Смерть девушки

       Русские женщины красивы. Каждая по своему, особому. У одной гибкое, женственное тело впридачу к совершенно колдовским зеленым глазам, у другой - тело полноватое с пышным, соблазнительным бюстом и роскошными рыжими волосами, у третьей - нежнейшая белая, мраморная кожа и - ах, какой томный взгляд синих глаз.... Экзерсисы на эту тему можно продолжать и продолжать, но мысль совершенно очевидна. Да, таких красавиц, как у нас - не найти во всем мире. Скажу даже совершенно кощунственную для мужиков мысль - в мировом рейтинге женщины наши много выше, чем наши мужчины. Наши прелестные женщины по естественной шкале имеют девяносто пять баллов. Идущие на втором месте бразильянки заработали девяносто два балла. У мужчин лидируют шведы с семидесятью двумя баллами, а вот русские мужики занимают место во второй десятке с сорока тремя баллами. Так что России есть чем гордится - из ста женщин - девяносто пять красавиц. Отличный результат. Однако... Однако остальные пять, увы! - некрасивы, уродливы, непривлекательны. И, естественно. несчастны. И из этой жалкой категории каждая особь, как выражался классик, несчастлива по-своему. И, конечно, читать и слушать о счастливых красавицах совсем неинтересно. Как они подаются в модели, охмуряют богатых иностранцев и родных олигархов, зарабатывают на разводах кучу денег и живут - не тужат. А потому речь пойдет не о них, а об одной из этих несчастных, обделенных жизнью женщин, Елене Владимировне Банниковой.
       К моменту повествования Банниковой было двадцать шесть лет, не было ни мужа, ни семьи, ни близких друзей или родственников. И проживала Банникова не где-нибудь в Тамбовской области, а в самом Тамбове, правда не в центре, а на окраине. И была очень несчастна и одинока.
В свое время Леночка родилась в Тамбове, из родителей видела только мать, от которой всегда вкусно пахло (мамуля работала в привокзальной столовой), успешно окончила детский сад и в семь с лишним лет пошла в школу, где в первый раз столкнулась с людской несправедливостью. Дело было в том, что Банникова была очень некрасива. Маленькие, близко посаженные водянистые поросячьи глаза, выдающиеся монгольские скулы,  оттопыренные уши и маленький, безвольный подбородок в сочетании с плоским, приплюснутым носом и обильными прыщами, равномерно распределенными на лице, немедленно стали излюбленной темой насмешок.
- Куда лезешь, ты, чучело гороховое, - говорил сосед по парте Боря, когда бедняжка пыталась пройти на свое законное место. 
- С такой рожей тебе клоуном в цирке работать, а не с нормальными детьми играть! - осаждала ее смазливая Вера, классная заводила, когда Лене вздумалось посидеть рядом с девочками.
С Леной никто не хотел сидеть за одной партой. С ней не хотели играть. Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не вздумал бы с ней даже поздороваться. Даже учителя нарочно отсылали ее на последнюю парту, чтобы ее лицо им на глаза не попадалось. Она была как бы неприкасаемой. Сначала девочка плакала, жаловалась маме, а та, будучи особой твердокаменной, заявляла, что виновата в этом сама Елена (именно Елена, а не Лена или Леночка) и что вообще надобно быть выше этих пакостей и несла прочую лабуду. В итоге девочка замкнулась и стала, как выражался Герберт Спенсер "Вещью в себе", то есть ни одна сокровенная мысль более не поверялась никому на свете, включая маму. Так она и росла, потихоньку наливаясь ненавистью к окружающим, в том числе к родной матери. И еле-еле, с грехом пополам окончив школу, Банникова  попала, как выражаются, из огня да в полымя. Заболела раком мать и ей, бедняжке, пришлось безропотно нести свой крест, правда, в душе кляня виновницу своих несчастий. Это означало водить больную женщину на разные химиотерапии, сеансы радиации, бегать в аптеку за бесчисленными лекарствами, а в последний год также самой (денег-то нет) делать обезболивающие уколы. И умирала женщина трудно, унося с собой жизненные силы дочери. На похоронах были только соседка по лестничной клетке, сердобольная отставная учительница да мамина подруга с работы, насильно сунувшая Елене пятитысячную купюру и шепнувшая, что на днях непременно заглянет к ней да потолкует.
