакон одеколона «горная лаванда» и всю ночь гонял под кроватями крыс и белок. Утром Юрка ему скорую вызвал. А запах того одеколона, и ещё «красной Москвы» до сих пор терпеть не перевариваю. С «красной Москвой», конечно, другая история была. Но, то было ещё дома, до поездки в дом отдыха. Там у меня батя отчудил. Бабуля у себя в сундуке смертное держала. Что в гроб кладут и в последний путь обряжают. А те старушки, что на отпевание пришли, мол, одеколон и духи – ни в коем случае. А тот флакон лет двадцать пять в сундуке простоял. И ещё стоять оставался, пока его отец не обнаружил. Начал в стакан наливать из флакона ещё в чулане, где сундуки стояли, а содержимого в флаконе оказалось больше стакана, в полумраке не увидел и на пол пролил. Выпил содержимое стакана, а оно не прижилось. Забросил стакан и флакон на чердак, а сам во двор. Зато какие ароматы стойкие. В сенях и в чулане даже через девять лет запах того одеколона ощущался, особенно в жаркие дни.

В Камышево вернулся из дома отдыха, а тут грибной сезон только начался, последние десять дней августа. В горах он раньше прошёл. Груздей повыперло по всему лесу. Я целую неделю до конца отпуска заготовками занимался. Только уже не было с нами бабушки Шуры. А у матери солёные грузди неудачно получились. Специй мало положила, да ещё кто-то посоветовал, чтоб не плесневел рассол, положить под гнёт веточку рябины, мол, она плесень убивает. А технология холодной засолки груздей и рыжиков, кто знает  - молчите, скажу для тех, кто не знает, включает в себя молочно-кислое брожение с добавлением пряностей и пряных трав и желательно без доступа воздуха. Вот. А плесень на поверхности перекрывает доступ кислорода к рассолу. В этом случае грибы получаются плотные, с хрустом, и не кислые. И вот, представьте. Плесени нет. Рассол скис, стал, как уксус. Грибы жидкие, как маринованные помидоры. Да ещё рябина горечь дала. Вроде бы всего две веточки, а семьдесят литров грибов стали почти несъедобны.

Народ городской с ума сходит. Начиная с пятницы и до утра понедельника несмолкающий рёв моторов. Автобусы, легковые авто, бортовые грузовики с фанерными ящиками в кузове и с надписью «люди», мотоциклы. Даже самосвалы. Все спешат в лес за груздями. Надпись «люди» это кто-то явно погорячился! Это нелюди! Они с граблями в лес едут. Перевернули всю хвойную подстилку в сосновых лесах. Даже там где никогда не было грибов, но, если только там есть малейший намёк, ничтожная выпуклость или кучка хвои чуть выше основного массива подстилки – там всё на гектар вокруг будет вывернуто наизнанку. КРАЗы с тремя ведущими мостами, они забрались даже за двенадцать километров от опушки. Там никогда не было груздей, только опята и подберёзовики! Что там делать с граблями. Но и там всё перевёрнуто. Ходишь по лесу и мечтаешь. Вот если бы разрешили отстреливать таких грибников из ружья солью. Да мне бы к ружью патронов немеряно, то ни одной бы свободной лужи в лесу бы не было, везде бы задницы от соли вымачивали. А уж у реки по берегам, так вообще бы очередь с вёдрами стояла за водой.

Жил в Коммуне мужичок, себе на уме. Не очень грамотный, подкаблучник у жены, но рассудительный. Я о Даниле Костоусове. Каким-то боком он Бочкарёвым родственником доводился, то ли посаженным отцом у моего дяди был, то ли мой дядя на свадьбе его дочери был посаженным отцом, сейчас уже и спросить не у кого. Работа у него была сидячая. Он со станции Марамзино серную кислоту возил на фабрику сначала на телеге ездил, две лошади запрягал, потом за экспедитора, когда кислоту на автомобиле возить стали. Кислота по технологии требовалась, чтоб при стирке валенки в размерах уменьшались. Ну, там слабая концентрация, этим технологи занимались, а он только в перевозочном процессе участвовал. Жил он со своей семьёй в бараке, рядом с лесом. Был владельцем небольшого сарайчика и стайки. Из живности у него водилось всего ничего, поросёнок, коза с козлятами да петух с десятком кур. Козу свою привязывал на опушке леса, или сын его, Вовка, козу туда отводил. Каждый раз привязывали в разных местах. А  тут, однажды, вывел он свою козёшку на опушку и видит:  валяется в кустах пассажирское велюровое сидение из ИКАРУСа. И тут в его голове план созрел. Прорезать в серёдке дыру и присобачить это кресло в деревянном домике, куда по нужде ходят. В туалете, то есть. Приволок кресло домой, полдня повозился – установил. Подлокотники откидные, спинка тоже, да и материал сидения к комфорту располагает. Конечно о зиме не подумал, что ситуации могут разные случиться, может кто и мимо сходит, а то и сталагмит вырастет, будет в мягкое место подпирать, но тогда об этом и не думалось. На улице тепло было. Пошёл жену звать, чтоб на ней испытать конструкцию, а соседка, видать прихватило, терпела до последнего, видела, что Данила в сортире что-то мастерит, как только он ушёл, рванула в туалет, присела, сделала чёрное дело и сбоку рычажок нажала. Спинка запрокинулась. Она, бедолага, встать не может, за подлокотники вцепилась, а они вертикально задираются. До того доёрзала, пытаясь встать, что весь велюр испачкала своей неожиданностью. Пришлось конструкцию срочно демонтировать и нести на свалку, то есть за огород.

В отпуске хорошо. Да только быстро он закончился. Пришлось на работу выходить. В вечернюю смену. И сразу аврал. Вся продукция только в покраску. Пришлось даже вторую красильную машину запускать, чтоб с потоком справиться. Обычно до 800 пар закатников на одной успевал красить, а тут до обеденного перерыва уже больше тысячи пар в красителе сварил. Но обед по расписанию. Пошёл в столовую, а там, в очереди две девушки стоят. Улыбаются. Знакомые, где-то видел. Вспомнил. Татьяна и Люба. Медсёстры из Совхозного. Только Татьяна волосы перекисью обесцветила. Даже не узнал сразу. Так оно и немудрено. Я же её почти совсем не видел. У меня тогда, после неудачного прыжка в воду, глаза заплыли и не открывались, а когда опухоль сошла, так она, Татьяна, в то время черноволосая была. Их в Камышево работать перевели. В фабричный медпункт. Работал до них фельдшер Андреев, по прозвищу Коновал. Уволился. Обиделся. Коновал, он и есть  Коновал, чего было обижаться. Тётка какая-то к нему и обратилась: «товарищ Коновалов», справку бы получить… Говорят, что орал, как резаный. Ну, она же не со зла, по простоте души. А так его в селе все звали, за глаза. Вот девчат, медсестёр молодых, и определили на дежурство через два дня по два, где Андреев один справлялся. И у меня с Татьяной знакомство возобновилось. Встречались в её выходные по вечерам, у них в комнате сидели, магнитофон слушали.

 А в те дни, когда она на работе, мы с другом Володькой тренировались на инструментах играть. У него баян, а у меня аккордеон. Кое-что уже вырисовываться начало, вот только у меня несогласованность была. Или на ладах играю, или на басах, а сразу вместе – никак, а с ним в дуэте я только на ладах играл. Он на баяне ведёт, а я ему подыгрываю. Как-то договорились, мол, встретимся в автобусной остановке, пойдём на берег, попиликаем. А вечером дождь зарядил. Не то, чтобы сильный, а так, моросящий. Мы пришли, а там, в остановке, кто с чем. И гармошки, и гитары, и балалайка, Володькины одногодки собрались, Володька с баяном, а я магнитофон принёс и чистую кассету. Деревенский наш оркестрик запечатлеть, записать для истории. Аккордеон не брал, только губную гармонику.

Собрались, ещё светло было, только автобус вечерний в райцентр ушёл. Часа три репетировали. Ничего не клеилось. Может быть, кто-то не очень этого хотел. Но я смог записать десятка два песен, Михаил Махаев под гитару спел. Акустика в остановке классная, шепотом разговариваешь, а слышно на всю площадь. Само помещение из тонких профильных досок сколочено. Дверной проём без двери и окна без стёкол. От ветра и дождя укрыться можно. А напротив двухэтажное здание больницы. Сто лет назад в здании сельская управа была, а потом под больницу отдали. Родильное отделение внизу, целое крыло, а окна тоже к остановке выходят. Народу в больнице в тот год что-то много лежало. А оно, всегда так. На покосе оторвутся, а потом ходят с радикулитами. Днём выспятся, а вечером уснуть не могут, ходят, слоняются из конца в конец этажа да у дежурной сиделки таблеток просят, чтоб уснуть. А тут в остановке концерт. Сначала просто прислушивались, потом, видимо, надоело, да и спать пора пришла. Начали роптать и шуметь на нас из окон. Когда кто-то из нас огрызнулся – в больнице терпение лопнуло, сколько там было ходячих – сорвались за нами в погоню все, кроме беременных. Не догнали. Мы-то, хоть и с балалайкой, но лоси здоровые, а они все больные, некоторые даже на всю голову. Ну, надо было два километра за нами гнаться с кольями в руках, по лужам, в комнатных тапках!

Бобина с магнитофонной лентой у меня хранилась несколько лет, а в студенческие годы затерялась в одной из комнат общежития МЭИ на Лефортовском Валу в Москве, но это уже было весной 1977 года. Я более подробно расскажу, как она ушла и где всплыли те песни, что были записаны в начале сентября 1973 года.

Ещё в начале шестидесятых в селе был проведён водопровод. Нашли на окраине села источник, который не был загажен цивилизацией, пробурили скважину, и поставили водонапорную башню. От неё в центральную часть села провели водопровод. За церковью была крайняя точка, водоразборная колонка. Потом решили, что в больницу тоже нужно подвести воду. Прокопали канаву, проложили трубу. Во время работы вскрыли несколько захоронений. Надгробных плит и памятников уже не было, но по ходу работ было найдено несколько скелетов. Как я уже упоминал ранее, что после строительства церкви на Красной Горе, погост был расположен рядом и наиболее почётных жителей села, по всей вероятности, хоронили даже в церковной ограде. Прошло много лет, часть кладбища снесли, землю разровняли, устроили рыночную площадь, построили несколько домов и забыли о том, что когда-то на этом месте было кладбище. А тут откопали несколько старых могил, перенесли останки и закопали в другом месте, провели водопровод, а прошло 12 лет, и труба пришла в негодность. Начала фонтанировать в нескольких местах. Откопали, поменяли трубу, а не успели ни утеплить и не закопать, пошли дожди, стенки канавы начали осыпаться. Вот и ждали момента, чтоб откачать воду и грязь, и трубу упрятать в короб. Для того, чтоб не обходить место раскопок, через канаву положили мостик в три доски с перилами и выставили ограждение с фонарями. Только ведь в каждой деревне есть свои шутники, у которых чешутся руки. Ну, объехать, лишних 200 метров, так нет. Сломали перила и на мотоциклах по мостику. Хорошо, когда без коляски, а когда с коляской? А с коляской тоже по мостику. Поднимает её и проскакивает по мостику, а калошу на весу держит. Тогда какой-то урод, с мыслью, что если мостик вымазать мокрой глиной, то на глине какой-нибудь дурак на мотоцикле буксанёт или его занесёт и швырнёт в канаву. А больница рядом, если что – вылечат. Освещение ночью нулевое. Учебный год начался, а летние шалости, рогатки, луки со стрелами ещё не закончились. Но лук-то в школу не понесёшь, а с рогатками запросто. Камней – да их в любой придорожной канаве горстями. Вот днём и потренировались ученички. Все лампочки на столбах побили.

 Иду я от Володьки, фонариком себе подсвечиваю. А батарейки слабенькие уже, они в магнитофоне своё отработали, а в фонаре ещё пока немного светят. Хорошо, что в ту ночь у меня с собой ни магнитофона, ни аккордеона не было. Поскользнулся я на мостике и в канаву рухнул. Удачно. На ноги приземлился. И фонарь не выронил. Стою в воде, в грязи и чувствую, если не буду двигаться, переставлять ноги с места на место, то скоро так увязну, что вода в сапоги заливаться начнёт. А так, в канаве сантиметров десять воды и сантиметров пять вязкой глины. Пошёл по канаве, себе фонариком свечу, прошёл из конца в конец, а вылезть негде и подпрыгнуть, чтоб за мостик зацепиться, выбраться наверх тоже не получится. Сапоги в глине увязают, как приклеенные, а глубина канавы метра два с половиной. Орать – бесполезно. Если из больницы мужики выскочат, так они меня тут же в канаве закопают. Небось запомнили с того дня, как за нами по селу с кольями и швабрами гонялись. Ну, думаю, буду ходить до тех пор, пока кто-нибудь мимо не пойдёт. Хоть до утра. В пять уже пойдут на фабрику, хорошо, мне в вечернюю смену. Приду домой отосплюсь. Слышу, идёт по улице Толя Елизаров (по прозвищу Ушан, умел ушами шевелить). А про скелеты рассказы у всех на слуху, страшно мимо канавы идти, а вдруг в ней мертвецы! Вот он себя подбадривает, насвистывает что-то. Я его зову, из канавы: - Толя! Елизаров! Дай мне руку, помоги из канавы выбраться! Да, видимо, что-то неправильно сказал. Он остановился, прислушался. Я фонарик включил и опять его зову. Он, как рванул в сторону своего дома! Я ему вдогонку: - Ушан, куда ты, б…дь, помоги мне вылезть.

 И тут меня смех разобрал. Себя представил на его месте. Идёшь вот так ночью мимо раскопанных могил, а тебя из–под земли загробным голосом по имени… Я начал ржать. Такая ха-ха накатила! Ржу, не могу остановиться. Даже в больнице во многих окнах свет загорелся. Правда никто не вышел, даже в окна не высунулись, наверное тоже про покойников ночных вспомнили.

Через пару дней рассказываю мужикам, а день получки был, стоим в конторе, я Толькиного отца увидел и рассказал. Тот ржет. Говорит, думали, что он где-то в потёмках в лужу упал, оступился. Прибежал домой, штаны мокрые насквозь и первым делом во дворе везде свет включил и из сапог воду вылил. А оно вон оно что! Обоссался!

А мне помогли выбраться три тётки. Они на фабрику шли, уже светать начало. Я их позвал, сказал, чтоб на мостике аккуратнее, не поскользнулись чтобы, а то рядом со мной окажутся. Остановились, перекрестились все трое. Потом одна по моей просьбе сходила ко мне домой, идти-то всего метров восемьдесят, они с моей матерью лестницу принесли, помогли выбраться.

У одноклассницы, Люськи Воробьевой день рождения. 20 лет исполнилось. Мы с ней с детства, можно сказать, на одной поляне в мяч играли. С ней да ещё с несколькими пацанами. У неё и подруг-то класса до шестого не было, всё с нами. Даже по огородам. И младшего брата, Мишку, постоянно за собой таскала. И в школу вместе с нами пошла. Только ей уже почти восемь было. А после восьмого она в Каменск-Уральский уехала, выучилась на наборщика офсетной печати и где-то там работала в типографии. Приехали они вдвоём с подругой.

 Получилось так, что летний водопровод уже приготовили к зиме, трубы продули, и за водой для домашних нужд нужно было за церковь идти на колонку. Я с вёдрами иду, а Люська с подругой из автобуса вышли. Ей деться некуда, пригласила к себе на день рождения. Я не отказался. Сходил в магазин, подарок купил, вечером к ней. Всё было нормально, пока дядька Андриан не проснулся. Всех выгнал на улицу, а сам за стол сел. Пошли мы в клуб. Сначала кино про Бумбараша. Потом танцы. Потом пошли салаты с винегретом доедать. Потом с, этой, Люськиной подругой, долго сидели на лавочке возле калитки, она сидела у меня на коленях, чтоб я не сбежал, и напевала песни из просмотренного фильма. Во, память у девки! И слух, и голос тоже. Один раз фильм посмотрела и каждую сказанную фразу помнит. Она хотела ко мне в гости, а я что-то смутился. А смутился, такая наглость! Сидит у меня на коленях и командует. Я её приобнял за бока, у неё под мышками руки грею, а она, такая наглая. Берёт мои руки и себе на грудь их пристраивает, мол, сиськи-то вот где, а ты не там их ищешь, только щекотка от тебя одна. Еле от неё вырвался. Слава Богу, Валерка, старший Люськин брат нас услыхал, что мы на лавочке мурлычим, так за ворота к нам вышел, сигарету стрельнуть. Так я полез в карман брюк, достать изрядно помятую пачку «меридиана», согнал подругу с колен. Прикурили с Валеркой и я домой галопом. Так и оставил их наедине.

После того, как в Совхозном нашли злоумышленников, которые угнали у Самарина мотоцикл, он себе приобрёл новый. А вот в «шанхай» ездить не прекратил. Даже подругой там обзавёлся. В тот год осень ранняя была, снег выпал ещё в середине октября, правда через месяц растаял, а в начале октября установилось запоздалое бабье лето. Самарин со своей подругой целыми днями с мотоцикла не слезали. Конечно, днями – это громко сказано, но после пяти часов вечера уже куда-нибудь мчались, только волосы по ветру. Только поссорились однажды. О чём у них сыр-бор разгорелся, я без понятия. Я в день их ссоры у дядьки Сергея был, мы с Виктором, с братом, дрова у них в субботу кололи. Видели финал ссоры, подруга та, Самарину оплеуху отвесила и в общежитие ушла, а он на мотоцикл сел и уехал. Я и не думал даже, что её встречу в воскресенье, думал, что все сельхозработы закончились и городские за выходные все по домам разъедутся.

 А, между тем, события развивались так. В субботу вечером в клубе меня отозвал Виктор Сычев с деликатным вопросом. Ему очень нравилась одна из моих одноклассниц, Маша Храмцова. Она, и вправду, девчонка красивая была, многим нравилась. Да только брат у неё агрессивный был – рокер, хулиган и задира. А со мной у него были довольно дружественные отношения. Как-то раз у него с мотоциклом оказия случилась, а я мимо проходил и не поленился, рукава закатал, и помогать начал ремонтировать, после этого отношения дружеские наладились, хоть он и старше меня был лет на шесть. Вот Сычев и прикинул. Что я помогу ему с Машкой познакомиться, а если что, то моего друга Валерка не станет метелить, когда его со своей сестрой увидит. Пришли с ним к Храмцовым домой, а соседская девчонка, сарафанное радио, всезнайка, а они, мол, за ключиком костёр жгут. Мы туда. Пока тепличное хозяйство вокруг обходили, мимоходом забежали в один из домов в начале улицы. К Сашке Леонову, он ведро картошки в авоську насыпал, гитару взял и с нами пошёл. Подошли к костру. Точно. Храмцовы там, и брат и сестра. Естественно, у нас отговорка, мол, пошли картошки печёной поесть, ещё одного деятеля ждали, не дождались, стемнело. Хотели вообще никуда не ходить, но в лесу костёр увидели. Мол, наша картошка – ваши дрова. А гитара? Так мы же в лес пошли, как без неё. Вот и прихватили с собой. Песен попеть. Ну, и Сычев с гитарой вписался. Оказывается он не только водку пить, хулиганить и драться может. Он и на гитаре умеет играть, и песен много знает. Чем не жених. А потом, когда с Машей встречаться начал, так вообще мозги на место встали. И муж из него неплохой получился. Что любовь с нами делает!