Оставшись одна-одинешенька, Банникова помянула мать, а поскольку в тот день ничего не ела, то ее, конечно, развезло. Устроившись на удобном венском стуле, Елена потягивала водку, закусывая соленым огурцом и мечтала. Сначала о НЕМ. Таком добром, красивом, сильном и великодушном. Как ОН ее полюбит, приголубит и приласкает. Да! А еще ОН богатый. Ну, положим, не такой богатый, как эти вечные евреи-олигархи, но своя фирма, производящая какие-то сверхнужные миру товары у него есть (чтоб не заморачиваться и не думать о возможном банкротстве). А еще ОН покажет ей весь мир. Лондон, Париж и Венецию с ее... Тут она забыла, как называются знаменитые лодки, а на ум приходили самые гадкие слова. Поскольку девушка немедленно с досады тяпнула очередную стопку, то мысли плавно поменяли направление и Банникова стала мечтать о карьере. Вот она идет в контору. Какую? А, вон ту, где дают работу. И там, эта противная, жирная, отвратительной внешности женщина начинает с ней, Еленой такой разговор.
- Слушаю вас.
- Мне бы какую-нибудь работу.
- И какую работу вы хотите? Может, директором завода? Или ректором университета?
И она, Лена, моментально загорелась.
- Вы! Вы - хамка. Хомяк! Хомячка! Да вас за версту нельзя допускать к работе с людьми.
- С людьми - да. Но вы же того-с, ха-ха-ха. Да ты на себя посмотри, ведьма. Да кому ж ты нужна, жаба, а?
- Не тебе, тварь, судить. Знай, сверчок, свой шесток. Зови своего начальника.
- Чего? А ну, пошла отседого! Валяй, рожа-жаба.
Тут Елена наградила себя сверъестественными способностями и внушила чиновнице, что она явилась сюда с проверкой, с подписью самого. Главного. Президента страны. А подпись та оказалась заверенной президентами всех стран мира и генералом-лейтенантом ООН.
- Смотри, уродина, и любуйся. Узнаешь?
С этими словами Елена продемонстрировала документ и пребольно щелкнула мандатом по носу оппонентши.
И тут эта жирная тварь упала перед ней на колени и стала трястись жирными телесами, плакать, рыдать и биться лбом о грязный паркет.
- Прости, господа ради, обозналась я.
Простить? Нетушки, паскуда, будешь тут челом бить, прощенья вымаливать.
Елена начала острым носком босоножки (дело было летом) тыкать чиновницу в лицо, стараясь попасть аккурат в ровные, как ей показалось жемчужные зубы.
- Получай, свинья.
- То-то-ж, знай сверчок, свой шесток.
Тут мысли Елены зашли в тупик. Тема выдохлась. Выпив еще стопочку и поразмыслив, девушка стала думать об отце. Из скудных маминых рассказов какие-либо выводы сделать было трудно, в основном потому, что мать отзывалась об отце всегда по-разному - в зависимости от настроения. Однако, кое-что ей все-таки узнать удалось, в частности, Елена была уверена, что отец ее имел прямое отношение к армии и был то ли капитаном (когда у матери преобладала ностальгия по ТЕМ временам), то ли прапорщиком, о котором шел разговор в пренебрежительном тоне. Не вдаваясь в подробности, девушка сконцентрировалась на возможной встрече.
- Доченька, как же давно я тебя не видел? Как ты живешь, чем живешь... Что? Мать умерла? Ах, какое горе. И ты осталась одна? Не переживай, я теперь работаю в Москве, в Правительстве, и тебя в беде не оставлю. (Как это простой прапорщик оказался на высокой должности, осталось невыясненным). Поедешь со мной, голубушка. Поступишь в институт, я тебе куплю квартиру, а потом устрою на хорошее место. Что? Внешностью не вышла? Ха-ха-ха. Это, деточка, дело поправимое. Сделаем тебе пластическую операцию. Что? А, ну тогда не одну, а две, три. В общем, сколько надо, столько и сделаем. Станешь писаной красавицей, выйдешь замуж за красавца. Так-то, моя девочка. Ну, собирайся, завтра же поедем ко мне. В Москву.
Утро было солнечным, а пробуждение - тягостным. Еле-еле Банникова доплелась до кухни, где разом выпила две бутылки холодной воды, после чего вернулась в комнату и вновь завалилась спать. Вечером ситуация повторилась. Елена допила остатки водки, снова мечтала о НЕМ, об отце, вспоминала больную мать, да так и уснула. Наутро Елена опухшими глазами печально осматривала доставшееся в наследство хозяйство: холодильник пустой, в хлебнице четверть засохшего хлеба, из запасов только несколько картофелин да пара луковиц, а в кошельке денег - кот наплакал. Целый день девушка раздумывала о своей дальнейшей судьбе и, ничего не придумав, вечером сидела на том же стуле и тихо плакала.
- Что делать, а? Что делать? Как жить? На что жить? Где работать? Кем? Ведь ничего, абсолютно ничего не знаю.