А в воскресенье вечером в клубе тишина, фильм закончился, все не расходятся, ещё чего-то ждут. Может быть, наберётся человек двадцать, так ансамбль что-нибудь плясовое сыграет. Аппаратура в углу фойе стоит, включена, инструменты лежат, а исполнители в кладовке разминаются. Конечно, могут и до такой степени размяться, что и играть некому будет, но, пока ждут все 22:00 пропикает. Я из клуба покурить вышел. Там возле забора стоит невменяемая самаринская подруга. За забор держится. Если отпустится – рухнет. И на лавочке три пацана сидят. Малолетки, лет по четырнадцать. Ну, думаю, не увести её оттуда, парней на грех наведёт своим внешним видом. Подошёл, заговорил, только кивает. Пойдём, говорю, в «шанхай» провожу. Соглашается. Ну, и пошли с ней потихоньку. А эти пацанята, сначала, вроде бы за нами увязались, так я из ближайшего забора штакетину вырвал – отстали. Только погорячился, когда сказал, что провожу. Сама она идти уже не могла. Я её подхватил на руки, а она и даже держаться за меня не может. Совсем отключилась. Я её к себе домой и в сарай, в свою берлогу. Сапоги с неё снял, куртку и одеялом закрыл. А сам в дом спать ушёл. Только ещё воды ей кружку отнёс, возле кровати на комод поставил. Мало ли, вдруг ночью пить захочет. Мать слышала, как я ужинал на кухне в потёмках, как раскладушку застелил, как спать лёг.

Утром я в половине пятого встал, на работу помчался, а эту подругу попытался разбудить, вроде бы осмысленно на меня смотрела, воды попила, сказала, что сориентируется и до семи утра исчезнет. Я в середине дня домой пришёл, в сарае никого. Даже постель заправлена. А через пару часов приходит отец и ржет. Говорит, что утром комедию смотрел с трагедией. Они с матерью уже оба с восьми работу начинали, мать вскочила и в сарай, а там спит кто-то. Она подумала, что это я. Давай будить, мол, на работу проспал. Подруга от подушки голову поднимает, а там глазищи в пол-лица и волосы чуть не метр длиной! Мать её за волосы и во двор. А та голая совсем, орёт, дайте одеться, сама уйду, мол, своего сына не позорьте, он, как принёс, здесь меня положил спать и ушёл. Совсем, мол, меня не трогал. Батя вышел, рыкнул на мать, чего, мол, к девке привязалась. Сама же видела, где сын спал, а сейчас в дурь прёшь. Пришлось мне вечером пойти с извинениями. Поржали. Адрес свой оставила. Я даже из армии пару писем потом написал ей, а потом командировки, разъезды, соревнования. Не до писем. Больше писать не стал. Так переписка и заглохла.

Середина ноября. Мать пилит со всех сторон, почему мне повестку не несут. Чего, говорю, давно не ревела, так на проводах оторваться хочешь? Она, мол, все в армии служат, а тут я всё дома болтаюсь. - Надоел? Так и скажи, сам уйду. Поехал в военкомат и возмутился, что всё никак. Год уже прошёл, как отсрочку давали, а теперь пора. Домашние уже скулят. Мне повестку выписали, чтоб в понедельник утром к поезду и военный билет выдали с воинским требованием на проезд до станции Егоршино даже на медкомиссию не направляли, так поехал на областной сборный пункт, без заключения медиков. Домой приехал, рассчитался на фабрике, пригласил друзей и родственников, дружно посидели и утром за мной попутно заехал мой одноклассник. Он к этому же поезду вёз Игоря Токманцева, тоже в армию. Из девчат меня проводить пришли только Татьяна и Люба – медички.
На этом моё детство закончилось.

Армейская служба у меня началась с кухонного наряда. Мы утром приехали на сборный пункт, сдали документы. Нас отправили в спортзал. Мол, там посидите с остальными, вас вызовут. Вечером, часов в шесть вызывают, мол, строиться на ужин. Некоторые, кто уже не первый день на сборном пункте обитает, конечно, на вызов не откликнулись, а перед этим малый какой-то ходил, стрелял сигареты и пожевать чего-нибудь, а то уже вторая неделя на исходе, а его никто не берёт, ни один «покупатель». Вот и подумали, свои харчи приберечь, а то, мало ли, придётся неделю в спортзале на голом полу спать. Пошли поужинать. А нас после ужина на сутки зарядили в наряд по кухне. Мы с Игорем истопниками. Затопили печь, сырые дрова плохо горят, пока разгорелось – завтрак готов. Заливай топку водой. Потом так же обед и ужин. Да ещё съел я что-то не домашнее. Живот скрутило. Я, то поленья в топку кидаю, то головешки оттуда достаю, то угли выгребаю, а в промежутках под кустами землю удобряю. И день как-то незаметно пролетел.

 Вечером вернулись в спортзал, а там некоторых из нас вызвали  в какую-то команду. Я раньше даже таких эмблем не видел ни у кого, какие у лейтенанта были, что фамилии по списку зачитывал. Любопытные спросили, мол, что за войска, а в ответ – подводная авиация. Ну, хрен с ним! На три года, так на три. А только потом кто-то ушлый: да это, мол, железнодорожные войска. Наутро нас повели на станцию, человек восемьсот, погрузили в вагоны и повезли в Горьковскую область. В учебку.

В Ильино четыре вагона отцепили, подъехал тепловоз и повёз нас куда-то лесом. А там пару километров пешком, и привели нас в клуб войсковой части. Тут же сразу пришли офицеры, сели за столы в небольшом помещении, куда выстроилась очередь. Вдоль очереди шныряют сержанты, выискивают нужных для своей роты людей и показывают через дверь – к какому офицеру подсесть на собеседование. Моего попутчика, который до армии работал в закрытой лаборатории на радиозаводе в Нижней Туре, забрал капитан из третьей роты. Потом к нему же попали трое, кто играл на каких-либо музыкальных инструментах, а я сижу в уголочке, дремлю. Подходит детина, ростом под два метра, спрашивает, трактористов ищет. Я откликнулся. Он фамилию спросил, мол, никуда не отходи, сейчас вызовут. Выходит тот капитан, что музыкантов набирал, меня с собой повёл. Два вопроса: что я умею и на каких инструментах играю. Ну, пришлось признаться, что умею на токарном станке работать, могу сварочные работы делать, на автомобиле и на тракторе рулить, танковую школу закончил, на губной гармонике играю немного и на аккордеоне тоже немного обучался, умею канавы копать и есть спортивные разряды по стрельбе и по лыжам. Капитан позвал старшего сержанта, отдал ему несколько папок с документами, тот нас по фамилиям вызвал и повёл в казарму, чтоб другие командиры рот не перехватили. Так я и оказался в мостовой роте. Причём с перспективой, что я в этой роте после учебного процесса останусь в постоянном штате инструкторов.

 Когда с Урала уезжали, ещё грязь была на дорогах, в октябре уже снег лежал, да случилась оттепель, а в день погрузки в поезд первый раз за весь ноябрь подморозило, а в Горьковской области снег и не думал таять. За ту зиму наверное трёхлетняя норма осадков выпала. На стрельбище специально ходили, снег притаптывали по всему полю, чтоб из положения лёжа было видно мишени и лыжную трассу каждый день ходили и прикатывали. А по субботам лопатили снег вокруг казармы и по семь-восемь самосвалов вывозили на полигон. Первые стрельбы перед присягой, три боевых патрона, выбил 30 очков. На лыжах, на обычных дровах, которые на сапоги привязывают, прошёл десятку, уложился по времени в норматив первого разряда.

Ротный предложил всем, кто играет на инструментах, чтоб им из дома прислали их инструменты посылками, а радиомастера отвёл в склад, где хранились радиодетали, чтоб он там подобрал всё нужное для сборки хорошего усилителя для эстрадного ансамбля. За месяц агрегат был готов. Что-то там около киловатта было в той шарманке. Я показал, что могу управлять плавающим транспортёром и трактором, что умею пользоваться сваркой. Потом я сходил в кузню и отковал там себе резцы для токарного станка. При первой же возможности, когда поехали в Гороховец на завод подъёмно-транспортных механизмов, все ребята наводили порядок на стеллажах металлобазы, а я промышлял в цехах, подбирал и прятал в портфель свёрла, резцы, фрезы и прочую дребедень, что может пригодиться токарю.

На заводе «Капролактам» в Дзержинске из брака набрали листового разноцветного оргстекла разной толщины, загрузили всё в кузов автомобиля, на котором туда ездили с шефской помощью и привезли в роту. Потом стенды делали. Да и так пригодилось. Производство наладили настольных канцелярских приборов. Моя задача была – выточить на станке из бериллиевой бронзы наконечники для наборных шариковых ручек. Я их штук по двадцать в день делал. Проблемы были с трубками, на которые нарезалась резьба, а потом по резьбе загонялся набор цветного оргстекла, но проблему тоже решили быстро. Два десятка наборных ручек и два канцелярских прибора для прапорщика из склада и трубки нужного диаметра, правда, стальные, запросто выписывали со склада при необходимости.

Всё это делалось с молчаливого одобрения командира роты. Мировой мужик. Хозяйственный, и команду себе набирал каждые полгода такую, чтоб в роте была автономия полная, чтоб любой инструктор смог в любой момент заменить любого коллегу. Сваи забивать – пожалуйста, пролётные строения мостов собирать – ради Бога, на тракторе ездить – были люди. Только не было токарей-универсалов да механиков-водителей на плавающий транспортёр. Меня не нужно было обучать, и после меня малый пришёл, трактористом был на гражданке, а вот токаря пришлось полгода учить. Правда, урывками.

Лето 1975 года, и осень тоже, то и дело, по командировкам мотались. После того, как взвод машинистов копровых установок полностью аннулировали и всех отправили на БАМ, даже сержантов, те, что остались в роте, могли втроём заменить половину взвода без потери производительности. Собирать опоры моста или пролётные строения – тоже запросто. Хоть непрерывная сборка с последующим надвигом, хоть укладка по частям, это смогли бы даже наладчики топливной аппаратуры, казалось бы, совершенно не имеющие понятия в этом процессе. Так и мне довелось изучить процесс наладки, ремонта и регулировки топливной аппаратуры. И после в жизни пригодилось.

Конечно, всё, чем мы занимались для нужд роты, постоянно прерывалось вводными от комбата. Такой был подполковник Веселов, что весело было всем. То соревнования по стрельбе, то лыжный аттракцион, марафон, вернее. Один его начальник штаба что стоил. Майор Ворон. Как рявкнет на весь лес во время лыжного кросса, так узбеки с лыж падают. Про него даже байка ходила, что когда майор Ворон увидел, как два узбека на лыжах по плацу строевым шагом передвигаются, он из окна штаба в окно выпал, и пока со второго этажа летел, даже ни разу не каркнул.

Зато Веселов собрал команду снайперов из тех, кто каждый раз на стрельбах показывает отличные результаты и сам лично с нами проводил занятия: маскировка, стрельбы, ориентирование. Кроме АКМ, с которыми мы ходили в караул, ещё были выданы каждому СВС для специальных занятий. Только патроны к ним в роте не всегда были. Там ведь патрон не АКМовский, а от обычной трёхлинейки. Выдаст комбат на стрельбы и тренировки, а потом каждую гильзу ему по счёту сдать нужно. Как-то раз после тренировки два часа гильзу в сугробе искали. После того случая – один стреляет, а второй рядом с детским сачком стоит, ловит. Все девять человек, которые входили в группу снайперов, остались в учебке в постоянных составах подразделений.

Весна 1974 года была ранней. В середине апреля уже +25. те, что выпросились в увольнение – мы им не завидовали. По такой жаре в шинелях и зимних шапках. Приказа о переводе на летнюю форму одежды не было. Да и что за увольнение, если за границы посёлка нельзя выехать. Одна центральная улица просохла и пыль на дороге и на тротуарах, а по этой улице гуляют туда-сюда два десятка обормотов в зимней одежде и при встрече друг другу честь отдают. А местные, жены и дочери офицеров и прапорщиков уже в лёгких платьицах, а мода на мини ещё не отошла в том году, гуляют с прогулочными колясками и, периодически наклоняются, чтоб проверить, как их чада в тех колясках себя чувствуют.

А как в увольнение уходили – одни заморочки. Казалось бы, что уже всё! Штаны наглажены, шинель тоже, шапка – аж квадратная на голове. Идут в штаб, а там дежурный по части берёт карандаш, сзади к шее прикладывает и заводит под волосы. Если, хоть один волосок, на карандаш  наползает – всё, в подразделение стричься. Один вернулся, а я дежурным по роте был. Беру ручную машинку, механическую и начинаю его стричь. А тут два старшины вваливаются. Наш, Коля Поточный и его друг с шестой роты. Тоже стричься завернули. А они уже к подругам на встречу опаздывают, в пятницу познакомились возле бани, когда роты на помывку водили. Машинку электрическую тащат, давай тоже стриги. Ну, я их и постриг на высоту насадки. Только к середине лета обросли.

Так им-то не страшно. У них лычки вдоль погона – издалека видно, что старшина идёт. А вот мы с Анваром глупость великую сделали, когда головы обрили наголо. Анвар, это наш радиомастер. Мы уже чётко знали, что в роте остаёмся. Наши уже все по батальонам разъехались. В основном на трассу Тюмень-Сургут и, некоторые, в Комсомольск и Чернышевск. Новый набор начался, уже пополнение приехало, подшиваются, тоже все коротко стриженные. И мы среди них. Сержанты с чужих рот, да и офицеры тоже, цепляются, когда куда-то идёшь без строя в одиночку. Да ещё лысина на солнышке обгорела, кожа лохмотьями над ушами висит. Так мы догадались. Взяли у старшины робу для строительных войск. Ту, что с накладными нагрудными карманами. И к ней погоны с петлицами пришили. Так и ходили, пока не обросли. А я потом всю службу в такой форме проходил, до самого последнего дня нахождения в части.

Молодое пополнение прибыло в основном из Поволжья, из Прибалтики, с Украины и из Средней Азии. Тех, кто плохо знал русский, после присяги сразу отправили в батальоны. Остались только волгоградцы, украинцы и прибалты. Команда крутая. Мы волгоградцев сразу определили себе в помощь на полигон, чтоб в казарме и в душных классах не сидели, загнали всех на понтон, обдирать старую краску. Они там и сидели дружно, не высовывались, чтоб начальству глаза не мозолить. Иногда в наряд по части ходили, но тоже в престижные места: наряд по спортзалу, по клубу, по пляжу, по КПП или КТП, в патруль (по выходным дням).

 В клубе я дежурным был. Все ключи у меня. Пошёл в комнату для офицеров порядок проверить, а там бильярдный стол стоит, ну, я и не удержался, начал шары гонять, а тут командир взвода с проверкой. Он дежурным по части был, постоял, посмотрел на меня и предложил партиечку. Я его, как котёнка, раза четыре раскатал. У него решение созрело, когда отдежурили, в тот же вечер забрал меня из роты и в бильярд, а там, на спор, с крутыми бильярдистами пара на пару. Вечер был триумфа. Только командира полка там не было, начальника штаба, нашего ротного да двух комбатов. А остальных всех наказали. Офицеры-то остались помочь с выигрышем разделаться. Ящик водки мы выиграли. Ну, а мне не положено, я спать пошёл. Потом Омельченко ещё меня с собой брал поиграть, да желающих не было сразиться. Не надо было с первого раза свои возможности раскрывать.

На том и порешили. А вскоре после того случая, Омельченко пришёл на полигон. Заводи, - говорит, - транспортёр, поедем в Золино по делам. С ним ещё двое лейтенантов. Поехали. А там к магазину. Закупили они водки и шампанского по ящику и назад, в часть. Свадьба у него предстояла, невеста из Питера уже приехала с подругами. Нет бы с полигона ящики домой в руках унесли – так нет! Вези к дому. Ну, и нарвались на замполита полка. Он в том же доме жил. Мне-то ничего не было, а Омельченко осенью поехал командовать ротой в Сургут и ротного в Омск отправили, только батальоном на трассе командовать.

А ещё случай был, приехал к одному мальчишке отец в гости, посмотреть, как сын себя чувствует. Батя, конечно, крутой. Какая-то шишка из правительства Эстонии, а сынок – мастер спорта по борьбе. Да что-то там начередил – вот его батя и спрятал подальше, чтоб в республике дотошным деятелям глаза не мозолил. А Вили, парень простецкий. Немец по национальности, неторопливый и обстоятельный, как все прибалты. Сходил в увольнение, с отцом пообщался, а вечером в казарму спать, чтоб утром ещё с отцом побыть и к поезду его проводить. Принёс две бутылки знаменитого таллиннского ликёра. Под кителем пронёс, и даже никто не заметил. Меня Олег Марков подзывает в бытовку, мол, Вили проставился, будем пить? А мы в наряде по роте. Ну, мы и оприходовали на четверых две по 0,7 без закуски. А тут ротный в казарму явился. Уловил, что от меня вкусным перегаром несёт, поднял Сливинского, чтоб тот меня заменил, а утром погнал меня на трактор, чтоб укладочный кран по рельсам передвигать. И ржёт гад, мол, что смурной такой, или голова болит? Это, говорит, тебе не в бильярд замполита полка обыгрывать!

В конце мая приехал в гости Владимир Петрович, младший брат моего отца. У него была твёрдая установка убедить меня после армейской службы приехать в Москву для поступления в институт. С задачей он справился влёгкую. Я и сам не собирался возвращаться в Камышево надолго, если только получить документы и сразу же уехать. В армии я тоже оставаться не хотел, видел, что творят офицеры и прапорщики, сколько пьют. Да ведь эта часть, где мне пришлось служить, не в глухом лесу стояла и была довольно престижным местом службы, а что творилось на трассе в батальонах, так вовсе не возникало ни малейшего желания там оставаться. После, когда мы с Анваром занимались установкой и настройкой телевизионных антенн, ещё раз в этом убедился.

Двое бойцов ездили в Симферополь, поступали в военное училище, не поступили. Вернулись в полк, а после сопроводиловка пришла, что отчислены за самовольную отлучку во время вступительных экзаменов. Познакомились с двумя местными девицами, договорились о встрече, сбежали после завтрака в город, а те девицы – сёстры, их родители дома заперли, и ключей не оставили. Парни долго не думали, спустились с крыши к ним на балкон. Пообщались, чаю попили и собрались уходить, а обратно на крышу влезть – верёвка оборвалась. Пришлось уходить через балкон в квартире этажом ниже. Да ладно бы один, а то двое друг за другом. Хозяева телевизор смотрят, а эти два клоуна на балконе разулись, прошли через квартиру и в прихожей сидят, портянки накручивают, сапоги обувают. Хозяин милицию вызвал. Только из подъезда вышли – тут их и повязали. Отправили обоих в Шимановск после той сопроводиловки. Хорошо, что подруги уже совершеннолетние были. Володька после армии поехал к своей, да опоздал, она уже замуж вышла.

3 июля 1974 года. Незабываемый день. В тот день над Горьковской областью пронёсся смерч. Повалил деревья, оборвал провода, почти полностью сорвал крышу с дворца спорта. Но это мы узнали только через день. Да и то по слухам. В части что-то случилось с электростанцией. Ещё накануне, 2 июля, переключились на резервное питание. Конечно, электроэнергии всем не хватало, а во второй роте на пилораме гнали срочный заказ. Чтоб подать напряжение, решили использовать электростанцию с консольного крана, он лёгкий и запросто можно подогнать к самой пилораме. Только не самоходный. Переставили трактором. Трактор оборудован специальными башмаками для езды по железнодорожным путям. Подогнали кран, запитали от него столярный цех и пилораму. Трактор не отцепляли. Я в кабине сидел, увидел, что со стороны Волги, с юго-востока туча накатывается. Чёрная, как смоль. Курсанты работали буквально в десяти-пятнадцати метрах, группа из шести человек. Я им только крикнул в открытую дверь, чтоб в кабину ко мне бежали и Анвара толкнули, чтоб тоже в трактор бежал. А то он из-за работы электростанции мог меня не услышать. Те, кто первым в кабину трактора ввалился, ещё наполовину мокрые были, а кто был подальше от трактора, на них уже сухой нитки не было. Ураган налетел и так же быстро закончился. Правда трактор и кран сместились на пару метров по рельсам. Кран лёгкий, весь из дюраля, какой-то экспериментальный. С него посрывало все тонкие листы дюраля и разбросало по всему полигону. А если бы удержались, то не знаю, как далеко бы нас оттащило с такой парусностью. Ну, и я затормозил. При заглушенном дизеле передачу включил, а так, реально трактор по рельсам за краном покатился.

Ближе к осени нашего командира роты заменили новым. Он и был-то взводным соседней роте пару месяцев, только, видимо, чей-то детёныш. Сразу командиром роты не поставили, только и.о., но совсем недолго, только до снега, а потом из Питера прислали штрафника. Пьянь несусветная. С женой в разводе, по партийной линии два выговорёшника. Был в военном училище комбатом, а к нам его ротным.

Командировка в Среднюю Азию. В Ташкент и Самарканд. Молодое пополнение в полк сопроводить. Нет бы, кого из тех взял, кто язык знает, так он посчитал, что они в части нужны будут, пополнение принимать, а мы так, без дела болтаемся. Повёз нас с собой. А там жара стоит под сорок, асфальт плавится. Мне Турсунов дал письмо для родителей. Он сам из Самарканда, как ротного не уговаривали, чтоб его отправить, мол, там родные отблагодарят. Упёрся и не в какую. Поехал я. Хорошо, хоть там, когда на место приехали да осмотрелись, так увольнительную дал, чтоб я письмо отнёс. Дорогу мне Турсун всю расписал – как идти и на чём добираться. Я сделал проще. Взял такси и за рубль доехал до калитки. Начал стучать – вышел сосед  из соседнего дома и сказал, что все на свадьбе гуляют, адрес подсказал. Таксист ещё не уехал, я опять к нему, ещё рубль, мол, вот по этому адресу. Приехали, я молодым ребятам, что возле ворот стояли, представился, спросил – как найти родственников Турсунова. Меня во двор заводят, сажают за стол, чаем поят, лепёшки, плов, ещё какая-то еда на столе. Потом подвели к самому старшему за столом, говорю, что от Турсуна Турсунова письмо привёз его родным, что мы с ним вместе служим. Конечно, рассказывать долго. Принимали меня там все, как родного.

Рядом с аксакалами сидел, письмо отдал. Читал малый. Естественно, тысяча поклонов друзьям и родственникам, гул одобрения, что родители дали приличное воспитание, никого не забыл, всем привет передал. А о себе совсем коротенько, мол, служу нормально, пусть о том, как служу, мой друг расскажет. Долго хохотали, когда я сказал, что он на лыжах научился ходить и даже с горки на них катался и не падал. Вечером меня привезли на сборный пункт и для Турсуна посылку приготовили, выгрузили два полосатых мешка, хурджун, называются. А там насыпью солёные шарики из творога, орехи, фисташки, изюм, сухофрукты, словом всё, что долго хранится. Килограммов двадцать. И к поезду, как отправляться в Ташкент для соединения с основной группой, ещё столько же привезли. Всё довёз в часть. До нового года хватило шелухой от фисташек плеваться. 

1972 год был годом страшных лесных пожаров. Даже в декабре 1974 года в некоторых местах на стыке Горьковской, Ивановской и Владимирской областей ещё дымились болота. Молодой сосновый лес стоял сушняком, без хвои. Нашей части было предписано выделить людей для работ по вырубке горелых деревьев и расчистки участков для посадки молодого леса на территории вблизи деревни Большое. Чтоб не сорвать учебный процесс, отправляли на вырубку горелого леса каждую роту примерно на месяц. Наша рота поехала первой. Семьдесят человек. Да больше бы и не вместилось в то здание, куда нас разместили. Это в пятидесятые годы была деревенская больница. Но, в начале 70-х торфоразработки были прикрыты, народ без работы постепенно разъезжался в другие регионы, а в деревне оставались лишь пенсионеры и те, кто не особо рвался в уехать по причине отсутствия какой-либо другой профессии, кроме, как ремонтировать технику и делать торфо-перегнойные горшочки для выращивания рассады. Жителей было около 900 человек. Трудоспособных мужиков человек двадцать, почти все трактористы. Там летом только на тракторе, на автомобиле проехать было негде. Человек двести пенсионеров обоего пола, а остальные – женщины. Дети учились в интернате в райцентре Талицы. Или ездили в райцентр по узкоколейке. Ходил тепловоз, возил три вагона два раза в день, утром и два раза вечером. Зимой ещё можно было как-то проехать на автомобиле, когда замерзали болота, зато летом – только по узкоколейке. Ветка, длиной около 12 км была огорожена заборами из колючей проволоки на всём протяжении. Это я так думал, а на самом деле просто проходила между тюремными зонами. Там их штук шесть на всём протяжении. И, по слухам, все, кроме одной, женские.

Мы поехали на трёх автомобилях, один УРАЛ и два ЗИЛа. Немного плутанули, выехали к какой-то лесосеке. На голой болотине, через которую проходила дорога, два десятка строевых сосен, но без хвои и с обгорелыми стволами возле корней. Трое мужиков стоят в разборке, чуть не дерутся, засадили бензопилу в ствол и её полотно зажало. Соответственно вытащить не могут и все на понтах и в претензиях друг к другу. Ротный колонну остановил дорогу спросить, а там мат кромешный. Я ротному, мол, давай мужикам помогу. Дома у отца своя бензопила есть, умею с ней управляться и на заготовке строевого леса приходилось работать. А поехали мы в командировку – у нас с собой три бензопилы было. Все проверенные, заправленные. Взял одну, что поновее, пошёл к той сосне, запилился с двух сторон, и завалил её вдоль дороги, чтоб нашему проезду не мешала. Мужики подошли, забрали свой агрегат. У них был один вопрос – как? Как так, что упала в ту сторону, куда не должна была упасть логически, была наклонена на восток, а упала на запад вершиной. При этом никто её не подпирал, не толкал и не придавал направление, куда должна была упасть. Короче, выяснили мы, как нам проехать в Большое, а мужикам я подсказал, рассветает, посмотрите, как я ствол запилил, может разберётесь сами, а рассказывать долго, всё равно на пальцах не поймёте.

Когда приехали на место дислокации и переночевали, ротный наутро сделал расклад. Каждому взводу по пиле, а третья пила на профилактике. Я ответственный. Два месяца я дурака валял. Сначала со своей ротой, потом ещё с одной, что нашей на смену приехала, а в конце февраля ещё одна рота приехала, только я уже не выдержал. Вернулся в часть. Да и калыма не стало. Поначалу мы навозили, напилили и накололи дров для клуба. Чтоб в кино каждый вечер бесплатно ходить.

Там кинозал был человек на восемьсот, каждый вечер новый фильм. Первые три ряда для солдат. Все пришли, строем, дружно сели. Пока журнал идёт перед фильмом, в полумраке рассосались по залу, смешались с местным населением, угостились самогоном, закусили, женщин местных ублажили, которые на всё согласные, даже замуж, даже на то время замуж, пока кино идёт, а к концу сеанса все дружно встали и на выход. Ротный устроил соревнование, кто лучше днём в лесу поработал – тот вечером в кино, а остальные казарму охранять. Только тем, кто в казарме оставался, на первых порах повезло больше. К ним подружки приходили и общались без чуткого руководства офицеров. Выпивки и закуски было больше, чем в клубе. Старшина всех начальству  сдал. Стали все в клуб ходить, кроме наряда истопников.

Суббота – банный день. Поселковые мужики в среду мылись, да и мужиков в посёлке кот наплакал, по десятку баб на каждого, в четверг и пятницу – в бане женские дни, а солдаты в субботу. Приехали из леса, и сразу в баню. А там, в парную, на полок и париться. Вбегает старшина, орёт: геть! все с полка, причину сами увидите на улице. Кое-как домылись, выходим во двор, а напротив парной на бугорке почти все деревенские бабы дружным коллективом. Окна у парной закрашены только нижние стёкла, а как на полок влезешь – всей деревне на обозрение. Вот и сбежались все стриптиз посмотреть.

Два брата: Володька и Колька Никольские. Двойняшки. Отличались размерами. Один нормальный, а второй, ростом 150, весом 45, но аппетит – за пятерых. Очень любил кухонный наряд. Мог котелок картошки один осилить. Мне они тем запомнились, что в пионерском лагере каждый год жили по три смены. В том самом, куда меня родители отправляли. Их мама была воспитателем и каждое лето их с собой привозила. Бывает же такое. Гора с горой…

Аббасов Азер. Бакинец. Тощий, в чём душа держится. Но русскую школу в Баку закончил. И парень грамотный, и прилежный, и рассудительный, но не спортивный. Отец приехал посмотреть, куда сын попал. Надо отдать мужику должное, попросил у ротного, чтоб постоянный состав собрался, чтоб со всеми побеседовать. Даже уважение к такому отцу, что просил всех не за снисходительность к его сыну и не за проявление поблажек, а за дополнительные нагрузки, чтоб по полной программе, чтоб вдвое больше нагрузок, чем остальным. Мол, если армия из обалдуев мужчин делает, то пусть так и будет. Так и получилось. За полгода службы стал, если не первым в роте, то одним из первых – это точно. Остался в роте командиром отделения. Разговор зашёл, оказывается, что он даже в «бриллиантовой руке» снимался. Тот эпизод, когда Миронова пацанята из старого города выводят. Там такой тощий, горбоносый смуглый шкет в трусах и в майке.

Я по будням оставлял одну бензопилу на профилактику, и двух курсантов оставлял. Ходили по деревне, калымили. Машину дров распилить - два литра самогона. За день пару дворов обслужили – 8-10 бутылок в казарму. Литр моим помощникам, бутылка старшине, бутылка ротному, а остальное инструкторам и сержантам. Да ещё кто-то из инструкторов подобрал ключи от чёрного входа. Как вечер, так у нас гости из деревни. Конечно, самогон – сивуха сплошная. Вонючий, но когда его от души предлагают, то почему бы не выпить пару рюмок. Только ведь назавтра опять по деревне дрова пилить – поэтому я особо не прикладывался. Поужинал, чуток выпил, и спать, а ребята, порой, до утра гудели.

Со следующим заездом уже не так интересно стало, в деревне уже ничего не осталось, что ещё можно было распилить. Их ротный указал прямо в лесу дрова разделывать полуметровыми чурками и сам сопровождал в деревню, продавать. Весь калым обломал. Нажирался так, что под конец командировки допился до белок и загремел в госпиталь.

Поэтому я на третий заезд не остался. Да и в роте дела появились, Анвар занялся антеннами. Горьковское телевидение запустило сразу два канала, а антенны, только на два старых настроены. Все офицеры посёлка начали новые антенны себе устанавливать, вот мы и подписались с ним по посёлку ходить и настраивать. Это, чтоб в посёлок ходить без увольнительной. До середины апреля, за пару месяцев, штук сорок сделали.

А потом меня ротный с собой в Киев взял за молодым пополнением. Приехали в Дарницу, на сборный пункт. На этот раз ротный взял с собой двух киевлян. Один до армии работал научным сотрудником на кафедре молочных продуктов в УКРНИИМЯСОМОЛПРОМе, а другой кинооператор с киностудии имени Довженко. Пока нам команду набирали, ротный выделил нам увольнительные в город. Пошли впятером. Для начала перекусить на кафедре сыров, а потом Толик пошёл на киностудию и выпросил пять пропусков на просмотр фильмов в городских кинотеатрах. В тот год был в Киеве международный кинофестиваль. Мы за первый день только два фильма посмотрели, а на второй день - или пять, или шесть, что даже в голове всё перепуталось. И город весь, как в тумане. Одно помню, на какой-то станции метро в центре, чтоб подняться на поверхность нужно проехать на нескольких эскалаторах. И говор местный, неторопливый такой, протяжный, как песня.

В часть вернулись, а там новая вводная. Был огорожен участок озера Инженерное, типа 50-метрового бассейна. Глубина небольшая, самое то, нормативы ВСК сдавать, да незадача, рыбаки зимой разобрали весь настил, что был на сваях по периметру бассейна. Может на дрова, а может быть, какой-нибудь себе домик в кустах соорудили. Короче, послали нас туда с Анваром на машине ПСК со сваебойным оборудованием. Нужно было обновить некоторые сваи и к ним приколотить новый настил. Мы там за неделю управились, да ещё две недели провели дежурными по пляжу. Спали в палатке, днём Анвар уходил в посёлок, занимался телевизорами, калымил, а я сидел на броне ПСК и наблюдал за пляжем. Загорел, как таджик. Каждую ночь на разъездной машине приезжал очередной дежурный по части. Проверить наше дежурство. Конечно, не только проверить, самим искупаться. К полуночи вода отстоится, муть осядет, вот и ездили, чтоб потом из причёски песок не сыпался, купались по ночам. Иногда и по два раза за ночь приезжали. Особенно, кто женат, так жену привозили с собой.

Только недолго музыка играла. Отправили нас в командировку в Карелию. Ну, Анвар остался в полку, он нужен был, как спец по телевизорам. Это меня отправили в страну тысячи озёр. Переправу временную навести через неудобное место. Там какое-то оборудование интересное в лесу вблизи границы размещали. Для каких целей? Можно только догадываться. Что-то тяжелое. Если постоянную дорогу туда тянуть, то сразу будет видно – где точка. А тут наладили переправу, завезли технику и обратно всё разобрали, как будто ничего не было. Только кабель по лесу да трубопровод с дизельным топливом по дну озера. Я там компрессорной установкой занимался. От неё воздух брали для гайковёртов. Жили все в палатках, вблизи железной дороги, столовая тоже в палатке была. Опоздал на ужин – жди завтрак. Только у меня среди поваров друзья появились. Корейцы из ташкентской диаспоры. Любили фотографироваться. Я около них ещё в части прикормился. Фото сделаешь, принесёшь, вручишь, и месяц чем-нибудь вкусным тебя будут угощать, что для себя готовят. Вот, и там, на трассе, фотоаппарат у меня с собой был. Отснял плёнки четыре уже, с поварами договорился, что фото сделаю, как в полк вернёмся. И на кухне, авансом, промышлял. А тут, белая ночь, но пасмурно, дождь мелкий накрапывать начал, а я цветы на поляне увидел и решил нарвать. Да увлёкся, опоздал на ужин, но цветы принёс. Поставил в котелке на столе в палатке, а сам к поварам. Дали мне кусок сырой свинины, примерно на полкило, и пяток картофелин. Только нажарил себе мяса с картошкой, присел за стол со своей едой, ковыряюсь в сковородке, и тут какие-то мужики в плащах заходят. Кто такой? Чем занимаюсь? Встал, доложил по форме. Один из них, по виду, самый главный, садится напротив и начинает мне помогать. Гад, моей ложкой! Моё мясо! Ест и нахваливает. Завтра, говорит, пойдёшь ко мне личным поваром. Тут прапорщики медведя ранили из «макара», пришлось команду высылать, чтоб «мишку» добили, так при делёжке достался окорок, нужно пельменей настряпать, а корейцы не в теме. Спрашиваю, а почему на мне выбор остановился? Ты ведь уралец, - ну да, - вот, и я, говорит, по говору определил, да и по твоим наглым глазам это вижу. А какой уралец не умеет стряпать пельмени!? На следующий день комбат меня в посёлок отвёз, где командование базировалось, там я целую неделю за повара у того трёхзвёздного генерала служил, пока технику на точку не завезли. Потом нас обратно в полк отправили, генералы медведя доели и тоже уехали. Нормальное мясо, как свинина, только пресновато, специй много нужно и соли чуть побольше, чем для свинины.

В полк вернулся, занялся фотографиями, фото поваров успел распечатать ещё в день приезда, пошёл, отдал Киму, получил взамен миску корейского блюда под названием «хе». Это мелкорубленое, сырое мясо со специями и соевым соусом. Такого типа, только пряностей и травы поменьше, делают для фарша в пельмени на Северном Урале некоторые из коренных народов, когда фарш готовят в корытце, измельчают сечкой, а не пропускают через мясорубку. Правда, со своей спецификой. «Хе» готовят из мяса собаки. Когда я ел – кто-то из поваров чуть из окна на раздаче не вывалился. Высунулся посмотреть, как я это делаю. А я ещё добавки попросил даже после того, как мне сказали, откуда мясо. А на следующий день пришёл начальник особого отдела полка и конфисковал все оставшиеся фотографии и негативы. Хорошо, что фотоаппарат успели спрятать. Орал, как недорезанный. Отпуск мой на родину отменил. Оказывается, нельзя было тот объект снимать. А он у кого-то из корейцев фото увидел на фоне моста, вот и разъярился. Хотел ещё палки в колёса вставить, когда я документы собирал для поступления в институт, только характеристику мне не он выдавал, а комбат. А с тем у меня нормальные отношения были, за две недели всё помог собрать. И аттестат школьный и характеристики и заявление, и всё отправил заказным письмом дядюшке в Воскресенск.

Потом от дядюшки письмо пришло, что всё у него, что отвёз в институт. А у него в отделе работает очень красивая девушка, которой я должен непременно написать. Познакомиться, ведь она тоже будет в Москве учиться и он бы хотел, чтоб я с ней подружился. Вот тогда, летом 1975 года, у меня завязалась переписка с моей будущей женой. До встречи с ней оставалось почти полгода.
Летом она сдала вступительные экзамены и была зачислена в Московский Текстильный Институт.