На ее счастье, в дверь позвонили и вскоре на той же тесной кухоньке сидела напротив нее единственная мамина приятельница и сослуживица Нина Петровна.
- Бедная ты моя, - всхлипывая, причитала тетя Нина, - на кого ж она, тебя, сиротку оставила. - Как же ты, дочка, жить будешь? Бедненькая, некому тебя на ноги поставить. Никого нету. Вообще никого.
Нина Петровна причитала в таком духе минут сорок, после чего торжественно объявила, что ее, бедняжку, в беде не оставит и завтра, да, завтра, они вместе пойдут к Лидии Семеновне, заведующей столовой, где сама Нина работала на раздаче и она попросит, чтобы ее, Елену приняли на работу.
- Сначала на мойке поработаешь, потом со мной, раздатчицей. И знай самое главное - с голодухи не помрешь.
На следующий день Елена привела себя в порядок, одела лучшее платье (белый крепдешин с горошком) и потопала на Комсомольскую, где находилась искомая столовая.
- Вот, Лидия Семеновна, это Леночка, о которой я вам рассказывала, - подобострастно, угодливо представила Нина Петровна свою подопечную.
Заведующая хмуро воззрилась на девушку, затем поджала губы.
- Ну, ну. Посуду мыть можешь?
И не дожидаясь ответа заключила.
- Вот и будешь работать на мойке. Надо будет - заменишь других. На работе можешь есть от пуза. Сколько хочешь. Хошь бифштексы, хошь шницеля. А после работы пойдешь домой с буханкой хлеба. По субботам - еще с пакетом продуктов. Ну там, десяток яиц, полкило мяса, отварной картошки, риса. По праздникам - еще кое-чего надбавим. Работать надо на совесть и главное - не воруй и не крысятничай. Предупреждений не будет. Поймаю - мало не покажется. Не посмотрю, что сирота. Ясно?
- И не дожидаясь ответа, заведующая обратилась к Нине Петровне.
- Покажи ей, что, как и пусть сразу же приступит к работе. А ту сучку Лильку я сегодня же рассчитаю.
       Плавно покатились серые, безрадостные дни, похожие как две капли воды из неисправного крана. Ни тебе подружек, ни тем более кавалеров. Спасали Елену мечты. Придет она домой, а там - сначала вроде бы все, как было. Но нет. Заварит девушка чайку, устроится на своем любимом стуле, посмотрит в окошко - а там бездонное синее небо, редкие кучерявые облака, кругом тишина, благодать, не звякает ненавистная жирная посуда и - невольно задумается Елена о несправедливости судьбы.
- Ну почему одним все, а другим ничего? Почему мало того, что Верка красивая, так еще из богатой семьи? Где же бог? Почему не накажет ту же Веру за спесь, за высокомерие, за ненависть к таким, как я? Да и есть ли бог? Был бы - наказал бы. Или же чем-то ему эта тварь понравилась? И чем же?
Тут, в зависимости от настроения, мечты раздваивались. Ежели настроение было обычное, то Елена позволяла мыслям принимать оптимистическую окраску. То она выигрывала в лотерею немыслимую сумму и далее вполне наслаждалась полученными благами - опять-таки становилась красавицей, перебиралась в Европу, подальше от этой вонючей столовой и там... Ах, там она немедленно делала косметические операции, а потом - нет, не потом, а прямо в больнице нанимала учителей и через два-три месяца говорила на нескольких языках и как бы случайно встречала красавца, который...
Ежели Елена была не в настроении, то мысли были тяжелыми и мрачными.
- На черта мне такая жизнь? Не будет у меня ни мужа, ни детей, ни подруг. Ни денег. И чего мне жить дальше? Помереть? А как, интересно? Повеситься? Фу, какая гадость! Веревка, табуретка... Всполошаться на работе, сообщат в милицию, те взломают дверь - и нате. Висит эдакая кикимора, голова набок, язык до пупа, а вокруг вонища. Фу! Да ни за что! А как? Утопиться? Это где? В  реке? Броситься с моста? А потом, дня через два найдут мой труп - опухший, вонючий... Фу? Ни за что. Тогда - яд. Наберу разных лекарств в аптеке, смешаю все вместе и выпью. И умру. А если не умру? Если врачи меня спасут, я останусь живой, но инвалидом? Уродина-инвалид! Да ни за что!
На этом размышления на вечные темы кончались и девушка шла спать.
       Как Нина Петровна предсказывала, через полгода Елена стала раздатчицей и вполне постигла как преимущества (больший паек), так и недостатки этой благородной профессии, которые, в основном, заключались в насмешках и презрительных взглядах посетителей.
- А у тебя руки чистые? В перчатках? Ну, так что. На свой халат посмотри, недоделанная.
Как правило, за день было от двух до пяти таких случаев, после которых ей хотелось биться головой о стенку, а еще лучше, разбить черпаком лоб обидчику. И опять же, вечером мысли были чернее тучи, хотелось умереть и раз и навсегда покончить с нищетой, вечными обидами и беспросветностью.
       Так бы Банникова прожила свою жизнь, да, как говорится, не судьба. В один отнюдь не прекрасный день столовую потрясла новость - заведение закрывают, а на его месте будет современный ресторан для сильных мира всего, то есть, тамбовской знати, и что все они будут уволены, в том числе сама Лидия Семеновна. (Правда, много позже обнаружилось, что хитрая заведующая свою немалую долю все-таки выцарапала). Как всегда, плохие новости оказались самыми точными и двадцатипятилетняя Банникова оказалась не у дел.
       Пришлось начинать сначала, однако, как туманно выражаются математики, с иными начальными данными, кои заключались в неплохом запасе продуктов длительного срока хранения (ящик тушенки, мешок сахара, муки, риса и прочие печенья, варенья и крупы), а также некоторого количества денег, которых теоретически могло хватить на полгода. Тем не менее, отметив в компании верной Нины Петровны закрытие столовой, Елена на следующий день помылась, сходила в парикмахерскую и поехала в центр занятости.
       Олег Васильевич Фалин, сорока шести лет от роду, вот уже три года заведовал отделом трудоустройства сего печального заведения. Естественно, сказать, что Фалин всю жизнь мечтал командовать этим отделом - было бы не совсем верно. В свое время Олег Васильевич работал опером в соседнем Мичуринске и во время второй Чеченской войны был отправлен в зону боевых действий, где гранатой ему оторвало левую кисть. В полевых условиях пришить ее, разумеется, не удалось, поэтому бравый капитан был комиссован, получил инвалидность и пенсию, на которую прожить во все времена было невозможно. В довершение всего, от инвалида ушла жена, прихватив собой квартиру (подумай о детях, эгоист!) и машину (все равно, одной рукой вести ее ты не можешь), ввиду чего служивый задумался об окончательном переезде в деревню к престарелым родителям. Собрав нехитрые пожитки, Фалин пригласил друзей на прощальную вечеринку. И под конец, когда гости стали прощаться, один из сослуживцев отвел Олега в сторону.
- Олежка, у меня сеструха работает в мэрии Тамбова. Я с ней говорил насчет тебя и она согласилась дать тебе комнату в общежитии и устроить в центр занятости.
- А что за центр?
- У кого работы нет, кто хочет пройти даровые курсы, мало ли.
- А что я там буду делать?
- Будешь устраивать на работу других. И учти. Я ей про твою инвалидность говорил, так что она в курсе. Главное - писать-то можешь, так ведь?
- Ну, положим.
- Вот и перебирайся. А Таньку забудь, браток. Таких, как она - миллионы. Вот тебе Валькин телефон. Позвони, поговори, ведь ничего не теряешь. Авось, что-нибудь да выгорит.
Утопающий хватается за соломинку. Олег позвонил Валентине Григорьевне и услышанное превзошло все ожидания. Ему предложили даже не комнату, а ведомственную квартиру. А также должность - возглавить отдел по трудоустройству. Вот таким образом Фалин через неделю очутился в Тамбове и стал работать в центре занятости.
       А ларчик открывался просто. Мэром Тамбова в то время являлся бывший афганец, человек честный и принципиальный, полагавший, что люди, прошедшие горнило войны лучше простых гражданских. Наверное, вояка прав - война все-таки изменяет человека, большей частью в лучшую сторону. И потом, что главное, воякам гораздо проще найти меж собой общий язык, нежели пуститься в хитроумные переговоры с мастерами закулисья.

       По сравнению с розыском работа в отделе была нетрудной, хотя с непривычки к концу дня говорить просто не хотелось, да еще нет-нет встречались типы, которым вместо предложений о работе хотелось хорошенько вмазать по роже. После развода у Олега образовалось резкое, отрицательное отношение к женщинам, особенно к хорошеньким (читатель может сделать должный вывод о внешности его бывшей жены), а потому через год из отдела исчезли три хорошенькие, но ленивые девушки, а их место заняла Горгона (как про себя называл ее начальник) - свирепая, безобразная особа с острым, пронзительным взглядом, зато на редкость работящая и умная. Ясно, что две вакансии остались висеть в воздухе, отчего начальница центра неоднократно Олега Васильевича попрекала, а сам заведующий последовательно отклонял все кандидатуры, предлагаемые отделом кадров. В тот день, когда Елена робко села на стул перед Фалином и рассказала свои проблемы, в черепушке отставного капитана появилась очень неплохая мысль.