А, между тем, нас бросили на ремонт малого кольца испытательного учебного полигона. В лесу, недалеко от Гороховца было до войны задействовано железнодорожное кольцо. По нему запускали паровоз и несколько вагонов, а с ближайшего военного аэродрома прилетали штурмовики и бомбардировщики и учились прицельному бомбометанию по движущейся цели. После войны кольцо пришло в малопригодное состояние, шпалы прогнили, рельсы заржавели, путепроводы и насыпи начали разрушаться. Была получена команда: восстановить всё! Чем мы и занимались весь август и сентябрь. Путейские роты меняли решетку, добавляли балласт. Мостовики занимались путепроводами, забивали сваи, строительный взвод монтировал депо и ремонтные цеха. По ночам приходилось охранять два автокрана и кран на железнодорожном ходу. Иногда ещё оставляли под охраной бульдозер и скрепер. Охраняли от местных мужиков. Банально, но охраняли только дизтопливо в баках. Металл не воровал никто, а топливо за ночь могли слить всё. Вот и оставили нас с Анваром, двух вечных охранников, сторожить солярку в баках. Да ещё две бочки привезли, литров по двести в каждой. Еду нам старшина привозил. Там по лесной дороге вдоль кольца километров восемь было. А лес вокруг нетронутый. Дороги есть, но народу почти никого, только проезжие, а пешеходов нет. Грибы, чернушки, под каждой ёлкой мосты стоят. Брусника – ведро за полчаса, даже без специальных приспособлений набрать можно. Вот мы днём этим и занимались. Взяли у старшины в каптёрке два эмалированных ведра, собирали утром ягоды, меняли их у местных мужиков на самогон. Двое к нам зачастили, литр самогона за ведро ягод. Перед обедом приедут на мотоцикле с коляской, ягоды заберут, самогон оставят. Мы после обеда ещё ягод наберём и старшине вечером в термос ссыплем. Он в роту увозил. Если с ним ещё кто-то из постоянного состава приезжал, то забирал самогон, но так, чтоб старшина не видел. Хоть и неплохой был мужик, наш старшина, но мы, особо, ему свои источники не открывали. А он за счёт наших ягод в полку с кладовщиками связи налаживал. Тушенка и гречка с мясом всегда в каптёрке была, да и нам в лес привозил постоянно.

А тут подошёл мой двадцать первый день рождения. Деньги были, решили, что не будем в этот день самогоном травиться, купим водки. Утром отправились с Борисом в Гороховец, как нам сказали, что по дороге всего 12 километров и выходишь к понтонному мосту через Клязьму, а там ещё метров триста, и все городские магазины кучей стоят. Только мы плутанули немного. Километра на четыре. Пошли от развилки по дороге, которая была больше накатана, а она увела в сторону. Вышли к какой-то деревне. Тишина. Народу никого. В дом зашли. Всё кругом открыто, печь протоплена, хлеб на столе под полотенцем, ещё горячий. В другой дом – там то же самое. И никого народу. И живности во дворах никакой. Даже жутковато стало. Вышли на площадь перед магазином – замок на дверях висит. Орали на всю деревню – никто не откликнулся. Перед магазином железный щит полтора на два метра. На нём карта нарисована. Схематичная, но дороги все указаны.

 Разобрались что к чему, вернулись оттуда на тот перекрёсток, где плутанули. Борис пошёл к нашей технике, а я в Гороховец.  Быстро дошёл, там идти оставалось километра четыре всего. А в магазинах водки нет. Три магазина продуктовых, а из спиртного только «стрелецкая степь». Уборочная в совхозах, водку и не продают поэтому. Делать нечего, купил четыре бутылки и в обратный путь. Возле дренажной канавы, которая через всё болото тянется к реке, остановился, посмотрел, как бобры хату себе строят и меня не боятся, перехватился половчее, две бутылки за ремень засунул, две в руках и дальше пошёл. Да только опять страху натерпелся. Лосиха с лосёнком на меня вышли. Лосёнок крупный уже, но матери помельче будет и пока ещё без рогов. Я от них в сторону и на сосну. А бутылки, что в руках были, так из рук и не выпустил. Только тогда их, те бутылки, в руках обнаружил, когда до нижних сучьев взобрался. Часа четыре просидел на дереве. Мужик ехал на мотоцикле, спугнул их, а то бы так и продолжали мирно в молодом осиннике пастись. Я покричал мужику, он остановился, меня почти до самой нашей техники довёз. А там старшина! Где ягоды?! Пришлось сознаться, что когда лосиху с лосёнком увидел, бросил всё и бегом оттуда. Мол, пойду завтра, ведро заберу, помню, где оставил. Старшина скептически головой покачал, слабо верится, что ведро найду. Ну, что ему скажешь, степной он, леса, как огня боится. Хорошо, что Анвар с Борисом вёдра в кабине крана спрятали. Поужинали, старшина уехал, а мы сходили за своей добычей и полночи «стрелецкой степью» давились. Такая гадость! На следующий день вёдра старшине показали, чтоб успокоился.

В конце сентября к нам на полигон откомандировали бригаду ремонтников. Кое-что подкрасить, где-то на асфальте заплаты поставить, трансформаторную будку переставить на другое место. Командовал всеми прапорщик Шатохин. Ему уже под пятьдесят было, лет тридцать в войсках, но мировой дядька. На анекдоты не обижался. Даже коллекционировал о прапорщиках байки. Сидел с нами, хихикал, пока его команда покраской занималась. Говорю, хочешь анекдот? – давай! Сейчас сообразим. А в его команде два деятеля были, тупые, но с таким гонором! Подзываю их, и в присутствии Шатохина даю указание: вот ведро, сейчас будем  ПСК-500 на консервацию ставить. Для смазки клиренса нужен оргазм. Сходите к старшине, пусть вам выделит, хотя бы полведра, мало, конечно, но у него в каптёрке больше нету, вчера два ведра забрали.  И бегом сюда. До обеда нужно закончить. Эти два обалдуя берут оцинкованное ведро, идут в роту, возвращаются обратно на полигон и докладывают, что старшина им не отпустил в такое ведро, что нужно эмалированное, а у оцинкованного при наполнении оргазмом непредсказуемая реакция. Говорят, что такое ведро с оргазмом вступает в реакцию и через всю казарму летает, пока оргазм не закончится. Шатохин после ржал до вечера, а на следующий день уже весь полк этот анекдот травил. Старшина, который Богдан, героем дня ходил до конца недели.

Городу Гороховцу 750 лет исполнилось. На самом деле он основан в 1239 году, но местные считают, что это произошло на несколько лет раньше, о чём в летописях упомянуто. Пригласили нас на день города. Только не праздновать, а устроить фейерверк. Больших зарядов с красивыми огнями и салютных установок, конечно же не было, привезли батальон, человек двести, построили на горе, выдали по десять одноразовых ракетниц с сигнальными ракетами. Комбат показывать начал, как такой бабахалкой пользоваться. Короче, откручиваешь заднюю крышку, там верёвочка. Нужно направить такую ракетницу вверх под углом 60 градусов к горизонту и за верёвочку дёрнуть. И так все десять. Каждую по команде «пли!», чтоб было залпом. Всё объяснил, всё хорошо, все всё поняли. Дёрнул комбат за верёвочку, а она оборвалась, остался торчать из дырочки только маленький кончик. Комбат его зубами зацепил и дёрнул, а ракетница вниз была направлена. А там во двор баба вышла, курей в стайку загоняла, потому, что вечерело уже. И вот, та зелёная ракета начала по двору метаться. Повезло всем, что кроме стайки, больше ни одно помещение отрытым не было. А в стайку она не залетела. Туда никто не залетал, даже куры все рванули прочь со двора, и, как мне кажется, даже летать научились. Через пять секунд во дворе только куриный пух кружился. Баба бедная, даже орать не могла. Только села во дворе прямо на землю и мелко крестилась. Нам-то с горы весь город, как на ладони. Комбат скомандовал: - кру-гом, бегом - марш! И мы галопом на соседнюю гору перебазировались, где все городские церкви стояли. Стреляли уже оттуда.

Ещё два курьёзных случая. Оба в карауле. Причём, за одни сутки. С вечера на посты заступили два артиста. Два поста рядом, по идее, хранилище одно, на стеллажах стоят элементы понтонного железнодорожного моста, секции понтонов, каждый понтон составляется из трёх секций, а каждая секция величиной с железнодорожный вагон. А всё вместе, если соединить на воде, то длина моста больше километра. Запросто можно навести переправу через Волгу около города Зелёный Дол. Караульный с одного поста услыхал возню и шорохи из-под секции, на окрик и команды никто не ответил, прибежал караульный с другого поста, залегли, начали вдвоём высматривать источник звука. Тот шуршал, но не откликался, тогда под понтон разрядили по рожку из АКМ. По тревоге туда помчался караул. Ещё рожок выпустили. И пошли проверять. Вытащили из-под понтона убитого зайца. Он к овощному складу пробирался, да не дошёл.

 А на следующий день, с утра, пришёл начальник финансового отдела. Взял с собой заместителя начальника караула, выводного, оба вооружены автоматами с боевыми патронами, и на автомобиле поехали в Горький, в банк за получкой для части. Выводной прошёл в здание банка вместе с начальником, а сержант остался возле машины. А напротив банка гастроном. Сержант решил водочкой затариться, «дед», как-никак, автомат оставил в машине, а сам в магазин. Купил водки, закуски и назад, а навстречу патруль. Иди сюда! Тот, недолго думая, к машине, кидает под сиденье портфель, хватает автомат и кладёт патруль на тротуар. Продержал их так минут десять. Своих дождался, сели и уехали. Под вечер, ещё из караула не сменились, на территории части уже офицеры из комендатуры были, ждали, что на выходе обшмонают охальника на наличие алкоголя. Только не на тех нарвались. Сержант мудрый оказался, когда в часть приехали и начфин ушёл с деньгами к себе в кабинет, сержант из штаба позвонил в роту, вызвал дежурного по роте к штабу и  содержимое портфеля передал ему, чтоб спрятать на полигоне. А с пустым портфелем вернулся в караулку. Получил, конечно, но только за то, что отошёл от машины в тот момент, когда нужно было ждать выноса денег.

Я намеренно не называю некоторые фамилии, хотя, мог бы это сделать. Только с той целью, чтоб ребята не обиделись, если случайно о себе прочитают.
Новое пополнение прибыло. Уральцы. Свердловчане. Пошёл знакомых искать. Белоярцы есть? - Есть! – назовись, откуда! – камышевский! Костоусов.  – Вовка. Друг детства. Его сестра в параллельном классе училась. Старшая сестра с моими двоюродными сёстрами дружила, когда они летом у деда и бабули гостили. А мне на мои агрегаты замена нужна. А он тракторист с правами управления. И шоферские права есть, правда, только получил перед армией, практики нет. Давай, говорю, за меня, оставайся, с командирами договоримся, будешь в постоянном составе, чем неизвестно где щебёнку лопатить. Провёл по полигону, показал технику, на ПСК-500 прокатились по полигону, правда, в залив не спускались, чтоб машину в грязи не пачкать. Согласно кивал. А когда к ротному пришли, ну, думаю, всё. Нашёл себе замену! А Вова в дурь. Хочу, говорит, как Борька Сидоров быть экскаваторщиком. Такое меня зло взяло, ну, два года бы, как сыр в масле катался. А тут… как тот придурок Боря. Выучился где-то в ПТУ на помощника машиниста экскаватора, да полгода не отработал – попал под свой экскаватор и насмерть. А последователей – человек пять в селе, таких же упёртых, как Вова. Все хотят только экскаваторщиками стать. Романтики, блин! Потом, конечно, нашли мне замену, такой же колхозник прибабахнутый. Можно было к старшине смело за оргазмом посылать. Этот бы со своей тупизной  и три ведра запросто принёс.

Как я уже упоминал ранее, в отпуск мне попасть не удалось, хотя и объявляли раза три за всю службу. Анвар тоже в отпуск на родину не попал. Ротный над ним ещё и поиздевался, добился приказа о присвоении рядовому Сабирзянову звания «ефрейтор» и проследил, чтоб тот лычки себе пришил на дембель. Тогда устроили ротному месть. У него что-то с телевизором случилось. Цветные, ламповые первого поколения были очень капризные, пошёл Анвар и отомстил. Пропаял в аппарате всё, что можно, с протравленной серной кислотой. Думаю, что месяца через два телевизор можно было выкидывать. Ремонту он уже не подлежал. А мне выпала миссия – после присяги у осеннего призыва, всех тех, кого не оставили в учебке, отвезти на БАМ. 28 ноября утром погрузились с командой в поезд и 14 декабря вернулись обратно в часть. Когда вернулись, оказалось, что приказом я уже 30 ноября был уволен в запас. А я ещё две недели по стране катался. Вот такая армия… блин! Подводная авиация!

В Горький добрались на вокзал, на прощание выпили посошок с прапорщиком, в поезд сели, а к вечеру следующего дня уже был в Свердловске. Переночевал у брата, у Виктора и домой в Камышево. Первым делом поехал в военкомат и встал на учёт, чтоб в Москву ехать. Меня же в институте ждали на подготовительном факультете. А по приезду из военкомата порезал шинель и утеплил собачью будку. Шапку мою отец примерил – на работу ходить. И парадку тоже. Поехали с матерью в город, купили мне драповое пальто с воротником из каракуля, зимние ботинки, свитер, рубашки. Ведь я же из всего вырос. И ростом 179 стал. Ткань, ткань купили. Из неё сестра Раиса брюки мне сшила. Короче, экипировался я для поездки в Москву, вот только пиджака и галстука у меня не было. Это я уже потом купил, как в столицу приехал. Но это уже новая страница истории.

Просто, мне после службы в армии пришлось сделать вывод, что из Камышево нужно уехать. Будущего лично для меня там не будет. Во первых: я не наглый, хоть и озорной, во-вторых запросто поддаюсь на разные авантюры. А в Камышево и окресностях от него на расстоянии 150 км мне было бы очень трудно отвязаться от друзей и приятелей. Пьянка, драки, хулиганство. И тогда для меня панацеей явился отъезд в Москву на учёбу. Я без проблем поступил в МЭИ, а ведь после школы прошло ПЯТЬ лет. ЗНАЧИТ В КАМЫШЕВО НЕ ОТСТОЙНАЯ ШКОЛА БЫЛА И НЕ ТУПЫЕ УЧИТЕЛЯ, КОТОРЫХ В ГЛУХУЮ ДЕРЕВНЮ ОТПРАВИЛИ, КАК НЕДОСТОЙНЫХ В ГОРОДСКИХ КОЛЕДЖАХ РАБОТАТЬ ИЗ-ЗА СЛАБЫХ ЗНАНИЙ. МНЕ ХВАТИЛО И ТАКОГО ПРЕПОДАВАНИЯ, ДА И В ШКОЛЕ Я ОСОБО НЕ НАПРЯГАЛСЯ.

ТОЛЬКО В ИНСТИТУТЕ Я УЧИТЬСЯ НЕ СТАЛ. ПРИЧИНА БАНАЛЬНА. ДВОЕ СТУДЕНТОВ В СЕМЬЕ И ДВОЕ ПЕНСИОНЕРОВ. Родители посылали переводы в 40 р. НО, ОНИ НЕ СМОГЛИ БЫ МНЕ ВЫСЫЛАТЬ ЕЖЕМЕСЯЧНО 80 РУБЛЕЙ. А оно на то и завернуло, когда я в третьем семестре на экзамене по физике вместе с авторучкой достал шпоры, которые мне в карман засунула однокурсница перед экзаменом по химии. Не было у неё карманов на платье. А я не выбросил их, когда пошёл химию сдавать. Преподаватель не стал выяснять содержимое шпор, а просто отстранил меня от экзамена. А дальше цепочка событий. В сессию я не уложился, остался без стипендии и всё. ПОШЁЛ РАБОТАТЬ ВОДИТЕЛЕМ ТРОЛЛЕЙБУСА.
Но всё по порядку.

После нескольких дней, проведённых в родительском доме, и после встреч с друзьями, мы поехали в город. Родители решили меня проводить на поезд сразу вдвоём. Дядя Валентин, муж маминой сестры, ветеран войны, купил мне билет на дополнительный поезд до Москвы, вечером посадили меня в вагон и я отправился. Дорога заняла больше двух суток. Странный поезд, странный маршрут. Вагона-ресторана нет, еды по станциям нигде не продают, т.к. поезд вне расписания, и жители, что на станциях выходили с варёной картошечкой, солёными огурчиками и жареной курочкой, про него совсем не знали. Да ещё, станции, что покрупнее, проезжали с остановкой по минимуму времени, а на глухих полустанках, где до ближайшего жилья несколько километров, там стояли порой по полчаса и более. Но в начале третьих суток, часам к четырём утра в Москву приехали. Встретил дядюшка Владимир Петрович. Я на Казанском вокзале, в ожидании электрички на Воскресенск, позавтракал жареной говяжьей печенью с чёрствым хлебом и запил бутылкой пива. Впервые за двое суток. Потом из Воскресенска мы отправились в Москву, в институт. Там, в деканате, мне провели инструктаж, подсказали, когда и куда выходить на занятия, потребовали паспорт. А, в связи с обменом паспортов, новый документ мне предстояло получить только в январе, на это сделали снисхождение, что паспорт предъявлю после получения. Но с жильём ничего не обещали. Только после того, как защитятся дипломники и разъедутся по распределению, в конце марта места в общежитии появятся и меня туда заселят. А до марта, месяца три, предстояло пожить где-то на частной квартире.

Петрович позвонил своим знакомым, тем, у кого когда-то ремонтировал дачу в Купавне, а потом жил там зимой за охранника. Тётка Марина обещала помочь. Поехали к ней.  По пути заехали к моей будущей жене в общежитие, но её дома не оказалось. уехала в Старицу к подруге на свадьбу. Оставили для неё килограмм конфет «красная шапочка».  Приехали на Вавилова. Нас встретила пожилая дама, так, примерно за 60 уже, но довольно шустрая. Быстренько обзвонила своих подруг и знакомых, договорилась и мы поехали на Пятницкую к её подруге. Там посидели, договорились о моём проживании, что буду платить за жильё 20 рублей в месяц и ещё, мне был поставлен ряд условий, как я себя должен вести. Короче, мне вменялось: учиться, учиться, учиться  - это само собой. Не приводить друзей и подруг с ночёвкой, не курить в комнате, иногда выгуливать собачку, если хозяйка плохо себя чувствует, поменьше общаться с Жанной (а Жанна, это сноха тёти Шуры, вдова её сына), еду готовить самому. Посуду: миски, кружки, кастрюлю, сковородки мне выделили.

Переезжать можно в любой день, деньги за месяц – вперёд. Ключи – вот! Договорились, что второго января я заселюсь. Потом мы с Петровичем поехали на Курский вокзал, где я сфотографировался на паспорт в срочном фотоателье, и с ближайшей почты отправил фотографии  родителям заказным письмом вместе с военным билетом. Можно было уже ехать в Воскресенск, встречать Новый год. Что мы и сделали, а после праздника, я прихватил свой чемодан и поехал на Пятницкую. Немного о том месте, где мне предстояло жить ближайшие три месяца. Двухэтажный дом, построенный в виде каре. На первом этаже несколько магазинов. Второй этаж жилой. Квартиры на втором этаже все коммуналки, каждая с отдельным входом. Причём, некоторые даже с двумя входами. С улицы и со двора. Та квартира, где мне предстояло жить, тоже имела два входа, но вход со двора был заколочен наглухо. Видимо, было владение какого-то купца, где с чёрного входа по лестнице поднимались в комнату прислуги, а оттуда был вход в кухню. Кухня соединялась длинным коридором с прихожей, а из прихожей было четыре двери в жилые комнаты и выход на парадную лестницу. Жильцов в течении года расселили по новостройкам Москвы, а тётка Шура в тот момент, когда давали смотровые ордера, лечилась в санатории где-то в Подмосковье и под раздачу не попала. Квартиру готовили к капитальному ремонту и планировали переоборудовать под какую-то контору. Только что-то не срослось, тётку больше не беспокоили и она банковала в своей восьмикомнатной квартире одна, потом к ней приехала Жанна. Сын тёти Шуры, работал в симфоническом оркестре Московской филармонии. Играл на контрабасе. Во время гастролей по стране у него случилась прободная язва желудка, перитонит и парня не спасли. А он перед гастролями незадолго женился на дочке дипломатов, которые много лет отработали при наших посольствах в арабских странах  северной Африки. Жанна всё детство и юность провела с родителями, знала несколько европейских языков, иврит, идиш и могла говорить на восьми арабских диалектах. В Москве была трудоустроена в какой-то конторе, связанной с «интуристом». Во время полёта «Союз-Аполлон» работала в прессцентре. Жильё у неё тоже было. Комната в коммуналке недалеко от Белорусского вокзала, но у неё в то время уже начинался конкретный бзик. Ей казалось, что все окружающие пытаются её отравить. К мужскому полу она, хот и была неравнодушна, но вела себя сдержанно, а к женщинам относилась подозрительно и порой даже агрессивно. В той квартире, в которой она получила комнату, все, по её словам, пытались её отравить и, поэтому, она переселилась на несколько дней к свекрови. Если состояние улучшится, то значит точно: там её пытались отравить. А вскоре оказалось, что тётка Шура ей в еду что-то подсыпает, что у неё аллергия на собачью шерсть. Поссорилась и уехала в своё жильё. На память мне оставила блок сигарет «Союз-Аполлон» в фирменной упаковке. С картиной Леонова на коробке. Я их раньше видел. вот только курить не довелось. Лейтенант один из нашей части из отпуска возвращался, проездом в Москве, купил блок, в часть приехал, угощал друзей и сослуживцев. Нашему ротному пачку выделил. А я, какой друг, да и вообще никто тому лейтенанту. А у ротного стрелять постеснялся. Зато тут попробовал настоящих, с выдержкой больше года. Жанна не курила, а сигареты в прессцентре можно было хоть каждый день по блоку на рецепшене брать. После, когда эти сигареты в любой палатке можно было купить, это уже не то было, не тот табак. Хотя, явская ЯВА за 30 копеек была намного лучше по качеству и вкусу.

После новогодних праздников я поехал в гости к Ольге. Полгода переписки, а тут личная встреча. С Петровичем приезжали – её не было, а тут решился. Позвонить – как-то в те времена – можно сказать, что никак. Если только знать, что я дома, то с автомата, оно, конечно, можно, но только, когда я дома. А телефона я никому не давал. Короче, приехал в общежитие – не пропустили – сессия началась, но девочка с вахты поднялась на этаж, пригласила Ольгу. Я по фото, что должна быть с пышной причёской – её и жду. А то, что возле вахты какая-то пигалица с двумя хвостиками крутится – и внимания ноль. Подождал около часа – никто ко мне не подходит. Плюнул и на выход подался. Не окликнула – и не остановился бы. Ну что, ну, понравилась. Рассудительная. С юмором. Заботливая. Сидел. Слушал. Кивал. Да и так, даже не имея общих знакомых и, практически, мало что зная друг о дружке, если не брать во внимание переписку, то встретились, как двое старых знакомых. После этого начали встречаться, ездить вдвоём к её подругам в Воскресенский район, гулять по Москве.

Перед восьмым марта мать моя в Москву приехала. Посмотреть, познакомиться, обстановку разнюхать. А у тех дядюшкиных знакомых, которым он когда-то дачу ремонтировал, какие-то родственники за бугром работали. И дочка у них была вся из себя. В то время она ещё в десятом классе училась. У них ведь как, у дипломатов, пока ребёнку не исполнилось 16 лет, он может при родителях находиться, а после, если нигде не учится в местной забугорной школе, то должен вернуться на родину и учиться дальше в одной из школ по месту жительства. Если нет родственников, которые его блюсти будут, то определяют в спецдетдом для детей дипломатических работников. А у неё бабушка в Москве. Ну вот, её предки к бабуле отправили. А в школу определили с английским уклоном и с английским преподаванием. Да ещё на подготовительные курсы в МГИМО. А этой девочке в лом ездить через всю Москву от ресторана «Гавана», где бабуля жила, на Каланчевку в школу, а потом ещё возвращаться к площади Гагарина в институт. Да ещё бабушка у неё не старая, кавалером обзавелась, вот внучку и упустила. Оказалась школьница на втором месяце после интимных встреч с одноклассником. Надо быстро девке прикрытие сообразить, а то скандал, могут ведь и родителей из-за бугра вернуть за дочкины похождения, если всё вскроется, а тут кандидат, лапоть деревенский. За московскую прописку да за дачу в Купавне все девичьи шалости прикроет. Срочно мою маман приглашают в гости. Едем на рандеву, посидели, якобы на дне рождения кого-то там из будущих родственников, почествовали, а потом меня попросили проводить девочку к ней домой на Каланчевскую улицу. Думали, что мы рванём на такси. А откуда у студента бешеный трояк, чтоб на такси. После  сорокаминутного ожидания на остановке, мы поехали на 111 автобусе до Октябрьской (оно, можно бы было и на троллейбусе, но ни 62 ни 33 не было в центр ни одного), потом на метро по кольцевой, да ещё от Проспекта Мира пешком шли, но на чай она меня, всё-таки пригласила. Не столько на чай, как на видеомагнитофон посмотреть. «Соня» у них была с двумя катушками, одна из первых моделей. Сижу я, смотрю мультики, даже галстук не развязал, а подруга в душ пошла поплескаться. Звонок в дверь, открываю, а это мои несостоявшиеся родственники нас в койке ловить приехали. Да обломались. Я одет, кровать не смята, чай не допит, а то, что дочка в ванной, может быть, у них в семье так принято. Я же деревенский обалдуй, местных порядков не знаю, может у них принято перед «этим», как его, интимом (ну, это, когда чаю попить), подмываться по часу. Дождался я, когда несостоявшаяся невеста из ванны выйдет, попрощался и домой, на свою раскладушку. Пытались меня ещё раз завлечь, но я тогда уже всю их подноготную просёк. Через Жанну справки навёл.

Только  недолго я ютился в 24-хметровой комнате один на раскладушке. Случился пожар в одной из служебных квартир ЖКХ, и две семьи временно поселили в ту квартиру на Пятницкой. Семья дворников и семья сантехника вселились, а меня тётка Шура переселила в маленькую комнатку, где когда-то её племянник жил. Новые жильцы кошку сиамскую с собой привезли. Кошка сразу же сдружилась с собачкой тёти Шуры. Даже котлеты у меня воровала – с другом делилась. Холодильником у тёти Шуры я не пользовался, да и, она его на зиму выключала. Поэтому, еду хранил между рамами в окне. А кошка разведала дорогу по карнизу, вылезала из своей комнаты в форточку, шла по карнизу и забиралась ко мне в окно между рамами. Там воровала котлету, возвращалась, съедала половину, а вторую половину оставляла Фильке. Усёк, отловил и наказал. Два дня даже хозяйке в руки не давалась.
А вот яйца, что между рамами хранились в ячейке, кошка не трогала, как знала, что пригодятся. Среди ночи компания возле подъезда собралась с гитарой. То ли просто гуляли из местных кто, то ли возвращались откуда-то, но выбрали именно такое место, где акустика зашкаливает. Один под окнами под гитару матерные частушки базлает, а остальные мужики и бабы ржут и наплясывают. А у меня от этого даже ложка в стакане, что на тумбочке стоит, бренчит. Я потихоньку достал ячейку с оставшимися тремя яйцами и бросил их в толпу. Двумя промахнулся, а третьим в гитару попал, в гриф. Толпа завозмущалась конечно, а с соседнего дома тётка на весь проезд, мол, сами уйдёте или спецперевозку вызвать? Таким постановочным голосом только на радио диктором работать. Анна Шатилова обзавидовалась бы, если бы услышала.

Подготовительный факультет в институте многое даёт, конечно, работают люди, для своего института будущих студентов готовят. Математика у них своя, физика тоже. Такое всё узконаправленное. На свою колодку и на своей волне. А вот русский язык я подтянул качественно. Конечно, я в учителя (в учители, в педагоги - педагогом) русского языка не гожусь. Я пишу и говорю, как мне кажется, правильно - чисто интуитивно. С  той студенческой поры много лет прошло, а, как с Урала уехал – тем более, а к местному говору никак не привыкну, здесь народ с разных мест собрался и у каждого свой говор, что-то среднее получается, но у тех, кто в Подмосковье недавно обосновался, его местный говор сильно от московского отличается. Особенно у тех, кто из среднего Поволжья и из Сибири. А для того, чтобы учить кого-то, чтоб и они говорили правильно, нужно знать правила и исключения из правил. А уж тут на одной интуиции не выедешь.

Про современные учебники русского языка. Знакомился. Они не рассчитаны на иностранцев, желающих научиться говорить по-русски (я выделяю слово научиться, потому, что изучить не под силу даже русскому русскоговорящему). В МЭИ, где мне довелось немного погрызть гранит науки, в 70-е годы была кафедра подготовки иностранных абитуриентов для учёбы в ВУЗах. Там за год давали иностранцам основы русского языка, потом размещали их в общежитиях в интеркомнаты, чтоб у них была ежедневная практика в общении на русском языке. Я со своей задачей справился. Заодно и подтянул немецкий и даже могу поздороваться по-английски (ухожу, чаще всего, тоже по-английски). Вот если бы опыт работы тех преподавателей, которые африканцев русскому языку обучали, издать отдельной книгой! Цены бы тому учебнику не было! Держал я в руках такой учебник. Из типографии МЭИ, для студентов-иностранцев, только он один на весь этаж в студенческом общежитии был. Жаль, скопировать не смог, приборов таких не было в ту пору.

Как-то всё просто было и легко. И учёба легко давалась, и времени свободного оставалось много, чтоб с друзьями общаться. Да и как-то не очень хорошо запомнилось то время, когда учился на подготовительном факультете. Это от однообразия. Даже экзамены сдал без особого напряга, хоть и не с отличными оценками, но всё-таки, положительно.

А вот с Ольгой встречались регулярно. В свободные дни к ней в гости ездил, в общежитие. Иногда на вахте пропускали на девятый этаж, иногда нет, но попросишь – вызовут на вахту. Посидишь возле телевизора на тёплой батарее, пообщаешься или в кино сходишь, если что-то новое в кинотеатрах пошло в прокате. Иногда к её подругам в посёлок имени Цюрупы ездили, в клуб на танцы ходили. Когда на улице потеплело, то просто гуляли по Москве, город изучали. Просто друзьями были. Как-то незаметно отношения перешли в довольно близкие. Так и возраст уже был почти по 22 года, пора пришла. Правда о свадьбе пока речь не заходила. Всё-таки учёба, и у неё и у меня, была на первом месте, и другие особи противоположного пола меня не привлекали. А особенно её соседки по общежитию. Нет, конечно, они девчата неплохие были, даже очень интересные, но по всем параметрам моей Ольге уступали. Приедешь в гости, если пропустят на девятый этаж, поднимешься, в комнату войдёшь, а Ольги дома нет. Не выгонят, но какое-то стеснение, как не в своей тарелке сидишь. И только она входит – как солнце из-за тучи. Сразу всё по другому воспринимается, как за щитом укрылся.

В один из дней апреля Ольгина подруга Наташа поделилась билетами в Лужники на малую спортивную арену. Показательные выступления сильнейших фигуристов мира. Там тогда впервые Елена Водорезова участвовала, потом Кристина Эрот, Игорь Бобрин со своим «спящим ковбоем», Пахомова с Горшковым, Роднина уже с Зайцевым. Мы после мероприятия не очень спешили ухватить свои куртки, и вышли из здания ледового дворца в последних рядах. За нами следом толпа фигуристов шла. К ним уже никто не ломился с фотоаппаратами, почему-то за автографами желающих не было. Только слова Родниной меня тогда покоробили, мол, вот, если бы вместо тех цветов, что на лёд бросили, лучше бы червонцев набросали. Еле себя сдержал, чтоб не ответить, что цветы – это от души за признание таланта, а деньги пусть тебе муж зарабатывает! На стройке кирпичи таскает, если на докторскую диссертацию ума не хватает. С тех пор для меня Роднина  - никто, пусть хоть четырежды десять раз заслуженная рекордсменка.

К экзаменам за подготовительный факультет, если погода позволяла, мы готовились на берегу пруда в Лефортовском парке. С пивом и креветками. Если погода была плохой, то занимались в комнате друзей на третьем этаже и среди ночи шли в буфет станции Москва-сортировочная Казанская, там варёная колбаса и сардельки  с гарниром из макарон даже в четыре часа утра были всегда горячие. А пиво в гастрономе под общежитием было всегда не старше двух дней с момента изготовления. В конце марта я перебрался в общежитие. Правда, в комнате со мной жили парни, которые, как и я поступали годом раньше и тоже после подготовительного факультета. Двое были ассами учёбы. Один – такой же раздолбай, как и я. Может даже ещё раздолбаистее. Но дружбы с соседями особой не было. Просто, соседские отношения. Ципилев Серёга был зубрилка, постоянно сидел и занимался, упёрто, целенаправленно. Его след я потерял после ухода из института.

Шунтов Серёга тоже учился, но отличался хорошей памятью и учился без особого труда. Да ещё успевал комсомольскую работу вести и участвовать в различных факультетских мероприятиях, типа СТЭМ. Каждое лето проводил в стройотрядах и на базе отдыха МЭИ в Алуште. Потом закончил аспирантуру, работал преподавателем в университете города Кабула в Афганистане, а когда наши войска оттуда ушли – вернулся в Москву. Сейчас преподаватель в МАДИ, если ещё не ушёл на пенсию.

В мае двое парней из нашей группы поселились в пансионат. Это тоже на территории студгородка МЭИ на Лефортовском Валу во дворах. Рядом с хлебозаводом. После усиленных занятий мы брали с собой пачку рафинада, шли на хлебозавод через дырку в заборе и просили девчат, которые там работали, чтоб нас угостили горячим бракованным хлебом. Ну, там, корочка верхняя подгорела или нижняя отслоилась, короче, таким, который без товарного вида и в продажу не пойдёт.  Нам показывали, с каких лотков можно забрать брак и мы, поживившись, удалялись через ту же дырку в заборе. После пробирались в пансионат, а там, каждый вечер выставлялся бак с кефиром. Желающие постояльцы пансионата могли его пить – сколько хотели. Постояльцев человек полста было, а кефира по литру на каждого. Ну, нам оставалось после 11 часов вечера, литров тридцать. Не каждый же будет пить кефир в полночь, а мы запросто. С свежими сдобными булочками и с сахаром – милое дело. Потом играли в карты, в козла. Жаль, что месяц быстро закончился.

Вход в общежитие прекращался в час ночи, и до пяти утра никакого движения через дверь уже не было. Была лазейка между первым и вторым этажом на лестничную площадку. По ящикам заберёшься, крючком из проволоки откроешь нижние шпингалеты и пошёл по лестнице на свой этаж через открытое окно. Да только недолго музыка играла. Решётку между рамами вставили. Пошёл ночью расправиться с чувством голода – и ходи там до пяти утра, а то и до шести, да ещё от бабушки-вахтёрши наслушаешься нравоучений. Пришли как-то раз после часу ночи. Ну, опоздали, пришлось от «Факела» (кинотеатр такой был) пешком добираться, и опоздали минут на десять. И никак. В окне решетка, двери не открывают, орать, чтоб кто-то пришёл и попросил за нас, – только заори, – каким-нибудь дерьмом обольют сверху. Вот и пошли вверх по водосточной трубе до четвёртого этажа. А там по карнизу до ближайшего открытого окна. А в комнате четыре африканца жили. Ещё не спали. И вот, мимо притихших хозяев в полумраке комнаты из окна в дверь друг за другом, молча, прошествовали девять белых существ. Последний, правда, фыркнул, когда увидел, что двое хозяев просто нафурили в штаны от испуга. Чем усугубил положение. Тогда обоссались все остальные. Эти африканцы из общаги не съехали, институт не бросили, но до конца жизни, думаю, больше с открытыми окнами спать не лягут.

Первый экзамен – математика. Успешно. Ну, трояк – тоже оценка. Срочно обмыть. Друзья клич кинули: по пиву! В Лужники под метро-мост. Приехали, выстояли очередь, взяли по четыре кружки, справились. Подошли ещё наши из параллельной группы. Ещё по паре кружек и загорать. Поближе к воде. Ржевские закипели: хорошо, но мало. А тут в акватории нарисовался сержант из речной милиции на катере.  Уговорили за бутылку водки, чтоб наших гонцов в гастроном прокатил. Мужик какой-то не местный, хоть и уговорился с полпинка, но где магазин поблизости – без малейшего понятия. Но, я-то ведь жил на Пятницкой, знаю, что возле театра эстрады пристань для теплоходов, а за углом, возле «Ударника» гастроном есть. Только там подстава малому, что нас повёз, так мы в канал свернули и к «Ударнику» с другой стороны. Там плавучий кабак на приколе, мы к нему. Серёга Чернозубов сторожить остался, а мы с Бобом в магазин. Затарились на всю дивизию и через полчаса обратно под метро-мост приехали. Сержант уже от нашего берега уже не удалялся. А вдруг ещё трубы гореть начнут у кого, тем более, что дорогу он разведал. А у нас бутылка водки закончилась, вторая тоже. Обе по травке аккуратно вниз покатились. Тут рядом с нами москвичи кучкуются. Купаются, загорают, портвейном балуются, курят. Вот только у них огонька нет, к нам прикуривать подходят. Толстый один, мол, хотите прикол? Берёт пустую бутылку и вниз по травке спустил её с бугра. К этой бутылке две бабки с разных сторон галопом. Ухватились каждая одной рукой за бутылку, а второй друг дружке в волосы и вопли на весь берег, мол, это её добыча… бутылка укатилась чётко по границе. У этих старух, как оказалось, территория поделена, каждая бабка на своей территории стеклотару собирает. А мы расселись именно на границе. Так, потом, за оставшиеся у нас бутылки после выпитой водки, бабки нам хлеба, зелёного, луку и редиски на закуску дали. До общаги мы потом без приключений добрались, правда, от трамвайной остановки, что возле ворот Лефортовской тюрьмы, мы шли вдоль забора на цыпочках и друг на друга шикали, чтоб никто громко не топал и не матерился, зато, как за угол свернули, так под губную гармошку хором запели «дойчн зольдатн…»
 
- Серёжа! Забирай своих мальчиков, пиво, шампанское и идите квасить к себе в двести тридцатую, девочкам нужно переодеваться и ложиться спать.
 - Девочки! Вы переодевайтесь! Мы не стесняемся!