- Некрасивая? Да! Работящая? Да и да! Составит ли Горгоне подходящую компанию? Да, да и да. А значит...
- Елена Владимировна, не согласитесь ли вы поработать в нашем бюро?
Банникова никак не ожидала такого предложения и смутилась, а Олег Васильевич продолжал.
- Нам сейчас не хватает квалифицированных и, главное, добрых и сердобольных людей, таких, которые могли бы не просто выслушать посетителей, но и сделать все, чтоб он вновь стал на ноги. Вновь почувствовал себя человеком, полноправным членом общества. Понимаете?
Банникова кивнула и с возрастающим энтузиазмом слушала Фалина.
- Идете, милая, и подумайте. Если решите, что наше предложение вам подходит, в пятницу после двух зайдите ко мне.
Тем же вечером сердечко Елены билось, как никогда. Действительно, никто (по крайней мере из мужчин) не говорил с ней так душевно, сердечно и потому девушка размякла и дала волю своим фантазиям, хотя прекрасно понимала, что "объект" намного ее старше, да к тому же без руки.
- Ну и что? Главное - душа, вот что! Кому нужен писаный красавец, который будет мне грубить, хамить, бить (брррр). И еще неизвестно, будет ли он вообще работать.
Тут  Елена вспомнила буфетчицу Жанну, у которой муж был именно таким. Высоким, плотным, с правильными чертами лица, с черными усами (усы она считала непременным атрибутом мужественности, а эталоном был артист Юрий Яковлев, и не просто так, по жизни, а в кинофильме "Гусарская баллада"). Так вот, Жанка часто приходила с синяками, подбитым глазом, а то и хромала. И вечно жаловалась, что, де, пьет, ругается, изменяет...
- Да ну их, красавцев поганых. Принцы пьяные! Ненавижу их всех. Лучше такой, как Олег Васильевич. Добрый, отзывчивый, внимательный.
Тут Елену молнией пронзила простая, как редька, мысль.
- А если он женат? Да еще с кучей детей? Да еще жена красавица?
- Не может того быть! Не может. С такой-то рукой и женат? Не может быть. И почему он сказал мне придти в пятницу! (Дело было в понедельник). Теперь ждать до конца недели. А там, глядишь, забудет про меня, скажет, что место занято. Надо было мне сразу согласится, вот что.
Банникова начала корить себя за недальновидность, неуменье быстро сориентироваться, да так и заснула.
       В пятницу Елена с бьющимся сердцем постучала в кабинет Фалина, была приветливо принята и после непродолжительной беседы отправлена в отдел кадров - для оформления документов.
Естественно, первый месяц Олег Васильевич сидел рядом с ней и давал необходимые указания, вел, так сказать, беседу в нужном русле, иногда предоставляя инициативу ей самой. Постепенно Елена поднаторела в своем деле, полностью освоилась с компьютером и бодро, нахмурив брови, щелкала по клавишам.
       Отдел состоял из пяти женщин, непосредственно принимавших посетителей и самого начальника, к которому то и дело обращались за помощью сотрудницы. Олег Васильевич целый день крутился, как белка в колесе. То корпел над бесчисленными отчетами, то его вызывали в мэрию города, то решал какие-то хозяйственные вопросы либо терпеливо выслушивал очередное спорное дело. Будучи по характеру человеком справедливым, Фалин старался никого из сотрудников не выделять и ко всем относиться по возможности ровно. На деле так не получалось. В отделе сразу же подметили, что любимчиками начальника являются Зинаида Степановна, она же Горгона и новенькая. С этими двумя Олег Васильевич был не только спокоен и преупредителен, как со всеми, но и по отечески ласков - сверх меры хвалил, ошибки либо не замечал, либо ловко сглаживал и так далее. Поскольку давно было подмечено, что служивый женщин недолюбливает, то немедленно был сделан вывод - отношение начальника к подчиненной прямо пропорционально степени ее безобразности и обратно пропорционально красоте. Конечно, слухи о разводе, подробности семейной жизни и прочие пикантности окольными путями были выведаны и, наконец, точка была поставлена.
- Он, девочки, у нас полумизантроп, - изрекла острая на язык Ольга Волкова, - не любит женщин.
- Не скажи, а как насчет Горгон?
- А разве они бабы? - под общий хохот подытожила Ольга.
Через полгода Ольга попалась. Одна разбитная бабенка лет тридцати, ее клиентка, окончила курсы оператора, но работать не желала. Ей, вишь ли, хотелось других курсов. И что хуже всего, эта нахлебница не знала, что она, Оля, не далее, как вчера поругалась со своим кавалером.