После физики, которую я сдал на четвёрку, наша сборная распалась. Конаковские в Конаково уехали, воскресенские в Воскресенск, ржевские на выходные тоже домой. Мои соседи по комнате уже в стройотряде были, где-то в Вербилках или в Дубне. Я к Ольге поехал. А день жаркий. Её новая соседка по квартире (а у них ротация в квартире, трое девчат распределение получили, разъехались по направлениям, а оставшиеся двухместную комнату заняли) предложила пойти позагорать. Зоя, она делала всё возможное, чтоб показать своей новой соседке по комнате, что мужики -  козлы и на Зою любой козёл западёт. Конечно, с её размером бюста, там не только козлы, там и лоси табунились в нервном ожидании, но я над её потугами только ржал и прикалывался. Ну, подумаешь, пятый размер! Мне и покрупнее товар предлагали в руках подержать. Да я не проникся. А тут Зоя решила свой новый купальник показать. Крутой, весь в крупных ромашках. Приехали в Нескучный, расположились на травке. Ну, ведь надо показать, как через мокрую ткань соски просвечивают. Понесла Зою нелёгкая в воду! А Москва-река, это такой водоём, который не для купания. Может в верховьях, выше Химок, ещё нормально, а уж после гостиницы Украина – это сточная клоака. За всю мазуту! И я сдуру в воду полез, только сразу от берега занырнул и метров тридцать под водой прошёл. Выныриваю, что-то так свежатиной опахнуло! Голову поворачиваю, а перед самым носом половина индейки плывёт, воняет на всю акваторию. Я к берегу, а она за мной в фарватере. Нырнул – еле оторвался.  Подплываю к берегу – Зоя стоит по шею в воде. Ольга – та девка умная, в воду совсем не полезла, осталась на покрывале лежать. Показал я Зое, где половина индейки на волнах качается – ей тоже купаться расхотелось, выходим на берег. Я нормально, а Зоя своей кормой мазутное пятно зацепила. Мало того, что спина и всё, что ниже, до колен, в мазуте, так ничем не оттирается. И плавки тоже в мазуте. Кое-как переоделась, пыталась полотенцем вытереться, но без пользы. Так и пошли в общежитие. Одеколон не помог, пришлось в «тысячу мелочей» бежать и покупать керосин. Принёс, отмыли. Плавки выкинула. Халатик тоже. Больше я в Москве-реке купаться не рисковал. Ни в Серебряном бору, ни в Хвойном. Одни убытки.

Остальные экзамены сдал успешно, был принят на факультет ЭАПТФ кафедру внутризаводское энергоснабжение, короче, ВЗЭС. Ольга к родителям чуть раньше уехала, а я в середине июля только смог билет на самолёт купить. Ну, оно можно было и поездом поехать, но с билетами из Москвы всегда проблемы. Самолётом быстрее, хоть и дороже, но билеты ещё были. Да и денег у меня на авиабилет хватило, даже чуть остались, как мне казалось. Ну, зная, что моей маме нравится карамель в шоколаде, накупил я такой карамели нескольких наименований по полкило каждого, килограммов восемь и бутылку «АБУ СИМБЕЛ» для отца. Это какой-то арабский напиток, типа рома или бальзама. Поехал в Домодедово на электричке. А куда свой билет засунул – только в аэропорту нашёл. А ревизорам трояк пришлось заплатить. Ну, не было у меня билета на момент проверки, все карманы наизнанку вывернул, не нашёл в электричке. Но не страшно, пара рублей в кошельке ещё оставались, на автобус из аэропорта Кольцово, что в Свердловске, до Златогорово хватило.

Объявили посадку, когда уже стемнело. Сел на своё место возле иллюминатора. Самолёт начал двигатели запускать и прогревать. Весь такой ИЛ-18! Вырулил на взлётную полосу, заверещал, завибрировал, крылья болтаются, начал разгоняться. Даже показалось, что взлетел только оттого, что при разгоне и при взлёте крыльями в воздухе махал. Три часа полёта с ожиданием того, что вот-невот кишки наизнанку вывернет, но долетели. После, как приземлились, ещё трое суток периодически накатывало желание съеденным похвалиться, но обошлось.

 От Златогорово пешком домой пошёл. Ну, что там, три километра. А у самого входа в село друзей встретил. Игорька, с которым вместе на сборный пункт поехали, его друга, Витька, чью девушку моя мать по двору за волосья трепала, когда вместо меня её в сарае спящую обнаружила, и Валерку. Они на троих соображали. Ну, и меня в компанию взяли, а я свою арабскую бодягу достал. Домой пришёл, а родители картошку окучивают. Все работы по хозяйству прекратились, мать отцу денег дала, чтоб он водки купил, и начала на стол накрывать. Вот сарафанное сельское радио! Батя только в магазине просказался, мол, давайте девки водки на все деньги, сын из Москвы приехал, как через полчаса все родственники и знакомые уже у ворот с своим угощением. Кто пироги тащит, кто настойку, кто закуску, кто выпивку. Друзья переоделись, подошли. Могли и подъехать, а только потом кто бы их развозить стал, когда все насюсюкались.

Вечером в клуб собрались с друзьями. Мать, уже наученная горьким опытом, что вся толпа из клуба может враз! сорваться и прийти в наш двор праздновать моё поступление в институт, дала мне четвертной, но с условием, чтоб никого домой не приводить! Я полез в свой дембельский альбом, а он у родителей хранился, и за фотографией, где я при параде, вытащил купюру в полста рублей. Конечно, сделал это, пока никто не видел, потому, что там ещё две сотенных оставались. Во! Батя не нашёл! Да, собственно, в клубе столько и не понадобилось, хватило и 25 рублей, чтоб друзей угостить.

 Через пару дней, в понедельник, Валерка поехал в город получать милицейскую форму. Он тогда в Белоярке в милицию поступил на работу. Ну, и я с ним поехал. Получили со склада два мешка всякого разного добра и домой. А путь лежал через центр города. А в центре моя кузина жила, Ирина. Зашли поприветствовать, а она на регистрацию брака с Николаем Гоголевым собиралась. Такая вся из себя! Ну, мы и остались поздравлять. Дождались, когда они с Николой из ЗАГСа приедут, а пока ждали, подшили Валерке форму, рубашку, китель, плащ оборудовали, погоны пристегнули, он на себя всё надел (кроме плаща) – такой крутой сержант милиции! Картинка! А остальные его шмотки в мешок утрамбовали. Одного хватило. Поехали на вокзал. Ирина оставляла нас ночевать – так нет, скорее домой, матери показаться у парня горело. Чтоб в форме увидела. На вокзал приехали, а на К-Уральский уже и поездов нет.

У Валеры кипяток! Надо ещё где-то показаться. Поехали в Первоуральск к Риммке Бахаревой. Это подруга его. Положили мешок в камеру хранения и в электричку. Времени полчаса до полуночи, а мы к общаге притопали, где его подруга жила. Конечно, через вахту нас не пропустят, тем более, Валерку-то бабки все на вахте знают, как облупленного. Да пусть, хоть в генеральский мундир нарядится – никто его не пустит. Пошли с ним через подвал. Нашли открытое подвальное окно, вышли по чёрной лестнице на нужный этаж, долго ковырялись в замке, но без результата. Пошли на чердак, чтоб через другой вход выйти на этажи. С чердака дверь тоже закрыта, причём на навесной замок. Собственно, замки с чёрной лестницы на этажи, с простейшим замком внутри двери. Ключ двухбородочный должен подойти хоть какой-нибудь. А у Валерки есть ключ от комнаты этой подруги. И у меня есть от комнаты в студенческом общежитии. Давай подбирать, может какой-то из них подойдёт, если не на третьем этаже, то на каком-нибудь другом. Подошёл. Мой ключ открыл дверь на четвёртом этаже. Дверь открыли, на этаж попали. Теперь нужно мимо двух вахтёров пройти. Четвёртый этаж мужской. Пацаны там, что на «химии» и на вольном поселении, живут. У вахтёра проблем не будет, только шикнет на него человек в форме – у того хвост сразу между передними лапами торчать от страха будет. А вот третий этаж – это уже проблема. Этаж женский, коридорный, если не спит, то пройти мимо – проблема. Рискнули. Пошли.

 Девка на вахте третьего этажа заорала. Спугнула весь третий этаж. Кто у подруг в гостях заночевал – даже про обувь позабыли, босиком с третьего этажа прыгали. Естественно, Валерка в комнате у подруги, где жили по прописке три девушки, обнаружил четыре пары мужской обуви. Парни-то убежали, без ботинок в клумбу прыгали. Сцена ревности, разборка. Ну, это Валерка уже так, пену пустил. Местная милиция приехала – пошли с капитаном в машине перетёрли проблему, поржали. Он нас к вокзалу отвёз, на первую электричку посадил в вагон, ещё поржали, что никто не поступал к медикам с переломами ног и разъехались.

 В Свердловск мы приехали около восьми утра, после ночных бдений кушать очень захотелось. Я вспомнил, что на Куйбышева, где винзавод, столовая с семи утра работает, и вина в разлив можно взять из автомата. Приехали. Столовая работает, а автоматов ни одного. И в буфете нам фигу показали. Валерка-то в форме! Но поели нормально. А тут Валерка вспомнил, что его сеструха двоюродная, Наталья, в бытовом комбинате РУБИН работает портнихой. А это рядом, буквально в соседнем доме. Пошли к ней поздороваться, пообщаться за жизнь, что и как, а пока стояли с Натахой балаболили (ведь с пяти лет я с ней знаком), тут из цеха Кузина выкатилась, Ираида Кузяева: ноги колесом, из-за щёк ушей не видно: - привет-привет! Ну, и у Валеры любовЪ!!! а тут ещё она нам рассказала, как жизнь у неё сложилась и то, что с мужем у неё проблемы, что разводиться будет, а хозяйка в доме она. Я всё это мимо ушей, а Валерка на ус намотал. Покрутились ещё полчасика и поехали на вокзал. Мешок свой забрали, я сигарет отцу купил, сели в электричку и в Храмцово. С Витьком Матцем, с одноклассником встретились. С ним вина попили. Только на следующий день в Камышево приехали. Круизёры.

 Матери докладываю, что у Ирины, у сестры на свадьбе погулял – поморщилась, ничего не сказала. Да что тут говорить, когда у сестры это не то третья свадьба, не то четвёртая, а сын старший вообще в Татарии получился по залёту. Я, конечно, не осуждаю её, но могла бы и не регистрировать брак с каждым встречным мужиком, если в нём нет уверенности. Ну, пожила – не срослось – разбежались.

Август грибной удался. Я до самого отъезда в Москву по лесам бродил, белые собирал. Валерка был в город на учёбу отправлен, на курсы. Домой не приезжал. А одному мне безобразничать не с кем было. Вот я и занимался заготовкой грибов. Зимой пригодились. Забрал с собой те, что уже успели просохнуть.

Учебный год начался с посвящения в студенты. Поехали всем курсом в Вербилки на базу отдыха. Группа оказалась заводная, показали себя. Всё, что выдали – экспромтом, придумывалось на ходу, но остальными воспринято было с одобрением, вот только после, когда вернулись в Москву, и началась учёба – это была уже пора серых будней. Из всех знаменательных событий – свадьба Серёги Чернозубова в Ржеве да драка с пятикурсниками и аспирантами. Да и драка-то так, рядовая. Ну, накостыляли мы с Серёгой вдвоём - троим орлам и по лестнице их спустили. Думали, что они полетят, а они в студсовет жаловаться побежали.

А началось всё ни с чего. Друг наш Игорёк попал в больницу. У него и раньше, по всей видимости, с сердечком проблемы были, а тут скрутило его, давление упало, его и положили на обследование. Ребята вечером в субботу поехали его навестить, апельсины-яблоки, малиновое варенье повезли. Посидели там с ним, поржали, и домой в общагу. А я в субботу к дядюшке в Воскресенск ездил, картошку копали. Вечером вернулся, а в комнату попасть не могу. Когда уезжал – соседи дома были, дверь, уходя, на ключ не закрывал и, поэтому, ключи, как оказалось, с собой не взял. А соседи по комнате на Истру уехали с палатками и с ночевкой на природе, должны были вернуться только в воскресение вечером. Я и пошёл к друзьям. А у них созрела мысль, выпить за здоровье Игорька. Ну, и пошли дружно к «ФАКЕЛУ» в стекляшку. Взяли три бутылки болгарского вина, а параллельно с ними пятикурсник пробивал за бутылку кубинского рома. Когда возвращались, он предложил совместные посиделки у моих друзей в комнате. Кто из нас знал, что его ещё двое однокурсников дожидаются и четыре аспирантки! Они все и припёрлись в комнату моих друзей. А у нас вся закуска – половинка чёрного, полкило сыра, две пачки пельменей да кусок сала на килограмм. Ну, и опять же, спор, что кто-то из нас выпьет ром из трёхсотграммового стакана, не прикасаясь к стакану руками, затеяли они. За червонец спорили. И проиграли. Серёга ром выпил, червонец забрал и в карман его. А они в коридор на разборку позвали, а вместо разговора начали ногами махать. Ну, они-то, хоть и по возрасту постарше нас будут, но в армии не служили. Вот мы им с Серёгой и наваляли. Когда наши остальные на шум выбежали, то уже помощь не нужна была. Враги были повержены. Вот только потом набежала толпа студсоветчиков. Мои друзья, естественно, исчезли из общежития тремя минутами раньше, а я, будучи ни в едином глазу, взял удар на себя.
- Где все?
- А в кино ушли!
- В честь какого события пьянка?
-  А где вы видите пьянку?
- А вот вино стоит!
- А оно, что, открыто? Мало ли, что у меня стоит!
- А ром? Он открыт!
- А это не наше, это вон те дяденьки принесли.
- а ты здесь как оказался? Ведь живёшь в 230-й?
- а я без ключей, ключи в комнате остались, вот, жду соседей по комнате, чтоб домой попасть, зашёл к друзьям, а они в кино уходили, а меня оставили соседей дожидаться. Вот и ключ от их комнаты, к нашей не подходит, пробовал…
- драку видел?
- какую драку? Тут что, драка была? Когда пришёл – вон те трое, на площадке о чём-то спорили, но никакой драки не видел. Сейчас ещё наговорят, что и я в драке участвовал, а у меня даже шнурки в ботинках не порваны.
- а причём здесь шнурки?
- а я бы вон того мордастого ещё и попинал бы, чтоб на людей поклёп не возводил. Вот, ей Богу, не удержался бы, лично бы его пнул два раза!
Поржали и разошлись.

С Ольгиной сестрой, Людмилой, я ещё осенью познакомился. И даже племянницу, тоже Ольгу, на руках носил. Гуляли по Москве, устал ребёнок и на руки попросился. Вот и подхватил её. Плотненькая такая, увесистая, не тощая, как моя младшая сестра.

Новый год с друзьями в Изоплите. Это в Калининской области, недалеко от станции Редкино. Друзья наши Штанниковы повезли туда деду с бабулей своего первенца показать. Дочку Леночку. Такой ребёнок спокойный. Дорога на перекладных. Автобус, две электрички, ещё автобус, всё расстояние километров триста, часов пять дороги, если без ожидания. Ей месяца два с половиной всего, только глазёнки блестят. А там, у бабули детский сад собрался. Квартирка в бараке, где всё в одной комнате, и печка, и кухня, и спальня (только туалет на улице за сараями), а площадь 6х5 метров и гостей человек десять взрослых, и детей столько же, а то и побольше было. Только грудных трое. Меня с этой Леночкой ещё в то время познакомили, когда ей месяц был. Даже дали в руках подержать. У Ирины проблемы с молоком были, ребёнок – искусственник. Вот и покупали разную детскую еду. Какую-то кашу моя Ольга купила на пробу. Ирина в Воскресенск уезжала на полдня, а Михаил с Ольгой на хозяйстве оставались. И я ещё, на подхвате. С Ольгой можно было оставлять любого, хоть грудничка, хоть ползунка, хоть ходячего, она опытная в обращении с мелкими, сама была младшая у родителей, десятый ребёнок в семье, и к тому времени уже с восьмерыми племянниками успела поводиться (всего у моих тестя и тёщи 13 внучат). В этом плане ей все подруги завидовали.

 Мне Леночку вручили, в конвертик упакованную, а сами пошли кашу готовить. Естественно, на коробке не прочитали, как и что с той смесью делать. Согрели молока, насыпали порошка, сварили, попробовали – и вылили всё в унитаз. Потом обычной манной каши сварили. А мы с ребёнком ждём еду, уже не молча, агукаемся. Мне-то в интерес с маленькими, и не трудно совсем, да и привычка тяжести в руках держать. Я когда биатлоном и стрельбой занимался, на тренировках гантели и кирпичи порой по часу приходилось в каждой руке держать, так, что сижу, как вкопанный, держу ребёнка. Потом, когда кашу принесли да кормить начали, коробку с той гадостью в руки взял, которой дитё накормить хотели, а её оказывается даже кипятить не нужно, только в тёплом молоке размешать. Вечером так и сделали. Думаете, ребёнок есть стал? Фигушки. Месячный ребёнок морщился и плевался!

 А в Изоплите у Ириной сестры дочка с эпилепсией. С двух месяцев припадки начались. Тогда, в новогоднюю ночь, родители с ней, ох и помучались. Народу много, все на нервах, вот и ребёнок тоже утомился, орала всю ночь напролёт и задыхалась.

Четырнадцатое  января. По общежитию ходят Дед Мороз и Снегурочка. Дед, ростом 145 и Снегурочка 212. Сзади за дедом ходят два африканца из Заира, полы шубы придерживают, чтоб по полу не волочились. Дед поздравляет, заходит в каждую комнату. Везде угощают. Прошли два этажа – дед скопытился, эскорт пока держится за шубу, поэтому не падают. Снегурочка носит деда на руках, но ещё поздравляет. На шестой этаж они уже подняться не смогли, остались на пятом…

День рождения сразу у троих друзей совпал. Начали с утра отмечать. Суббота была, день самостоятельных занятий. Позанимались сначала пивом, потом водки купили, а потом в ресторан «Семёновский» он в 18:00 открылся, но мы у входа уже за час на крыльце своё присутствие зафиксировали. Водка у нас с собой, в сумке, но на стол её не выставишь, там с этим строго. И в туалете пить западло. Заказали закуску на семерых, водки бутылку для отмазки (будем из своих бутылок под столом наливать, а эта пусть на столе стоит, официанту глаза мозолит), бутылку портвейна, а что, а вдруг! Серёга в баре расположился с Бобом Ржевским, два коктейля заказали. А стакан-то под водку пустой нужен. Две девицы за столиком сидят, у обеих уже тара опустела. Серёга поставил свои коктейли им, а у них стаканы взял и в них водки набулькал. Из зала двое наших вышли, выпили, других двоих позвали, и так по кругу, две бутылки оприходовали. А какие-то там условности! Погнали за столом из сумки водку доставать да наливать. Ещё две бутылки закончились.

Тут один малый в туалет пошёл, только вышел – возвращается через пару секунд: меня, говорит, обидели, новенькие джинсы, только батя ему из-за бугра привёз, говорят, снимай. Вышли они с Бобом, тот малый опять заходит, Боба обидели. Вывалили мы всей толпой и в баре всех мужиков отметелили, а потом за стол и дальше отдыхаем. Подходят двое ментов, офицеры. Мол, мы там в баре забрали девять человек, за что вы их – а вон, с парня хотели штаны снять. – претензии, заявления на них будут? - Да ну их нафиг, они своё получили. – тогда вам два часа, чтоб вы с кабака свалили. Мы, мол, их дольше держать не имеем права, мебель в баре не повредили, посуда целая, а вы валите, они тут каждый вечер ошиваются, сейчас отпустим, они тут за час против вас полрайона соберут. Вам это надо? И нам тоже.

Мы допили, доели, что на столе было. Даже некоторые с девочками потанцевать успели. Оделись и на выход. А там на крыльце толпа. Откуда мы знали, что это возле кабака очередь собралась, чтоб наши освободившиеся места за столиком занять, мы ведь думали, что они нас бить собрались. Когда мы ресторан покидали, они в открытую швейцаром дверь нам навстречу целенаправленно ломиться начали. Ну, мы на выходе ещё и им наваляли, сами в трамвай и домой.

А на свадьбу собирались во Ржев. Хохмы начались за две недели. Сначала собрали деньги, кто что мог. Купили подарок. Столовый сервиз на 12 персон из Конаково. Четыре здоровенных коробки. Потом прикинули, кто поедет, рассчитывали человек на двадцать, но у всех нашлись неотложные дела и список сократился до восьми человек. А тут ещё у Серёгиного племянника подошёл день рождения и дядя Серёжа купил племяшу красного пластмассового коня на колёсах. Крутейший конь! На шее, на загривке, под гривой колечко на верёвочке. За верёвочку потянешь и отпустишь, а он ржёт, как настоящий. Провели испытание на лекции по истории КПСС. В полнейшей тишине, если не считать, что лектор, там, за кафедрой что-то бубнила для первых двух рядов, раздалось дикое ржание. Короче, лекцию сорвали.

Купили билеты на поезд Москва-Рига. Два соседних купе, но собрались все в одном, самом дальнем от проводников. Водка, закуска, две гитары, песняки про Красную Шапочку с крутым припевом на «французском» - сандель мон дендель бобаясень тпрру ясень бобаюньки тпррутпрруньки красная шапка… пришла проводница. Такая вся из себя стюардесса в латвийской красной форменной шляпке пирожком. И напустилась на нас, мол, орите, хоть вполовину тише, а то люди с малыми детьми едут, а время позднее, их спать укладывать, а тут такой сходняк. Мы притихли. Хватило нас на час. Игорёк такой сердитый, ему предстояло свидетелем быть на свадьбе, а как свидетелю не поспать, а тут самый разгар, репетиция предстоящего мероприятия, мальчишник, короче. Разделся Игорёк до трусов, только оперся на две верхних полки, хотел ноги наверх закинуть, тут, одновременно, дверь проводница открывает, уже воздуху в себя набрала, чтоб нас в очередной раз призвать к порядку, а  в полуметре от её лица с Игорька трусы стягивают до колен. Больше она до самого Ржева к нашему купе не подходила.

На свадьбе человек сорок молодёжи собралось, да родственников, человек двадцать. Проходило всё мероприятие у Серёгиных родственников в деревенском доме. Но, надо сказать, разместились все, только единственно, туалет чудно расположен. Все пристройки примыкают к дому, всё под одной крышей. Из сеней два выхода, можно выйти на красное крыльцо и  в хозяйственный двор. Там и туалет под крышей. Доска с дыркой посередине над ямкой и ничем не огорожена. Подходит ко мне Серёгина кузина, мол, пойдём, дверь посторожишь, чтоб не помешали посетители нужду справить. Я, как путёвый, стою в сенях и дверь караулю, а Татьяна меня из двора зовёт, мол, иди сюда, телёнка подержи, чтоб не мешал. Короче, я одной рукой телёнка за ошейник держу, как только она прицелилась на доске, выключаю свет и подпираю дверь, чтоб из сеней никто не ввалился. И так за вечер три раза.

А какая свадьба без драки? Опять же. Местные деревенские пришли, хотели на халяву, чтоб им поднесли по стаканчику. Боб на крыльце курил и с местными общался. Те уже тоже на крыльце были, а я вышел, мысль, где Боб - там какая-то разборка, ну, и подвесил тому, что с Бобом стоял бакланил. Тот с крыльца в сугроб. Перила на крыльце низкие. А там девчата, подруги невесты покурить спрятались за углом возле крыльца, видят - драка, как им показалось, давай по этому поводу орать. Из дома толпа мужиков вылетает: - Кого? Где? А ну давай их в микитки! Гэрть! Лядь! Держи! - Пробежались вдоль пары дворов за супостатами – никого не догнали, они уже в конце улицы, нам с безопасного расстояния кулаки и кукиши показывают. Но драку зафиксировали для памяти. Какая же свадьба без драки…

Боб магнитофон купил. «Маяк», четыре дорожки. А послушать нечего. Я вспомнил, что когда после каникул уезжал, прихватил из дома две катушки. Ещё до армии записывал, матерные частушки на одной, а на другой Мишка Махаев записан был, когда в автобусной остановке под гитару песни пел, часть своих песен, что с братьями сочинили, часть – дворовых, что в 1973 году вся страна пела. Только недолго та катушка у Боба в комнате просуществовала, кто-то послушать взял и пошла она по рукам. Лет через пять, когда на горизонте появился Володя Маркин с «Трудным детством», попала мне кассета с их записями. Хоть бы гадёныш порядок песен изменил! Как были на той катушке, что у меня ушла, так и у них в концерте звучали. Да разве докажешь сейчас, тем более, когда оригинала не осталось в моей коллекции. Он и сейчас, Маркин, своим козлячьим голосом те песни поёт, нового почти ничего не придумал, даже некоторые за свои выдаёт, небосвод высок и светел, за такие художества, чтоб стоял у окна, а во всё окно решетка и до середины белилами закрашено. Правда, он тоже в МЭИ учился, только позже меня. В отличие от меня, закончил и после учёбы стал директором ДК МЭИ. Значит, моя кассета общежитие МЭИ не покидала несколько лет, если до него дошла.

А я в летнюю сессию не уложился. С математиком контакт не нашёл. Пока зачёт сдал – уже сессия началась, и до первого экзамена был не допущен. Да на физике погорел. Мне после химии кто-то из девчат в нагрудный карман пиджака шпаргалки засунул, ну, карманов у девчонки не было на платье, мол, потом заберу, как в общагу придём, мол, нужно подруге отдать, у которой брала на время экзамена. Да так, что-то с ней разбежались. А на физике преподаватель, что у меня экзамен принимал, попросил ручку, чтоб в моей зачётке оценку поставить. Ну, я ему ручку из нагрудного кармана достал, а к ней шпора зацепилась. Экзамен-то я после сессии пересдал, но остался на третий семестр без стипендии. А с математикой я ещё в сессию уложился, там всё пучком было, если бы не физика. Прикинул – родители мою учёбу не потянут. Даже при условии, что мною заработанных до армии денег, на книжке у моей матери хранилось около тысячи рублей (было две тысячи, но потратил, когда из армии пришёл, и после, пока на первом курсе учился). Поэтому попытался перевестись на вечернее отделение и пойти работать, но тогда уже Москва жила в преддверье Олимпиады. Лимитчиков мало куда брали. Только на стройку или на конвейеры автозаводов. Но рискнул в автобусные парки  - брали, но без общежития. В троллейбусный парк взяли сразу, учеником водителя. Вот только об учёбе в институте можно было сразу забыть на ближайшие три года. Лимитчик подписывает договор, что работает три года без претензий на постоянную прописку в Москве и так же без претензий на льготные условия работы. То есть, про постоянную работу в утреннюю смену можно забыть. А в институте заочного отделения не было. Поэтому, пришлось забрать документы и устраиваться в троллейбусный парк.

А тут ещё младшая сестра выревела у родителей поездку в Москву, ко мне. Билеты они уже купили, а тут такой облом. Пришлось с Ольгой договариваться, что моя сестра у неё поживёт пару недель, пока в Москве гостит. Оно бы можно было с тёткой Шурой договориться, если бы та ещё жила на Пятницкой, но она к тому времени уже получила квартиру где-то в Бирюлево или в Чертаново и переехала на новое место. Да и за отказ от свадьбы с внучкой её подруги, она наверняка бы проявила солидарность, хоть и была в душе довольна моим поведением. Там у них у всех были очень сложные взаимоотношения, - в глаза сю-сю-сю, а по-за глаза от удовольствия руки потирали при каждом обломе у «подруг». А в общежитии троллейбусного парка у меня тоже не всё гладко сложилось. Там ремонт был одного из этажей, и заселение планировалось только в конце августа. Просили подождать, пожить где-нибудь в городе. Поэтому, когда приехала моя сестра, мы с ней разместились у Оли по её заявлению в деканат, как родственники проездом. Сестрица моя ожидала, что мы бросим все свои дела и будем её развлекать и ублажать, но я уже начал учиться в троллейбусном комбинате, а у Оли была работа, типа стройотряда. Работала она тогда на типографии «Молодая Гвардия». Только в выходные могли куда-то поехать или пойти. Да ещё собрались в Воскресенск. Там 14 августа у тётки Риммы день рождения, так хотели поехать с поздравлениями. Но жизнь повернула иначе. Перед самой поездкой Оле вручили телеграмму, что погиб брат Саша. Она поехала в аэропорт и вылетела в Архангельск. В Воскресенске мы были вдвоём с сестрой. Через неделю сестра моя уехала домой, а я остался в Ольгином общежитии на хозяйстве.

Приехала из стройотряда её соседка по комнате. Зоя. Вся из себя. Они в международном стройотряде работали. Из Германии прокладывали телефонный кабель в Чехословакию. На заработанные деньги Зоя накупила шмоток, обуви, что в Москве в те годы только по великому блату или после топтания с беготнёй по нескольку дней из одной очереди в другую. А тут такое всё крутое. Подруги приходили – чуть её шмотки жадными глазами не прожгли. А мне было решительно до лампады. Я на практике простыл, кашель, сопли, температура за тридцать восемь. Конечно, я оценил её покупки. От таких светло-бежевых джинсов из мелкого вельвета я бы тоже не отказался, штаны-то мужские, да изначально, Зойка их для брата купила в подарок, но примерила на себя и всё, прикипела к ним. Да и сидели они на хозяйке по фигуре превосходно. Как и бежевая водолазка поверх её размера «Е», упакованного в бюстгальтер «Анжелика».  И  бежевые туфли на платформе и с каблуками 10 см. Даже девочка из Болгарии, Николина, дочка дипломатов, даже она неподдельно позавидовала. Вечером у меня температура понизилась, ну так! целый день глотал таблетки и пил чай с малиной. Зоя предложила поставить мне горчичники, а после, вознамерилась лечь со мной в постель, даже уже приготовилась, пришла в одной ночнушке. Только я категорически воспротивился, за что был наказан фунтом презрения. А когда уходила на свою кровать – сказала: - дурак ты, Петя!

Может быть, я и вправду дурак, но не до такой степени. У моей девушки в семье беда, а я с её соседкой буду развлекаться. Да ни за что в жизни! Чтоб потом при случае мне в колёса оглоблю вставили. Нет уж! На следующий день я после занятий поехал в общагу троллейбусного парка и добился заселения. Тоже не совсем удачно, сосед по комнате буквально за неделю до моего переезда женился и жену с собой в Москву привёз. Да не одну. Ещё и хомячка из её домашнего зверинца тоже. Одни напасти! Соседи с вечера кувыркаются, а я с мужиками во дворе в домино играю, пока на улице не стемнеет. Потом иду спать. А как-то раз мои соседи в порыве страсти опрокинули посудину, в которой их питомец обитал. Этот зверь выбрался, ночью шарашился по квартире, облюбовал мой чемодан, натаскал туда рваных газет и устроил гнездо. При этом прогрыз несколько дыр в моём драповом пальто и проделал дыру в чемодане. Утром соседи поехали в своё Конаково, а я на занятия. Обнаружил все свои утраты я только поздно вечером. Нашёл зверя и выкинул его в форточку, а когда соседи приехали – показал, что натворил их Хома. Они его долго и безуспешно искали по этажу, печаль смогли утешить только литром водки, которую с собой привезли.

Утку я купил. Можно было и курицу, но у них такой вид всегда печальный. Шея длинная, ноги длинные, сами тощие,  шкура синяя, вся в пупырышках. Такое впечатление, что стаю кур зимой из Владивостока в Москву пешком гнали, а они вставали на цыпочки и шеи тянули, всё высматривали – не видно ли Москвы на горизонте. Хотел супчик сварить с утятинкой. Утка жирненькая такая, беленькая. Поставил воду в кастрюле на плиту, опалил над газом птицу, выпотрошил, промыл, голову и лапы отрезал. Положил в кипящую воду и вспомнил – соль в комнате осталась. Перец, лапшу, луковицу – всё на кухню принёс, а соль забыл. Только минуту отсутствовал, вернулся на кухню, а в кастрюле одна вода и две блёстки жира плавают с одиноким лавровым листиком. Кто спёр? Так и не обнаружил. В ближайших комнатах рядом с кухней ни звука и в туалетах никого. Наверное, в окно выпорхнула. Крылья-то я не обрезал, а жаль.

На практических занятиях, которые заключались в езде на троллейбусе по городу, я с первого дня был отмечен, что уровень моей подготовки уже не требует помощи инструктора, поэтому инструктор мне предложил, что если я буду садиться за руль первым, при выезде из парка, то после окончания моего времени стажировки могу отправляться по своим делам, а не кататься весь день с остальными. Что я и делал. Приезжал в общежитие, отсыпался, а потом ехал к Ольге в общежитие или встречал её около входа в институт, и мы отправлялись с ней в кино. Было в городе два любимых места: «Ударник» и «Зарядье». В «Зарядье» всегда было свежее пиво, а около «Ударника» в кафе отлично готовили чебуреки. И конфеты в буфете кинотеатра были всегда свежие, прямо с фабрики, что стояла на мысу, напротив того места, где сейчас памятник Петру I работы Церетели. Конечно, ходили мы и в другие кинотеатры, но эти два посещали чаще всего. Наши встречи и прогулки по Москве продолжались до тех пор, пока Оля не закончила учёбу в институте и мы не переехали в Серпухов по её распределению. Сосед мой по общежитию, чтоб остаться в комнате вдвоём с женой, подмазал кого-то из руководства и меня переселили в мужское общежитие на Пришвина 21. Это в Бибирево. Северная окраина Москвы. Метро там ещё не было. Линия до Медведково только строилась, и ближайшая станция метро была на ВДНХ. Автобусом час езды, а в часы пик и того больше. В комбинат добирались: выезжали в шесть утра и только к восьми, а то и к половине девятого после выхода из метро, ещё один автобус привозил нас к месту учёбы.

После учёбы в институте, занятия в троллейбусном комбинате показались мне детской забавой и экзамены по устройству и эксплуатации, а так же вождение и экзамен в ГАИ сдал успешно с первого захода. До получения прав управления оставалось 42 дублёрских поездки с инструктором непосредственно на одном из маршрутов парка. Предложили самый длинный маршрут №14. Оборотный рейс почти два часа и инструктор грамотный за меня взялся. К Новому 1978 году я стал самостоятельным водителем. Самое смешное, что запланировали в первую поездку в вечернюю смену первого января. Естественно, с линии в парк заезжать после работы самому последнему, в начале второго часа ночи.

Ольга 31 декабря уехала к подругам в Воскресенский район, проводил её до электрички и вернулся в своё общежитие поздно вечером, да ещё по пути посетил кинотеатр «Полярный» так, что в комнату вошёл уже после наступления Нового года. Соседи, как мне показалось, тоже отсутствовали. Надо сказать, что общежитие было квартирного типа, и место мне досталось в большой комнате с двумя соседями, а за стеной, в малой комнате прописаны было двое, но они только числились за койко-местами, а жили в городе, каждый у своей жены. Я их видел изредка только на работе, когда в кассу за получкой стояли, то была взаимовыручка, если они оказывались в очереди раньше, чем я, то звали к себе, а если я оказывался раньше, то занимал очередь на них.

те двое, что волею судеб, оказались на жительстве в той же комнате, что и я – были ребята со странностями. Тот, что помладше меня, Гарик, горский еврей из Дербента. Нормальный парень, честный, справедливый, обязательный, верный своему слову, но, как и все кавказцы, немного взбалмошный и горячий. Часто срывался на нелогичные поступки, которые иногда граничили с криминалом, но ему всё сходило с рук, умел вовремя вывернуться, прикинувшись святой простотой, а может, так оно и было. Перед новым годом он сел на больничный, простыл. Второй, что постарше, Юрка, любитель выпить, покуролесить, но только на свои, кровно заработанные, деньги. В воровстве замечен не был. С линии был снят за пьянку и работал мойщиком троллейбусов. Подрабатывал певчим в церковном хоре в церкви недалеко от пересечения МКАД и Алтуфьевского шоссе. Заодно сожительствовал иногда со священником, как активный гомосек.

Но в ту новогоднюю ночь, как оказалось, их дома не было никого, а я мог бы смело включать свет, но я не сделал этого, просто лёг и просто уснул, мне предстояло к 14 часам ехать на смену на Северянин, чтоб отправиться в первую поездку. В шесть утра я проснулся от истошного дверного звонка. Уже было не один раз, когда Юрка терял ключи в своих карманах, или просто не мог попасть в замочную скважину и начинал звонить и дубасить кулаками и ногами в дверь. Открываю, а с лестничной площадки вваливается целая делегация руководителей парка во главе с замом по эксплуатации. Оказывается, утром не смогли выпустить на линию много машин, больше половины явок было сорвано из-за отсутствия водителей. Вот и пошли по общежитиям народ собирать, чтоб хотя бы до конца дня закрыть явки, даже если водители просто выполнят один рейс вместо целой поездки. Я около них первым оказался.
 -  Почему не на работе?
-  А мне в поездку движение закрывать. Эти явки менять нельзя, я только на свою.
  –Понятно!
Они к Юрке:
 - почему не на работе?
 – а что, сегодня мойка работает?
 – так, после праздника будем восстанавливать на линию!
 – Абрамов, почему не на работе?
 -  Балной!
- а документ?
- вот!
Лезет Гарик в тумбочку, а рядом с ним справа голая девица лежит, он, когда к тумбочке потянулся, с неё одеяло стянул. Достаёт больничный лист, встаёт на кровати, поправляет на себе одеяло и несёт оправдательный документ начальству. А на кровати с ним с другого бока ещё одна девица голая лежать осталась.
- а это? – начальник спрашивает.
- а это грэлка!
Валентина, начальник объединённого 48-го и 9-го маршрутов, держась за стену, на подкашивающихся ногах выбралась к лифтам и ржала там, остальные начальники ржали в прихожей. От нас отстали.
Оказывается, Гарик этих двух малолеток купил за бутылку водки у соседей из 22 квартиры. Они к водителю автобуса в гости приехали, рассчитывали, что в новогоднюю ночь удастся выпить, а там своя компания собралась и эти не нужны оказались, тем более, что тот малый, к которому они намылились в гости, в те дни вообще дома не ночевал. А вышел сосед и общался с ними около лифта, а тут Гарик домой вернулся. Вот, Володька, чтоб от этих гостей избавиться, предложил, мол, забирай Гарик обеих, веди к себе, а когда они к Гарику согласились зайти, Володька решил выгоду поиметь, мол, неси за них бутылку. Гарик – простая душа, бутылку в 22 квартиру отнёс, с этими подругами на кухне поквасил и спать с собой положил. А утром вот такой конфуз вышел.