- Мы не можем разбазаривать государственные деньги. Вы, гражданка, прошли полный курс операторов за счет государства и теперь можете устроиться на работу. Я вам предлагала несколько вакансий...
- А я не хочу работать оператором.
Тут Оля взорвалась.
- Не хотите работать оператором? А кем хотите? Президентом? Министром?
- Не хамите мне, женщина. Ваше дело - предлагать мне возможные варианты, а мое дело выбирать. И если вы будете и дальше со мной так разговаривать, то я пойду к вашему начальнику.
- Испугала! Иди жалуйся хоть самому президенту. А других вакансий для вас пока нет. Заходите через месяц. Все. До свиданья.
Взбешеная бабенка немедленно пошла к начальству. Олег Васильевич ее внимательно выслушал, как мог успокоил и пообещал полное содействие.
- Зайдите, пожалуйста, через недельку. Мы постараемся для вас что-нибудь подобрать.
Немедленно о происшедшем было поставлено руководство центра, провинившая Ольга вызвана на ковер, выслушана и уличена во лжи. Накануне, за месяц до этого, в порядке эксперимента была установлена записывающая аппаратура, о существовании которой простые работники не были поставлены в известность, а потому вина Ольги усугубилась полным отрицанием происшедшего. Девушку с "волчьим" билетом выгнали  с работы. Рассчитавшись, Ольга в последний раз зашла в отдел за вещами и застав коллектив за планеркой, не удержалась, тем более, что Горгона, как ей показалось, ехидно усмехнулась.
- Если вы думаете, что у меня будут проблемы с работой, то ошибаетесь. И уж к вам я точно не обращусь. Особенно к тебе, Зинка. И на прощанье тебе же скажу, по секрету, что все, и твой любимый начальник в том числе, называют тебя Горгоной. Слыхала про такую? Чао, девочки.
Ольга победоносно сверкнула подведенными глазами, круто повернулась и ушла, цокая высокими каблуками. А в комнате воцарилась напряженная тишина. Поскольку шпилька была брошена в адрес начальника, то, по логике, разбираться надо было ему самому. А Олег Васильевич сидел истуканом и молчал. Наконец, когда тишина стала уж вовсе неприличной, он резко встал.
- Все, планерка закончена.
И не дожидаясь, пока сотрудники разойдутся, Олег Васильевич первый вышел из комнаты. И, кстати, до конца работы на своем месте так и не появился.
На следующий день Горгона пришла на работу позже обычного и с ходу прошла в кабинет начальника.
- Подпишите.
Олег Васильевич с недоумением посмотрел на нее.
- Что это, Зина?
- Заявление об уходе.
- Зиночка, садитесь и давайте поговорим.
- Для вас я не Зиночка!
- Ну ладно, садитесь, Зинаида Степановна и обсудим ваше заявление.
- Обсуждать нечего. Я сама все обдумала и решила уйти. Если вы заявление не подпишите, я пойду в отдел кадров.
Олегу Васильевичу было ужасно стыдно и неловко. Дабы поскорее избавиться от этого, он схватил ручку и не глядя  на написанное, расписался.
Горгона молча взяла бумагу и вышла. По дороге навстречу ей попалась Банникова. Горгона хотела, было, просто поздороваться, но встретившись с ней взглядом, передумала.
- Не шибко радуйся. Теперь Горгона - это ты.
- Ты чего, Зинка?
- А того. Небось и ты меня Горгоной кликала, уродка. А теперь побудешь в моей шкуре. И запомни - не видать тебе Олега, как своих ушей. Ты, дуреха, зря вокруг него увиваешься, плевал он на всех баб вместе и порознь. Его жена-сучка бросила, вот он на нас и отыгрывался. Ясно? Ну, бывай. А мои слова еще попомнишь.
Весь оставший день Банникова думала о Зинке, ее словах и совершенно неожиданно поймала себя на мысли, что вот, она давно думает об Олеге, как о потенциальном женихе. Нет, Елена начальника совершенно не любила. Но, как говорится, замуж очень хотелось.
- Почему бы и нет? Он инвалид. Это раз. Квартиры своей у него нет. Два. В возрасте. Три. А я? Во-первых, молода. Во-вторых, с квартирой. В третьих... А, в-третьих, я хоть и некрасива, но не инвалид. Или инвалидка? Ладно, все равно. Не хватит? Хватит. Так что может и получится. Но как? А, знаю. Надо посоветоваться с Ниной.
Нина Петровна болела.