Первый день самостоятельной работы. Приезжаю на смену, а мне говорят, что в парке машина, ещё на линию не выходила. Водитель заболел, которого я сменить должен. Еду в парк, принимаю агрегат, устанавливаю зеркала и на передней подножке нахожу пятьсот два рубля. Аж руки затряслись. Как и кто их обронил – для меня даже вопрос не возник. Деньги в карман и на линию. Тогда я впервые убедился, что халявные деньги никогда удачи не приносят. Уже восьмого января поцарапал такси, не сильно, но на половину суммы налетел. И остальные не впрок пошли. Купил радиоприёмник ЛЕНИНГРАД-002, а через месяц его на сто рублей отремонтировать пришлось. Только на срок гарантии хватило, потом он ещё раз сломался и уже ремонту не подлежал.

День получки. Я после пересменки в парк заехал, получку получил, сосед Юрка мне очередь занял и с ним домой с полными карманами денег. Он так спешил, что служебное удостоверение в кармане рабочих брюк осталось. Когда переодевался – забыл переложить, в рабочей одежде оставил. Из метро вышли, а возле автобусной остановки яйца с машины продают. Столовые. Крупные. И по 90 копеек за десяток. Это ведь не по рубль-тридцать. Юрка, он хозяйственный мужик. Да и редко такое бывает, когда за таким товаром нет никакой очереди. Берёт три ячейки. Увязывает верёвочкой и в автобус заходим. Пару остановок проехали и контролёры заходят. А удостоверения нет. Билет нужно брать. А у меня тоже обе руки заняты. Положил Юрец свою покупку на сидение, на то, которое в ЛИАЗе над задним колесом и лицом на заднюю площадку. Пятак достал, билет оторвал, поворачивается и открывает рот, чтоб заорать, но только успел выдох сделать. На его покупку, не глядя, но с видимым облегчением, что, наконец таки, нашлось свободное место, садится восьмипудовая бабища. Она просто не в состоянии была увидеть, то, что находится в метре перед ней. И тут же, когда под ней захрустело и полилось в сапоги, с удивлением спросила:
- Ой! Тут что-то было?
 Юрец ей:
- дурра! ты смотри впредь, куда мостишься! Тут мои яйца лежали!
 А она ему:
- а ты чего свои яйца по всей лавочке разложил! Вот! Теперь будешь за химчистку ещё платить.
 Он ей:
- ну, тогда, чтоб без обид! – и остатки, что ещё в ячейках оставалось, когда она с сидения вскочила, Юрка взял и вытряхнул ей спереди на грудь и живот. Народ укатывался до самого Бибирево.

К Гарику земляк приехал. Лёва. Горский еврей. Рост под два метра, вес тоже слегка за центнер, фигура, как у Самсона, который льву пасть раздирает. Это, в неполных 18 лет. Смоляные кудри, как шапка. Двухдневная щетина до самых глаз. Наивный! Как все деревенские парни. Но с железной установкой: будет поступать во ВГИК и только в мастер-класс к Сергею Бондарчуку. Поехал ознакомиться в приёмную комиссию. В разведку. Вернулся вечером, вроде документы и всё, что нужно, у него есть. Только басен Крылова нет и рассказов Чехова. Ну ладно, Чехова я нашёл рассказы у себя на книжной полке, а вот с баснями. Этот Лёва, недолго думая, как у себя в Дербенте, срывается в девять вечера (ещё светло было на улице) и пошёл по соседним домам звонить в квартиры, чтоб одолжили на пару дней басни Крылова. Это по Москве-то! Через полчаса его сотрудники милиции привели. Ну, вот представьте, вечером к вам в квартиру звонит мордоворот кавказской национальности, с небритой рожей. Да ещё такой, который в дверном глазке не весь обозревается, такой шкаф трёхстворчатый. И просит басни Крылова! Менты вместе с нами целый час ржали, когда определились, что это наш гость. И что он, по своей наивности, никак не врубится – почему в Москве не нужно вечером стучать к соседям с необычными просьбами. Насилу убедили малого. Менты, мол, если не поступишь во ВГИК, то давай к нам двигай, такие юморные ребята нужны. Так он ещё в армии не служил. Ребёнок совсем по развитию и жизненному опыту.

О московских троллейбусах и водителях из Дагестана: Так вот.  В Дагестане. У них там выучиться на профессию водителя троллейбуса было дороже, чем отмазаться от армии. А устроиться на работу водителем троллейбуса дороже, чем жениться. Там ежесменно водитель сдавал завгару N- ную сумму, а остаток оставлял себе. По тем временам два червонца за смену пригорало а то и поболе того. Ремонт машины за счёт водителя. Работай - пока не свалишься с ног.
Вот и пёрли все в Москву права сделать. По тем временам водитель троллейбуса в Москве больше червонца за смену официально не зарабатывал. У меня в месяц не выходило больше 280 ни разу. А эти ухари приезжали - первым делом в группе учёта связи налаживали, и как в кассу морду сунуть. А по машине пофиг!!!
Выдержка из книги замечаний: ПРИ НАЖАТЫЙ ПУСКОВОЙ ПЭДАЛ МАШЫН ПРЫГ-ПРЫГ ПОЕХАЛ!

Незаметно пролетел год. Летом я ездил в отпуск на Урал. Целыми днями мотался по лесу, грибы собирал. А напоследок, когда отпуск закончился, собрались всей роднёй, дядька Сергей сказал напутственное слово. Что, породу нужно укрупнять и жениться подальше от дома. И ещё, мол, если приедешь в следующий раз домой не женатый – на порог не пущу! Вернулся я в Москву поездом, заявился в парк, и понеслись серые будни. Мы по прежнему встречались с Ольгой. Я даже попросил, чтоб мои выходные дни совпадали по графику с её днями самостоятельных занятий. Лимитчик – работяга подневольный, пока три года не отработаешь в парке, о выходных днях в воскресенье даже не мечтай, даже если ежемесячно начальника маршрута будешь поить до поросячьего визга. Вот и встречались по средам с Ольгой. В кино ходили, в театры, иногда, даже на показательные выступления сильнейших фигуристов мира побывали и сходили на японский джаз.

Даже в гости к Олиным родителям съездили в Архангельск. Познакомился с будущими родственниками. Но на работе ничего существенного не происходило. Обычная ежедневка. Постоянный выход, убитая машина, которую постепенно довёл до ума. Постоянно без сменщика, когда приходилось работать в утреннюю смену. И даже на первых двух рейсах постоянные пассажиры. Очень трогательно было, когда после нашей с Ольгой свадьбы, подходили и поздравляли. Кольцо обручальное на правой руке увидели. Но это было позже, уже в июле 1989 года. А в конце марта собирались с Ольгой в кино. Я стою перед ней на коленях, молнии на сапогах застёгиваю, соседки её мне спину глазами сверлят, а Ольга спрашивает, мол, Костромин, а когда ты на мне женишься? Отвечаю – нынче летом, когда вон те свистушки, что за моей спиной, на каникулы разъедутся. А то где будем родственников размещать, которые на свадьбу приедут. А тут хоть несколько коек освободится. Сказали, что расчётливый. Мол, соберёмся в сентябре, всё равно не отмажешься, в кафе поведёшь. Ну, согласен, до сентября или эмир или ишак.

В следующий выходной поехали во дворец бракосочетаний и подали заявление. Свадьбу нам назначили на 19 июля. Заказали мы для поездки во дворец белую ВОЛГУ и розовую ЧАЙКУ. Собрались родственники, самые близкие друзья, я с утра к другу, будущему свидетелю, а он уехал в Брянск с женой и годовалым сыном. Там у Валентины, его жены, что-то с матерью случилось. В растрёпанных чувствах лечу к своей невесте. До регистрации четыре часа, а у меня нет свидетеля. И мои соседи по общежитию приедут только в кафе, к столу, а ехать за ними в Бибирево, потом возвращаться на Профсоюзную, просто катастрофа! И следом за мной, в комнату, где мои родственники пьют свой утренний чай, вваливается Иван Хахалев, кубанский казак, муж подруги моей будущей жены. Как же он нас выручил! Буквально годом раньше я фотографировал на их с Ниночкой свадьбе. Ниночка не приехала, только родила сына, но Ивана отправила к нам с поздравлениями. Иван автоматом пошёл в свидетели. И всё сразу устаканилось. За свадебным столом по северному обряду перед нами поставили одну тарелку и прозвучал тост, говорилось, что отныне мы должны быть одним целым и у нас должно быть всё общее, как эта тарелка. И спать мы должны вместе столько, чтоб наши головы поседели на одной подушке. А когда отправили в брачное ложе, то оставили нам только одну подушку.

 Свадьба на ура прошла, только немного моя тётушка намутила со своей ревностью. Приревновала моего крёстного к Олиной сестре и весь вечер сидела, куксилась и крысилась, мою мать завела. Да Юрка-сосед немного перебрал, но Гарик оказался на высоте. Домой Юрца доставил в лучшем виде, правда, часть дороги на листе железа вёз от кафе и до метро на площади Гагарина, но удачно, никто даже не остановил. На второй день нас подняли с рассветом, намусорили в комнате, облили Ольгу холодной водой под душем и отправили в кухню готовить завтрак. Который плавно перешёл в обед. А сами гости собрались в коридоре этажа и почти пять часов травили анекдоты на лестнице. Мой крёстный, подруга Оли, Анюта,  и моя тёща знали их великое множество. Может быть они бы ещё пару часов упражнялись в острословии, да побоялись, что водка скиснет. Пошли все за стол.

Неприятности начались в сентябре. В Олином общежитии начался ремонт.  Мне пришлось писать заявление, чтоб ей разрешили проживать у меня, тем более, что Гарик и Юрец уволились из парка и уехали из Москвы. Без такого заявления комендант и воспитатель запретили вахтёрам пропускать Олю в общежитие в моё отсутствие и строго за этим следили. Шампанское и коробки конфет, еженедельное подношение, не помогали. Пока руководство парка собаку на них не спустило после моего заявления. Даже не помогало то, что я в квартире сделал ремонт: поклеил обои, покрасил стены в кухне и прихожей, довёл до ума туалет и ванную, что водили и показывали нашу квартиру, как образцовую, но к Ольге приставали до конца сентября 1980 года. Да ещё и ходили с разборками даже после того, как у нас в августе восьмидесятого родилась дочь и было написано заявление, чтоб к нам не приставали, дали окрепнуть новорожденной дочери хотя бы до октября. После чего Ольга уехала бы к родителям до весны. Только тогда отстали, когда я пообещал, что затаскаю по судам обеих по причине потери молока кормящей матерью и показал справку из детской поликлиники, что ребёнок на искусственном вскармливании. Но это было потом, через год. А после увольнения из парка моих соседей и их отъезда из столицы, в малую комнату поселили Васю из Армавира. Он из другого парка перевёлся по причине неудержимого пьянства, видимо был предупреждён самым последним китайским предупреждением и не стал дожидаться, когда руководство примет меры. Сам ушёл. На новый год мы с Ольгой пригласили её подруг и однокурсниц. Приехали семеро девчат. Вася был в шоке! Долго воздерживался от пития, но… порода взяла своё. Нажрался. Пошёл баиньки, и уснул красиво. Ноги и половина живота на кровати, руки и грудь на полу, а голова на сложенных вместе ладонях. Девчата пошли и нарисовали у него на лице, шее и на голой спине помадой отпечатки губ. Наутро после завтрака девчата уехали, а Вася долго сокрушался, что всё на свете проспал. Даже за чистую монету поверил, что с ним было две подруги, пытались его разбудить, но не смогли, вон, только напроказничали напоследок.

Сразу после нашей с Олей свадьбы один из старых водителей взял меня к себе в сменщики на свою машину. Это после того, как я довёл до ума одну «старушку», её сразу  оккупировали под учебную, вернее – стажерскую. Пока убитая была – никому дела не было, а как только заблестела – так сразу хозяева нашлись. Но я не расстраивался, то, что мне Андрей предложил, вариант был более удачный. Даже, в какой-то мере, признание, что мой рейтинг в колонне поднялся. В конце марта я перебрал гидроусилитель руля и вообще никаких проблем не стало. А Андрей с весенним обострением язвы желудка в больницу загремел. Даже не проехал на своей старушке ни разу после замены агрегата. А тут еду от Преображенки в центр и Андрей из больницы идёт, выписали на работу. Мол, ну и как? - Да вот, - отвечаю, - руль сделал. И продемонстрировал на ходу вправо-влево. У Сокольников толпа выходит и все возле лобового стекла останавливаются, около виска пальцем крутят, мол, дурак! Спрашиваю Андрея, мол, чего это они? - А, говорит, по левой стороне салона от крыши поручень потолочный оторвали, за который держались. Машину качнул и все дружно на нём повисли.

А в апреле нам с Андреем выделили совершенно новую машину. Прямо с завода. С олимпийской символикой и раскраской. Я две недели приходил после смены и обкатывал по самым длинным и скоростным участкам. Нужно было 2000 км накрутить, чтоб запустить в эксплуатацию с пассажирами. Часы-то я накатал, а мне их перенесли на май и в начале мая дали отгулы. Десять дней. И мы с Ольгой поехали в Питер, ну, тогда он ещё был Ленинградом, но для местных так и не прижилось название. Старожилы по привычке его Питером называли. А тётка Вера, жена Олиного дяди, Василия, из коренных питерских, блокадница и предки её поколений пять прожили в Питере. Она ещё до нашей свадьбы нас к себе приглашала, вот мы и воспользовались случаем. А то когда… Оля уже на шестом месяце беременности была. Поездка была очень познавательной и удачной. Удалось побывать практически везде, кроме Кунсткамеры, АВРОРЫ и Пискарёвского кладбища. Все основные музеи посетили и нигде не было очередей. Пришли, разделись в гардеробе, обошли, посмотрели и никакой толчеи. Съездили на Пулковское кладбище, где похоронен дядюшка Василий, привели в порядок могилу. Там за два года весь грунт провалился и вместо могильного холмика – яма с водой, а на носилках над этой ямой могильная плита на весу. Сделали всё, даже принесли хорошей земли и посадили цветы.

А сейчас некоторые нюансы. Что такое корюшка… идём с Олей по Большому проспекту Васильевского острова, а возле перекрёстка с 18 линией такой дурманящий запах свежих огурцов. А у меня жена беременная. Ноги не идут, огурцов хочет. Кручусь возле палатки, а в ней рыбу продают. Народ по пять килограммов покупает. Больше в одни руки не дают.  А огурцов не видно. Но, на всякий случай, пять килограммов рыбы и я купил. Принесли в квартиру, а тётушка нас ещё раз завернула, мол, идите и возьмите столько, сколько сможете купить. Хоть два раза становитесь. Ну, купили ещё семь килограммов. На нас товар закончился. Потом тётя Вера рассказала, что во время блокады весной 1942 года только этой рыбой и спаслась от голода. Работала на металлическом заводе в лаборатории, домой идти в холодную квартиру сил не было, ночевала на работе в относительно тёплом помещении лаборатории рядом с литейкой, а такие же, как она, парни-ровесники, несмотря на бомбёжки и обстрелы, ловили в заливе рыбу и приходили в литейку её варить. И с ней делились. А в День Победы приготовить эту рыбу для неё просто символично.
И ещё момент. Я купил мясо, баранину и свинину и по просьбе тётушки настряпал пельмени. По тому рецепту, что делают у меня на родине. Так она замороженные в холодильнике на следующий день взяла с собой на работу, угостила коллег, а после работы они купили мяса и пришли всем отделом на мастер-класс. Учились у меня пельмени стряпать, естественно, тут же их сразу и оприходовали под водочку. Для них, для питерских, пельмени по-уральски - такая же экзотика, как для уральцев корюшка под маринадом.

А в августе, сразу после Олимпиады, у нас родилась дочь. Оля до последнего дня была подвижной и активной. После моего приезда с работы и лёгкого ужина мы отправлялись гулять. Но все прогулки обычно заканчивались возле одного из ближайших кинотеатров. Специфика работы водителя троллейбуса такова, что практически всю смену приходится держать ноги на весу, пусть даже они касаются обеих педалей, но малейшее нажатие на левую педаль вызовет во время движения торможение, а при стоянке, нажатие на правую педаль, может привести к движению. Поэтому я не любил много ходить. Да и гулять в Бибирево было негде. Обычный спальный район того времени. Шесть магазинов с равным расстоянием друг от друга сто метров и во всех магазинах одинаковый товар. А в выходные дни мы отправлялись на прогулку в ботанический сад. Там воздух свежее, чем в городе, но тоже неудобства. Ни одной палатки или ларька с едой, а автоматы с газированной водой только при входе. И туалет под ёлочкой в укромном уголке. Зато была пробита тропа на территорию ВДНХ и в заборе проделана дыра. Так вот, моя жена так захотела кушать, что пришлось идти на риск. Перебраться на территорию соседнего парка. Со мной проблем не было. Я проходил между прутьями забора свободно, зато Оля с животом – никак. Но кушать хотелось и она рискнула перелезть через забор. Это на девятом месяце за неделю до родов. Но справилась она прекрасно. Правда, страховал каждое движение, но поужинали, и не нужно было совершать обходной маневр длиной в 7 километров.

Ночью 10/11 августа у Оли отошли воды. Скорая прибыла минут через двадцать, но везли в роддом около часа. Такие в ту пору дороги были, что из Бибирево в центр был только один маршрут, через Медведково и Свиблово, это после уже, через год соединили улицу Плещеева с Алтуфьевским шоссе напрямую к кинотеатру МАРС, а тогда там была свалка строительного мусора и несколько котлованов под фундаменты будущих домов. Но доехали удачно и в восемь утра родилась наша Галина. Конец августа и сентябрь мы с переменным успехом воевали с комендантом общежития за право проживания у меня жены и дочери, но лимитчику было бесполезно высовываться и качать свои права. Оля получила в институте распределение в Серпухов. Там добилась получения комнаты в коммунальной квартире и прописалась, а в конце августа отправилась к своим родителям в Архангельск до мая 1981 года. Я до марта ещё работал на троллейбусе, а потом уволился  и тоже перебрался в Серпухов. Больше за руль троллейбуса уже не садился ни разу. Последняя зима в Москве выдалась очень холодной. В ноябре уже выпал снег, машина капризничала, сменщик болел. Но его болезнь хорошо отразилась на моей зарплате. Я делал лишние рейсы и прилично зарабатывал. Даже удалось договориться на новый год, чтоб дали отгулы, и побывать в Архангельске. Повидаться с семьёй. А потом снова работа, работа, работа… и в марте я уволился. Первым делом на новом месте обзавёлся софой, шкафом для одежды, детской кроваткой, кухонным и обеденным столами. Потом, когда немного потеплело, перевёз за неделю всё, что успели нажить в Москве. Посуду, книги, горшки с цветами, перевёз всё. Одно было обидно. В те дни, когда я улетал в Архангельск, у соседа было сборище земляков, скучать они не хотели, поэтому вышибли замки в моей комнате и танцевали под телевизор. Новогодний огонёк смотрели. Заодно прихватили из моей библиотеки всю фантастику и книги на украинском языке. Вот этого всего было искренне жаль. Многое в те времена на русском не печатали, а в Киеве – пожалуйста. Вот и покупал по возможности, заодно и язык изучал.
(продолжение следует…)