- Слава богу, что ты рано из столовки ушла, дочка. Еще несколько лет - и заработала бы артрит. Прям как у меня. Ноги болят, мочи нет. Ну, рассказывай, что, как.
- Да что рассказывать, тетя Нина. Целый день сижу, с людьми беседую. Кому направление на работу даю, кого на курсы определяю, кому пособие назначаю. Приду домой, аж задница болит.
- Задница лучше, чем ноги, - назидательно заметила Нина Петровна, - ну, а на личном фронте как?
Елену прорвало. Захлебываясь, сбиваясь и повторяясь, Банникова выложила все, что накопилось в последнее время.
- Так что скажете, тетя Нина?
- Скажу тебе, дочка, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.
- Так что, мне его кормить, что ли?
- Ты сделай так. Напеки сегодня пирожков, с капустой или картошкой, через пару дней испеки пирожных, еще через неделю - снеси ему солений.
- Откуда ж у меня соления?
- Глупая, с рынка купи, а скажи, что сама солила. Вот так он и поймет, какая ты повариха.
- Думаете клюнет?
- Должен. Мужикам только это и надо. Выпить, закусить.
- Он не пьет.
- Не может быть.
- Может и пьет. Но в меру. А вот сладкое очень любит. На дни рождения всегда просит добавочный кусочек тортика, а эклеры так с десяток запросто слопает.
- Так это ж здорово. На Плеханова кондитерскую знаешь? Так вот, там продают отменные пирожные. Сами пекут, сами продают, потому у них все свежее. Вот там и покупай. А ему скажешь, что сама пекла.
Не откладывая в долгий ящик, Елена тем же вечером поехала в ту кондитерскую и накупила две дюжины свежих эклеров. На следующий день, улучив подходящий момент, Банникова зашла к начальнику.
- Олег Васильевич, у меня гости были вчера, я напекла эклеров и вам принесла немного. Попробуйте.
- Балуешь ты меня, Леночка. И слабости мои знаешь. Ну, спасибо, непременно попробую.
Таким нехитрым способом Банникова то и дело скармливала Олегу Васильевичу эклеры, соления и пирожки. А через несколько месяцев случилась трагедия.

Тот несчастный день незадался с раннего утра, когда Елена, догоняя уходящую маршрутку, споткнулась, упала на мостовую и рассекла лодыжку о краешек бетонной ступеньки. Ей пришлось вернуться домой, обработать и перевязать ранку, вследствие чего она приехала на работу с опозданием, чего терпеть не могла. Третьим посетителем у нее оказался давно небритый, бомжеватого вида мужичок с проплешинами и близко посаженными, бегающими глазами.
- Вот, - сказал мужичок, подавая ей паспорт, - мне бы, девушка, какую-нить работу.
Елена привычно взяла паспорт, развернула его и обомлела.
- Банников Владимир Егорович, - не веря своим глазам, читала она, - родился в Тамбове, разведен...
Мужичок терпеливо ждал. Наконец, Банниковой удалось взять себя в руки.
- А где вы сейчас проживаете? То есть, нам надо знать ваш адрес, чтобы при необходимости связатья с вами.
- Я тут живу недалеко, в Лесхозе, у приятеля, - торопливо говорил бомж, но там меня не найти. А что, нельзя вот так, сразу, дать мне работу, а? Хоть на месяц, другой.
Елена постепенно приходила в себя.
- А у вас никого из родни нет?
- Да нет. С женой я давно разошелся.
- А дети?
- Дочь была. Была да сплыла.
- Как это сплыла?
- Сидел я по пустякам. А как вышел, да к жене пошел, так она меня на порог не пустила.
- А причем дочь?
- Не пустила, сказала, чтоб не приходил, их не позорил. Вот и сплыла. Так как же насчет работы?
- Приходите завтра, в это же время. Мы постараемся вам помочь.
Окончив разговор, Елена не стала вводить информацию о мужичке в комьютер, а торопливо переписала его данные на лист бумаги, после чего информацию о нем с экрана стерла. В это время включилась селекторная связь с начальником. Но Олег Васильевич ее не вызвал, а просто говорил с кем-то по телефону, видимо, по ошибке включив общую селекторную связь. Такое и раньше бывало, но тогда разговоры носили чисто служебный характер, а сейчас, как она сразу же поняла - разговор был личного характера.
- Пока нет, братан. Ну так что? Подумаешь, женский коллектив. Я, дружок, принимаю их на работу по следующему принципу - чем страшнее, тем лучше. Вот недавно одна уволилась. Чисто Горгона. Потому и уволилась, что доперла, как ее называют. Ага. А нынче у меня другая работает, так сказать Горгона-два. увидишь ее, наложишь в штаны. Кстати, глаз на меня положила. Пирожки таскает, пирожные, якобы сама печет. И эта дура думает, что может мне понравиться. Ага. Да я с такой на одном гектаре... Ну раз знаешь, так чего тянешь. Чего? Ну давай, подтяни ребят, а я в следующие выходные подъеду. Ага, бывай.   
Банникова сидела как оглушенная. В голове непрерывно стучали слова: "Горгона. Горгона-два. Дура. Пирожки". Потом молнией ее пронзила другая мысль: "А ведь была включена общая селекторная связь! И все, все этот разговор слышали. Слышали, как она, Банникова, пыталась своими куцыми достоинствами его охмурить, таскала ему эклеры, пирожки, а он, подлец, ел а потом сам же над ней издевался. Горгона! Горгона-два! И что теперь? Как жить, когда всем все известно? Как смотреть в глаза этому негодяю, который так подло с ней поступил? А женщины? Так тем вообще разговор этот в радость. Будут на нее пальцем показывать да смеяться.
-   Вы на нее посмотрите. Охмуряла инвалида, да обломалась. Чихать он нее хотел. Эклеры с пирожками лопать - это да, можно. А взять в жены - пошла вон, дура безобразная.
Банникова выключила компьютер и, моля бога никого не встретить, вышла из здания. Дома она автоматически включила старенький телевизор и закурила сигарету. В голове вертелась одна единственная мысль.
- Умереть, уйти из этой поганой жизни и покончить с этим миром раз и навсегда. И опять, как тогда, встал все тот же проклятый вопрос. Как, каким образом. Чтоб было безболезненно и быстро. И наверняка.
       По телевизору шел очередной американский боевик. В мрачном подвале бандиты приковали свою жертву наручниками к трубе и подожгли дом. Зря бедняга трепыхался, пытаясь освободиться и покинуть горящий дом. Огня не было, но дым проник в подвал и через несколько минут жертва задохнулась, прибавив решимости главному герою поймать злодеев и отомстить.
Тут Елена задумалась. А что, если и ей также купить наручники? Благо, ведь нынче продают все, что хочешь. Биты, ножи всех сортов и видов, баллончики с газом и резиновые дубинки. Все, что хочешь, только плати.
Банникова докурила сигарету и поехала в магазин.
- Девушка, мне бы купить наручники.
- Это не в нашем отделе. Посмотрите в отделе игрушек.
- Но мне нужны настоящие.
- А они от настоящих не шибко-то отличаются.
Действительно, в отделе игрушек дешевые наручники нашлись и продавщица продемонстрировала ей, как они работают. Еще толком не зная, что она будет с ними делать, Банникова оплатила покупку и поехала домой.
       Сидя на диване со стаканом вина, Елена смотрела в окно, прокручивая последний день, а потом и вовсе всю свою небогатую на события жизнь.
- Вот и познакомилась с папенькой. Который крупный чиновник в правительстве. Или капитан. Ха-ха-ха. Так тебе и надо, дура. Банников Владимир Егорович. Бомж. Бывший заключенный.
- И что теперь? Ведь завтра же нерадивый папенька придет клянчить работу. У нее, у своей единственной дочери.
Елена вновь заплакала, а выплакавшись, задумалась об Олеге.
- И тут облом. Подлая, мелкая душонка. И как жить?
- Надеть наручники и прыгнуть в воду? В эту холодную грязную воду? Брр..
- А может, надеть наручники и включить газ? А как дом взорвется, а я останусь жива? А люди?
Где-то к полуночи решение пришло. Банникова взяла из кухни два пластиковых пакета, защелкнула на одной руке наручники, а потом, примериваясь, надела пакеты на голову. Мысленно попрощавшись с этим миром, Елена глубоко вздохнула, затем крепко узлом завязала пакеты на шее, после чего завела руки за спину и наощупь защелкнула наручники на второй руке. Через минуту Банникова выдохнула, но вдохнуть свежий воздух уже не смогла. Инстиктивно руки начали рваться на свободу, к пакетам, она до рези в костях пыталась высвободиться и сорвать смертоносный пластик, но напрасно. Потеряв сознание, женщина рухнула на пол. Все было кончено.
На следующее утро сотрудники, заподозрив неладное, позвонили в полицию, а те, закончив с первоочередными делами, к вечеру, в присутствии понятых вскрыли дверь, бесстрастно зафиксировав очередную трагедию большого города.
Банникову похоронили рядом с могилой матери. На скромных похоронах присутствовал коллектив бюро и Нина Петровна. На место Банниковой приняли смешливую, симпатичную Ирочку, на которой Олег Васильевич вскоре женился.